Страница:
– Здесь холодно. А летом неимоверная жара.
– Скверно для окраски дома.
– Скверно для человеческой кожи.
Эван закрыл и запер дверь и произнес:
– Осматривай все, что хочешь. Только побыстрее. Пребывание здесь не приносит мне ничего, кроме печали.
– Покажи мне предсмертное письмо.
– Сюда.
Они двинулись по коридору: слева кухня, покрытые пылью столы; справа столовая с зачехленной мебелью. Впереди располагалась большая гостиная с камином и раздвижной застекленной дверью, выходящей на задний двор и плавательный бассейн. Пол из какого-то камня – сланца, догадалась Мерси – с толстыми полосами раствора между плитами. Мебель тоже в чехлах. Она разглядела очертания двух кушеток, нескольких кресел. Большое кожаное кресло перед камином было без чехла.
Эван подвел Мерси к нему, посмотрел на пол:
– Видно, где кровь окрасила камень. Он сидел в этом кресле, когда выстрелил в себя. Я оставил кресло и все в комнате, как было. Не мог понять, станет уборка оскорблением его памяти или нет, поэтому ничего не делал.
– Тяжкое зрелище.
– В любом случае все здесь напоминает о том, что случилось.
Мерси увидела темные пятна на кресле, одни высоко на спинке, другие на сиденье.
– Выстрел в голову, – пояснил О'Брайен. – Пистолет упал сюда.
Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.
Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.
Минуту О'Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.
– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.
Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.
– Читай, Мерси. Читай и плачь.
Дорогой сын!
Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.
Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейскогоуправления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.
В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.
Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.
Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.
Любящий тебя отец.
Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.
– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.
– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.
– Не надейся.
Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.
– Ты в моих руках, девочка.
– Эван, перестань!
– Поначалу я не хотел показывать тебе письмо. Но долгая поездка сюда дала мне время подумать. И теперь я на водительском месте.
Мерси вгляделась в лицо О'Брайена, ища признаки его обычного недоброго юмора, сарказма. Нет. Никакого юмора, только настороженность. Она попыталась успокоить его:
– Письмо касается только твоего отца и тебя. Пусть так и остается. Поехали на работу.
– Нет. Твоя песенка спета, леди Холмс. Руками не двигай. Ни малейшего движения.
В правой руке Мерси держала письмо. Она уронила листы на пол, выставила ладони вперед и раздвинула пальцы. Эван поводил револьвером из стороны в сторону, как полицейские в телефильмах, потом выровнял его. Ствол смотрел прямо на Мерси и ничуть не дрожал.
– Так лучше. Я чертовски горжусь собой, Мерси. Тем, как втянул тебя в это дело, заставил играть смешную роль. Я в восторге.
– Ты погубил Майка, чтобы отомстить Большому Пату за то, как он обошелся с твоим отцом. Отомстить всему управлению.
Эван пожал плечами, усмехнулся. Он стоял в двадцати футах от Мерси. Она понимала, что если попытается выхватить свой пистолет, О'Брайен ее застрелит прежде, чем она сунет руку под пальто. Их разделяла только кушетка.
– Но ты оставил загадочные отпечатки пальцев в кухне Уиттакер. Свои отпечатки.
– Выкручусь. Я узнал, что Майк работает с одной из девочек по вызову. Ее фамилию и адрес выяснил из заявки на установку подслушивающего устройства. Фотографию нашел в полицейском протоколе. Смазливая мордашка. Я подключил свой магнитофон к ее телефону и... События развивались. Этого следовало ожидать: хорошенькая девочка, сластолюбивый мужчина. Я ждал возле дома в тот вечер, когда они ужинали, поднялся на крыльцо и застрелил ее. Глушитель и сапоги подбросил, когда Майк был на работе.
– Я сознавала, что в доме Майка что-то неладно, но не могла догадаться, в чем дело. Ты не должен знать, где находится ключ от псарни. Но знал, потому что был в доме.
О'Брайен усмехнулся:
– Нет. Я узнал, где он, еще до того, как вскрыл замки. Однажды вечером Майк рассказывал Обри о своем доме. Говорил, что знакомство с ней побудило его задумываться над всем, что он делает. Почему одевается так, а не иначе. Бреется лезвиями в голубых упаковках, а не в желтых, хранит ключ от псарни под шкафом, носит бумажник в левом кармане, а причесывается на определенный манер. Она очень разволновала его. Едва протянув тебе ключ, я сообразил, что совершил ошибку. И не понял, заметила ты ее или нет.
За окнами засвистел ветер, погнав по двору пыль.
– Положи оружие. Немедленно.
– Заткнись, Мерси! Немедленно. Ты подчиняешься моим приказам, детка. Смирись с этим.
Он поднял револьвер, поддержал его другой рукой и навел черный ствол на ее грудь.
– Саморра поехал по ложному адресу, – сказал он. – Это в другой стороне округа. А округ Сан-Бернардино, к твоему сведению, величиной со штат Делавэр.
«Не давай ему умолкнуть», – подумала Мерси. Ее сердце колотилось, мысли метались.
– А гильза? Как ты положил выброшенную из пистолета Майка гильзу в цветочную вазу Уиттакер?
– Майк два раза в месяц ездил на стрельбище. Однажды я последовал за ним, посмотрел, как тренируются ребята, сам пострелял по мишени. Прихватил одну из его гильз заодно со своими. Ничего сложного. Трудно было направить ствол так, чтобы пуля вылетела в застекленную дверь, а не застряла в стене. Она не подошла бы к гильзе. Однажды я вскрыл замки в доме Уиттакер, вошел и понял, как поступить. Меня навели на мысль венецианские окна. Нужно было стрелять прямо в дверном проеме, быстро, приподняв ствол, чтобы пуля улетела в океан.
– И позволил Койнер найти гильзу. Ловко.
– Это было просто. Она хороший эксперт. Оплошал я только с борьбой в кухне.
