Паркер К.. Пробирная палата

   – Так это не ее голова была над воротами в Ап-Эскатое?
   – Нет, третья голова принадлежала Исъют Месатгес: ее по ошибке приняли за твою племянницу, Исъют. Надо признать, имя действительно необычное.
   – Я о ней не слышал, – сказал Бардас. – Спасибо, Алексий. Теперь, когда я знаю, что Эйтли уехала, мне легче.
   – Что ж… Мы, конечно, еще увидимся. Но как Алексий я являюсь тебе в последний раз. Извини, мне не следовало быть здесь, но…
 
   Бардас открыл глаза.
   – Слава богам, – сказал Горгас. – Я уж боялся худшего.
   Брат склонился над ним, держа в одной руке кувшин с водой, а в другой влажную тряпку. Тряпка, заметил Бардас, совсем недавно была рукавом его рубашки.
   – Все в порядке, – говорил Горгас. – Ты ударился головой и набил здоровенную шишку, но опухоль спадет, а внутреннего кровотечения, по-моему, нет. Бардас? Ты ведь уважаешь меня, да?
   – Кажется, да, – ответил Бардас. – Ты мой брат Горгас, верно?
   – Да, так и есть.
   Бардас попытался кивнуть, но тут же отказался от этой идеи.
   – Мы вместе построили домик на дереве, – сказал он. – На большой яблоне. Потом она упала. А еще у нас возле самого окна гуляла белка.
   – Ну вот, вспомнил, – обрадовался Горгас. – Теперь лежи тихо и не волнуйся. Все под контролем.
   – Где отец?
   Горгас посмотрел на него и улыбнулся. Улыбка была теплая и добродушная.
   – Где-то здесь. Ты не беспокойся, все будет хорошо.
   Бардас попытался улыбнуться в ответ, но у него сильно болела голова.
   – Ты ведь никуда не уходишь?
   – Конечно, нет. Я буду здесь. Успокойся.
   Он снова закрыл глаза, а когда открыл, то все вспомнил.
   – Горгас?
   Бардас попытался сесть, но телу не хватало сил. Он лежал на палубе какого-то маленького корабля, со свернутым парусом под головой, укрытый грудой плащей и одеял. Солнце светило ярко, резко, даже безжалостно, но лицо освежал приятно прохладный ветерок.
   – Бардас? – Голос донесся откуда-то издалека, с носа корабля. – Держись, я сейчас приду.
   Бардас не мог повернуться, но ощутил шаги брата по вибрации палубных досок; еще одно полезное качество, приобретенное в подземных галереях Ап-Эскатоя.
   – Помнишь, ты ударился головой? – спросил Горгас. Бардас не видел его, брат стоял где-то выше, его тень падала Бардасу на лицо. – Ты свалился с почтовой кареты. Это моя вина. Черт, надо было так ошибиться. Ты даже мог погибнуть.
   Бардас сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух, во рту пересохло, язык еле ворочался.
   – Ты застрелил кучера.
   – Верно, с семидесяти ярдов, не меньше. Тот лук, что ты для меня смастерил, это чудо. Но мне надо быть осторожнее.
   Бардас нахмурился.
   – Зачем?
   – Зачем что?
   – Зачем ты убил кучера?
   – Мне же надо было как-то остановить карету. – Бардас представил, как брат улыбается. – Местность открытая, так что дорогу не перекроешь. Пить хочешь?
   – Нет. Да, – тут же поправился Бардас, потому что больше всего на свете ему был нужен глоток воды.
   – Сейчас принесу. Ты не представляешь, что я подумал, когда увидел тебя лежащим на земле. Я был уверен, что подстрелил тебя вместо него, чуть не обмочился. В общем, выбросил из кареты все барахло, положил тебя и помчался к тому месту, где оставил корабль, а тут это чертово колесо возьми да и сломайся…
   Бардас нахмурился; ему вспомнился разговор, совсем недавний… но речь шла не о колесе, а о распределительном вале. Только при чем тут распределительный вал?
