Страница:
– Сам, что ли, не знаешь, папаша?
Надо было парня приструнить, и Шатев рявкнул:
– Я тебе не папаша! Гражданин капитан, ясно? И вопросы здесь задаю только я, понял? Теперь давай с самого начала. Имя, фамилия?
Оказалось, почти во все пункты анкеты, включая и образование, надо было вписывать «нет». Подросток воспользовался краткой паузой и все-таки задал вопрос:
– За что меня замели, а, папаша?
– Я что тебе сказал? Спрашиваю здесь я. Отвечай: где набирали воду в ведро, в котором твой Батя утопил бай Петко?
– Какое ведро? Какой бай Петко?
Губы говорили одно, а глаза – совсем другое. Вероятно, парень впервые тогда встретился с насильственной смертью. Такое зрелище не забывается.
– Ладно, для начала я сам отвечу, но учти, в последний раз. Красное ведро было, пластмассовое. А бай Петко – это Кандиларов. Будто бы и не называл его так Нанай Маро, когда вы на дачу в его машине ехали? В синеньком «москвиче». Ай-яй-яй! Попал ты в соучастники убийства! Или никогда на той даче не был? Давай-ка вспоминать: двухэтажная, бревенчатая, с террасой…
– Не был! Не был! Не был!
– Не ори, я не глухой. Что же, отвезти тебя туда или пригласить к нам сторожа Ивана и его жену? Они ведь видели тебя там, дитятко невинное!
Спиридон словно язык проглотил. Шатев допускал, что может ошибиться в каких-то деталях. Не это было сейчас главным. Важно было узнать, ездил ли парень тогда с Насуфовым на дачу.
Шатев решил сбавить тон.
– Должен признаться, – сказал он миролюбиво, – ты мне симпатичен. Может, не так уж и симпатичен, но вижу, не совсем ты пропащий. Я думаю, в пещере ты не был. Тогда, ночью, когда Нанай Маро бросил труп в озеро. Ты остался у входа – не захотел смотреть… Это хорошо.
Спиридон смотрел так, словно перед ним был не капитан милиции, а сам дух Петко Кандиларова.
– Это, конечно, хорошо, однако… Ты помогал, правда? И, вероятно, знаешь, как наказуется соучастие в преступлении. Если хочешь, могу зачитать тебе статью из Уголовного кодекса. – Шатев достал из ящика стола книгу, положил ладонь на красную обложку. – Наказание одинаковое – и за убийство, и за соучастие. А если убийство предумышленное, тогда что? Высшая мера… Тебе сколько лет, Спиридон?
– Еще семна-а-дцати нет, – жалобно протянул парень.
– Это меняет дело. В таком возрасте не дают «вышки». А вот на сколько лет сядешь, зависит от тебя самого. Искреннее признание может убавить срок…
Тодорчев, наблюдая за происходящим, напряженно смотрел в испуганное лицо Спиридона. Капитан продолжал:
– Не думай, что я тебе лгу. Нам запрещено обманывать – даже таких несмышленышей, как ты. Так что насчет уменьшения срока подумай… Да ты, кажется, и сам уже готов дать показания, верно? Вот и хорошо. Подумай и отвечай. Как Нанай Маро взял тебя с собой в Родопы. И как вы прихватили бай Петко. И как Нанай Маро держал его в подвальной комнате. И как бай Петко писал открытки, и кто одну из них отправил с курорта «Милина вода». Сам понимаешь, не такое уж это и преступление, всякий может отправить открытку по чьей-то просьбе. А о ведре с чистой родниковой водой ты мог и не знать, для каких целей оно понадобится. Даже если и знал, не сам ведь ты топил в нем бай Петко, правда?.. Итак, расскажи-ка нам правду, только правду. И тогда тебе наверняка сбавят срок. Скажем, дадут не восемь-десять лет, а четыре, от силы пять – это решит суд… Хотя есть еще одно обстоятельство, куда более важное, благодаря которому ты можешь, учти, вообще остаться на свободе.
Шатев сделал психологическую паузу. Не только Спиридон, но и Тодорчев с нетерпением ждали, что он скажет дальше.
– Это обстоятельство, – продолжал капитан, – касается не убийства, а валютных махинаций и других сделок, в которых ты помогал Бате и еще кое-кому. Бати уже нет, ему ничто не поможет и не повредит. Но остальных можно схватить за руку. Если ты нам поможешь, конечно. И если поможешь – суд примет это во внимание. Тебя могут осудить условно, понимаешь? Ну, полной гарантии я не даю, суд есть суд, но такое в моей практике, представь себе, случалось, и не раз… Давай, Спиридон, признавайся по собственной воле. Так я и запишу. И не забывай: эти акулы убили Батю – Жентельмен и его дружки.
Спиридон тяжело вздохнул. Помолчав, вздохнул еще раз и сказал:
– Хорошо! Согласен. Если вы напишете, что по собственной воле…
– Об этом не беспокойся. Напишу, что по собственной. У нас здесь все записывается, в том числе и на видеопленку.
Консулов не стал звонить Марии Бончевой, не предупредил ее о своем приходе. Он вычислил, когда следует явиться, чтобы застать ее одну, и не ошибся. В половине девятого сын и сноха были на работе, а внучата – в детском саду.
Она приоткрыла дверь, посмотрела на него недоуменно.
– Я из милиции, капитан Крум Консулов, – сказал он, протянув удостоверение.
– Мы ведь беседовали, что еще? – сказала Бончева, не приглашая его войти.
– Я на минутку, извините. Позвольте войти? Ничего особенного от вас не потребуется.
Бончева распахнула дверь. Консулов, ступив в прихожую, еле слышно проговорил:
– Мы знаем, что Ликоманов – убийца вашего бывшего супруга.
Женщина молчала, глядя на гостя широко открытыми глазами.
– Напрасно вы в прошлый раз не сказали этого. Приходится мне снова вас беспокоить.
Фамилия Ликоманова подействовала. Хозяйка пригласила капитана в гостиную, ненадолго исчезла и вернулась с бокалом и запотевшей бутылкой кока-колы.
Опорожнив бокал единым духом, Консулов продолжал:
– Уважаемая товарищ Бончева, разве вы не понимаете, что мы с вами находимся по одну сторону баррикады? Баррикады законности, морали и справедливости. Вы должны нам помочь. Да, мы знаем, кто убил вашего супруга…
– О-о-ох! – запричитала женщина. – Он втоптал Петко в грязь, он превратил честнейшего, скромнейшего человека в спекулянта и развратника… Он виноват, что мы развелись, что Петко подобрал на панели эту… И откуда она выползла? Может, была сначала любовницей Ликоманова… На панели подобрал, без ножа меня зарезал, детей бросил! А потом людоед этот убил моего Петко. Погубил и Петко, и мою жизнь…
– Пришло его время расплачиваться и за грехи, и за преступления, – сказал Консулов не без патетики.
