Павел Корнев. Осквернитель

   – Поговори с ним насчет вознаграждения.
   – Охолодись, Себастьян! – нахмурился Николас Лаурай. – С каких это пор ты здесь распоряжаешься?
   – Разве теперь это не мое заведение? Ты его только что проиграл в карты, не забыл? – Я взял со стола собственную расписку на шесть тысяч крон и поднес уголок листа к пламени свечи. – Так получилось, ничего не поделаешь.
   – Но как же так? – пролепетал Николас, которого при этом известии едва не хватил удар.
   – Не переживай. – Я похлопал его по щеке и пообещал: – Позже мы это обсудим.
   Ори и Гастон принялись сгружать со стола золото; я передал Ленивцу купчую на «Янтарную русалку» и вышел на крыльцо, где уже стоял чем-то озадаченный Хмурый.
   – Мы упустили пахартцев, – сообщил он.
   – Как так? – невольно вырвалось у меня.
   – Не знаю. Никто не видел, как они выходили на улицу, внутри их тоже нет.
   Я нахмурился, потом махнул рукой:
   – Бесы с ними! Никуда от нас не денутся.
   – Найдем, – подтвердил Хмурый. – Суетные шибко, таких одно удовольствие ловить.
   – Все, иди, – отпустил я его и вернулся в «Янтарную русалку» переговорить с теперь уже бывшим владельцем заведения. Многие денежные мешки захаживали сюда исключительно из-за близкого знакомства с Николасом, и терять такую клиентуру не хотелось. Да и связи с окрестными стражниками дорогого стоили.
   Как на грех, Лаурай понимал это не хуже меня, и разговор затянулся до самой ночи. В итоге столковались о причитающейся ему четверти всех доходов, и цифра эта совершенно не устроила ни его, ни меня.
   Мешок Костей обычно говорил, что «компромисс – это когда недовольными остаются обе стороны», и на компромиссы никогда не шел. Из-за своей ненасытности и погорел. Я не такой, я предпочитал с людьми договариваться.
   До определенных пределов, разумеется, до определенных пределов…
   Как бы то ни было, по рукам мы ударили, и я отправился домой. Посетители к этому времени давно разошлись; ночной персонал переворачивал стулья и готовился к уборке заведения.
   Полумрак, ведра с грязной водой, тяжелый алкогольный дух – и ни следа недавнего великолепия. Будто в другом мире очутился.
   Я вышел на крыльцо «Янтарной русалки», по-хозяйски огляделся и махнул рукой Ори, давая знак подогнать карету. Спустился по запорошенным снегом ступеням и вдруг краем глаза уловил некую странность.
   Слишком густую тень? Снежную пелену? Туман?
   Задумываться не стал, на чистом наитии крутнулся на месте и выставил перед собой трость.
   Железный наконечник замер у лица невесть откуда возникшей пахартской девки.
   – Верни золото, – потребовала наглая полукровка.
   Двое смуглых громил с обнаженными тесаками начали расходиться в стороны, намереваясь взять меня в клещи, но я лишь улыбнулся.
   – Какое еще золото? Вы все проиграли.
   – Верни деньги! – будто не услышала меня девка. – Либо выкладывай десять тысяч, либо поплатишься за то, что святоши схватили человека, коему покровительствовал сам Ашну Черный, восьмой из владык Неба!
   – Расписка вас, полагаю, не устроит? – ухмыльнулся я, недоумевая, почему медлят Ори и Гастон. Боковым зрением попытался различить хоть что-либо кроме тумана, но всю улицу заволокло непроглядной серой пеленой.
   Или туман заполонил мою голову?
   Ведьма!
   – Не играй со мной! – оскалилась язычница. – Мне ничего не стоит вырвать из тебя твою жалкую душонку! Ты просто прах под ногами Владык!
   Я сунул трость под левую подмышку и примирительно выставил перед собой раскрытые ладони.
