Павлов Сергей Иванович. По чёрному следу

   - А может, обознался Рэнд? - высказал предположение Уксус. - Может, это кто-нибудь из корабельной команды на вахту проспал? Подхватился видит, время ушло, да так, неумытый, опухший со сна, побежал. Рэнд его разглядеть как следует не успел, и было Рэнду видение!..
   - Говорит, что успел. И потом, опоздавший на дежурство в шахту прыгать не будет - прямиком сиганет. К тому же корабельная команда носит другую одежду. А "видение", между прочим, было в нашем костюме.
   - В нашем?
   - Ну да. В голубом полетном, с эмблемой десантника на рукаве. Уж на что у Рэнда глаз верный, а издали он этого типа сначала даже за своего принял. Только вблизи разглядел. Проводил он чужака взглядом - у того на спине белыми буквами: "Лунная радуга. Четвертая эксп.". Все вроде по форме, а человек не наш...
   - Костюм - ерунда. Костюм какой угодно напялить можно.
   - Можно, кто спорит. Но зачем?.. Вот и Рэнд, совершенно сбитый всем этим с толку, верно решил, что утро вечера мудренее, и спать подался. Лег, ворочается, заснуть не может. Мысленно перебрал команду рейдера, десантников, ученых... - нет никого, кто хоть сколько-нибудь походил бы на этого типа, и баста! Наконец не выдержал он - встал и побрел на разведку. Куда ни заглянет, везде ночное освещение, невесомость. Полный порядок, спит корабль. Только в бане трое ребят галдели - Бака из простыни выпутывали...
   При последних словах десантника у меня, признаться, холодок по телу прошел.
   Незаметно для себя я поднялся и слушал дальнейшее стоя.
   - Утром я Рэнда за завтраком встретил, - продолжал Бугор. - Вижу, он вялый какой-то. Глаза усталые, красные. Спрашиваю: ты случайно на заболел? Он только рукой махнул. Сидит за столиком против двери, не ест ничего, исподлобья каждого входящего разглядывает и пальцами, машинально так, гибкий бокал наизнанку выворачивает. Подсел я к нему, бокал отобрал. "А ну-ка выкладывай, - говорю, - какая муха тебя укусила, не то я сам за это возьмусь и приятную встречу тебе с Молотком живо организую - ты меня знаешь!" Видит он, деваться некуда. Рассказал... Думал я, думал, ничего путного не придумал и посоветовал ему все это Нортону выложить. Рэнд усомнился: "Поверит ли? Я, - говорит, - в этой группе человек новый..." "Поверит не поверит, - говорю, - а рассказать надо. Все мы тут новые..." На том и порешили. Разошлись по своим тренажерам, и целый день я Рэнда не видел. Вечером встретились, спрашиваю: "Ну как?" Он рукой отмахнулся дескать, плохо дело. "Нортону рассказал?" - "Рассказал..." - "И что?" - "А ничего. Не поверил, конечно. Выслушал, правда, внимательно, но хмуро так, с неудовольствием. Ну и сам догадаться можешь, что мне посоветовал. "Иди, - говорит; - к Молотку. Пусть он тебе своим молоточком по коленкам потюкает и под черепную крышку на всякий случай заглянет..." - "Ладно, говорю я Рэнду, - не расстраивайся. В таком случае плюнь ты на это, забудь. В конце концов не наше дело корабельных "зайцев" ловить. Если это начальству неинтересно, то нам тем более. Да и не хозяева мы на рейдере, а так - вроде платного приложения. Пусть сами хозяева и разбираются. А когда чужак себя обнаружит, я сам к Нортону пойду и за его недоверие к своим же ребятам... В общем, придется крупно поговорить".
   - Может, Рэнд тебя просто разыгрывал? - высказал новое предположение Уксус.
   - Ты слышал, чтобы Рэнд кого-нибудь разыгрывал? - строго и как-то даже торжественно вопросил Бугор. - Хоть один-единственный раз?
   - Да, это правда...