– Ой, не верю, что пришло. Руки коротки – даже ваши! Знаете, в каких верхах он летает, чей он сын? А черный «пежо», а должность, которую подонок занимает… Да он почти замминистра! Нет, никакая сила его не одолеет!
– Найдется такая сила, найдется. Вы забываете про закон! Если вы расскажете все, что вам известно, а известно, я вижу, многое…
Бончева задумалась, будто собираясь с духом. Машинально налила остатки кока-колы в бокал. Консулов покорно допил.
– Я специально пришел в такое время, – сказал он. – Хотел застать вас одну. О нашем разговоре никто, обещаю вам, никто не узнает. Как видите, я даже без магнитофона. – Капитан так искусно замаскировал микромагнитофон, что его не обнаружил бы даже самый подозрительный собеседник. Беспокоило его только одно: как бы разговор не затянулся долее сорока пяти минут, иначе могла кончиться лента. – Подчеркиваю: вы должны хранить в абсолютной тайне и мое посещение, и наш разговор. Даже от вашего сына – не обижайтесь, пожалуйста. Важно не спугнуть Ликоманова. Он уже пойман, осталось, чтобы капкан его прихлопнул. Тут надо быть очень осторожным. Потому что, как вы справедливо заметили, слишком высоко Ликоманов летает.
31 октября, четверг
– Андроник Кочев Ликоманов – генеральный директор объединения внешней торговли, – докладывал Бурский, – он сын самого Кочо Ликоманова. Проблема вот в чем: можем ли мы расследовать дела таких людей, как Ликоманов?
Бурский замолчал.
– Так волнуешься, что лишился дара речи? – спросил Цветанов.
– Я не из боязливых, товарищ полковник, но признаюсь, в данном случае – смущен… И не о своей карьере думаю, и даже не о вашей. Как бы самое высокое начальство не схлопотало из-за нас. Как-никак впервые запорхнула к нам в отдел птица такого полета. Это – по другому ведомству…
– Хорошо, – перебил полковник. – Доложи сначала, что у тебя нового, а там все вместе порассуждаем. Не волнуйся, не нервничай.
– Я всегда нервничаю, когда человек, получивший недостижимые для многих из нас блага – как заслуженные, так и незаслуженные, – становится рвачом, хищником и совершает преступление… Итак: Андроник Кочев Ликоманов родился пятнадцатого января тридцать четвертого года в селе Мраморово Сливенского округа.
– Стало быть, крестьянин, к тому же – «козерог», – шепнул Консулов Шатеву, однако так, чтобы услышали все.
– Капитан Консулов! Тебе слова не давали! – осадил его полковник.
– Единственный сын видного сливенского революционера Кочо Ликоманова. В мае сорок четвертого года, окруженный жандармами в своем доме, там же, в селе Мраморово, он отстреливался до последнего патрона. Дом подожгли, и Ликоманов заживо сгорел, но не сдался. Ныне на том месте воздвигнут памятник. Жена и сын Кочо Ликоманова дожили до Девятого сентября, когда и для них взошло солнце. Именно с этого момента и вплоть до своей смерти мать, беззастенчиво используя героические заслуги покойного мужа, добивалась всяческих благ для себя, но еще больше – для сына. Сначала гимназист, потом студент-стипендиат, он по окончании экономического института имени Карла Маркса был направлен в аспирантуру в Советский Союз, в Харьков, там защитил кандидатскую диссертацию. Вся дальнейшая жизнь сына Кочо – как победное шествие. Назначают его, естественно, по специальности – в торговлю, точнее, заведующим отделом объединения внешней торговли. Видимо, там-то он и разлакомился – растут аппетиты в этом отделе, должен вам сказать. Затем он стал директором, заместителем генерального, а семь лет назад и генеральным директором объединения «Спецэкспорт». В прошлом году возведен в ранг замминистра… Да, я не сказал еще, что он женат на Анетте Петровой. Ее брат Чавдар – ныне заместитель по кадрам генерального директора объединения «Спецэкспорт».
– Ну и семейка! – сказал Консулов, но полковник метнул на него такой взгляд, что смельчак тут же примолк.
– У Андроника и Анетты – единственный сын Тервел. Предчувствую, что этот мальчик может стать интереснейшим объектом для изучения. Особенно заинтересует тех, кто любит выскакивать, когда им не дают слова. Двадцатилетний юноша с папашей – генеральным директором, а также дядюшкой – заместителем генерального! Как вам нравится? Это не Нанай Маро и не Кандиларов, даже не Бангеев. Звонки начнут сыпаться из очень даже высоких инстанций.
– Насчет звонков и инстанций не беспокойся, – сказал полковник. – Звонить-то будут мне.
– Ох, извините, но боюсь, что звонить станут еще выше! Во всяком случае, везде, где бы я ни побывал – от отдела кадров министерства и до кабинета секретаря парторганизации, – я чувствовал не только удивление, но и ледяной холод. Даже разговаривать не желают! И не столько из уважения к товарищу генеральному директору, сколько из-за какого-то страха. Лавируют, уходят от разговора, не желая попасть в неловкое положение. Соблюдают, скажем так, осторожность. Держатся в рамках. И все же кое-что я узнал. Ликоманову принадлежит огромная двухэтажная квартира в квартале Лозенец. Дача в Драгалевцах и еще одна – севернее Варны. Сын также обзавелся квартирой, обставил ее, полагаю, не хуже отцовской. А насчет отцовской мебелишки – судите по даче в Старой Церкви. И с транспортом не бедствуют. Кроме служебной машины у Ликоманова серебристый «мерседес-бенц», обычно в нем разъезжает Анетта. А у Тервела «вольво», зато с такой диковинкой, как мотор «ямаха».
– И у нас такие появились? Ишь ты, не знал, – не утерпел Консулов, но на сей раз полковник не сделал ему замечания – видно, тот также находился под впечатлением рассказанного.
– Да-а-а… крепкий орешек, Траян, – помолчав, сказал Цветанов. – Это все?
– Разве так уж мало? Не забывайте: в моем распоряжении был всего один день.
– Понятно. А сейчас послушаем Консулова, который перескажет свою беседу с Марией Бончевой, если таковая состоялась. Тебе слово, капитан.
– Пересказывать беседу – значит идти по пути того самого Карапета, – начал Консулов.
– Какого еще Карапета?
– Того самого, который побывал на концерте Гяурова, вернулся домой и стал демонстрировать приятелю, как поет народный артист… Когда вы закончите хохотать, позвольте, я включу магнитофон. Хочется, чтобы вы сами услышали главное.
Консулов включил запись беседы. Прошло минут десять.
