падают вниз, и каждый раз, когда они метеором прочертят небо, горящий "юнкере", кувыркаясь и дымя, врезается в землю. Я кричу от радости.
В пятистах метрах от меня, у копны сена, дымится фланговая машина батальона Мазаева. Два танкиста быстро забрасывают землёй показавшееся из моторного отделения пламя. В одном из танкистов узнаю старшего сержанта Петренко.
Неподалёку от них, ближе к полю боя, стоит чей-то танк БТ. В бою у него оторвало пушку. Мимо него несётся немецкий танк курсом на Петренко. БТ дрогнул кургузым телом и, спасая Петренко, рванулся на немца. Снаряд срывает с него гусеницу. Это стреляет второй немец, следовавший за первым. Силой инерции при развороте БТ ударил этого немца в лоб. Вздыбившись, как бы обняв один другого в последней смертельной схватке, оба танка застыли на месте. Немецкий танк задымился от моего выстрела, а тот, что несся курсом на Петренко, резко свернул вправо, стремясь уйти за горящую копну. В то же мгновение блеснула пушка Петренко, и удиравший немецкий танк вспыхнул. А Петренко выскочил из дымящейся башни и, как ни в чем не бывало, вновь принялся сбивать землёй огонь на корме своей машины.
Оглянувшись, я увидел группу наших машин, обходящих рощу слева - с десяток корявых вязов и низкорослый кустарник. Из-за рощи прилетают снаряды. Догадываюсь, что это перелёты танкистов Мазаева. Вдруг в самой роще блеснули орудийные выстрелы. Что это - засада? Да, конечно. Бьют по нашей обходящей группе.
Когда мои танки залпом ударили по роще, оттуда донёсся взрыв. Пламя свечой вздымается в дымное небо. Роща пылает. Снова взрыв, и над кронами вязов взлетают листы брони.
Полуокружённые, отстреливаясь, немцы бегут к притоку Буга, но уже не к мосту, по которому пришли сюда и который теперь в наших руках, а куда-то левее. Исход боя решила группа наших машин, которая обошла рощу. Вижу, как над башней поднимается счастливое, улыбающееся лицо лейтенанта Фролова. Так вот чья рота пробилась на фланг боевого порядка немцев! Ну, повезло же нам как вовремя мы пришли Фролову на помощь, заметили засаду.
Позади нас по шоссе быстро прошла уже вторая группа 11ШПКХ тяжелых машин. Ясно, что они спешат к мосту. Значит, мне можно не возвращаться туда до конца боя.
Фролов вытирает флажком пот на лице, потом призывно машет мне, показывая вперёд, и что-то радостно кричит. Верно, приглашает меня следовать за собой. Разворачиваю танк. Командир второй моей машины Смирнов повторяет мой манёвр. Но почему не следует нашему примеру командир третьей машины Зубов?
Из пылающей рощи грянула танковая пушка. Над самым ухом просвистел снаряд. С задней части башни Фролова посыпались искры. Фролов качнулся и упал внутрь машины. В то же мгновение ответила пушка Зубова. На опушке рощи из кустов, ещё нетронутых пожаром, потянулся дымок, вспыхнуло пламя. Молодец Зубов! А я-то, я-то хорош! Решил, что с засадой в роще покончено. Счастье, что немец не выдержал огневой бани и выстрелил минутой раньше. В следующий раз буду помнить это и, не обстреляв подозрительное место, не повернусь к нему спиной.
Мы тесним последнюю группу немецких танков. Танк Фролова идёт со мной рядом. Фролов ранен. Он часто делает короткие остановки, перевязанная голова его ныряет в люк, раздаётся выстрел, и почти всякий раз при этом один из немецких танков пускает в небо дымную слезу.
Не задерживаясь, рвёмся к речке. Вот блеснул на воде розовый отсвет пожара, а на нём тёмным пластырем понтонный мост.
Так вот ещё откуда пришли немцы!
Хорошо. Закроем и этот путь.
Немецкие танки, спеша перебраться на тот берег, сгрудились у моста. Фролов вырывается вперёд, останавливается сбоку, в лощине, и первым выстрелом поджигает танк на мосту. Следующий танк, пробираясь на ту сторону, хочет столкнуть горящий, но ещё снаряд - и он гибнет, прочно закупоривая мост. Экипажи немецких танков вываливаются из люков и опрометью бегут к реке. Я вылавливаю на прицел отдельные немецкие танки, но мне жалко бить их - могут пригодиться нам.
Всё кончено. С западной стороны немцы взрывают мост, чтобы оградить себя от преследования. Я оглядываюсь назад, на поле боя. В густеющих сумерках бушует море огня. Горят деревья, кусты, копны сена, зелёная рожь, железо танков. На меня пышет жаром, как из открытой печи. Между горящими немецкими танками разъезжают два КВ. При артиллерийских налётах противника они лениво постреливают за реку, как будто отплёвываются от немцев. Они презрительно подставляют немцам свои борты: их броня неуязвима для обычных танковых пушек противника.
Среди горящих у моста немецких танков есть и подожжённые мною, меня тянет к ним. "Неужели это я уничтожил их?" Не могу поверить такому счастью, оно мне кажется слишком большим, невероятным. Помню, как в детстве я долго бился, пытаясь сделать детекторный радиоприёмник, а когда, наконец, в пионерском отряде с помощью товарищей удалось смастерить его, не верилось, что этот настоящий радиоприёмник сделал я, и всё тянуло к нему: уйдёшь - и сейчас же обратно, хоть посмотреть на него ещё разок. Так и тут. Отойдёшь от изрешеченного снарядами немецкого танка и под каким-нибудь предлогом возвращаешься, опять стоишь и любуешься свой работой.
Когда вернулся Кривуля со своим взводом, мы уже сосредоточились в роще вместе с батальоном Мазаева. После моего ухода Кривуле, кажется, пришлось очень тяжело, немцы чуть было не ворвались на мост. Положение спас командир дивизии, явившийся в местечко со своими штабными КВ. Кривуля говорит, что Васильев похвалил нас за то, что мы проявили инициативу, захватили мост на Каменку. Теперь я думаю, что, кажется, сделал ошибку - не надо было уходить. Ведь если бы не Васильев, мы потеряли бы мост и Кривуля не вернулся бы живой со своими экипажами. Погорячился я, кинувшись в атаку. Пока я размышлял об этом, танкисты закончили заправку машин боеприпасами и горючим, некоторые уже успели получить горячий обед и, стоя у своих машин с дымящимися котелками, обменивались впечатлениями.