   - То-то! Рэнд не Весло, шутить не любит...
   - Кстати... откуда эту историю знает Весло?
   - Я выяснил потом откуда... Рэнд, понятно, хотел побеседовать с Нортоном с глазу на глаз: выбрал момент, когда спортзал опустел, Нортона попросил задержаться. А Весло в тот день попрыгал слегка, закатился на самый верхний батуд и притих. Лежит себе, как на пляже, нос почесывает... Рэнду и Нортону невдомек, что в зале третий присутствует. Поговорили... Весло, конечно, случай не упустил и вечером потешить вас вздумал. Жаль, меня в тот вечер на "мельнице" не было... Потом я прижал его к стенке, да поздно. Ну что с него взять? Ходячий выпуск последних известий...
   - А почему ты в тот вечер не пришел? - полюбопытствовал Уксус. - За чужаком, должно быть, охотился?
   - Нужен больно!.. Настроения не было - вот и не пришел.
   - И Молоток перестал к нам ходить... - сказал Уксус с такой интонацией, словно видел меня в темноте сквозь корпус нейтринного микроскопа. Я медленно сел.
   - Молоток "мельницу" за игру не считает, - сказал Бугор.
   - В том-то и дело!.. И опять же спортом слишком увлекается...
   - А кто здесь спортом не увлекается? Вон даже ученые наши и то занятий не пропускают. Вчера один прыжки с шестом осваивал - бежит сломя голову, и не увернись я вовремя, он бы мне концом шеста в рот попал. Остерегаться нам надо, когда они в зале.
   - Ученые в "мельницу" не играют, - гнул свое Уксус, - а Молоток играл. И отважно играл, хотя играть ему было скучно. Должно быть, вынюхивал что-то, не иначе...
   - Должно быть, - согласился Бугор. - Я всегда опасался, что, если он узнает про чужака, Рэнду несдобровать. Вызовет к себе, потюкает по коленкам и спишет в резерв. Или еще хуже придумает... Ну теперь, видать, не узнает.
   Я сидел на неудобном выступе станины микроскопа, ладонями сжимал горящие щеки и готов был провалиться сквозь палубу. Сейчас, когда со всей очевидностью выяснилось, что самым большим дураком в их веселой компании был я, мое присутствие здесь стало теперь для меня совершенно невыносимым. Разумеется, я понимал, как важно выйти отсюда тихо и незаметно, и, конечно, пытался придумать практический способ исчезновения, но придумать не мог. Все дело портил проклятый фиксатор дверного замка. После беседы о чужаке десантники наверняка насторожены и, чего доброго, могут устроить за мной нелепую гонку по коридорам. Только этого не хватало!..
   Я встал, медленно высунулся из-за укрытия и в глубине лаборатории заметил слабое зеленовато-серое свечение. Приглядевшись, увидел на фоне слабого зарева два силуэта - плечи и головы. Один силуэт покачнулся, недовольно проговорил баритон:
   - Готово? Сколько еще?
   - Что, надоело? - спросил к свою очередь тенорок язвительного Уксуса. - Три минуты осталось. Да ты сиди, не ерзай. В инструкции сказано: как только камера остановится, будет звонок.
   - А мы все правильно делаем? Смесь не испортим?
   - Делаем как надо, по рецепту. Ты не волнуйся.
   - Время позднее, вот я и волнуюсь. Скоро уже двадцать два, а нам эту пакость еще по батудам размазывать... К утру, думаешь, высохнет?
   - К утру?.. Через час высохнет. Когда последние батуды разрисуем, на первых уже можно будет прыгать. Опробуем? Нортон неплохо придумал - в темноте прыжки интереснее.
   - Ишь чего захотел! - проворчал Бугор. - Я думаю, как бы нам до невесомости управиться, а он опробуем! Если мы не успеем спортзал подготовить, Нортон нам этой зеленкой физиономии выкрасит...
   - Что верно, то верно! - со смехом ответил Уксус. - А знаешь, зеленый цвет тебе, пожалуй, пойдет...
