Страница:
19 сентября следствие вдруг получило новый импульс. Объявилась важная свидетельница.
– Ваше имя? – спросил инспектор Гуйеметт.
– Тереза Ноель.
– Профессия?
– Официантка. Я помолвлена с братом Маргерит Питр. Он живет на улице Монсеньер-Говро. Утром в квартиру пришел старый знакомый Маргерит Питр, Альбер Гай, принес газету «Канада» со статьей о катастрофе самолета и прочитал ей ту часть, где было написано о неизвестной женщине, которая привезла в аэропорт посылку со взрывным устройством. Намекнул ей, что она знает, о чем идет речь, дал ей коробку с какими-то таблетками и сказал, что для нее было бы лучше всего их принять. Тогда она обрела бы покой.
– Вы при этом присутствовали?
– Нет, господин инспектор.
– Откуда же вам это известно?
– От брата Питр.
– Он присутствовал при разговоре?
– Нет, но когда вернулся домой, то его сестра уже отравилась. Она ему все рассказала. Он вызвал врача, который отвез ее в больницу.
– Выходит, Маргерит Питр в больнице? – удивился инспектор Белек.
Ему было непонятно, как она незаметно могла пройти мимо полицейских, следивших за домом.
– Нет, она еще не в больнице. Не нашли для нее свободную койку. Ее отвезут завтра утром.
– В какую больницу?
– Л'Енфант-Жюсю-хоспитал.
С самого утра они были наготове. Инспектор Белек направил на улицу Монсеньер-Говро подкрепление. Во второй машине находился таксист Пелетье. Около девяти перед домом остановилось такси. Не прошло и пяти минут, как в дверях показалась Маргерит Питр, поддерживаемая двумя мужчинами.
– Ну что, Пелетье? – спросил инспектор Белек.
– Это она, инспектор. Точно она.
Один этап расследования завершился. Инспектор оставил в коридоре больницы перед палатой Питр своего человека, а директор больницы получил приказ уведомить полицию, когда ее выпишут. У инспектора Белека теперь было обоснование, чтобы задержать подозреваемую. Дело в том, что в Канаде попытка совершить самоубийство наказуема. Из больницы ее выписали 23 сентябрями в тот же день инспекторы Белек и Гуйеметт начали ее допрашивать.
– Вы признаетесь, что в аэропорту «Ансьян Лоретт» вы передали авиапочтой посылку, в которой находилось взрывное устройство.
– Нет, ничего такого я не совершала.
– Вынуждены предупредить, что против вас есть улики. Сознайтесь.
– Я ничего не знаю.
– Есть также свидетель, – сказал инспектор Гуйеметт и кивнул дежурному. – Приведите его.
Когда зашел таксист Пелетье и заявил, что действительно вез Маргерит Питр с подозрительной коробкой в аэропорт, допрашиваемая упала в обморок. Через минуту она призналась. Это было отнюдь не искреннее признание, однако она не смогла долго выкручиваться.
– Да, я передала в аэропорту эту посылку, – сказала она.
– Что было внутри?
– Это мне неизвестно. На вокзале Пале мне повстречался какой-то неизвестный мужчина. Он сказал, что через несколько минут отправляется его поезд и он не успевает заехать с посылкой в аэропорт. Дал мне тридцать долларов и попросил отвезти посылку вместо него. Тридцать долларов для меня – это тридцать долларов. Я заработала их за час.
– Этого человека вы раньше, разумеется, никогда не видели.
– Да, господин инспектор. Никогда.
– Хорошо. Начнем с другого конца. Говорит ли вам что-нибудь имя Альбер Гай?
Она запнулась. Смотрела куда-то в пространство. Подбородок у нее трясся. Она долго принимала решение, а Белек и Гуйеметт терпеливо ждали.
– Да, мы работали вместе на военном складе, – сказала она. По лбу у нее стекал пот. – И когда-то я для него находила покупателей. Дело в том, что он продавал часы и бижутерию. Поэтому я иногда подбрасывала ему кого-нибудь из посетителей. Я должна была как-то подрабатывать. Денег, которые я получала, работая официанткой, мне не хватало. И Гай мне одалживал. Когда он позвонил и сказал, чтобы я пришла утром на вокзал Пал б, так как для меня есть дело, я была должна ему шестьсот долларов.
– Вы пошли, и он передал вам посылку, с которой вы отправились в аэропорт.
– Да.
– Вы знали, что было в посылке?
– Какая-то статуэтка. Я взяла эту коробку и поехала. Вынуждена была подчиниться.
– Вы знаете девушку, которую зовут Николь Кот?
– Он шантажировал меня. И с этой девушкой тоже. Я вынуждена была оставить ее у себя, а он приходил с ней переспать. Ее фамилия не Кот, а Робитэй. Мари-Анж Робитэй. Она убежала из дома и спряталась в моей квартире. Что мне оставалось делать, если я была у него в руках?
– Где вы жили?
– На улице Ришелье.
– Вы знаете, что нарушили закон о сводничестве?
– Как это?
– Кроме того, эта девушка была несовершеннолетней.
– Да-да, ей было шестнадцать. Но выглядела она старше. Она быстро повзрослела и все время хотела заниматься любовью. Едва Гай появлялся на пороге – как она уже тащила его в постель.
– А что он сказал вам о посылке?
– Ничего. Только то, что она должна быть до конца недели у заказчика в Бе-Комо.
– И вы поверили, что он посылает статуэтку?
– А почему бы и нет? Он часто имел дело с предметами старины.
– Вы знали, что на этом самолете полетит его жена Рита?
– Нет, это мне не было известно. Об этом я узнала уже из газет после катастрофы.
Бледная и мокрая от пота, с лицом, напоминавшим творог, и глазами, наполовину закрытыми тяжелыми ресницами, она ерзала на стуле и взволнованно постукивала пальцами. Потом достала из сумочки замызганный носовой платок, громко высморкалась и сердито воскликнула:
– Альбер – дрянь, страшная дрянь! Он обращался со мной, как с вещью. Я понимала, что я его вечная должница, но он использовал это в ужасных целях. Когда в газетах появилось это злополучное сообщение, он пришел ко мне домой, разложил на столе газетенку «Канада», и знаете, что сказал? Его слова я передам дословно: «Ты, стерва, – кричал он на меня, – кому ты дала ту коробку, кому ты ее одолжила, кто мог в нее положить взрывное устройство?»
Такая свинья. Он ходил от стены к стене, как полицейский, и выкрикивал, что я за это отвечу, что меня найдут и вообще, лучше было бы, если бы я покончила жизнь самоубийством. Он бросил на стол упаковку с таблетками и хлопнул дверью. Мне было дурно, поверьте, меня три раза вырвало. Было ясно, что он бросил меня на произвол судьбы. И что это он взорвал самолет, чтобы избавиться от жены. А что было делать мне? Я знала, что он все свалит на меня, поэтому выпила все пилюли. Но домой пришел брат и вызвал врача.