Старшина Смирнов пригласил меня пообедать в компании. У меня давно горела душа по чаю, и я присел к обедавшей группе танкистов. Разговор не смолкал. Стволы деревьев, танки, танкисты - всё вокруг в отсветах пожара казалось отлитым из красной меди. Где-то вверху, в чёрном небе, завывают "юнкерсы", - вешают "фонари", порою сбрасывают одиночные бомбы. Танкист в запылённой и задымленной керзовке наливает мне чай в алюминиевую
крышку термоса. На лице его ни бровей, ни ресниц, на щеках вздулись волдыри. Что-то, однако, в нём знакомое. И когда он, протягивая мне кружку, начинает говорить, я узнаю в нем командира горевшей машины старшего сержанта Петренко.
- Непонятно, - говорит он, - откуда взялись здесь немцы.
Старшина Смирнов, прихлёбывая чай, лукаво смотрит на него и иронически замечает:
- Откуда? Из Германии!
- Так это, значит, по-твоему, мы отступаем? - спрашивает Петренко.
Ирония изменяет Смирнову.
- Да, видать по сегодня, что так, - говорит он мрачно. Обгоревшее лицо Петренко морщится. Он с жаром обращается ко мне:
- Товарищ старший лейтенант, в чём дело? Не пойму я. Почему мы ходим по дорогам то туда, то назад. Никто, что ли, не знает, где немцы?
Вспомнив опять ночной разговор в штабе, я повторил слова Попеля о том, что противник, пользуясь внезапностью нападения, то и дело меняет направление удара, и нам приходится ловить его. То, что и мне казалось раньше хаосом, неразберихой, сейчас выглядит иначе. Я уже чувствую, что мы маневрируем, а не просто отходим по тыловым дорогам. Стараюсь втолковать это Петренко.
Помолчав, он налил чаю, отпил, чмокнул прикуской и сказал:
- А всё-таки мы отступаем, так ведь, товарищ старший лейтенант?
- Нет, не отступаем, а гоняемся за прорвавшимися танками противника.
Смирнов, отвернувшись к горящему полю, сказал:
- Да, славно разделали, под орех! Теперь пойдут дела! Я спросил, не видел ли он, где был Болховитияов, когда завязался бой.
- Как не видел! - заговорил он возбуждённо. - Рядом был, машина с машиной. -Как только у моста просвистели первые снаряды, он свой KB остановил подле нас. Я слыхал, что Болховитинов хотел нанести удар тяжёлым батальоном, да с комбатом, что ли, не мог связаться. Вот он на всё и махнул рукой, высунулся из башни по пояс и засигналил флажками подходившему батальону. Так и пошёл в атаку.
- Он всегда такой!
- Молодец! - заговорили танкисты.
Ко мне подошёл делегат связи штаба и передал мне приказание комбата: вместе с ним явиться к комдиву.
По дороге в штаб дивизии делегат связи с восхищением рассказывал мне, как ходил в атаку командир дивизии.
Три штабные KB шли за полком Болховитинова. Едва лишь танк Васильева перешёл мост у Красне, слева в него полетели снаряды. Видно, немцы стремились захватить мост, чтобы отрезать дивизии пути отхода. Полк Болховитинова уже успел развернуться, шёл в атаку. Возвращать его было поздно. Подходил второй полк. Васильев приказал ему двинуться за ним, а сам стал во весь рост сзади башни и, развернув штабные KB, повёл их в атаку. Танкисты второго полка, увидав несущегося в атаку комдива, выжали газ до-отказа, проскочили мост и, с хода развернувшись, обогнали его. Но Васильев так и остался стоять у всех на виду, пока немцев не сбили к реке.
Меня удивило, что он рассказывает об этом с восхищением: хорошо, что у немцев не было пехоты, а будь она - первый автоматчик снял бы комдива. И я сказал об этом делегату.
- Да, - согласился он. - Связь подвела. Оказывается, Васильев пытался перед атакой вызвать по радио командиров полков, но почему-то вызвать не удалось. Разослал нарочника и оперативников штаба, - те нашли командиров полков уже после боя. Оттого полковнику и пришлось управлять боем личным примером.
"Конечно, - подумал я, - полковник личной храбростью сделал много, но всё-таки части дивизии бились самостоятельно, каждая на свой страх и риск. Общего управления ими не было. Вот и выходит: храбрости и у бойцов и у командиров хоть отбавляй, а организованности маловато".
*
Было около 22 часов, когда мы с комбатом явились в штаб дивизии, расположившейся на северной окраине местечка Буек. Васильев, допрашивавший пленного немецкого офицера, сказал, что сейчас должен придти начальник штаба и мы получим пакеты.
- А пока посидите...
Пленный - обер-лейтенант, адъютант командира танкового полка, немолодой, уже седеющий немец - хорошо владеет русским языком, который он изучил к молодости, когда работал где-то в России инженером-механиком. Он стоит в стойке "смирно". Отвечает на вопросы дерзко, иногда с иронией.
- Скажите, - спрашивает его полковник:
- Известно ли вам, почему Германия воюет против России?
- Известно, - отвечает он.
- Почему?
- Фюрер приказал.
- Это не объяснение. Я хочу знать мотивы.
- Фюрер мотивы объявил, - говорит пленный. - Они должны быть вам известны. И вообще я недоумеваю, почему вы, русский полковник, не спросили меня первым делом, какого я полка и какой дивизии, а задаёте не относящиеся к делу политические вопросы. Я не политик, я рядовой германский офицер. За два месяца до войны я знал вас по карточке, знал, что вы Васильев, командир танковой дивизии, участвовали в финской и монгольской кампаниях, награждены высшим орденом. Я знаю всех ваших командиров полков. Знаю вашего начальника разведки. А кого вы знаете из немецких старших офицеров? Я вчера каждые два часа знал, где ваша дивизия, а вы не знали даже, что мы идём на перехват вас.
Он вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:
- Какое сейчас время?
Недоумеваю, но всё же смотрю на часы, отвечаю:
- Ровно ноль тридцать.
- Вот видите, господин полковник, - говорит, немец, - разница в четыре минуты - на ваших часах ноль тридцать четыре, - он показывает кивком на ручные часы Васильева.
Васильев не шевелится, не убирает руки, лежащей на спинке стула. Часы перед глазами пленного. Немец повышает голос:
- Разве так можно воевать? Вы уже проиграли войну.
Не пойму, как может Васильев равнодушно слушать этот самоуверенный лай? О чём он думает? Чего он разглядывает пленного? Мне кажется, что он ставит себя этим в неловкое положение.
