Страница:
Брантзену было известно, какие задачи возлагались на Болана. Он понимал, что этого человека запрограммировали на убийство и, по сути дела, он представлял собой убийцу в военной форме. Врач знал, как Болан заслужил свое прозвище "Палач". И, тем не менее, он не мог не восхищаться им. Это было сильнее его. Болану много раз приходилось смотреть смерти в лицо, Брантзен сам видел его в деле, но каждый раз, когда сержант приносил в госпиталь раненого ребенка, он читал в глубине его глаз страдание и душевную боль. Брантзен никогда не замечал в нем рисовки или бравады. Болан был солдатом, который выполнял свой долг отважно и честно. Да, Джим Брантзен искренне восхищался сержантом Маком Боланом и питал к нему глубокое уважение.
Не переставал он следить за приключениями Болана и после его возвращения из Вьетнама. Врач читал о его подвигах в газетах и печально покачивал головой, сидя у телевизора и слушая последние известия. Брантзен считал, что есть люди, которым вредит избыток чувства долга. Если война во Вьетнаме была заведомо гиблым делом, то битва одиночки Болана с мафией ничем от нее не отличалась. Мака Болана, преследуемого и правосудием, и преступниками, неминуемо ждал конец. Возникали такие ситуации, когда Брантзен был почти уверен, что Болан обратится к нему, в другие моменты ему казалось, что Маку Болану никогда не понадобится его помощь. А вообще-то, хирург был готов держать пари, что Болан придет к нему. Шансы "за" и "против" казались ему равными.
Брантзена не удивило и не разочаровало ночное появление Палача у ворот его клиники. Они обменялись парой ничего не значащих фраз и крепким рукопожатием.
— Я ждал тебя, — сказал хирург.
— Думаю, ты догадываешься, зачем я к тебе пожаловал, Джим, — тихо произнес Болан.
— Да. Хочешь, чтобы я сделал из тебя красавчика?
— Тебя могут убить.
Хирург улыбнулся:
— Это не слишком трудно.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Джим. Мои "приятели" терпеть не могут третьих лиц.
— Своими приятелями ты занимайся сам, — сказал он. — А я займусь твоим лицом. Кому ты хочешь понравиться, Мак? Старухам или юным красоткам?
Болан вздохнул.
— Неужели это так важно?
Хирург улыбнулся, взял со стола пачку эскизов и бросил их Болану на колени.
— Я сделал их, как только узнал, что тебя занесло в наши края. Я могу дать тебе любое из этих лиц. Выбирай.
Болан внимательно изучал рисунки. Один из них привлек его внимание, и он улыбнулся, разглядывая его, затем отложил в сторону. Однако он не закончил рассматривать остальные эскизы, а вернулся к тому, который вызвал его улыбку.
Мак рассмеялся и постучал по эскизу пальцем.
— Ты нарисовал его по памяти или это случайное совпадение?
Брантзен подался вперед, чтобы лучше видеть рисунок. Он потер подбородок и произнес:
— Действительно, похоже на... на...
— На моего однополчанина, — закончил Болан. — Причем сходство поразительное! Ты, действительно, можешь сделать меня похожим на него?
Хирург серьезно кивнул головой.
— Это не самый красивый эскиз из всей колоды, Мак, но ты сделал логичный выбор. Я бы сказал даже, что это наилучший вариант из всех возможных.
— Когда ты можешь приступить? — спросил Болан, пристально разглядывая рисунок.
— Если я позвоню прямо сейчас, ассистентка появится через пять часов, — ответил Брантзен. — В шесть часов мы уже будем в операционной.
Болан медленно покачал головой.
— Чем раньше, тем лучше, — пробормотал он. — А через сколько времени я смогу выйти отсюда?
— Операцию можно сделать без общего наркоза, только с местной анестезией, — ответил Брантзен. — Тебе даже не придется ложиться, если не хочешь, но при условии, что ты достаточно крепок. Я бы предпочел подержать тебя здесь несколько дней для послеоперационного наблюдения.
Болан обдумал это предложение и ответил:
— Я уже был ранен, Джим. Не думаю, что на этот раз будет больнее. Только мне бы не хотелось застрять у тебя надолго. Мне нужно постоянно быть в движении.
— Думаю, что с этим у тебя проблем не будет, — задумчиво ответил Брантзен. — Особенно, если ты хорошо перенесешь операцию.
— Через сколько времени исчезнут шрамы?
Брантзен улыбнулся.
— Метод, который я применяю, оставляет только маленькие, едва заметные следы тут и там, — хирург коснулся пальцем указанных мест и продолжил:
— Эти участки зарубцуются последними, кроме, быть может, носа. Сроки заживления у каждого человека индивидуальны, но я думаю, ты будешь иметь презентабельный вид уже через несколько дней, самое позднее — через неделю. Но болеть будет гораздо дольше. А поскольку я работаю с пластиком, могут возникнуть проблемы с отторжением.
Болан мельком взглянул на часы.
— Ты сказал, что можно начать в шесть часов. А нельзя ли пораньше?
— Что, Мак, свора бежит по следу? — мягко спросил хирург.
Болан криво усмехнулся.
— Они не очень далеко. Я не могу оставаться здесь больше нескольких часов. К утру я уже должен быть на ногах.
— Будет больно, — предупредил Брантзен.
— Ничего, я уже свыкся с болью.
— Да, я в этом не сомневаюсь. Ну, ладно... Я потороплю Мардж, но мне бы не хотелось, чтобы у нее возникли какие-либо подозрения. Уж больно хорошо твое лицо известно сейчас публике. Лучше, конечно, если к ее приходу ты уже будешь подготовлен к операции. Тогда она нипочем тебя не узнает.
— А мы бы не смогли обойтись без нее? — тихо, почти нежно спросил Болан.
— Ну... — заколебался хирург. — То есть...
— Я видел, как ты в одиночку оперировал вьетконговца. Помнишь, он еще орал диким голосом.