   – Карету пришлось бросить, – продолжал Горгас. – Последние две мили я тащил тебя на себе… Ну, братец, потяжелел ты изрядно с тех пор, как я носил тебя во дворе, хотя, надо признать, тогда тебе было всего три года. Знаешь, при повреждениях головы надо быть очень осторожным. Всякое может случиться. В общем, только уже здесь, на корабле, я вспомнил, что нас же могли преследовать. Но, к счастью, никого поблизости не оказалось. Так что все в порядке, мы идем своим курсом, – бодро добавил он. – Как в старые добрые времена.
   – Зачем ты остановил карету?
   – Что? А, ну конечно, затем, чтобы спасти тебя. Уж не думаешь ли ты, что я остался бы в стороне, наблюдая, как моего брата отдают под трибунал? Может, кто-то еще и верит в имперское правосудие, но только не я.
   Три головы на частоколе. Да, серьезный пункт в пользу Горгаса.
   – Меня не собирались отдавать под трибунал, – возразил Бардас. – Я получил назначение на новое место. В… – он напряг память, – в Хоммиру.
   Горгас рассмеялся:
   – Эх, ты, клоун, такого места просто не существует. Да ты и сам уже знаешь, что такое Империя. За каждую ошибку отвечает кто-то один. Хорошо, что у тебя есть старший брат, который не оставит тебя в беде.
   – Но кучер сказал, что знает такое место.
   – Конечно. Послушай, кому ты доверяешь, Империи или родному брату? Ну ладно, хватит об одном и том же. Обещаю, все будет хорошо.
   Голова болела все сильнее.
   – Мы возвращаемся домой? В Месогу?
   – А разве ты не слышал? Я думал… – Горгас помолчал, а когда заговорил снова, его голос звучал уже по-другому, тише и мягче. – Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Его больше нет, дома нет.
   – Нет? Куда же он подевался?
   – Извини, мне надо было бы тебе сразу сказать. Ладно, нечего ходить вокруг да около. Наш дом уничтожен, Бардас. По приказу губернатора провинции.
   – О чем ты говоришь, Горгас?
   Ответ последовал не сразу.
   – Они прислали роту лучников. Наверное, нет нужды уточнять, что все произошло ночью. Окружили дом, забаррикадировали двери снаружи, подожгли тростник на крыше. Я проснулся от дыма, дышать было нечем, подбежал к окну, и тут меня чуть не подстрелили. Там был ад, Бардас. Дым повсюду, треск горящего тростника… Потом занялись балки, стены… Я пытался их всех вывести, действительно пытался, но Клефас уже был мертв, задохнулся во сне. А Зонараса придавило обвалившимся перекрытием. Он горел и кричал, а я ничем не мог ему помочь. Послушай. – Горгас повернулся, и Бардас увидел его лицо. В первое мгновение ему показалось, что это кто-то другой. – Я тащил его, а он кричал: «Горгас, помоги», так и кричал, пока не умер.
   Бардас промолчал.
   – Исъют в доме уже не было: впрочем, тебе это известно. Так что остались только мы с Ниссой, – продолжал после паузы Горгас. – Двое. Нам удалось пробраться на сеновал, а оттуда через окно вылезти на крышу птичника. У Ниссы хватило ума захватить лук со стрелами – говорю тебе, парень, сделав этот лук, ты спас наши жизни. В общем, я сдерживал их, пока хватало стрел, а потом, когда мне уже казалось, что все кончено, я увидел брешь в оцеплении. Это был шанс, и мы бросились туда. Я остановился только, когда выскочил на лужайку за домом Клираса, нашего соседа. Ты бы ее не узнал, со всех сторон заросла кустами… И только там я увидел, что Ниссы нет, и вернулся. Они схватили ее и убили. Отрубили голову старым отцовским секачом.
   Горгас надолго замолчал.
   – Вот так, – продолжал он. – Я мог бы остаться и убить хотя бы нескольких. Но какой смысл? Они все равно бы меня взяли, и чего бы я этим достиг? Надо быть практичным. В общем, я отсиделся в лесу, а вечером пошел в Торнойс, где и взял этот баркас. Позаимствовал у Лираса Монедина. Помнишь Лираса, это тот скряга, торговавший раками, он еще швырял в нас камнями, когда мы воровали у него яблоки?