   – Спокойно! Думаю, мы способны уладить это маленькое недоразумение как подобает цивилизованным людям, так?
   – Довольно игры в слова! Не тяни время!
   – И в мыслях не было ничего такого, просто предлагаю обсудить снижение суммы, скажем, до семи тысяч. Иначе я останусь в убытке, а это неприемлемо по ряду объективных причин… – проникновенно выдал я и как бы невзначай поймал взглядом взгляд пахартской ведьмы.
   Заточенные в душе бесы взвыли в беззвучном экстазе, я стремительно подался к остолбеневшей на миг девке и сразу отпрянул на безопасное расстояние. Отпрянул – а та беззвучно осела на мостовую.
   Затянувший улицу туман начал быстро рассеиваться; язычники вскинули тесаки, но ничего сделать не успели.
   – Стоять! – заорал я и махнул зажатым в руке шилом, с трехгранного клинка которого сорвалась и упала в снег одинокая капля крови. – Стоять или девке конец!
   Бугаи заколебались, подарив мне возможность окончательно сбить их с толку.
   – У вашей подружки пробита селезенка! – Я указал на зажимавшую проколотый живот девицу, лицо которой сравнялось цветом со свежевыпавшим снегом, и предупредил: – Лечебница Святой Милости через три квартала, не уложитесь в четверть часа, ей конец!
   У раненой язычницы вырвался протяжный стон, и я не преминул заверить громил:
   – А полезете, одного точно положу! Тогда вам далеко не уйти!
   И – сработало! Пахартцы подхватили девчонку на руки и поволокли к выходу из переулка!
   А миг спустя до меня донесся удивленный возглас.
   – Святые угодники! – охнул Ори. – Что за бесовщина?!
   Нас разделяло не больше дюжины шагов, но охранник озадаченно вертел головой по сторонам.
   – Мастер Себастьян! – завопил он.
   – Глаза протри, – с деланым безразличием посоветовал я, спрятав шило в чехол на поясе.
   – Мастер! – только сейчас заметил меня телохранитель и рявкнул: – Гастон, ты там уснул, что ли?! Беса в печень! Шевелись давай!
   Сидевший на козлах крепыш взмахнул вожжами и подогнал к нам карету.
   – Извините, мастер, – смутился Гастон. – Задремал, видно. Далеко за полночь, вот и сморило…
   – Ерунда, – отмахнулся я, встал на подножку и попросил: – Ори, как отвезете меня, езжайте в пахартский квартал, передайте Хмурому, чтобы навестил лечебницу Святой Милости. И, прежде чем девку под пирс спустить, пусть голову отрежет. Он поймет.
   – Хорошо, мастер, – кивнул телохранитель, ничем не выказав своего удивления столь необычным приказом.
   Забравшись в карету, я откинулся на спинку сиденья и несколько раз глубоко вздохнул, успокаивая сбившееся дыхание и дожидаясь, пока утихнет лихорадочное сердцебиение. Случившееся просто не укладывалось в голове. Последний раз на меня покушались шесть лет назад, и вдруг – это. На эдаком пустяке едва не погорел!
   Святые угодники, простая пахартская ведьма своим мороком чуть душу из меня не вынула!
   Ну да никуда она не денется.
   Это мой город. Мой, а не каких-то залетных язычников.
 
   Это мой город – так я думал ровно до тех пор, пока не подъехал к ресторации. А вот там сразу вспомнил, что в этом пруду водятся рыбины покрупней и позубастей.
   На крыльце меня дожидался Джек Пратт.
   Он стоял с непокрытой головой, но нисколько не беспокоился из-за сыпавшегося с неба снега. И вид у него был – краше в гроб кладут.
   – Себастьян, – вздохнул рыжий пройдоха, когда я приблизился, – у меня серьезные неприятности, и ты должен мне помочь.
   – Именно – должен?
