Страница:
В чем же конкретно они провинились? Совершали преступные действия, которые в Соединенных Штатах стали обыденностью: всеми способами, даже назаконными, стремились заработать как можно больше денег. Бывший министр юстиции под судом и следствием? Но и это в Соединенных Штатах не такое уж необычное явление. Вице-президент Агню также предстал перед судом и был осужден за взяточничество и финансовые махинации.
Взглянем на закулисную сторону дела. Когда началось расследование в отношении фирмы ИОС, всемогущий Веско бросил все силы на то, чтобы замять скандал. Использовав свои связи, он направил в Вашингтон Сирза, который должен был привлечь на свою сторону Джона Митчелла. Последний в свою очередь должен был оказать давление на председателя следственной комиссии сената Уильяма Кейси, чтобы тот закрыл глаза на злоупотребления Роберта Веско.
Похоже, это ему не удалось, потому что в январе 1971 года Сирз снова посетил Митчелла и пожаловался, что члены комиссии сената продолжают досаждать его другу Веско неприятными вопросами. Однако следствие продолжалось. И финансисту Веско, знавшему свои возможности, не оставалось ничего другого, как пойти ва-банк. Он решился на крайние меры.
8 марта 1972 года он лично отправился к министру торговли Станзу и предложил ему выгодную сделку: он заплатит по счету Комитета за повторное избрание– президента Ричарда Никсона минимум четверть миллиона, а если позволят обстоятельства, то и все полмиллиона долларов, однако за это «содействие» он хотел бы добиться благосклонного отношения следственной комиссии.
Министр торговли США не отказался от взятки. Он отвел Веско в офис Комитета за повторное избрание президента, где представил его Джону Митчеллу, бывшему министру юстиции, в то время директору комитета CREEP. Неизвестно, о чем говорил Веско с Митчеллом, однако после ухода финансиста Станз и Митчелл обсудили детали выгодного предложения.
И все же результаты ревизии комиссии сената уже предвещали катастрофу, хотя расследование еще не было завершено. Капитал, полученный Робертом Веско от Корнфельда после краха его фирмы ИОС, находился в надежном месте. Ревизоры даже не подозревали, что миллионер старается перевести за пределы Соединенных Штатов деньги, полученные от доверившихся ему клиентов из многих стран. При этом преимущественно в страны, где влиятельные связи обеспечили бы ему безнаказанность. Часть денег ему удалось переправить на Багамские Острова, часть – в Коста-Рику, где, как утверждалось без ссылки на какие-либо источники, сам президент Фигуерос за соответствующую взятку пообещал не выдавать его Соединенным Штатам в случае, если бы произошло самое худшее.
Веско договорился с Морисом Станзом о том, что деньги будут переданы в избирательный фонд до 7 апреля. Но уже 3 апреля в конторе фирмы Веско в Нью-Джерси появился Эдвард Никсон, чтобы договориться с ним о форме платежей. Одним из условий было выплатить всю сумму наличными в сто долларовых банкнотах. Это напоминало условия похитителей или повадки гангстеров. Случайность ли это?
Вопреки договоренности, выплата денег задерживалась неизвестно почему. Для такого финансиста как Веско эта сумма не была головокружительной. Но он знал что делал, когда не заплатил четверть миллиона в установленный срок. Этот его тактический ход не был разгадан ни одним из его опытных партнеров,
Роберт Веско значительную сумму капитала бывшей фирмы Корнфельда перевел на свой банковский счет в Нассау на Багамских Островах. Оттуда он снял двести тысяч долларов и передал их Гарри Сирзу. После этого Сирз явился к министру Станзу и вручил ему коричневый портфель с банкнотами. Станз пересчитал доллары и спрятал их в сейф. Вскоре Веско выписал чек на оставшиеся пятьдесят тысяч. Первая половина акции завершилась успешно.
Теперь настала очередь Митчелла. Уже в тот же день бывший Министр юстиции договорился о встрече посредника Сирза с главным советником следственной комиссии сената Бредфор-дом Куком. Нет необходимости пересказывать, о чем шла речь. Однако следует подчеркнуть, что все дело было в незаконной просьбе Роберта Веско и что вторая сторона об этом ничего не знала. А Роберт Веско требовал, чтобы комиссия приостановила расследование.
Митчелл, Станз и иже с ними согласились с требованием Веско. Это подтверждается тем, что никто из них никогда и словом не упомянул о взносе Веско, и двести пятьдесят тысяч долларов нигде не были официально зарегистрированы. За такую сумму в Соединенных Штатах можно достичь многого. Кто-то старался, кто-то ходатайствовал, в игру были втянуты даже личные советники президента Никсона. Однако все усилия оказались напрасными. Дело уже приобрело слишком большую огласку.
Не дождавшись прекращения дела, Веско написал письмо брату президента Никсона, в котором совершенно ясно указывал на последствия, которые возникнут, если следствие немедленно не будет прекращено. Миллионер Роберт Веско щантажировал президента Соединенных Штатов.
В ноябре 1972 года Роберт Веско был осужден за расхищение 224 миллионов долларов, принадлежавших клиентам бывшей фирмы Корнфельда ИОС.
Примерно через три месяца после повторного избрания Ричарда Никсона на пост президента Комитет за повторное избрание президента вернул взятку. Причина, из-за которой коррумпированные политики капитулировали и отреклись от алчного миллионера, была простой. Дело в том, что в газете «Вашингтон стар ньюс» появилось сообщение, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Редакции стало известно, что должно быть начато расследование в отношении незаконно предоставленной Комитету за повторное избрание президента Никсона суммы в размере двухсот тысяч долларов. Редактор позднее признался, что это была всего лишь выдумка. Он просто запустил «утку» и ждал, что произойдет дальше. Произошло многое. И прежде всего то, что был приподнят занавес теневой стороны политической жизни Соединенных Штатов.
ДЕЛО «СТАРИНЫ ДИННИ»
Взглянем на закулисную сторону дела. Когда началось расследование в отношении фирмы ИОС, всемогущий Веско бросил все силы на то, чтобы замять скандал. Использовав свои связи, он направил в Вашингтон Сирза, который должен был привлечь на свою сторону Джона Митчелла. Последний в свою очередь должен был оказать давление на председателя следственной комиссии сената Уильяма Кейси, чтобы тот закрыл глаза на злоупотребления Роберта Веско.
Похоже, это ему не удалось, потому что в январе 1971 года Сирз снова посетил Митчелла и пожаловался, что члены комиссии сената продолжают досаждать его другу Веско неприятными вопросами. Однако следствие продолжалось. И финансисту Веско, знавшему свои возможности, не оставалось ничего другого, как пойти ва-банк. Он решился на крайние меры.