При дальнейшем расследовании удалось установить, что незадолго до того, 16 сентября, Гай приказал, чтобы она отправилась за Мари-Анж Робитэй и привела ее к себе домой. Затем объяснялся с ней. Толстая Питр услышала часть их беседы.
– Он снова врал. Как и всегда. Медовые речи, затем сделал совсем другое. Но тогда он сказал ей, что все уже приготовил, и как только ей исполнится двадцать один год, они поженятся. Я ничего не понимала тогда, и мне казалось странно, что он возьмет и разведется.
Она вытерла лоб и затылок, глубоко вздохнула, словно была рада, что все уже позади. Ей стало легче. Но глаза у нее все еще бегали, словно она ожидала беды. Инспектор Белек наблюдал за ней. Он не верил ей, но знал, что она сама должна решиться. Минуту он ни. о чем не спрашивал Питр, оставив ее наедине со своими мыслями. Она не долго выдержала душевные терзания. Ее решимость наконец окрепла, и она стала рассказывать:
– Это случилось 13 августа. Несчастливое тринадцатое число. Пришел Гай, остановился у двери. Он усмехался. Я знала эту его ехидную ухмылку и понимала, что ничего хорошего она мне не предвещает. Он показал все мои расписки и пообещал их уничтожить, когда я окажу ему любезность. Он сказал «любезность», вы понимаете – «любезность»! У него, мол, есть подруга, некая Кот… Он даже не удосужился придумать ей какое-нибудь необычное имя. И у этой Кот в Ривьер-о-Пен есть ферма. Для выкорчевки деревьев ей нужен динамит. Так везде делают. Он, мол, пообещал этой Кот, что поможет ей и вышлет или привезет динамит, точно я уже не помню.
– Вы обещали помочь? – спросил инспектор Гуйеметт.
– А что мне оставалось делать? Он сказал, что ему никто не продаст динамит, и это была правда. Он вспомнил, что когда-то я рассказывала ему о своей знакомой, которая гуляет с продавцом товаров для земляных работ. Вот он, вероятно, и мог бы нам помочь.
– Вы действительно знали этого человека?
– Тогда еще нет.
– Как зовут вашу знакомую?
– Паран.
– А продавца?
– Леопольд Жиро.
– Где он работал?
– В фирме «Самсон и сыновья».
– Вы вместе пошли к нему?
– Да. Госпожа Паран представила меня, как владелицу фермы, Кот. Потом она говорила, говорила и наконец убедила своего приятеля., что у меня есть служебное разрешение для покупки динамита, но я забыла его дома и уже не буду возвращаться в такую даль. Он записал имя и адрес, естественно, вымышленные, продал мне десять фунтов динамитных зарядов и девятнадцать капсюлей. При получении я расписалась как Кот, сунула покупку в сумку и вечером передала динамит Гаю. Он пришел за ним в ресторан, в котором я работала. Но Гай – подонок, я уже вам это говорила. Он сказал, что забыл мои расписки дома. И сказал об этом только тогда, когда сумка с динамитом была у него в руках.
– Доставьте мадам Паран, – сказал инспектор Белек де
журному полицейскому, когда закончил допрос Маргерит Питр.
Госпожа Паран действительно сначала ничего не знала и не имела ни малейшего представления, в каком деле ее попросили выступить посредником. Однако когда она узнала из газет о катастрофе и попытке самоубийства Маргерит Питр, то стала обо всем догадываться. Но женщина не нашла в себе смелости пойти в полицию и все рассказать.
Торговец Леопольд Жиро рассказал следующее:
– Я продал ей динамит Д-1 и капсюли в медных оболочках. Понимаю, что не должен был этого делать, но разве могло мне что-нибудь подобное прийти в голову? Знаете, сколько я их продаю переселенцам с севера? Каждый старается выкорчевать лес и расширить свое поле. Все корчуют пни динамитными шашками. Это обычное дело…
Инспектор Белек отправил сообщение в Монреаль, и оба эксперта – Пепен и Пекле подтвердили, что среди обломков они обнаружили какие-то остатки, похожие на объединенные динамитные заряды с медными капсюлями. Наконец у Белека и Гуйеметта было достаточно улик, чтобы получить ордер на арест Альбера Гая. В одиннадцать часов вечера 23 сентября его арестовали в доме его матери в Лимуале. Он не был похож ни на убийцу, ни на донжуана. Тощий, невзрачный, тридцатидвухлетний зазнайка, вероятно, еще веривший в то, что полиция ни в чем не сможет его уличить. Ведь он так ловко все провернул, что вина должна упасть на других.
Его обвинили в массовом убийстве, в том, что при посредничестве Маргерит Питр он подложил в самолет мину с часовым механизмом, чтобы избавиться от своей нелюбимой жены. При этом погибли еще двадцать два невинных пассажира, в том числе четверо детей, три члена экипажа и стюардесса.
– Ничего подобного я не совершил, – упрямо повторял он.
– Маргерит Питр созналась, нам все известно.
– Маргерит Питр может говорить все что ей вздумается. Я не знаю ни о каком убийстве, никакой посылки я не видел и не знаю, почему мне надо было склонять ее к самоубийству. Все, что она вам рассказала – сказки. Я не имею к этому никакого отношения.
– Но ведь Маргерит Питр ваша хорошая знакомая? – спросил инспектор Белек.
– Хорошая или нет, но мы знаем друг друга уже не один год. Она работала на меня, продавала всякую мелочь. А ее брат, инвалид в коляске, ремонтировал мне часы. Это все. Больше с этой семьей у меня не было ничего общего.
– Вас с ней связывало как минимум еще одно дело, – сказал инспектор Гуйеметт.
– Какое же? – спросил Гай.
– Ваша маленькая любовная тайна. Или вы станете утверждать, что не знаете, кто такая Мари-Анж Робитэй или Николь Кот?
– Зачем мне это отрицать? Я влюбился. Это может с каждым случиться. И я это не скрывал. И жена знала об этом. Однако когда случилась эта история с самолетом, все между нами уже было кончено. Спросите кого хотите – жена знала об этом. Мало того, что она трагически погибла, так мы еще остались одни с дочерью.
Хорошо взвешенные ответы на вопросы следователей. Этот худощавый молодой человек вел себя как первоклассный актер. Свою роль несчастного вдовца он играл безошибочно. Но ведь была еще Мари-Анж Робитэй. Пришла, села напротив инспектора Белека, отбросила со лба челку и стала исповедоваться, словно давно ждала удобного случая.
