Возникали и другие вопросы.
Почему войска Симона пугливо прятались в старой усадьбе, спешно, хотя и без всякой системы отреставрированной буквально в последние дни? Да, они ждали подмогу, но зачем? Ждали постороннего вмешательства, а сами, ну, скажем так, не имели полномочий на ведение активных действий? Ведь не стали же они преследовать Палача, когда тот уносил ноги с их территории. Хотя, казалось бы, никто им не мешал, а уж воспользоваться подвернувшимся случаем, чтобы покинуть штаб и найти более защищенное место, они, по всем законам военной тактики, были просто обязаны! Но продолжали сидеть на месте. Вывод напрашивался один: что-то такое они тщательнейшим образом охраняли и потому даже не рисковали — под угрозой смерти! — выбираться за ограду. Очень интересно... Впрочем, странностей не меньше.
Ясное дело: Симон — не дурак. Но есть резон внимательнее присмотреться к его поступкам, а точнее — к его реакции на внешние раздражители. Едва Болан нанес первый удар по штабу, парень просто укрылся за стеной и занял оборону. Запер всех и срочно вызвал подмогу. На что он, собственно, рассчитывал? Ведь если Болан одним-единственным снарядом без помех взорвал автомобиль с людьми, то с такой же легкостью он мог бы стереть в порошок и весь дом, отправив на тот свет не один десяток мерзавцев.
Конечно, Симон вовсе не был дураком, но мыслил он в системе логики, приемлемой для Туза. Да, Болан вывел из строя автомашину с двумя его ребятами. Но не стал вести огонь по дому, где укрылись пятьдесят боевиков и представитель Совета. Из этого следовал вывод: Болан не способен взорвать целый дом.
И еще убедительный довод. Выйдя из дома, Симон бросил взгляд на вершины холмов и спросил себя: «Откуда стреляли?» Он провел воображаемую линию и нашел то место, где должно было стоять орудие. С этой точки оно могло поразить ворота и подъездную дорогу, но никак не могло попасть в дом. А поскольку до сих пор дом не подвергся нападению, однозначно следовал другой вывод: орудие и не нацелено для стрельбы по дому.
А тут еще эта невероятная попытка Болана проникнуть в здание. Тому тоже имелось объяснение: Палач не один, у него есть помощники. Потому что немыслимо подорвать собственную машину, за рулем которой ты сидишь, стрельнув в себя же из орудия, установленного в доброй полумиле!
Возможно, это тоже побудило Симона не преследовать Палача, а, оставаясь на месте, дожидаться подкрепления. Поскольку совершенно ясно: те, кому удалось разнести на кусочки машину Болана, с таким же успехом могли уничтожить и все средства передвижения боевиков.
Итак, в поступках мафиози прослеживалась логика. Но легче от этого не становилось. Логика логикой, а ведь нужно было как-то вновь проникнуть за ограду, войти в бунгало и умыкнуть оттуда женщину. Живую и невредимую. И все это под носом озверелых и безжалостных охранников. Тут призадумаешься не на шутку!
Но под рукой у Болана был его верный и испытанный помощник — нашпигованный новейшей техникой фургон, «броневик», как он его любовно называл. Человек и машина — в одной связке.
Хватит ли этого сейчас?
Разумеется, многообразные огневые системы не могли подвести, что они недавно с блеском доказали. Автоматическая дальнобойная артиллерия работала безупречно. А для поддержки пехоты, в качестве каковой намеревался выступить Болан, имелись и вовсе уникальные возможности. Одним из таких чудес являлось «Управление РВА» (Работа Вне Автомобиля). Используя эту систему, человек посредством пульта дистанционного управления размером всего с пачку сигарет мог управлять стрельбой на расстоянии одной мили от автомобиля.
Действовала система следующим образом. Сначала производилось нацеливание ракет на четыре заранее выбранные точки, затем включалось «Управление РВА», после чего залповая установка немедленно переводилась в режим «Готовность к ведению огня». На пульте дистанционного управления было четыре кнопки, каждая из которых соответствовала одной запрограммированной траектории. Человек просто нажимал кнопку — и тотчас вылетала нужная ракета.
Что касается экипировки для разведывательно-диверсионных действий, то она была не столь экзотична, но зато исключительно эффективна и надежна в бою. В зависимости от стоящей перед ним задачи Болан применял: комбинированную винтовку М-16/М-79 с мощными пиропатронами, автоматический пулемет, а также ручную пушку большого калибра и сокрушительной убойной силы, без труда способную подорвать даже крупный танк. Кроме того, в кобуре на правом бедре у Болана покоился «отомаг» 44-го калибра, а на поясе висело немалое количество гранат, позволявших поддерживать наступательно-заградительный огонь в течение продолжительного времени. К ремням, опоясывавшим грудь и плечи, крепилось дополнительное вооружение, до которого можно было моментально дотянуться свободной рукой.
Итак, настало время поднести огонь к стопам врагов.
Прекрасно, когда можно зажигать огонь в сердцах людей, но современные новейшие технологии к такого рода акциям не располагали. Они подразумевали в этом мире лишь наличие противников, в большем или меньшем числе, а тут уж если сердце вдруг воспламенится, то и человеку сразу же — конец.