О'Брайен издал короткий смешок.
– Это и заставляло вас с Саморрой рвать на себе волосы, так ведь?
– Там никакой борьбы не было, – промолвила Мерси.
– Совершенно верно.
– У тебя там случился приступ. Ты повредил выдвижной ящик. Порвал куртку и одну из латексных перчаток. Крови не было, но ты оставил отпечатки пальцев в тех местах, протирать которые у тебя не хватило времени. Ты находился в полубессознательном состоянии. Не знал, сколько времени прошло, много ли шума наделал. Вот почему ты находился десять минут в доме, медлил на крыльце. Ты приходил в себя.
– Совершенно верно. Меня удивляет, что вы ухитрились опознать отцовские отпечатки пальцев через ДКШ. Вам для этого нужно было адресовать их к покойным полицейским. Кому это пришло в голову?
– Саморре.
– Он как ящерица-ядозуб: вцепится во что-нибудь и не выпустит, пока не зайдет солнце.
К удивлению и страху Мерси добавилось сдержанное уважение.
– Ты годами вынашивал этот план.
– За приятным занятием время летит незаметно.
– И заменил свои отпечатки пальцев отцовскими после того, как он покончил с собой. Ты работал тогда в Сакраменто, на компьютере в ДКШ. Просто стереть свои ты не мог, кто-нибудь заметил бы, что комплект исчез. Поэтому ты поменял свои на отцовские. Это вывело тебя из системы. На тот случай, если оставишь отпечаток, где не хотелось бы. Или когда-нибудь порвется перчатка. Ты знал, что эти отпечатки трудно будет найти, потому что они принадлежат покойному. Потом ты нашел работу в округе Ориндж, чтобы иметь возможность сделать то, что сделал. Но ты обдумывал это почти два года.
– Честно говоря, я колебался. Но когда меня не взяли в полицию из-за слабого здоровья, решил: черт с ним, нанесу удар этим скотам в чувствительное место.
– И нанес.
О'Брайен держался спокойно. Ствол револьвера был почти неподвижен. Мерси слышала, как снаружи завывает ветер, бьются об окна песчинки.
– Сержант, я наблюдал за вами с Майком в его гостиной. На склоне холма, среди кустарника есть прекрасная полянка. Можно сидеть там и смотреть прямо в заднее окно. Я торчал там часами. Помнишь тот вечер, ты трахала его на кушетке, а по телевизору шел фильм «Десять заповедей»?
– Была Пасха.
– Ты кончила, когда Чарлтон Хестон спускался со скрижалями. Со склона холма казалось, что волосы у него поседели, когда он увидел, как ты трахаешь это здоровенное ничтожество. В ту минуту я начал влюбляться в тебя. И ненавидеть. До сих пор питаю к тебе нечто вроде любви-ненависти. Я ненавижу вас, самодовольных скотов со значками, считающих, будто мир принадлежит вам. Ничто не раздражало меня больше, чем зрелище, как вы с этим идиотом Макнелли расхаживаете по управлению хозяевами, входите без стука в мою лабораторию и приказываете мне, что делать. Вы не заслуживаете того, что имеете. Я знал, что ничем не хуже вас. Даже когда меня не приняли в полицейские из-за эпилепсии, знал, что не хуже. И доказал это. Я отправил Майка в тюрьму за убийство, которого он не совершал. Я заставил тебя вести это расследование. Я сделал так, что брайтоновское управление выглядит сборищем бестолочей и убийц проституток. Маленький бедолага, недостойный даже носить значок, одержал верх над всеми вами, надменными подлизами.
– Чтобы добиться этого, ты убил ни в чем не повинную женщину.
– Она получила то, чего заслуживала. И Бейли тоже. Проститутки разрушают жизни. Не пытайся убедить меня в обратном.
Мерси вгляделась в его лицо, нет ли в нем тика, подергивания, надеясь, что напряженная ситуация может спровоцировать приступ эпилепсии. Но О'Брайен хладнокровно смотрел вдоль ствола.
– Утром я принял двойную дозу дилантина. И теперь крепок, как вьючный мул.
– Зачем тебе столько хлопот? Почему бы просто не убить Большого Пата с Брайтоном, и все?
Он пожал плечами, но ствол револьвера оставался наведенным на Мерси.
– Разумеется, я мог как-нибудь вечером задавить этого пьяницу Пата на автостоянке. И застрелить Брайтона во время его утренней пробежки. Я думал об этом. Но это очень легкая расплата. Я хотел, чтобы они видели собственное крушение и ничего не могли поделать. Чтобы Пат наблюдал, как его сын гниет в тюрьме. А Брайтон смотрел, как его управление разваливается из-за той гнусности, какую они совершили по отношению к Джиму О'Брайену. Чтобы они чувствовали себя так, как отец, – опозоренными, бессильными и преданными. Знаешь, что отец получил за службу в полиции, за то, что был другом этим мерзавцам? Пьяницу-жену, сына-эпилептика и пулю в мозг из своего пистолета. Скоты. Убить их за все это мало. Жаль, что ты обо всем узнала, ведь теперь тебя необходимо убить, и это слегка портит картину. Но вместе с тем мне приятно, что кто-то знает. Это придает картине завершенность. Было восхитительно ненавидеть тебя, поскольку ты для этого отличная мишень – высокая, темноволосая, гордая, всецело поглощенная собой. Ты два галлона дерьма в галлоновом ведре, Рейборн. Я не мог удержаться от того, чтобы использовать твои трусики, когда нашел их в одном из ящиков шкафа у Майка. Я мечтал увидеть, как ты наблюдаешь, что Майк отправляется в тюрьму. Это съедало бы тебя заживо. Почище рака.
О'Брайен улыбнулся и расставил ноги чуть пошире, принимая более устойчивую позу для стрельбы. В голове у Мерси пульсировала единственная мысль: «Придумай что угодно. Пусть продолжает говорить».
