– Это же Силдокай, – сказал незнакомый голос.
   – Он еще жив? – услышал Силдокай. Хороший вопрос, подумал он.
   – Похоже, что да. Давай снимем его.
   Тогда-то Силдокай и понял, что еще жив, потому что мертвые боли не чувствуют. На какое-то время он ушел от боли, потеряв сознание, а когда очнулся, к нему подошел человек, имя которого было смутно ему знакомо, и сообщил, что рейд прошел успешно. Силдокай хотел спросить, о каком рейде идет речь, но не смог шевельнуть языком. Он снова уснул и проспал несколько часов, пока его не разбудил ужасный грохот. Рейд действительно оказался успешным и врагу понадобилось целых пять часов, чтобы починить требушеты и возобновить обстрел.

Глава 18

   – Мы можем заниматься этим до конца жизни, – с горечью заметил инженер, – но пользы не прибавится. Послушайте, давайте прекратим все это и нанесем удар. Иначе мы просто напрасно тратим время.
   Шел третий день бомбардировки. Два предыдущих были похожи друг на друга: пока светило солнце, требушеты обстреливали нижний частокол, артиллерийские позиции и дорогу. Когда солнце село, люди Темрая залатали дыры в частоколе, заменили поврежденные части орудий и заполнили мусором выбоины на дороге, а ранним утром, перед рассветом, легкая кавалерия налетела на лагерь и вывела из строя несколько требушетов. На вторую ночь у нападавших сменился командир, и они встретили более упорное сопротивление; но кочевники кое-чему научились, а потому результат вышел примерно тот же. Перед наступлением третьей ночи Бардас приказал двум ротам алебардщиков охранять требушеты. Второй его приказ – поставить собственный частокол – оказался невыполненным из-за отсутствия поблизости какого-либо леса, который, судя по всему, ушел на постройку крепости.
   Частокол можно было бы заменить рвом и земляным валом, | но это потребовало бы времени.
   – Нет, – сказал он. – Будем продолжать. Рано или поздно повреждений окажется столько, что они не справятся с ними. Поверьте мне, невозможно латать заплаты; я и сам пытался это делать. Мы легко можем проиграть войну, если допустим хоть одну ошибку и примем неверное решение. Лучше терять время, чем жизни. Надеюсь, вы не против. Инженер пожал плечами:
   – Вы здесь командуете. А я скажу так: ни за что бы не взялся за вашу работу.
   В ту ночь конница не появилась, и алебардщики, отстоявшие в охранении девять часов, покинули посты с сознанием одержанной моральной победы и передали вахту артиллеристам. Именно во время смены, примерно через полчаса после восхода солнца, Темрай выслал вперед конных лучников, считавшихся лучшей, наиболее эффективной частью его армии. Прежде чем часовые Бардаса успели заметить их и подать сигнал, они были расстреляны; а затем три отряда выстроились в шеренгу и начали обстрел, ведя огонь с расстояния в 200 ярдов. Лучники Бардаса не могли достать противника на такой дистанции; арбалетчикам требовалось около трех минут на один выстрел. Кроме того, они и сами попали под обстрел. Бардас приказал установить большие щиты, обтянутые бычьими шкурами, но начальник обоза сложил их все в одну повозку, оказавшуюся зажатой между соседними. Суета продолжалась не менее получаса, повозки перетаскивали с места на место, и все это время вражеские лучники не давали артиллеристам приблизиться к орудиям. В конце концов противник отошел.
   – Нет, – продолжал говорить Бардас, когда его призывали перейти к более активным действиям. – Главное правило: не атаковать конных лучников тяжелой пехотой. Я выучил этот урок на собственной шкуре. И если вы думаете, что я отправлю пехоту в «это» (что такое «это», всем было понятно без объяснений – стрелы взлетали словно струи кипящей воды из гейзера; от одной мысли попасть под такой дождь у многих пересыхало во рту). Итак, – продолжал он, – мы остаемся на месте. Знаете, сколько стрел у каждого кочевника? Пятьдесят. Половина – за спиной и еще столько же на седле. Они уйдут, когда выпустят все, и тогда мы возобновим свою работу.