   – Боюсь, что так…

Часть вторая
Холодный металл

   Месяц Святого Фредерика Копьеносца
   Год 989-й от Великого Собора

1

   – Бесы! – выругался я.
   Бесы! По-другому и не скажешь.
   Когда посреди ночи к тебе является старый приятель с просьбой о помощи, нельзя просто взять и послать его куда подальше.
   Тем более если это и не просьба вовсе.
   – Идем! – махнул я рукой, поднялся в кабинет и первым делом налил нам выпить. Джек молча принял бокал, выхлебал двойную порцию яблочного бренди и огляделся, словно первый раз сюда попал.
   – Аскетично, – голосом полным скепсиса выдал он, усаживаясь в кресло.
   – Ты обстановку обсудить зашел, – поморщился я, – или о помощи попросить?
   – Аскетично, говорю, у тебя, – как заведенный заладил Пратт, достал кисет и принялся набивать трубку. – Стол, пара кресел, буфет. Несолидно как-то. Вот у меня кабинет – это кабинет!
   – Не имею обыкновения ночевать на работе, – оборвал я приятеля и повысил голос: – Ты чего приперся, Джек? Какого беса тебя посреди ночи принесло?
   – У меня проблемы, – объявил заместитель главы всесильной Охранки, будто это объясняло решительно все.
   – Ты уже говорил, – напомнил я.
   Джек затянулся, выдохнул к потолку струю пахучего дыма и потер переносицу.
   – Все плохо, Себастьян, – вздохнул он. – Все очень плохо.
   – Плохо насколько?
   – Меня и Готье отстранили от расследования.
   – Ожидаемо, – пожал я плечами и отпил бренди. – А ты чего ждал?
   – Да уж не этого, – поморщился Пратт. – Герцог Арно лично просил Якоба Ланье не раздувать скандал, но тот даже слушать ничего не стал. Представляешь? Ходят слухи, старик заручился поддержкой принца Августина, а того типа из Пурпурной палаты, что обнаружил тело, до сих пор так и не отпустили. Следователи надзорной коллегии допрашивают его уже вторые сутки.
   – Значит, появились зацепки, – решил я.
   Глава надзорной коллегии Якоб Ланье славился умением держать нос по ветру, и портить отношения с внучатым племянником его величества без веских на то оснований он бы точно не стал.
   – И кстати, – уставился я на приятеля, – а с чего бы это герцогу Арно опасаться огласки?
   – У Пурпурной палаты и без того репутация не самая лучшая, а тут еще это, – фыркнул Джек, потом встрепенулся: – Ты ведь не думаешь, что наконечники похитили с его ведома?
   – У его светлости репутация тоже не самая безупречная. А что касается наконечников… зачем они вообще кому-то могли понадобиться? О Высших ничего не слышно уже лет десять. Так какого беса?
   – А вдруг кто-то уцелел?
   Я в ответ лишь неопределенно поморщился.
   Если кто-то из Высших и таился все это время, для него нет абсолютно никакой разницы, сколько проклятых наконечников находится в распоряжении Стильга – дюжина, две или один-единственный. Ему в любом случае хватит. А втайне от всех собрать целую армию нечистых, как это некогда проделал Жнец, никому не по силам. Экзорцисты ордена Изгоняющих и экзекуторы «Пламенной Длани», обжегшись на молоке, теперь на воду дуют. Да и остальные службы не дремлют. Так зачем тогда заваривать эту кашу?
   – Казначейского ревизора отыскали? – прервал я затянувшееся молчание.
   – Нет, – мотнул головой Пратт и достал из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист писчей бумаги. – Но в загородном доме нашли тайник, а в саду были следы недавнего ритуала.
   – Вот как? – хмыкнул я, разворачивая опись обнаруженных в схроне вещей.