8 марта 1972 года он лично отправился к министру торговли Станзу и предложил ему выгодную сделку: он заплатит по счету Комитета за повторное избрание– президента Ричарда Никсона минимум четверть миллиона, а если позволят обстоятельства, то и все полмиллиона долларов, однако за это «содействие» он хотел бы добиться благосклонного отношения следственной комиссии.
Министр торговли США не отказался от взятки. Он отвел Веско в офис Комитета за повторное избрание президента, где представил его Джону Митчеллу, бывшему министру юстиции, в то время директору комитета CREEP. Неизвестно, о чем говорил Веско с Митчеллом, однако после ухода финансиста Станз и Митчелл обсудили детали выгодного предложения.
И все же результаты ревизии комиссии сената уже предвещали катастрофу, хотя расследование еще не было завершено. Капитал, полученный Робертом Веско от Корнфельда после краха его фирмы ИОС, находился в надежном месте. Ревизоры даже не подозревали, что миллионер старается перевести за пределы Соединенных Штатов деньги, полученные от доверившихся ему клиентов из многих стран. При этом преимущественно в страны, где влиятельные связи обеспечили бы ему безнаказанность. Часть денег ему удалось переправить на Багамские Острова, часть – в Коста-Рику, где, как утверждалось без ссылки на какие-либо источники, сам президент Фигуерос за соответствующую взятку пообещал не выдавать его Соединенным Штатам в случае, если бы произошло самое худшее.
Веско договорился с Морисом Станзом о том, что деньги будут переданы в избирательный фонд до 7 апреля. Но уже 3 апреля в конторе фирмы Веско в Нью-Джерси появился Эдвард Никсон, чтобы договориться с ним о форме платежей. Одним из условий было выплатить всю сумму наличными в сто долларовых банкнотах. Это напоминало условия похитителей или повадки гангстеров. Случайность ли это?
Вопреки договоренности, выплата денег задерживалась неизвестно почему. Для такого финансиста как Веско эта сумма не была головокружительной. Но он знал что делал, когда не заплатил четверть миллиона в установленный срок. Этот его тактический ход не был разгадан ни одним из его опытных партнеров,
Роберт Веско значительную сумму капитала бывшей фирмы Корнфельда перевел на свой банковский счет в Нассау на Багамских Островах. Оттуда он снял двести тысяч долларов и передал их Гарри Сирзу. После этого Сирз явился к министру Станзу и вручил ему коричневый портфель с банкнотами. Станз пересчитал доллары и спрятал их в сейф. Вскоре Веско выписал чек на оставшиеся пятьдесят тысяч. Первая половина акции завершилась успешно.
Теперь настала очередь Митчелла. Уже в тот же день бывший Министр юстиции договорился о встрече посредника Сирза с главным советником следственной комиссии сената Бредфор-дом Куком. Нет необходимости пересказывать, о чем шла речь. Однако следует подчеркнуть, что все дело было в незаконной просьбе Роберта Веско и что вторая сторона об этом ничего не знала. А Роберт Веско требовал, чтобы комиссия приостановила расследование.
Митчелл, Станз и иже с ними согласились с требованием Веско. Это подтверждается тем, что никто из них никогда и словом не упомянул о взносе Веско, и двести пятьдесят тысяч долларов нигде не были официально зарегистрированы. За такую сумму в Соединенных Штатах можно достичь многого. Кто-то старался, кто-то ходатайствовал, в игру были втянуты даже личные советники президента Никсона. Однако все усилия оказались напрасными. Дело уже приобрело слишком большую огласку.
Не дождавшись прекращения дела, Веско написал письмо брату президента Никсона, в котором совершенно ясно указывал на последствия, которые возникнут, если следствие немедленно не будет прекращено. Миллионер Роберт Веско щантажировал президента Соединенных Штатов.
В ноябре 1972 года Роберт Веско был осужден за расхищение 224 миллионов долларов, принадлежавших клиентам бывшей фирмы Корнфельда ИОС.
Примерно через три месяца после повторного избрания Ричарда Никсона на пост президента Комитет за повторное избрание президента вернул взятку. Причина, из-за которой коррумпированные политики капитулировали и отреклись от алчного миллионера, была простой. Дело в том, что в газете «Вашингтон стар ньюс» появилось сообщение, которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Редакции стало известно, что должно быть начато расследование в отношении незаконно предоставленной Комитету за повторное избрание президента Никсона суммы в размере двухсот тысяч долларов. Редактор позднее признался, что это была всего лишь выдумка. Он просто запустил «утку» и ждал, что произойдет дальше. Произошло многое. И прежде всего то, что был приподнят занавес теневой стороны политической жизни Соединенных Штатов.
ДЕЛО «СТАРИНЫ ДИННИ»
«Я журналист. Меня зовут Норман Рей. Несколько лет тому назад я опубликовал репортаж из зала суда. В октябре 1939 года в Дорчестере я следил за ходом слушания дела «старины Динни». Его звали Уолтер Диниван, ему было шестьдесят лет, и его убили. Обвиняемого звали Джозеф Уильяме. Это был довольно своеобразный пожилой господин, некогда служивший офицером королевских войск где-то в колониях и позднее при каждом удобном случае вспоминавший о своей доблестной армейской службе.
Судивший его известный судья Крум-Джонсон не удостоился особого расположения со стороны подсудимого, так как Джозеф Уильяме ни к юристам, ни к присяжным не питал особого уважения. Можно даже сказать, что он вел себя дерзко. Во время допроса свидетелей, речи прокурора и при вынесении приговора подсудимый комментировал происходящее, выкрикивая: «Это наглая ложь! Я не виновен! Не люблю врунов!» Его адвокату Норману Кингу пришлось немало потрудиться, чтобы укротить строптивого старика хотя бы настолько, чтобы Крум-Джонсон не обвинил его еще и в оскорблении суда. Этот процесс не сулил обвиняемому ничего хорошего, и Уильяме попортил присяжным немало крови. Между прочим, не знаю, был ли в зале хоть один симпатизирующий ему человек. Но адвокат Уильямса Норман Кинг не терял надежды и 14 октября удивил всех прекрасно подготовленной и умной заключительной речью. Защитник лихо отмел аргументы обвинения, а так как прямых улик не было, он подверг сомнению утверждение, что Уильяме во время убийства находился на месте происшествия.
