Паркер Т. Джефферсон. Красный свет

   – Он признался?
   – В убийстве Уиттакер. Подслушивании телефонных разговоров. Подбрасывании улик. Его отец погубил Патти Бейли ради своих мнимых друзей. Те обманули его. Эван хотел отомстить.
   Долгое молчание, бег авторучки по бумаге.
   – Последние слова имеют значение доказательства и приемлемы в суде.
   – Ради Бога, освободите Майка.
   – Да, первым делом. Подходящий рождественский подарок. Представь, какой судебный процесс ждет нас!
   – Представляю.
   Бег ручки по бумаге. Стены тают. Наплыв темноты.
   – Клонит в сон.
   – Отдыхай.

* * *

   Утро.
   – ...все время скучает по тебе. И ходит по твоей комнате, пытаясь понять, где ты. Я постоянно твержу ему, но сама знаешь, что из этого получается. Ест он, правда, много, подолгу спит, так что здоровье у него в порядке. Когда вернешься домой, окружим тебя заботой. А сейчас постарайся съесть еще яичницы. Необходимо восстанавливать силы, а то тебя никогда не выпустят отсюда. Ты нужна дома, леди. Это прямое указание от Тима.
   Кларк, подавшийся вперед, с желтым месивом на ложке, с сочувственной улыбкой на лице.
   – Поцелуй его за меня.
   – Непременно. Гэри Брайс из «Джорнал» оставил тебе двенадцать сообщений. Я три раза разговаривал с ним. Он сказал, что готов получить вознаграждение за то, что не стал писать о тебе и Майке. Добавил, что ты знаешь, о чем он говорит.
   – Клонит в сон.
   – Отдыхай, Мерси.

* * *

   Вечер.
   Брайтон, рослый, убеленный сединами, стоял в двери с букетом.
   – Майка мы скоро выпустим.
   – Да.
   – Джиллиам и его люди занимаются всем, что О'Брайен делал на прошлой неделе. Теми уликами, которые он фальсифицировал, терял, подбрасывал. Всем.
   – Их много.
   – Что я могу для тебя сделать?
   – Клонит в сон.
   – Отдыхай.
   Брайтон повернулся и вышел, потом вернулся, все еще держа букет в руке. Положил его на пол, поскольку маленькая тумбочка была уже завалена цветами.