– Достаточно для этого монстра, не правда ли? Теперь обобщаю. Что дает разговор с Бончевой? Главное, он нарисовал нам Ликоманова – крупного, беспощадного, зловещего хищника.
Познакомившись с Кандиларовым, Ликоманов сразу оценил его возможности, хотя поначалу и считал обычной райсоветовской сошкой. Начал обхаживать, намекал, что до сих пор не имел своего человека в райсовете. Там (вы можете вообразить возможности представителей народной власти!) деньги сами текут в руки… Загребай, сколько загребешь! Вначале Кандиларов, как вы слышали, делился доходами с благоверной, но только вначале. Затем он перестал рассказывать ей о своих аферах, а еще меньше – о тех местах, где ночки проводил. Тактика Ликоманова была предельно проста: он давал новопосвященным ощутить вкус «сладкой жизни», а после нацеливал, где и как добывать средства на такую жизнь… Львиная доля всегда доставалась ему.
К сожалению, Бончева не знает о причинах, заставивших Ликоманова пойти на убийство. Связь между супругами давно была прекращена. Бончева только и твердила: причина всех зол – Ликоманов.
– Ну, кое-что мог бы добавить я, – сказал Шатев. – Разрешите, товарищ полковник.
– Добавляй.
– Прежде всего должен сказать: к концу допроса Спиридона мы стали почти друзьями, и я убежден, что парень сказал мне все.
– Надеюсь, ты не давал ему необоснованных обещаний?
– Только в рамках законности. А почему бы и нет? Да вы поставьте рядом Спиридона и Ликоманова. Мышонок и носорог. Мышонок, у которого в перспективе возможность стать крысой. Был чуть ли не вожаком всех этих «шестерок» – как-никак, двоюродный брат Нанай Маро. Спиридон и его банда, состоявшая из двоюродных братьев и братьев этих братьев, превращали левы в доллары и другую валюту. Поведал он и о высшем своем достижении. И впрямь операция блестящая: однажды у какого-то западногерманского идиота в кожаных шортах и с пером на шляпе купил доллары, один к шести. Заплатил купюрами по пятьдесят и сто левов, все чин чином. Да только купюры-то были старые, выпущенные еще до реформы шестьдесят второго года! Каково! Все записано, можете послушать. А вот что Спиридон рассказал о нашем деле. Шестнадцатого сентября поутру Нанай Маро посадил его в машину. Пока, мол, зубрилки будут горбатиться в школе, лучше ему отдохнуть в Родопах. На остановке возле Окружной больницы они подождали. Пришел не известный Спиридону гражданин – Петко Кандиларов. По пути Батя предложил ему кофе, налил полную крышку от термоса. Выпив кофе, Кандиларов довольно быстро заснул. Проснулся уже на даче в Старой Церкви, в подвале. Подробности рассказывал Спиридон бесчувственно, равнодушно. Видимо, достойный родственник Бати… Одним словом, Бате требовалось вытянуть из жертвы какие-то сведения. Нанай Маро допрашивал, применяя единственный способ пытки – засовывал голову несчастного в красное ведро с холодной водой. А Спиридон ее приносил и относил. Иногда Батя заставлял и его присутствовать на допросах – смотри, учись, становись мужиком! Процедура повторялась многократно. Спиридон приносил полное ведро. Батя обкручивал Кандиларова веревкой, так что тот походил на мумию. Худой, малосильный, он пытался сначала сопротивляться, но скоро понял, что это бесполезно. Насуфов хватал связанного, переворачивал вверх ногами, совал головой в ведро и держал – когда минуту, а когда и дольше. Кандиларов вскоре так измотался, что превратился в беспрекословного раба, готового выполнить любой приказ. Что именно выпытывал из него Батя, Спиридон не знает, в «беседах» он участия не принимал – приносил воду и уходил. Однажды, в первые еще дни, Насуфов связал Кандиларова, запер в подвале, оставив под надзором Спиридона, и на несколько часов, почти на полдня, уехал. Думаю, он отвозил Ликоманову написанные Кандиларовым открытки, а уж затем их отправили, откуда было надо.
– Теперь становится понятно и обращение «милая Виргиния», – сказал Бурский. – Единственная возможность испуганному, измученному человеку подать сигнал «SOS» – написать имя жены неверно. Допусти он любой другой намек – и Нанай Маро понял бы. Супруга удивилась, только и всего… это нам надо было не зевать…
– И еще, – продолжал Шатев, – Спиридон уверяет, что Нанай Маро не думал убивать Кандиларова. Просто переусердствовал. Расходился как-то, трясется, орет, что не верит Кандиларову, что тот обманывает, скрывает главное. А когда в очередной раз поднял мумию над ведром и посмотрел на лицо, вдруг переполошился, веревку развязал, начал по щекам бить, делать искусственное дыхание. Да бесполезно. Умер уже Кандиларов. И тогда его отвезли в пещеру. А Спиридон действительно в пещере не был, сидел в машине. Потом они вернулись в Софию.
– Не всему я верю, – сказал полковник. – Насчет непреднамеренного убийства Спиридон врет. И с Бати снимает немалую часть вины, и себя обеляет.
– Согласен с вами, врет, – сказал Бурский. – Нанай Маро было приказано убить, как только он получит необходимые сведения. Иначе как выходит? Что после всех мучений Кандиларова отпустить? Да разве он бессловесная тварь? Не отомстит за свое похищение, за инквизицию? Нет, таким сказочкам верить нельзя! Его не собирались оставлять в живых.
– И все же придумал, распланировал, организовал Ликоманов! – сказал полковник. – Общество обеспечило его практически всем, о чем можно мечтать, а он решается на самое страшное преступление. Разве убийства не связаны с махинациями? Чего они добивались от Кандиларова? Что-то для них было архиважным, если преодолели страх наказания, инстинкт самосохранения!
– Может, успехи настолько вскружили голову Ликоманову, что он поверил в свою вседозволенность? размышлял Бурский. – Решил, что может вершить суд и расправу безнаказанно. Разве я не сын Кочо Ликоманова! Да… – Бурский хотел что-то добавить, но промолчал.
– Та-а-ак… – сказал после паузы Цветанов. Объявляю первый этап пройденным. Но, ребятки, он был легкий, шли мы по равнине. Следующий – трудней, над обрывами да пропастями… Мы убеждены, что Ликоманов главный преступник. Остается доказать это. Иначе… вы меня понимаете. Он ли приказал прикончить Кандиларова, приказывал ли вообще – это знал только Нанай Маро. Замолчавший навсегда… Теперь задумайтесь: обвинение, что Ликоманов инициатор первого убийства и исполнитель второго, крепится тонкой, как паутина, ниточкой: Батя сказал Спиридону, что уезжает с Джентльменом. Разве это доказательство? Особенно если учесть, кто преступник, кого мы осмеливаемся обвинять. Надеюсь, понятно? Его подвиги в министерстве – особь статья… Сюда подключится другая служба, а наша задача – действовать без промедления.