— То был экстренный случай, особые условия, — возразил Брантзен.
— А теперь разве нет? — с улыбкой спросил Болан.
Хирург задумчиво посмотрел на Мака, потом едва заметно улыбнулся и заявил:
— Согласен, сержант. Пошли готовить жертву. Пошли, старик, да поживей!
Болан встал и протянул рисунок Брантзену:
— Жертва готова и ждет указаний, доктор.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Не переставал он следить за приключениями Болана и после его возвращения из Вьетнама. Врач читал о его подвигах в газетах и печально покачивал головой, сидя у телевизора и слушая последние известия. Брантзен считал, что есть люди, которым вредит избыток чувства долга. Если война во Вьетнаме была заведомо гиблым делом, то битва одиночки Болана с мафией ничем от нее не отличалась. Мака Болана, преследуемого и правосудием, и преступниками, неминуемо ждал конец. Возникали такие ситуации, когда Брантзен был почти уверен, что Болан обратится к нему, в другие моменты ему казалось, что Маку Болану никогда не понадобится его помощь. А вообще-то, хирург был готов держать пари, что Болан придет к нему. Шансы "за" и "против" казались ему равными.
Брантзена не удивило и не разочаровало ночное появление Палача у ворот его клиники. Они обменялись парой ничего не значащих фраз и крепким рукопожатием.
— Я ждал тебя, — сказал хирург.
— Думаю, ты догадываешься, зачем я к тебе пожаловал, Джим, — тихо произнес Болан.
— Да. Хочешь, чтобы я сделал из тебя красавчика?
— Тебя могут убить.
Хирург улыбнулся:
— Это не слишком трудно.
— Ты понимаешь, о чем я говорю, Джим. Мои "приятели" терпеть не могут третьих лиц.
* * *
Брантзен провел ночного гостя через пустынный холл в свою небольшую холостяцкую квартиру, расположенную тут же, при клинике.— Своими приятелями ты занимайся сам, — сказал он. — А я займусь твоим лицом. Кому ты хочешь понравиться, Мак? Старухам или юным красоткам?
Болан вздохнул.
— Неужели это так важно?
Хирург улыбнулся, взял со стола пачку эскизов и бросил их Болану на колени.
— Я сделал их, как только узнал, что тебя занесло в наши края. Я могу дать тебе любое из этих лиц. Выбирай.
Болан внимательно изучал рисунки. Один из них привлек его внимание, и он улыбнулся, разглядывая его, затем отложил в сторону. Однако он не закончил рассматривать остальные эскизы, а вернулся к тому, который вызвал его улыбку.
Мак рассмеялся и постучал по эскизу пальцем.
— Ты нарисовал его по памяти или это случайное совпадение?
Брантзен подался вперед, чтобы лучше видеть рисунок. Он потер подбородок и произнес:
— Действительно, похоже на... на...
— На моего однополчанина, — закончил Болан. — Причем сходство поразительное! Ты, действительно, можешь сделать меня похожим на него?
Хирург серьезно кивнул головой.
— Это не самый красивый эскиз из всей колоды, Мак, но ты сделал логичный выбор. Я бы сказал даже, что это наилучший вариант из всех возможных.
— Когда ты можешь приступить? — спросил Болан, пристально разглядывая рисунок.
— Если я позвоню прямо сейчас, ассистентка появится через пять часов, — ответил Брантзен. — В шесть часов мы уже будем в операционной.
Болан медленно покачал головой.
— Чем раньше, тем лучше, — пробормотал он. — А через сколько времени я смогу выйти отсюда?
— Операцию можно сделать без общего наркоза, только с местной анестезией, — ответил Брантзен. — Тебе даже не придется ложиться, если не хочешь, но при условии, что ты достаточно крепок. Я бы предпочел подержать тебя здесь несколько дней для послеоперационного наблюдения.
Болан обдумал это предложение и ответил:
— Я уже был ранен, Джим. Не думаю, что на этот раз будет больнее. Только мне бы не хотелось застрять у тебя надолго. Мне нужно постоянно быть в движении.
— Думаю, что с этим у тебя проблем не будет, — задумчиво ответил Брантзен. — Особенно, если ты хорошо перенесешь операцию.
— Через сколько времени исчезнут шрамы?
Брантзен улыбнулся.
— Метод, который я применяю, оставляет только маленькие, едва заметные следы тут и там, — хирург коснулся пальцем указанных мест и продолжил:
— Эти участки зарубцуются последними, кроме, быть может, носа. Сроки заживления у каждого человека индивидуальны, но я думаю, ты будешь иметь презентабельный вид уже через несколько дней, самое позднее — через неделю. Но болеть будет гораздо дольше. А поскольку я работаю с пластиком, могут возникнуть проблемы с отторжением.
Болан мельком взглянул на часы.
— Ты сказал, что можно начать в шесть часов. А нельзя ли пораньше?
— Что, Мак, свора бежит по следу? — мягко спросил хирург.
Болан криво усмехнулся.
— Они не очень далеко. Я не могу оставаться здесь больше нескольких часов. К утру я уже должен быть на ногах.
— Будет больно, — предупредил Брантзен.
— Ничего, я уже свыкся с болью.
— Да, я в этом не сомневаюсь. Ну, ладно... Я потороплю Мардж, но мне бы не хотелось, чтобы у нее возникли какие-либо подозрения. Уж больно хорошо твое лицо известно сейчас публике. Лучше, конечно, если к ее приходу ты уже будешь подготовлен к операции. Тогда она нипочем тебя не узнает.
— А мы бы не смогли обойтись без нее? — тихо, почти нежно спросил Болан.
— Ну... — заколебался хирург. — То есть...
— Я видел, как ты в одиночку оперировал вьетконговца. Помнишь, он еще орал диким голосом.
— То был экстренный случай, особые условия, — возразил Брантзен.
— А теперь разве нет? — с улыбкой спросил Болан.