   Конечно, он был прав. Вскоре лучники отошли, оставив на поле боя почти сто тысяч стрел, запас которых вовсе не был неиссякаем. Стрелы были повсюду: в земле, в деревянных рамках требушетов, в бортах повозок, в тентах палаток; торчали из рук, ног, тел раненых и убитых; они устилали территорию лагеря, подобно ковру внезапно пробившихся цветов; покрывали телеги и орудия, как мох или лишайник; они потрескивали под ногами артиллеристов, вышедших из-за укрытий. Подобно муравьям или комарам, стрелы проникали даже в закрытые помещения; словно пчелы, усыпленные дымом пчеловода, они лежали тут и там.
   – Уберите здесь все! – кричал кто-то из офицеров. – И поскорее займитесь орудиями, время уходит. Где главный инженер? Нам понадобится двенадцать новых расчетов для шестой батареи. Список потерь… где эти чертовы списки? Неужели мне самому надо все делать?
   Половина артиллеристов была выведена из строя; большинство ранены, но и убитых тоже хватало. Раненые лежали или сидели вокруг повозок, из них торчали стрелы; лекари сбивались с ног, вытаскивая зазубренные наконечники и бросая их тут же на землю. Время от времени кто-то умирал, тихо и спокойно или шумно и нервно, и тогда появлялись люди с тележками и грузили умерших, словно бревна для частокола.
   Офицеры пришли к Бардасу и спросили, что делать дальше.
   – Продолжаем, – ответил он. – Бейте по дороге и частоколу. Артиллеристов у орудий могут заменить алебардщики; надо лишь, чтобы у каждого орудия был хоть один опытный бомбардир, который говорил бы им, что делать.
   Солдаты ходили по лагерю с большими плетеными корзинами, собирая стрелы: неразумно терять качественный материал, который вполне мог еще пригодиться, если не в этой войне, то в следующей. В распоряжении Империи были лучники, а значит, могли понадобиться и стрелы. Заполненные корзины ставили в бочки, а бочки грузили на повозки. Сломанные стрелы сортировались: наконечники шли на лом, древка на растопку или в распоряжение плотников, которые находили им практическое применение. Взвод пикейщиков сидел кружком у костра, срезая перья и бросая их в большие глиняные горшки. Впоследствии этими перьями набивались матрасы.
   Бардас объяснял офицерам ситуацию:
   – Это был жест, только и всего. А жесты следует игнорировать, как поступали ваши матери, когда вы в детстве отказывались есть кашу.
   Говоря это, он думал о втором уровне пробы, испытании стрелами. Сталь доспехов должна выдерживать удар стрелы, выпущенной из девяностапятифунтового лука с тридцати ярдов. Большая часть доспехов не выдержала испытание и была отправлена на лом вместе с использованными наконечниками стрел.
   Требушеты привели в порядок, и рычаги поднялись в воздух, словно молоты над наковальнями, швыряя камни на стоявшую на холме крепость.
 
   – В основном, – говорил кто-то, – мы заделываем выбоины их снарядами, они как раз нужного размера, хотя иногда приходится обтесывать края. Не помешало бы еще несколько лебедок; сейчас их у нас почти не осталось.
   Темрай старался сосредоточиться, но получалось плохо. Ему казалось, что обстрел продолжается уже несколько лет, что иначе просто не может быть, и он уже давно перестал обращать внимание на падающие сверху камни. Утром ему сообщили о смерти Тилден: ее убило осколком, когда перелетевший крепость снаряд ударился о выступ скалы. Темрай выслушал известие, но ничего не почувствовал; ему никак не удавалось сконцентрироваться на важном при постоянном грохоте и сотрясении земли под ногами. Он понимал, что все это делается специально, чтобы выманить его из крепости на равнину, и не собирался поддаваться на уловку. Такое у него уже бывало.
   – Что с частоколом? – спросил вождь. – Леса хватает?
   – Не совсем, – сказали ему. – Как ты и приказал, занимаемся в первую очередь дорогой, а на нее тоже лес нужен. Вытаскиваем задние столбы из верхнего частокола: от него толку все равно мало. Пока что бреши удается закрыть, но долго так продолжаться не может. Если делать так и дальше, появятся слабые места.
   Темрай нахмурился; пытаться удержать в голове тему разговора было почти то же самое, что и стараться покрепче ухватиться за веревку: чем сильнее сжимаешь пальцы, тем острее боль.