* * *

   Ночь. Мерси видела из окна ползущие в обе стороны по шоссе огни машин и блестящие купола театрального комплекса вдали. Капли дождя струились по стеклу и все смазывали.
   Мерси, все еще подсоединенная к тележке с капельницей, прошлась по коридору, правая нога и ребро болели, ягодицы жгло там, где была взята ткань для трансплантата. Нянечка сопровождала ее, рассказывая о своих детях.
   Когда она вернулась, у двери палаты ждал Гэри Брайс.
   – Мерси! – воскликнул он. – Для человека, который провел шесть дней в двух больницах, ты выглядишь замечательно.
   – Гэри, я не могу сейчас говорить.
   – Понимаю. Только хочу, чтобы ты знала – как только соберешься, я готов. Ты обещала мне правду.
   – Ты ее услышишь.
   – О'Брайен подставил Майка, так ведь?
   – Это долгая история. Потом.
   – Расскажешь?
   – Обязательно.
   – Эксклюзивно?
   – С начала до конца.
   Саморра приехал очень поздно, закрыл дверь и сел у окна. В резком больничном свете его глаза казались черными, а кожа серой. Одет он был, как всегда, в темный костюм, но воротник его белой рубашки отглажен, галстук завязан аккуратно. Эта опрятность лишь подчеркивала изнеможение в его лице.
   – Джанин, – промолвила Мерси.
   Саморра кивнул:
   – Давай помолчим минуту.
   Эта минута тянулась долго. Мерси открыла глаза, почувствовала, что голова клонится набок. Дождь за окном лил вовсю, но она не слышала его из-за шума обогревателя и больничного гула вокруг.
   – Пол, что произошло?
   – В пятницу утром около восьми часов у нее был сильный приступ. Вскоре после того, как ты сообщила, что отправляешься с Эваном в старый дом Джима О'Брайена. Она умерла в девять сорок пять.
   Саморра отвернулся к окну. На лбу собрались морщины, дышал он с трудом.
   – Вот почему я... не поехал. Я позвонил в шерифское управление Сан-Бернардино, назвал адрес, предупредил, что ты можешь попасть в беду. Потом понял, что О'Брайен, наверное, дал тебе ложный адрес. И заставил наш отдел личного состава отыскать адрес Джима О'Брайена, передал его. К тому времени ты уже лежала, истекая кровью. А твой напарник находился по соседству с этим корпусом.
   – Пол!
   Его профиль четко выделялся на фоне черного окна, он по-прежнему не смотрел на Мерси.
   Вошла медсестра, проверила капельницу и монитор, спросила, не нужно ли Мерси обезболивающее. Мерси отказалась. Ей пришло в голову, что Саморре требуется обезболивающее лекарство, но разве оно исцелит разбитое сердце?
   Они посидели молча в бесконечно тянущемся больничном времени.
   – У нее был хороший голос, – произнес наконец Саморра. – Иногда она пела для меня. Бродвейские песни. Неплохо.
   – Пол, что ты собираешься делать?
   – Ребята из Сан-Диего зовут меня к себе. Может быть, куплю дом с небольшим участком.
   – Я имею в виду – сейчас. Этой ночью.
   – Ничего. Совершенно ничего.
   – Обещай.
   Он повернулся к ней:
   – Если бы я хотел это сделать, то не находился бы здесь.
   – Помни, сросшиеся переломы крепче целых костей.
   – Да.
   – Ты молод. Все переменится.
   Мерси прислушалась к голосам в коридоре, к гудению обогревателя.
   – Я подвел тебя и очень сожалею об этом, – промолвил Саморра.
   – Пол, я расскажу тебе кое-что. Однажды подвела напарника. Это стоило ему жизни. Худшего не существует. Я знаю. Тебе хочется поменяться местами с ней, но это невозможно. И ты долго не прощаешь себя. Но ты должен прощать. Мы должны прощать. Это единственный способ жить дальше.
   Саморра взглянул на Мерси:
   – Ты не простила? До сих пор?
   – Я все время мысленно проигрываю случившееся. Пытаюсь изменить то, что делала, думала, во что верила. Это невозможно. Но посмотри на меня. Я здесь. Я поправляюсь. Я жива. Моей смерти на твоей совести нет. Так что горюй по Джанин. По себе. Но не по мне. Если ты нуждаешься в прощении, то я прощаю тебя. Не думай об этом. Жизнь продолжается.
   Мерси показалось, что внутри у нее что-то сломалось, отвалилось, исчезло. Сомкнулась черная вода, по ней стали расходиться круги. Она знала, что Хесс сказал бы ей то же самое. Прежде всего нужно прощать не врага, а себя, и только дурак затягивает свое страдание.
   В эту минуту она снова любила Хесса, любила Пола Саморру, любила Майка Макнелли и даже себя. Впервые за много месяцев поверила, что все у нее будет хорошо.
   В ее мысленном взоре исчез последний черный круг, и нечто похожее на свет луны засияло на воде.
   – Я не могу сейчас ехать домой, – прошептал Пол.
   – Выключи свет. Сядь в кресло. Нянечка принесет тебе одеяло.
   Той ночью Мерси просыпалась трижды. На третий раз Саморры уже не было.