   Большую часть их составляли книги, и книги запрещенные, за чтение которых в Норвейме, а с недавних пор и в Драгарне, сразу отправляют на костер. Да и у нас по головке не гладят. А если и гладят, то исключительно раскаленным железом и никак иначе.
   Улика – весомей некуда, смущала лишь некоторая разношерстность собрания. И было совершенно непонятно, как расценит сей факт Ференц Ольтер. Решит он, что виной всему неразборчивость неофита, или заподозрит злой умысел истинных преступников, которые надергали с бору по сосенке и оставили эту сборную солянку в качестве доказательства вины.
   Лично я ставил на второе.
   – Если никто в виновности клерка не сомневается, – вернул я список приятелю, – то зачем ты здесь? Негоже заместителю главы Охранки якшаться с человеком столь сомнительной репутации.
   – Хватит! – не выдержал Джек и хлопнул ладонью по столу. – Если ты прав насчет подчиненного Готье…
   – Подчиненного Готье и твоего подчиненного тоже, – напомнил я.
   – Да, да, – страдальчески сморщился Пратт. – Так вот, если ты прав и Ольтер расколет этого засранца из Пурпурной палаты, мне даже гарнизон в каком-нибудь захолустье не доверят. Как бы самому в кутузке не оказаться…
   – И?
   – Отойдет расследование братьям-экзорцистам, и ты сможешь направить его в нужную сторону.
   – Возможно. Но все мои связи в ордене Изгоняющих – это отец Доминик, которого водишь в баню ты, а не я.
   – Ты – их официал, твоим словам доверия больше.
   – Думаешь?
   – Уверен, Себастьян. Я знаю отца Доминика, к тебе он прислушается.
   – Хорошо, – обреченно вздохнул я, не видя никакой возможности отказать приятелю в его просьбе, – попробую с ним переговорить. Но ничего не обещаю.
   – А ничего и не надо обещать. Просто поговори.
   Я покивал головой и задал вполне резонный в этой ситуации вопрос:
   – А мне что с того?
   Джека будто паралич разбил.
   – Ты… – после театральной паузы выдавил он из себя. – Да я для тебя всегда… А ты… Как ты только можешь, Себастьян, быть таким меркантильным? Неужели наша дружба для тебя ничего не значит?
   – Дай подумать… – Я уставился в потолок, потом перевел взгляд на приятеля и отрезал: – Нет, Джек, не в таком деле.
   – Чего ты хочешь?
   – Услуга за услугу.
   – Договорились.
   – Точно?
   – Точнее не бывает!
   Мы пожали друг другу руки, Джек допил бренди, поправил шейный платок и отошел к двери.
   – Жду от тебя хороших вестей, – уже оттуда предупредил он.
   – Проваливай, – прорычал я в ответ.
   Рыжий пройдоха не заставил себя просить дважды и отправился восвояси. Я встал у окна и, глядя в ночь, стал прикидывать, стоит ли овчинка выделки.
   По всему выходило, что ввязываться в эту историю слишком рискованно, но у меня было не так много друзей, чтобы ими разбрасываться. К тому же Джек и в самом деле мог оказаться полезен. Услуга за услугу, да?
   Это соображение в итоге и решило дело.
 
   Следующим днем на дворцовой площади оказалось неожиданно многолюдно. И пусть на головы зевакам с неба сыпались хлопья мокрого снега, а порывы резкого ветра так и развевали полы длинных плащей, никто и не думал расходиться. Наоборот, будто привлеченные светом ночника мотыльки, горожане понемногу стягивались к памятнику Святому Огюсту.
   От меня же все шарахались как бесы от ладана. Заслышат за спиной звон колокольцев, обернутся – и сразу, потупив взор, отходят в сторону, словно их застукали на чем-то непристойном.
   Точно ведь не почтить память герцога Гастре собрались, но тогда зачем?
   Я внимательно огляделся по сторонам, не заметил ничего подозрительного и неспешно двинулся дальше. Неспешно – не из-за опасения влипнуть в неприятности, просто подошвы не слишком удачных сапог так и скользили по обледенелой брусчатке площади.