   – Несколько очевидно слабых мест – не так уж плохо, – сказал он. – Слабое место в стене – соблазн для противника. Пусть попробует воспользоваться, рискнет нанести удар, а мы будем наготове. Иногда лучшая возможность выиграть сражение появляется тогда, когда ты уже почти проиграл.
   Это замечание было воспринято без энтузиазма.
   Однако это так, думал он, и если бы они лучше изучали прошлые войны, то поняли бы, что я имею в виду.
   Однако к прослушиванию лекции на историческую тему никто готов не был, поэтому Темрай постарался оставить без внимания угрюмое настроение слушателей.
   – В любом случае, – продолжал он, – продолжайте разбирать заднюю стену. Бомбардировка долго не продлится, можете мне поверить.
   А почему бы и нет? Они же верили ему раньше, например, под стенами Перимадеи; верили еще тогда, когда он был всего лишь мальчишкой и не мог предложить им ничего, кроме своей уверенности в том, что знает, как все должно быть, и способности вселять в других свой энтузиазм. Теперь он был вождем Темраем, Покорителем Городов, так что у них имелось достаточно оснований верить его словам.
   Но так не получилось.
   Тем не менее это его люди, они сделают то, что им прикажут. Другие, которые могли бы не согласиться с ними, уже мертвы.
   После недолгого обсуждения малозначительных вопросов снабжения и управления Темрай распустил собравшихся и вышел из палатки. Мысль о погибшей жене билась где-то на поверхности мозга, под самым черепом, как подкормленная рыба, но он не чувствовал особой боли, печали или вины. Тилден была женщиной, которую он любил бы до беспамятства, но только в другое время и в другом месте. Сейчас же ему приходилось смотреть на мир через прорези в шлеме вождя Темрая; никакое самое острое лезвие не проникало под доспехи, на которых не было ни зазоров, ни швов, ни единого слабого места.
   Мимо провезли тележку с погибшими. Темрай, направлявшийся через плато к дороге, остановился. На мгновение ему показалось, что он узнал лицо человека, выглядывавшее между переломанными ногами другого. Убитых складывали в яму, вырытую для хранения зерна; его запасы были серьезно попорчены после того, как в них угодило несколько снарядов, а копать еще одну яму для мертвецов было бы напрасной тратой сил. Темрай уже ходил к общей могиле; постоял на краю, посмотрел на гору человеческих тел, голов, рук и ног, смятых, неживых, похожих на груду бесполезного мусора. Но теперь они значили для него не больше, чем любой другой мусор.
   Мимо пробежал какой-то человек, за ним еще двое; они вынырнули из повисшей в воздухе густой пелены пыли и снова исчезли в ней. Потом появились другие, спешившие в этом же направлении, к склону холма. Темрай схватил одного из них за руку и спросил, что происходит.
   – На нас напали, – объяснил запыхавшийся воин. – Только богам известно, откуда они взялись. Наверное, перебросили через реку складной мост.
   Темрай отпустил его.
   – Понятно, – сказал он. – Кто там командует?
   Мужчина пожал плечами:
   – Никто, насколько я знаю. Ну, то есть кто-то есть…
   – Хорошо.
   Воин кивнул и растворился в пыли, как путешественник, попавший в зыбучие пески. Темрай с минуту постоял, думая о чем-то, потом повернулся и зашагал в обратном направлении, к своей палатке. Теперь ему никто не помогал надевать доспехи, но он уже сам освоил это нехитрое дело, с каждым разом облачаясь все быстрее и ловчее, как будто и металл привык к контурам его тела и подогнал сам себя под его размеры. Теперь он чувствовал себя намного лучше в полном боевом облачении и даже проводил в нем больше времени, чем необходимо, а когда снимал доспехи, испытывал странное и не совсем приятное ощущение чрезмерной легкости, слабости и уязвимости.
   Вождь как раз надевал подшлемник, когда ему доложили, что алебардщики противника прорвались через частокол. Он слегка наклонил голову, давая понять, что все понял.
   – Кто у нас там?
   – В основном рабочие команды, – ответил кто-то из офицеров. – Дерутся молотками и кирками. Там же разведчики и часовые. Должен подойти Хеускай со своей колонной.
   – Перехватите его и скажите, чтобы подождал меня.
   Когда Темрай нашел Хеуская, тот выглядел недовольным и даже сердитым.
