Паркер Лаура. Слаще жизни

   Внимательно просмотрев список экзотических возможностей, Эва с плотоядной улыбкой повернулась к Нику:
   – Что же мы закажем?
   Не желая соблазняться калорийной едой, Ник покачал головой.
   – Пусть выбирает дама.
   – Ну, тогда… – Эва повернулась к молодому человеку за стойкой, – дайте нам коричный вафельный рожок вот с этим, этим и вот этим. – Она показала на три сорта шоколадного мороженого. – Сверху положите взбитых сливок и посыпьте тертым шоколадом.
   Бармен смотрел на нее во все глаза, улыбаясь от уха до уха.
   – И вишенку?
   – О, разумеется, и вишенку тоже. – Эва бросила на него лукавый взгляд. – Мистер Бауэр очень любит вишни.
   – Ничего подобного, – возмущенно запротестовал Ник.
   Она повернулась к нему, и ее глаза выражали озорное ликование.
   – Любите, любите. Всегда заказываете две к вашему бокалу «манхэттена». Только посмейте сказать, что я вру.
   Он покраснел, по-настоящему покраснел, когда увидел, что другие посетители начали ухмыляться.
   – Значит, вы так это делаете, да? – спросил он, когда они встали в конец очереди, чтобы оплатить заказанное.
   – Делаю что? – с невинным видом ответила вопросом на вопрос Эва.
   – Предвосхищаете мои желания, подсматривая, когда я этого не замечаю, – шепотом сказал он.
   Эва потянулась через Ника к стопке салфеток, задев его руку и отводя взгляд.
   – Я что, действительно предвосхищаю ваши желания?
   – Постоянно, – пробормотал он, протягивая кассиру деньги. Потом повернулся к ней и оказался так близко, что она увидела свое отражение в почти черной глубине его глаз. – Это похоже на то, как если бы вы читали мои мысли.
   – А я и читаю. – В улыбке Эвы опять сквозило лукавство.
   – Мои мысли?
   – Ну да.
   Выйдя из кафе, они ощутили, как парит вечерний воздух, сверкнувшая где-то в отдалении молния на мгновение осветила небо слабым бликом. Остановившись на углу, Эва повернулась к Нику, зачерпнула ложечкой из переполненного рожка и предложила попробовать.
   Он отшатнулся.
   – И не подумаю это есть. От одного вида я уже чувствую, как отвердевают мои артерии.
   – Нет, вы будете есть, – сказала она, держа ложку, с которой капало, перед его лицом. – Вы же, наверное, не собираетесь жить вечно?
   Он изогнул темную бровь.
   – Может, и собираюсь.
   Она посмотрела на него взглядом, который вдруг стал серьезным.
   – А зачем, Ник? Ради чего вам нужно жить?
   Этот неожиданный вопрос произвел на него такое же действие, как удар в солнечное сплетение. Пока он стоял, уставившись на нее в полнейшем изумлении, она решила идти до конца.
   – Что хорошего ждет вас впереди? С кем вам жаль будет расставаться?
   Не дожидаясь ответа, она поднесла ложку с убийственной шоколадной смесью к его губам. Он послушно открыл рот, и она впихнула в него содержимое ложки.
   Его глаза заблестели, как только мороженое стало таять и все богатство вкусов смешалось у него на языке.
   – Настоящее мороженое, – пробормотал он. – Честно говоря, это чертовски вкусно.
   Эва смотрела на него с одобрительной улыбкой, словно он успешно справился с какой-то трудной задачей.
   – Видите? Человеку надо иногда впадать в грех – хотя бы для того, чтобы напоминать себе, что он приносит в жертву, идя по праведному пути.
   – А вы опасны, – сказал он, когда она протянула ему следующую ложку мороженого.
   – Вот именно. Сегодня я буду поощрять каждый ваш безрассудный порыв.