   Бардас открыл глаза:
   – Еще жив, ему, должно быть, уже за сотню?
   – Ходит еще сам, хотя делами занимаются сыновья, Букирас и Онниас. То есть занимались, пока я не украл баркас. Вот так-то. Все, что у нас было, все, что строили, все, ради чего работали, все превратилось в дым, в прямом смысле. Теперь нас только двое, Бардас, ты и я. Больше никого не осталось.
   – Понятно, – сказал Бардас. – И куда мы направляемся?
   – А… – Судя по голосу, Горгас снова улыбался. – Это я тебе и пытался объяснить с самого начала, когда говорил, что все будет в порядке. Помнишь Флеураса Передина?
   – Что?
   – Я спрашиваю, помнишь ли ты Флеураса Передина, – повторил Горгас. – Он промышлял треской и еще этой… как ее, с большой головой…
   – Да, помню. А он здесь при чем?
   Горгас усмехнулся:
   – Я вспомнил, как он рассказывал, что однажды попал в бурю, и его унесло в открытое море, где и прибило к какому-то острову. Сначала я думал, что Флеурас все это сочиняет, он всегда любил приврать, но потом в «Надеждах и Страхах» услышал примерно то же самое. Это случилось около года назад. В общем, я все выяснил: остров действительно существует, я на нем побывал и знаю, как туда попасть. Сразу скажу, ничего особенного: много скал и деревьев и мало остального. Но все же там есть свежая вода, есть неплохое ровное местечко, есть земля, такая, что брось в нее косточку, и через год вырастет дерево. В горах водятся козы, гнездятся птицы, так что от голода не умрешь. Есть лес для построек, далеко ходить не надо. А главное… Знаешь, что я нашел, когда поднялся в горы? Железную руду, такие огромные куски, прямо на поверхности. Моя сила, твое умение… Обещаю, Бардас, у нас будет все, что ты только пожелаешь. И там никого не будет, только мы вдвоем, вместе. Как в старые времена. Ну, что ты думаешь?
   Бардас вздохнул:
   – Ты сошел с ума.
   Горгас нахмурился:
   – Что ты имеешь в виду?
   – Неужели ты действительно воображаешь, что мы сможем жить на острове, вдвоем, как будто ничего не случилось. Ты хочешь вернуть то время, когда мы были мальчишками, когда…
   Лицо Горгаса словно треснуло, раскололось, исказилось от злобы, в глазах застыл ужас.
   – Замолчи, Бардас. Что я сделал? Я люблю тебя, люблю, как никого другого на свете. А ты лежишь и говоришь о том, что я сделал. Да, я сделал кое-что… это было очень, очень плохо, не стану оправдываться. Но потом, после этого, делал все, что в моих силах, чтобы загладить свою вину. Я заботился обо всех. О Ниссе, Клефасе и Зонарасе, о тебе. Все, что я делал, я делал для вас троих. Мне пришлось совершать не очень хорошие поступки, даже плохие, но какое это имеет значение, если все это было во благо семьи. А ты… ты натворил не меньше моего, ты убил столько людей – с дядей Максеном, потом в суде, во время осады, на Сконе, под Ап-Эскатоем, на последней войне, – ответь мне, ради чего ты их убивал? Для кого ты это делал? Для того, кто тебе платил? Ну же, отвечай! Я хочу знать.
   Бардас покачал головой:
   – Не смей так говорить. Даже не пытайся поставить меня на одну с тобой доску. Я не такой, как ты.
   – О, перестань. – Горгас едва не рассмеялся. – Ты ушел из дома, отправился искать счастья. Отлично. Все заработанные деньги ты присылал домой, Клефасу и Зонарасу, ты пытался заботиться о них, как и я. Во время осады ты сражался за наш Город. На Сконе… Что ж, у тебя было на то право, ничего не скажу. После этого мы сквитались, и ты знаешь об этом. Но потом? Кем ты стал? Солдатом Империи. Неужели ты искренне веришь в особое предназначение Сыновей Неба?