Произошло то, чего никто не ожидал: старого Уильямса освободили, и он победителем ушел домой. Тогда мне очень хотелось ошеломить читателей какой-нибудь душещипательной сенсацией, и я сказал себе, что получился бы отличный сериал статей, если бы старик поведал о своем пути на свободу. Всего лишь свои личные впечатления и мысли невиновного подсудимого, которого несправедливо обидели, но справедливость все-таки восторжествовала. Поэтому я дождался его у здания суда.
Я подумал, что пожилой человек, только что переживший неприятное и сложное судебное разбирательство, на котором решался вопрос его жизни и смерти, первым делом захочет лечь на диван и хорошенько отдохнуть. Поэтому я усадил его в машину и отвез в маленький загородный отель недалеко от Дорчестера. Сняв для него комнату, я заказал бутылку виски и сказал себе, что чокнусь с ним и выпью за его освобождение прежде, чем он заснет. Однако все вышло по-другому.
Я наполнил два бокала, подал один Уильямсу, и мы чокнулись. «За здоровье палача», – сказал он и злорадно осклабился. «За здоровье палача, явившегося за жертвой», – повторил он, но я не придал никакого значения его словам, так как не увидел в них никакого смысла. Я собирался уложить Уильямса и пойти вниз в ресторан, чтобы не беспокоить его. Но старик даже не помышлял о сне. Он заявил, что не желает оставаться в отеле, что ему здесь нечего делать и он поедет домой на Пул-роуд. Хочет, мол, пройтись по улице, чтобы полюбоваться на вытаращенные глаза соседей, уже похоронивших его. «Буду прогуливаться на главной площади и смотреть на этих крыс, видевших меня уже на виселице, – повторял он. – Отвезите меня туда, редактор! Или же я сяду в автобус и поеду сам»!
Я отвез его на Пул-роуд и наблюдал, как он прохаживался по тротуарам Мейн-стрит и наслаждался своей победой. Он выступал, как полководец на параде после выигранного сражения. Когда это ему надоело, он успокоился, сел в машину и позволил отвезти себя назад в гостиницу. Мы еще выпили по рюмке-другой, и я ушел в свой номер. Я заснул с радостным чувством, что утром выслушаю исповедь невинно обвиненного и униженного человека и напишу первоклассный репортаж.
Ночью он постучал ко мне в дверь. Какое там постучал! Забарабанил! Кулаками, ладонями и даже ногами. Он никак не мог дождаться, когда я открою.
Выскочив из постели, я открыл дверь. В коридоре стоял трясущийся Уильяме, глаза у него пылали, словно в лихорадке, зубы стучали, ноги подкашивались. У него начался нервный припадок. Страх, который он испытывал во время суда, теперь отпечатался на его лице. Он извивался, стонал и прерывавшимся голосом повторял: «Не могу заснуть! Он все время стоит у меня перед глазами. Это я сделал. Присяжные ошиблись. Это был я!»
Той ночью он признался мне, что убил «старину Динни» и считал, что сгубил свою жизнь. Я до этого освещал несколько процессов и знал, что, согласно британским законам, его уже никогда не смогут осудить за преступление, в котором уже однажды обвиняли, но вынуждены были освободить. Поэтому я его покинул. Он куда-то исчез и жил в уединении до самого 1951 года. Ему было за восемьдесят, когда он умер. До его смерти я молчал, но теперь… теперь думаю, что, хотя и с большим опозданием, общественность все же должна узнать, кто был убийцей Уолтера Динивана».
Итак, был понедельник 22 мая 1939 года. Около полуночи дежурный Скотленд-Ярда поднял телефонную трубку.
– Говорит старший инспектор Суэйн, дорчестерский полицейский участок. У нас убийство.
– Как звали убитого?
– Пока еще нет трупа. Есть только тяжелораненый, и зовут его Уолтер Диниван, шестидесятичетырехлетний пенсионер, владелец гаражей и нескольких доходных домов.
– Адрес?
– Это вилла в Бранксоме, в Борнемоте, недалеко от Пул-роуд. Это место каждый знает.
– Хорошо, сейчас передам старшему инспектору Берту. Его дежурство.
Леонард Берт взял с собой детектива сержанта Дайка и отправился в путь. Вилла находилась в центре большого старого сада. С первого взгляда даже ночью было заметно, что она построена состоятельным человеком. Вероятно, первоначально она предназначалась для одной семьи, однако позднее владелец отделил верхний этаж от нижнего и сдал его в наем.
– Кто живет наверху? – спросил старший инспектор Берт своего местного коллегу Свейна.
– Две старые девы… то есть, пожилые дамы. Госпожа Янг и госпожа Ланцефилд.
– Нижний этаж занимает Уолтер Диниван?
– С Хильдой Диниван, это его внучка, а также с ее братом, то есть со своим внуком. Но парень служит радистом в британском флоте где-то в Восточной Азии и редко бывает дома. Сейчас как раз приехал. У него отпуск.
– Позовите его. И сестру тоже.
Молодые люди находились в соседней комнате.
– Мы ушли из дома примерно в девятнадцать часов, – сказала Хильда Диниван. – Мы отправились потанцевать. Дедушка Динни сидел у камина, смаковал виски и сказал, что дождется нас.
– В котором часу вы вернулись? – спросил старший инспектор Берт.
– Около одиннадцати. Но в доме было темно. Мы решили, что дедушка Динни пошел спать, но все равно это показалось нам странным. Он никогда не ложился так рано. Мы постучали, но никто не открывал. Мы обошли дом и сзади, где окно позволяло заглянуть вовнутрь, посмотрели в комнату. Торшер был выключен, но в камине еще пылал огонь. Я увидела дедушку на полу. Он лежал на ковре вниз лицом, руки и ноги были широко раскинуты. Он не двигался. Под головой у него расплывалась большая темная лужа.
– Что вы сделали? Вызвали полицию?
– Нет, сначала нет. Мы подумали, что, вероятно, ему сделалось плохо, и эта лужа… Просто его стошнило, потому что на ковре это не выглядело как лужа крови. Брат вернулся к двери, вышиб одну стеклянную филенку и хотел открыть дверь. Но изнутри ключа в замке не оказалось. Поэтому брат высадил остальные стекла, залез в дом и открыл мне окно. Только когда мы зажгли свет, поняли, что дед лежит в луже крови. Тогда мы вызвали полицию и санитарную машину.
Раненого, у которого каким-то тупым предметом был проломлен череп, отвезли в больницу «Боскомбе», где той же ночью около трех часов он скончался не приходя в сознание. О своем убийце он не сказал ни слова. При этом почти точно было установлено, что им не мог быть чужой человек. Окна – целы и закрыты, замки – не испорчены, выходит, старик Динни должен был знать того, кому открыл дверь. Но последующий осмотр виллы показал, что убийство совершено с целью грабежа. Впустил бы к себе старый Динни вечером или ночью в дом убийцу? Только в том случае, если он был ему хорошо знаком.