– Мы встретились в дансинге в 1947 году. Я была сумасшедшей девчонкой. Ничто меня не интересовало, я отрицала все и вся, страшно скучала и не могла терпеть родителей, которые постоянно мне что-то запрещали и лезли со своими советами. Я бредила высшим светом, который знала из кинофильмов. Любой ценой я хотела добиться перемен. Наша жизнь в Лоу-эр-Таун казалась мне хуже тюремной. Сначала мы танцевали, затем сидели вдвоем за столиком, и Берт рассказывал мне о себе. Ювелир! Тогда он мне казался сказочным принцем. Он умел прекрасно рассказывать, был очень нежен, взял меня за руку, догладил, и я затрепетала. Понимаете, у меня еще не было парня. Он был первый.
– Вам не показалось, что он для вас слишком старый? – спросил инспектор Белек.
– Или что вы для него слишком молоды? – добавил Гуйеметт.
– Нет, это не играло никакой роли. Он мне нравился. Он рассказывал о своем деле, своей жизни и научил меня заниматься любовью. Я просто не могла без него. Хотела его снова и снова.
– Вам, наверное, было известно, что он женат?
– Берт сказал мне об этом. Но сказал также, что разведется, и мы уедем. Он показал мне свой магазинчик, и я поняла, что Берт не миллионер, что его магазинчик не многого стоит. Но я его любила как никого на свете. Поэтому однажды я привела его домой. Хотела показать его родителям. Это было ужасно. Я представила его как Роджерса Ангерза, а когда мне влетело от отца, то я убежала из дома, уехала в Монреаль, а потом снимала комнату у Маргерит Питр. Но жена Берта узнала обо всем. Она застала нас и написала моим родителям, что Роджерс Ангерз – ее муж и что зовут его Альбер Гай.
– Однако вы остались?
– Я скрывалась. Боялась суда для несовершеннолетних. Меня бы посадили в тюрьму, в лучшем случае в исправительную колонию. Поэтому я целые месяцы не выходила на улицу, все ждала, когда за мной приедет Берт.
– Почему же вы не одумались? Разве о такой жизни вы мечтали?
– Я поняла это. Это продолжалось довольно долго, но я осознала безвыходность положения, в котором оказалась. Одолжила пятьдесят долларов и уехала в Монреаль. Оттуда позвонила родителям – спросила, могу ли я вернуться домой. Но он меня догнал. Сел в машину и обогнал мой поезд. В прямом смысле вытащил меня на вокзале из вагона и отвез назад в Квебек.
– И вы продолжали жить с ним?
– Да. Как и раньше. До самого мая 1949 года. В маленькой комнатке на улице Святой Анжелы.
– Альбер Гай навещал вас?
– Не очень часто. У него не было времени и денег на билет. Я вынуждена была ждать его долгие дни и ночи. Ужасно скучала. Совсем не выходила на улицу.
– Такая жизнь не могла вам понравиться. Ведь вы еще так молоды…
– Мне все это действовало на нервы. Я не знала, что предпринять. Однажды я решила, что пойду и отдамся в руки правосудия.
– Но не пошла.
– Пошла. Берт догнал меня и отвез в Гавр-Сент-Пьер. На этот раз он торжественно пообещал, что разведется.
– Где вы жили, госпожа Робитэй?
– В грязном, очень грязном отеле. Назвалась госпожой Гай. Но не могла там выдержать.
Гавр-Сент-Пьер – рыбацкий городок на побережье, удаленный от Квебека на добрую тысячу километров. В 1949 году здесь проживало около тысячи переселенцев. Жизнь здесь равнялась изгнанию. Не удивительно, что Гай не часто там появлялся и что Мари-Анж не смогла там долго выдержать.
– Я продала пишущую машинку и на эти деньги купила билет в Квебек. Но он снова меня нашел и отвез в Сет-Йль. Это немного ближе к цивилизации, но тоже ужасный городок. Представьте себе рыбачью пристань и около трех тысяч переселенцев. Я решила покончить с этим. Вернулась домой к родителям и нашла место в «Монте-Карло».
– Однако Альбер Гай и там вас отыскал.
– Нашел. Вы же знаете об этом. Схватил меня на улице, не хотел отпускать, говорил, что покончит с собой, если я не вернусь к нему. Потом вошел за мной в помещение, а я вызвала полицию, и его забрали.
– Это случилось 23 августа.
– Этого я уже не помню. Когда его отпустили, он снова пришел ко мне – просил, угрожал, рассказывал о большой любви, говорил, что готов на все, чтобы я вернулась. Я снова потеряла голову и поехала с ним в Монреаль.
– Вы снова жили с ним? – спросил инспектор Белек.
– Всего несколько дней. Потом отрезвела. Собралась и поехала к родителям. Он писал каждый день. Обещал, угрожал и в каждом письме заверял, что это не будет долго продолжаться и что мы всегда будем вместе.
– После этого вы с ним не виделись?
– Только один раз. На квартире Маргерит Питр.
– Когда это было?
– После катастрофы.
– Что он вам сказал?
– Вы же знаете. То же самое, что вам сообщила Питр. Что наконец он свободен.
– А вы?
– Сказала, что между нами все кончено.
– Как он это воспринял?
– Не хотел этому верить. Думал, что я шучу.
– Вы знали о его замысле? Рассказывал ли он вам что-нибудь о своем плане?
– Нет. Я ничего не знала.
Женеро Руст был беден. Прикованный к своей инвалидной коляске он ездил в грязной, плохо освещенной мастерской от столика к плите, на которой подогревал себе еду. Его магазин на улице Святого Франсуа походил скорее на берлогу, чем на мастерскую и квартиру. Задняя комната выглядела еще хуже. Разбитый диван, потрепанное стеганое одеяло, довоенное радио и затхлый воздух. Он был ворчлив, обижен, сердит на весь мир, и в каждой его фразе сквозила ненависть ко всем здоровым людям.
– Вы знаете Альбера Гая? – спросил инспектор Белек.
– Да. А что?
– Вы встречаетесь с ним?
– Встречаюсь? Не встречаюсь. Раз в неделю он приходит сюда и приносит в починку часы. Потом за ними приходит. А что вам от меня надо? Говорите прямо, что вы от меня хотите. Я догадываюсь, в чем дело, читал об этом в газетах.
Он даже не отвернулся от рабочего стола. Лупа у правого глаза, в руке пинцет. С самого начала было видно, что он не любит Альбера Гая. Он говорил медленно, но рассказывал сам. Инспектору Белеку не надо было его ни о чем спрашивать.