Глава 33

   Через неделю, на второй день нового года, Мерси сняла домик с двумя спальнями возле пляжа на Девятой улице в Ньюпорте. Сдавался он дешево, пахнул соснами и океаном. Там были старый ковер, старая мебель, старые, выцветшие эстампы на стенах. Кларк помог ей с Тимом перебраться туда, хотя пытался отговорить ее.
   Мерси сделала короткую прическу. Купила просторную одежду, под которой не проступали повязки. Владельцу она назвалась Гейл Уайт и надеялась уговорить его взять авансом деньги, не спрашивая удостоверения личности. Когда хозяин отказался, Мерси показала ему полицейский значок и попросила помочь ей, что он и сделал. В первый же день под вечер он появился с букетом гвоздик.
   Когда Кларк уехал, Мерси взяла Тима прогуляться по пляжу. Наблюдала, как он бегает вразвалку за чайками, за лодкой, бросившей якорь у зарослей бурых водорослей. Прошла мимо двух подростков, куривших марихуану возле будки спасателя, свирепо посмотрела на них, потом напомнила себе, кто она здесь. «Это меня совершенно не касается», – подумала Мерси. Быть Гейл ей нравилось.
   Она читала газеты. Спала. Играла с Тимом. Смотрела телевизор. Немного болтала по телефону. Много гуляла.
   Мерси дважды пыталась связаться с Саморрой, но телефон у него молчал. Ответов на сообщения по автоответчику не было. Видимо, он взял отпуск в связи со смертью жены. В управлении никто не представлял, где он может находиться. Она связалась с шерифским управлением в Сан-Диего, но не знала фамилий никого из друзей Саморры.
   Если бы я хотел это сделать, то не находился бы здесь.
   Звонила Мерси и Джоан Кэш в конце каждого рабочего дня. Нет, Саморра не связался с ней по вопросу консультации или какому-либо еще. Они всякий раз беседовали почти по часу. Разговоры были бессвязными, и Кэш бесцеремонно переводила их на чувства Мерси относительно О'Брайена, Вырывателя Кошельков, Хесса.
   Мерси считала, что разговаривать с Кэш по телефону легче, чем при личной встрече. Ей нравилось, что их разделяют мили, хотя голоса неслись со скоростью электрического тока. Кэш полагала, что Саморра намеревается свести счеты с жизнью, и намекала, что Мерси нужно быть готовой ко всему.
   Кларк собрал для дочери все газетные материалы об аресте Макнелли, смерти О'Брайена и последующем расследовании фабрикации улик против Майка. Мерси прочла их и осознала, что без предсмертного письма Джима О'Брайена невозможно обнаружить никаких мотивов поступка Эвана. Даже Гэри Брайс не сумел выяснить, зачем этот эксперт приложил столько усилий для того, чтобы заставить страдать невиновного человека.
   Брайтон притворялся ничего не понимающим. Гландис постоянно твердил: «Ответа не будет». Все остальные в управлении единодушно поддерживали Майка, который отказывался от бесед с журналистами. А Мерси никому не сообщала, что у нее есть объяснение всему этому – фотокопия предсмертного письма Джима О'Брайена, которую Саморра доставил ей перед тем, как исчезнуть.
   На третий день Мерси наскучило быть Гейл Уайт, и она пригласила Мелвина Гландиса приехать после обеда.