– Как ты объяснишь труп детектива в доме своего отца?
– Просто. Ты перехватила меня по пути на работу. Это правда. Заявила, что хочешь получить от меня предсмертное письмо отца и видеопленку с его голосом. Опять правда. Я сказал, что эти вещи находятся здесь, ты велела ехать. Когда мы прибыли, я не мог найти письма. Это будет правдой. Но я показал тебе револьвер, из которого он застрелился, ты стала его осматривать, видимо, решила, что он не заряжен, и произошел выстрел. Правдоподобно. Я стал массировать тебе сердце, но было поздно. А все остальное уже очевидно. Я вытру пистолет перед тем, как вложить его тебе в руку. Потом помогу тебе выстрелить из него в это окно, ты будешь мертвой, и трудности это не представит. Заменю стреляную гильзу патроном, будет казаться, что произошел всего один выстрел. Заменю разбитое стекло фанерой, и оно станет походить на половину других окон в доме. Вымою руки двойной дозой растворителя, чтобы снять нагар. После этого тебе сказать будет нечего. Несчастные случаи происходят.
– Саморра в это не поверит.
– Я его обработаю. Он сейчас в таком состоянии, что поверит.
– В кухне Уиттакер оставлены твои отпечатки пальцев.
– Детка, я эксперт. Я работал там. Ошибки случаются.
Внезапно Мерси бросилась за кушетку, приземлилась на левый бок, уже сунув под пальто руку. Раздался грохот, и Мерси ударило что-то в бок. Прозвучало еще два раскатистых выстрела. Ее ноги словно вспыхнули огнем. Она подняла пистолет над кушеткой и дважды нажала на спуск, но услышала четыре громких хлопка, и в чехле кушетки появилось два отверстия. Когда отзвуки замерли, Мерси услышала ругань О'Брайена, потом быстро удалявшиеся шаги.
Она с трудом поднялась на колени, держа пистолет наготове, увидела, как О'Брайен скрылся в кухне. На полу было кровавое пятно. Мерси сбросила пальто, наклонилась к дыркам в свитере, из которых струилась кровь. Сунула указательный палец в одну, и его кончик появился из другой. Чуть не упала в обморок. Кровь уже лилась на пол. Брюки пониже колена были продырявлены, она не могла понять, задета кость или нет. Поднялась и потащилась на кухню.
Кровь на полу и дверном косяке. Распахнутая наружная дверь хлопала на ветру. Опираясь о кухонный стол, Мерси подошла к двери и выглянула. Купальный домик слева, гаражи справа, носящийся в воздухе песок. Жжение в глазах, режущий лицо ветер, катящийся громадный клубок колючек и несколько капель крови, стекающих к плавательному бассейну.
Мерси сделала глубокий вдох, твердо взяла пистолет в скользкие руки и заковыляла по мостику туда. Заглянула в бассейн. Воды нет, лишь несколько упавших вниз колючек. Но она заметила какое-то движение у дальней стенки, что-то поднимающееся со дна, тень человека, и сделала единственное, что пришло в голову, – спрыгнула с мостика, повернулась в воздухе и произвела три быстрых выстрела, падая в океан колючек.
Мерси погрузилась в них. Попыталась устоять, но боль в ноге не позволила. Поднялась, опираясь о стенку, и увидела над краем мостика ствол револьвера и руку за ним. Казалось, револьвер смотрит на нее единственным большим черным глазом, потом он задвигался вправо-влево, словно ища ее. Мерси хотела повалиться на бок, но тут черный глаз опустился, револьвер упал, проскользил по покатой стенке и исчез под колючками.
Она часто, отрывисто дышала и не слышала ничего, кроме завывания ветра наверху. Рука О'Брайена подергивалась. Мерси стала отходить от нее к мелкому концу бассейна, с трудом ступая по песку и колючкам, и наконец достигла ступеней. При этом она старалась не сводить мушки пистолета с лежавшего ничком тела Эвана О'Брайена.
Он вытянулся на мостике, одна рука свисала в пустоту над бассейном. Мерси села на верхнюю ступеньку, подалась вперед, опустила пистолет рукояткой на мостик, обе руки были твердыми, несмотря на кровь, песок и впившиеся колючки.
Мерси не сводила прицела с О'Брайена. Она положила вытянутые руки на мостик и перенесла вес тела на них. Тяжело дышала, прислушивалась к вою ветра. Посмотрела на нижние ступеньки, увидела, что они все в крови, и почувствовала себя легкой, не ощущающей боли и странным образом удовлетворенной.
Когда попыталась встать, то пошатнулась и сползла по стенке в бассейн, ноги тщетно искали точки опоры, пистолет выпал из руки. Лежа в углу на дне, Мерси смотрела вниз и видела три вещи: плитку торкрет-бетона и на ней две окровавленные руки. Ей стало любопытно, чьи это руки. Все в колючках, крови и песке. Наверное, им больно.
Раздался вой сирены, но Мерси казалось, что она слышит музыку.
Глава 32
– Скверно для окраски дома.
– Скверно для человеческой кожи.
Эван закрыл и запер дверь и произнес:
– Осматривай все, что хочешь. Только побыстрее. Пребывание здесь не приносит мне ничего, кроме печали.
– Покажи мне предсмертное письмо.
– Сюда.
Они двинулись по коридору: слева кухня, покрытые пылью столы; справа столовая с зачехленной мебелью. Впереди располагалась большая гостиная с камином и раздвижной застекленной дверью, выходящей на задний двор и плавательный бассейн. Пол из какого-то камня – сланца, догадалась Мерси – с толстыми полосами раствора между плитами. Мебель тоже в чехлах. Она разглядела очертания двух кушеток, нескольких кресел. Большое кожаное кресло перед камином было без чехла.