Хирург задумчиво посмотрел на Мака, потом едва заметно улыбнулся и заявил:
— Согласен, сержант. Пошли готовить жертву. Пошли, старик, да поживей!
Болан встал и протянул рисунок Брантзену:
— Жертва готова и ждет указаний, доктор.
Глава 6
Бывший горняцкий поселок, откуда шахтеры ездили на работу в Долину Смерти — Палм-Вилледж, со временем стал торговым центром у самого края пустыни, обслуживающим весь этот небогатый сельскохозяйственный район. Сам поселок, удаленный от автострад и прогресса двадцатого века, вновь обрел известность в пятидесятых-шестидесятых годах, когда торговцы недвижимостью чуть было не превратили это спокойное место во второй Палм-Спрингс. Муниципальный совет положил конец этому буму, призвав на помощь законодательство штата, и тем самым охладил энтузиазм спекулянтов. В результате Палм-Вилледж значительно вырос, сохранив, однако, свой прежний шарм, и превратился в город пенсионеров и любителей пустыни. И лишь старый район города — Лоудтаун — решительно сопротивлялся вторжению двадцатого века.
В нем было полно салунов и старинных пивных, которые посещали ковбои и фермеры со всей округи. Большинство правонарушений в Палм-Вилледж происходило тоже здесь, чаще всего по субботам, когда народ надирался и вел себя чересчур шумно. Но, как правило, все дело ограничивалось парой неловких зуботычин. Кроме того, Лоудтаун мог гордиться тем, что приютил местных проституток, давно, впрочем, известных полиции. Всех их регулярно — каждое воскресенье — арестовывали, жрицы любви платили штраф — 21 доллар 20 центов с головы, после чего их всех отпускали. Такая процедура отличалась эффективностью, вполне устраивала девиц, представителей закона и муниципальный совет. Более того, штрафы полностью покрывали расходы на поддержание порядка в Лоудтауне.
Конечно, это было не лучшее место для такого энергичного, честолюбивого офицера, как Канн. Город на краю пустыни отличался спокойствием и тишиной. Карьеры в нем не сделаешь, и никто лучше самого Роберта этого не понимал. Теперь, по прошествии стольких лет, Чингиз хотел только одного — чтобы так продолжалось и дальше. За свою жизнь он видел немало крови и жестокости, и ему это не нравилось. Уже почти двадцать лет в городе не знали, что такое насилие, и город платил за это Канну глубокой признательностью. Вместе с супругой Долли он жил в скромном доме в центре старого города и рассчитывал спокойно провести в нем остаток жизни.
— Здесь всегда так жарко? — спросил Тим Браддок, вытирая со лба пот. Он козырьком приложил ко лбу ладонь и, прищурившись, посмотрел на безоблачное небо. — Как вы только выдерживаете?
— Не обращайте внимания! Сейчас не больше шестидесяти, — ответил Канн, слегка привирая. — Еще довольно свежо. Вот подождите полудня...
Он распахнул настежь дверь небольшого здания, служившего одновременно комиссариатом, Дворцом правосудия и мэрией, и знаком пригласил гостей следовать за ним.
Браддок подтолкнул вперед Карла Лайонса и пошел следом. Полицейские окунулись в свежесть прохладного кондиционированного воздуха, прошли по узкому коридорчику мимо двери с табличкой "городской клерк" и попали в кабинет Канна. Здесь кондиционеры не работали. Простые вентиляторы стояли на столах, стульях, подоконнике. За дверью с матовым стеклом, забранным решеткой, тянулся коридор с камерами.
— Тюрьма? — полюбопытствовал Лайонс.
— Точно, — ответил Канн, махнув рукой в сторону мрачной анфилады за дверью. — Только у меня редко бывают клиенты... разве что вечером по субботам. Запашок там сейчас невыносимый. Каждый понедельник с утра я выливаю на пол по три литра хвойной эссенции... Не помогает.
Посетители сели. Лайонс облюбовал облезлый кожаный диван у стены, а Браддок взгромоздился на край стола. Канн устроился в своем кресле за рабочим столом и со вздохом облегчения сдвинул на затылок шляпу.
— Что заставило вас думать, капитан, что Палач находится сейчас в моем городе? — спросил он.
— Интуиция, — ответил Браддок. — Скажите, сколько у вас полицейских, шериф?
— Двенадцать, — ответил Канн поскучневшим, монотонным голосом. — Не считая меня самого. Мы работаем тремя сменными патрулями и несем простой караул по ночам. — Он устало улыбнулся. — По субботам мы все работаем с вечера до самого утра. У нас только две машины и лишь одна из них на ходу. Время от времени мы работаем двойным патрулем, чтобы хоть немного побыть дома.
Он пробурчал что-то еще и занялся сигаретой, потом снова поднял глаза на своих гостей.
— Может, вас интересует, сколько я плачу своим людям?
Вместо ответа гости неловко отвели глаза и уставились в пол. Шериф продолжал:
— Лично я работаю по двадцать часов в сутки. Ежедневно, кроме тех редких дней, когда мы с Долли ездим расслабиться в Лос-Анджелес: выпить, может, даже больше, чем нужно, поразвлечься со знакомыми и друзьями.
Шериф задумчиво рассматривал сигару и после непродолжительного молчания добавил:
— Значит, вы считаете, что это Мак Болан прикончил ту падаль, что сейчас валяется у нас в морге?
Браддок почувствовал себя несколько неуютно и заерзал задом по столу.
— Неделю назад мы разослали циркуляр по делу Болана. Мы рассчитываем на сотрудничество и помощь полиции всех графств вокруг Лос-Анджелеса. Если бы вы еще вчера вечером сообщили о происшествии, то мы на несколько часов были бы ближе к Болану, Чингиз.
Упрек, прозвучавший в словах Браддока, Канн пропустил мимо ушей.
— Вчера я как раз отдыхал в Лос-Анджелесе, — объяснил он. А что касается происшествия, то дежурный не усмотрел никакой надобности сообщать о нем в ваше управление.