Немец вытирает с лица пот шёлковым носовым платком и, точно спохватившись, снова деревянным аршином вытягивается перед Васильевым.
В комнате гнетущее молчание. Но вот Васильев переводит взгляд с пленного на чисто выскобленный обеденный стол и произносит по-прежнему ровно:
- Думаю, что дорогостоящая картотека вашей агентурной разведки подведет вас. У вас есть наши фотокарточки, но вы не имеете никакого представления о нас. В этом убеждать вас я, конечно, не буду, - скоро убедитесь сами.
Васильев поднялся со стула, быстрым движением расправил гимнастёрку и в упор поглядел на пленного.
- Задача вашей дивизии?
Пленный подобрался, точно ожидая удара хлыста.
- Я ничего не знаю ... Я давал присягу фюреру, - скороговоркой забормотал он.
- Мне нет до этого никакого дела, - оборвал его Васильев. - Говорите!
- Не знаю!
Васильев круто повернулся и резко приказал конвоирам:
- Вывести!
Немец сразу потерял весь свой гонор.
- Не надо, не надо! Я скажу! - завопил он, пытаясь схватить полковника за руку.
Васильев заложил руки за спину.
- Скажете? - усмехнулся он. - А, вот никто из присутствующих здесь не сказал бы, хоть режь его на части. Не беспокойтесь, мы лежачих не бьём.
Пока пришёл начальник штаба, я успел ознакомиться с обстановкой: оказывается, мы разгромили сегодня авангард легкотанковой дивизии прикрытие армии Клейста, главный удар, которой направлен на Дубно Кременец.
Переговорив с начальником штаба, Васильев подозвал меня.
- В штаб армии поедет связной, - сказал он. - Для вас я имею другое задание. Учтите, что задачу вам я ставлю лично. К четырём часам утра я должен знать, куда делись за рекой немецкие танки и где они пытаются форсировать Буг. Кстати, - улыбнулся он, - поставьте ваши часы по моим, пусть не смущают немцев.
Уже выйдя из штаба, я сообразил, что Васильев даже словом не намекнул, как выполнять поставленную задачу, предоставив мне самому намечать маршрут и изыскивать
способы добычи сведений. Вспомнил его тон при постановке задачи. Видимо, ему и в голову не пришло, что это может представить для меня какие-то трудности. Странно, но, кажется, он больше уверен во мне, .чем я сам. Боюсь, что случайный успех создал мне незаслуженную боевую репутацию. Может быть, всё-таки мне надо было доложить Васильеву, что я не строевой командир?
Откуда начать разведку - севернее Красне или южнее, переправившись через Западный Буг или через его приток? Немцы могли обойти нас как с севера, на Броды, так и с юга. Не выгоднее ли тогда начать разведку объездом с юга, форсировав у Красне речушку по железнодорожному полотну, и выйти к шоссе на Каменку. Таким путём, пусть длинным, но как будто безопасным, я окажусь в том самом районе, откуда вечером немцы начали наступление, откуда и сейчас доносится артиллерийский огонь. "Пожалуй, так..." - ободряюсь я и решаю, что прежде всего надо найти проводника, хорошо знающего эту местность.
Дед Титок, взятый мною в качестве проводника в одном из окраинных домиков местечка, словоохотливый и бойкий на вид старик, сразу же онемел, едва затряслась под ним машина. При каждом рывке он крестился, раскрывая рот от ужаса.
- Э, дедок ещё старорежимный, - разочарованно заметил Никитин. Техники боится. Наш бы колхозник давно полез в моторное отделение и надоел бы вопросами - что да как? А этот только дрожит, будто на дракона его посадили.
Далеко правее нас свирепствует артиллерийский огонь, - это немцы бьют по нашей дивизии. А вблизи нас - ни звука, ни живой души. Только впереди мерцают во тьме два кормовых стопфонаря наших дозорных машин. По полотну железной дороги перешли ручей. Куткож остался позади, впереди Жураты, где и должны быть немцы.
- Мост! Мост! - вдруг очнулся наш проводник и подался вперёд, всматриваясь в темноту.
Машины идут, едва перематывая гусеницы. Чуть слышны глухо гудящие моторы. В прибрежной заросли начался спуск вниз, потянулась изгородь хутора. Во дворе замычала корова, где-то по соседству завыл пёс. С трудом разыскали хозяина. Он сообщил, что ни немцы, ни наши через мост не проходили.
Всё же, затемнив стопфонари, пустил на мост дозорную машину. Противника вблизи не оказалось, и я повернул вдоль реки в ту сторону, где предполагал встретить его.
На противоположном, восточном, берегу речушки светились огни догорающих пожаров, следы вчерашнего боя. Здесь, в густой луговой траве, в кустарниках - бесчисленные следы гусениц немецких танков. Значит, мы в расположении немцев. Но почему по-прежнему ни живой души?
- Слева немецкий танк! - кричит мне Никитин. Над верхушкой куста торчит башня немецкого танка. Бью по башне. В ответ ни звука. Только из-за реки, где находится наша дивизия, к нам прилетело с десяток снарядов. И снова мёртвая тишина.
Подъезжаю к вражескому танку. У него разбита гусеница, в башне две мои пробоины. Пушка исправна, но замок вынут. Видно, танк брошен. В соседнем кусте - брошенный вездеход, мотор его глазеет тёмными зрачками пустых свечных отверстий. Но куда ушли немцы? На юг, к Львову, или на запад, обратно к Каменке?
- - Куда ехать? - спрашиваю я Кривулю.
- По следам, по следам! - вмешался дед Титок, сидевший на корме моей машины.
- Эге, осмелел дед, - воскликнул Никитин. - Охотник дичь чует!
Обойдя село Деревляны, мы затаились на опушке леса и стали наблюдать за шоссе, которое из Каменки идёт на Деревляны, к Бугу. Следы немецких танков уже свернули на Деревляны, туда же по шоссе то и дело проходили с запада небольшие колонны автомашин. Порою тягачи тащили за собою пушки. Но в чём дело? Почему ни одна машина не показывается на восточной стороне села?
- За Буг уходят. Мост в селе поставили, - уверенно заявляет дед Титок.
Да, иначе быть не может. Значит, немцы хотят обогнуть нас севернее и через Яблонувку идти дальше на То" порув или на Броды.
По сути дела задача была выполнена, я уже знал, куда немцы идут и где они форсируют Буг, но слишком лакомо сновали перед нами по шоссе немецкие машины.
- Наведём-ка порядок в немецких колоннах, ишь как снуют! - предложил Кривуля.
Мы решили, если удастся, взять налётом пленного.