Эван подвел Мерси к нему, посмотрел на пол:
– Видно, где кровь окрасила камень. Он сидел в этом кресле, когда выстрелил в себя. Я оставил кресло и все в комнате, как было. Не мог понять, станет уборка оскорблением его памяти или нет, поэтому ничего не делал.
– Тяжкое зрелище.
– В любом случае все здесь напоминает о том, что случилось.
Мерси увидела темные пятна на кресле, одни высоко на спинке, другие на сиденье.
– Выстрел в голову, – пояснил О'Брайен. – Пистолет упал сюда.
Он указал на камин. Мерси заглянула в почерневшую топку, услышала пронзительный свист ветра, заметила, как за бассейном поднялась туча песка. Бассейн был пустой, выжженный солнцем почти добела. По торкрет-бетону тянулись большие трещины.
Эван прошел по комнате, неотрывно глядя на кресло, словно видел его впервые. Остановился в дальнем углу перед большим телевизором. Там были полки с книгами в бумажных обложках и шкаф с рядами видеокассет, стереопроигрывателем, динамиками. Он открыл один из ящиков, заглянул внутрь, и оттуда поднялась пыль.
Минуту О'Брайен молчал, потом достал из ящика белый конверт. Медленно приблизился к Мерси, скрипя ботинками по каменным плитам, и отдал ей письмо.
– Держи. Тейлор сказал, оно лежало на моей кровати. Я забрал его, увидев на столе, исходя из того, что оно было адресовано мне, а не толстомордому недотепе по фамилии Тейлор.
Мерси открыла конверт и вынула сложенные листы: белая писчая бумага, черные чернила, рукописные строчки. В ярком солнечном свете из застекленной двери читать было легко.
– Читай, Мерси. Читай и плачь.
* * *
18 декабряДорогой сын!
Я свожу счеты с жизнью, прости, что так поступаю с тобой. Надеюсь, коронер появится здесь раньше тебя, приведет все в приличный вид. Я предварительно позвоню им, чтобы они поспешили.
Сын, я хочу объяснить тебе кое-что. Много лет назад я убил женщину, думая, что она собирается шантажировать людей, которых я знал. Она была проституткой, и я их познакомил. Я сам увлекся ею, потому что она казалась компанейской, а мы с твоей матерью не особенно ладили. Люди, которых я познакомил с ней – Билл Оуэн и политик Ралф Микс, – были мерзавцами. Они попросили меня притвориться убежденным правым, войти в общество Джона Берча, сблизиться с типами из фашистского добровольческого полицейского управления и сообщать о том, что там происходит. Берчистами были Бэк Рейнер, Большой Лат Макнелли и прочие. Странно, но убежденные правые, берчисты, типы из добровольческого полицейскогоуправления были и моими типами. Они нравились мне, мы ладили. Я соглашался с их взглядами. Кроме отношения к проституткам – я не мог обходиться совсем без них. Правда, всегда имел дело с профессионалками. Ни с чьими женами не путался. В общем, Рейнер, Макнелли и другие правые хотели, чтобы я следил за Биллом Оуэном и Ралфом Миксом, – познакомить обоих с Патти Бейли, топ проституткой, было их идеей. Магнитофонные пленки тоже, правда, Патти и сама немного сотрудничала с ними.
В общем, я оказался посередине, шпионил на обе стороны, но никогда не сообщал Миску и Оуэну ничего значительного. Продажные твари. Они организовали избиение до полусмерти Хессе Акуны, чтобы заполучить его сто акров. Хотели привлечь и меня, но я отказался. Они хвастались этим перед Бейли, надменные идиоты. Когда Бейли пригрозила им пленками, они повели себя именно так, как мы и думали: отправили одного из своих прихвостней сказать мне, чтобы я прикончил ее и забрал улику. Этим прихвостнем был Чак Брайтон – проходимец, подлиза. Мои так называемые правые друзья тоже считали, что прикончить Патти – хорошая мысль. Меня это удивило. Я заявил, что не стану убивать женщину ради того, чтобы двое политиков оставались на своих должностях. Спросил: «Вы в своем уме?» И они ответили: «Джим, это для блага управления. Мы должны держаться вместе. Нельзя допускать, чтобы проститутка погубила шерифа и главу совета наблюдателей, даже если мы не согласны с ними во всем. Не беспокойся, мы уберем все улики с места преступления, все подчистим, и никто не узнает – нам просто необходимо ее убрать». Я повторил, что все равно не стану убивать женщину только ради этого. Тогда они поставили условие: «Убей, или мы сообщим твоей жене, что происходит между вами последние несколько месяцев, – уж тогда ты захочешь, чтобы Патти Бейли была мертва». Они не шутили. Я знал, что они это сделают. Ну и друзья. Я готов был отдать жизнь за этих людей – и вот как они поступили со мной. И я убил ее. Сын, это меня доконало. Это было отвратительно, эгоистично, и я в течение двадцати семи лет вновь и вновь уничтожал себя за это. Вот почему сегодня великий день – наконец я делаю это по-настоящему.
Однако мои замечательные друзья не скрыли улики, чтобы спасти мою жалкую шкуру. Вместе с пленкой они отдали их треклятому Брайтону. Он ополчился на своих начальников, с помощью пленки избавился от Оуэна, пробился в шерифы. Я уверен, Брайтон заставил Оуэна поддержать его на выборах под угрозой передать эту пленку журналистам. Макнелли получил большое повышение, следуя за Брайтоном. Так что убийство было совершено не ради управления, а для устранения Микса и Оуэна. Все благодаря ему оказались в выигрыше, кроме меня. Я был предан, виновен и хотел умереть. Сделать я ничего не мог, потому что улики с места преступления находились у Брайтона и Большого Пата – они имели возможность в любое время использовать их против меня. Поэтому я поспешил перебраться в Сан-Бернардино. Распрощался со всеми этими подлыми скотами из округа Ориндж. К сожалению, поздно. Слишком поздно, чтобы что-либо исправить.