Дикарский мир, дикарская мораль, дикарские утехи — это ли не истинный, дикарский, разумеется, прогресс?!
Запустив системы ведения огня, Болан начал не спеша спускаться с холма.
Из дома никак не могли заметить его приближения. Трудно сказать, ожидали ли они нового визита Палача. Если и да, то уж по крайней мере не так скоро. Вполне вероятно, что они все еще вспоминали его прежнее посещение — слишком необычным, наглым и неожиданным должно оно было показаться всем, кто бесцельно проводил время взаперти. Конечно, Болан внес сумятицу в их души — вот и славно, пусть теперь понервничают, это только на руку ему. Противник, который деморализован и не знает, с какой стороны ждать опасности и ждать ли вообще, — вдвойне уязвим.
Приблизившись к разрушенным воротам, Болан сделал короткую передышку и, прежде чем ступить на вражескую территорию, вызвал себе на подмогу первую огненную птицу. Ракета с ревом сорвалась с крыши «броневика» и устремилась точнехонько к правому крылу здания. Через несколько мгновений последовал оглушительный взрыв.
Огненный смерч взметнулся над домом, разбрасывая во все стороны оплавленные кирпичи, горящие обломки мебели и разорванные в клочья тела людей, которые так и не успели ни понять, ни почувствовать, что же с ними произошло. По-своему счастливый, безболезненный конец... Не пробудившись толком, они навсегда уснули мертвым сном. Да, в новых технологиях убийства есть какая-то особенная прелесть!..
Те, кто уцелели, в ужасе метались по полуразрушенным этажам и, не придя еще в себя со сна, с отчаянной решимостью выпрыгивали вниз из окон — и немедля попадали в смертоносные объятия огня.
Мак поддал еще жару, пальнув по ним из своей М-79, а сам тем временем, по кругу обходя лужайку, неуклонно приближался к цели — низкому бунгало в южной части территории.
«Броневик» выплюнул в сторону усадьбы новую ракету, которая, будто нарочно, угодила в охранников, сбившихся в кучу на подступах к бунгало. В ответ гулко заухали обрезы, с разных сторон длинными очередями ударили пулеметы.
Кажется, какая-то шальная пуля все же зацепила Палача, но сейчас, в смрадном огненном бедламе, он не придал этому значения. Если он по-прежнему живой и может двигаться — на остальное наплевать!
Вперед, вперед!
Несколько раз он пустил в ход свою винтовку, и она пропела огненную колыбельную ублюдкам, призывая их забыться вечным сном. Что и говорить, эта штуковина еще ни разу не сфальшивила — и слова, и мелодия ее всегда оказывались к месту, им внимали все, хотели или нет.
Болан чувствовал, как у него по шее течет кровь. Левая рука внезапно сделалась тяжелой и непослушной, хотя боли он почти не ощущал. Четыре кандидата на спасение душ, дико выпучив глаза и потрясая обрезами, возникли, будто ниоткуда, у него на дороге и тотчас пожалели о собственном неблагоразумии — четыре последовательных выстрела размозжили им головы, отпустив разом все грехи, и боевики, как один, опрокинулись навзничь на землю.
Теперь Болан почувствовал вкус крови на губах и странную, баюкающую теплоту в груди.
Тогда он вновь обратился к «броневику» и нанес третий удар — по хлипкой постройке, оставшейся у него за спиной. Этот залп довершил начатое двумя предыдущими — огонь разлетелся по всей территории, цепко прихватывая крыши соседних построек. Теперь пожар угрожал уже и крайнему к югу, самому дальнему бунгало. Надо было спешить.
Когда он, наконец, достиг цели, занялась боковая стена. Ударом ноги Болан высадил дверь и ворвался в помещение. Несчастную итальянскую домохозяйку, верную жену его лучшего друга, он заметил сразу. Она сидела в углу, сжавшись в комочек, и с ужасом глядела на него. В ее глазах он прочитал готовность к неминуемой и страшной смерти. Отшвырнув оружие, Болан молча подхватил Ангелину, перебросил ее безвольное обнаженное тело через свое омертвевшее левое плечо и огромными скачками устремился прочь из бунгало. В правой руке его громыхал могучий «отомаг» и расчищал ему путь.
А стая дикарей, словно почуяв запах крови и нарастающую уязвимость жертвы, сгрудилась в одном месте и пыталась достать Палача, добить его. Они не понимали, что в отличие от них он не испытывает страха перед огнем, что вообще он не испытывает страха — за себя, по крайней мере. А та, за которую он мог бы опасаться, лишь удваивала его силы. Нет, сейчас он был непобедим.
Четвертая — пошла!
Огонь охватил все, и Болан выскользнул из пламени с бесценной ношей, чтобы, возвратить ее из мира дикости в мир нежный нецивилизованный. Во всяком случае он этого хотел.
Он отнес женщину в машину, в свое тихое, надежное пристанище, и, произнеся напоследок что-то ласковое и ободряющее, тотчас же вернулся к полыхающему дому.
Возле развороченной стены он вдруг наткнулся на счастливчика, каким-то чудом уцелевшего и пытавшегося выползти из огненного ада.