Как только чёрный грузовик, вынырнув из-за угла рощи, мелькнул в моем прицеле, я выстрелил. Он загорелся, съехал в кювет и свалился набок. Рядом ухнула пушка Кривули. Ещё один грузовик, протащившись по инерции, застрял в кювете и загорелся. Врываюсь на шоссе. Обгоняя меня, несутся остальные танки. Подмяли тягач, тащивший пушку. Немцы рассыпались по ржи, только спины мелькают.
Взяв с головной машины раненого шофёра, мчусь в хвост колонны, откуда машет мне Кривуля. Он стоит у легковой машины, вытаскивает из неё раненого офицера. Невдалеке лежит раздавленный им "опель".
В окошечко мне видны витой погон полковника и бархатные петлицы. Внутрь машины пробраться не удаётся. "Что ж, возьму хотя бы полковничьи знаки различия, как вещественное доказательство", - решаю я.
Из Деревляны в нас летят снаряды. Задерживаться больше незачем.
Разворачиваем машины и несёмся обратно. На выбоинах и бугорках, когда мой танк делает прыжки, дед Титок вскрикивает: "Ой, Иисусе!" - и цепко хватается руками за башню. Лицо его, цвета юфтевой кожи, посерело и вытянулось, побелевшие губы что-то шепчут.
- Смотрите, смотрите, - тормошит меня Никитин: - никак наш дедок с ума спятил!
Перелезаю на корму и сажусь рядом с дедом у башни.
- Что с вами, дед Титок?
- Як бы знав, не повёл, - крестится он и с ужасом смотрит на сидящих рядом пленных.
Подходим по шоссе к Красне. Земля гулко дрожит от взрывов. Над головой проходят группы желтобрюхих бомбардировщиков с крестами на крыльях. Красне горит.
Дед Титок, забыв, что едет на танке, выпрямляется во весь рост. Наверное, заметил свой горящий дом в числе десятков других. Мы едем среди двух стен огня. Горят дома, горят машины, небо лижут языки пламени.
На повороте я не успеваю задержать машину. Дед прыгает с танка наземь, вскакивает и, припадая на одну ногу, бежит к крайним пылающим домам. Вот он остановился, стоит сгорбленный, потом что-то кричит, грозя кулаком небу. В Красне нас встретил начальник разведки. Узнав, что я везу пленных, он приказал сдать их ему и зайти в штаб корпуса. Оказалось, что Васильев здесь, только что приехал. Я застал его разговаривающим с Рябышевым и По-пелем.
- Разведка вернулась, - сказал он, увидев меня в сенях. - Ну что, где немцы?
Докладываю: немцы ночью ушли за Буг, у села Деревляны, маскируя отход артогнём, и вышли на шоссе Топорув - Броды, севернее нас.
Результаты опроса пленных, доложенные штабным командиром, подтвердили мои данные. Пленные - из артиллерийского полка той самой легкотанковой дивизии, с которой мы вчера вели бой. Дивизия идёт на Броды и должна овладеть ими к 10 часам утра 25 июня и закрыть дороги на Дубно. Севернее её наступает 14-я танковая дивизия той же армии Клейста.
Теперь я уже кое-что понимаю в обстановке. Несомненно, немцы идут на перехват нас. Удастся ли нам опередить их у Брод? Я ждал, что скажет начальство. Все трое стояли молча. Вдруг Попель издал какой-то смешной звук, точно хотел что-то сказать, но спохватился и проглотил готовые сорваться с уст слова. Его смуглое лицо с большими чёрными глазами осветилось улыбкой, которую раз увидишь и никогда не забудешь. "Тут же всё ясно", красноречивее слов говорит эта улыбка.
- А не думаете ли вы, товарищ генерал-лейтенант, що цей господин Клейст, хай ему неладно буде, идёт на авантюру? - сказал он с забавным украинским выговором.
Генерал посмотрел на него недоверчиво:
- Как это понять? - спросил он.
- Мне кажется, он хочет связать наш корпус своим прикрытием, этой несчастной дивизией, а главными силами выскочить через Броды на кременецкие просторы.
- Если только действительно его главные силы в районе Брод, - уклончиво сказал Рябышев. - А вы как думаете? - спросил он Васильева.
Васильев сказал, что он согласен с Попелем, и обосновал своё мнение тем, что южнее нас танковых частей противника не замечено, а севернее, кроме той, с которой мы имели дело, наступает ещё одна дивизия.
Выслушав Васильева, Рябышев подумал и тут же стал отдавать приказ.
Корпус с пяти утра продолжает марш, оборону занимает с выходом в район Брод.
Командир корпуса беспокоится о дивизии, идущей восточнее нас. Она затерялась на марше и до сих пор не даст о себе знать. Генерал сам едет, чтобы разыскать её и поставить ей задачу на выход в район Брод. Васильеву он приказывает немедленно вытягивать свои полки. Наш маршрут идёт лесами через Вержбяны, Ангелувку, Олеско, Ясенув, Броды.
По этому маршруту от Олеско до Брод весь корпус пойдёт одной дорогой, так как слева болота и множество мелких мостов, не проходимых для тяжёлых танков.
Сегодня я кое-что узнал о нашем корпусном начальстве, и это мне дало возможность понять взаимоотношения Рябышева и Попеля. Вместе они работают недавно, на каждом шагу чувствуется, что они присматриваются друг к другу. Рябышеву уже за шестьдесят. В первую мировую воину он воевал солдатом, в гражданскую очень быстро выдвигался, командовал кавалерийской дивизией, кавалерийским корпусом. В танковых войсках он новый человек. Наш корпус принял незадолго до войны. Может быть, поэтому, как мне кажется, он чувствует себя не совсем свободно, хотя человек он с большой боевой славой.
Попель в гражданскую войну тоже был кавалерист, но в танковых войсках с первых дней их существования в Советском Союзе. Видно, что он очень хорошо знает технику, лучше Рябышева, но когда они вместе, этого превосходства незаметно, во всяком случае, оно не бьёт в глаза. Я понял их взаимоотношения так: Попель очень осторожно советует, а Рябышев осторожно принимает советы.
Удивительно, как Попель меняется в разговоре. Когда он молчит, смотришь на него и думаешь: суровый, неприступный, а только скажет слово, сразу видно, что сердечный, мягкий человек. Говорят, что флегматичные люди мало работоспособны, а вот Попель, по-моему, в быту явно флегматик, но когда работает, энергия в нём ключом бьёт.