   Как бы не растянуться на камнях, вот конфуз будет…
   Тут ветер изменил направление и до меня донесся хорошо поставленный голос уличного проповедника.
   – Скоро уже, совсем скоро грядет год тысячный от Великого Собора, время расплаты за грехи наши! Терпение Святых не безгранично, и спустятся они на землю, дабы собственноручно выжечь Скверну из душ людских! Покайтесь! Покайтесь и призовите покаяться родных и близких! Всякий грешник – это пособник Извечной Тьмы, слуга Осквернителя, чье поганое нутро вмещает в себя саму Бездну!
   Откуда появились парни в неприметных серых камзолах, честно говоря, не заметил. Вот еще рядом с проповедником никого не было, а миг спустя ему на голову накинули черный мешок, заломили руки за спину и втолкнули в споро подъехавшую карету.
   Зеваки только охнуть успели, а сотрудники Охранки уже укатили восвояси, словно их и не было вовсе. От дворцовых ворот к памятнику направился караул гвардейцев, и толпа начала стремительно редеть.
   Лихо проповедника скрутили, ничего не скажешь. И вовремя.
   Чернь хлебом не корми – дай страшные предсказания послушать. Говорят, на миру и смерть красна, а всем миром так и вовсе помирать не страшно. Отчасти приятно даже осознавать, что не один сдохнешь, а всем сразу конец придет.
   Наивные! Будто Святым есть какое-то дело до придуманного людьми летоисчисления. Там, наверху, что тысячный год, что девятьсот девяносто девятый – разницы никакой. И когда переполнится чаша терпения Их – не ведомо никому.
   Пути Святых неисповедимы, все так.
   Цокая по обледенелым камням набойками и позванивая серебряными колокольчиками, я обогнул центральные ворота дворцового комплекса, перешел по мосту через безымянный приток Эверя и свернул к служебному входу. Там снял правую перчатку, стянул с пальца перстень официала ордена Изгоняющих и позволил приданному гвардейцам брату-экзорцисту рассмотреть выбитый внутри серебряного ободка номер.
   – Проходите, – разрешил монах и отошел в будку сделать соответствующую запись в журнале регистрации, даже не поинтересовавшись целью моего визита.
   Главная резиденция ордена Изгоняющих издавна располагалась на территории дворцового комплекса, и появление здесь братьев-экзорцистов никого не удивляло. Как не удивляло и желание некоторых официалов скрыть от любопытных глаз свое лицо, благо устав ордена разрешал нам в исключительных случаях использовать одеяния братьев.
 
   Служебный кабинет отца Доминика ютился под лестницей и больше напоминал каморку уборщика или монашескую келью. Впрочем, аскезу хозяин этого помещения не исповедовал, и в самой комнатке было очень уютно, а через небольшое окошко по утрам сюда даже заглядывало солнце.
   – Простите меня, отец, ибо я согрешил, – проходя внутрь, глухо произнес я.
   Отец Доминик оторвался от раскрытой книги, на миг недоуменно сдвинул брови, а потом басовито расхохотался.
   – Заходи, Себастьян! – разрешил он, отсмеявшись. – Отличная шутка. Повеселил старика.
   Я снял шляпу, широкие поля которой покрывала настоящая корка заледенелого снега, повесил ее на вбитый в стену крюк, пристроил рядом плащ, и на полу под ними моментально растеклась лужа.
   – Не обращай внимания, – успокоил меня отец Доминик, поднялся из-за стола и подошел к растопленному камину. – Проходи, проходи. Не стой в дверях.
   Росту хозяин кабинета был невысокого и едва доставал лысой макушкой мне до середины груди, при этом отличался изрядной упитанностью и нисколько не походил на человека, отвечавшего в ордене за сотрудничество с королевской тайной службой. Он и на обычного экзорциста похож не был, скорее напоминал развеселого монаха из какой-нибудь провинциальной обители.