   - А тебя и красить не надо. Ты сам по себе зелен кругом - и внутри и снаружи.
   Мне стало понятно, чем они занимались. Это была удача! Я осторожно попятился к двери, нашарил ручку и замер в ожидании звонка. Звонок сигнального таймера - я это знал - был достаточно громким, чтобы в трелях его мог утонуть звук щелчков доброй сотни фиксаторов... Угольно-черные силуэты десантников тоже застыли над смотровыми окошечками камеры, в которой, как мне теперь было ясно, Уксус активировал какую-то смесь люминесцентных веществ для светящейся краски. Химики-десантники... И рецепт ведь где-то раздобыли, кустари-самородки, и, наверное, половину запаса люминофоров из хранилища уволокли.
   Затрещал звонок. Я вышел в темный кабинет. Задвинул за собой дверь, включил освещение. Взял со стола пакет и удалился восвояси.
   Я был совершенно измучен. Кое-как распихал содержимое пакета по фармацевтическим ящикам, ушел к себе в каюту я рано лег в постель. Размышлять о результатах своего детективного приключения не хотелось по-видимому, сказывалось напряжение последних дней. В голове царила глухая, тревожная пустота, логически оформленных мыслей не было; я незаметно уснул, и мне приснился звонок лабораторного таймера. Я звал, что обязан этим пренепременно воспользоваться, чтобы куда-то уйти, но не мог заставить себя шевельнуться... Звонок трещал, и наконец я понял, что это зуммер внутренней связи. Не открывая глаз, я нашарил ручку афтера переносного экрана, который всегда засовывал под подушку на случай экстренного вызова, - поднес афтер к лицу, как подносят зеркало, и только теперь поднял тяжелые веки. На экране светилась физиономия инженера-хозяйственника. Утопив пальцем кнопку приема, чтобы умолк надоедливый зуммер, я с трудом промычал:
   - М-м-да... слушаю!
   - Кажется, я разбудил вас? - неуверенно проговорил Бак - Извините...
   - М-да... то есть нет, ничего. Говорите.
   Бак несколько мгновений молчал.
   - Собственно, говорить-то... Ну, в общем, двенадцатый.
   - Где?
   - В аккумуляторном отделении. Малый отсек, где заправляют скафандровые аккумуляторы.
   - Нижний ярус? Что-то новое... Когда?
   - Около получаса назад.
   - Ушел, конечно?
   - Ушел.
   - Гонялись за ним?
   - Н-нет...
   - Хорошо. И не надо. Вполне может быть, что это опасно... Оставьте все как есть до утра, и... приятных вам сновидений. Отныне наша "патрульная служба" по вечерам отменяется. Утром поговорим.
   Я сунул афтер под подушку и тут же уснул. Мне снился темный холодный спортзал, фосфоресцирующие полосы на расцвеченных светящейся краской батудах. В зале я был не один, хотя того, второго, не видел. Он был здесь - я это чувствовал, - чуть дальше вытянутой руки, но, когда я окликнул его, он промолчал, и мне стало жутко. "Не притворяйтесь, - сказал я ему. Вы здесь, рядом, я знаю..." Он рассмеялся, и это меня озадачило. "Великолепно придумано, - внезапно обрывая смех; сказал он голосом Нортона. - В темноте прыгать лучше... Опробуем?" - "Не притворяйтесь, повторил я. - Вы не Нортон. Вы... вы чужак! Зачем вы разрушаете экраны?" "Затем. Когда разрушаешь экраны, нас, чужаков, становится больше. - Он свистнул и выкрикнул: - Эй, чужаки!.." И с батудов, пересекая светящиеся полосы, один за другим стали спрыгивать черные призраки... Я проснулся в холодном поту.
   Утром я попытался припомнить, точно ли разговаривал ночью с механиком, и вынужден был признаться себе, что твердо ответить на этот вопрос не могу - настолько неясной мне представлялась граница между сном и реальностью.
   Такого со мной еще не бывало!