   – Надо поторопиться, рабочие не смогут долго держаться.
   – Все в порядке, – успокоил его вождь, – я знаю, что делаю.
   Он повел колонну вниз по дороге, верхний участок которой серьезно пострадал от бомбардировки.
   – Не спешите, – крикнул Темрай, пробираясь между камнями, и надо же так случиться, что едва он это сказал, как на колонну рухнул увесистый булыжник.
   Люди шли слишком плотной группой и, даже увидев падающий камень, не имели возможности разбежаться. Рухнув, снаряд убил трех человек. Темрай услышал хруст, какой бывает, когда раздавишь паука: глухой и суховатый. Видимость пропала почти полностью, но теперь до колонны доносились звуки боя, позволявшие сориентироваться в кромешной пыли. Спускаться по склону вниз в доспехах было очень неудобно: железо терло ноги и спину, кожу резали ремни, все тянуло не туда, куда надо.
   Подойдя к месту, где кончалась дорога, Темрай наконец смог рассмотреть, что происходит, и тут же приказал, чтобы рабочие, державшие оборону, отошли. В первый раз, когда он крикнул, его никто не услышал, хотя, возможно, они просто не узнали его голос в шуме боя. Ситуация была достаточно простая. Противник пытался прорваться через дыру в частоколе, проделанную громадным обломком скалы. Солдаты лезли в отверстие около двух ярдов шириной, а рабочие, стоя по обе стороны от бреши, колотили их по головам, плечам и рукам молотками и кирками. Враг, наверное, все же добился бы успеха, если бы не препятствие в виде того самого разбившего частокол камня, перелезть через который оказалось не так-то просто.
   Темрай повысил голос и прокричал приказ еще раз. Рабочие услышали его и отошли от пролома. С другой стороны частокола возникла сутолока: алебардщики толкали друг друга, спеша первыми прорваться на вражескую территорию через внезапно освободившийся ход. Немного подождав, Темрай выстроил своих людей в шеренгу и приказал натянуть луки. Солдат набралось уже человек тридцать, когда он опустил руку, и лучники дали залп с расстояния не больше пятнадцати ярдов.
   Хотя он и предупредил, что целиться надо пониже, так как стрела, вылетая из лука, поначалу идет вверх, около четверти всех стрел пронеслось над головами солдат. Но и оставшихся трех четвертей вполне хватило, чтобы уложить тех, кто успел перебраться на эту сторону. Алебардщики падали, съежившись, как брошенные в огонь бумажные листы, создавая новое препятствие для своих товарищей, следующих за ними. После второго залпа это препятствие превратилось уже в преграду – корчащиеся, дрыгающиеся тела лежали одно на другом, образуя шевелящуюся стену высотой до колена. Тем не менее солдаты продолжали прибывать, и уже третья партия представила себя для испытания и тоже не прошла его. Лишь с десяток алебардщиков выдержали первую пробу и устремились вверх по холму, к шеренге лучников, но были встречены по достоинству боевыми топорами и полегли на склоне, не достигнув цели.
   Темрай не имел к происходящему никакого отношения; он стоял и смотрел, вспоминая падение Перимадеи, ворота – ненамного шире, чем этот пролом в частоколе, – открывшиеся перед его воинами, и все, что было потом. Тогда их никто не встречал, никакие лучники, только темные и пустынные улицы. Тогда никто не испытывал его людей на храбрость, и у них не было возможности проявить себя. Сейчас, зажатый между молотом и наковальней – над головой просвистел камень и, ударив в склон холма, поднял тучу пыли, – он почувствовал некоторое облегчение.
   Когда капитан алебардщиков дал приказ отступить, рабочие быстро заделали проем в частоколе; дыру забили не лесом с другой стороны холма, а сталью, подкрепив слабое место горкой снятых с убитых доспехов.
   Вот и экономия, подумал Темрай, они сделали за нас нашу работу.
   Он остановился, раздумывая над тем, как поступили бы в подобной ситуации его люди: полезли бы в пролом навстречу верной смерти, как это сделали имперские солдаты, или побереглись бы.
   Но нам такой шанс не представлялся, да и испытание не было бы справедливым.
   Он покачал головой и дал знак рабочим убрать убитых.