Началось обычное расследование. Начальник отдела дактилоскопического анализа старший инспектор Скотленд-Ярда Черрил исследовал все отпечатки пальцев. Они принадлежали старику и его внукам, только один отпечаток на бокале из-под пива был оставлен кем-то чужим.
– Вы сказали, – продолжал расспрашивать старший инспектор Берт, – что ваш дедушка сидел у камина и пил виски. Он был один. Однако на столе найдены два бокала и бутылка из-под пива. Вероятно, вместе с виски он пил еще и пиво. Или же кого-нибудь пригласил и угостил гостя пивом?
– Не знаю, господин инспектор, – сказала Хильда Диниван. – Когда мы уходили, то в доме не было никого чужого, а на столике перед камином стояла бутылка виски и один бокал, из которого дед пил.
– Вам известно, что мы обнаружили открытый сейф? Он пуст. Ключ нашелся внутри. Вам известно, что исчезло?
– Из сейфа все. Дедушка держал там какие-то деньги, драгоценности, кажется, даже ценные бумаги. А в том портмоне, которое нашли пустым, у него было девятнадцать фунтов.
– Откуда вам это известно? – спросил инспектор Берт.
– Когда мы уходили, он дал нам на карманные расходы, пересчитав при этом оставшиеся деньги. У него было ровно девятнадцать фунтов.
– Что еще пропало? Думаю, вы знали, что у него было.
– Часы и золотая цепочка. Довольно массивная цепочка, такие носили давно, – не раздумывая, отвечала Хильда Диниван.
– Где он хранил ключ от сейфа, мисс Диниван?
– Носил в кармане.
– Всегда?
– Никуда в другое место он его не прятал.
Грабитель обыскал шкафы, ящики и оставил после себя полный беспорядок, а кроме того – пакет из коричневой бумаги. Он был смят таким образом, словно в нем перед этим лежал молоток. Возможно, это и было то самое ненайденное орудие убийства.
Затем сержант Дайк сообщил о подозрительной находке: на ковре и на диване лежали окурки. Они были разбросаны так, словно кто-то специально их рассыпал. Один даже лежал на шелковой наволочке подушки, на кушетке. Ничего не сгорело. Было ясно, что их оставил не тот, кто курил, а неизвестный, который хотел, чтобы окурки были здесь найдены. Во время тщательного осмотра сержант Дайк установил, что все они были раздавлены между пальцами, а не потушены в пепельнице. Когда затем один из полицейских обнаружил дамские бигуди, инспектор Берт осторожно взял их в носовой платок и показал Хильде Диниван.
– Они ваши, мисс? – спросил он.
– Нет, – тут же ответила она.
– Вам, вероятно, известно, кому они могли бы принадлежать?
– Нет, я этого не знаю, – довольно неуверенно произнесла она, словно не хотела сказать всю правду.
Инспектор Берт продолжал вопросительно на нее смотреть, поэтому она добавила:
– Понимаете, господин инспектор, об этом непросто говорить, но вы, наверное, должны это знать. Дед иногда, как бы это сказать, любил поразвлечься. Тогда он приводил какую-нибудь женщину. В большинстве своем это были продажные женщины. Бигуди могли принадлежать одной из них. Хотя маловероятно, что бигуди могли быть в волосах, когда женщина идет на свидание. Кроме того, мне кажется, это какие-то старые бигуди, я таких давно не видела.
– «Старину Динни» посетила проститутка. Он был с ней на диване, тогда у нее из волос и выпали бигуди. Пока она ублажала старика, ее парень обчистил квартиру.
– И разбросал старые, давно затушенные окурки, – насмешливо продолжил инспектор Берт. – Нет, дорогой коллега. У меня создалось впечатление, что окурки и бигуди – ловушка. Кто-то их подбросил, чтобы отправить нас по ложному следу. Возможно, по следу проституток из Борнемота. Кому могло прийти в голову курить, занимаясь любовью, а затем разбрасывать окурки на подушках. Взгляните, под шелком еще один. Думаю, было бы неплохо поговорить со знавшими его женщинами, но уверен, что ветер дует с другой стороны.
Полицейские опросили проституток и были удивлены тем, сколько их знало старика не только понаслышке. Проверили знакомых Динивана и нашли среди них старого приятеля покойного – отставного сержанта британской колониальной армии Джозефа Уильямса. Он жил в нескольких минутах ходьбы от виллы Динивана, на Пул-роуд.
– Это старый знакомый деда, – сказала Хильда Диниван, когда ее спросили об Уильямсе. Он не мог этого сделать. Он очень стар, думаю, что ему за семьдесят.
Сначала старому отставнику не уделили должного внимания. Возможно, полицейских сбило с толку утверждение Хильды Диниван. Но затем одна из проституток, близко знавшая «старину Динни», проговорилась, что знакома и с Уильямсом.
– Откуда я его знаю? Да все оттуда же!
– Но ведь ему уже семьдесят лет! – засомневался допрашивавший ее сержант Дайк.
– Ну и что? Я только одно вам скажу: Уильяме вечно не имел ни гроша, а двадцать второго числа у него оказалась куча денег.
– Откуда вам это известно?
– Потому что он расплатился. И сделал это впервые в жизни.
– Откуда вам известно, что это было именно двадцать второго?
– Потому что я помню, когда убили беднягу Динни.
Отставник британской колониальной армии Уильяме жил в собственном домике на Пул-роуд. Старик был по уши в долгах. Банк напрасно ожидал от него взносов за ссуду. Но несколько дней назад он погасил часть задолженности по ипотеке. Старший инспектор Берт и сержант Дайк посетили Уильямса 25 мая рано утром. Отставник принял их неприветливо. Он сидел в потертом кожаном кресле в невероятно грязном помещении, где пахло, как в хлеву, и сжимал в руке саблю. Пошарпанный столик, два стула, неприбранная постель, камин, мусор, пустые бутылки и жирная бумага от холодных ужинов. Сухощавый, неопрятного вида старик размахивал над головой саблей, словно помешанный, угрожал полицейским, что «погонит их вон со двора», если они немедленно сами не уберутся.
– Думаете, что я идиот? Думаете, не знаю, что вы здесь вынюхиваете? Напрасно, господа. Я могу отчитаться за каждую минуту того рокового дня, когда убили Динивана. Но я не имею с этим ничего общего. Последний раз я видел его семнадцатого. Мы пошли к нему. Он не захотел одолжить мне ни пенса, но потом дал мне всего пять фунтов. Достал их из своего сейфа.