* * *

   В гостиной толстый Гландис плюхнулся в кресло у окна и тупо смотрел на Мерси, раскрасневшись и сложив руки на груди.
   – Дело Бейли я получила не случайно, – начала Мерси. – Ты специально подсунул мне его. Ты знал, что с ним что-то неладно, с самого начала, с шестьдесят девятого года. У тебя даже были улики, чтобы это доказать, только не хватало смелости.
   Гландис улыбнулся:
   – Мерси, о чем ты говоришь?
   – Эван сказал, что хочет узнать правду о Бейли. Когда он попросил тебя помочь, ты ухватился за эту возможность. Ты понимал, что если сумеешь бросить тень на Брайтона, то пробьешься на его должность таким же образом, как пробился он. Эван отправил мне ключ от контейнера в хранилище, но думаю, получил его он от тебя. Брайтон с Макнелли пытались спрятать эти улики, но ты разузнал, где они. И завладел ими. Хранил их на черный день. Это был твой маленький вклад в будущее. Ты не представлял, как пустить их в ход, но неожиданно подвернулся Эван. Грязная работа не для тебя. И теперь ты не только подхалим. Ты еще и соучастник убийства.
   Челюсть Гландиса отвисла, лицо покраснело еще больше.
   – Мерси, тут нет ни слова правды.
   – Эван О'Брайен сказал, что это так. Предсмертные слова, Мелвин. Приемлемы в суде. Он выдал тебя.
   Гландис вытаращился на Мерси. Ее фраза о признании Эвана была ложью, но она далась ей без труда. Мерси понимала, что большая часть сказанного ею должна быть правдой.
   – Мелвин, ты вряд ли знал, что Эван собирается убить Обри Уиттакер. У тебя на это не хватило бы мужества. Ты просто увидел возможность смешать Брайтона с грязью. Дальше продолжай сам. Расскажи, что произошло, и возвращайся к своей работе. Если солжешь, я добьюсь, чтобы тебя арестовали как сообщника О'Брайена. Я уничтожу тебя.
   Гландис посмотрел в окно. Мерси думала, что он сдастся меньше чем через тридцать секунд. Он сдался через десять.
   – Что ж, ладно. Я знал, что с делом Бейли не все чисто, только не догадывался, в чем суть. Думал, Брайтон что-то скрывает. И Макнелли тоже. Соображал, что к нему имеют отношение Оуэн и Микс, но не мог понять какое. Поэтому держал глаза и уши открытыми. В семьдесят третьем году мы с Раймерсом стали напарниками и подружились. Ежемесячно он получал счета из хранилища «Инленд» в Риверсайде. Они приходили в управление. Однажды услышал, как они с Брайтоном говорили о контейнере. И заинтересовался. Увидел, как Раймерс получил от Большого Пата ключ. И заинтересовался еще больше. Взял ключ, поехал в «Инленд» и посмотрел. Там они прятали улики – пистолет, одежду Бейли, магнитофонные пленки, ее записную книжку. На тот случай, если Джима О'Брайена замучает совесть. Были данные на Микса и Оуэна. Когда О'Брайен покончил с собой, я понял, что они выбросят все вещи, поэтому взломал контейнер и забрал их. Взял все, чтобы они сочли это обычной кражей. Арендовал другой контейнер и хранил их там.
   – Ты глупец, Мелвин.
   Гландис пожал плечами, словно это замечание нисколько его не задело.
   – Ты, наверное, обрадовался, когда Эван появился в управлении, стал говорить о раскрытии дела Бейли.
   – Да. Когда Брайтон дал мне нераскрытые дела для раздачи, ты получила дело Бейли. Я хотел, чтобы им занимался наш лучший детектив из группы расследования убийств. И решил, что если у кого-то и хватит терпения работать над ним, то у тебя.
   – Польщена.
   Гландис на мгновение просиял, казалось, он поверил ей.
   – Мерси, но я не знал, что он планирует с Майком и Уиттакер. Когда Обри убили, я решил, что это кто-то из ее клиентов. Потом, когда ты собрала улики на Майка, подумал, что он увлекся девицей, та хотела его шантажировать, и он ее убрал. Но Эван? Нет. Я только понимал, что улики по делу Бейли выведут тебя на Брайтона, поэтому дал его тебе. Вот и все. Если бы знал, что на уме у Эвана, я бы...
   Мерси чувствовала, что больше ему сказать нечего.
   – Мелвин, ты бы позволил Эвану сделать это, потом бы надеялся, что он попадется. Ведь ты мечтал, чтобы управление оказалось в дыре, тогда ты поднялся бы на самый верх и вытащил его оттуда.
   Гландис бросил на нее взгляд и опустил голову. Он глубоко дышал. Смотрел на свои маленькие ступни танцора. Потом откинулся назад, повел плечами, словно боксер, и резко спросил Мерси:
   – А ты нет? Не хочешь наверх?
   – Разумеется, хочу.
   Он улыбнулся:
   – Знаешь, Брайтону придется поддержать меня на выборах шерифа, если я улажу для него эту неприятность. Если смогу убедить тебя забыть о Бейли. А потом, если стану шерифом, выбирай себе любую должность, Мерси Рейборн. Любую!
   – Прочь с моих глаз, трусливая крыса! – крикнула она.
   – Что ты собираешься делать?
   – Прочь с моих глаз!
   Гландис встал. Пот стекал по его лицу на воротник рубашки.
   – Не губи меня. Я не сделал ничего дурного. Я просто человек, стремящийся вырваться вперед, добиться своего.
   Мерси распахнула перед ним дверь, и когда Гландис вышел, с силой ее захлопнула. Домик содрогнулся, один эстамп упал со стены. Тим заплакал в своей комнате.
   «С одним разделалась, – подумала она, – остался еще один». Мерси выключила магнитофон и направилась к сыну.