*
На этот раз в разведку пошла 1-я рота. Нам дали возможность полчаса отдохнуть. Дружно всхрапнули. Кривуле пришлось потратить много труда, чтобы разбудить экипажи, в том числе и меня.
Идём во втором эшелоне со штабом дивизии. Небо пока спокойно, лес тоже.
К 10 часам первый эшелон - полк Болховитинова - в районе Ясенув встретился с разведотрядом немецкой легкотанковой дивизии, обошедшим Броды с юга и перерезавшим нам дорогу. Тяжёлым батальоном с хода Болхо-витинов опрокидывает этот отряд, загоняет его в болота, в леса и продолжает движение на Броды. Водители попадающихся нам навстречу автомашин говорят, что на западной окраине Брод уже немцы. Получаю задание выйти со взводом моей роты в разведдозор, вести разведку в направлении местечек Броды, Червоноармейск (Радзивилув) и село Комарувка до встречи с противником. Справа по шоссе на Дубно действует наша разведгруппа, а впереди должны быть части двух мехкорпусов. Первый эшелон я обогнал уже под Бродами, которые бомбила немецкая авиация. Потом она ушла навстречу нашей дивизии.
В пятистах метрах от меня, у копны сена, дымится фланговая машина батальона Мазаева. Два танкиста быстро забрасывают землёй показавшееся из моторного отделения пламя. В одном из танкистов узнаю старшего сержанта Петренко.
Неподалёку от них, ближе к полю боя, стоит чей-то танк БТ. В бою у него оторвало пушку. Мимо него несётся немецкий танк курсом на Петренко. БТ дрогнул кургузым телом и, спасая Петренко, рванулся на немца. Снаряд срывает с него гусеницу. Это стреляет второй немец, следовавший за первым. Силой инерции при развороте БТ ударил этого немца в лоб. Вздыбившись, как бы обняв один другого в последней смертельной схватке, оба танка застыли на месте. Немецкий танк задымился от моего выстрела, а тот, что несся курсом на Петренко, резко свернул вправо, стремясь уйти за горящую копну. В то же мгновение блеснула пушка Петренко, и удиравший немецкий танк вспыхнул. А Петренко выскочил из дымящейся башни и, как ни в чем не бывало, вновь принялся сбивать землёй огонь на корме своей машины.
Оглянувшись, я увидел группу наших машин, обходящих рощу слева - с десяток корявых вязов и низкорослый кустарник. Из-за рощи прилетают снаряды. Догадываюсь, что это перелёты танкистов Мазаева. Вдруг в самой роще блеснули орудийные выстрелы. Что это - засада? Да, конечно. Бьют по нашей обходящей группе.
Когда мои танки залпом ударили по роще, оттуда донёсся взрыв. Пламя свечой вздымается в дымное небо. Роща пылает. Снова взрыв, и над кронами вязов взлетают листы брони.
Полуокружённые, отстреливаясь, немцы бегут к притоку Буга, но уже не к мосту, по которому пришли сюда и который теперь в наших руках, а куда-то левее. Исход боя решила группа наших машин, которая обошла рощу. Вижу, как над башней поднимается счастливое, улыбающееся лицо лейтенанта Фролова. Так вот чья рота пробилась на фланг боевого порядка немцев! Ну, повезло же нам как вовремя мы пришли Фролову на помощь, заметили засаду.
Позади нас по шоссе быстро прошла уже вторая группа 11ШПКХ тяжелых машин. Ясно, что они спешат к мосту. Значит, мне можно не возвращаться туда до конца боя.
Фролов вытирает флажком пот на лице, потом призывно машет мне, показывая вперёд, и что-то радостно кричит. Верно, приглашает меня следовать за собой. Разворачиваю танк. Командир второй моей машины Смирнов повторяет мой манёвр. Но почему не следует нашему примеру командир третьей машины Зубов?
Из пылающей рощи грянула танковая пушка. Над самым ухом просвистел снаряд. С задней части башни Фролова посыпались искры. Фролов качнулся и упал внутрь машины. В то же мгновение ответила пушка Зубова. На опушке рощи из кустов, ещё нетронутых пожаром, потянулся дымок, вспыхнуло пламя. Молодец Зубов! А я-то, я-то хорош! Решил, что с засадой в роще покончено. Счастье, что немец не выдержал огневой бани и выстрелил минутой раньше. В следующий раз буду помнить это и, не обстреляв подозрительное место, не повернусь к нему спиной.
Мы тесним последнюю группу немецких танков. Танк Фролова идёт со мной рядом. Фролов ранен. Он часто делает короткие остановки, перевязанная голова его ныряет в люк, раздаётся выстрел, и почти всякий раз при этом один из немецких танков пускает в небо дымную слезу.
Не задерживаясь, рвёмся к речке. Вот блеснул на воде розовый отсвет пожара, а на нём тёмным пластырем понтонный мост.
Так вот ещё откуда пришли немцы!
Хорошо. Закроем и этот путь.
Немецкие танки, спеша перебраться на тот берег, сгрудились у моста. Фролов вырывается вперёд, останавливается сбоку, в лощине, и первым выстрелом поджигает танк на мосту. Следующий танк, пробираясь на ту сторону, хочет столкнуть горящий, но ещё снаряд - и он гибнет, прочно закупоривая мост. Экипажи немецких танков вываливаются из люков и опрометью бегут к реке. Я вылавливаю на прицел отдельные немецкие танки, но мне жалко бить их - могут пригодиться нам.
Всё кончено. С западной стороны немцы взрывают мост, чтобы оградить себя от преследования. Я оглядываюсь назад, на поле боя. В густеющих сумерках бушует море огня. Горят деревья, кусты, копны сена, зелёная рожь, железо танков. На меня пышет жаром, как из открытой печи. Между горящими немецкими танками разъезжают два КВ. При артиллерийских налётах противника они лениво постреливают за реку, как будто отплёвываются от немцев. Они презрительно подставляют немцам свои борты: их броня неуязвима для обычных танковых пушек противника.
Среди горящих у моста немецких танков есть и подожжённые мною, меня тянет к ним. "Неужели это я уничтожил их?" Не могу поверить такому счастью, оно мне кажется слишком большим, невероятным. Помню, как в детстве я долго бился, пытаясь сделать детекторный радиоприёмник, а когда, наконец, в пионерском отряде с помощью товарищей удалось смастерить его, не верилось, что этот настоящий радиоприёмник сделал я, и всё тянуло к нему: уйдёшь - и сейчас же обратно, хоть посмотреть на него ещё разок. Так и тут. Отойдёшь от изрешеченного снарядами немецкого танка и под каким-нибудь предлогом возвращаешься, опять стоишь и любуешься свой работой.