Да и то сказать — уцелевшего, какое там!..
Парень был похож на ребенка, который забрался в огонь посмотреть, каков он изнутри. Лицо и все тело его были покрыты страшными ожогами, но он дышал, все понимал и судорожно дергался из стороны в сторону, взывая к Богу, чтобы тот ему помог. Давным-давно отвергнутый им Бог... А кто еще мог милость оказать? Ведь рядом не осталось никого...
Тут он заметил Болана. В глазах затрепетали искорки надежды.
— Болан, подари мне жизнь! Прошу... — чуть слышно прошептал он почерневшими губами.
Глаза Болана сузились при виде жалкого, беспомощного существа, и он поднял «отомаг», чтобы уменьшить муки обреченного. Голоса он не узнал, да и не мог при всем желании, а вот манеру выговаривать слова он очень хорошо запомнил. Даже слишком.
Что делать, умирать никто не хочет. И когда нет шансов жить, надежда разгорается с особой силой.
Болан ответил ледяным тоном, в котором сквозила плохо скрываемая ярость:
— Я знаю, Симон, ты всегда любил жизнь. Так скажи же, почему с мольбой о ней ты обратился ко мне в Питтсфилде. Ответь, и я тебе подарю ее, парень.
Измученные глаза медленно скользнули по развороченной стене дома — к тому месту, где еще недавно позади запертой двери располагался «тронный зал». И Болан увидел: в дыму, среди языков пламени стояла странная кровать — эдакое хитроумное медицинское приспособление со множеством никелированных трубок, свисающих ремней, микроподъемных механизмов... По краям болтались наручники, от жара подвижный матрас вздыбился, и на вершине его, без всяких признаков жизни, покоилось чье-то убогое тело, вернее, половина того, что когда-то называлось человеком.
И внезапно в голове Болана не осталось ни единого вопроса. Все, точка!
Он вложил пулю точно между горящих, умоляющих глаз, уронил снайперский значок на грудь «неисправимого романтика» и зашагал прочь.
Да, с вопросами покончено. Сразу — и навсегда.
Он все-таки нашел «Иисуса» — если только эти библейские имена имели в данной ситуации какое-либо значение.
Человеком, стоявшим на вершине пирамиды, — так сказать, Царем Царей — был Оджи Маринелло.
Так и сдох, будто собака, на не нужной никому территории.
Никому не нужной, кроме него самого.
Эпилог
Почему войска Симона пугливо прятались в старой усадьбе, спешно, хотя и без всякой системы отреставрированной буквально в последние дни? Да, они ждали подмогу, но зачем? Ждали постороннего вмешательства, а сами, ну, скажем так, не имели полномочий на ведение активных действий? Ведь не стали же они преследовать Палача, когда тот уносил ноги с их территории. Хотя, казалось бы, никто им не мешал, а уж воспользоваться подвернувшимся случаем, чтобы покинуть штаб и найти более защищенное место, они, по всем законам военной тактики, были просто обязаны! Но продолжали сидеть на месте. Вывод напрашивался один: что-то такое они тщательнейшим образом охраняли и потому даже не рисковали — под угрозой смерти! — выбираться за ограду. Очень интересно... Впрочем, странностей не меньше.
Ясное дело: Симон — не дурак. Но есть резон внимательнее присмотреться к его поступкам, а точнее — к его реакции на внешние раздражители. Едва Болан нанес первый удар по штабу, парень просто укрылся за стеной и занял оборону. Запер всех и срочно вызвал подмогу. На что он, собственно, рассчитывал? Ведь если Болан одним-единственным снарядом без помех взорвал автомобиль с людьми, то с такой же легкостью он мог бы стереть в порошок и весь дом, отправив на тот свет не один десяток мерзавцев.
Конечно, Симон вовсе не был дураком, но мыслил он в системе логики, приемлемой для Туза. Да, Болан вывел из строя автомашину с двумя его ребятами. Но не стал вести огонь по дому, где укрылись пятьдесят боевиков и представитель Совета. Из этого следовал вывод: Болан не способен взорвать целый дом.
И еще убедительный довод. Выйдя из дома, Симон бросил взгляд на вершины холмов и спросил себя: «Откуда стреляли?» Он провел воображаемую линию и нашел то место, где должно было стоять орудие. С этой точки оно могло поразить ворота и подъездную дорогу, но никак не могло попасть в дом. А поскольку до сих пор дом не подвергся нападению, однозначно следовал другой вывод: орудие и не нацелено для стрельбы по дому.
А тут еще эта невероятная попытка Болана проникнуть в здание. Тому тоже имелось объяснение: Палач не один, у него есть помощники. Потому что немыслимо подорвать собственную машину, за рулем которой ты сидишь, стрельнув в себя же из орудия, установленного в доброй полумиле!
Возможно, это тоже побудило Симона не преследовать Палача, а, оставаясь на месте, дожидаться подкрепления. Поскольку совершенно ясно: те, кому удалось разнести на кусочки машину Болана, с таким же успехом могли уничтожить и все средства передвижения боевиков.