   – В самом деле? – Его глаза блеснули… а может быть, это еще один сполох молнии отразился в их глубине. – Ну и что же я порываюсь сделать сейчас?
   Эва вгляделась в его темные глаза, которые притягивали к себе и искушали почище шоколада. Отдаленный раскат грома диссонансом вклинился в цивилизованные звуки уличного движения, смеха и музыки, доносящиеся из магазинов и баров по обеим сторонам авеню.
   – Вы, напротив, опасаетесь моего порыва. Надеетесь, что я не съем всю Роки-роуд.
   Он улыбнулся и сказал:
   – Ответ неправильный.
   – Тогда не отходите далеко. Нужно время, чтобы проникнуть в мысли человека, не привыкшего признаваться в своих тайных желаниях. – Эва быстро повернулась и зашагала к набережной.
   Ник пошел за ней.
   Они шли вдоль реки по дорожке для прогулок, смотрели на темную воду и любовались огнями Капитолия на том берегу. Пока Ник рассказывал, как в начале своей карьеры был лоббистом в Вашингтоне, Эва продолжала кормить его мороженым и улыбаться. Ей совсем не показалось странным, что, когда они присели отдохнуть на скамью, он обнял ее за плечи. Она попыталась успокоить свое сердце, которое в ответ на его непринужденный жест стало колотиться как бешеное. Спрашивается, с чего бы ему колотиться? Ведь интерес, который он проявлял к ней до сих пор, был лишен всякого романтизма, с тем же успехом она могла быть его сестрой или кузиной. Пора поднимать ставки.
   Эва повернулась к нему, не высвобождаясь из объятия, так что их лица едва не соприкасались.
   – Ник, я хочу, чтобы вы…
   Молния сверкнула беззвучно, но воздух, казалось, тихо зашипел, а потом резкий удар грома сотряс ночное небо. Спустя секунду вокруг них зашлепали первые, редкие капли дождя.
   Эва порывисто вскочила и раскинула руки вверх ладонями.
   – Ой, как здорово! Сейчас припустит ливень.
   Ник тоже поднялся со скамьи, и тут дождь внезапно хлынул как из ведра.
   – Бежим скорее!
   Эва покачала головой.
   – Только не я. Обожаю теплые летние дожди. – Она танцующим шагом отступила от его протянутой руки. – Ну же, давайте посмотрим, до какой степени можно промокнуть.
   – Вы с ума сошли! – Он украдкой подался к ней и, неожиданно поймав за руку, притянул ее к себе. – Это же самый настоящий ливень. Эва засмеялась, прислонившись к нему и опершись рукой на его грудь.
   – Вы разве не резвились под дождем, когда были маленьким?
   – Это молния, Эва. С ней шутить опасно. Эва улыбнулась.
   – Знаю. Но иногда немного опасности не помешает.
   Следующая, более слабая вспышка молнии осветила его лицо. Оно было абсолютно спокойным, несмотря на скатывающиеся по щекам струи дождя. Черные глаза были похожи на гладкие мокрые камешки, извлеченные со дна глубокого колодца. Он казался невозмутимым и сдержанным, совсем не затронутым разбушевавшимися стихиями в виде хлещущего дождя, раскатов грома и резких порывов грозового ветра. Но она-то знала, что это все одна видимость. У нее под рукой его сердце билось как-то слишком быстро для человека, решившего держать свои чувства замурованными внутри ледяной глыбы.
   Она решительно оттолкнулась ладонью, высвобождаясь из захвата крепких мужских рук.
   – Расслабьтесь, адвокат. Здесь некому вас видеть, даже если вы немного подурачитесь.
   Она повернулась и, вызывающе смеясь, легко понеслась по траве.
   Ник не колеблясь бросился вдогонку, наполовину забавляясь и наполовину сердясь на нее за то, что она выбрала неудачное время для демонстрации своей эксцентричности. Дождь хлестал упругими ровными косыми струями, заливая все вокруг. Уже через несколько ярдов рубашка у него приклеилась к спине, а волосы налипли на лоб, заливая глаза стекавшей водой.