* * *

   Мерси и Тим остановились у кованых ворот дома Саморры на Фуллертонских холмах. Она толкнула их, и они со скрипом открылись. Фонтан во дворе не работал, цветы в горшках были прибиты дождем. Мерси заглянула в окно, затем позвонила в дверь, но никто не появился.
   Ни газет. Ни писем. Ворота гаража не открывались.
   Мерси зашагала по круглым плитам дорожки на задний двор. Плавательный бассейн был накрыт голубым брезентом, в бурой луже под трамплином лежали опавшие листья.
   Она поглядела в застекленную дверь: больничная кровать в вертикальном положении, рядом большой матрац. Срезанные цветы в вазе склонялись, словно хотели что-то разглядеть на нем.
   Иногда мне хочется просто взять и улететь.
   «Не надо, – подумала Мерси. – Я смогу простить все, кроме этого».

* * *

   Брайтон приехал вечером. Ему не хотелось встречаться с Мерси у нее дома, но она уговорила его по телефону. Он посмотрел на кресло, где несколько часов назад сидел Мелвин Гландис. Садиться не стал. Как будто ему подсказывает интуиция, подумала Мерси, что в этом кресле не услышать хороших новостей.
   Вместо этого Брайтон опустился на колени и протянул большую руку к Тиму, пытавшемуся сорвать ленту с его шляпы.
   – Смышленый мальчик, – улыбнулся он. – Ты смышленый мальчик, Тим. Немного похож на папу, немного на маму. Это хорошее сочетание.
   Мерси положила копию предсмертного письма Джима О'Брайена на журнальный столик. Брайтон взглянул на нее, поднялся и взял конверт.
   – Сядьте и читайте сидя, – сказала Мерси.
   – Постою. – Взгляд был настороженный, лицо усталое. – Я сегодня опять беседовал с Майком. У него все хорошо. Через неделю он выйдет на работу.
   – Я не разговаривала с ним.
   – Думаю, он простит тебя. Он понимает, что произошло. Как Эван одурачил нас всех.
   – Больше всего меня.
   – Тебя. Меня. Джиллиама. Всех. Такое случается. Если бы не случалось, у нас бы не было работы.
   – Превосходная работа, правда?
   Брайтон поджал губы и пожал плечами:
   – Лучше, чем торговать обувью.
   – От Пола нет никаких вестей?
   – Саморра взял отпуск на месяц. Что-то мне подсказывает: он не вернется. Видимо, пойдет в шерифское управление Сан-Диего. Я не удивляюсь, что он не позвонил тебе.
   – Почему?
   – Такой у него характер. Он не жалуется. Не объясняет. Просто делает свое дело. Когда он пришел к нам из управления полиции Санта-Аны, мы знали, что он немного обидчив.
   Брайтон посмотрел на Мерси и вынул из конверта письмо. Неторопливо прочел, потом вложил его обратно в конверт.
   – Интересные слова, – промолвил он.
   – А вот еще более интересные. Слова Патти Бейли.
   Мерси нажала кнопку магнитофона и увеличила громкость.
   МУЖЧИНА. Что это?
   ЖЕНЩИНА. Ты о чем?
   МУЖЧИНА. Щелканье какое-то.
   ЖЕНЩИНА. Это от моей жвачки.
   (Звук жевания.)
   – Это запись с магнитофона Патти Бейли.
   Брайтон резко вскинул голову. Мерси показала ключ, который О'Брайен прислал ей.
   – Хранилище «Инленд» в Риверсайде, – пояснила она. – Вот где оказалась ваша коробка с уликами по делу Бейли. После того как исчезла из вашего контейнера.
   На лице Брайтона появилось озадаченное выражение. Мерси поняла, что он не может сообразить, кто предал его. Потому что сам точно так же поступил с Оуэном тридцать два года назад. Наверное, легче всего манипулировать интриганами, подумала она.
   – Откуда оно у тебя?
   – Сейчас это уже не важно. Важно то, что я обнаружила в коробке.
   – Ты записываешь наш разговор на магнитофон?
   – Нет. Вы слышали это уже раньше. Насколько я понимаю, не раз. Бейли и Микс. Бейли и Билл Оуэн. Бейли и Джим О'Брайен. Он стреляет ей в спину. Вы слышите это, слышите, как он плачет. Вы толкнули его на это. Вы и Большой Пат. Как и говорится в письме.
   Брайтон молча кивал, словно соглашаясь с какими-то незначительными процедурными вопросами.
   – Предсмертные слова Джима О'Брайена через тридцать два года после убийства не будут иметь особого значения в суде.
   – Они будут иметь большое значение на первой странице «Таймс», «Реджистера» или «Джорнал».
   – Ты не сделаешь этого.
   – Почему?
   – Не понимаешь?
   – Нет.
   – Из-за последствий. Последствий того, что обратишься к журналистам, в суд или куда-либо еще.
   – И вы лишитесь своей должности. Пленки Бейли и письмо О'Брайена свидетельствуют о заговоре с целью совершения убийства, шантаже, препятствии правосудию.
   – Конечно. Ты можешь погубить меня, но что это даст тебе?