Итак, в поступках мафиози прослеживалась логика. Но легче от этого не становилось. Логика логикой, а ведь нужно было как-то вновь проникнуть за ограду, войти в бунгало и умыкнуть оттуда женщину. Живую и невредимую. И все это под носом озверелых и безжалостных охранников. Тут призадумаешься не на шутку!
Но под рукой у Болана был его верный и испытанный помощник — нашпигованный новейшей техникой фургон, «броневик», как он его любовно называл. Человек и машина — в одной связке.
Хватит ли этого сейчас?
Разумеется, многообразные огневые системы не могли подвести, что они недавно с блеском доказали. Автоматическая дальнобойная артиллерия работала безупречно. А для поддержки пехоты, в качестве каковой намеревался выступить Болан, имелись и вовсе уникальные возможности. Одним из таких чудес являлось «Управление РВА» (Работа Вне Автомобиля). Используя эту систему, человек посредством пульта дистанционного управления размером всего с пачку сигарет мог управлять стрельбой на расстоянии одной мили от автомобиля.
Действовала система следующим образом. Сначала производилось нацеливание ракет на четыре заранее выбранные точки, затем включалось «Управление РВА», после чего залповая установка немедленно переводилась в режим «Готовность к ведению огня». На пульте дистанционного управления было четыре кнопки, каждая из которых соответствовала одной запрограммированной траектории. Человек просто нажимал кнопку — и тотчас вылетала нужная ракета.
Что касается экипировки для разведывательно-диверсионных действий, то она была не столь экзотична, но зато исключительно эффективна и надежна в бою. В зависимости от стоящей перед ним задачи Болан применял: комбинированную винтовку М-16/М-79 с мощными пиропатронами, автоматический пулемет, а также ручную пушку большого калибра и сокрушительной убойной силы, без труда способную подорвать даже крупный танк. Кроме того, в кобуре на правом бедре у Болана покоился «отомаг» 44-го калибра, а на поясе висело немалое количество гранат, позволявших поддерживать наступательно-заградительный огонь в течение продолжительного времени. К ремням, опоясывавшим грудь и плечи, крепилось дополнительное вооружение, до которого можно было моментально дотянуться свободной рукой.
Итак, настало время поднести огонь к стопам врагов.
Прекрасно, когда можно зажигать огонь в сердцах людей, но современные новейшие технологии к такого рода акциям не располагали. Они подразумевали в этом мире лишь наличие противников, в большем или меньшем числе, а тут уж если сердце вдруг воспламенится, то и человеку сразу же — конец.
Дикарский мир, дикарская мораль, дикарские утехи — это ли не истинный, дикарский, разумеется, прогресс?!
Запустив системы ведения огня, Болан начал не спеша спускаться с холма.
Из дома никак не могли заметить его приближения. Трудно сказать, ожидали ли они нового визита Палача. Если и да, то уж по крайней мере не так скоро. Вполне вероятно, что они все еще вспоминали его прежнее посещение — слишком необычным, наглым и неожиданным должно оно было показаться всем, кто бесцельно проводил время взаперти. Конечно, Болан внес сумятицу в их души — вот и славно, пусть теперь понервничают, это только на руку ему. Противник, который деморализован и не знает, с какой стороны ждать опасности и ждать ли вообще, — вдвойне уязвим.
Приблизившись к разрушенным воротам, Болан сделал короткую передышку и, прежде чем ступить на вражескую территорию, вызвал себе на подмогу первую огненную птицу. Ракета с ревом сорвалась с крыши «броневика» и устремилась точнехонько к правому крылу здания. Через несколько мгновений последовал оглушительный взрыв.
Огненный смерч взметнулся над домом, разбрасывая во все стороны оплавленные кирпичи, горящие обломки мебели и разорванные в клочья тела людей, которые так и не успели ни понять, ни почувствовать, что же с ними произошло. По-своему счастливый, безболезненный конец... Не пробудившись толком, они навсегда уснули мертвым сном. Да, в новых технологиях убийства есть какая-то особенная прелесть!..
Те, кто уцелели, в ужасе метались по полуразрушенным этажам и, не придя еще в себя со сна, с отчаянной решимостью выпрыгивали вниз из окон — и немедля попадали в смертоносные объятия огня.
Мак поддал еще жару, пальнув по ним из своей М-79, а сам тем временем, по кругу обходя лужайку, неуклонно приближался к цели — низкому бунгало в южной части территории.
«Броневик» выплюнул в сторону усадьбы новую ракету, которая, будто нарочно, угодила в охранников, сбившихся в кучу на подступах к бунгало. В ответ гулко заухали обрезы, с разных сторон длинными очередями ударили пулеметы.
Кажется, какая-то шальная пуля все же зацепила Палача, но сейчас, в смрадном огненном бедламе, он не придал этому значения. Если он по-прежнему живой и может двигаться — на остальное наплевать!
Вперед, вперед!
Несколько раз он пустил в ход свою винтовку, и она пропела огненную колыбельную ублюдкам, призывая их забыться вечным сном. Что и говорить, эта штуковина еще ни разу не сфальшивила — и слова, и мелодия ее всегда оказывались к месту, им внимали все, хотели или нет.