– Вы только послушайте. Моя сестра порядочная и благо нравная женщина. И ее муж, Питр, тоже. Но она глупа и доверчива. Я знаю, что она вам сказала, читал в газете. Но если вы думаете, что она поделилась со мной какой-нибудь долей тайны, то ошибаетесь. Единственное, что могло бы вас заинтересовать, заключается в следующем. Это было где-то 20 августа. Гай пришел, как обычно, с часами и спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто разбирается в динамите. Он заявил, что купил в Сет-Иле участок, собирается выкорчевывать пни при помощи динамита. Я вспомнил одного клиента, его звали Овид Коте, он был из Чарлисбурга. Работал подрывником на строительстве дорог. Вы не поверите, это было случайностью, но в ту же самую минуту кто-то постучал в дверь и оказалось, что это Коте пришел с поломанным будильником. Тогда я их познакомил.
– А что было дальше?
– Ничего. Они ушли. Я не ясновидящий, чтобы знать, о чем они разговаривали.
– Вы часовщик, господин Руст, – осторожно начал инспектор Белек. – Во взрывных устройствах иногда используют часовой механизм. Не делали ли вы что-нибудь подобное?
– Делал. Для Гая. Где-то в начале сентября. Он пришел со старым будильником и попросил сделать ему в циферблате дырку. Точно под двенадцатью.
– Он сказал вам зачем?
– Да. Сказал, что хочет взорвать тот динамит.
– А что было дальше?
– Ничего. Он ушел. А примерно через неделю взорвался самолет.
Следователи обычно с некоторым недоверием относятся к болтливым свидетелям, а Женеро Руст говорил очень много. Это можно было объяснить двумя причинами. Или у него не чиста совесть, и он хочет свалить вину на кого-нибудь другого, или хочет отвлечь внимание от главных фактов. Было проверено, что в Чарлисбурге действительно живет Овид Коте, что он приходил в часовую мастерскую, где познакомился с Альбером Гаем, говорил с ним о взрывчатке и предостерегал, чтобы и не думал сам взрывать, а то в лучшем случае окажется в больнице. Что это? Часть правды, которую Женеро Руст использовал в игре, чтобы скрыть большую ложь, или он действительно не был ни в чем замешан? Инспектор Гуйеметт не верил в случайные совпадения и решил продолжать расследование.
Полицейские получили разрешение на обыск и обшарили часовую мастерскую Руста и его грязное логово. Пригласили на помощь научных сотрудников криминальной лаборатории Фран-шера Пепена и Бернарда Пекле, но не обнаружили ничего достойного внимания. Только кусок старого гофрированного картона. Он был грязный, с многочисленными темными пятнами.
Пепен и Пекле отправились с этим куском картона в Монреаль, чтобы исследовать его в лаборатории. И вскоре многое прояснилось.
– Ну вот, господа, прошу внимания, – сказал Франшер Пепен, когда вернулся в Квебек. – Часовщик отнюдь не тот невинный агнец, каким прикидывается. В своей мастерской он изготовил и даже испытал, что точно установлено, взрывное устройство для мины. В качестве глушителя он использовал гофрированный картон, чтобы капсюли не разлетелись у него по мастерской. Мы провели в лаборатории точно такие же испытания, взорвали капсюли в гофрированном картоне, и анализы однозначно подтверждают, что остатки на картоне имеют идентичный химический состав. Можно с уверенностью сказать, что Руст испытал в своей мастерской капсюли, а затем, вероятно, собрал часовой механизм, при помощи которого был произведен взрыв.
Они собрались и поехали в мастерскую Руста. На этот раз их беседа не была долгой. Часовщик признался во всем.
– Боялся вам об этом сказать, потому что вы решили бы, что я причастен к взрыву самолета. Я действительно сделал Гаю часовой механизм с включателем. Он принес мне все, положил на стол и сказал, чтобы я собрал и испробовал. Капсюли тоже принес. Но все время повторял, что это надо для выкорчевки пней.
– И вы ему поверили. Часовой механизм для выкорчевки пней!
– А почему бы и нет, инспектор? Он боялся, как бы его не ранило. Хотел иметь возможность уйти подальше, прежде чем раздастся взрыв.
– Значит, пни?
– Конечно.
– А что об этом вы думаете теперь?
– Когда случилась трагедия с самолетом, то он появился у меня в мастерской и сказал: «Смотри, Руст, если что-нибудь сболтнешь полиции, то сразу отправишься в ад. Я об этом позабочусь!»
Альбер Гай даже под тяжестью этих свидетельств не сознался.
Не признался в массовом убийстве и 23 февраля 1950 года перед судьей Севиньи и двенадцатью присяжными. Он упорно утверждал, что невиновен, даже тогда, когда улики говорили об обратном. Присяжные советовались всего семнадцать минут. Единогласно Альбер Гай был признан виновным. Согласно канадским законам он был приговорен к смертной казни.
Его отвезли в тюрьму Бордо недалеко от Монреаля и посадили в камеру смертников. Только там, перед самой казнью, он написал признание на четырнадцати страницах. Он обвинил Мар-герит Питр и ее брата Женеро Руста, которые якобы с ним вместе за вознаграждение и по корыстным мотивам подготовили взрыв самолета DC-3. 12 января 1951 года он окончил свою жизнь на виселице. Женеро Руст был казнен в 1952 году, а Маргерит Питр – год спустя. Еще долго после этого говорили, что расследование массового убийства пассажиров из-за несовершеннолетней любовницы стало одним из самых громких дел в истории канадской криминалистики.
БЕЗУМНЫЙ ИЗБАВИТЕЛЬ
– Ваше имя? – спросил инспектор Гуйеметт.
– Тереза Ноель.
– Профессия?
– Официантка. Я помолвлена с братом Маргерит Питр. Он живет на улице Монсеньер-Говро. Утром в квартиру пришел старый знакомый Маргерит Питр, Альбер Гай, принес газету «Канада» со статьей о катастрофе самолета и прочитал ей ту часть, где было написано о неизвестной женщине, которая привезла в аэропорт посылку со взрывным устройством. Намекнул ей, что она знает, о чем идет речь, дал ей коробку с какими-то таблетками и сказал, что для нее было бы лучше всего их принять. Тогда она обрела бы покой.
– Вы при этом присутствовали?
– Нет, господин инспектор.
– Откуда же вам это известно?
– От брата Питр.
– Он присутствовал при разговоре?
– Нет, но когда вернулся домой, то его сестра уже отравилась. Она ему все рассказала. Он вызвал врача, который отвез ее в больницу.
– Выходит, Маргерит Питр в больнице? – удивился инспектор Белек.
Ему было непонятно, как она незаметно могла пройти мимо полицейских, следивших за домом.
– Нет, она еще не в больнице. Не нашли для нее свободную койку. Ее отвезут завтра утром.