   Я уселся на табурет и вытянул к камину озябшие руки; отец Доминик всучил мне кружку с горячим вином, после наполнил из подвешенной над огнем закопченной посудины собственный кубок, осторожно отхлебнул и спросил:
   – Позволь поинтересоваться, какие неотложные дела заставили тебя покинуть дом в столь ненастную погоду?
   Не зная, с чего начать, я сделал глоток подогретого с медом и пахартскими специями вина, шумно выдохнул и улыбнулся:
   – Какие дела? Как обычно – грустные и ужасные. Именно так. Грустные и ужасные.
   – Так поведай о них, облегчи душу, – попросил хозяин каморки, и на его круглом лице появилось выражение нешуточной заинтересованности. Насквозь фальшивое, само собой.
   – Пропажа наконечников из хранилища казначейства, – напрямик озвучил я цель своего визита.
   – Вот уж действительно происшествие грустное и ужасное, – печально заключил отец Доминик. – Но ты ведь уже передал следователям свой отчет, – как бы невзначай уточнил он. – Что же тебя беспокоит?
   Я отпил обжигающего напитка и в свою очередь поинтересовался:
   – Вам не кажется, что в сложившейся ситуации расследование должен вести орден?
   – Возможно, возможно, – покивал куратор, после чего в глубокой задумчивости потер подбородок и смежил веки: – И, поскольку компетентных следователей у ордена немного, полагаю, ты вызовешься помочь?
   – Разумеется!
   – Какой тебе в том интерес? – От образа добренького толстячка не осталось и следа, вопрос был задан голосом жестким и требовательным. Будто на уроке в семинарии, где отец Доминик преподавал, попутно высматривая для вербовщиков королевской тайной службы смышленых послушников.
   – Мне? – хмыкнул я. – Не нравится мне это дело, так скажу. И хочу разобраться в нем, прежде чем меня попытаются сделать козлом отпущения. Вне ордена мало кто знает о свойствах проклятого металла столько, сколько знаю я.
   – Все так, все так, – вновь кивнул куратор. – Случившееся и в самом деле взволновало всех, и вне зависимости от того, насколько ты сейчас со мной откровенен, взять расследование в свои руки в интересах ордена…
   – Но? – уловил я в этих словах некую недосказанность.
   – Но принять подобное решение может лишь его преосвященство, – вздохнул отец Доминик, – а наш нынешний поводырь полагает главным предназначением ордена заботу о чистоте душ людских, обслуживание же интересов Короны представляется ему делом неприглядным.
   – С его предшественником таких проблем никогда не возникало.
   – Жизнь в Драгарне наложила на его преосвященство свой отпечаток, – признал монах. – С другой стороны, проклятые наконечники – это наша ноша, и недостойно перекладывать на мирян заботу об Извечной Тьме, облаченной в металл. Посему я незамедлительно переговорю на этот счет с секретарем его преосвященства.
   – Прямо сейчас? – удивился я, когда отец Доминик направился на выход.
   – А смысл откладывать дело столь важное, сколь и неприятное? – пожал тот пухлыми плечами и предупредил: – Скоро вернусь.
   Но вернулся он нескоро. И вернулся донельзя озадаченным.
   – Что-то случилось? – забеспокоился я. – Как сходили?
   – Хорошо сходил, – успокоил меня отец Доминик.
   – И что решили?
   – Завтра в полдень тебя вызывают на аудиенцию к его преосвященству.
   – Вот как? – поразился я. – Зачем?
   Брат-экзорцист только руками развел.
   – Какова вероятность принятия положительного решения?
   – Об этом ведают только Святые, – честно признался отец Доминик.
   – Пути Святых неисповедимы, – в который уже раз за последнее время припомнилось мне.