Болан чувствовал, как у него по шее течет кровь. Левая рука внезапно сделалась тяжелой и непослушной, хотя боли он почти не ощущал. Четыре кандидата на спасение душ, дико выпучив глаза и потрясая обрезами, возникли, будто ниоткуда, у него на дороге и тотчас пожалели о собственном неблагоразумии — четыре последовательных выстрела размозжили им головы, отпустив разом все грехи, и боевики, как один, опрокинулись навзничь на землю.
Теперь Болан почувствовал вкус крови на губах и странную, баюкающую теплоту в груди.
Тогда он вновь обратился к «броневику» и нанес третий удар — по хлипкой постройке, оставшейся у него за спиной. Этот залп довершил начатое двумя предыдущими — огонь разлетелся по всей территории, цепко прихватывая крыши соседних построек. Теперь пожар угрожал уже и крайнему к югу, самому дальнему бунгало. Надо было спешить.
Когда он, наконец, достиг цели, занялась боковая стена. Ударом ноги Болан высадил дверь и ворвался в помещение. Несчастную итальянскую домохозяйку, верную жену его лучшего друга, он заметил сразу. Она сидела в углу, сжавшись в комочек, и с ужасом глядела на него. В ее глазах он прочитал готовность к неминуемой и страшной смерти. Отшвырнув оружие, Болан молча подхватил Ангелину, перебросил ее безвольное обнаженное тело через свое омертвевшее левое плечо и огромными скачками устремился прочь из бунгало. В правой руке его громыхал могучий «отомаг» и расчищал ему путь.
А стая дикарей, словно почуяв запах крови и нарастающую уязвимость жертвы, сгрудилась в одном месте и пыталась достать Палача, добить его. Они не понимали, что в отличие от них он не испытывает страха перед огнем, что вообще он не испытывает страха — за себя, по крайней мере. А та, за которую он мог бы опасаться, лишь удваивала его силы. Нет, сейчас он был непобедим.
Четвертая — пошла!
Огонь охватил все, и Болан выскользнул из пламени с бесценной ношей, чтобы, возвратить ее из мира дикости в мир нежный нецивилизованный. Во всяком случае он этого хотел.
Он отнес женщину в машину, в свое тихое, надежное пристанище, и, произнеся напоследок что-то ласковое и ободряющее, тотчас же вернулся к полыхающему дому.
Возле развороченной стены он вдруг наткнулся на счастливчика, каким-то чудом уцелевшего и пытавшегося выползти из огненного ада.
Да и то сказать — уцелевшего, какое там!..
Парень был похож на ребенка, который забрался в огонь посмотреть, каков он изнутри. Лицо и все тело его были покрыты страшными ожогами, но он дышал, все понимал и судорожно дергался из стороны в сторону, взывая к Богу, чтобы тот ему помог. Давным-давно отвергнутый им Бог... А кто еще мог милость оказать? Ведь рядом не осталось никого...
Тут он заметил Болана. В глазах затрепетали искорки надежды.
— Болан, подари мне жизнь! Прошу... — чуть слышно прошептал он почерневшими губами.
Глаза Болана сузились при виде жалкого, беспомощного существа, и он поднял «отомаг», чтобы уменьшить муки обреченного. Голоса он не узнал, да и не мог при всем желании, а вот манеру выговаривать слова он очень хорошо запомнил. Даже слишком.
Что делать, умирать никто не хочет. И когда нет шансов жить, надежда разгорается с особой силой.
Болан ответил ледяным тоном, в котором сквозила плохо скрываемая ярость:
— Я знаю, Симон, ты всегда любил жизнь. Так скажи же, почему с мольбой о ней ты обратился ко мне в Питтсфилде. Ответь, и я тебе подарю ее, парень.
Измученные глаза медленно скользнули по развороченной стене дома — к тому месту, где еще недавно позади запертой двери располагался «тронный зал». И Болан увидел: в дыму, среди языков пламени стояла странная кровать — эдакое хитроумное медицинское приспособление со множеством никелированных трубок, свисающих ремней, микроподъемных механизмов... По краям болтались наручники, от жара подвижный матрас вздыбился, и на вершине его, без всяких признаков жизни, покоилось чье-то убогое тело, вернее, половина того, что когда-то называлось человеком.
И внезапно в голове Болана не осталось ни единого вопроса. Все, точка!
Он вложил пулю точно между горящих, умоляющих глаз, уронил снайперский значок на грудь «неисправимого романтика» и зашагал прочь.
Да, с вопросами покончено. Сразу — и навсегда.
Он все-таки нашел «Иисуса» — если только эти библейские имена имели в данной ситуации какое-либо значение.
Человеком, стоявшим на вершине пирамиды, — так сказать, Царем Царей — был Оджи Маринелло.
Так и сдох, будто собака, на не нужной никому территории.
Никому не нужной, кроме него самого.
