Патрисия Корнуэлл. Причина смерти

   В ее глазах блеснули слезы, и она отвернулась.
   – Я в состоянии пройти любую полосу препятствий. Могу спускаться по веревке, могу быть снайпером и нырять с аквалангом. Более того, я не показываю виду, даже когда они ведут себя как придурки. Ты же знаешь, что не все рады видеть меня рядом.
   Я ничуть в этом не сомневалась. К Люси относились по-разному, поскольку она обладала прекрасным аналитическим умом, но отличалась неуживчивостью. К тому же она была красива в том классическом смысле, который предполагает сочетание здоровья и силы, и меня изумляло, как ей удается выживать в спецподразделении, состоящем из пятидесяти мужчин, ни одному из которых она никогда не назначила свидания.
   – Как Джанет?
   – Ее перевели в периферийное отделение в Вашингтоне, будет работать по административным преступлениям.
   – Это, наверное, произошло совсем недавно? – озадаченно поинтересовалась я.
   – Да, – подтвердила Люси, сложив руки на коленях.
   – А где она проводит сегодняшний вечер?
   – У ее семьи есть кондоминиум в Аспене.
   Мое молчание можно было расценить как вопрос, и ее голос прозвучал довольно раздраженно.
   – Нет, меня не пригласили. И совсем не потому, что мы с Джанет не ладим. Просто это была не такая уж блестящая идея.
   – Понимаю. Значит, ее родители еще не знают, – немного поколебавшись, добавила я.
   – Черт, а кто вообще знает? Думаешь, мы не скрываем это на работе? Делаем все вместе, но каждая при этом следит, чтобы к другой кто-то не приклеился. Это такое удовольствие, – с горечью добавила она.
   – Я знаю, как бывает на работе. И я тебя об этом предупреждала. Но гораздо больше меня интересует семья Джанет.
   – В основном все из-за ее матери. Сказать по правде, не думаю, чтобы ее отцу было до чего-то дело. Но принимать это он не желает, потому что это означало бы его признание, что он упустил что-то в воспитании дочери. Моя мать, кстати, рассуждает в том же духе. Но она хотя бы допускает мысль о том, что не она, а ты что-то сделала неправильно. Ведь это ты, как она утверждает, занималась моим воспитанием и была моей «матерью».
   Защищаться от нападок моей единственной сестры Дороти, которой, к несчастью, довелось стать матерью Люси, не имело смысла.
   – Теперь, правда, у матери появилась другая теория. Она говорит, что ты и была той самой первой женщиной, в которую я влюбилась. И этим все объясняется, – с иронией продолжала Люси. – Ее не интересуют такие мелочи, как кровосмешение, и то, что у тебя нормальная ориентация. Ты же знаешь, она ведь пишет все эти глубокомысленные детские книжонки – значит, она знаток психологии и заодно сексотерапевт.
   – Мне жаль, что, кроме всего прочего, тебе приходится расхлебывать еще и это, – с сочувствием произнесла я. Говорить на такие темы было нелегко, и я не знала, как правильно себя вести. Я еще к этому не привыкла и даже боялась подобных откровений.
   – Знаешь… – в гостиную вошел Марино, и Люси поднялась, – с некоторыми вещами приходится уживаться.
   – Ну, а у меня есть для вас новости, – объявил Марино. – По прогнозу, вся эта дрянь начнет таять. Так что отправляемся завтра с утра, все должны быть готовы к отъезду.
   – Завтра же Новый год, – напомнила Люси. – И что-то я не пойму, почему мы должны уехать отсюда?
   – Потому что мне необходимо доставить твою тетю на квартиру к Эддингсу. И Бентону тоже не мешало бы притащить туда свою задницу, – чуть помедлив, добавил он.
   Я постаралась не реагировать на его слова. Бентон Уэсли был начальником отдела уголовно-следственного анализа ФБР, и я очень надеялась, что не увижусь с ним в праздники.
   – Что ты хочешь этим сказать? – спокойно спросила я.
   Он уселся на диван и некоторое время задумчиво смотрел на меня. А потом ответил вопросом на вопрос:
   – Мне вот что любопытно, док. Как можно отравить человека под водой?
   – Возможно, это случилось не под водой, – предположила Люси. – Может, он глотнул цианида перед тем, как нырнуть.