   – Ничего.
   – Тогда зачем? Почему это взбрело тебе в голову? Это идет против твоего управления. Против твоих начальников. Против твоих друзей и коллег. Ты губишь всех вокруг себя. За что?
   – За Патти Бейли. Она была той, кому мы обязаны служить, кого защищать. Вспомнили?
   Брайтон вздохнул, глядя на Тима, потом взял мальчика на руки и сел у окна. Стал покачивать его на колене, большие, грубые руки бережно держали ребенка.
   Тим улыбнулся, гордый, что едет верхом, сидит на коленях большого, сильного мужчины.
   – Мерси, позволь изложить тебе несколько сценариев. Первый: ты обнародуешь все это, чтобы раскрыть дело тридцатидвухлетней давности об убийстве. Превосходно. Меня снимают, шерифом временно становится Мелвин Гландис. Пат Макнелли смешан с грязью. Сотрудники управления смотрят на тебя как на стервятницу – ты обвинила своего любовника в убийстве, вытащила никому не нужное дело тридцатилетней давности и заставила всех страдать ради своих идеалов. Тебя сожрут.
   «Итак, все страдают, и ты в том числе. Вот Тим – ты вынудишь сына жить в мире, презирающем его мать. Прекрасно! Замечательно! Именно так я и хотел бы растить своего сына».
   Тим продолжал радостно подпрыгивать на колене Брайтона.
   – Второй сценарий. Ты идешь с собой на небольшой компромисс. Ты знаешь правду о Бейли и разгласишь ее, когда захочешь. Бейли убил О'Брайен – не я, не Пат, не кто-либо еще. Итак, дело раскрыто, и убийцы на свете уже нет.
   Бейли уже не вернешь. Вот это твоя плата. А что ты получаешь? Все, что захочешь. Должность главы группы расследования убийств, отдела преступлений против личности? Согласен. Моя должность через несколько лет? Хорошо. Я буду поддерживать тебя всеми силами. Управление будет с тобой, а не против тебя. Ты будешь жить в мире, которому приятно видеть твое лицо. Ты сможешь растить этого малыша с некоторыми преимуществами. И оставить в стороне Кларка.
   Мерси почувствовала, как кровь бросилась в лицо и часто забилось сердце.
   – А он при чем?
   Брайтон усмехнулся и усадил Тима лицом к себе.
   – Тим, твой дедушка десять лет платил за хранение улик по делу Бейли. Двадцать восемь долларов в месяц наличными. Он помогал мне, Тим. Помогал старому другу оставаться поверх дерьма, в котором нам всем приходится жить изо дня в день. Вот как поступаем мы, полицейские. Но ты можешь, Тим, если захочешь, выставить своего старого дедушку соучастником заговора. Он принимал в нем участие. Если это станет известно, он пострадает. Но он поступил правильно. Он понимал разницу между поведением такого ребенка, как ты, и поведением мужчины.
   Брайтон взглянул на Мерси, его взгляд был колючим, холодным.
   – Джим убил ту шлюху, защищая себя и своих друзей. Мы покрывали это преступление ради блага управления, сержант. Покрывали, чтобы я поднялся туда, куда мне было нужно, а Фрэнк Стиллс попал в совет наблюдателей. Чтобы держать этот округ в порядке. Чтобы в нем было хорошо жить и растить таких детей, как ты.
   – Брайтон, не вините моего сына в своих преступлениях. Это отвратительно. По-вашему, со всем можно обходиться как вздумается, так ведь? С законом. С друзьями. С женщинами. Кого Оуэн и Микс привлекли, чтобы избить Хессе Акуну?
   – Нескольких молодых полицейских из Лос-Анджелеса. Мы узнали об этой договоренности из магнитофонной записи, воспользовались ею, чтобы открыть опорный пункт, в котором очень нуждались. И добились, чтобы Стиллс занял место Микса в совете. Какое теперь это имеет значение?
   Брайтон встал, держа в руках Тима. Протянул ребенка Мерси, та взяла его.
   – Соверши правильный поступок ради этого малыша. Он тебя за него не поблагодарит. Никогда не узнает о нем. Но ты будешь знать. Добро пожаловать в этот мир, Рейборн. Он суров. Время от времени ты получаешь возможность сделать что-нибудь хорошее. Воспользуйся ею.
   Брайтон коснулся щеки Тима, кивнул Мерси и удалился.
   Мерси обошла маленький коттедж с колотящимся сердцем и мрачным предчувствием бессонницы. Позвонила Саморре третий раз за этот день – включился автоответчик. Ей удалось узнать номер телефона родителей Джанин. Они побеседовали с Мерси. Сказали, что Пол тепло о ней отзывался. Они не видели зятя и не говорили с ним после похорон дочери. С тех пор прошло больше недели. В тот день Пол выглядел ужасно, смотрел мимо всех, искал что-то взглядом и не мог найти. Он говорил, что уедет на время.