– В какую больницу?
– Л'Енфант-Жюсю-хоспитал.
С самого утра они были наготове. Инспектор Белек направил на улицу Монсеньер-Говро подкрепление. Во второй машине находился таксист Пелетье. Около девяти перед домом остановилось такси. Не прошло и пяти минут, как в дверях показалась Маргерит Питр, поддерживаемая двумя мужчинами.
– Ну что, Пелетье? – спросил инспектор Белек.
– Это она, инспектор. Точно она.
Один этап расследования завершился. Инспектор оставил в коридоре больницы перед палатой Питр своего человека, а директор больницы получил приказ уведомить полицию, когда ее выпишут. У инспектора Белека теперь было обоснование, чтобы задержать подозреваемую. Дело в том, что в Канаде попытка совершить самоубийство наказуема. Из больницы ее выписали 23 сентябрями в тот же день инспекторы Белек и Гуйеметт начали ее допрашивать.
– Вы признаетесь, что в аэропорту «Ансьян Лоретт» вы передали авиапочтой посылку, в которой находилось взрывное устройство.
– Нет, ничего такого я не совершала.
– Вынуждены предупредить, что против вас есть улики. Сознайтесь.
– Я ничего не знаю.
– Есть также свидетель, – сказал инспектор Гуйеметт и кивнул дежурному. – Приведите его.
Когда зашел таксист Пелетье и заявил, что действительно вез Маргерит Питр с подозрительной коробкой в аэропорт, допрашиваемая упала в обморок. Через минуту она призналась. Это было отнюдь не искреннее признание, однако она не смогла долго выкручиваться.
– Да, я передала в аэропорту эту посылку, – сказала она.
– Что было внутри?
– Это мне неизвестно. На вокзале Пале мне повстречался какой-то неизвестный мужчина. Он сказал, что через несколько минут отправляется его поезд и он не успевает заехать с посылкой в аэропорт. Дал мне тридцать долларов и попросил отвезти посылку вместо него. Тридцать долларов для меня – это тридцать долларов. Я заработала их за час.
– Этого человека вы раньше, разумеется, никогда не видели.
– Да, господин инспектор. Никогда.
– Хорошо. Начнем с другого конца. Говорит ли вам что-нибудь имя Альбер Гай?
Она запнулась. Смотрела куда-то в пространство. Подбородок у нее трясся. Она долго принимала решение, а Белек и Гуйеметт терпеливо ждали.
– Да, мы работали вместе на военном складе, – сказала она. По лбу у нее стекал пот. – И когда-то я для него находила покупателей. Дело в том, что он продавал часы и бижутерию. Поэтому я иногда подбрасывала ему кого-нибудь из посетителей. Я должна была как-то подрабатывать. Денег, которые я получала, работая официанткой, мне не хватало. И Гай мне одалживал. Когда он позвонил и сказал, чтобы я пришла утром на вокзал Пал б, так как для меня есть дело, я была должна ему шестьсот долларов.
– Вы пошли, и он передал вам посылку, с которой вы отправились в аэропорт.
– Да.
– Вы знали, что было в посылке?
– Какая-то статуэтка. Я взяла эту коробку и поехала. Вынуждена была подчиниться.
– Вы знаете девушку, которую зовут Николь Кот?
– Он шантажировал меня. И с этой девушкой тоже. Я вынуждена была оставить ее у себя, а он приходил с ней переспать. Ее фамилия не Кот, а Робитэй. Мари-Анж Робитэй. Она убежала из дома и спряталась в моей квартире. Что мне оставалось делать, если я была у него в руках?
– Где вы жили?
– На улице Ришелье.
– Вы знаете, что нарушили закон о сводничестве?
– Как это?
– Кроме того, эта девушка была несовершеннолетней.
– Да-да, ей было шестнадцать. Но выглядела она старше. Она быстро повзрослела и все время хотела заниматься любовью. Едва Гай появлялся на пороге – как она уже тащила его в постель.
– А что он сказал вам о посылке?
– Ничего. Только то, что она должна быть до конца недели у заказчика в Бе-Комо.
– И вы поверили, что он посылает статуэтку?
– А почему бы и нет? Он часто имел дело с предметами старины.
– Вы знали, что на этом самолете полетит его жена Рита?
– Нет, это мне не было известно. Об этом я узнала уже из газет после катастрофы.
Бледная и мокрая от пота, с лицом, напоминавшим творог, и глазами, наполовину закрытыми тяжелыми ресницами, она ерзала на стуле и взволнованно постукивала пальцами. Потом достала из сумочки замызганный носовой платок, громко высморкалась и сердито воскликнула:
– Альбер – дрянь, страшная дрянь! Он обращался со мной, как с вещью. Я понимала, что я его вечная должница, но он использовал это в ужасных целях. Когда в газетах появилось это злополучное сообщение, он пришел ко мне домой, разложил на столе газетенку «Канада», и знаете, что сказал? Его слова я передам дословно: «Ты, стерва, – кричал он на меня, – кому ты дала ту коробку, кому ты ее одолжила, кто мог в нее положить взрывное устройство?»
Такая свинья. Он ходил от стены к стене, как полицейский, и выкрикивал, что я за это отвечу, что меня найдут и вообще, лучше было бы, если бы я покончила жизнь самоубийством. Он бросил на стол упаковку с таблетками и хлопнул дверью. Мне было дурно, поверьте, меня три раза вырвало. Было ясно, что он бросил меня на произвол судьбы. И что это он взорвал самолет, чтобы избавиться от жены. А что было делать мне? Я знала, что он все свалит на меня, поэтому выпила все пилюли. Но домой пришел брат и вызвал врача.
При дальнейшем расследовании удалось установить, что незадолго до того, 16 сентября, Гай приказал, чтобы она отправилась за Мари-Анж Робитэй и привела ее к себе домой. Затем объяснялся с ней. Толстая Питр услышала часть их беседы.
– Он снова врал. Как и всегда. Медовые речи, затем сделал совсем другое. Но тогда он сказал ей, что все уже приготовил, и как только ей исполнится двадцать один год, они поженятся. Я ничего не понимала тогда, и мне казалось странно, что он возьмет и разведется.