   Догнать ее оказалось непросто. Эва первой добежала до закрытого киоска, где уже спасались от дождя несколько человек. Она нырнула под узкий навес, посмеиваясь над ним, и это его кольнуло. Как только он оказался рядом, она снова выскочила под дождь.
   Несколько секунд Ник оставался под крышей. Пока он думал, не стоит ли дать ей убежать, она вдруг остановилась и стала кружиться на одном месте под пологом ночи. Подняв руки, откинув голову назад в восторженном отрешении, она медленно кружилась, похожая на прекрасную языческую жрицу, испрашивающую у богов благосклонности.
   Ник стоял и смотрел на Эву со смешанным чувством раздражения и восхищения, а небо вновь и вновь освещали сполохи молний, выхватывая из темноты стройную фигурку.
   – Ваша подружка? – спросил один из пережидавших дождь.
   – Не совсем, – ответил Ник. – Мой водитель.
   Мужчина хохотнул.
   – Вот, значит, как они теперь называются? Похоже, «личные секретарши» уже вышли из моды.
   Ник усмехнулся. Что толку доказывать кому-то, что Эва слишком независима, чтобы быть чьей-то любовницей!..
   Но вот она перестала кружиться и теперь просто стояла и смотрела на него. Он покачал головой. Неужели она действительно ожидала, что он выйдет под дождь ловить ее? Он увидел, как она вытянула руку и поманила его пальцем. Сердясь на себя и на нее за свое смешное положение и не в силах придумать ничего другого, он шагнул под ночной ливень. В ту же секунду Эва повернулась к нему спиной и снова побежала вперед.
   Бормоча про себя короткие, но выразительные англосаксонские ругательства, он понесся за ней, твердо решив, что на этот раз она не уйдет.
   Через несколько ярдов он догнал ее и схватил за запястье. Она круто повернулась к нему, запыхавшись и продолжая смеяться. Яркое копье молнии прочертило небо, и Эва сжалась и уткнулась ему в плечо. Но при этом не перестала смеяться.
   – Черт побери, что за игру вы затеяли? – сердито спросил он, стараясь перекричать громовую канонаду.
   Она сверкнула белозубой улыбкой, видной даже в темноте.
   – Я просто веселюсь, Ник. – В ее голосе звучало радостное возбуждение. – Ведь вы умеете веселиться, не правда ли;
   – Хотите знать, что я называю весельем? – Его голос прозвучал так резко, что им можно было бы гравировать стекло. Он потянул ее к ближайшему укрытию, которым оказался навес безлюдной автобусной остановки, и втолкнул внутрь, крепко держа за плечи. – Вот что я называю весельем, Эва. – Он рывком повернул ее к себе.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Ника поразил сначала холод ее влажных губ, а потом почти мгновенно сменившая его теплота. Он услышал, как она вздохнула, теснее прижимаясь к нему, и почувствовал, как все ее тело вдруг стало податливым и налилось мягким, женственным теплом. Потом он ощутил на себе ее руки: одну она положила на прилипшую к груди рубашку, а другой ухватилась за рукав выше локтя. Вот чего он ждал почти целый год и наконец дождался: прикоснуться к Эве Джеймс и чтобы она тоже к нему прикоснулась.
   Желание прокатывалось по его телу жаркими волнами, пока длился этот бесконечный поцелуй, который выпевал ноты желания с волнующей убедительностью долгого и медленного джазового соло на саксофоне.
   Один поцелуй перешел в другой, питаемый нарастающей страстью. Ее рот был мягким и подвижным, он исследовал форму губ, попробовал их упругость и наконец втянул в себя нижнюю губу. В ее поцелуе не было никакой нерешительности, никакого колебания, которое порой окрашивает первую встречу. Казалось, она точно знает, чего хочет, и хочет именно его. Когда его язык проник к ней в рот, она тут же тронула его своим, и ток чистого вожделения пронзил Ника до самого низа живота.