– Я предлагаю подразнить Джентльмена, – возбужденно заговорил Консулов. – Этот «носорог» либо побежит в свою берлогу, либо повернется и станет огрызаться.
– Нельзя ли поточнее? – попросил полковник.
– Можно. Арестовали Спиридона. Беседовали с Бончевой. Объявили ей, что Кандиларов убит по указанию Ликоманова. То же самое надо сообщить и Верджинии Кандиларовой. После похода майора Бурского в министерство там тоже задымилось. Нужно, следовательно, провести обстоятельный разговор с Бангеевым. Я уверен, что он – первый приспешник «носорога» в махинациях и знает чрезвычайно много. Все-таки ареной действия, притом дважды, была его дача, купленная у Ликоманова. Случайное совпадение? А на допросе непременно выявятся новые персонажи.
– Замысел грандиозный. И что он может дать?
– Мы играем в жмурки – слышали про Джентльмена, но не знали, кто он такой. Разведать о признании Спиридона он уже не сможет. Это, не удивляйтесь, дает ему большое преимущество в состязании с нами, и он непременно это преимущество использует. Как – не знаю. Его преимущество исчезнет, как только мы узнаем, кто кроется за фасадом фирмы Джентльмена. Он не сомневается, что мы узнаем, но понимает, что нам потребуется определенное время. Вот этим-то промежутком времени он обязательно воспользуется. И сам залезет в капкан. Если умен. А он умен!
– Диковинная у тебя логика, – сказал полковник. – Ежели умен, то капкана не минует. Интересно. А если очень умен?
– Не так уж просто, когда у тебя идут по следу после двух убийств, причем оба предумышленные. Это действует на нервы. Я убежден, скоро он предпримет нечто. Нечто такое, что позволит нам взять его голыми руками…
Телефон зазвонил так резко, что Бурский вздрогнул. В трубке рокотал командный бас подполковника Антонова из паспортного отдела. Тот всегда говорил на повышенных тонах, словно находился на палубе корабля в сильный шторм.
– Привет, Бурский, моряк на проводе.
Привычку играть морскими словечками этот человек сохранил со времен флотской службы. Видимо, не мог забыть славного своего прошлого. Хотя и поговаривали, что с флотом расстался по причинам не столь уж и славным, – с чего бы это боевой офицер вдруг оказался в милиции? К общему удивлению, за несколько лет капитан вырос до подполковника, заместителя заведующего паспортным отделом. Наверно, и на суше ветры дули во все его паруса.
– Взаимно, товарищ подполковник.
– Ну ладно, не возносись! Ты давал мне позавчера несколько фамилий?
– Было дело. Неужто кто-то подал заявление на выезд?
– Какое заявление? Мы паспорт выписали. В Грецию засобирался. Но что-то меня смутило, вот и звоню.
– Что же тебя смущает? Поплачь мне в жилетку. Речь-то о ком?
– Вроде и не из вашего списка. В списке значится: Верджиния Христова Кандиларова. А мы выдали паспорт Петко Христову Кандиларову. Ты ничего не перепутал?
«Да его ж давно в землю зарыли!» – едва не закричал Бурский, но, овладев собой, спокойно сказал:
– Что мы можем перепутать? Нас интересует женщина, Верджиния, а ты про какого-то Петко, что за мужик?
– А звучит красиво, правда: Христов, Кандиларова. Церковным ладаном попахивает… Постой-постой, да у них же адрес одинаковый!
– Чему же удивляться? Прочти ниже, в соответствующем пункте. Это муж и жена.
В трубке зашелестели страницы. Потом Антонов виновато сказал:
– Вроде правильно. Не гневайся, браток.
– У тебя еще паспорт?
– Пока да, после обеда передадим в «Балкантурист». Экскурсия в Грецию. Послезавтра. Всегда просматриваю документы перед тем, как их передать. И на всякий случай тебе позвонил.
– Отлично. Прими мою величайшую благодарность за бдительную службу на суше. Знаешь что, нельзя ли к тебе прислать одного из моих ребят? Тоже хочу посмотреть на паспорт. Ненадолго.
– Почему же нельзя? Если нужно, могу подзадержать.
– Нет необходимости. Ни в коем случае! Никому ни слова. Даже разговора у нас с тобой не было. До обеда верну.
– Мы передаем обычно в два часа. Возврати по возможности к этому времени.
Бурский послал Тодорчева: «Чтобы одна нога здесь – другая там!» – и тот от усердия вернулся и впрямь весь в мыле. За это время майор только и успел позвонить Цветанову, пообещав сообщить потрясающую новость.
Едва пригласив Бурского сесть, полковник нетерпеливо спросил:
– Ухватил лакомый кусочек? Выкладывай свою потрясающую новость.
– Петко Христов Кандиларов послезавтра уезжает в Грецию.
– Быть такого не может! Кого же похоронили?
– И я чуть было так же не спросил, когда позвонили из паспортного отдела.
Цветанов долго рассматривал паспорт, листал его. Затем остановился взглядом на фотоснимке.
– Но это ведь не он!
– Нет, разумеется. Наш на Центральном столичном кладбище.
– Однофамилец? Полный тезка?
– Конечно, конечно. И домашний адрес совпадает.
– Тогда кто же?
– Неужели не догадываетесь, кто это может быть? Говорил ведь Крум, что преступник преподнесет нам такое, что мы возьмем его голыми руками!
– Значит, носорог и впрямь в капкане. Гляди-ка! Да… Ты уверен?
– Я знакомился с его анкетой в отделе кадров, там тоже есть снимок. Господин Ликоманов собственной персоной. Хорошо, что я атеист. Иначе воздел бы очи горе и возблагодарил господа. Вот удача!.. Как будем действовать?
– Пусть все идет своим чередом. Завтра после обеда в «Балкантуристе» группе вручат паспорта. Он должен будет взамен этого отдать свой – я хочу сказать, паспорт покойного Петко Кандиларова. Явно замыслил побег. Прихватит с собою все самое ценное. А мы его задержим у границы. И устроим там первый допрос.
– Прямо на границе? Ох, и начнется заваруха!
– Начнется. Для начала с вашего разрешения схожу к прокурору за санкцией. А вы, насколько я понимаю, кое-куда повыше.
– Какой прокурор? Какие хождения повыше? Никуда ни шагу!
Бурский изумленно посмотрел на начальника. В глазах у того плясали чертики – майору даже показалось, что Цветанов еле заметно ему подмигнул.
– Ищем Кандиларова. Думали, что уже нашли. Лицо его было обезображено. Могли и ошибиться, не того похоронить. И вдруг он появляется! Наш долг – проверить. При чем тут прокурор? При чем хождения?