Эпилог
Встречаясь взглядом с Боланом, Энджи всякий раз смущенно опускала глаза. И дело не в том, что когда-то, теперь уже в далеком прошлом, когда он впервые появился в Питтсфилде, она всадила в него пулю. Это он простил ей, и она знала. Дело в другом. Она была чертовски красива, и случилось так, что Болан смог лицезреть ее, что называется, во всем блеске ее очарования. С одной стороны, это наполняло Энджи потаенной, свойственной любой женщине гордостью, а с другой — конечно же, слегка смущало. Не ее вина, что эти выродки, прежде чем бросить в голую клетку ее саму раздели догола. И все же, и все же...
Разлив по чашечкам кофе, она наклонилась, быстро поцеловала Лео в нос и, извинившись, вернулась на кухню.
— Тебе чертовски повезло, Лео, — пробормотал Болан.
— Повезло! Не то слово! — самодовольно ухмыльнулся новый член Совета. — А вот про тебя, сержант, я могу сказать точно: твой ангел-хранитель не дремлет — ни дня, ни минуты! — Он протянул руку и осторожно коснулся повязки на шее и плече Палача. — Могло все кончиться плачевно. Еще один сантиметр, приятель, — и ни один из нас не вышел бы оттуда. Как плечо?
— Заживет, — отмахнулся Болан. — У тебя как дела? Ты уверен, что ваш союз с Эритрея прочен?
— Убежден. У нас с ним прекрасные отношения. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенно. А сейчас мне он даже и не нужен. У него свои игры — вот он и подарил меня Совету.
Болан кисло улыбнулся:
— Жаль. А я как раз решил отдать его.
— Это в каком же смысле?
— Я пообещал Гарольду найти козла отпущения, фальшивку. Холодное мясо. Но у меня не осталось ничего, что можно было бы послать ему, так что придется отправить теплое мясо.
— Дэвида? — Глаза Лео расширились.
Болан согласно закивал:
— Только его одного. Он заработал это. Послушай, Лео, Симон был человеком в десять раз дороже, чем Эритрея. Но он хоть честно умер — рядом с боссом. Он до конца боролся за эту идиотскую идею, которую себе втемяшил в голову старик. Да и не только одному себе.
— Я до сих пор не понимаю, как все было организовано. Ты говорил, будто Дэвид и впрямь намеревался...
— Это только мои предположения, Лео, а правду мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем. Ведь мафия — хорошо организованная кучка психов, а разве можно до конца уяснить логику сумасшедших? Но факт остается фактом — после событий в Джерси Дэвид Эритрея занимал место Оджи Маринелло. Две последние недели Оджи был здесь, в Питтсфилде, так сказать, сидел на пороге твоего дома.
Поэтому Дэвид делал все возможное, лишь бы оттянуть время, выиграть у других хоть полкорпуса в этой безумной гонке по кругам ада. Все это время Билли Джино полагал, будто старик безвыездно сидит на Лонг-Айленде.
— Да, он так и говорил. Не знаю, как после всего он станет относиться к Дэвиду.
— Для многих это навсегда сохранится в тайне, — с тяжелым вздохом ответил Болан. — Я расскажу тебе, Лео, во что я верю сам. Оджи изо всех сил старался выжить, но Дэвиду удалось прибрать дела к своим рукам. Когда Оджи стало об этом известно, он предпочел убраться в тень, куда-нибудь подальше. Возможно, ему помогали Симон и другие Тузы. Оджи давно уже еле дышал. Прикованный к постели, он отчаянно боролся за каждый новый день жизни. Люди из близкого его окружения, вероятно, догадывались, что старик обречен. Спрашивается: зачем же они шли у него на поводу? Идеализм — в определенной мере. Или романтизм — как хочешь называй. Старому кораблю нужна была тихая, удобная гавань. А где ты найдешь место лучше Питтсфилда? Манхэттен рядом, от главных же мафиозных тропок — далеко. Никому не нужная территория. Ну, а если и вправду не нужная... Вот Тузы и порешили выпихнуть тебя с насиженного места и полностью завладеть этим краем. Редкий случай: вместо того, чтобы перегрызться, сидя подле царя в надежде занять его трон, эти пауки объединились. Начали метаться по стране, собирая старые долги, и так нарастили свою власть, что напугали Дэвида Эритрея до смерти. Они решили поддержать парня, пока Оджи хоть с каплей достоинства не отдаст Богу душу. Под достоинством я понимаю одно — завещание, честное и внятное. Они могли надеяться только на это. А я перепутал все их карты, чем, полагаю, сыграл на руку Дэвиду. Дальше ты уже знаешь: операция завершилась, ты бросился целовать родную землю, а Дэвид вернулся домой целым и невредимым.
— Я давно знаю про этот сумасшедший мир, сержант, — со вздохом произнес Таррин. — И мне всегда казалось, что старик относился ко мне вовсе неплохо. Странно, почему он не втянул меня в это дело. Мог хотя бы попытаться... И у него не было никаких оснований заключать контракт на мою смерть, куда-то исчезать, да еще потом похищать мою жену.
Болан уставился на него тяжелым взглядом:
— Будь реалистом, парень!
— Стараюсь, — невесело хмыкнул Таррин.
— Неужели не ясно: они обманули тебя! В какой-то момент для них перестало играть роль, живой ты или мертвый. А когда Энджи оказалась в их руках, они и подавно стали считать тебя мертвецом. Они ведь не забывали, откуда похитили ее.