   Он еще крепче прижал ее к себе, вдавившись бедрами в мягкие изгибы женского тела. Приспособившись к движению ее губ, он отдался дивному восторгу, о котором мечтал почти целый год, – целовать ее всласть, до бесконечности. У него было такое ощущение, словно он держит в объятиях обжигающий огонь, от которого твердый и холодный ком у него внутри начинает плавиться и таять.
   Эва вздохнула и теснее прижалась к нему, по-женски тихо постанывая от удовольствия, в то время как его руки продолжали исследовать ее тело. Еще какой-то час назад она уже совсем было отказалась от надежды провести этот вечер с ним. Смирившись, она отрешенно смотрела, как он обедает, и мечтала хотя бы услышать его голос или встретиться с ним взглядом. А сейчас его теплые губы прижимались к ее губам, и ей становилось ясно, что, даже не прибегая к своему острому уму и властному голосу, он остается мастером в искусстве убеждать. Силой своего желания он заставлял ее таять, лишал и дыхания, и какой бы то ни было способности к сопротивлению. Она улыбнулась при мысли, что еще никто и никогда не целовал ее так властно или так возбуждающе. Ее улыбка открыла путь для его языка. Она была права. Внутри, подо льдом, бурлила жаркая страсть мужчины, состоящего из плоти и крови.
   Когда его рука нащупала ее грудь сквозь слои мокрого шелка, она почувствовала, как уже сжавшийся сосок твердеет у него под пальцами. Она никогда еще не находилась в такой близости от Ника. Хотя он целовал ее уже дважды, она не осмеливалась прикоснуться к нему ни разу. Теперь же не хотела терять ни единого мгновения.
   Вытащив мокрую рубашку из-под пояса брюк, она провела руками по твердому рельефу его спины, любовно помассировав ее. Несмотря на дождь, кожа была горячей и гладкой.
   Ник больше не слышал дождя, не видел вспышек молнии, не ощущал басовитых раскатов грома. В мире была только Эва – милая, милая Эва, – и она разжигала пожар в его теле своей любовной игрой. Удары собственного сердца громом отдавались у него в ушах. Его плоть содрогалась и пылала в ответ на ее ласки и вкус губ. Он был настолько распален и готов, что, когда она легонько провела пальцами по выпуклости его брюк, ему показалось, что он может взорваться от одного прикосновения.
   – Подожди. Подожди, – проговорил он, задыхаясь, и поцеловал ее в лоб. Немного отстранившись, он покачал головой и засмеялся, удивленный тем, что потерял контроль над собой. – Надо найти более подходящее место.
   Эва взглянула на него снизу вверх, ее глаза были огромны от переполнявшего желания.
   – Я думала: когда ты наконец заметишь, что место неподходящее?
   Он улыбнулся ей во весь рот.
   – А если бы не заметил?
   – Тогда бы пришлось пойти на риск. Нас могли арестовать за неприличное поведение в общественном месте.
   Его рассмешила такая храбрость, и он поцеловал ее снова, быстро и крепко. Потом огляделся вокруг и с тревогой увидел, что дождь припустил еще сильнее, чем раньше.
   Она чихнула.
   Ник провел ладонями вверх и вниз по ее голым рукам и обнаружил, что они покрылись гусиной кожей.
   – Э, да ты совсем замерзла.
   – Я не думала, что похолодает так быстро, – ответила она, обхватив себя руками и стараясь больше не чихать. – Может, тебе удастся поймать такси?
   – Если хоть одно найдется в такую погоду, – раздосадованно сказал он. Потом на минуту крепко прижал ее к себе, пытаясь согреть. – Я сейчас вернусь.