Шериф откусил кончик сигары и, положив ее на стол, задумчиво стал жевать табак.
— Кроме того, происшедшее не входит в мою юрисдикцию. Все случилось, как вы знаете, за городом. В трех километрах отсюда.
Браддок бросил отчаянный взгляд на своего молодого помощника и сказал:
— Позвольте мне привезти сюда мою группу, Чингиз.
Выдержав паузу, Канн ответил:
— Согласен. Но с одним условием.
— Каким?
— Вы не перевернете город вверх дном. Поддержание порядка — это мое дело. Вам нужен Болан? Очень хорошо. Ищите его, если получится. Но не нарушайте покой моего города и не беспокойте его граждан.
— Договорились, — пробурчал капитан. — Это само собой разумеется.
— Вы приведете сюда всех ваших людей, чтобы мои парни знали их в лицо.
Браддок согласно кивнул.
— И чтоб никаких полицейских машин, никаких агентов в форме. А главное — вы работаете спокойно... очень спокойно.
Браддок вздохнул и взглянул на Лайонса.
— Надеюсь, мы сможем выполнить ваши условия.
Канн выплюнул на ладонь изжеванный кончик сигары и вопрошающе посмотрел на коллегу из Лос-Анджелеса.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что каждый раз, когда мы выходим на след Болана, мы натыкаемся на целую свору наемных убийц из мафии.
— Я не желаю даже слышать о стрельбе на улицах, Браддок, — холодно заявил Канн.
— Мы тоже, — парировал капитан.
Он со вздохом сполз со стола и направился к телефону.
— Я могу позвонить?
— Через коммутатор.
— Что?
— Звоните через коммутатор. Минута разговора с Лос-Анджелесом стоит сорок пять центов.
Щеки капитана побагровели. Лайонс попытался скрыть улыбку и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Он подмигнул шерифу Канну и прикурил, пока Браддок яростно накручивал диск телефонного аппарата.
— А вы-то что помалкиваете? — Канн взялся за сержанта.
Карл выпустил тонкую струйку дыма и, улыбнувшись, ответил:
— Нечего сказать, сэр.
Он молча провел пальцем по горлу, показал глазами на Браддока и снова подмигнул шерифу.
Шериф совершенно серьезно ответил ему тем же и снова впился в сигару. Молодой сержант нравился ему, но этот Браддок... Канн плевать хотел на сорок пять центов, и сержант явно заметил это. Видимо, и для Браддока тут не было большого секрета, об этом красноречиво свидетельствовал необычный цвет его лица. Большой Тим понял, что хозяйничать по своему усмотрению в городе Канн не позволит.
Совсем другая мысль не давала покоя Канну. Если Палач прибыл в его город, то у него была для этого только одна серьезная причина... и одно-единственное место, которое могло представлять для него интерес. Этого шишка из Лос-Анджелеса не знала, но он, Чингиз Канн, догадывался. К тому же ему нравилось мирное равновесие сил, собравшихся в городе. И он уже принял решение во что бы то ни стало сохранить его.
В нем было полно салунов и старинных пивных, которые посещали ковбои и фермеры со всей округи. Большинство правонарушений в Палм-Вилледж происходило тоже здесь, чаще всего по субботам, когда народ надирался и вел себя чересчур шумно. Но, как правило, все дело ограничивалось парой неловких зуботычин. Кроме того, Лоудтаун мог гордиться тем, что приютил местных проституток, давно, впрочем, известных полиции. Всех их регулярно — каждое воскресенье — арестовывали, жрицы любви платили штраф — 21 доллар 20 центов с головы, после чего их всех отпускали. Такая процедура отличалась эффективностью, вполне устраивала девиц, представителей закона и муниципальный совет. Более того, штрафы полностью покрывали расходы на поддержание порядка в Лоудтауне.
* * *
Роберт Канн, по прозвищу Чингиз, казалось, был неподвластен возрасту и в свои пятьдесят два года отличался завидной силой и атлетической фигурой. Лицом, словно вырубленным топором, и высоким ростом он напоминал типичного героя-шерифа в исполнении Гарри Купера. Собственно говоря, им-то и был Канн. Он командовал местной полицией, а свою карьеру начал еще в конце второй мировой войны. Он закончил полицейскую академию в Лос-Анджелесе и какое-то время служил там. Потом его перевели помощником шерифа в графство Орандж, где он работал до самого призыва в армию в связи с началом корейского конфликта. Вернувшись из Кореи, Канн получил назначение в Палм-Вилледж на должность начальника полиции, вместо своего предшественника, уходящего на пенсию.Конечно, это было не лучшее место для такого энергичного, честолюбивого офицера, как Канн. Город на краю пустыни отличался спокойствием и тишиной. Карьеры в нем не сделаешь, и никто лучше самого Роберта этого не понимал. Теперь, по прошествии стольких лет, Чингиз хотел только одного — чтобы так продолжалось и дальше. За свою жизнь он видел немало крови и жестокости, и ему это не нравилось. Уже почти двадцать лет в городе не знали, что такое насилие, и город платил за это Канну глубокой признательностью. Вместе с супругой Долли он жил в скромном доме в центре старого города и рассчитывал спокойно провести в нем остаток жизни.
* * *
Но жарким утром 5 октября Чингиз Канн понял, что спокойной, размеренной жизни пришел конец. Жестокая реальность встряхнула тихий город — в Палм-Вилледж пришла Смерть. В морге валялись трупы трех гангстеров, а в госпитале "Мемориал" все еще отчаянно цеплялся за жизнь несчастный старик-фермер. В довершение ко всем несчастьям из управления лос-анджелесской полиции прикатила большая шишка и сообщила, что сам Палач навестил город, чем оказал ему "большую честь".— Здесь всегда так жарко? — спросил Тим Браддок, вытирая со лба пот. Он козырьком приложил ко лбу ладонь и, прищурившись, посмотрел на безоблачное небо. — Как вы только выдерживаете?