Больше Уильяме ничего не сказал. Вероятно, испугался, что сболтнул лишнее. Старший инспектор Берт предложил ему позволить снять отпечатки его пальцев и доказать тем самым свою невиновность. Но он встал, замахал над головой саблей и взревел сиплым голосом:
– Думаете, я не знаю ваших уловок? Думаете, я дурак и не знаю, что вам разрешено, а что нет? А ну, убирайтесь, пока я не разозлился! – крикнул он, загасил сигарету, растерев ее пальцами, и тут же закурил новую. Окурки были похожи на те, что Дайк нашел в квартире старика Диннй.
Метрополитен Полис Лэборэтори – учреждение, занимающееся исследованием предметов, оставленных или возможно оставленных преступниками на месте преступления. Рош Линч подверг окурки анализу и по остаткам слюны установил, что у курившего очень редкая группа крови АВ. Следователи подозревали, что окурки принадлежали Уильямсу. Линч мог провести сравнительную экспертизу, но для этого ему нужна была слюна Уильямса. Полицейские понимали, что по доброй воле они ее от старика не получат, поэтому прибегли к уловке.
За Уильямсом следили. Когда однажды в Бронксоме он зашел в бар, полицейские последовали за ним. Поздоровались, удивились случайной встрече, расспросили о здоровье и пошутили по поводу своего прошлого визита. Затем комиссар Берт заказал для всех виски, предложил сигареты, и все веди себя так, как обычно ведет себя мужская компания за бутылкой виски. Джозеф Уильяме был заядлым курильщиком. Он прикуривал одну сигарету от другой, и сержант Дайк с готовностью подсовывал ему пачку с сигаретами. Когда старик отлучился в туалет, полицейский высыпал окурки в бумажный кулек и спрятал его в кармане. На следующий день окурки были у Роша Линча в Лондоне. Экспертиза подтвердила предположение: у Джозефа Уильямса кровь была группы АВ.
Полицейские отправились за Уильямсом на Пул-роуд. Он разошелся уже в дверях. Отвергал подозрение. Утверждал, что дружил со «стариной Динни» – как же он мог его убить, что в жизни он и мухи не обидел.
– Валяйте! Шарьте, сколько влезет, – заявил отставник, узнав, что у него будет обыск, – все равно ничего не найдете. В этом, господа, я вам ручаюсь.
Начался обыск. Насупившись, Уильяме сидел в потертом вольтеровском кресле и делал вид, что происходящее его не касается. Затем сержант Дайк нашел пакет кульков из коричневой бумаги и показал его Уильямсу.
– Ну и что? – заявил пожилой господин, размахивая перед носом полицейского саблей. – Когда-то я продавал овощи, и пакеты остались у меня. Торговал и рыбой, для этого тоже нужны бумажные пакеты. Оставьте меня в покое. Хотите еще обыскать вот это? – он бросал на стол свой бумажник. – Взгляните и убедитесь, что ни один банкнот не перекочевал сюда из сейфа Динни.
– Откуда у вас столько денег? – спросил старший инспектор Берт.
– Вас это не касается, но я вам расскажу. Я выиграл их на скачках. Поставил на коня по кличке Голубой Питер и выиграл. Теперь вы можете проваливать, у меня нет желания развлекать фараонов. Мне это противно.
Полицейские записали номера банкнотов, но это им ничего не дало. Следствие снова оказалось на мертвой точке, потому что никто не видел Уильямса в доме Динивана, никто не видел, как в тот роковой вечер он покидал его квартиру, не объявился ни один свидетель, способный своими показаниями подкрепить подозрение. Старший инспектор Берт знал, что старик, возможно, потерял бы самообладание, окажись он в тюремной камере, однако знал он и то, что ни один судебный следователь не подпишет ему ордер на арест только потому, что у Джозефа Уильямса одна и та же группа крови с тем, кто оставил в комнате Динивана окурки.
Полиция не знала, что предпринять. Случайно была найдена жена Уильямса, которая ушла от старика несколько лет тому назад. Она заявила, что с ним невозможно было нормально жить, и подтвердила, что бигуди, найденные на месте преступления, могли принадлежать ей.
– Я оставила их у него. Это старые французские бигуди. Сейчас уже делают другие. Он мог выбросить коробку с бигуди, но, вероятно, они зачем-то ему понадобились. А почему, собственно, вы расспрашиваете о бигуди? Что общего с ними у этого старого психа?
Полицейским показалось, что они продвинулись вперед, но ошиблись. Им не оставалось ничего другого, как снова отправиться к Уильямсу. Но перед этим они подготовили почву – распустили слух, что их подозрения оказались ошибочными, что они ошиблись и получили за это взбучку от шефа. В барах стали поговаривать о фиаско полиции. Старик Уильяме узнал об этом и довольный потирал руки. Когда в его дверях вновь появились полицейские, он стал насмехаться над ними:
– Ну как, говорил я вам, что останетесь с носом? Нечего было вешать на меня какое-то убийство! – кривил он в ехидной усмешке свой беззубый рот. – Не на того напали! Я невиновен, господа! Теперь-то вам это ясно? А если вам надо представить шефу еще какие-нибудь доказательства, то можете преподнести ему мои отпечатки пальцев.
Он протянул к ним свои руки, растопырив пальцы. Этого ему не следовало делать. Старший инспектор, не раздумывая ни секунды, поблагодарил его за готовность к сотрудничеству с полицией во время расследования и моментально снял отпечатки пальцев. Они распрощались. Закрыв за собой дверь, полицейские облегченно вздохнули. Наконец-то им удалось продвинуться на шаг вперед. В тот же день сержант Дайк отправился в Лондон, где старший инспектор Черрил из Скотленд-Ярда подтвердил, что отпечатки пальцев на бокале из-под пива, обнаруженные на столе в комнате убитого, идентичны с отпечатками пальцев Джозефа Уильямса.
Судивший его известный судья Крум-Джонсон не удостоился особого расположения со стороны подсудимого, так как Джозеф Уильяме ни к юристам, ни к присяжным не питал особого уважения. Можно даже сказать, что он вел себя дерзко. Во время допроса свидетелей, речи прокурора и при вынесении приговора подсудимый комментировал происходящее, выкрикивая: «Это наглая ложь! Я не виновен! Не люблю врунов!» Его адвокату Норману Кингу пришлось немало потрудиться, чтобы укротить строптивого старика хотя бы настолько, чтобы Крум-Джонсон не обвинил его еще и в оскорблении суда. Этот процесс не сулил обвиняемому ничего хорошего, и Уильяме попортил присяжным немало крови. Между прочим, не знаю, был ли в зале хоть один симпатизирующий ему человек. Но адвокат Уильямса Норман Кинг не терял надежды и 14 октября удивил всех прекрасно подготовленной и умной заключительной речью. Защитник лихо отмел аргументы обвинения, а так как прямых улик не было, он подверг сомнению утверждение, что Уильяме во время убийства находился на месте происшествия.