   Выйдя под дождь, Ник направился к ближайшему перекрестку. И – о чудо: свободное такси вывернуло из-за угла, как раз когда он подошел. Выскочив на проезжую часть, чтобы остановить машину, он оказался по щиколотку в воде. Не дожидаясь, пока машина совсем остановится, Ник рывком открыл дверцу и, оглянувшись через плечо, крикнул Эве:
   – Давай скорее!
   Но она и так уже бежала к нему под неутихающим проливным дождем.
   – Ребята, вы что, большие поклонники воды? – с широкой ухмылкой спросил таксист, когда пассажиры забрались внутрь. – Тогда, может, захотите посмотреть Приливный бассейн?
   – В другой раз, – ответил Ник и сказал ему, в какой отель их везти. Он покосился на Эву, которую начало трясти не на шутку. – Водитель, выключите кондиционер, иначе дама превратится в сосульку.
   Таксист протестующе заворчал, но один взгляд на лицо пассажира заставил его подчиниться.
   – Вот, накинь. – Ник стянул с себя насквозь мокрую рубашку и набросил ее на дрожащие плечи Эвы. – Суше ты не станешь, но хоть какая-то защита, – сказал он нахмурившись и с сомнением в голосе.
   Эва повела бровью, показывая на его обнаженный торс.
   – Что о тебе подумают в отеле?
   Ник рукой стряхнул с лица воду и засмеялся.
   – Какое нам, черт побери, дело до того, что подумают другие? Главное сейчас – чтобы ты поскорей попала под горячий душ и легла в постель, пока не простудилась.
   Эва тихо засмеялась.
   – Я очень боюсь, что ты прав. – Посерьезнев, она взглянула на него исподлобья. – Ведь мне завтра работать.
   Ник молча проглотил ее намек на то, что время, которое они могли провести вдвоем, истекло. Это он виноват, что их вечер начался так поздно.
   – Мне было очень хорошо, Эва, даже если этот вечер получился не совсем таким, как я надеялся. – Он слегка поднял ногу и согнул ступню носком вверх. В туфле захлюпала вода, и через задник выплеснулась тонкая струйка.
   – Ты испортил дорогую обувь, – заметила Эва.
   Он пожал плечами, потом удобнее устроил ее под защитой своей руки.
   – Ничуть не жалею об этом. Давно я так не веселился.
   Эва поймала его руку и слегка сжала ее.
   – Вот и славно. Мне тоже было очень хорошо.
   Ник понял, что она имеет в виду все вообще, а не только их жаркие поцелуи под дождем. Он прислонился щекой к ее мокрым волосам, вдыхая чуть уловимый аромат, преследовавший его все последнее время. В одном он не сомневался: это еще не конец того, что началось между ними. Она целовала его так, словно пыталась прожечь насквозь.
   Красные цифры на часах тускло светились в темноте, как чьи-то горящие злобой глаза. Три часа семь минут утра. Что-то недовольно бормоча, Эва перевернулась на живот и взбила подушку. Бесполезно. Ее веки были словно на пружинах – глаза открывались при малейшем звуке. Когда с деревянным стуком сыпались кубики льда из автомата, стоявшего в коридоре у самой ее двери. Когда лифт негромко, но с раздражающей бодростью оповещал звоночком о своем прибытии на этаж. Даже тишина казалась гулкой. Ей чудилось, что кровать вибрирует от звука, идущего откуда-то из самых глубин отеля и такого низкого, что его трудно воспринимать как звук. Наконец включился кондиционер, овевая струйками холодного воздуха огромную кровать.
   Бессильно застонав, Эва снова перевернулась на спину. Лучше уж смириться с неизбежным. Сон все так же не шел к ней, как и три часа назад, когда они с Ником расстались в коридоре.