* * *

   Мерси подъехала к дому Майка почти в семь часов и сидела в машине, пока не увидела, как он открыл парадную дверь. Собаки подняли лай. Вечер был безлунный, холодный, со множеством звезд на небе.
   Майк стоял в дверном проеме. Свет позади него в доме казался единственным в каньоне Модеска, единственным оставшимся в мире. Тим сидел, склонив голову набок, с застегнутыми плечевыми лямками он походил на крохотного спускающегося парашютиста.
   Мерси вышла из «импалы» и, ощущая боль в боку, зашагала по дорожке к двери. Остановилась на полпути и произнесла:
   – Привет, Майк.
   – Привет, Мерси.
   Она уже решила не входить в дом, но злилась, что Майк не приглашал ее.
   – Извини за то, что сделала. Я поступила дурно. Никогда не совершала худшего. Хотя, наверное, это не так.
   Мерси услышала дрожь в своем голосе, почувствовала, как по щекам текут горячие слезы, но не выказала слабости. Для нее это было очень важно, хотя она не сумела бы объяснить почему.
   – Но я сожалею, Майк. Просто... просто передать не могу, как сожалею, что заставила тебя пройти через все это.
   Лица Майка нельзя было разглядеть, потому что он стоял спиной к свету.
   – Принимаю твое извинение, – спокойно сказал он.
   – И я... знаешь, ты был мне очень дорог, Майк. Дороже всех на свете, за исключением Тима-младшего и отца, но я всегда была... такой... бестолковой. Не могла примириться со смертью Хесса, отыгрывалась на тебе, хоть это бессмысленно. Но ты был хорошим другом и любовником, и я... никогда не собиралась причинить тебе никакого зла.
   – Знаю.
   Мерси не стала говорить Майку, что любит его, сознавая, что никогда не любила так, как ей бы хотелось. Эти слова – для того времени, которое еще не наступило и, возможно, никогда не наступит.