Произошло то, чего никто не ожидал: старого Уильямса освободили, и он победителем ушел домой. Тогда мне очень хотелось ошеломить читателей какой-нибудь душещипательной сенсацией, и я сказал себе, что получился бы отличный сериал статей, если бы старик поведал о своем пути на свободу. Всего лишь свои личные впечатления и мысли невиновного подсудимого, которого несправедливо обидели, но справедливость все-таки восторжествовала. Поэтому я дождался его у здания суда.
Я подумал, что пожилой человек, только что переживший неприятное и сложное судебное разбирательство, на котором решался вопрос его жизни и смерти, первым делом захочет лечь на диван и хорошенько отдохнуть. Поэтому я усадил его в машину и отвез в маленький загородный отель недалеко от Дорчестера. Сняв для него комнату, я заказал бутылку виски и сказал себе, что чокнусь с ним и выпью за его освобождение прежде, чем он заснет. Однако все вышло по-другому.
Я наполнил два бокала, подал один Уильямсу, и мы чокнулись. «За здоровье палача», – сказал он и злорадно осклабился. «За здоровье палача, явившегося за жертвой», – повторил он, но я не придал никакого значения его словам, так как не увидел в них никакого смысла. Я собирался уложить Уильямса и пойти вниз в ресторан, чтобы не беспокоить его. Но старик даже не помышлял о сне. Он заявил, что не желает оставаться в отеле, что ему здесь нечего делать и он поедет домой на Пул-роуд. Хочет, мол, пройтись по улице, чтобы полюбоваться на вытаращенные глаза соседей, уже похоронивших его. «Буду прогуливаться на главной площади и смотреть на этих крыс, видевших меня уже на виселице, – повторял он. – Отвезите меня туда, редактор! Или же я сяду в автобус и поеду сам»!
Я отвез его на Пул-роуд и наблюдал, как он прохаживался по тротуарам Мейн-стрит и наслаждался своей победой. Он выступал, как полководец на параде после выигранного сражения. Когда это ему надоело, он успокоился, сел в машину и позволил отвезти себя назад в гостиницу. Мы еще выпили по рюмке-другой, и я ушел в свой номер. Я заснул с радостным чувством, что утром выслушаю исповедь невинно обвиненного и униженного человека и напишу первоклассный репортаж.
Ночью он постучал ко мне в дверь. Какое там постучал! Забарабанил! Кулаками, ладонями и даже ногами. Он никак не мог дождаться, когда я открою.
Выскочив из постели, я открыл дверь. В коридоре стоял трясущийся Уильяме, глаза у него пылали, словно в лихорадке, зубы стучали, ноги подкашивались. У него начался нервный припадок. Страх, который он испытывал во время суда, теперь отпечатался на его лице. Он извивался, стонал и прерывавшимся голосом повторял: «Не могу заснуть! Он все время стоит у меня перед глазами. Это я сделал. Присяжные ошиблись. Это был я!»
Той ночью он признался мне, что убил «старину Динни» и считал, что сгубил свою жизнь. Я до этого освещал несколько процессов и знал, что, согласно британским законам, его уже никогда не смогут осудить за преступление, в котором уже однажды обвиняли, но вынуждены были освободить. Поэтому я его покинул. Он куда-то исчез и жил в уединении до самого 1951 года. Ему было за восемьдесят, когда он умер. До его смерти я молчал, но теперь… теперь думаю, что, хотя и с большим опозданием, общественность все же должна узнать, кто был убийцей Уолтера Динивана».
Итак, был понедельник 22 мая 1939 года. Около полуночи дежурный Скотленд-Ярда поднял телефонную трубку.
– Говорит старший инспектор Суэйн, дорчестерский полицейский участок. У нас убийство.
– Как звали убитого?
– Пока еще нет трупа. Есть только тяжелораненый, и зовут его Уолтер Диниван, шестидесятичетырехлетний пенсионер, владелец гаражей и нескольких доходных домов.
– Адрес?
– Это вилла в Бранксоме, в Борнемоте, недалеко от Пул-роуд. Это место каждый знает.
– Хорошо, сейчас передам старшему инспектору Берту. Его дежурство.
Леонард Берт взял с собой детектива сержанта Дайка и отправился в путь. Вилла находилась в центре большого старого сада. С первого взгляда даже ночью было заметно, что она построена состоятельным человеком. Вероятно, первоначально она предназначалась для одной семьи, однако позднее владелец отделил верхний этаж от нижнего и сдал его в наем.
– Кто живет наверху? – спросил старший инспектор Берт своего местного коллегу Свейна.
– Две старые девы… то есть, пожилые дамы. Госпожа Янг и госпожа Ланцефилд.
– Нижний этаж занимает Уолтер Диниван?
– С Хильдой Диниван, это его внучка, а также с ее братом, то есть со своим внуком. Но парень служит радистом в британском флоте где-то в Восточной Азии и редко бывает дома. Сейчас как раз приехал. У него отпуск.
– Позовите его. И сестру тоже.
Молодые люди находились в соседней комнате.
– Мы ушли из дома примерно в девятнадцать часов, – сказала Хильда Диниван. – Мы отправились потанцевать. Дедушка Динни сидел у камина, смаковал виски и сказал, что дождется нас.
– В котором часу вы вернулись? – спросил старший инспектор Берт.
– Около одиннадцати. Но в доме было темно. Мы решили, что дедушка Динни пошел спать, но все равно это показалось нам странным. Он никогда не ложился так рано. Мы постучали, но никто не открывал. Мы обошли дом и сзади, где окно позволяло заглянуть вовнутрь, посмотрели в комнату. Торшер был выключен, но в камине еще пылал огонь. Я увидела дедушку на полу. Он лежал на ковре вниз лицом, руки и ноги были широко раскинуты. Он не двигался. Под головой у него расплывалась большая темная лужа.
– Что вы сделали? Вызвали полицию?
– Нет, сначала нет. Мы подумали, что, вероятно, ему сделалось плохо, и эта лужа… Просто его стошнило, потому что на ковре это не выглядело как лужа крови. Брат вернулся к двери, вышиб одну стеклянную филенку и хотел открыть дверь. Но изнутри ключа в замке не оказалось. Поэтому брат высадил остальные стекла, залез в дом и открыл мне окно. Только когда мы зажгли свет, поняли, что дед лежит в луже крови. Тогда мы вызвали полицию и санитарную машину.