   – А как насчет островитян? – крикнул Бардас. – Их убивали, превращали в рабов… из-за тебя…
   Горгас покачал головой:
   – Все это делала Империя. Те, на чьей стороне ты воевал. Кроме того, ничего бы не случилось, если бы не пал Ап-Эскатой. А из-за кого он пал? Кто выпустил быка из загона? Ну, ладно. – Горгас понизил голос и продолжал уже мягче: – Ты делал свое дело, исполнял долг, как и тогда, когда был с дядей Максеном, в конце концов, солдат не отвечает за то, что люди воюют, как и я не несу ответственности за то, что Империя сделала с островитянами, или Темрай с Городом. А кроме того… – Он состроил ужасную гримасу, в которой только Бардас мог узнать улыбку. – Кроме того, теперь всему этому конец. Понимаешь? Все позади. Черт возьми, если во мне и осталась еще какая-то добродетель, так это реализм. То плохое, что мы сделали, уже не исправишь. Даже если мы попытаемся, то натворим только больше зла. Должно наступить время, когда мы скажем: все, хватит, пора заняться чем-то другим, чем-то приличным, достойным и хорошим. Я пытался, Бардас, я вернулся домой, чтобы стать тем, кем должен был быть, крестьянином, живущим на земле, выращивающим хлеб. Я пытался повернуть колесо, если тебе нравится такое сравнение, и что из этого вышло? Нашего дома больше нет. Все уничтожено, все сгорело, все стало пеплом. А ты… Ладно, я не должен так говорить.
   Бардаса уже трясло от злости.
   – Все, все плохое в мире, все зло – это твоя вина. Все дурное, что сделал я, это тоже твоя вина. И я никогда не прощу тебя. Никогда.
   – Ох, Бардас. – Горгас с состраданием посмотрел на брата. – Знаешь, то, что ты сейчас сказал, можно рассматривать как признание в любви… Все эти годы ты позволял мне прибирать за тобой, смывать грязь. Отлично, я рад. А теперь позволь мне сделать кое-что для нас обоих. Давай избавимся от всего зла, ладно? – Он усмехнулся, и раны и ожоги на лице растянулись, скрывая его наподобие забрала. – Давай избавим мир от Лорданов раз и навсегда. Вот это будет нечто, а? Пусть Лорданы не причинят больше никому никакого вреда. Что может быть полезнее для человечества? Подумай, мы исчезнем, все равно что умрем.
   Обычно сначала умирают, но в вашем случае мы сделаем исключение.
   – И в любом случае, – все еще улыбаясь, продолжал Горгас, – у тебя нет выбора. Ты слишком слаб, чтобы драться со мной или спрыгнуть за борт. Когда мы доберемся до острова, и я перетащу тебя и вещи на берег, обратного пути уже не будет. Оболью нашу лоханку маслом и подожгу. Захочешь убраться с острова, строй себе лодку.
   Бардасу стало тяжело дышать.
   – Или я тебя убью. Я мог бы убить нас обоих.
   – Мог бы, – согласился Горгас. – Но тогда ты стал бы таким же, как я, мы бы сравнялись, если не считать того, что мое злодеяние было в начале, а твое будет в конце. Ты этого хочешь?
   – Нет.
   – Я так и думал, – бодро заметил Горгас. – Итак, похоже, мы сделаем все по-моему. Вот и хорошо: если я делаю выбор, то ты сможешь продолжать винить меня во всем. Вини меня за то, что идет дождь, или за то, что светит солнце, вини за то, что козы едят неспелую пшеницу, за то, что молния бьет в стог сена. Я с радостью приму всю вину на себя, как в былые времена.
   – Нет, – тихо сказал Бардас. – Горгас, пожалуйста.
   – Не глупи, – ответил Горгас. Он уходил, и Бардас уже не видел его. – Тебе ничего не остается, как довериться мне. В конце концов, я старший брат и я люблю тебя. И разве я не заботился о тебе как следует?