Мне было нужно снять это бремя с души. Теперь мне лучше. Но не настолько, чтобы и дальше вести эту жалкую жизнь. Ухожу в мир иной. Будь осторожен. Знай, что я люблю тебя. Я был скверным человеком и плохим отцом, однако никто не обвинит меня в том, что я не любил единственного сына. Надеюсь, ты добьешься в жизни того, чего хочешь. Будь честным, порядочным, не позволяй своим друзьям сделать то, что мои сделали со мной. Заботься о себе, ведь никто этого за тебя не сделает. Не путайся с проститутками. Найди хорошую девушку и живи с ней. Может быть, ты сумеешь осчастливить кого-нибудь. Я люблю тебя, Эван. Не проливай по мне ни слезинки. Сейчас я счастлив. Нахожусь в лучшем месте, где бы оно ни было.
Любящий тебя отец.
* * *
Дочитав, Мерси поняла, что произошло с Майком Макнелли. Посмотрев на Эвана, осознала, как близка была к истине.Он стоял, прислонившись к шкафу, в руке у него был большой револьвер.
– Отцова пушка, – произнес он. – Я забрал ее из улик, когда расследование закончилось. Положил обратно в шкаф, где она всегда у него хранилась.
– Понимаю, – сказала Мерси. – Эван, положи эту штуку.
– Не надейся.
Он навел на нее ствол и негромко щелкнул языком.
– Ты в моих руках, девочка.
– Эван, перестань!
– Поначалу я не хотел показывать тебе письмо. Но долгая поездка сюда дала мне время подумать. И теперь я на водительском месте.
Мерси вгляделась в лицо О'Брайена, ища признаки его обычного недоброго юмора, сарказма. Нет. Никакого юмора, только настороженность. Она попыталась успокоить его:
– Письмо касается только твоего отца и тебя. Пусть так и остается. Поехали на работу.
– Нет. Твоя песенка спета, леди Холмс. Руками не двигай. Ни малейшего движения.
В правой руке Мерси держала письмо. Она уронила листы на пол, выставила ладони вперед и раздвинула пальцы. Эван поводил револьвером из стороны в сторону, как полицейские в телефильмах, потом выровнял его. Ствол смотрел прямо на Мерси и ничуть не дрожал.
– Так лучше. Я чертовски горжусь собой, Мерси. Тем, как втянул тебя в это дело, заставил играть смешную роль. Я в восторге.
– Ты погубил Майка, чтобы отомстить Большому Пату за то, как он обошелся с твоим отцом. Отомстить всему управлению.
Эван пожал плечами, усмехнулся. Он стоял в двадцати футах от Мерси. Она понимала, что если попытается выхватить свой пистолет, О'Брайен ее застрелит прежде, чем она сунет руку под пальто. Их разделяла только кушетка.
– Но ты оставил загадочные отпечатки пальцев в кухне Уиттакер. Свои отпечатки.
– Выкручусь. Я узнал, что Майк работает с одной из девочек по вызову. Ее фамилию и адрес выяснил из заявки на установку подслушивающего устройства. Фотографию нашел в полицейском протоколе. Смазливая мордашка. Я подключил свой магнитофон к ее телефону и... События развивались. Этого следовало ожидать: хорошенькая девочка, сластолюбивый мужчина. Я ждал возле дома в тот вечер, когда они ужинали, поднялся на крыльцо и застрелил ее. Глушитель и сапоги подбросил, когда Майк был на работе.
– Я сознавала, что в доме Майка что-то неладно, но не могла догадаться, в чем дело. Ты не должен знать, где находится ключ от псарни. Но знал, потому что был в доме.
О'Брайен усмехнулся:
– Нет. Я узнал, где он, еще до того, как вскрыл замки. Однажды вечером Майк рассказывал Обри о своем доме. Говорил, что знакомство с ней побудило его задумываться над всем, что он делает. Почему одевается так, а не иначе. Бреется лезвиями в голубых упаковках, а не в желтых, хранит ключ от псарни под шкафом, носит бумажник в левом кармане, а причесывается на определенный манер. Она очень разволновала его. Едва протянув тебе ключ, я сообразил, что совершил ошибку. И не понял, заметила ты ее или нет.
За окнами засвистел ветер, погнав по двору пыль.
– Положи оружие. Немедленно.
– Заткнись, Мерси! Немедленно. Ты подчиняешься моим приказам, детка. Смирись с этим.
Он поднял револьвер, поддержал его другой рукой и навел черный ствол на ее грудь.
– Саморра поехал по ложному адресу, – сказал он. – Это в другой стороне округа. А округ Сан-Бернардино, к твоему сведению, величиной со штат Делавэр.
«Не давай ему умолкнуть», – подумала Мерси. Ее сердце колотилось, мысли метались.
– А гильза? Как ты положил выброшенную из пистолета Майка гильзу в цветочную вазу Уиттакер?
– Майк два раза в месяц ездил на стрельбище. Однажды я последовал за ним, посмотрел, как тренируются ребята, сам пострелял по мишени. Прихватил одну из его гильз заодно со своими. Ничего сложного. Трудно было направить ствол так, чтобы пуля вылетела в застекленную дверь, а не застряла в стене. Она не подошла бы к гильзе. Однажды я вскрыл замки в доме Уиттакер, вошел и понял, как поступить. Меня навели на мысль венецианские окна. Нужно было стрелять прямо в дверном проеме, быстро, приподняв ствол, чтобы пуля улетела в океан.
– И позволил Койнер найти гильзу. Ловко.
– Это было просто. Она хороший эксперт. Оплошал я только с борьбой в кухне.
О'Брайен издал короткий смешок.
– Это и заставляло вас с Саморрой рвать на себе волосы, так ведь?
– Там никакой борьбы не было, – промолвила Мерси.
– Совершенно верно.