— Не обращайте внимания! Сейчас не больше шестидесяти, — ответил Канн, слегка привирая. — Еще довольно свежо. Вот подождите полудня...
Он распахнул настежь дверь небольшого здания, служившего одновременно комиссариатом, Дворцом правосудия и мэрией, и знаком пригласил гостей следовать за ним.
Браддок подтолкнул вперед Карла Лайонса и пошел следом. Полицейские окунулись в свежесть прохладного кондиционированного воздуха, прошли по узкому коридорчику мимо двери с табличкой "городской клерк" и попали в кабинет Канна. Здесь кондиционеры не работали. Простые вентиляторы стояли на столах, стульях, подоконнике. За дверью с матовым стеклом, забранным решеткой, тянулся коридор с камерами.
— Тюрьма? — полюбопытствовал Лайонс.
— Точно, — ответил Канн, махнув рукой в сторону мрачной анфилады за дверью. — Только у меня редко бывают клиенты... разве что вечером по субботам. Запашок там сейчас невыносимый. Каждый понедельник с утра я выливаю на пол по три литра хвойной эссенции... Не помогает.
Посетители сели. Лайонс облюбовал облезлый кожаный диван у стены, а Браддок взгромоздился на край стола. Канн устроился в своем кресле за рабочим столом и со вздохом облегчения сдвинул на затылок шляпу.
— Что заставило вас думать, капитан, что Палач находится сейчас в моем городе? — спросил он.
— Интуиция, — ответил Браддок. — Скажите, сколько у вас полицейских, шериф?
— Двенадцать, — ответил Канн поскучневшим, монотонным голосом. — Не считая меня самого. Мы работаем тремя сменными патрулями и несем простой караул по ночам. — Он устало улыбнулся. — По субботам мы все работаем с вечера до самого утра. У нас только две машины и лишь одна из них на ходу. Время от времени мы работаем двойным патрулем, чтобы хоть немного побыть дома.
Он пробурчал что-то еще и занялся сигаретой, потом снова поднял глаза на своих гостей.
— Может, вас интересует, сколько я плачу своим людям?
Вместо ответа гости неловко отвели глаза и уставились в пол. Шериф продолжал:
— Лично я работаю по двадцать часов в сутки. Ежедневно, кроме тех редких дней, когда мы с Долли ездим расслабиться в Лос-Анджелес: выпить, может, даже больше, чем нужно, поразвлечься со знакомыми и друзьями.
Шериф задумчиво рассматривал сигару и после непродолжительного молчания добавил:
— Значит, вы считаете, что это Мак Болан прикончил ту падаль, что сейчас валяется у нас в морге?
Браддок почувствовал себя несколько неуютно и заерзал задом по столу.
— Неделю назад мы разослали циркуляр по делу Болана. Мы рассчитываем на сотрудничество и помощь полиции всех графств вокруг Лос-Анджелеса. Если бы вы еще вчера вечером сообщили о происшествии, то мы на несколько часов были бы ближе к Болану, Чингиз.
Упрек, прозвучавший в словах Браддока, Канн пропустил мимо ушей.
— Вчера я как раз отдыхал в Лос-Анджелесе, — объяснил он. А что касается происшествия, то дежурный не усмотрел никакой надобности сообщать о нем в ваше управление.
Шериф откусил кончик сигары и, положив ее на стол, задумчиво стал жевать табак.
— Кроме того, происшедшее не входит в мою юрисдикцию. Все случилось, как вы знаете, за городом. В трех километрах отсюда.
Браддок бросил отчаянный взгляд на своего молодого помощника и сказал:
— Позвольте мне привезти сюда мою группу, Чингиз.
Выдержав паузу, Канн ответил:
— Согласен. Но с одним условием.
— Каким?
— Вы не перевернете город вверх дном. Поддержание порядка — это мое дело. Вам нужен Болан? Очень хорошо. Ищите его, если получится. Но не нарушайте покой моего города и не беспокойте его граждан.
— Договорились, — пробурчал капитан. — Это само собой разумеется.
— Вы приведете сюда всех ваших людей, чтобы мои парни знали их в лицо.
Браддок согласно кивнул.
— И чтоб никаких полицейских машин, никаких агентов в форме. А главное — вы работаете спокойно... очень спокойно.
Браддок вздохнул и взглянул на Лайонса.
— Надеюсь, мы сможем выполнить ваши условия.
Канн выплюнул на ладонь изжеванный кончик сигары и вопрошающе посмотрел на коллегу из Лос-Анджелеса.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что каждый раз, когда мы выходим на след Болана, мы натыкаемся на целую свору наемных убийц из мафии.
— Я не желаю даже слышать о стрельбе на улицах, Браддок, — холодно заявил Канн.
— Мы тоже, — парировал капитан.
Он со вздохом сполз со стола и направился к телефону.
— Я могу позвонить?
— Через коммутатор.
— Что?
— Звоните через коммутатор. Минута разговора с Лос-Анджелесом стоит сорок пять центов.
Щеки капитана побагровели. Лайонс попытался скрыть улыбку и стал шарить по карманам в поисках сигарет. Он подмигнул шерифу Канну и прикурил, пока Браддок яростно накручивал диск телефонного аппарата.
— А вы-то что помалкиваете? — Канн взялся за сержанта.
Карл выпустил тонкую струйку дыма и, улыбнувшись, ответил:
— Нечего сказать, сэр.
Он молча провел пальцем по горлу, показал глазами на Браддока и снова подмигнул шерифу.
Шериф совершенно серьезно ответил ему тем же и снова впился в сигару. Молодой сержант нравился ему, но этот Браддок... Канн плевать хотел на сорок пять центов, и сержант явно заметил это. Видимо, и для Браддока тут не было большого секрета, об этом красноречиво свидетельствовал необычный цвет его лица. Большой Тим понял, что хозяйничать по своему усмотрению в городе Канн не позволит.