   – Нет, это невозможно, – сказала я. – Цианид обладает сильным разъедающим действием, и, если бы Эддингс проглотил его, я бы обнаружила обширное повреждение слизистой желудка. И, возможно, полости рта и пищевода.
   – Так как же все произошло? – спросил Марино.
   – Думаю, он вдохнул цианид вместе с газом.
   Марино озадаченно моргнул.
   – Как? Через компрессор?
   – Он прогоняет воздух через выпускной вентиль, который закрыт фильтром, – напомнила я. – Смешать немного соляной кислоты с таблеткой цианида – вот и все, что нужно было сделать. Потом поднести флакон поближе к вентилю, чтобы газ всосался.
   – Если Эддингс вдохнул цианид там, внизу, что должно было произойти?
   – Приступ, а потом смерть. Причем за считаные секунды.
   Я подумала о зацепившемся воздушном шланге и удивилась тому, насколько близко Эддингс оказался от винта «Эксплойтера», когда получил тот глоток цианида. Все случилось внезапно. Это объясняло положение, в котором я обнаружила его тело.
   – Ты можешь проверить хуку на цианид? – спросила Люси.
   – Ну, попробовать можно, но надежды мало. Скорее всего, таблетка цианида была расположена непосредственно на фильтре. Если это было именно так, то кто-нибудь мог успеть покопаться в нем к тому времени, как я приехала. Лучше заняться тем отрезком шланга, который находился ближе всего к телу. Я завтра же назначу токсикологические тесты, если только найду кого-нибудь, кто согласится прийти в лабораторию в праздничный день.
   Моя племянница подошла и посмотрела в окно.
   – Снегопад все еще сильный. Просто удивительно, насколько светлее становится от выпавшего снега. Я даже могу рассмотреть отсюда океан. Он – как черная стена, – задумчиво произнесла она.
   – То, что ты видишь, и есть стена. Кирпичная стена в задней части двора, – заметил Марино.
   Какое-то время Люси молчала, а я думала о том, как сильно все это время скучала по ней. Я мало виделась с ней в те годы, когда она училась в университете, но теперь мы стали встречаться еще реже. Даже тогда, когда случай приводил меня в Квантико, это вовсе не значило, что у нее найдется для меня время. Она стала совсем взрослой, и в глубине души я очень хотела, чтобы ее жизнь и работа были менее суровыми. Но она сделала другой выбор.
   – Итак, – заговорила моя племянница, по-прежнему глядя в окно, – у нас есть репортер, и у него такое оружие, которое обеспечивает выживание в любых условиях. И этот репортер отравлен цианидом ночью, при спуске под воду на закрытой территории верфи для списанных кораблей.
   – Но все это не более, чем наши предположения, – напомнила я. – Выводы делать преждевременно. Так что поосторожнее с версиями.
   Она обернулась.
   – А где бы ты взяла цианид, если бы захотела кого-нибудь отравить? Его сложно достать?
   – Достать можно… на различных промышленных производствах, – ответила я.
   – Например?
   – Ну, например, его используют в процессе извлечения золота из руды. И в металлических покрытиях, и как фумигант^[13]. И при производстве фосфорной кислоты из костей, – перечисляла я. – Одним словом, любой – от ювелира до рабочего на заводе или дезинсектора – имеет доступ к цианиду. Что касается соляной кислоты, то ее можно позаимствовать из любой химической лаборатории.
   – Но, заметьте, – вступил в разговор Марино, – тот, кто отравил Эддингса, должен был знать, куда он отправляется. Знать время и место.
   – И не только это, но и многое другое, – согласилась я. – Например, какой тип дыхательного аппарата Эддингс собирается использовать. Если бы он нырял с аквалангом, а не с хукой, то и план был бы другой.
   – Хотелось бы мне знать, какого черта его туда понесло, – проговорил Марино, открывая заслонку и наклоняясь к огню.
   – Что бы это ни было, но он, похоже, собирался фотографировать. И, судя по оснащению его камеры, настраивался на серьезную работу.
   – Но камеру ведь не нашли, – заметила Люси.
   – Не нашли, – подтвердила я. – Ее могло отнести куда-нибудь течением или, например, засосало в ил. К сожалению, такие вещи не плавают в воде.