   Последний поцелуй перед ее дверью, которым он блестяще подтвердил свое умение сексуально возбуждать, не оставил у нее сомнений в том, что страсть этого человека имеет глубокие корни и что она видела лишь самую ее поверхность. Когда он поднял голову, его темные, затуманенные желанием глаза умоляли пустить его к ней в комнату и в постель. Достаточно было ответить одним приглашающим вздохом, и сейчас она бы уже знала, каково это – заниматься с ним любовью. Могла бы, насытившаяся и сонная, уютно лежать подобно ложке, вложенной в другую ложку, чувствуя тепло его нагого тела, ощущая, как удобно ее бедрам в интимной ямке, образованной его животом и пахом, чувствуя, как его губы легко касаются ее шеи, а руки успокоенно лежат у нее на груди и животе. Эву буквально подбросило на постели, что заставило ее принять сидячее положение. Ну вот! Теперь ей не заснуть по крайней мере еще час. Она вся натянута как струна. Даже собственная кожа показалась ей на размер теснее.
   Она потянулась к лампе и включила свет. Может быть, душ, обжигающе холодный душ снимет напряжение? Хотя вряд ли. Наверняка все кончится тем, что она еще сильнее переохладится и почувствует себя еще хуже.
   – Дура! Дура! Дура! – вполголоса пробормотала Эва.
   Почему она не поддалась настроению момента? Ведь уже чувствовала, как от его поцелуя постепенно слабеет ее самозащита. Он не остановился бы, если бы не остановилась она. Почему она это сделала? Потому что играла на интерес. И знала, что может и проиграть.
   Эва оперлась локтями на скрещенные ноги и устало подперла подбородок ладонью. Давно я так не веселился. Она понимала, что он сказал это в ответ на ее глупость, но все же не могла выбросить сказанное из головы. Хотя почему ее удивляет, если человек, решивший навсегда отгородиться от всяких эмоциональных перегрузок, считает секс просто развлечением? Но ей не хочется быть для него развлечением, даже очень приятным.
   Глядя на Ника, она представляла себе свое будущее, каким оно могло бы быть. Рисовала себе Ника в спокойные минуты, в конце тяжелого дня, когда ему понадобятся маленькие радости вроде ее улыбки и уединения. Представляла себе, как они делятся успехами и разочарованиями в своей профессиональной деятельности, как в конечном итоге даже вместе работают.
   В воображении она видела и то, как черты Ника проступают на крошечном личике их первенца. Видела его серьезным и сосредоточенным, когда он учится менять пеленки или держать на руках хрупкую жизнь, созданную ими в любви, нежности и радости. Но чаще всего воображала, как его улыбка, сейчас появляющаяся так редко, навсегда вытеснит живущую у него в глазах печаль.
   Эва не могла представить его себе в роли временного любовника, какой бы интенсивной и романтичной ни была их связь. Или допустить, что, полюбив его однажды, сможет потом и разлюбить. Именно в этом источник ее внутреннего конфликта. Она не пригласила его к себе в комнату, потому что не хотела ни обманывать себя, ни причинять себе боль. Ей нужно либо все, либо ничего.
   Эва вздохнула, еще глубже погружаясь в свои невеселые мысли. Вот и сидит она сейчас без сна глубокой ночью, аккуратненько так зажатая в тисках конфликта между сердцем и умом. Или, может быть, борьба в ней идет между любовью и гордостью? Нет, между надеждой и желанием. Она надеялась услышать от Ника, что его отношение к ней больше, чем просто вожделение. Вожделение – это хорошо, определенно хорошо. Но, строя планы по «размораживанию» Ника, она неосторожно воспламенила себя.
   Эва с ненавистью посмотрела на часы: три часа тринадцать минут утра.
   Ник задумчиво перебирал каналы на дистанционном пульте, почти не обращая внимания на мелькавшие в телевизоре кадры ночных программ. На тумбочке рядом с ним стояли две мини-бутылки шотландского виски и наполовину опустошенная жестянка с орешками. Не то чтобы он нуждался в дополнительных калориях после мороженого, которым его накормила Эва, просто в последнее время ему не нравилось, как действует алкоголь на его пустой желудок. Но от выпитого ему не захотелось спать и ни на йоту не уменьшилось вожделение, которое, подобно адреналину, перекачивала его кровеносная система.