Совсем другая мысль не давала покоя Канну. Если Палач прибыл в его город, то у него была для этого только одна серьезная причина... и одно-единственное место, которое могло представлять для него интерес. Этого шишка из Лос-Анджелеса не знала, но он, Чингиз Канн, догадывался. К тому же ему нравилось мирное равновесие сил, собравшихся в городе. И он уже принял решение во что бы то ни стало сохранить его.
Глава 7
Для Лу Пена, прозванного в детстве Скрюи Луи, единственной семьей всегда была и осталась Коза Ностра. Он родился в начале двадцатых годов в восточном Гарлеме и, поскольку мать его умирала от туберкулеза, а папаша-каторжник плевать хотел на свое чадо, ему пришлось выкручиваться самостоятельно. Пока горе-отец тянул очередной срок, а мать выплевывала с кровью последние куски легких, Луи жил своей собственной жизнью: ел там, где угощали, спал там, где стелили. Мальчишка научился жить на улице и с благодарностью принимать любые крохи, которые время от времени ему перепадали. В его родном квартале, как в невообразимом котле, варились вместе итальянцы, евреи, ирландцы. Раздоры и конфликты возникали ежеминутно, но малыш Луи не разбирался тогда в этнических тонкостях. Он с одинаковым удовольствием поглощал и фаршированную рыбу, и итальянскую лапшу, а когда удавалось отведать ирландское рагу, этот день превращался для него в настоящий праздник. Жизнь Пена резко изменилась, когда из Италии приехала племянница его покойной матери. От тети Марии, которой самой исполнилось всего лишь двадцать два года, Лу узнал о своих неаполитанских корнях и проникся чувством великой гордости за своих доблестных предков. Тетка заставила его ходить в школу. Сначала учеба давалась мальчику с трудом, но постепенно Лу втянулся и с восторгом окунулся в мир знаний. К сожалению, через шесть лет Мария сошлась с одним из членов шайки, известной под названием "Налетчики со 108-й улицы". Вместе с ней Луи попал в совершенно новую, необычную среду. Без ведома Марии Пена бросил школу — ему было уже четырнадцать лет — и с разрешения Джонни Саччитоне, любовника Марии, стал участвовать в набегах шайки.
Именно в это самое время разразились знаменитые гангстерские войны и завязались гнуснейшие интриги заправил преступного мира, в результате чего окончательно сформировались семейства Коза Ностры и состоялся раздел сфер влияния.
Свой первый срок — шесть месяцев исправительной колонии — Пена получил в четырнадцать лет, а в пятнадцать загремел за решетку еще на четыре месяца. Во время второй отсидки он убил в ходе поножовщины своего противника и ему пришлось бы худо, но он прикинулся чокнутым, да с таким блеском, что его перевели в госпиталь штата, откуда и выпустили в возрасте шестнадцати лет. Отныне правосудие ему больше ничем не грозило, и к двадцати одному году он стал официальным членом "семьи". С тех пор он ни разу больше не попадал за решетку, ступив на скользкую стезю наемного убийцы и телохранителя "капо" — главы "семейства". К тому времени, когда Диджордже, став "капореджиме" или "лейтенантом" лос-анджелесского семейства, увез Лу с собой в Калифорнию, у того на счету было уже участие в двадцати убийствах по открытым контрактам. Прозвище Скрюи Луи приклеилось к нему накрепко, но в глаза никто не осмеливался так его называть. Пена всегда считался козырной картой лос-анджелесского семейства, хотя и не имел высокой должности до этой ужасной истории с Боланом и смерти "главного убийцы" Диджордже в Беверли-Хиллз.
Поглощенный лишь работой, беззаветно преданный своему капо, Пена получил приказ заменить покойного. Но Лу хватало мозгов, чтобы понимать: это назначение он получил только из-за отсутствия других кандидатов. Всем было ясно, что недостаток серого вещества Пена с лихвой восполнит физической силой, ослиным упрямством и безграничной преданностью капо. Поэтому никто не сомневался, что он преуспеет на новом посту. Но угодить Диджордже Лу хотелось еще больше, чем добиться личного успеха. Это желание было превыше всех других соображений. Если он поклялся боссу принести голову Болана "на подносе", то он разобьется в лепешку, но клятву сдержит.
Уокер направил караван машин за здание и, пока люди Пена выгружали ящики с "книгами" из багажников своих автомобилей, непринужденно болтал с дежурным полицейским.
Разгрузив машины, все двадцать пять человек из команды Пены собрались в относительной прохладе конторы, снятой Уокером, и слушали итог его разговора с полицейским:
— Он разрешил нам ставить машины на аллее, что тянется за зданием, но при условии, что мы не будем ее перекрывать.
Пена согласно кивнул и добавил:
— Лучше бы оставаться в машинах. По крайней мере, в них хоть есть кондиционеры. В этой конторе от жары спятить можно!
— Контора идет вместе с разрешением на торговлю, — хмыкнул Уокер. — Здорово, а? По местному закону, чтобы заниматься бизнесом, необходимо иметь местный адрес. Это обошлось мне в 5 долларов за разрешение, 50 долларов за аренду помещения за неделю и еще 50 долларов, чтобы вступить в члены торговой палаты.
Он снова ухмыльнулся:
— И они еще смеют говорить, что это мы — жулики!
— Надо же и людям зарабатывать на жизнь, Вилли, — философски проворчал Пена. — Ну, ладно... Раздай разрешения и проследи, чтобы люди разобрались с ящиками. Там под книгами оружие и боеприпасы.
— О'кей!
— И еще, для большего правдоподобия разложи на столах книги, а пустые коробки выставь у окна, чтоб у любопытных не возникало никаких вопросов. И позаботься, чтобы надписи на коробках были хорошо видны с улицы.
Пена смахнул рукой пот со лба.
— Давай, шевелись, — добавил он. — Пусть ребята возвращаются в машины, как только все закончат. Черт! Здесь же от жары подохнуть можно!