   – Интересно было бы взглянуть на эту пленку, – задумчиво сказала моя племянница, глядя в снежное небо и думая… Об Аспене?
   – Мне ясно одно: полез он туда не рыбешек щелкать. – Марино запихнул в камин толстенное сырое полено. – Остаются, значит, корабли. А еще я думаю, что он готовил материал, который был кому-то поперек горла.
   – Возможно, он и собирал материал, – согласилась я, – но это совсем не обязательно связано с его смертью. Кто-то вполне мог воспользоваться этим погружением для того, чтобы убить его, но по совсем другой причине.
   – Где тут у тебя растопка? – спросил Марино, отчаявшись раздуть огонь.
   – На улице, под навесом, – ответила я. – Доктор Мант не хочет держать ее в доме. Боится термитов.
   – Лучше бы боялся пожаров да сквозняков. Эту развалину продувает насквозь.
   – Сзади, прямо за верандой, – сказала я. – Спасибо, Марино.
   Он натянул перчатки и вышел на улицу без пальто. Камин упрямо чадил, в покосившейся кирпичной трубе жутко завывал ветер. Я посмотрела на свою племянницу, которая так и стояла у окна.
   – Давай-ка займемся обедом, ты не возражаешь? – предложила я.
   – Что он там делает? – спросила она, вглядываясь в темень за окном.
   – Марино?
   – Да. Представь, этот увалень умудрился заблудиться. Посмотри, пошел к стене. Подожди-ка. Я что-то его не вижу. Выключил фонарик. Странно.
   От ее слов по спине пробежал холодок. Я вскочила, метнулась в спальню и схватила лежавший на тумбочке пистолет. Люси следовала за мной по пятам.
   – В чем дело? – воскликнула она.
   – У него не было с собой фонарика.

4

   Я бросилась открывать дверь, ведущую из кухни на веранду, и столкнулась с Марино. Мы едва не сбили друг друга с ног.
   – Что за дерьмо? – послышалось из-за охапки щепок.
   – Кто-то ходит вокруг дома – торопливо объяснила я.
   Все, что Марино держал в руках, глухо грохнуло на пол, а сам он метнулся во двор, на ходу вытаскивая пистолет. К этому времени Люси уже была снаружи. Все приготовились к схватке.
   – Проверьте вокруг дома, – приказал Марино. – Я останусь здесь.
   Я возвратилась за фонарем, и мы обогнули дом, все время держась настороже. Но единственным звуком был скрип снега, на котором четко отпечатывались наши следы. Я услышала, как Марино снова поставил пистолет на предохранитель, а еще через секунду мы снова собрались у веранды.
   – Там, у стены, какие-то следы. Это очень странно, потому что ведут они на берег и обрываются у воды. – Он огляделся, выдыхая пар в морозный воздух. – У тебя есть соседи, которые могли бы здесь прогуливаться?
   – Я не знакома с соседями доктора Манта. Но в чужом дворе им все равно делать нечего. И кому взбредет в голову прогуливаться в такую погоду по берегу?
   – Как расположены следы? – спросила Люси.
   – Похоже, он сначала перелез через стену и прошел примерно шесть футов в глубь двора, а потом повернул назад.
   Я вспомнила, как Люси стояла перед окном. Ее силуэт должен был четко вырисовываться на фоне освещенного окна. Тот, кто оставил следы на заснеженной земле, прекрасно ее видел, – это, возможно, его и спугнуло.
   На смену одной мысли пришла другая.
   – Откуда нам знать, что это – «он»?
   – Ну, если «она», то мне жаль женщину с такими ножищами, – парировал Марино. – Размер туфель, похоже, такой же, как у меня.
   – Туфель или ботинок? – поинтересовалась я, направляясь к стене.
   – Не знаю. Но у них такая рубчатая подошва, – отозвался Марино, следуя за мной.
   Я осмотрела отпечатки, но легче от этого не стало. Следы были оставлены не ботинками и не кроссовками.
   – Господи! Да это же что-то вроде бот для подводного плавания или, может, мокасин, которые по форме напоминают такие боты. Смотрите.
   Я указала на один из следов. Люси и Марино присели рядом со мной, чтобы лучше рассмотреть отпечатки в косом луче фонаря.