Надо было парня приструнить, и Шатев рявкнул:
– Я тебе не папаша! Гражданин капитан, ясно? И вопросы здесь задаю только я, понял? Теперь давай с самого начала. Имя, фамилия?
Оказалось, почти во все пункты анкеты, включая и образование, надо было вписывать «нет». Подросток воспользовался краткой паузой и все-таки задал вопрос:
– За что меня замели, а, папаша?
– Я что тебе сказал? Спрашиваю здесь я. Отвечай: где набирали воду в ведро, в котором твой Батя утопил бай Петко?
– Какое ведро? Какой бай Петко?
Губы говорили одно, а глаза – совсем другое. Вероятно, парень впервые тогда встретился с насильственной смертью. Такое зрелище не забывается.
– Ладно, для начала я сам отвечу, но учти, в последний раз. Красное ведро было, пластмассовое. А бай Петко – это Кандиларов. Будто бы и не называл его так Нанай Маро, когда вы на дачу в его машине ехали? В синеньком «москвиче». Ай-яй-яй! Попал ты в соучастники убийства! Или никогда на той даче не был? Давай-ка вспоминать: двухэтажная, бревенчатая, с террасой…
– Не был! Не был! Не был!
– Не ори, я не глухой. Что же, отвезти тебя туда или пригласить к нам сторожа Ивана и его жену? Они ведь видели тебя там, дитятко невинное!
Спиридон словно язык проглотил. Шатев допускал, что может ошибиться в каких-то деталях. Не это было сейчас главным. Важно было узнать, ездил ли парень тогда с Насуфовым на дачу.
Шатев решил сбавить тон.
– Должен признаться, – сказал он миролюбиво, – ты мне симпатичен. Может, не так уж и симпатичен, но вижу, не совсем ты пропащий. Я думаю, в пещере ты не был. Тогда, ночью, когда Нанай Маро бросил труп в озеро. Ты остался у входа – не захотел смотреть… Это хорошо.
Спиридон смотрел так, словно перед ним был не капитан милиции, а сам дух Петко Кандиларова.
– Это, конечно, хорошо, однако… Ты помогал, правда? И, вероятно, знаешь, как наказуется соучастие в преступлении. Если хочешь, могу зачитать тебе статью из Уголовного кодекса. – Шатев достал из ящика стола книгу, положил ладонь на красную обложку. – Наказание одинаковое – и за убийство, и за соучастие. А если убийство предумышленное, тогда что? Высшая мера… Тебе сколько лет, Спиридон?
– Еще семна-а-дцати нет, – жалобно протянул парень.
– Это меняет дело. В таком возрасте не дают «вышки». А вот на сколько лет сядешь, зависит от тебя самого. Искреннее признание может убавить срок…
Тодорчев, наблюдая за происходящим, напряженно смотрел в испуганное лицо Спиридона. Капитан продолжал:
– Не думай, что я тебе лгу. Нам запрещено обманывать – даже таких несмышленышей, как ты. Так что насчет уменьшения срока подумай… Да ты, кажется, и сам уже готов дать показания, верно? Вот и хорошо. Подумай и отвечай. Как Нанай Маро взял тебя с собой в Родопы. И как вы прихватили бай Петко. И как Нанай Маро держал его в подвальной комнате. И как бай Петко писал открытки, и кто одну из них отправил с курорта «Милина вода». Сам понимаешь, не такое уж это и преступление, всякий может отправить открытку по чьей-то просьбе. А о ведре с чистой родниковой водой ты мог и не знать, для каких целей оно понадобится. Даже если и знал, не сам ведь ты топил в нем бай Петко, правда?.. Итак, расскажи-ка нам правду, только правду. И тогда тебе наверняка сбавят срок. Скажем, дадут не восемь-десять лет, а четыре, от силы пять – это решит суд… Хотя есть еще одно обстоятельство, куда более важное, благодаря которому ты можешь, учти, вообще остаться на свободе.
Шатев сделал психологическую паузу. Не только Спиридон, но и Тодорчев с нетерпением ждали, что он скажет дальше.
– Это обстоятельство, – продолжал капитан, – касается не убийства, а валютных махинаций и других сделок, в которых ты помогал Бате и еще кое-кому. Бати уже нет, ему ничто не поможет и не повредит. Но остальных можно схватить за руку. Если ты нам поможешь, конечно. И если поможешь – суд примет это во внимание. Тебя могут осудить условно, понимаешь? Ну, полной гарантии я не даю, суд есть суд, но такое в моей практике, представь себе, случалось, и не раз… Давай, Спиридон, признавайся по собственной воле. Так я и запишу. И не забывай: эти акулы убили Батю – Жентельмен и его дружки.
Спиридон тяжело вздохнул. Помолчав, вздохнул еще раз и сказал:
– Хорошо! Согласен. Если вы напишете, что по собственной воле…
– Об этом не беспокойся. Напишу, что по собственной. У нас здесь все записывается, в том числе и на видеопленку.
Консулов не стал звонить Марии Бончевой, не предупредил ее о своем приходе. Он вычислил, когда следует явиться, чтобы застать ее одну, и не ошибся. В половине девятого сын и сноха были на работе, а внучата – в детском саду.
Она приоткрыла дверь, посмотрела на него недоуменно.
– Я из милиции, капитан Крум Консулов, – сказал он, протянув удостоверение.
– Мы ведь беседовали, что еще? – сказала Бончева, не приглашая его войти.
– Я на минутку, извините. Позвольте войти? Ничего особенного от вас не потребуется.
Бончева распахнула дверь. Консулов, ступив в прихожую, еле слышно проговорил:
– Мы знаем, что Ликоманов – убийца вашего бывшего супруга.
Женщина молчала, глядя на гостя широко открытыми глазами.
– Напрасно вы в прошлый раз не сказали этого. Приходится мне снова вас беспокоить.
Фамилия Ликоманова подействовала. Хозяйка пригласила капитана в гостиную, ненадолго исчезла и вернулась с бокалом и запотевшей бутылкой кока-колы.
Опорожнив бокал единым духом, Консулов продолжал:
– Уважаемая товарищ Бончева, разве вы не понимаете, что мы с вами находимся по одну сторону баррикады? Баррикады законности, морали и справедливости. Вы должны нам помочь. Да, мы знаем, кто убил вашего супруга…
– О-о-ох! – запричитала женщина. – Он втоптал Петко в грязь, он превратил честнейшего, скромнейшего человека в спекулянта и развратника… Он виноват, что мы развелись, что Петко подобрал на панели эту… И откуда она выползла? Может, была сначала любовницей Ликоманова… На панели подобрал, без ножа меня зарезал, детей бросил! А потом людоед этот убил моего Петко. Погубил и Петко, и мою жизнь…
– Пришло его время расплачиваться и за грехи, и за преступления, – сказал Консулов не без патетики.