Она вытерла лоб и затылок, глубоко вздохнула, словно была рада, что все уже позади. Ей стало легче. Но глаза у нее все еще бегали, словно она ожидала беды. Инспектор Белек наблюдал за ней. Он не верил ей, но знал, что она сама должна решиться. Минуту он ни. о чем не спрашивал Питр, оставив ее наедине со своими мыслями. Она не долго выдержала душевные терзания. Ее решимость наконец окрепла, и она стала рассказывать:
– Это случилось 13 августа. Несчастливое тринадцатое число. Пришел Гай, остановился у двери. Он усмехался. Я знала эту его ехидную ухмылку и понимала, что ничего хорошего она мне не предвещает. Он показал все мои расписки и пообещал их уничтожить, когда я окажу ему любезность. Он сказал «любезность», вы понимаете – «любезность»! У него, мол, есть подруга, некая Кот… Он даже не удосужился придумать ей какое-нибудь необычное имя. И у этой Кот в Ривьер-о-Пен есть ферма. Для выкорчевки деревьев ей нужен динамит. Так везде делают. Он, мол, пообещал этой Кот, что поможет ей и вышлет или привезет динамит, точно я уже не помню.
– Вы обещали помочь? – спросил инспектор Гуйеметт.
– А что мне оставалось делать? Он сказал, что ему никто не продаст динамит, и это была правда. Он вспомнил, что когда-то я рассказывала ему о своей знакомой, которая гуляет с продавцом товаров для земляных работ. Вот он, вероятно, и мог бы нам помочь.
– Вы действительно знали этого человека?
– Тогда еще нет.
– Как зовут вашу знакомую?
– Паран.
– А продавца?
– Леопольд Жиро.
– Где он работал?
– В фирме «Самсон и сыновья».
– Вы вместе пошли к нему?
– Да. Госпожа Паран представила меня, как владелицу фермы, Кот. Потом она говорила, говорила и наконец убедила своего приятеля., что у меня есть служебное разрешение для покупки динамита, но я забыла его дома и уже не буду возвращаться в такую даль. Он записал имя и адрес, естественно, вымышленные, продал мне десять фунтов динамитных зарядов и девятнадцать капсюлей. При получении я расписалась как Кот, сунула покупку в сумку и вечером передала динамит Гаю. Он пришел за ним в ресторан, в котором я работала. Но Гай – подонок, я уже вам это говорила. Он сказал, что забыл мои расписки дома. И сказал об этом только тогда, когда сумка с динамитом была у него в руках.
– Доставьте мадам Паран, – сказал инспектор Белек де
журному полицейскому, когда закончил допрос Маргерит Питр.
Госпожа Паран действительно сначала ничего не знала и не имела ни малейшего представления, в каком деле ее попросили выступить посредником. Однако когда она узнала из газет о катастрофе и попытке самоубийства Маргерит Питр, то стала обо всем догадываться. Но женщина не нашла в себе смелости пойти в полицию и все рассказать.
Торговец Леопольд Жиро рассказал следующее:
– Я продал ей динамит Д-1 и капсюли в медных оболочках. Понимаю, что не должен был этого делать, но разве могло мне что-нибудь подобное прийти в голову? Знаете, сколько я их продаю переселенцам с севера? Каждый старается выкорчевать лес и расширить свое поле. Все корчуют пни динамитными шашками. Это обычное дело…
Инспектор Белек отправил сообщение в Монреаль, и оба эксперта – Пепен и Пекле подтвердили, что среди обломков они обнаружили какие-то остатки, похожие на объединенные динамитные заряды с медными капсюлями. Наконец у Белека и Гуйеметта было достаточно улик, чтобы получить ордер на арест Альбера Гая. В одиннадцать часов вечера 23 сентября его арестовали в доме его матери в Лимуале. Он не был похож ни на убийцу, ни на донжуана. Тощий, невзрачный, тридцатидвухлетний зазнайка, вероятно, еще веривший в то, что полиция ни в чем не сможет его уличить. Ведь он так ловко все провернул, что вина должна упасть на других.
Его обвинили в массовом убийстве, в том, что при посредничестве Маргерит Питр он подложил в самолет мину с часовым механизмом, чтобы избавиться от своей нелюбимой жены. При этом погибли еще двадцать два невинных пассажира, в том числе четверо детей, три члена экипажа и стюардесса.
– Ничего подобного я не совершил, – упрямо повторял он.
– Маргерит Питр созналась, нам все известно.
– Маргерит Питр может говорить все что ей вздумается. Я не знаю ни о каком убийстве, никакой посылки я не видел и не знаю, почему мне надо было склонять ее к самоубийству. Все, что она вам рассказала – сказки. Я не имею к этому никакого отношения.
– Но ведь Маргерит Питр ваша хорошая знакомая? – спросил инспектор Белек.
– Хорошая или нет, но мы знаем друг друга уже не один год. Она работала на меня, продавала всякую мелочь. А ее брат, инвалид в коляске, ремонтировал мне часы. Это все. Больше с этой семьей у меня не было ничего общего.
– Вас с ней связывало как минимум еще одно дело, – сказал инспектор Гуйеметт.
– Какое же? – спросил Гай.
– Ваша маленькая любовная тайна. Или вы станете утверждать, что не знаете, кто такая Мари-Анж Робитэй или Николь Кот?
– Зачем мне это отрицать? Я влюбился. Это может с каждым случиться. И я это не скрывал. И жена знала об этом. Однако когда случилась эта история с самолетом, все между нами уже было кончено. Спросите кого хотите – жена знала об этом. Мало того, что она трагически погибла, так мы еще остались одни с дочерью.
Хорошо взвешенные ответы на вопросы следователей. Этот худощавый молодой человек вел себя как первоклассный актер. Свою роль несчастного вдовца он играл безошибочно. Но ведь была еще Мари-Анж Робитэй. Пришла, села напротив инспектора Белека, отбросила со лба челку и стала исповедоваться, словно давно ждала удобного случая.
– Мы встретились в дансинге в 1947 году. Я была сумасшедшей девчонкой. Ничто меня не интересовало, я отрицала все и вся, страшно скучала и не могла терпеть родителей, которые постоянно мне что-то запрещали и лезли со своими советами. Я бредила высшим светом, который знала из кинофильмов. Любой ценой я хотела добиться перемен. Наша жизнь в Лоу-эр-Таун казалась мне хуже тюремной. Сначала мы танцевали, затем сидели вдвоем за столиком, и Берт рассказывал мне о себе. Ювелир! Тогда он мне казался сказочным принцем. Он умел прекрасно рассказывать, был очень нежен, взял меня за руку, догладил, и я затрепетала. Понимаете, у меня еще не было парня. Он был первый.
– Вам не показалось, что он для вас слишком старый? – спросил инспектор Белек.
– Или что вы для него слишком молоды? – добавил Гуйеметт.
– Нет, это не играло никакой роли. Он мне нравился. Он рассказывал о своем деле, своей жизни и научил меня заниматься любовью. Я просто не могла без него. Хотела его снова и снова.
– Вам, наверное, было известно, что он женат?