   Ник взглянул на часы: три часа тринадцать минут утра. Он не мог спать. Не мог читать. Не мог работать. Не мог спокойно сидеть и смотреть какой-нибудь фильм.
   Отбросив в сторону пульт, Ник соскочил с кровати и стал бродить по номеру. Он уже принимал и горячий душ, и холодный. Упражнение на разгибание корпуса «сесть-лечь» он повторил столько раз, что мог бы угодить любому персональному тренеру. Пробовал заняться разгадыванием кроссворда, уже почти оделся, чтобы пойти поискать какой-нибудь клуб или ночной кинотеатр – что угодно, лишь бы не думать об Эве Джеймс.
   – Это же смешно, – пробормотал он. – Безумие какое-то. – Ее поцелуи привели его в состояние беспокойства и удивления. Удивления оттого, что он, оказывается, еще не слишком стар и умудрен опытом, чтобы не поддаться голодному юношескому возбуждению. Но слово «возбуждение» не совсем подходит к нынешнему его состоянию.
   Взгляд Ника упал на дверь. Эва лежит рядом, в комнате через коридор. Он вообразил ее разметавшейся на кровати поверх откинутого покрывала, с призывно протянутыми руками. И тут у него в голове зазвучало эхо ее голоса.
   Ради чего вам нужно жить? Этим вопросом она бросила ему вызов. Почему он хочет жить? Ну, потому что все хотят. Воля к жизни не поддается рациональному объяснению. Но порой цена выживания бывает слишком жестокой. Лишь отключив свое сердце, он оказался в силах прожить тот первый год после гибели жены и сына. Постепенно такое состояние стало привычным. Но расплачиваться все-таки пришлось. Одиночество было таким полным, что временами ему казалось, будто сама его душа отмерла за ненадобностью.
   Почему он не сказал этого Эве? И почему не признался, что боится отпустить свои чувства на волю, боится подставить себя под удар возможной потери? Потому что если признается в этом, то придется признаться и в том, что он уже поддался чувствам, что именно она принудила его к этому.
   У Ника судорожно напряглись руки, словно он видел перед собой что-то исключительно нужное – остается только дотянуться и схватить. Шесть долгих, одиноких лет он уклонялся от всего, что походило на постоянные обязательства. Но до Эвы ни одна женщина не пробуждала в нем ощущения этого медленного, глубинного таяния льда.
   В его объятиях она была и теплом, и жаром – воплощенной женственностью. Свое желание она изъявила без принуждения и страха. Но все же и она отступила. Почему? Может, все-таки чего-то боялась?
   Сделав несколько шагов, он оказался у двери. Снял цепочку, отодвинул защелку и открыл дверь.
   Коридор был освещен неярко, так что полоска света под дверью Эвиного номера была ясно видна. Ник удовлетворенно усмехнулся. Так. Значит, она тоже не смогла уснуть! Он шагнул в коридор, но сразу же вспомнил, что на нем только нижнее белье, которое никак не скрывает его возбужденного состояния.
   Он быстро отступил обратно в комнату. Схватив халат, подумал, не постучаться ли в дверь. Не хотелось делать ничего такого, что она может понять неправильно или, наоборот, слишком правильно. Их вроде бы еще связывают служебные отношения. Он повернулся к телефону и быстро набрал номер.
   Она сняла трубку после первого звонка.
   – Алло?
   – Эва?
   – Слушаю. Это Ник? – удивленно спросила она.
   – Да. Я увидел свет у тебя под дверью. Хотел узнать, все ли с тобой в порядке.
   – Все нормально. Просто не спится. Ник усмехнулся.
   – Мне тоже. Интересно почему.
   – Может, от шоколадного мороженого? В нем столько кофеина…
   – Может быть. – Он секунду помолчал. – Эва, сегодня ты спросила, ради чего я хочу жить. Это чертовски непростой вопрос.