   – Не заметно подъема, – заметила Люси. – Это определенно выглядит как след от дайверских бот или аквашузов. Но в такую пору это действительно странно.
   Я встала и пристально посмотрела туда, где за стеной начиналась полоса темной, неспокойной воды. Казалось невероятным, что кто-то мог прийти сюда со стороны моря.
   – Ты мог бы это сфотографировать? – спросила я у Марино.
   – Конечно. Но слепки сделать нечем.
   Наконец мы вернулись в дом. Марино собрал с пола растопку и отнес ее в гостиную. Мы с Люси снова занялись обедом, хотя я и сомневалась, что смогу теперь что-то съесть – нервы были натянуты до предела и меня разве что не трясло. Я налила себе еще стакан вина и попыталась представить все происшествие как безобидную мелочь, невинную шалость какого-то любителя пройтись по первому снегу или понырять в ночном море.
   Не помогло – на душе было тяжело, я оставила пистолет под рукой и часто поглядывала в окно. Взяв из холодильника пармезан, я его натерла, разложила по тарелкам инжир и кружочки дыни, щедро добавив ломти ветчины к порции Марино. Люси приготовила салат. Все это время мы молчали.
   Люси нарушила его первой, и голос ее прозвучал совсем невесело:
   – Ты и в самом деле во что-то вляпалась, тетя Кей. Ну почему с тобой всегда что-то приключается?
   – Давай не будем об этом, – ответила я.
   – Ты оказалась бог знает где, совсем одна, тревожной сигнализации в доме нет, замки здесь открыть не сложнее, чем жестянку с пивом…
   – Послушай, ты уже поставила охлаждаться шампанское? – перебила я. – Скоро полночь. Через десять, от силы пятнадцать, минут лазанья будет готова, если только духовка в этом доме работает хоть немного лучше, чем все остальное. Иначе, согласно примете, весь год прождем. Никогда не могла понять тех, кто готовит лазанью часами. А потом еще люди удивляются, что все жесткое, как подметка.
   Люси внимательно посмотрела на меня, оставив на минуту нож на краю миски с салатом. Сельдерея и моркови она нарезала столько, что их вполне хватило бы на небольшой уличный оркестр.
   – Как-нибудь я сделаю для вас настоящую лазанью с артишоками. В том рецепте нужны артишоки и соус бешамель вместо маринары…
   – Тетя Кей, – нетерпеливо перебила Люси. – Просто ненавижу, когда ты так себя ведешь. И я не собираюсь делать вид, что так и должно быть. Наплевать мне на эту лазанью! Сегодня утром тебе был очень странный звонок. Потом эта непонятная смерть, эти люди, которые так подозрительно встретили тебя там, на месте происшествия. И, наконец, сегодняшний вечер, когда возле дома бродит некто в водолазном костюме.
   – Кто бы он ни был, сюда он вряд ли вернется. Разве что пожелает иметь дело со всеми нами.
   – Тетя Кей, тебе просто нельзя здесь оставаться, – настаивала Люси.
   – Но я отвечаю за участок доктора Манта и не могу выполнять свои обязанности, находясь в Ричмонде. – Я невольно выглянула в окно, которое находилось как раз над раковиной. – Где Марино? Что он там делает? Фотографирует?
   – Он уже давным-давно вернулся, – заметила Люси с раздражением, предвещавшим надвигающийся шторм.
   Войдя в гостиную, я увидела Марино, который дремал на диване у весело потрескивавшего камина. Мой взгляд невольно скользнул к окну, в которое кокое-то время назад смотрела Люси, и я подошла к нему. За морозным стеклом бледно светился двор, напоминая лунный пейзаж, помеченный округлыми лунками наших следов.
   Дальше темнела кирпичная стена, за которой лежал невидимый берег.
   – Люси права, – сонно пробормотал Марино у меня за спиной.
   Я обернулась.
   – А мне казалось, ты сладко спишь.
   – Я всегда все слышу и вижу, даже когда крепко сплю, – ответил он.
   Я невольно улыбнулась.
   – Убираться надо отсюда к чертовой матери. Вот что я тебе скажу, – проворчал он, усаживаясь на диване. – Ни за что не останусь в этой хибаре, да еще в таком безлюдном месте. Случись что, никто твоего крика не услышит. А когда тебя все-таки обнаружат, ты уже будешь в свежемороженом виде. Если прежде не снесет ураганом в море.