Раненого, у которого каким-то тупым предметом был проломлен череп, отвезли в больницу «Боскомбе», где той же ночью около трех часов он скончался не приходя в сознание. О своем убийце он не сказал ни слова. При этом почти точно было установлено, что им не мог быть чужой человек. Окна – целы и закрыты, замки – не испорчены, выходит, старик Динни должен был знать того, кому открыл дверь. Но последующий осмотр виллы показал, что убийство совершено с целью грабежа. Впустил бы к себе старый Динни вечером или ночью в дом убийцу? Только в том случае, если он был ему хорошо знаком.
Началось обычное расследование. Начальник отдела дактилоскопического анализа старший инспектор Скотленд-Ярда Черрил исследовал все отпечатки пальцев. Они принадлежали старику и его внукам, только один отпечаток на бокале из-под пива был оставлен кем-то чужим.
– Вы сказали, – продолжал расспрашивать старший инспектор Берт, – что ваш дедушка сидел у камина и пил виски. Он был один. Однако на столе найдены два бокала и бутылка из-под пива. Вероятно, вместе с виски он пил еще и пиво. Или же кого-нибудь пригласил и угостил гостя пивом?
– Не знаю, господин инспектор, – сказала Хильда Диниван. – Когда мы уходили, то в доме не было никого чужого, а на столике перед камином стояла бутылка виски и один бокал, из которого дед пил.
– Вам известно, что мы обнаружили открытый сейф? Он пуст. Ключ нашелся внутри. Вам известно, что исчезло?
– Из сейфа все. Дедушка держал там какие-то деньги, драгоценности, кажется, даже ценные бумаги. А в том портмоне, которое нашли пустым, у него было девятнадцать фунтов.
– Откуда вам это известно? – спросил инспектор Берт.
– Когда мы уходили, он дал нам на карманные расходы, пересчитав при этом оставшиеся деньги. У него было ровно девятнадцать фунтов.
– Что еще пропало? Думаю, вы знали, что у него было.
– Часы и золотая цепочка. Довольно массивная цепочка, такие носили давно, – не раздумывая, отвечала Хильда Диниван.
– Где он хранил ключ от сейфа, мисс Диниван?
– Носил в кармане.
– Всегда?
– Никуда в другое место он его не прятал.
Грабитель обыскал шкафы, ящики и оставил после себя полный беспорядок, а кроме того – пакет из коричневой бумаги. Он был смят таким образом, словно в нем перед этим лежал молоток. Возможно, это и было то самое ненайденное орудие убийства.
Затем сержант Дайк сообщил о подозрительной находке: на ковре и на диване лежали окурки. Они были разбросаны так, словно кто-то специально их рассыпал. Один даже лежал на шелковой наволочке подушки, на кушетке. Ничего не сгорело. Было ясно, что их оставил не тот, кто курил, а неизвестный, который хотел, чтобы окурки были здесь найдены. Во время тщательного осмотра сержант Дайк установил, что все они были раздавлены между пальцами, а не потушены в пепельнице. Когда затем один из полицейских обнаружил дамские бигуди, инспектор Берт осторожно взял их в носовой платок и показал Хильде Диниван.
– Они ваши, мисс? – спросил он.
– Нет, – тут же ответила она.
– Вам, вероятно, известно, кому они могли бы принадлежать?
– Нет, я этого не знаю, – довольно неуверенно произнесла она, словно не хотела сказать всю правду.
Инспектор Берт продолжал вопросительно на нее смотреть, поэтому она добавила:
– Понимаете, господин инспектор, об этом непросто говорить, но вы, наверное, должны это знать. Дед иногда, как бы это сказать, любил поразвлечься. Тогда он приводил какую-нибудь женщину. В большинстве своем это были продажные женщины. Бигуди могли принадлежать одной из них. Хотя маловероятно, что бигуди могли быть в волосах, когда женщина идет на свидание. Кроме того, мне кажется, это какие-то старые бигуди, я таких давно не видела.
– «Старину Динни» посетила проститутка. Он был с ней на диване, тогда у нее из волос и выпали бигуди. Пока она ублажала старика, ее парень обчистил квартиру.
– И разбросал старые, давно затушенные окурки, – насмешливо продолжил инспектор Берт. – Нет, дорогой коллега. У меня создалось впечатление, что окурки и бигуди – ловушка. Кто-то их подбросил, чтобы отправить нас по ложному следу. Возможно, по следу проституток из Борнемота. Кому могло прийти в голову курить, занимаясь любовью, а затем разбрасывать окурки на подушках. Взгляните, под шелком еще один. Думаю, было бы неплохо поговорить со знавшими его женщинами, но уверен, что ветер дует с другой стороны.
Полицейские опросили проституток и были удивлены тем, сколько их знало старика не только понаслышке. Проверили знакомых Динивана и нашли среди них старого приятеля покойного – отставного сержанта британской колониальной армии Джозефа Уильямса. Он жил в нескольких минутах ходьбы от виллы Динивана, на Пул-роуд.
– Это старый знакомый деда, – сказала Хильда Диниван, когда ее спросили об Уильямсе. Он не мог этого сделать. Он очень стар, думаю, что ему за семьдесят.
Сначала старому отставнику не уделили должного внимания. Возможно, полицейских сбило с толку утверждение Хильды Диниван. Но затем одна из проституток, близко знавшая «старину Динни», проговорилась, что знакома и с Уильямсом.
– Откуда я его знаю? Да все оттуда же!
– Но ведь ему уже семьдесят лет! – засомневался допрашивавший ее сержант Дайк.
– Ну и что? Я только одно вам скажу: Уильяме вечно не имел ни гроша, а двадцать второго числа у него оказалась куча денег.
– Откуда вам это известно?
– Потому что он расплатился. И сделал это впервые в жизни.
– Откуда вам известно, что это было именно двадцать второго?
– Потому что я помню, когда убили беднягу Динни.
Отставник британской колониальной армии Уильяме жил в собственном домике на Пул-роуд. Старик был по уши в долгах. Банк напрасно ожидал от него взносов за ссуду. Но несколько дней назад он погасил часть задолженности по ипотеке. Старший инспектор Берт и сержант Дайк посетили Уильямса 25 мая рано утром. Отставник принял их неприветливо. Он сидел в потертом кожаном кресле в невероятно грязном помещении, где пахло, как в хлеву, и сжимал в руке саблю. Пошарпанный столик, два стула, неприбранная постель, камин, мусор, пустые бутылки и жирная бумага от холодных ужинов. Сухощавый, неопрятного вида старик размахивал над головой саблей, словно помешанный, угрожал полицейским, что «погонит их вон со двора», если они немедленно сами не уберутся.