   – Вот видишь, – сказал Темрай, обращаясь к Хеурраю, одному из тех, кто сидел на совете с хмурым видом, – мы дали им возможность воспользоваться нашим слабым местом, и у них хватило глупости попасться на наживку.
   Хеуррай не отвечал: его беспокоило то, что случилось. Темрай понимал товарища и даже сочувствовал ему: в другое время и в другом месте он и сам испытывал бы похожие чувства, но те времена давно миновали; с тех пор он прошел долгий путь, укрепил себя, закрыл бреши в своей личной системе защиты и теперь Темраю хотелось бы знать, не так ли чувствовал себя Бардас Лордан, когда отбил штурм Перимадеи с помощью зажигательных средств, от которых едва не загоралась сама вода.
   Возможно, подумал Темрай, урок, преподанный тогда Бардасом, пошел на пользу.
   Он испытывал гордость, сравнимую с гордостью ученика, применившего опыт учителя и сравнявшегося с ним.
   – Они вернутся, – сказал кто-то, и тут выпущенный невидимым требушетом снаряд упал в нескольких ярдах от вождя, убив одного человека и сломав ногу другому.
   Следующий камень взметнул столб пыли за спиной Темрая, поднимавшегося по дороге к участку стены, где рабочие заделывали очередную пробоину.
   – Конечно, – ответил он, немного отдышавшись. – И когда они вернутся, мы приготовим им кое-что новенькое. Не беспокойся, я знаю, что будет дальше.
 
   Бардас и не ожидал, что кто-то из участников первой вылазки вернется. Это было чем-то вроде эксперимента, испытания, проверки. Что ж, они прошли два уровня. На меньшее он и не рассчитывал. Удалось посмотреть в деле солдат и офицеров, проверить полевые сборные мосты, так что результаты его удовлетворили.
   Приказав второй и третьей батареям перенести огонь на другой участок стены, он распорядился, чтобы остальная артиллерия продолжала бить по уже образовавшейся бреши. Потом Бардас дал указание сформировать колонну из алебардщиков и пикейщиков, придав ей конницу для защиты флангов. Арбалетчики понесли слишком тяжелые потери, чтобы использовать их в качестве полевой единицы, поэтому Бардас перевел их в арьергард, а вперед выдвинул лучников. По его мнению, имперские лучники не были способны на решение больших задач, их семидесятифунтовые луки уступали родственному оружию кочевников по всем показателям, а потому в его армии им отводилось место на краю тарелки, там, где кладут салат.
   Такое положение раздражало Бардаса. При желании власти провинции могли бы предоставить в его распоряжение лучших в мире лучников, вооруженных превосходными луками, пеших или конных, легких и тяжелых, умеющих сражаться как на открытой местности, так и под защитой щитов, как строем, так и поодиночке. Вместо этого ему дали арбалетчиков, каких-то охотников на кроликов, толку от которых было мало. Но, впрочем, это не имело особого значения. Бардас знал, что справится и теми силами, которые у него есть.
   Он дал батареям ровно час на выполнение задания, но они справились за двадцать минут и тогда получили приказ подавить вражескую артиллерию и вести заградительный огонь. Пыль оказалась неожиданным союзником; Бардас прекрасно обошелся бы и без пыли, но с ней осуществить задуманное оказалось легче. Пока требушеты меняли углы возвышения и наводились на новые цели, Бардас приказал трубить наступление. Едва колонна выступила, как алебардщики запели, и на этот раз командующего нисколько не беспокоило, что он не понимает слов.
   Бардас решил опробовать новую тактику. Вместо того чтобы просто бросать тяжелую пехоту в бреши, он выслал вперед несколько стрелковых рот, поручив им установить щиты. Как и следовало ожидать, лучники Темрая тут же отреагировали на попытку врага подойти к крепости, но вместо людей увидели обтянутые бычьей кожей щиты, из-за которых по ним выпускали стрелы невидимые противники. Конечно, толку от такой стрельбы было немного, но цель Бардаса состояла в другом: заставить – или дать возможность – Темрая выпустить как можно больше стрел. Он знал, что у каждого противника имеется при себе колчан с двадцатью пятью стрелами: этого запаса хватало на три минуты непрерывного огня, после чего лучникам пришлось бы рассчитывать на то, что удастся принести со склада, проделав нелегкий путь по разбитой дороге, через пыльную завесу. Как только эти три минуты истекут, лучники перестанут представлять серьезную угрозу, при условии, конечно, что Темрай окажется настолько близоруким, что не осознает значение происходящего.