– Ой, не верю, что пришло. Руки коротки – даже ваши! Знаете, в каких верхах он летает, чей он сын? А черный «пежо», а должность, которую подонок занимает… Да он почти замминистра! Нет, никакая сила его не одолеет!
– Найдется такая сила, найдется. Вы забываете про закон! Если вы расскажете все, что вам известно, а известно, я вижу, многое…
Бончева задумалась, будто собираясь с духом. Машинально налила остатки кока-колы в бокал. Консулов покорно допил.
– Я специально пришел в такое время, – сказал он. – Хотел застать вас одну. О нашем разговоре никто, обещаю вам, никто не узнает. Как видите, я даже без магнитофона. – Капитан так искусно замаскировал микромагнитофон, что его не обнаружил бы даже самый подозрительный собеседник. Беспокоило его только одно: как бы разговор не затянулся долее сорока пяти минут, иначе могла кончиться лента. – Подчеркиваю: вы должны хранить в абсолютной тайне и мое посещение, и наш разговор. Даже от вашего сына – не обижайтесь, пожалуйста. Важно не спугнуть Ликоманова. Он уже пойман, осталось, чтобы капкан его прихлопнул. Тут надо быть очень осторожным. Потому что, как вы справедливо заметили, слишком высоко Ликоманов летает.
31 октября, четверг
– Андроник Кочев Ликоманов – генеральный директор объединения внешней торговли, – докладывал Бурский, – он сын самого Кочо Ликоманова. Проблема вот в чем: можем ли мы расследовать дела таких людей, как Ликоманов?
Бурский замолчал.
– Так волнуешься, что лишился дара речи? – спросил Цветанов.
– Я не из боязливых, товарищ полковник, но признаюсь, в данном случае – смущен… И не о своей карьере думаю, и даже не о вашей. Как бы самое высокое начальство не схлопотало из-за нас. Как-никак впервые запорхнула к нам в отдел птица такого полета. Это – по другому ведомству…
– Хорошо, – перебил полковник. – Доложи сначала, что у тебя нового, а там все вместе порассуждаем. Не волнуйся, не нервничай.
– Я всегда нервничаю, когда человек, получивший недостижимые для многих из нас блага – как заслуженные, так и незаслуженные, – становится рвачом, хищником и совершает преступление… Итак: Андроник Кочев Ликоманов родился пятнадцатого января тридцать четвертого года в селе Мраморово Сливенского округа.
– Стало быть, крестьянин, к тому же – «козерог», – шепнул Консулов Шатеву, однако так, чтобы услышали все.
– Капитан Консулов! Тебе слова не давали! – осадил его полковник.
– Единственный сын видного сливенского революционера Кочо Ликоманова. В мае сорок четвертого года, окруженный жандармами в своем доме, там же, в селе Мраморово, он отстреливался до последнего патрона. Дом подожгли, и Ликоманов заживо сгорел, но не сдался. Ныне на том месте воздвигнут памятник. Жена и сын Кочо Ликоманова дожили до Девятого сентября, когда и для них взошло солнце. Именно с этого момента и вплоть до своей смерти мать, беззастенчиво используя героические заслуги покойного мужа, добивалась всяческих благ для себя, но еще больше – для сына. Сначала гимназист, потом студент-стипендиат, он по окончании экономического института имени Карла Маркса был направлен в аспирантуру в Советский Союз, в Харьков, там защитил кандидатскую диссертацию. Вся дальнейшая жизнь сына Кочо – как победное шествие. Назначают его, естественно, по специальности – в торговлю, точнее, заведующим отделом объединения внешней торговли. Видимо, там-то он и разлакомился – растут аппетиты в этом отделе, должен вам сказать. Затем он стал директором, заместителем генерального, а семь лет назад и генеральным директором объединения «Спецэкспорт». В прошлом году возведен в ранг замминистра… Да, я не сказал еще, что он женат на Анетте Петровой. Ее брат Чавдар – ныне заместитель по кадрам генерального директора объединения «Спецэкспорт».
– Ну и семейка! – сказал Консулов, но полковник метнул на него такой взгляд, что смельчак тут же примолк.
– У Андроника и Анетты – единственный сын Тервел. Предчувствую, что этот мальчик может стать интереснейшим объектом для изучения. Особенно заинтересует тех, кто любит выскакивать, когда им не дают слова. Двадцатилетний юноша с папашей – генеральным директором, а также дядюшкой – заместителем генерального! Как вам нравится? Это не Нанай Маро и не Кандиларов, даже не Бангеев. Звонки начнут сыпаться из очень даже высоких инстанций.
– Насчет звонков и инстанций не беспокойся, – сказал полковник. – Звонить-то будут мне.
– Ох, извините, но боюсь, что звонить станут еще выше! Во всяком случае, везде, где бы я ни побывал – от отдела кадров министерства и до кабинета секретаря парторганизации, – я чувствовал не только удивление, но и ледяной холод. Даже разговаривать не желают! И не столько из уважения к товарищу генеральному директору, сколько из-за какого-то страха. Лавируют, уходят от разговора, не желая попасть в неловкое положение. Соблюдают, скажем так, осторожность. Держатся в рамках. И все же кое-что я узнал. Ликоманову принадлежит огромная двухэтажная квартира в квартале Лозенец. Дача в Драгалевцах и еще одна – севернее Варны. Сын также обзавелся квартирой, обставил ее, полагаю, не хуже отцовской. А насчет отцовской мебелишки – судите по даче в Старой Церкви. И с транспортом не бедствуют. Кроме служебной машины у Ликоманова серебристый «мерседес-бенц», обычно в нем разъезжает Анетта. А у Тервела «вольво», зато с такой диковинкой, как мотор «ямаха».
– И у нас такие появились? Ишь ты, не знал, – не утерпел Консулов, но на сей раз полковник не сделал ему замечания – видно, тот также находился под впечатлением рассказанного.
– Да-а-а… крепкий орешек, Траян, – помолчав, сказал Цветанов. – Это все?
– Разве так уж мало? Не забывайте: в моем распоряжении был всего один день.
– Понятно. А сейчас послушаем Консулова, который перескажет свою беседу с Марией Бончевой, если таковая состоялась. Тебе слово, капитан.
– Пересказывать беседу – значит идти по пути того самого Карапета, – начал Консулов.
– Какого еще Карапета?
– Того самого, который побывал на концерте Гяурова, вернулся домой и стал демонстрировать приятелю, как поет народный артист… Когда вы закончите хохотать, позвольте, я включу магнитофон. Хочется, чтобы вы сами услышали главное.
Консулов включил запись беседы. Прошло минут десять.