– У тебя там случился приступ. Ты повредил выдвижной ящик. Порвал куртку и одну из латексных перчаток. Крови не было, но ты оставил отпечатки пальцев в тех местах, протирать которые у тебя не хватило времени. Ты находился в полубессознательном состоянии. Не знал, сколько времени прошло, много ли шума наделал. Вот почему ты находился десять минут в доме, медлил на крыльце. Ты приходил в себя.
– Совершенно верно. Меня удивляет, что вы ухитрились опознать отцовские отпечатки пальцев через ДКШ. Вам для этого нужно было адресовать их к покойным полицейским. Кому это пришло в голову?
– Саморре.
– Он как ящерица-ядозуб: вцепится во что-нибудь и не выпустит, пока не зайдет солнце.
К удивлению и страху Мерси добавилось сдержанное уважение.
– Ты годами вынашивал этот план.
– За приятным занятием время летит незаметно.
– И заменил свои отпечатки пальцев отцовскими после того, как он покончил с собой. Ты работал тогда в Сакраменто, на компьютере в ДКШ. Просто стереть свои ты не мог, кто-нибудь заметил бы, что комплект исчез. Поэтому ты поменял свои на отцовские. Это вывело тебя из системы. На тот случай, если оставишь отпечаток, где не хотелось бы. Или когда-нибудь порвется перчатка. Ты знал, что эти отпечатки трудно будет найти, потому что они принадлежат покойному. Потом ты нашел работу в округе Ориндж, чтобы иметь возможность сделать то, что сделал. Но ты обдумывал это почти два года.
– Честно говоря, я колебался. Но когда меня не взяли в полицию из-за слабого здоровья, решил: черт с ним, нанесу удар этим скотам в чувствительное место.
– И нанес.
О'Брайен держался спокойно. Ствол револьвера был почти неподвижен. Мерси слышала, как снаружи завывает ветер, бьются об окна песчинки.
– Сержант, я наблюдал за вами с Майком в его гостиной. На склоне холма, среди кустарника есть прекрасная полянка. Можно сидеть там и смотреть прямо в заднее окно. Я торчал там часами. Помнишь тот вечер, ты трахала его на кушетке, а по телевизору шел фильм «Десять заповедей»?
– Была Пасха.
– Ты кончила, когда Чарлтон Хестон спускался со скрижалями. Со склона холма казалось, что волосы у него поседели, когда он увидел, как ты трахаешь это здоровенное ничтожество. В ту минуту я начал влюбляться в тебя. И ненавидеть. До сих пор питаю к тебе нечто вроде любви-ненависти. Я ненавижу вас, самодовольных скотов со значками, считающих, будто мир принадлежит вам. Ничто не раздражало меня больше, чем зрелище, как вы с этим идиотом Макнелли расхаживаете по управлению хозяевами, входите без стука в мою лабораторию и приказываете мне, что делать. Вы не заслуживаете того, что имеете. Я знал, что ничем не хуже вас. Даже когда меня не приняли в полицейские из-за эпилепсии, знал, что не хуже. И доказал это. Я отправил Майка в тюрьму за убийство, которого он не совершал. Я заставил тебя вести это расследование. Я сделал так, что брайтоновское управление выглядит сборищем бестолочей и убийц проституток. Маленький бедолага, недостойный даже носить значок, одержал верх над всеми вами, надменными подлизами.
– Чтобы добиться этого, ты убил ни в чем не повинную женщину.
– Она получила то, чего заслуживала. И Бейли тоже. Проститутки разрушают жизни. Не пытайся убедить меня в обратном.
Мерси вгляделась в его лицо, нет ли в нем тика, подергивания, надеясь, что напряженная ситуация может спровоцировать приступ эпилепсии. Но О'Брайен хладнокровно смотрел вдоль ствола.
– Утром я принял двойную дозу дилантина. И теперь крепок, как вьючный мул.
– Зачем тебе столько хлопот? Почему бы просто не убить Большого Пата с Брайтоном, и все?
Он пожал плечами, но ствол револьвера оставался наведенным на Мерси.
– Разумеется, я мог как-нибудь вечером задавить этого пьяницу Пата на автостоянке. И застрелить Брайтона во время его утренней пробежки. Я думал об этом. Но это очень легкая расплата. Я хотел, чтобы они видели собственное крушение и ничего не могли поделать. Чтобы Пат наблюдал, как его сын гниет в тюрьме. А Брайтон смотрел, как его управление разваливается из-за той гнусности, какую они совершили по отношению к Джиму О'Брайену. Чтобы они чувствовали себя так, как отец, – опозоренными, бессильными и преданными. Знаешь, что отец получил за службу в полиции, за то, что был другом этим мерзавцам? Пьяницу-жену, сына-эпилептика и пулю в мозг из своего пистолета. Скоты. Убить их за все это мало. Жаль, что ты обо всем узнала, ведь теперь тебя необходимо убить, и это слегка портит картину. Но вместе с тем мне приятно, что кто-то знает. Это придает картине завершенность. Было восхитительно ненавидеть тебя, поскольку ты для этого отличная мишень – высокая, темноволосая, гордая, всецело поглощенная собой. Ты два галлона дерьма в галлоновом ведре, Рейборн. Я не мог удержаться от того, чтобы использовать твои трусики, когда нашел их в одном из ящиков шкафа у Майка. Я мечтал увидеть, как ты наблюдаешь, что Майк отправляется в тюрьму. Это съедало бы тебя заживо. Почище рака.
О'Брайен улыбнулся и расставил ноги чуть пошире, принимая более устойчивую позу для стрельбы. В голове у Мерси пульсировала единственная мысль: «Придумай что угодно. Пусть продолжает говорить».
– Как ты объяснишь труп детектива в доме своего отца?