   С приходом Бака все вроде бы стало на свои места. Но поведение самого Бака... Оно меня поразило, таким я Бака не знал. Он был молчалив, застенчив я робок, как девушка. Выглядел он свежо и очень опрятно, был чисто выбрит и распространял вокруг себя приторный запах земляничного лосьона. Было совершенно очевидно, что мое светское ему пожелание приятных сновидений странным образом успешно осуществилось на практике, и это необъяснимо меня раздражало. Обмениваясь с Баком односложными вопросами и ответами, я шагал по кабинету из угла в угол, не зная, как приступить к изложению главного.
   - Послушайте, Феликс... - начал я неуверенно. - Вы, разумеется, хорошо знаете в лицо всех членов нашей экспедиции...
   - Как свои пять. - Для вящей убедительности Бак показал мне растопыренные пальцы. - Да как же их не знать?! Тут все друг друга знают.
   - Так вот... Один десантник уверяет, что видел у нас на борту чужака.
   Бак вытаращил глаза. Спросил ошарашенно:
   - Чужа... Что? Кто уверяет? Кого уверяет? Вас уверяет? И вы ему верите?
   - Не беспокойтесь, - остановил я его. - Вас он уверять не будет, меня тем более. Я слышал случайно. И пропустил бы все это мимо ушей, если б здесь не было одного странного совпадения...
   - Совпадения?
   - Да. Десантник, имени которого я называть вам не буду, встретил чужака возле атриума минут за десять до того, как вы сцепились с неизвестным в кухонном отсеке.
   - Что же нам делать?.. - хрипло спросил Бак.
   - Вам - ничего. Это главное, о чем мне нужно было вас предупредить. А я сейчас иду к капитану... Не знаю, что из этого выйдет, но независимо от результата нашего с ним разговора патрулирование коридоров прекратить, в ночные схватки не ввязываться. Никакой самодеятельности! Если заметите что-нибудь подозрительное, поднимайте тревогу, соблюдая при этом меры предосторожности. Ясно?
   - Ясно... - Бак поморгал.
   - Вы ничего не трогали в аккумуляторном отсеке?
   - Нет. Оставил как было.
   - Перед тем как идти к капитану, мне нужно на это взглянуть.
   - Понятно. Только вряд ли у вас с кэпом что-нибудь выйдет.
   - Я тоще не думаю, что мой визит ему придется по вкусу, но иного выхода нет. Проинформировать капитана мы просто обязаны. Все остальное зависит...
   - Я о другом, - печально перебил Бак. - Вряд ли кэп сегодня вас примет.
   - Это еще почему?
   - Через час на борту объявят аврал. Ровно в двадцать ноль-ноль рейдер войдет в режим глубокого торможения, и сегодня у кэпа не будет свободной минуты. Считай, прилетели...
   Я подошел к пульту видеотектора, набрал индекс командной рубки, попросил старшего инженера вахты связать меня с капитаном.
   - Одну минуту, - ответил мне старший, и, действительно, ровно через минуту голос капитана произнес но всей форме устава внутренней связи: Капитан рейдера Молчанов на приеме.
   - Медиколог рейдера Грижас, - тоже по форме представился я, поскольку экран мой был пуст. Не знаю, чем объяснить, но командная рубка почти никогда не давала видеосвязь абоненту, если в данный момент он не имел отношения к вахтам. - Игорь Михайлович, по некоторым причинам довольно странного свойства я вынужден просить у вас аудиенции. Желательно без свидетелей.
   - Сколько времени должен я буду вам уделить?
   - На изложение - десять минут. Сколько потребуется на обсуждение, я сказать не могу. Это будет зависеть от вас.
   - Хорошо... - Молчанов помедлил с ответом. - Вы придете в командную рубку за тридцать минут до начала дневного перерыва на отдых. Заодно сдадите мне рапорт о готовности вашего сектора принять режим глубокого торможения. До встречи. Пропуск в ходовой сектор специально не запрашивайте, я позабочусь. Конец связи.