– Достаточно для этого монстра, не правда ли? Теперь обобщаю. Что дает разговор с Бончевой? Главное, он нарисовал нам Ликоманова – крупного, беспощадного, зловещего хищника.
Познакомившись с Кандиларовым, Ликоманов сразу оценил его возможности, хотя поначалу и считал обычной райсоветовской сошкой. Начал обхаживать, намекал, что до сих пор не имел своего человека в райсовете. Там (вы можете вообразить возможности представителей народной власти!) деньги сами текут в руки… Загребай, сколько загребешь! Вначале Кандиларов, как вы слышали, делился доходами с благоверной, но только вначале. Затем он перестал рассказывать ей о своих аферах, а еще меньше – о тех местах, где ночки проводил. Тактика Ликоманова была предельно проста: он давал новопосвященным ощутить вкус «сладкой жизни», а после нацеливал, где и как добывать средства на такую жизнь… Львиная доля всегда доставалась ему.
К сожалению, Бончева не знает о причинах, заставивших Ликоманова пойти на убийство. Связь между супругами давно была прекращена. Бончева только и твердила: причина всех зол – Ликоманов.
– Ну, кое-что мог бы добавить я, – сказал Шатев. – Разрешите, товарищ полковник.
– Добавляй.
– Прежде всего должен сказать: к концу допроса Спиридона мы стали почти друзьями, и я убежден, что парень сказал мне все.
– Надеюсь, ты не давал ему необоснованных обещаний?
– Только в рамках законности. А почему бы и нет? Да вы поставьте рядом Спиридона и Ликоманова. Мышонок и носорог. Мышонок, у которого в перспективе возможность стать крысой. Был чуть ли не вожаком всех этих «шестерок» – как-никак, двоюродный брат Нанай Маро. Спиридон и его банда, состоявшая из двоюродных братьев и братьев этих братьев, превращали левы в доллары и другую валюту. Поведал он и о высшем своем достижении. И впрямь операция блестящая: однажды у какого-то западногерманского идиота в кожаных шортах и с пером на шляпе купил доллары, один к шести. Заплатил купюрами по пятьдесят и сто левов, все чин чином. Да только купюры-то были старые, выпущенные еще до реформы шестьдесят второго года! Каково! Все записано, можете послушать. А вот что Спиридон рассказал о нашем деле. Шестнадцатого сентября поутру Нанай Маро посадил его в машину. Пока, мол, зубрилки будут горбатиться в школе, лучше ему отдохнуть в Родопах. На остановке возле Окружной больницы они подождали. Пришел не известный Спиридону гражданин – Петко Кандиларов. По пути Батя предложил ему кофе, налил полную крышку от термоса. Выпив кофе, Кандиларов довольно быстро заснул. Проснулся уже на даче в Старой Церкви, в подвале. Подробности рассказывал Спиридон бесчувственно, равнодушно. Видимо, достойный родственник Бати… Одним словом, Бате требовалось вытянуть из жертвы какие-то сведения. Нанай Маро допрашивал, применяя единственный способ пытки – засовывал голову несчастного в красное ведро с холодной водой. А Спиридон ее приносил и относил. Иногда Батя заставлял и его присутствовать на допросах – смотри, учись, становись мужиком! Процедура повторялась многократно. Спиридон приносил полное ведро. Батя обкручивал Кандиларова веревкой, так что тот походил на мумию. Худой, малосильный, он пытался сначала сопротивляться, но скоро понял, что это бесполезно. Насуфов хватал связанного, переворачивал вверх ногами, совал головой в ведро и держал – когда минуту, а когда и дольше. Кандиларов вскоре так измотался, что превратился в беспрекословного раба, готового выполнить любой приказ. Что именно выпытывал из него Батя, Спиридон не знает, в «беседах» он участия не принимал – приносил воду и уходил. Однажды, в первые еще дни, Насуфов связал Кандиларова, запер в подвале, оставив под надзором Спиридона, и на несколько часов, почти на полдня, уехал. Думаю, он отвозил Ликоманову написанные Кандиларовым открытки, а уж затем их отправили, откуда было надо.
– Теперь становится понятно и обращение «милая Виргиния», – сказал Бурский. – Единственная возможность испуганному, измученному человеку подать сигнал «SOS» – написать имя жены неверно. Допусти он любой другой намек – и Нанай Маро понял бы. Супруга удивилась, только и всего… это нам надо было не зевать…
– И еще, – продолжал Шатев, – Спиридон уверяет, что Нанай Маро не думал убивать Кандиларова. Просто переусердствовал. Расходился как-то, трясется, орет, что не верит Кандиларову, что тот обманывает, скрывает главное. А когда в очередной раз поднял мумию над ведром и посмотрел на лицо, вдруг переполошился, веревку развязал, начал по щекам бить, делать искусственное дыхание. Да бесполезно. Умер уже Кандиларов. И тогда его отвезли в пещеру. А Спиридон действительно в пещере не был, сидел в машине. Потом они вернулись в Софию.
– Не всему я верю, – сказал полковник. – Насчет непреднамеренного убийства Спиридон врет. И с Бати снимает немалую часть вины, и себя обеляет.
– Согласен с вами, врет, – сказал Бурский. – Нанай Маро было приказано убить, как только он получит необходимые сведения. Иначе как выходит? Что после всех мучений Кандиларова отпустить? Да разве он бессловесная тварь? Не отомстит за свое похищение, за инквизицию? Нет, таким сказочкам верить нельзя! Его не собирались оставлять в живых.
– И все же придумал, распланировал, организовал Ликоманов! – сказал полковник. – Общество обеспечило его практически всем, о чем можно мечтать, а он решается на самое страшное преступление. Разве убийства не связаны с махинациями? Чего они добивались от Кандиларова? Что-то для них было архиважным, если преодолели страх наказания, инстинкт самосохранения!
– Может, успехи настолько вскружили голову Ликоманову, что он поверил в свою вседозволенность? размышлял Бурский. – Решил, что может вершить суд и расправу безнаказанно. Разве я не сын Кочо Ликоманова! Да… – Бурский хотел что-то добавить, но промолчал.
– Та-а-ак… – сказал после паузы Цветанов. Объявляю первый этап пройденным. Но, ребятки, он был легкий, шли мы по равнине. Следующий – трудней, над обрывами да пропастями… Мы убеждены, что Ликоманов главный преступник. Остается доказать это. Иначе… вы меня понимаете. Он ли приказал прикончить Кандиларова, приказывал ли вообще – это знал только Нанай Маро. Замолчавший навсегда… Теперь задумайтесь: обвинение, что Ликоманов инициатор первого убийства и исполнитель второго, крепится тонкой, как паутина, ниточкой: Батя сказал Спиридону, что уезжает с Джентльменом. Разве это доказательство? Особенно если учесть, кто преступник, кого мы осмеливаемся обвинять. Надеюсь, понятно? Его подвиги в министерстве – особь статья… Сюда подключится другая служба, а наша задача – действовать без промедления.