– Просто. Ты перехватила меня по пути на работу. Это правда. Заявила, что хочешь получить от меня предсмертное письмо отца и видеопленку с его голосом. Опять правда. Я сказал, что эти вещи находятся здесь, ты велела ехать. Когда мы прибыли, я не мог найти письма. Это будет правдой. Но я показал тебе револьвер, из которого он застрелился, ты стала его осматривать, видимо, решила, что он не заряжен, и произошел выстрел. Правдоподобно. Я стал массировать тебе сердце, но было поздно. А все остальное уже очевидно. Я вытру пистолет перед тем, как вложить его тебе в руку. Потом помогу тебе выстрелить из него в это окно, ты будешь мертвой, и трудности это не представит. Заменю стреляную гильзу патроном, будет казаться, что произошел всего один выстрел. Заменю разбитое стекло фанерой, и оно станет походить на половину других окон в доме. Вымою руки двойной дозой растворителя, чтобы снять нагар. После этого тебе сказать будет нечего. Несчастные случаи происходят.
– Саморра в это не поверит.
– Я его обработаю. Он сейчас в таком состоянии, что поверит.
– В кухне Уиттакер оставлены твои отпечатки пальцев.
– Детка, я эксперт. Я работал там. Ошибки случаются.
Внезапно Мерси бросилась за кушетку, приземлилась на левый бок, уже сунув под пальто руку. Раздался грохот, и Мерси ударило что-то в бок. Прозвучало еще два раскатистых выстрела. Ее ноги словно вспыхнули огнем. Она подняла пистолет над кушеткой и дважды нажала на спуск, но услышала четыре громких хлопка, и в чехле кушетки появилось два отверстия. Когда отзвуки замерли, Мерси услышала ругань О'Брайена, потом быстро удалявшиеся шаги.
Она с трудом поднялась на колени, держа пистолет наготове, увидела, как О'Брайен скрылся в кухне. На полу было кровавое пятно. Мерси сбросила пальто, наклонилась к дыркам в свитере, из которых струилась кровь. Сунула указательный палец в одну, и его кончик появился из другой. Чуть не упала в обморок. Кровь уже лилась на пол. Брюки пониже колена были продырявлены, она не могла понять, задета кость или нет. Поднялась и потащилась на кухню.
Кровь на полу и дверном косяке. Распахнутая наружная дверь хлопала на ветру. Опираясь о кухонный стол, Мерси подошла к двери и выглянула. Купальный домик слева, гаражи справа, носящийся в воздухе песок. Жжение в глазах, режущий лицо ветер, катящийся громадный клубок колючек и несколько капель крови, стекающих к плавательному бассейну.
Мерси сделала глубокий вдох, твердо взяла пистолет в скользкие руки и заковыляла по мостику туда. Заглянула в бассейн. Воды нет, лишь несколько упавших вниз колючек. Но она заметила какое-то движение у дальней стенки, что-то поднимающееся со дна, тень человека, и сделала единственное, что пришло в голову, – спрыгнула с мостика, повернулась в воздухе и произвела три быстрых выстрела, падая в океан колючек.
Мерси погрузилась в них. Попыталась устоять, но боль в ноге не позволила. Поднялась, опираясь о стенку, и увидела над краем мостика ствол револьвера и руку за ним. Казалось, револьвер смотрит на нее единственным большим черным глазом, потом он задвигался вправо-влево, словно ища ее. Мерси хотела повалиться на бок, но тут черный глаз опустился, револьвер упал, проскользил по покатой стенке и исчез под колючками.
Она часто, отрывисто дышала и не слышала ничего, кроме завывания ветра наверху. Рука О'Брайена подергивалась. Мерси стала отходить от нее к мелкому концу бассейна, с трудом ступая по песку и колючкам, и наконец достигла ступеней. При этом она старалась не сводить мушки пистолета с лежавшего ничком тела Эвана О'Брайена.
Он вытянулся на мостике, одна рука свисала в пустоту над бассейном. Мерси села на верхнюю ступеньку, подалась вперед, опустила пистолет рукояткой на мостик, обе руки были твердыми, несмотря на кровь, песок и впившиеся колючки.
Мерси не сводила прицела с О'Брайена. Она положила вытянутые руки на мостик и перенесла вес тела на них. Тяжело дышала, прислушивалась к вою ветра. Посмотрела на нижние ступеньки, увидела, что они все в крови, и почувствовала себя легкой, не ощущающей боли и странным образом удовлетворенной.
Когда попыталась встать, то пошатнулась и сползла по стенке в бассейн, ноги тщетно искали точки опоры, пистолет выпал из руки. Лежа в углу на дне, Мерси смотрела вниз и видела три вещи: плитку торкрет-бетона и на ней две окровавленные руки. Ей стало любопытно, чьи это руки. Все в колючках, крови и песке. Наверное, им больно.
Раздался вой сирены, но Мерси казалось, что она слышит музыку.
Глава 32
Чувство времени у Мерси совершенно нарушилось: минуты растягивались в вечность, а часы проносились, словно колибри. Мир то исчезал, то возвращался: мир мундиров и резких голосов, сирен и трубок в ее руках и во рту, яркого света, нависающих над ней масок и, наконец, комнаты, тихой, но оживленной появлением людей, которых она не знала, и, если ей не виделось это во сне, кратких визитов отца, Пола Саморры и шерифа Чака Брайтона.
Холод. Сон. Жажда. Снова холод, сон, жажда.
Потом опять сирены, лопасти вертолета и обдуваемая потоками воздуха крыша медицинского центра, на которую сел вертолет, отчего иглы в венах Мерси содрогнулись. Другая комната, где все бесшумно двигались, повсюду мониторы, больше незнакомых лиц.
Прежде всего Мерси обратила внимание на свои руки: распухшие, как от тысячи жал и мелких заноз, глубоко сидевших в покрасневшей плоти. Они причиняли боль. Особенно болели кончики пальцев. Пошевелить рукой было словно сунуть ее в колючки кактуса. Потом она почувствовала собственный запах – неприятный. Приподнялась с койки, отчего включилась сигнализация и быстро вошли две нянечки. Они пристегнули ее к койке и, когда Мерси перестала плакать и метаться, помыли.