   Куратор допил остававшееся в своем кубке вино и вдруг спросил:
   – Давно видел Леопольда?
   Леопольдом звали привезенного мной из Довласа сына Ричарда Йорка – ныне покойного капитана тамошней Гвардии. Долгие годы жизнь в Ричарде поддерживала одна лишь Скверна, и потому его отпрыск обладал врожденной восприимчивостью к потустороннему. У мальчишки были все задатки, чтобы стать необычайно сильным экзорцистом, и сейчас он проходил обучение в семинарии ордена, где за ним и присматривал отец Доминик.
   – На той декаде к ним заходил, – припомнил я. – А что?
   – Последние дни он какой-то сам не свой, – поведал мне брат-экзорцист. – Рассеянный, раздражительный. На занятиях, такое впечатление, витает в облаках…
   – Может, влюбился? – предположил я. – Четырнадцать лет парню.
   – Может, и влюбился, – не стал спорить отец Доминик. – Но ты все же поговори с ним, хорошо?
   – Прямо сейчас и зайду, – решил я, натягивая сырой и холодный плащ. – Значит, завтра в полдень?
   – Именно так.
   – Тогда увидимся.
   Я попрощался с собеседником и покинул жарко натопленную комнатушку. А только вышел на улицу, и стылый ветер немедленно швырнул в лицо хлопья мокрого снега.
   Да уж, разгулялась непогода…
   Перед тем как отправиться в гости к Берте, я привычно уже заглянул переодеться в странноприимный дом, но на этот раз одеяние экзорциста оставлять там не стал, а запихнул во вместительный дорожный саквояж и прихватил с собой. После перебрался с балкончика черного хода на широкий карниз «Королевского ключника», влез в свой номер и, решив лишний раз не светиться на людях, покинул гостиницу через крытую галерею.
   В такую погоду проще простого на хвост шпика посадить; стоит поберечься. Особенно если это ничего не стоит…
   Усмехнувшись нечаянному каламбуру, я поднял ворот плаща и зашагал по безлюдной улице. Все ж умные, все давно забились кто куда, лишь бы не мерзнуть, один я за компанию с паранойей круги по переулкам нарезаю, даже зимнее ненастье не помеха. Нет бы извозчика поймать…
   Отмахнувшись от невесть с чего нахлынувшей жалости к самому себе, я свернул в арку, срезал через уютный дворик и вышел прямиком на набережную Эверя. Студеный ветер с реки едва не сбивал с ног, пришлось пригнуться и чуть ли не бегом взбежать на мост. И там, уже на середине реки я вдруг поймал себя на желании перегнуться через каменное ограждение и посмотреть в черную воду.
   Посмотреть, а быть может, подобно бесследно исчезавшим в реке снежинкам, ухнуть вниз и уйти на манившее безмятежным забытьем дно…
   Приступ скрутил неожиданно сильно; приступ злой, неурочный и насквозь неправильный.
   Скрипнув зубами, я опустился на одно колено и сунул за пазуху ладонь, словно в попытке удержать на месте то ли душу, то ли сердце.
   Бездна, Бездна, я не твой!
   Только начал бормотать короткую молитву, – и нечистые сразу отступили, затаились в ожидании нового удобного случая завладеть душой. Бесы прекрасно знали, что рано или поздно отыграются за все.
   Рано или поздно – да, но не сейчас.
   С усилием распрямившись, я переложил саквояж в левую руку и поспешил от греха подальше поскорее убраться с моста. Глубокая вода и зеркала действовали на меня угнетающе.
   Дальше особо блуждать в незаметно подкравшихся потемках не пришлось. Только свернул с набережной – и впереди немедленно замаячила крыша аккуратного двухэтажного домика Берты, который так приглянулся девушке, что она даже слышать ничего не хотела о переселении в другое жилье. Впрочем, для того, кто большую часть жизни колесил в цирковых фургонах, за настоящий дворец мог сойти и этот скромный особняк.