   – Хватит, – попросила я.
   Он забрал пистолет с кофейного столика, встал и заткнул его за пояс брюк.
   – Ты могла бы вызвать сюда одного из своих докторов, чтобы прикрыть пока Тайдуотер.
   – Семьи нет только у меня. Мне переехать легче, особенно в это время года.
   – Что за бред собачий! Может, ты еще начнешь извиняться за то, что развелась и у тебя нет детей?
   – А я и не извиняюсь.
   – Но просить кого-то переехать сюда на шесть месяцев ты не станешь. Но ты же, черт возьми, начальник, и это ты должна переводить подчиненных, независимо от того, семейные они или нет. А сама должна оставаться в собственном доме.
   – Вообще-то я и не предполагала, что будет столько неприятностей. Другие платят большие деньги за то, чтобы провести время в коттедже на берегу океана.
   – Слушай, здесь есть какая-нибудь американская выпивка? – потянувшись, спросил Марино.
   – Молоко.
   – Ну, я-то думал про что-нибудь вроде «миллера».
   – А мне бы хотелось узнать, зачем ты собираешься вызвать Бентона. Лично я думаю, что привлекать к этому делу Бюро как-то рановато.
   – А вот я думаю, что ты просто не можешь объективно оценить ситуацию.
   – Не надо ко мне придираться. Уже очень поздно, и я слишком устала.
   – Я просто хочу быть откровенным с тобой, – выбив щелчком сигарету из пачки «Мальборо» и воткнув ее между губами, произнес Марино. – А что, Бентон приедет в Ричмонд. Ничуть в этом не сомневаюсь. Они с женой никуда на праздники не уезжали, так что, смею предположить, вполне в состоянии совершить эту маленькую экскурсию прямо сейчас. И поездочка может оказаться очень даже занимательной.
   Я не выдержала его взгляда, и мне не нравилось, что Марино знает почему.
   – Между прочим, по состоянию дел на данный момент не Чесапик обращается к ФБР, а я. Имею такое право. Если ты еще не забыла, я начальник того самого полицейского участка, где находится дом Эддингса, и, насколько могу судить, это дело попадает сразу под несколько юрисдикций.
   – Это дело должно расследоваться местной полицией, а не ричмондской, – заявила я.
   – Чесапик – это место, где было найдено тело. Ты не сможешь ничего пробить на их территории и прекрасно знаешь об этом. Ты не сможешь привлечь к делу ФБР от их имени. Послушай, – продолжил он, – после того, что я нашел в доме Эддингса…
   – После того, что ты там нашел? Ты все время говоришь о какой-то находке. Ты имеешь в виду его арсенал?
   – Нет, намного круче. То есть намного хуже. Мы об этом еще не говорили, – продолжал Марино, вынув сигарету изо рта. – Подоплека дела такова, что у Ричмонда есть все основания заинтересоваться этим расследованием. Так что считай себя в деле.
   – Боюсь, я в деле с того самого момента, когда Эддингс умудрился умереть в моем штате.
   – Что-то мне подсказывает, что ты совсем не ожидала такого поворота событий, когда ввязалась в эту заварушку сегодня утром на заброшенной верфи.
   Я промолчала, потому как он был прав.
   – Может, вечерний гость у нас во дворе появился именно для того, чтобы ты наконец осознала, насколько нежелательно для кого-то твое участие в этом деле? – продолжал он. – Я хочу, чтобы ФБР занялось расследованием – речь идет не просто о каком-то там парне с лодкой, которого тебе пришлось выуживать из реки.
   – Так что же все-таки ты нашел в доме Эддингса?
   Я видела, что Марино не хочется говорить об этом, но не понимала почему.
   – Ладно, сначала накрою обед, а потом мы сядем и поговорим.
   – Если бы ты согласилась перенести этот разговор на завтра, было бы куда лучше, – обеспокоенно взглянув в сторону кухни, словно опасаясь, что Люси может подслушать наш разговор, предложил Марино.
   – С каких это пор ты так переживаешь из-за того, что хочешь мне сообщить?
   – С таких, что это нечто особенное, – ответил он, растирая лицо. – Эддингс каким-то образом впутался в дела неосионистов.