Нижняя часть ее туловища была забинтована, правая икра тоже. Под ягодицы подложен большой, толстый подгузник. Когда правая рука Мерси начала гноиться, в капельницу с физиологическим раствором добавили успокоительного, отчего она стала ощущать себя как под гипнозом Джоан Кэш. Занозы у нее вынули. Затем все ушли. Через некоторое время она очнулась и подняла руки, еще туже забинтованные, но уже без пульсирующей боли...
Мерси проснулась от жуткого сна, в нем она была ранена и исколота колючками. Обнаружила, что так оно и есть. Закричала и стала рвать ремни, которыми была пристегнута. Медсестра добавила чего-то ей в капельницу, и мир стал теплым, расплывчатым, приятным. Появились Кларк и Тим. Мужчины!
Мерси коснулась Тима забинтованными руками, потом ее ударило что-то вроде мягкого молотка. Она осознала, что сидит в постели, перед ней поднос с картонным пакетом апельсинового сока и соломинкой, которую она держит толстыми забинтованными пальцами.
В палате не было никого, кроме отца. Он сказал, что после того, как приходил к ней с Тимом, прошел целый день. Сегодня сочельник. Улыбнулся, коснулся лба Мерси и заверил, что все будет замечательно.
Значительная потеря крови, переливания продолжаются, уровень тромбоцитов и лейкоцитов ниже нормы, но повышается.
Состояние пациентки: удовлетворительное.
Время пребывания в больнице: четыре дня.
– О'Брайен убит, – сказал Саморра. Его лицо то расплывалось, то обретало четкие очертания в конце какой-то пещеры. – Ты попала в него трижды – в руку и два раза в грудь.
– И раз промахнулась, – услышала Мерси свой каркающий голос. Горло жгло, и казалось, никакое количество воды не могло его увлажнить. – Джанин?
– Об этом позднее.
– Лампочка и абажур, которые были над крыльцом Уиттакер, у меня в багажнике.
– Я их заберу.
– Предсмертное письмо. Возьми копию в шерифском управлении Сан-Бернардино и привези мне. Побыстрее.
– Уже привез. С Рождеством тебя.
– Клонит в сон.
– Отдыхай.
– Пришли Бренкуса.
Холод. Сон. Жажда. Снова холод, сон, жажда.
Потом опять сирены, лопасти вертолета и обдуваемая потоками воздуха крыша медицинского центра, на которую сел вертолет, отчего иглы в венах Мерси содрогнулись. Другая комната, где все бесшумно двигались, повсюду мониторы, больше незнакомых лиц.
Прежде всего Мерси обратила внимание на свои руки: распухшие, как от тысячи жал и мелких заноз, глубоко сидевших в покрасневшей плоти. Они причиняли боль. Особенно болели кончики пальцев. Пошевелить рукой было словно сунуть ее в колючки кактуса. Потом она почувствовала собственный запах – неприятный. Приподнялась с койки, отчего включилась сигнализация и быстро вошли две нянечки. Они пристегнули ее к койке и, когда Мерси перестала плакать и метаться, помыли.
Нижняя часть ее туловища была забинтована, правая икра тоже. Под ягодицы подложен большой, толстый подгузник. Когда правая рука Мерси начала гноиться, в капельницу с физиологическим раствором добавили успокоительного, отчего она стала ощущать себя как под гипнозом Джоан Кэш. Занозы у нее вынули. Затем все ушли. Через некоторое время она очнулась и подняла руки, еще туже забинтованные, но уже без пульсирующей боли...
Мерси проснулась от жуткого сна, в нем она была ранена и исколота колючками. Обнаружила, что так оно и есть. Закричала и стала рвать ремни, которыми была пристегнута. Медсестра добавила чего-то ей в капельницу, и мир стал теплым, расплывчатым, приятным. Появились Кларк и Тим. Мужчины!
Мерси коснулась Тима забинтованными руками, потом ее ударило что-то вроде мягкого молотка. Она осознала, что сидит в постели, перед ней поднос с картонным пакетом апельсинового сока и соломинкой, которую она держит толстыми забинтованными пальцами.
В палате не было никого, кроме отца. Он сказал, что после того, как приходил к ней с Тимом, прошел целый день. Сегодня сочельник. Улыбнулся, коснулся лба Мерси и заверил, что все будет замечательно.
* * *
Медицинские данные: в правой нижней части туловища поверхностная огнестрельная рана, задето нижнее ребро. Осколки кости удалены, выбоина заполнена и обработана. На входное и выходное отверстия раневого канала наложены швы. Огнестрельная рана в верхней части правой икры, кость и нервы не задеты, значительное местное повреждение мякоти, замененное трансплантатом ткани и кожи из ягодичной области. Мелкие раны на обеих руках от соприкосновений с колючками – колючки удалены, проколы очищены.Значительная потеря крови, переливания продолжаются, уровень тромбоцитов и лейкоцитов ниже нормы, но повышается.
Состояние пациентки: удовлетворительное.
Время пребывания в больнице: четыре дня.
* * *
Рождество, вторая половина дня.– О'Брайен убит, – сказал Саморра. Его лицо то расплывалось, то обретало четкие очертания в конце какой-то пещеры. – Ты попала в него трижды – в руку и два раза в грудь.
– И раз промахнулась, – услышала Мерси свой каркающий голос. Горло жгло, и казалось, никакое количество воды не могло его увлажнить. – Джанин?
– Об этом позднее.
– Лампочка и абажур, которые были над крыльцом Уиттакер, у меня в багажнике.
– Я их заберу.
– Предсмертное письмо. Возьми копию в шерифском управлении Сан-Бернардино и привези мне. Побыстрее.
– Уже привез. С Рождеством тебя.
– Клонит в сон.
– Отдыхай.
– Пришли Бренкуса.