Лео слегка передернуло. Машинально он устремил нежный взгляд на свою маленькую спутницу жизни, хлопотавшую на кухне.
— Она хочет повидать детей, сержант. Она не станет ждать, пока нам тут не надоест трепаться.
Болан с улыбкой обернулся на Энджи:
— Ну, если там вся радость...
— Именно там, а где же еще?!
— Ладно, — согласился Болан. — Тогда отправляйтесь. Если представится возможность, расскажи Алу Уотерби, как все в действительности было. Да и потом: Алиса волнуется...
Лео усмехнулся:
— Я тоже волнуюсь. Куда война забросит тебя в следующий раз, приятель?
— Хочешь отправиться со мной?
— Нет уж, извини! — Лео вскочил и слегка постучал костяшками пальцев по деревянной панели на стене «броневика». — Ты тоже постучи по чему-нибудь деревянному. Я сообщу тебе потом мой новый номер телефона. Теперь я могу тебя очень хорошо подкармливать. Займу до такой степени, что не останется времени носиться по стране и спасать всяких дураков вроде меня.
Глаза Болана потеплели.
— Я спас для себя самое дорогое в этой жизни, Лео, — мягко ответил он. — Поверь, это правда. А теперь забирай жену, и прямиком — к детям! Мне еще надо позвонить Гарольду и уладить с ним вопрос насчет тепленькой подсадной утки.
— И как же ты собираешься выкручиваться?
— Это уже совершенно другая история, Лео. Потом, быть может, я расскажу.
Ангелина вышла из кухни, несколько секунд, не мигая, смотрела на Болана, а потом наклонилась и запечатлела жаркий поцелуй на его пересохших губах.
— Я очень люблю твой дом, — прошептала она. — Здесь так хорошо!
Болан стоял в дверях и долгим взглядом провожал трогательную маленькую пару, пока она не растворилась в нью-йоркской ночи.
— Первый огонь, — тихо пробормотал он себе под нос, — был разведен женщиной.
И бравым парням теперь потребуется целая вечность, чтобы его затушить.
Он огляделся по сторонам, вспоминая последние слова Энджи. Вот странно: он думал, что здесь, в этом немыслимом «броневике», хорошо только ему. Оказывается, есть на свете и другие... Ну, и слава Богу.
Стало быть, всегда найдется кто-то, кто захочет просто так, без лишних уговоров, заглянуть на огонек. И в этой простоте, возможно, и заключена одна из тех немногих радостей, которые дарует жизнь.
Где бы он ни был, у него всегда есть дом, открытый для гостей. Здесь можно принимать друзей, любимых...
Дом Мака Болана!
Неплохо ведь звучит, а?
Там, где билось его сердце... И останется, пожалуй, навсегда.
Разлив по чашечкам кофе, она наклонилась, быстро поцеловала Лео в нос и, извинившись, вернулась на кухню.
— Тебе чертовски повезло, Лео, — пробормотал Болан.
— Повезло! Не то слово! — самодовольно ухмыльнулся новый член Совета. — А вот про тебя, сержант, я могу сказать точно: твой ангел-хранитель не дремлет — ни дня, ни минуты! — Он протянул руку и осторожно коснулся повязки на шее и плече Палача. — Могло все кончиться плачевно. Еще один сантиметр, приятель, — и ни один из нас не вышел бы оттуда. Как плечо?
— Заживет, — отмахнулся Болан. — У тебя как дела? Ты уверен, что ваш союз с Эритрея прочен?
— Убежден. У нас с ним прекрасные отношения. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенно. А сейчас мне он даже и не нужен. У него свои игры — вот он и подарил меня Совету.
Болан кисло улыбнулся:
— Жаль. А я как раз решил отдать его.
— Это в каком же смысле?
— Я пообещал Гарольду найти козла отпущения, фальшивку. Холодное мясо. Но у меня не осталось ничего, что можно было бы послать ему, так что придется отправить теплое мясо.
— Дэвида? — Глаза Лео расширились.
Болан согласно закивал:
— Только его одного. Он заработал это. Послушай, Лео, Симон был человеком в десять раз дороже, чем Эритрея. Но он хоть честно умер — рядом с боссом. Он до конца боролся за эту идиотскую идею, которую себе втемяшил в голову старик. Да и не только одному себе.
— Я до сих пор не понимаю, как все было организовано. Ты говорил, будто Дэвид и впрямь намеревался...
— Это только мои предположения, Лео, а правду мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем. Ведь мафия — хорошо организованная кучка психов, а разве можно до конца уяснить логику сумасшедших? Но факт остается фактом — после событий в Джерси Дэвид Эритрея занимал место Оджи Маринелло. Две последние недели Оджи был здесь, в Питтсфилде, так сказать, сидел на пороге твоего дома.
Поэтому Дэвид делал все возможное, лишь бы оттянуть время, выиграть у других хоть полкорпуса в этой безумной гонке по кругам ада. Все это время Билли Джино полагал, будто старик безвыездно сидит на Лонг-Айленде.
— Да, он так и говорил. Не знаю, как после всего он станет относиться к Дэвиду.