– Я предлагаю подразнить Джентльмена, – возбужденно заговорил Консулов. – Этот «носорог» либо побежит в свою берлогу, либо повернется и станет огрызаться.
– Нельзя ли поточнее? – попросил полковник.
– Можно. Арестовали Спиридона. Беседовали с Бончевой. Объявили ей, что Кандиларов убит по указанию Ликоманова. То же самое надо сообщить и Верджинии Кандиларовой. После похода майора Бурского в министерство там тоже задымилось. Нужно, следовательно, провести обстоятельный разговор с Бангеевым. Я уверен, что он – первый приспешник «носорога» в махинациях и знает чрезвычайно много. Все-таки ареной действия, притом дважды, была его дача, купленная у Ликоманова. Случайное совпадение? А на допросе непременно выявятся новые персонажи.
– Замысел грандиозный. И что он может дать?
– Мы играем в жмурки – слышали про Джентльмена, но не знали, кто он такой. Разведать о признании Спиридона он уже не сможет. Это, не удивляйтесь, дает ему большое преимущество в состязании с нами, и он непременно это преимущество использует. Как – не знаю. Его преимущество исчезнет, как только мы узнаем, кто кроется за фасадом фирмы Джентльмена. Он не сомневается, что мы узнаем, но понимает, что нам потребуется определенное время. Вот этим-то промежутком времени он обязательно воспользуется. И сам залезет в капкан. Если умен. А он умен!
– Диковинная у тебя логика, – сказал полковник. – Ежели умен, то капкана не минует. Интересно. А если очень умен?
– Не так уж просто, когда у тебя идут по следу после двух убийств, причем оба предумышленные. Это действует на нервы. Я убежден, скоро он предпримет нечто. Нечто такое, что позволит нам взять его голыми руками…
Телефон зазвонил так резко, что Бурский вздрогнул. В трубке рокотал командный бас подполковника Антонова из паспортного отдела. Тот всегда говорил на повышенных тонах, словно находился на палубе корабля в сильный шторм.
– Привет, Бурский, моряк на проводе.
Привычку играть морскими словечками этот человек сохранил со времен флотской службы. Видимо, не мог забыть славного своего прошлого. Хотя и поговаривали, что с флотом расстался по причинам не столь уж и славным, – с чего бы это боевой офицер вдруг оказался в милиции? К общему удивлению, за несколько лет капитан вырос до подполковника, заместителя заведующего паспортным отделом. Наверно, и на суше ветры дули во все его паруса.
– Взаимно, товарищ подполковник.
– Ну ладно, не возносись! Ты давал мне позавчера несколько фамилий?
– Было дело. Неужто кто-то подал заявление на выезд?
– Какое заявление? Мы паспорт выписали. В Грецию засобирался. Но что-то меня смутило, вот и звоню.
– Что же тебя смущает? Поплачь мне в жилетку. Речь-то о ком?
– Вроде и не из вашего списка. В списке значится: Верджиния Христова Кандиларова. А мы выдали паспорт Петко Христову Кандиларову. Ты ничего не перепутал?
«Да его ж давно в землю зарыли!» – едва не закричал Бурский, но, овладев собой, спокойно сказал:
– Что мы можем перепутать? Нас интересует женщина, Верджиния, а ты про какого-то Петко, что за мужик?
– А звучит красиво, правда: Христов, Кандиларова. Церковным ладаном попахивает… Постой-постой, да у них же адрес одинаковый!
– Чему же удивляться? Прочти ниже, в соответствующем пункте. Это муж и жена.
В трубке зашелестели страницы. Потом Антонов виновато сказал:
– Вроде правильно. Не гневайся, браток.
– У тебя еще паспорт?
– Пока да, после обеда передадим в «Балкантурист». Экскурсия в Грецию. Послезавтра. Всегда просматриваю документы перед тем, как их передать. И на всякий случай тебе позвонил.
– Отлично. Прими мою величайшую благодарность за бдительную службу на суше. Знаешь что, нельзя ли к тебе прислать одного из моих ребят? Тоже хочу посмотреть на паспорт. Ненадолго.
– Почему же нельзя? Если нужно, могу подзадержать.
– Нет необходимости. Ни в коем случае! Никому ни слова. Даже разговора у нас с тобой не было. До обеда верну.
– Мы передаем обычно в два часа. Возврати по возможности к этому времени.
Бурский послал Тодорчева: «Чтобы одна нога здесь – другая там!» – и тот от усердия вернулся и впрямь весь в мыле. За это время майор только и успел позвонить Цветанову, пообещав сообщить потрясающую новость.
Едва пригласив Бурского сесть, полковник нетерпеливо спросил:
– Ухватил лакомый кусочек? Выкладывай свою потрясающую новость.
– Петко Христов Кандиларов послезавтра уезжает в Грецию.
– Быть такого не может! Кого же похоронили?
– И я чуть было так же не спросил, когда позвонили из паспортного отдела.
Цветанов долго рассматривал паспорт, листал его. Затем остановился взглядом на фотоснимке.
– Но это ведь не он!
– Нет, разумеется. Наш на Центральном столичном кладбище.
– Однофамилец? Полный тезка?
– Конечно, конечно. И домашний адрес совпадает.
– Тогда кто же?
– Неужели не догадываетесь, кто это может быть? Говорил ведь Крум, что преступник преподнесет нам такое, что мы возьмем его голыми руками!
– Значит, носорог и впрямь в капкане. Гляди-ка! Да… Ты уверен?
– Я знакомился с его анкетой в отделе кадров, там тоже есть снимок. Господин Ликоманов собственной персоной. Хорошо, что я атеист. Иначе воздел бы очи горе и возблагодарил господа. Вот удача!.. Как будем действовать?
– Пусть все идет своим чередом. Завтра после обеда в «Балкантуристе» группе вручат паспорта. Он должен будет взамен этого отдать свой – я хочу сказать, паспорт покойного Петко Кандиларова. Явно замыслил побег. Прихватит с собою все самое ценное. А мы его задержим у границы. И устроим там первый допрос.
– Прямо на границе? Ох, и начнется заваруха!
– Начнется. Для начала с вашего разрешения схожу к прокурору за санкцией. А вы, насколько я понимаю, кое-куда повыше.
– Какой прокурор? Какие хождения повыше? Никуда ни шагу!
Бурский изумленно посмотрел на начальника. В глазах у того плясали чертики – майору даже показалось, что Цветанов еле заметно ему подмигнул.
– Ищем Кандиларова. Думали, что уже нашли. Лицо его было обезображено. Могли и ошибиться, не того похоронить. И вдруг он появляется! Наш долг – проверить. При чем тут прокурор? При чем хождения?