   Я обернулся к Баку:
   - Вот видите, Феликс, пока все идет хорошо. Нас пока уважают.
   Мы посмотрели друг на друга с задумчивым интересом, как будто в последний раз виделись перед тем, как нас уважать перестанут.
   ...Я сделал все, что полагалось мне сделать согласно авральному расписанию (проверил все системы индивидуальных противоперегрузочных средств, запрограммировал работу комплекса биофизической защиты), и ровно в двенадцать тридцать бортового времени был в носовом секторе корабля. Не знаю, какого рода "сезам" функционировал в этом всегда закрытом для посторонних секторе, но при моем приближении овальные щиты дверей со сказочной любезностью сдвигались в сторону и, дав пройти, немедленно закрывались, таинственно и бесшумно, - срабатывал обещанный капитаном пропуск.
   Я вошел в командную рубку. Мне редко доводилось в ней бывать, однако сожалений по этому поводу я не испытывал, потому что чувствовал здесь себя до странности неуверенно и неуютно, хотя в иной ситуации необычно подсвеченное, яйцеобразной формы помещение могло бы показаться привлекательным. Стоило мне переступить порог, как я мгновенно подпадал под власть ужасно правдоподобной иллюзии, будто излучающие внутренний свет стены рубки по толщине и прочности своей не отличались от естественной яичной скорлупы и будто за хрупкими стенами не было других отсеков, не было надежной тверди корабля, не было ничего... Ну, словом, будто бы рубка-яйцо висела сама по себе, наедине со звездными далями. Эту иллюзию создавал, конечно, большой панорамный экран, охвативший добрую треть помещения - половину вогнутого потолка, почти половину стен боковых и всю переднюю часть.
   По той же причине две соседние рубки - ходовая и пилотажная вызывали во мне сложные ощущения. Особенно пилотажная. Если командную рубку мощно сравнить с открытым сверху и спереди яйцеобразным кузовом типа "кабриолет", то с пилотажной дело обстоит иначе. Белое пятно задней стенки и две выходящие из нее матово-белые длинные полосы... Вот и все. Две широкие "лыжи", просто выдвинутые из носового конца корабля наружу, в звездный простор. В пилотажную рубку я трижды заглядывал через дверь, но войти не решился ни разу, настолько был подавлен правдоподобием иллюзии, будто дверь распахнута в открытый космос. Нет, уж лучше фарфорово-хрупкий на вид космический "кабриолет", чем эта пара светящихся "лыж" над глубинами звездного океана... В командной рубке была хоть какая-то мебель: мягкие кресла, стол, похожий на большой прозрачный торшер с подставкой-столешницей, в толще которой переливались световые сигналы; на уровне груди охватывал стены полуовал приборных панелей успокоительно знакомой расцветки. В пилотажной ничего такого не было. Единственное, на чем здесь мог остановиться подавленный звездной безбрежностью взгляд, это два спаренных ложемента для первого и второго пилотов - два металлических паука, словно застывших перед прыжком в бездну на самых кончиках "лыж", поджав под себя телескопические лапы амортизаторов. Во время хода крейсерской скоростью ложементы пустуют - все управление полетом сосредоточено в командной, ходовой к навигационной рубках, но во время маневров сюда приходят работать пилоты, и подлокотники ложементов ощетиниваются рукоятками маневровочной тяги. И хотя существенная часть работы доверяется приборам, эти вахты бывают порой затяжными и напряженными... Впрочем, я слегка уклонился от темы и решительно к ней возвращаюсь.
   Капитан, как мы и условились, ждал меня в своей роскошной рубке типа "космический кабриолет". Он был один, что совершенно похвально соответствовало этикету конфиденциального разговора. Правда, понятия "ждал" и "один" нуждались в некотором уточнении смыслового оттенка, поскольку Молчанов был поглощен распорядительной беседой с тремя абонентами сразу. Речь шла о фокусировке какой-то "короны" какого-то "камер-инжектора" где-то в недрах главного реактора корабля. Наконец, заметив меня, Молчанов взглянул на часы, сделал жест извинения и объявил абонентам отбой. Я остро ощутил несвоевременность визита, но что было делать. Капитан выжидательно смотрел мне в глаза. Рапорт сдан, рапорт принят. Краткий обмен деловой информацией, предложение сесть, которым я не воспользовался.