Когда вернулся Кривуля со своим взводом, мы уже сосредоточились в роще вместе с батальоном Мазаева. После моего ухода Кривуле, кажется, пришлось очень тяжело, немцы чуть было не ворвались на мост. Положение спас командир дивизии, явившийся в местечко со своими штабными КВ. Кривуля говорит, что Васильев похвалил нас за то, что мы проявили инициативу, захватили мост на Каменку. Теперь я думаю, что, кажется, сделал ошибку - не надо было уходить. Ведь если бы не Васильев, мы потеряли бы мост и Кривуля не вернулся бы живой со своими экипажами. Погорячился я, кинувшись в атаку. Пока я размышлял об этом, танкисты закончили заправку машин боеприпасами и горючим, некоторые уже успели получить горячий обед и, стоя у своих машин с дымящимися котелками, обменивались впечатлениями.
Старшина Смирнов пригласил меня пообедать в компании. У меня давно горела душа по чаю, и я присел к обедавшей группе танкистов. Разговор не смолкал. Стволы деревьев, танки, танкисты - всё вокруг в отсветах пожара казалось отлитым из красной меди. Где-то вверху, в чёрном небе, завывают "юнкерсы", - вешают "фонари", порою сбрасывают одиночные бомбы. Танкист в запылённой и задымленной керзовке наливает мне чай в алюминиевую
крышку термоса. На лице его ни бровей, ни ресниц, на щеках вздулись волдыри. Что-то, однако, в нём знакомое. И когда он, протягивая мне кружку, начинает говорить, я узнаю в нем командира горевшей машины старшего сержанта Петренко.
- Непонятно, - говорит он, - откуда взялись здесь немцы.
Старшина Смирнов, прихлёбывая чай, лукаво смотрит на него и иронически замечает:
- Откуда? Из Германии!
- Так это, значит, по-твоему, мы отступаем? - спрашивает Петренко.
Ирония изменяет Смирнову.
- Да, видать по сегодня, что так, - говорит он мрачно. Обгоревшее лицо Петренко морщится. Он с жаром обращается ко мне:
- Товарищ старший лейтенант, в чём дело? Не пойму я. Почему мы ходим по дорогам то туда, то назад. Никто, что ли, не знает, где немцы?
Вспомнив опять ночной разговор в штабе, я повторил слова Попеля о том, что противник, пользуясь внезапностью нападения, то и дело меняет направление удара, и нам приходится ловить его. То, что и мне казалось раньше хаосом, неразберихой, сейчас выглядит иначе. Я уже чувствую, что мы маневрируем, а не просто отходим по тыловым дорогам. Стараюсь втолковать это Петренко.
Помолчав, он налил чаю, отпил, чмокнул прикуской и сказал:
- А всё-таки мы отступаем, так ведь, товарищ старший лейтенант?
- Нет, не отступаем, а гоняемся за прорвавшимися танками противника.
Смирнов, отвернувшись к горящему полю, сказал:
- Да, славно разделали, под орех! Теперь пойдут дела! Я спросил, не видел ли он, где был Болховитияов, когда завязался бой.
- Как не видел! - заговорил он возбуждённо. - Рядом был, машина с машиной. -Как только у моста просвистели первые снаряды, он свой KB остановил подле нас. Я слыхал, что Болховитинов хотел нанести удар тяжёлым батальоном, да с комбатом, что ли, не мог связаться. Вот он на всё и махнул рукой, высунулся из башни по пояс и засигналил флажками подходившему батальону. Так и пошёл в атаку.
- Он всегда такой!
- Молодец! - заговорили танкисты.
Ко мне подошёл делегат связи штаба и передал мне приказание комбата: вместе с ним явиться к комдиву.
По дороге в штаб дивизии делегат связи с восхищением рассказывал мне, как ходил в атаку командир дивизии.
Три штабные KB шли за полком Болховитинова. Едва лишь танк Васильева перешёл мост у Красне, слева в него полетели снаряды. Видно, немцы стремились захватить мост, чтобы отрезать дивизии пути отхода. Полк Болховитинова уже успел развернуться, шёл в атаку. Возвращать его было поздно. Подходил второй полк. Васильев приказал ему двинуться за ним, а сам стал во весь рост сзади башни и, развернув штабные KB, повёл их в атаку. Танкисты второго полка, увидав несущегося в атаку комдива, выжали газ до-отказа, проскочили мост и, с хода развернувшись, обогнали его. Но Васильев так и остался стоять у всех на виду, пока немцев не сбили к реке.
Меня удивило, что он рассказывает об этом с восхищением: хорошо, что у немцев не было пехоты, а будь она - первый автоматчик снял бы комдива. И я сказал об этом делегату.
- Да, - согласился он. - Связь подвела. Оказывается, Васильев пытался перед атакой вызвать по радио командиров полков, но почему-то вызвать не удалось. Разослал нарочника и оперативников штаба, - те нашли командиров полков уже после боя. Оттого полковнику и пришлось управлять боем личным примером.
"Конечно, - подумал я, - полковник личной храбростью сделал много, но всё-таки части дивизии бились самостоятельно, каждая на свой страх и риск. Общего управления ими не было. Вот и выходит: храбрости и у бойцов и у командиров хоть отбавляй, а организованности маловато".
*
Было около 22 часов, когда мы с комбатом явились в штаб дивизии, расположившейся на северной окраине местечка Буек. Васильев, допрашивавший пленного немецкого офицера, сказал, что сейчас должен придти начальник штаба и мы получим пакеты.
- А пока посидите...
Пленный - обер-лейтенант, адъютант командира танкового полка, немолодой, уже седеющий немец - хорошо владеет русским языком, который он изучил к молодости, когда работал где-то в России инженером-механиком. Он стоит в стойке "смирно". Отвечает на вопросы дерзко, иногда с иронией.
- Скажите, - спрашивает его полковник:
- Известно ли вам, почему Германия воюет против России?
- Известно, - отвечает он.
- Почему?
- Фюрер приказал.
- Это не объяснение. Я хочу знать мотивы.
- Фюрер мотивы объявил, - говорит пленный. - Они должны быть вам известны. И вообще я недоумеваю, почему вы, русский полковник, не спросили меня первым делом, какого я полка и какой дивизии, а задаёте не относящиеся к делу политические вопросы. Я не политик, я рядовой германский офицер. За два месяца до войны я знал вас по карточке, знал, что вы Васильев, командир танковой дивизии, участвовали в финской и монгольской кампаниях, награждены высшим орденом. Я знаю всех ваших командиров полков. Знаю вашего начальника разведки. А кого вы знаете из немецких старших офицеров? Я вчера каждые два часа знал, где ваша дивизия, а вы не знали даже, что мы идём на перехват вас.