 
   Лазанья была просто великолепна. Я слегка подсушила моцареллу, разложив ее на кухонном полотенце, чтобы сыр не слишком отдавал влагу во время выпечки, и подала блюдо на стол чуть подрумяненным, не дав ему запечься до пузыристой коричневой корки. Идеальную картину завершали легкие вкрапления пармезана.
   Марино съел практически весь хлеб, намазывая его толстым слоем масла и прослаивая прошутто, а потом прихлебывая из стакана томатный сок. Люси ковырялась с крохотным кусочком на своей тарелке. Снег все усиливался, а Марино наконец рассказал нам свою историю о библии неосионистов. Над Сэндбриджем как раз начали грохотать первые фейерверки.
   Я отодвинула стул.
   – Полночь. Пора открыть шампанское.
   Я разволновалась сильнее, чем ожидала. Рассказ Марино превзошел мои худшие предположения. Уже на протяжении нескольких лет мне приходилось слышать о Джоэле Хэнде и его фашиствующих молодчиках, которые называли себя неосионистами и собирались приступить к выполнению новой задачи – созданию идеального государства. На территории Вирджинии у них был свой лагерь, где они сидели подозрительно тихо и, как я опасалась, замышляли какую-то большую гадость.
   – Все, что следовало бы сделать, это провести облаву на долбаной ферме этого недоумка, – сказал Марино, когда мы уже вставали из-за стола. – Давным-давно бы следовало.
   – А под каким предлогом? – поинтересовалась Люси.
   – С такими придурками, как они, можно обойтись и без особого предлога.
   – А что, очень интересная мысль. Ты бы поделился ею с Градецки, – состроив комическую гримаску, предложила Люси, намекая на генерального прокурора США.
   – Послушай, я знаю несколько парней в Саффолке, где живет этот самый Хэнд. Его соседи говорят, что там творится что-то по-настоящему дерьмовое.
   – Ну, уж соседи-то всегда уверены, что у них под боком творится что-то по-настоящему дерьмовое, – иронично заметила Люси.
   Пока я расставляла бокалы, Марино принес из холодильника шампанское.
   – И что же это за дерьмо? – спросила я.
   – С барж, которые подходят по реке Нансемонд, на берег выгружают ящики такого размера, что приходится использовать краны. Что там происходит, никто толком не знает. Только лоцманы часто видят по ночам костры, возможно ритуального характера. Местные утверждают, что постоянно слышат выстрелы и что на ферме убивают.
   Я пошла в гостиную, решив, что со стола уберу позже.
   – Я знаю, что в штате происходят убийства, но мне никогда не приходилось слышать, чтобы в связи с каким-либо из них упоминались неосионисты. Мне никогда не приходилось слышать, что они практикуют что-то оккультное. Я знаю только про экстремизм, в том числе политический. Что они вроде бы ненавидят Америку и, возможно, были бы счастливы создать свое собственное маленькое государство во главе с Хэндом. В качестве короля или даже бога. Или кем там они его считают.
   – Хочешь, чтобы я открыл эту бутылку? – спросил Мариино, держа в руках шампанское.
   – Новый год не будет ждать. А теперь давай начистоту. У Эддингса были связи с неосионистами?
   – Только в том смысле, что у него оказалась одна из их библий, как я тебе уже говорил. Ее я и нашел при обыске.
   – Это и есть то самое, что ты так не хотел мне показывать? – насмешливо взглянув на него, спросила я.
   – Не сегодня – это точно, – ответил Марино. – Меня больше беспокоило то, что Люси ее увидит, раз уж ты хочешь знать.
   Он выразительно посмотрел на мою племянницу.
   – Пит, – резонно возразила девушка, – ты вовсе не обязан меня защищать, хоть я и ценю твою заботу.
   Марино промолчал.
   – Что же это за библия? – поинтересовалась я.
   – Совсем не та, с которой ходят на службу в храм.
   – Сатанистская?
   – Нет, я бы так не сказал. Во всяком случае, она мало напоминает те, что мне доводилось видеть. В ней ничего не говорится о служении сатане, нет никакого символизма. Но это точно не та книга, которую стоит читать перед сном, – сказал он, снова взглянув на Люси.
   – А где она сейчас? – поинтересовалась я.