– Берт сказал мне об этом. Но сказал также, что разведется, и мы уедем. Он показал мне свой магазинчик, и я поняла, что Берт не миллионер, что его магазинчик не многого стоит. Но я его любила как никого на свете. Поэтому однажды я привела его домой. Хотела показать его родителям. Это было ужасно. Я представила его как Роджерса Ангерза, а когда мне влетело от отца, то я убежала из дома, уехала в Монреаль, а потом снимала комнату у Маргерит Питр. Но жена Берта узнала обо всем. Она застала нас и написала моим родителям, что Роджерс Ангерз – ее муж и что зовут его Альбер Гай.
– Однако вы остались?
– Я скрывалась. Боялась суда для несовершеннолетних. Меня бы посадили в тюрьму, в лучшем случае в исправительную колонию. Поэтому я целые месяцы не выходила на улицу, все ждала, когда за мной приедет Берт.
– Почему же вы не одумались? Разве о такой жизни вы мечтали?
– Я поняла это. Это продолжалось довольно долго, но я осознала безвыходность положения, в котором оказалась. Одолжила пятьдесят долларов и уехала в Монреаль. Оттуда позвонила родителям – спросила, могу ли я вернуться домой. Но он меня догнал. Сел в машину и обогнал мой поезд. В прямом смысле вытащил меня на вокзале из вагона и отвез назад в Квебек.
– И вы продолжали жить с ним?
– Да. Как и раньше. До самого мая 1949 года. В маленькой комнатке на улице Святой Анжелы.
– Альбер Гай навещал вас?
– Не очень часто. У него не было времени и денег на билет. Я вынуждена была ждать его долгие дни и ночи. Ужасно скучала. Совсем не выходила на улицу.
– Такая жизнь не могла вам понравиться. Ведь вы еще так молоды…
– Мне все это действовало на нервы. Я не знала, что предпринять. Однажды я решила, что пойду и отдамся в руки правосудия.
– Но не пошла.
– Пошла. Берт догнал меня и отвез в Гавр-Сент-Пьер. На этот раз он торжественно пообещал, что разведется.
– Где вы жили, госпожа Робитэй?
– В грязном, очень грязном отеле. Назвалась госпожой Гай. Но не могла там выдержать.
Гавр-Сент-Пьер – рыбацкий городок на побережье, удаленный от Квебека на добрую тысячу километров. В 1949 году здесь проживало около тысячи переселенцев. Жизнь здесь равнялась изгнанию. Не удивительно, что Гай не часто там появлялся и что Мари-Анж не смогла там долго выдержать.
– Я продала пишущую машинку и на эти деньги купила билет в Квебек. Но он снова меня нашел и отвез в Сет-Йль. Это немного ближе к цивилизации, но тоже ужасный городок. Представьте себе рыбачью пристань и около трех тысяч переселенцев. Я решила покончить с этим. Вернулась домой к родителям и нашла место в «Монте-Карло».
– Однако Альбер Гай и там вас отыскал.
– Нашел. Вы же знаете об этом. Схватил меня на улице, не хотел отпускать, говорил, что покончит с собой, если я не вернусь к нему. Потом вошел за мной в помещение, а я вызвала полицию, и его забрали.
– Это случилось 23 августа.
– Этого я уже не помню. Когда его отпустили, он снова пришел ко мне – просил, угрожал, рассказывал о большой любви, говорил, что готов на все, чтобы я вернулась. Я снова потеряла голову и поехала с ним в Монреаль.
– Вы снова жили с ним? – спросил инспектор Белек.
– Всего несколько дней. Потом отрезвела. Собралась и поехала к родителям. Он писал каждый день. Обещал, угрожал и в каждом письме заверял, что это не будет долго продолжаться и что мы всегда будем вместе.
– После этого вы с ним не виделись?
– Только один раз. На квартире Маргерит Питр.
– Когда это было?
– После катастрофы.
– Что он вам сказал?
– Вы же знаете. То же самое, что вам сообщила Питр. Что наконец он свободен.
– А вы?
– Сказала, что между нами все кончено.
– Как он это воспринял?
– Не хотел этому верить. Думал, что я шучу.
– Вы знали о его замысле? Рассказывал ли он вам что-нибудь о своем плане?
– Нет. Я ничего не знала.
Женеро Руст был беден. Прикованный к своей инвалидной коляске он ездил в грязной, плохо освещенной мастерской от столика к плите, на которой подогревал себе еду. Его магазин на улице Святого Франсуа походил скорее на берлогу, чем на мастерскую и квартиру. Задняя комната выглядела еще хуже. Разбитый диван, потрепанное стеганое одеяло, довоенное радио и затхлый воздух. Он был ворчлив, обижен, сердит на весь мир, и в каждой его фразе сквозила ненависть ко всем здоровым людям.
– Вы знаете Альбера Гая? – спросил инспектор Белек.
– Да. А что?
– Вы встречаетесь с ним?
– Встречаюсь? Не встречаюсь. Раз в неделю он приходит сюда и приносит в починку часы. Потом за ними приходит. А что вам от меня надо? Говорите прямо, что вы от меня хотите. Я догадываюсь, в чем дело, читал об этом в газетах.
Он даже не отвернулся от рабочего стола. Лупа у правого глаза, в руке пинцет. С самого начала было видно, что он не любит Альбера Гая. Он говорил медленно, но рассказывал сам. Инспектору Белеку не надо было его ни о чем спрашивать.
– Вы только послушайте. Моя сестра порядочная и благо нравная женщина. И ее муж, Питр, тоже. Но она глупа и доверчива. Я знаю, что она вам сказала, читал в газете. Но если вы думаете, что она поделилась со мной какой-нибудь долей тайны, то ошибаетесь. Единственное, что могло бы вас заинтересовать, заключается в следующем. Это было где-то 20 августа. Гай пришел, как обычно, с часами и спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто разбирается в динамите. Он заявил, что купил в Сет-Иле участок, собирается выкорчевывать пни при помощи динамита. Я вспомнил одного клиента, его звали Овид Коте, он был из Чарлисбурга. Работал подрывником на строительстве дорог. Вы не поверите, это было случайностью, но в ту же самую минуту кто-то постучал в дверь и оказалось, что это Коте пришел с поломанным будильником. Тогда я их познакомил.
– А что было дальше?
– Ничего. Они ушли. Я не ясновидящий, чтобы знать, о чем они разговаривали.
– Вы часовщик, господин Руст, – осторожно начал инспектор Белек. – Во взрывных устройствах иногда используют часовой механизм. Не делали ли вы что-нибудь подобное?
– Делал. Для Гая. Где-то в начале сентября. Он пришел со старым будильником и попросил сделать ему в циферблате дырку. Точно под двенадцатью.
– Он сказал вам зачем?