Он вдруг поворачивается ко мне и спрашивает:
- Какое сейчас время?
Недоумеваю, но всё же смотрю на часы, отвечаю:
- Ровно ноль тридцать.
- Вот видите, господин полковник, - говорит, немец, - разница в четыре минуты - на ваших часах ноль тридцать четыре, - он показывает кивком на ручные часы Васильева.
Васильев не шевелится, не убирает руки, лежащей на спинке стула. Часы перед глазами пленного. Немец повышает голос:
- Разве так можно воевать? Вы уже проиграли войну.
Не пойму, как может Васильев равнодушно слушать этот самоуверенный лай? О чём он думает? Чего он разглядывает пленного? Мне кажется, что он ставит себя этим в неловкое положение.
Немец вытирает с лица пот шёлковым носовым платком и, точно спохватившись, снова деревянным аршином вытягивается перед Васильевым.
В комнате гнетущее молчание. Но вот Васильев переводит взгляд с пленного на чисто выскобленный обеденный стол и произносит по-прежнему ровно:
- Думаю, что дорогостоящая картотека вашей агентурной разведки подведет вас. У вас есть наши фотокарточки, но вы не имеете никакого представления о нас. В этом убеждать вас я, конечно, не буду, - скоро убедитесь сами.
Васильев поднялся со стула, быстрым движением расправил гимнастёрку и в упор поглядел на пленного.
- Задача вашей дивизии?
Пленный подобрался, точно ожидая удара хлыста.
- Я ничего не знаю ... Я давал присягу фюреру, - скороговоркой забормотал он.
- Мне нет до этого никакого дела, - оборвал его Васильев. - Говорите!
- Не знаю!
Васильев круто повернулся и резко приказал конвоирам:
- Вывести!
Немец сразу потерял весь свой гонор.
- Не надо, не надо! Я скажу! - завопил он, пытаясь схватить полковника за руку.
Васильев заложил руки за спину.
- Скажете? - усмехнулся он. - А, вот никто из присутствующих здесь не сказал бы, хоть режь его на части. Не беспокойтесь, мы лежачих не бьём.
Пока пришёл начальник штаба, я успел ознакомиться с обстановкой: оказывается, мы разгромили сегодня авангард легкотанковой дивизии прикрытие армии Клейста, главный удар, которой направлен на Дубно Кременец.
Переговорив с начальником штаба, Васильев подозвал меня.
- В штаб армии поедет связной, - сказал он. - Для вас я имею другое задание. Учтите, что задачу вам я ставлю лично. К четырём часам утра я должен знать, куда делись за рекой немецкие танки и где они пытаются форсировать Буг. Кстати, - улыбнулся он, - поставьте ваши часы по моим, пусть не смущают немцев.
Уже выйдя из штаба, я сообразил, что Васильев даже словом не намекнул, как выполнять поставленную задачу, предоставив мне самому намечать маршрут и изыскивать
способы добычи сведений. Вспомнил его тон при постановке задачи. Видимо, ему и в голову не пришло, что это может представить для меня какие-то трудности. Странно, но, кажется, он больше уверен во мне, .чем я сам. Боюсь, что случайный успех создал мне незаслуженную боевую репутацию. Может быть, всё-таки мне надо было доложить Васильеву, что я не строевой командир?
Откуда начать разведку - севернее Красне или южнее, переправившись через Западный Буг или через его приток? Немцы могли обойти нас как с севера, на Броды, так и с юга. Не выгоднее ли тогда начать разведку объездом с юга, форсировав у Красне речушку по железнодорожному полотну, и выйти к шоссе на Каменку. Таким путём, пусть длинным, но как будто безопасным, я окажусь в том самом районе, откуда вечером немцы начали наступление, откуда и сейчас доносится артиллерийский огонь. "Пожалуй, так..." - ободряюсь я и решаю, что прежде всего надо найти проводника, хорошо знающего эту местность.
Дед Титок, взятый мною в качестве проводника в одном из окраинных домиков местечка, словоохотливый и бойкий на вид старик, сразу же онемел, едва затряслась под ним машина. При каждом рывке он крестился, раскрывая рот от ужаса.
- Э, дедок ещё старорежимный, - разочарованно заметил Никитин. Техники боится. Наш бы колхозник давно полез в моторное отделение и надоел бы вопросами - что да как? А этот только дрожит, будто на дракона его посадили.
Далеко правее нас свирепствует артиллерийский огонь, - это немцы бьют по нашей дивизии. А вблизи нас - ни звука, ни живой души. Только впереди мерцают во тьме два кормовых стопфонаря наших дозорных машин. По полотну железной дороги перешли ручей. Куткож остался позади, впереди Жураты, где и должны быть немцы.
- Мост! Мост! - вдруг очнулся наш проводник и подался вперёд, всматриваясь в темноту.
Машины идут, едва перематывая гусеницы. Чуть слышны глухо гудящие моторы. В прибрежной заросли начался спуск вниз, потянулась изгородь хутора. Во дворе замычала корова, где-то по соседству завыл пёс. С трудом разыскали хозяина. Он сообщил, что ни немцы, ни наши через мост не проходили.
Всё же, затемнив стопфонари, пустил на мост дозорную машину. Противника вблизи не оказалось, и я повернул вдоль реки в ту сторону, где предполагал встретить его.
На противоположном, восточном, берегу речушки светились огни догорающих пожаров, следы вчерашнего боя. Здесь, в густой луговой траве, в кустарниках - бесчисленные следы гусениц немецких танков. Значит, мы в расположении немцев. Но почему по-прежнему ни живой души?
- Слева немецкий танк! - кричит мне Никитин. Над верхушкой куста торчит башня немецкого танка. Бью по башне. В ответ ни звука. Только из-за реки, где находится наша дивизия, к нам прилетело с десяток снарядов. И снова мёртвая тишина.
Подъезжаю к вражескому танку. У него разбита гусеница, в башне две мои пробоины. Пушка исправна, но замок вынут. Видно, танк брошен. В соседнем кусте - брошенный вездеход, мотор его глазеет тёмными зрачками пустых свечных отверстий. Но куда ушли немцы? На юг, к Львову, или на запад, обратно к Каменке?
- - Куда ехать? - спрашиваю я Кривулю.
- По следам, по следам! - вмешался дед Титок, сидевший на корме моей машины.