Он протянул руку.
— Дай несколько визиток. Пойду раздам соседям. Сам понимаешь — общественные связи и все такое... К тому же это предлог, чтобы осмотреться.
Пена сунул визитки в карман и направился к выходу в сопровождении Уокера.
— Да, вот еще что: распорядись, чтобы в каждой машине на полу был автомат. Выставь книги в окнах конторы. И пусть все таскают при себе книжки. Все должно выглядеть как можно естественнее. И последнее... Мне бы не хотелось, чтоб все машины стояли на аллее, сгрудившись в одну кучу. Расставь их вокруг конторы на тот случай, если придется срочно сматываться.
Уокер кивнул, давая понять, что все понял, закрыл за Пена дверь и принялся за дело. К возвращению Пена и контора, и торговый зал выглядели должным образом и напоминали штаб разъездной группы книготорговцев. К стене Уокер булавками приколол карту города, которую купил за доллар двадцать пять центов у муниципального советника.
— Сколько времени нам потребуется, чтобы прочесать это захолустье? — спросил Пена.
Уокер задумчиво смотрел на карту.
— Я бы сказал, что мы могли бы обойти все дома за три-четыре часа или, если ты хочешь сделать работу как следует, за пять-шесть часов.
— Я хочу сделать работу быстро, — ответил Пена. — Только что на стоянке я видел одну очень интересную деталь...
— Да? — Уокер отвернулся от карты и уставился на своего патрона.
— Да, — Пена нахмурился и задумался. — Я видел машину Джулио. Скорее всего, это Болан оставил ее там. Я незаметно обошел машину кругом. Ключи торчат в замке, на сиденье видны пятна крови.
— Что ты думаешь по этому поводу, Лу?
— Мне бы хотелось знать, не следят ли легавые за машиной. Потом меня заинтересовало еще кое-что, Вилли. Двое полицейских из Лос-Анджелеса входили в комиссариат.
— Неужели?
— Да. Ты уверен, что убедил легавых в нашем намерении торговать книгами?
— Вполне.
— Нужно быть абсолютно уверенным, Вилли.
— Ну, хорошо. Я абсолютно уверен в этом. В мэрии плевали на все. Они лишь мечтали получить 50 долларов за этот барак.
— Пена потер нос, посмотрел на карту и заявил:
— Ладно, валяй. Но все же пусть Джонни Спифи последит за машиной Джулио. И поосторожней с полицией! Пускай возьмет с собой фото этого Болана, да и все остальные тоже. Помни, Вилли...
— Да, Лу?
— Парни должны зарубить себе на носу: мы здесь для того, чтобы прикончить Болана. Я больше не хочу слышать ни о каких срывах. Если мне кто-то скажет, что видел Болана, но не сможет сказать, что видел его потом мертвым... пусть тот лучше не возвращается... Ты понимаешь, что я имею в виду, Вилли?
— Понимаю, Лу. Не беспокойся. Мы собрали лучших людей со всех Штатов. Считай, что Болан уже покойник.
— Нужно, чтоб так оно и было, Вилли. Так велел Диджордже.
— А что делать, если его раньше нас возьмут легавые?
— Тогда пристрелите вместе с ним несколько полицейских, только-то и делов! Это такой контракт, что отступать нам нельзя, Вилли. Тебе все ясно?
Для Вилли Уокера воздух в конторе ощутимо посвежел. Многоопытный мафиози серьезно кивнул головой и ответил:
— Все ясно, Лу.
Именно в это самое время разразились знаменитые гангстерские войны и завязались гнуснейшие интриги заправил преступного мира, в результате чего окончательно сформировались семейства Коза Ностры и состоялся раздел сфер влияния.
Свой первый срок — шесть месяцев исправительной колонии — Пена получил в четырнадцать лет, а в пятнадцать загремел за решетку еще на четыре месяца. Во время второй отсидки он убил в ходе поножовщины своего противника и ему пришлось бы худо, но он прикинулся чокнутым, да с таким блеском, что его перевели в госпиталь штата, откуда и выпустили в возрасте шестнадцати лет. Отныне правосудие ему больше ничем не грозило, и к двадцати одному году он стал официальным членом "семьи". С тех пор он ни разу больше не попадал за решетку, ступив на скользкую стезю наемного убийцы и телохранителя "капо" — главы "семейства". К тому времени, когда Диджордже, став "капореджиме" или "лейтенантом" лос-анджелесского семейства, увез Лу с собой в Калифорнию, у того на счету было уже участие в двадцати убийствах по открытым контрактам. Прозвище Скрюи Луи приклеилось к нему накрепко, но в глаза никто не осмеливался так его называть. Пена всегда считался козырной картой лос-анджелесского семейства, хотя и не имел высокой должности до этой ужасной истории с Боланом и смерти "главного убийцы" Диджордже в Беверли-Хиллз.
Поглощенный лишь работой, беззаветно преданный своему капо, Пена получил приказ заменить покойного. Но Лу хватало мозгов, чтобы понимать: это назначение он получил только из-за отсутствия других кандидатов. Всем было ясно, что недостаток серого вещества Пена с лихвой восполнит физической силой, ослиным упрямством и безграничной преданностью капо. Поэтому никто не сомневался, что он преуспеет на новом посту. Но угодить Диджордже Лу хотелось еще больше, чем добиться личного успеха. Это желание было превыше всех других соображений. Если он поклялся боссу принести голову Болана "на подносе", то он разобьется в лепешку, но клятву сдержит.
* * *
Утром 5 октября Пена прибыл в Палм-Вилледж во главе каравана из пяти машин. Не теряя времени, он направился к муниципальной стоянке, неподалеку от Лоудтауна, где их встречал Вилли Уокер, предпочитавший этот псевдоним своему настоящему имени — Джозеф Джианами. Он прибыл сюда на день раньше, чтобы обеспечить прикрытие — получить разрешение на торговлю и снять офис на первом этаже одного из зданий на площади Лоудтауна. При подготовке к операции было принято решение выдавать всю команду за коммерческих агентов книготорговой фирмы.Уокер направил караван машин за здание и, пока люди Пена выгружали ящики с "книгами" из багажников своих автомобилей, непринужденно болтал с дежурным полицейским.