   Но Темрай сыграл свою роль так, словно репетировал ее несколько недель. На щиты обрушился град стрел – сами щиты представляли собой улучшенный вариант обычных имперских, усиленных за счет подбивки из толстых колец скрученной соломы, – но, когда он иссяк, щиты раздвинулись, и из-за них появились пикейщики.
   Это была плотная стена, ощетинившаяся колючками копий. Лучники продолжали стрелять, но стрелы не достигали цели – попробуй пробиться через клубок колючек. Расстояние, разделявшее врагов, составляло всего двадцать ярдов, и когда пикейщики подошли совсем близко, лучники попытались отступить, но наткнулись на повозки с запасами стрел и на подкрепление, спешившее вниз по склону холма. Прижатые подпирающими сзади товарищами, сбившись в кучу, они смотрели на приближающуюся колючую стену, как дети с берега смотрят на катящийся с моря вал.
   Некоторые, оказавшиеся в переднем ряду, погибли сразу. Другие, наколотые на пики, прожили некоторое время, вызывая в памяти нанизанные на вертел куски мяса, которое Сыны Неба едят обычно с рисом и перцем. Сила этого наступающего потока была настолько велика, что некоторые раненые довольно долго болтались в воздухе, не доставая ногами земли, похожие на трепещущихся рыбешек, бьющихся на конце остроги. Задние ряды копейщиков напирали на передние, стискивали, сжимали их, спрессовывали так, что те не могли даже опустить свои длинные копья из ясеня и яблони, которые, как и люди, выдержали проверку и не сломались, доказав высокое качество и соответствие всем стандартам Империи. Подняв на копья две первые шеренги лучников, пикейщики натолкнулись на третью, сыгравшую в данном случае роль мягкой подкладки, которая не отражает удар, а поглощает его. Движение колонны сначала замедлилось, а затем и вовсе остановилось: силы уравнялись, подошло время следующей стадии.
   Между тем Темрай увидел еще одну возможность. Стороны уперлись друг в друга, похожие на двух соседей, разделенных забором.
   Вождь повернулся к стоящему рядом с ним командиру отряда по имени Ленникай и дернул его за рукав.
   – Влипли, – сказал он.
   – Что?
   – Они влипли, – повторил Темрай. – Никто не сможет сдвинуться. Они будто склеились. Очисти дорогу и вызови шесть рот лучников.
   Чтобы очистить дорогу, было решено сбросить с нее повозки. Большая их часть упала туда, где валялся выброшенный мусор; другие, пролетев по скалистому склону, обрушились на головы людей, не имевших возможности увернуться. Ленникай выстроил лучников двойной колонной и приказал целиться. Солдаты, услышав свист стрел, инстинктивно подняли головы, и тут на них обрушился смертоносный дождь. Беднягам ничего не оставалось, как стоять и смотреть в лицо смерти. А стрелы били не только в первый, второй или третий ряд, но и во все остальные, кося копейщиков как перезрелую пшеницу.
   По мере того как люди умирали и падали на землю, давление одной из сторон ослабевало. Масса начала крошиться, по ней пробежали трещины, как по источенной стальной пластине, не выдержавшей удара большого молота. Между тем давление другой стороны оставалось прежним, и наконец ряды пикейщиков дрогнули и пошатнулись. Пики и копья опустились, не удержав мертвого груза, и упали на землю подобно сваленным деревьям.
   Самое время для контратаки, подумал Темрай, и через несколько секунд она началась.
   Третий и четвертый ряды поднажали и устремились вперед, через тела своих товарищей, вытаскивая на ходу сабли. Успех был лишь частичный из-за скученности, мешавшей размахнуться, а удары сверху приходились на шлемы и наплечники, легко выдерживающие такую атаку. Лучшее, что можно было делать в данной ситуации, – это резать пальцы, уши и носы, уподобляясь лесникам, обрубающим ветки с упавшего дерева.
   – Сейчас он совершит ошибку, – сказал Бардас.
   Пикейщики беспорядочно отступали, а люди Темрая давили, нажимали, рвались вперед, спеша воспользоваться столь неожиданно представившейся возможностью. Бардас послал пару гонцов к сержантам алебардщиков и артиллеристов.