   Марино снял с горлышка фольгу и размотал проволоку. Пробка громко хлопнула, и он разлил шампанское так, как обычно разливал пиво – сильно наклоняя бокал, чтобы оно не пенилось.
   – Люси, не принесешь сюда мой портфель? Он там, в кухне, – попросил Марино, а когда она вышла, посмотрел на меня и заговорил, понизив голос: – Я бы не притащил ее сюда, если бы знал, что здесь будет твоя племянница.
   – Люси – взрослая женщина. Ради бога, она уже агент ФБР.
   – Ну-ну. Только у нее тоже иногда бывают срывы, и ты об этом прекрасно знаешь. Не надо бы ей смотреть на такую жуть. Говорю тебе: я сам прочитал ее только потому, что это необходимо по службе. Меня от нее просто колотит. Мне даже на службу в храм захотелось сходить. Ты когда-нибудь слышала от меня такое?
   Мне и вправду никогда прежде не приходилось слышать подобных слов от Марино. На душе снова стало тревожно. Люси переживала тяжелые времена, и это меня сильно пугало. Ее и раньше отличала психологическая нестабильность и стремление к саморазрушению.
   – Вряд ли у меня есть право ограждать ее от чего-либо, – ответила я, когда она вернулась в гостиную.
   – Надеюсь, вы здесь говорили не обо мне, – заметила моя племянница, вручая Марино портфель.
   – Так и есть, мы говорили о тебе, – ответил он, – и я не уверен, что тебе стоит на это смотреть.
   Замок щелкнул, и Марино открыл портфель.
   – Решай ты, – сказала Люси, остановив на мне спокойный взгляд. – Мне интересно, и я хотела бы хоть немного помочь в этом деле, если, конечно, смогу. Но могу и уйти, если ты решишь, что мне не следует на это смотреть.
   Странно, но я никак не могла найти выход из положения. Мое разрешение рассмотреть улику, пересилившее желание уберечь Люси от возможного негативного воздействия, было признанием профессиональных достижений девушки. Порывы ветра сотрясали оконные стекла, налетали на крышу и завывали, как бедные, неприкаянные души. Я подвинулась, освобождая место на диване.
   – Давай, садись рядом со мной. Мы посмотрим это вместе.
   Библия неосионистов называлась «Книга Хэнда», так как ее автор, по-видимому, почитался кем-то вроде бога и «скромно» назвал отпечатанный текст своим именем. Хорошо выделанная черная кожа переплета со следами капель, готический шрифт, китайская бумага…
   Больше часа, склонившись друг к другу, мы с Люси читали, пока Марино тревожно кружил по комнате, то подбрасывая дрова, то закуривая. Его беспокойство было таким же осязаемым, как и колеблющийся свет пламени.
   Подобно христианской Библии, в этой рукописи многое выражалось в иносказательной форме, в пророчествах и поговорках, благодаря которым текст приобретал более иллюстративный и самобытный характер. Из-за этого читать ее было довольно трудно. Ее страницы населяли персонажи и образы, проникавшие в самые отдаленные уголки мозга. «Книга», как мы начали называть ее в эти первые дни нового года, с непостижимой изысканностью описывала, как следует убивать и калечить, запугивать, промывать мозги и пытать. Отдельный раздел был посвящен обоснованию необходимости погромов и содержал иллюстрации, заставившие меня содрогнуться.
   Своей жестокостью все это напомнило мне времена инквизиции. И это вполне согласовалось с желанием неосионистов установить на земле эру новой инквизиции или что-то подобное.
   «Мы вступили в эпоху, когда все неверные должны быть изгнаны из наших рядов. Мы выполняем свою миссию, и наш голос должен звучать громко и ясно, подобно звону медных кимвал. Мы должны ощутить, как остывает на нашей обнаженной коже их жидкая кровь, когда искупаемся в ней, истребляя наших врагов. Мы должны следовать за нашим пророком к славе и даже к смерти», – писал Хэнд.
   Я читала и другие наставления, внимательно ознакомилась с главами, указывавшими на странную заинтересованность в ядерном и других видах топлива, способных изменить мировой баланс. Заканчивая читать Книгу, я ощутила ужасную тьму, окутавшую мое сознание и воцарившуюся в доме. Я чувствовала себя грязной и больной от одной лишь мысли о том, что среди нас могут оказаться люди, которым близки эти идеи.