Разгрузив машины, все двадцать пять человек из команды Пены собрались в относительной прохладе конторы, снятой Уокером, и слушали итог его разговора с полицейским:
— Он разрешил нам ставить машины на аллее, что тянется за зданием, но при условии, что мы не будем ее перекрывать.
Пена согласно кивнул и добавил:
— Лучше бы оставаться в машинах. По крайней мере, в них хоть есть кондиционеры. В этой конторе от жары спятить можно!
— Контора идет вместе с разрешением на торговлю, — хмыкнул Уокер. — Здорово, а? По местному закону, чтобы заниматься бизнесом, необходимо иметь местный адрес. Это обошлось мне в 5 долларов за разрешение, 50 долларов за аренду помещения за неделю и еще 50 долларов, чтобы вступить в члены торговой палаты.
Он снова ухмыльнулся:
— И они еще смеют говорить, что это мы — жулики!
— Надо же и людям зарабатывать на жизнь, Вилли, — философски проворчал Пена. — Ну, ладно... Раздай разрешения и проследи, чтобы люди разобрались с ящиками. Там под книгами оружие и боеприпасы.
— О'кей!
— И еще, для большего правдоподобия разложи на столах книги, а пустые коробки выставь у окна, чтоб у любопытных не возникало никаких вопросов. И позаботься, чтобы надписи на коробках были хорошо видны с улицы.
Пена смахнул рукой пот со лба.
— Давай, шевелись, — добавил он. — Пусть ребята возвращаются в машины, как только все закончат. Черт! Здесь же от жары подохнуть можно!
Он протянул руку.
— Дай несколько визиток. Пойду раздам соседям. Сам понимаешь — общественные связи и все такое... К тому же это предлог, чтобы осмотреться.
Пена сунул визитки в карман и направился к выходу в сопровождении Уокера.
— Да, вот еще что: распорядись, чтобы в каждой машине на полу был автомат. Выставь книги в окнах конторы. И пусть все таскают при себе книжки. Все должно выглядеть как можно естественнее. И последнее... Мне бы не хотелось, чтоб все машины стояли на аллее, сгрудившись в одну кучу. Расставь их вокруг конторы на тот случай, если придется срочно сматываться.
Уокер кивнул, давая понять, что все понял, закрыл за Пена дверь и принялся за дело. К возвращению Пена и контора, и торговый зал выглядели должным образом и напоминали штаб разъездной группы книготорговцев. К стене Уокер булавками приколол карту города, которую купил за доллар двадцать пять центов у муниципального советника.
— Сколько времени нам потребуется, чтобы прочесать это захолустье? — спросил Пена.
Уокер задумчиво смотрел на карту.
— Я бы сказал, что мы могли бы обойти все дома за три-четыре часа или, если ты хочешь сделать работу как следует, за пять-шесть часов.
— Я хочу сделать работу быстро, — ответил Пена. — Только что на стоянке я видел одну очень интересную деталь...
— Да? — Уокер отвернулся от карты и уставился на своего патрона.
— Да, — Пена нахмурился и задумался. — Я видел машину Джулио. Скорее всего, это Болан оставил ее там. Я незаметно обошел машину кругом. Ключи торчат в замке, на сиденье видны пятна крови.
— Что ты думаешь по этому поводу, Лу?
— Мне бы хотелось знать, не следят ли легавые за машиной. Потом меня заинтересовало еще кое-что, Вилли. Двое полицейских из Лос-Анджелеса входили в комиссариат.
— Неужели?
— Да. Ты уверен, что убедил легавых в нашем намерении торговать книгами?
— Вполне.
— Нужно быть абсолютно уверенным, Вилли.
— Ну, хорошо. Я абсолютно уверен в этом. В мэрии плевали на все. Они лишь мечтали получить 50 долларов за этот барак.
— Пена потер нос, посмотрел на карту и заявил:
— Ладно, валяй. Но все же пусть Джонни Спифи последит за машиной Джулио. И поосторожней с полицией! Пускай возьмет с собой фото этого Болана, да и все остальные тоже. Помни, Вилли...
— Да, Лу?
— Парни должны зарубить себе на носу: мы здесь для того, чтобы прикончить Болана. Я больше не хочу слышать ни о каких срывах. Если мне кто-то скажет, что видел Болана, но не сможет сказать, что видел его потом мертвым... пусть тот лучше не возвращается... Ты понимаешь, что я имею в виду, Вилли?
— Понимаю, Лу. Не беспокойся. Мы собрали лучших людей со всех Штатов. Считай, что Болан уже покойник.
— Нужно, чтоб так оно и было, Вилли. Так велел Диджордже.
— А что делать, если его раньше нас возьмут легавые?
— Тогда пристрелите вместе с ним несколько полицейских, только-то и делов! Это такой контракт, что отступать нам нельзя, Вилли. Тебе все ясно?
Для Вилли Уокера воздух в конторе ощутимо посвежел. Многоопытный мафиози серьезно кивнул головой и ответил:
— Все ясно, Лу.
Глава 8
Мак Болан уютно устроился в мягком кожаном кресле в гостиной Брантзена. Из блондина, каким он был несколько недель тому назад, покидая Питтсфилд, Мак превратился в жгучего брюнета с благородной сединой на висках. Сейчас он выглядел, как сорокалетняя кокетка, пытающаяся с помощью овощных масок сохранить свежесть увядающей кожи: Джим приклеил ему на лоб, над каждым глазом и на скулах по кусочку пластыря, похожего на пластик. Ленты из того же материала тянулись справа и слева вдоль нижней челюсти и сходились под подбородком. Большой кусок обычного пластыря украшал нос Болана.