– Да. Сказал, что хочет взорвать тот динамит.
– А что было дальше?
– Ничего. Он ушел. А примерно через неделю взорвался самолет.
Следователи обычно с некоторым недоверием относятся к болтливым свидетелям, а Женеро Руст говорил очень много. Это можно было объяснить двумя причинами. Или у него не чиста совесть, и он хочет свалить вину на кого-нибудь другого, или хочет отвлечь внимание от главных фактов. Было проверено, что в Чарлисбурге действительно живет Овид Коте, что он приходил в часовую мастерскую, где познакомился с Альбером Гаем, говорил с ним о взрывчатке и предостерегал, чтобы и не думал сам взрывать, а то в лучшем случае окажется в больнице. Что это? Часть правды, которую Женеро Руст использовал в игре, чтобы скрыть большую ложь, или он действительно не был ни в чем замешан? Инспектор Гуйеметт не верил в случайные совпадения и решил продолжать расследование.
Полицейские получили разрешение на обыск и обшарили часовую мастерскую Руста и его грязное логово. Пригласили на помощь научных сотрудников криминальной лаборатории Фран-шера Пепена и Бернарда Пекле, но не обнаружили ничего достойного внимания. Только кусок старого гофрированного картона. Он был грязный, с многочисленными темными пятнами.
Пепен и Пекле отправились с этим куском картона в Монреаль, чтобы исследовать его в лаборатории. И вскоре многое прояснилось.
– Ну вот, господа, прошу внимания, – сказал Франшер Пепен, когда вернулся в Квебек. – Часовщик отнюдь не тот невинный агнец, каким прикидывается. В своей мастерской он изготовил и даже испытал, что точно установлено, взрывное устройство для мины. В качестве глушителя он использовал гофрированный картон, чтобы капсюли не разлетелись у него по мастерской. Мы провели в лаборатории точно такие же испытания, взорвали капсюли в гофрированном картоне, и анализы однозначно подтверждают, что остатки на картоне имеют идентичный химический состав. Можно с уверенностью сказать, что Руст испытал в своей мастерской капсюли, а затем, вероятно, собрал часовой механизм, при помощи которого был произведен взрыв.
Они собрались и поехали в мастерскую Руста. На этот раз их беседа не была долгой. Часовщик признался во всем.
– Боялся вам об этом сказать, потому что вы решили бы, что я причастен к взрыву самолета. Я действительно сделал Гаю часовой механизм с включателем. Он принес мне все, положил на стол и сказал, чтобы я собрал и испробовал. Капсюли тоже принес. Но все время повторял, что это надо для выкорчевки пней.
– И вы ему поверили. Часовой механизм для выкорчевки пней!
– А почему бы и нет, инспектор? Он боялся, как бы его не ранило. Хотел иметь возможность уйти подальше, прежде чем раздастся взрыв.
– Значит, пни?
– Конечно.
– А что об этом вы думаете теперь?
– Когда случилась трагедия с самолетом, то он появился у меня в мастерской и сказал: «Смотри, Руст, если что-нибудь сболтнешь полиции, то сразу отправишься в ад. Я об этом позабочусь!»
Альбер Гай даже под тяжестью этих свидетельств не сознался.
Не признался в массовом убийстве и 23 февраля 1950 года перед судьей Севиньи и двенадцатью присяжными. Он упорно утверждал, что невиновен, даже тогда, когда улики говорили об обратном. Присяжные советовались всего семнадцать минут. Единогласно Альбер Гай был признан виновным. Согласно канадским законам он был приговорен к смертной казни.
Его отвезли в тюрьму Бордо недалеко от Монреаля и посадили в камеру смертников. Только там, перед самой казнью, он написал признание на четырнадцати страницах. Он обвинил Мар-герит Питр и ее брата Женеро Руста, которые якобы с ним вместе за вознаграждение и по корыстным мотивам подготовили взрыв самолета DC-3. 12 января 1951 года он окончил свою жизнь на виселице. Женеро Руст был казнен в 1952 году, а Маргерит Питр – год спустя. Еще долго после этого говорили, что расследование массового убийства пассажиров из-за несовершеннолетней любовницы стало одним из самых громких дел в истории канадской криминалистики.
БЕЗУМНЫЙ ИЗБАВИТЕЛЬ
В 1931 году вокзалы были перекрестками всех дорог. Пропитанные паровозным дымом и романтикой далей, они притягивали искателей приключений и мечтателей. На будапештском Восточном вокзале 12 сентября стоял один из экспрессов, курсирующий по Европе. Вдоль вагонов пробегали продавцы газет, горячих беляшей, сосисок и пива, носильщики заносили, в купе чемоданы пассажиров.
– Поспешите с посадкой. Экспресс Вена – Париж – Остенде – Лондон отправляется в двадцать три тридцать. Поспешите с посадкой, пожалуйста, – выкрикнул проводник в синей униформе и уже приготовился закрыть дверь.
Свисток и удар в гонг дежурного по станции, машинист добавил пару, паровоз вздрогнул, колеса медленно прокрутились, экспресс тронулся с места. Последние прощальные взмахи из окон. Длинная вереница вагонов выезжает с вокзала.
Недалеко от станции Торбадь (сегодня – Биаторбадь) расположен виадук, нависший над долиной на высоте двадцать пять метров. В ноль часов двенадцать минут темноту раскололи яркие лучи паровозных фар. Поезд въехал на мост. Ослепительная вспышка озарила ночь, и в долине раздался грохот. Поезд сошел с рельсов, длинные спальные вагоны один за другим полетели вниз. Скрежет стали, звон стекла, шипение вырывающегося пара и крики пассажиров. Под мостом возвышалась гора разбитых вагонов.
– Поспешите с посадкой. Экспресс Вена – Париж – Остенде – Лондон отправляется в двадцать три тридцать. Поспешите с посадкой, пожалуйста, – выкрикнул проводник в синей униформе и уже приготовился закрыть дверь.
Свисток и удар в гонг дежурного по станции, машинист добавил пару, паровоз вздрогнул, колеса медленно прокрутились, экспресс тронулся с места. Последние прощальные взмахи из окон. Длинная вереница вагонов выезжает с вокзала.
Недалеко от станции Торбадь (сегодня – Биаторбадь) расположен виадук, нависший над долиной на высоте двадцать пять метров. В ноль часов двенадцать минут темноту раскололи яркие лучи паровозных фар. Поезд въехал на мост. Ослепительная вспышка озарила ночь, и в долине раздался грохот. Поезд сошел с рельсов, длинные спальные вагоны один за другим полетели вниз. Скрежет стали, звон стекла, шипение вырывающегося пара и крики пассажиров. Под мостом возвышалась гора разбитых вагонов.