— Для многих это навсегда сохранится в тайне, — с тяжелым вздохом ответил Болан. — Я расскажу тебе, Лео, во что я верю сам. Оджи изо всех сил старался выжить, но Дэвиду удалось прибрать дела к своим рукам. Когда Оджи стало об этом известно, он предпочел убраться в тень, куда-нибудь подальше. Возможно, ему помогали Симон и другие Тузы. Оджи давно уже еле дышал. Прикованный к постели, он отчаянно боролся за каждый новый день жизни. Люди из близкого его окружения, вероятно, догадывались, что старик обречен. Спрашивается: зачем же они шли у него на поводу? Идеализм — в определенной мере. Или романтизм — как хочешь называй. Старому кораблю нужна была тихая, удобная гавань. А где ты найдешь место лучше Питтсфилда? Манхэттен рядом, от главных же мафиозных тропок — далеко. Никому не нужная территория. Ну, а если и вправду не нужная... Вот Тузы и порешили выпихнуть тебя с насиженного места и полностью завладеть этим краем. Редкий случай: вместо того, чтобы перегрызться, сидя подле царя в надежде занять его трон, эти пауки объединились. Начали метаться по стране, собирая старые долги, и так нарастили свою власть, что напугали Дэвида Эритрея до смерти. Они решили поддержать парня, пока Оджи хоть с каплей достоинства не отдаст Богу душу. Под достоинством я понимаю одно — завещание, честное и внятное. Они могли надеяться только на это. А я перепутал все их карты, чем, полагаю, сыграл на руку Дэвиду. Дальше ты уже знаешь: операция завершилась, ты бросился целовать родную землю, а Дэвид вернулся домой целым и невредимым.
— Я давно знаю про этот сумасшедший мир, сержант, — со вздохом произнес Таррин. — И мне всегда казалось, что старик относился ко мне вовсе неплохо. Странно, почему он не втянул меня в это дело. Мог хотя бы попытаться... И у него не было никаких оснований заключать контракт на мою смерть, куда-то исчезать, да еще потом похищать мою жену.
Болан уставился на него тяжелым взглядом:
— Будь реалистом, парень!
— Стараюсь, — невесело хмыкнул Таррин.
— Неужели не ясно: они обманули тебя! В какой-то момент для них перестало играть роль, живой ты или мертвый. А когда Энджи оказалась в их руках, они и подавно стали считать тебя мертвецом. Они ведь не забывали, откуда похитили ее.
Лео слегка передернуло. Машинально он устремил нежный взгляд на свою маленькую спутницу жизни, хлопотавшую на кухне.
— Она хочет повидать детей, сержант. Она не станет ждать, пока нам тут не надоест трепаться.
Болан с улыбкой обернулся на Энджи:
— Ну, если там вся радость...
— Именно там, а где же еще?!
— Ладно, — согласился Болан. — Тогда отправляйтесь. Если представится возможность, расскажи Алу Уотерби, как все в действительности было. Да и потом: Алиса волнуется...
Лео усмехнулся:
— Я тоже волнуюсь. Куда война забросит тебя в следующий раз, приятель?
— Хочешь отправиться со мной?
— Нет уж, извини! — Лео вскочил и слегка постучал костяшками пальцев по деревянной панели на стене «броневика». — Ты тоже постучи по чему-нибудь деревянному. Я сообщу тебе потом мой новый номер телефона. Теперь я могу тебя очень хорошо подкармливать. Займу до такой степени, что не останется времени носиться по стране и спасать всяких дураков вроде меня.
Глаза Болана потеплели.
— Я спас для себя самое дорогое в этой жизни, Лео, — мягко ответил он. — Поверь, это правда. А теперь забирай жену, и прямиком — к детям! Мне еще надо позвонить Гарольду и уладить с ним вопрос насчет тепленькой подсадной утки.
— И как же ты собираешься выкручиваться?
— Это уже совершенно другая история, Лео. Потом, быть может, я расскажу.
Ангелина вышла из кухни, несколько секунд, не мигая, смотрела на Болана, а потом наклонилась и запечатлела жаркий поцелуй на его пересохших губах.
— Я очень люблю твой дом, — прошептала она. — Здесь так хорошо!
Болан стоял в дверях и долгим взглядом провожал трогательную маленькую пару, пока она не растворилась в нью-йоркской ночи.
— Первый огонь, — тихо пробормотал он себе под нос, — был разведен женщиной.
И бравым парням теперь потребуется целая вечность, чтобы его затушить.
Он огляделся по сторонам, вспоминая последние слова Энджи. Вот странно: он думал, что здесь, в этом немыслимом «броневике», хорошо только ему. Оказывается, есть на свете и другие... Ну, и слава Богу.
Стало быть, всегда найдется кто-то, кто захочет просто так, без лишних уговоров, заглянуть на огонек. И в этой простоте, возможно, и заключена одна из тех немногих радостей, которые дарует жизнь.
Где бы он ни был, у него всегда есть дом, открытый для гостей. Здесь можно принимать друзей, любимых...
Дом Мака Болана!
Неплохо ведь звучит, а?
Там, где билось его сердце... И останется, пожалуй, навсегда.