   - Мне... - начал я неуверенно, - мне трудно было решиться...
   - Без вступлений, - тихо сказал капитан.
   Я торопливо, в безобразно скомканном виде выложил Молчанову то, с чем пришел. Слушал он меня с бесстрастным выражением липа, спокойно, словно не ощущая ни малейшего различия между информацией о подготовке сектора к режиму торможения и информацией о чуваке. Под конек я выдал ему сообщение, на эффект которого очень рассчитывал, - сообщение о разбитом экране аккумуляторного отсека. Дескать, вот вам вещественное доказательство очередной "диверсии", и делайте с ним что хотите. Молчанов не знал, что с ним делать. Спросил:
   - Как, по-вашему, я обязан поступить?
   - Вы власть. А власть принимает решения.
   - Власть не всегда принимает решения единолично. Иногда ей нужен совет. Представьте себе на минуту, что подобную информацию получил не я, а получили вы. Как бы вы поступили на моем месте?
   - Ну... прежде всего я, видимо, счел бы целесообразным вызвать к себе инженера-хозяйственника и десантника Рэнда...
   - Час, - сказал капитан. - Переговоры с инженером-хозяйственником и Рэндом Палмером займут как минимум час. Не говоря уж обо всем остальном. Сегодня я не могу позволить себе такую роскошь. Но дело даже не в этом...
   - Понимаю. Вы не верите мне.
   - Вам я верю, - спокойно сказал он. - Но почему я должен уверовать в ситуацию, не подкрепленную точными фактами?
   Как правило, по внешнему виду и манерам поведения современного человека довольно трудно угадать, какое место на иерархической лестнице в той или иной сфере общественной деятельности он занимает. Но встречаются прелюбопытнейшие индивидуумы, на которых это правило не распространяется. Сразу можно понять, где он стоит: "над" или "под". Знаете, есть такие очень яркие "под": "Не уполномочен... Не имею права брать на себя ответственность... Сочувствую, рад бы, но от меня, к сожалению, не зависит..." Наш капитан - индивидуум противоположного полюса. Прямо посаженная голова, прямые плечи, идеально, будто нарочно, выпрямленный торс. Но за этой кажущейся почти неестественной вертикально-прямолинейной осанкой угадывалась скрытая гибкость. Гибкость спокойная, взятая, я бы сказал, в жесткий корсет силовой выправки... Нет, наш капитан не страдает высокомерием, в его поведении, манерах вряд ли мощно заметить что-нибудь необычное. Но две-три минуты общения с ним - и вы проникаетесь абсолютной уверенностью, что человек этот "над". Он ответствен за все, что может, и может все, за что ответствен. Выше его головы только совесть и долг. Разумеется, вы сознаете, что есть немало категорий реальности, "всевластие" над которыми выглядит эфемерно. Однако, общаясь с Молчановым, вы начинаете верить - верить! - что в любой непредвиденной ситуации он примет нужное, действительно правильное решение. А если не примет, то обстоятельства того, очевидно, не стоят. А отсюда следует... Я обескураженно смотрел на Молчанова, пытаясь себе уяснить, что же именно отсюда следует в теперешний момент.
   - Так по каким же, на ваш взгляд, причинам мне следует верить в то, чему нет проверенных доказательств? - повторил вопрос капитан.
   - Я не вижу причин, по которым верить не следует.
   - Это не ответ.
   - Согласен. Но о каких еще причинах может идти речь, если на корабле происходит нечто из ряда вон...
   - На борту рейдера ничего особенного не происходит, - возразил капитан: - Полет протекает в строгом соответствии с разработанным планом. Ни одного серьезного отступления от полетного режима нет.