– Думаете, что я идиот? Думаете, не знаю, что вы здесь вынюхиваете? Напрасно, господа. Я могу отчитаться за каждую минуту того рокового дня, когда убили Динивана. Но я не имею с этим ничего общего. Последний раз я видел его семнадцатого. Мы пошли к нему. Он не захотел одолжить мне ни пенса, но потом дал мне всего пять фунтов. Достал их из своего сейфа.
Больше Уильяме ничего не сказал. Вероятно, испугался, что сболтнул лишнее. Старший инспектор Берт предложил ему позволить снять отпечатки его пальцев и доказать тем самым свою невиновность. Но он встал, замахал над головой саблей и взревел сиплым голосом:
– Думаете, я не знаю ваших уловок? Думаете, я дурак и не знаю, что вам разрешено, а что нет? А ну, убирайтесь, пока я не разозлился! – крикнул он, загасил сигарету, растерев ее пальцами, и тут же закурил новую. Окурки были похожи на те, что Дайк нашел в квартире старика Диннй.
Метрополитен Полис Лэборэтори – учреждение, занимающееся исследованием предметов, оставленных или возможно оставленных преступниками на месте преступления. Рош Линч подверг окурки анализу и по остаткам слюны установил, что у курившего очень редкая группа крови АВ. Следователи подозревали, что окурки принадлежали Уильямсу. Линч мог провести сравнительную экспертизу, но для этого ему нужна была слюна Уильямса. Полицейские понимали, что по доброй воле они ее от старика не получат, поэтому прибегли к уловке.
За Уильямсом следили. Когда однажды в Бронксоме он зашел в бар, полицейские последовали за ним. Поздоровались, удивились случайной встрече, расспросили о здоровье и пошутили по поводу своего прошлого визита. Затем комиссар Берт заказал для всех виски, предложил сигареты, и все веди себя так, как обычно ведет себя мужская компания за бутылкой виски. Джозеф Уильяме был заядлым курильщиком. Он прикуривал одну сигарету от другой, и сержант Дайк с готовностью подсовывал ему пачку с сигаретами. Когда старик отлучился в туалет, полицейский высыпал окурки в бумажный кулек и спрятал его в кармане. На следующий день окурки были у Роша Линча в Лондоне. Экспертиза подтвердила предположение: у Джозефа Уильямса кровь была группы АВ.
Полицейские отправились за Уильямсом на Пул-роуд. Он разошелся уже в дверях. Отвергал подозрение. Утверждал, что дружил со «стариной Динни» – как же он мог его убить, что в жизни он и мухи не обидел.
– Валяйте! Шарьте, сколько влезет, – заявил отставник, узнав, что у него будет обыск, – все равно ничего не найдете. В этом, господа, я вам ручаюсь.
Начался обыск. Насупившись, Уильяме сидел в потертом вольтеровском кресле и делал вид, что происходящее его не касается. Затем сержант Дайк нашел пакет кульков из коричневой бумаги и показал его Уильямсу.
– Ну и что? – заявил пожилой господин, размахивая перед носом полицейского саблей. – Когда-то я продавал овощи, и пакеты остались у меня. Торговал и рыбой, для этого тоже нужны бумажные пакеты. Оставьте меня в покое. Хотите еще обыскать вот это? – он бросал на стол свой бумажник. – Взгляните и убедитесь, что ни один банкнот не перекочевал сюда из сейфа Динни.
– Откуда у вас столько денег? – спросил старший инспектор Берт.
– Вас это не касается, но я вам расскажу. Я выиграл их на скачках. Поставил на коня по кличке Голубой Питер и выиграл. Теперь вы можете проваливать, у меня нет желания развлекать фараонов. Мне это противно.
Полицейские записали номера банкнотов, но это им ничего не дало. Следствие снова оказалось на мертвой точке, потому что никто не видел Уильямса в доме Динивана, никто не видел, как в тот роковой вечер он покидал его квартиру, не объявился ни один свидетель, способный своими показаниями подкрепить подозрение. Старший инспектор Берт знал, что старик, возможно, потерял бы самообладание, окажись он в тюремной камере, однако знал он и то, что ни один судебный следователь не подпишет ему ордер на арест только потому, что у Джозефа Уильямса одна и та же группа крови с тем, кто оставил в комнате Динивана окурки.
Полиция не знала, что предпринять. Случайно была найдена жена Уильямса, которая ушла от старика несколько лет тому назад. Она заявила, что с ним невозможно было нормально жить, и подтвердила, что бигуди, найденные на месте преступления, могли принадлежать ей.
– Я оставила их у него. Это старые французские бигуди. Сейчас уже делают другие. Он мог выбросить коробку с бигуди, но, вероятно, они зачем-то ему понадобились. А почему, собственно, вы расспрашиваете о бигуди? Что общего с ними у этого старого психа?
Полицейским показалось, что они продвинулись вперед, но ошиблись. Им не оставалось ничего другого, как снова отправиться к Уильямсу. Но перед этим они подготовили почву – распустили слух, что их подозрения оказались ошибочными, что они ошиблись и получили за это взбучку от шефа. В барах стали поговаривать о фиаско полиции. Старик Уильяме узнал об этом и довольный потирал руки. Когда в его дверях вновь появились полицейские, он стал насмехаться над ними:
– Ну как, говорил я вам, что останетесь с носом? Нечего было вешать на меня какое-то убийство! – кривил он в ехидной усмешке свой беззубый рот. – Не на того напали! Я невиновен, господа! Теперь-то вам это ясно? А если вам надо представить шефу еще какие-нибудь доказательства, то можете преподнести ему мои отпечатки пальцев.
Он протянул к ним свои руки, растопырив пальцы. Этого ему не следовало делать. Старший инспектор, не раздумывая ни секунды, поблагодарил его за готовность к сотрудничеству с полицией во время расследования и моментально снял отпечатки пальцев. Они распрощались. Закрыв за собой дверь, полицейские облегченно вздохнули. Наконец-то им удалось продвинуться на шаг вперед. В тот же день сержант Дайк отправился в Лондон, где старший инспектор Черрил из Скотленд-Ярда подтвердил, что отпечатки пальцев на бокале из-под пива, обнаруженные на столе в комнате убитого, идентичны с отпечатками пальцев Джозефа Уильямса.