   - С этим спорить не буду. Наверняка вы правы, и в административно-техническом аспекте все обстоит вполне благополучно. Так сказать, результат-концентрат. Но ведь нельзя не учитывать, что корабль живет еще и внутренней человеческой жизнью, как правило, глубоко скрытой от постороннего для нее административного ока.
   - Если частная жизнь на борту не входит в явное противоречие с общими задачами экспедиции, то какое до нее дело административному оку?
   - Видите ли, Игорь Михайлович... Когда дойдет до явного противоречия, может оказаться, что принимать какие-либо меры поздно.
   - Видите ли, Альбертас Казевич, между "рано" и "поздно" существует вполне достаточный интервал для нормальной административной деятельности. Нельзя торопиться и не нужно опаздывать. Надо действовать вовремя.
   - Понимать так, что я заинтересовался этим делом преждевременно?
   - Вы - нет. Пожалуйста, интересуйтесь сколько угодно. Целиком на ваше усмотрение. Тем более что за состояние "внутренней" жизни экипажа вы несете известную долю ответственности.
   - Кстати, вы тоще... известную долю.
   - Не отрицаю. Но прежде всего я администратор и обязан действовать в рамках административных правил. Пока я вишу: вы не рискнули подать мне рапорт об этом в положенной форме, решили ограничиться частной беседой.
   - Я готов подать рапорт в официальной форме.
   - Допустим, - спокойно сказал капитан. - Однако готовы щи сделать то же самое инженер-хозяйственник и командир группы десантников Нортон?
   - Инженер-хозяйственник - да. Ему первому довелось ощутить, что на борту корабля не все ладно. Нортон - не знаю...
   - Значит, скорее всего, нет. Кстати... не кажется ли вам, что в поведении инженера-хозяйственника тоже не все ладно?
   - Что вы этим хотите сказать?
   - Опуская кое-какие подробности служебно-технического свойства, скажу: я дважды совершенно отчетливо улавливал исходящий от инженера-хозяйственника запах спиртного.
   - Дважды?
   - Почему вы удивились именно этому слову?
   - Если бы вы сказали "однажды", я принял бы это на свою ответственность, поскольку именно однажды нашел необходимым прописать инженеру-хозяйственнику небольшую дозу спиртного. Из психотерапевтических соображений.
   - Психотерапевтических... - повторил капитан.
   - Другими словами, для нервной разрядки.
   - Похоже, к этому способу нервной разрядки ваш пациент иногда прибегает и без специальных на то предписаний. Назревает нужда отвлечь его от опасной склонности к самолечения.
   - Я, разумеется, это проверю и постараюсь принять соответствующие меры.
   - Постараетесь?.. Очевидно, вы не поняли меня. Это мой приказ.
   - Я понял. Приказ будет выполнен, если ваш "диагноз" действительно подтвердится. Я прежде всего медиколог и обязан действовать в русле этических принципов медицины.
   - О результатах доложите мне лично в конце обратного пути, продолжал капитан. - Не скрою, от этого результата во многом будет зависеть дальнейшее пребывание инженера-хозяйственника в составе экипажа. Кстати, об этике... - Молчанов помедлил, словно раздумывая, стоит ли тревожить эту тему. - Не далее как вчера вечером инженер-хозяйственник устроил шумный скандал в одном из бытовых отсеков. Точнее, в девятом отсеке...
   Я обомлел. Дело принимало скверный оборот. Бак утаил от меня подробности вчерашних событий. Однако, зная сверхъестественное умение инженера-хозяйственника попадать в глупейшие ситуации, легко можно было представить себе масштабы его очередного промаха... Забегая вперед, скажу, что мои дурные предчувствия подтвердились: десантники с удовольствием поведали мне живописные подробности вечерней заварушки. Попутно я выяснил, что инициатором заварушки к основным разглашателем ее результата был не кто иной, как вездесущий Ян Весло. Хотя происшествие не стоило и выеденного яйца, авторитет инженера-хозяйственника пал ниже нуля. А дело было так.