- Эге, осмелел дед, - воскликнул Никитин. - Охотник дичь чует!
Обойдя село Деревляны, мы затаились на опушке леса и стали наблюдать за шоссе, которое из Каменки идёт на Деревляны, к Бугу. Следы немецких танков уже свернули на Деревляны, туда же по шоссе то и дело проходили с запада небольшие колонны автомашин. Порою тягачи тащили за собою пушки. Но в чём дело? Почему ни одна машина не показывается на восточной стороне села?
- За Буг уходят. Мост в селе поставили, - уверенно заявляет дед Титок.
Да, иначе быть не может. Значит, немцы хотят обогнуть нас севернее и через Яблонувку идти дальше на То" порув или на Броды.
По сути дела задача была выполнена, я уже знал, куда немцы идут и где они форсируют Буг, но слишком лакомо сновали перед нами по шоссе немецкие машины.
- Наведём-ка порядок в немецких колоннах, ишь как снуют! - предложил Кривуля.
Мы решили, если удастся, взять налётом пленного.
Как только чёрный грузовик, вынырнув из-за угла рощи, мелькнул в моем прицеле, я выстрелил. Он загорелся, съехал в кювет и свалился набок. Рядом ухнула пушка Кривули. Ещё один грузовик, протащившись по инерции, застрял в кювете и загорелся. Врываюсь на шоссе. Обгоняя меня, несутся остальные танки. Подмяли тягач, тащивший пушку. Немцы рассыпались по ржи, только спины мелькают.
Взяв с головной машины раненого шофёра, мчусь в хвост колонны, откуда машет мне Кривуля. Он стоит у легковой машины, вытаскивает из неё раненого офицера. Невдалеке лежит раздавленный им "опель".
В окошечко мне видны витой погон полковника и бархатные петлицы. Внутрь машины пробраться не удаётся. "Что ж, возьму хотя бы полковничьи знаки различия, как вещественное доказательство", - решаю я.
Из Деревляны в нас летят снаряды. Задерживаться больше незачем.
Разворачиваем машины и несёмся обратно. На выбоинах и бугорках, когда мой танк делает прыжки, дед Титок вскрикивает: "Ой, Иисусе!" - и цепко хватается руками за башню. Лицо его, цвета юфтевой кожи, посерело и вытянулось, побелевшие губы что-то шепчут.
- Смотрите, смотрите, - тормошит меня Никитин: - никак наш дедок с ума спятил!
Перелезаю на корму и сажусь рядом с дедом у башни.
- Что с вами, дед Титок?
- Як бы знав, не повёл, - крестится он и с ужасом смотрит на сидящих рядом пленных.
Подходим по шоссе к Красне. Земля гулко дрожит от взрывов. Над головой проходят группы желтобрюхих бомбардировщиков с крестами на крыльях. Красне горит.
Дед Титок, забыв, что едет на танке, выпрямляется во весь рост. Наверное, заметил свой горящий дом в числе десятков других. Мы едем среди двух стен огня. Горят дома, горят машины, небо лижут языки пламени.
На повороте я не успеваю задержать машину. Дед прыгает с танка наземь, вскакивает и, припадая на одну ногу, бежит к крайним пылающим домам. Вот он остановился, стоит сгорбленный, потом что-то кричит, грозя кулаком небу. В Красне нас встретил начальник разведки. Узнав, что я везу пленных, он приказал сдать их ему и зайти в штаб корпуса. Оказалось, что Васильев здесь, только что приехал. Я застал его разговаривающим с Рябышевым и По-пелем.
- Разведка вернулась, - сказал он, увидев меня в сенях. - Ну что, где немцы?
Докладываю: немцы ночью ушли за Буг, у села Деревляны, маскируя отход артогнём, и вышли на шоссе Топорув - Броды, севернее нас.
Результаты опроса пленных, доложенные штабным командиром, подтвердили мои данные. Пленные - из артиллерийского полка той самой легкотанковой дивизии, с которой мы вчера вели бой. Дивизия идёт на Броды и должна овладеть ими к 10 часам утра 25 июня и закрыть дороги на Дубно. Севернее её наступает 14-я танковая дивизия той же армии Клейста.
Теперь я уже кое-что понимаю в обстановке. Несомненно, немцы идут на перехват нас. Удастся ли нам опередить их у Брод? Я ждал, что скажет начальство. Все трое стояли молча. Вдруг Попель издал какой-то смешной звук, точно хотел что-то сказать, но спохватился и проглотил готовые сорваться с уст слова. Его смуглое лицо с большими чёрными глазами осветилось улыбкой, которую раз увидишь и никогда не забудешь. "Тут же всё ясно", красноречивее слов говорит эта улыбка.
- А не думаете ли вы, товарищ генерал-лейтенант, що цей господин Клейст, хай ему неладно буде, идёт на авантюру? - сказал он с забавным украинским выговором.
Генерал посмотрел на него недоверчиво:
- Как это понять? - спросил он.
- Мне кажется, он хочет связать наш корпус своим прикрытием, этой несчастной дивизией, а главными силами выскочить через Броды на кременецкие просторы.
- Если только действительно его главные силы в районе Брод, - уклончиво сказал Рябышев. - А вы как думаете? - спросил он Васильева.
Васильев сказал, что он согласен с Попелем, и обосновал своё мнение тем, что южнее нас танковых частей противника не замечено, а севернее, кроме той, с которой мы имели дело, наступает ещё одна дивизия.
Выслушав Васильева, Рябышев подумал и тут же стал отдавать приказ.
Корпус с пяти утра продолжает марш, оборону занимает с выходом в район Брод.
Командир корпуса беспокоится о дивизии, идущей восточнее нас. Она затерялась на марше и до сих пор не даст о себе знать. Генерал сам едет, чтобы разыскать её и поставить ей задачу на выход в район Брод. Васильеву он приказывает немедленно вытягивать свои полки. Наш маршрут идёт лесами через Вержбяны, Ангелувку, Олеско, Ясенув, Броды.
По этому маршруту от Олеско до Брод весь корпус пойдёт одной дорогой, так как слева болота и множество мелких мостов, не проходимых для тяжёлых танков.
Сегодня я кое-что узнал о нашем корпусном начальстве, и это мне дало возможность понять взаимоотношения Рябышева и Попеля. Вместе они работают недавно, на каждом шагу чувствуется, что они присматриваются друг к другу. Рябышеву уже за шестьдесят. В первую мировую воину он воевал солдатом, в гражданскую очень быстро выдвигался, командовал кавалерийской дивизией, кавалерийским корпусом. В танковых войсках он новый человек. Наш корпус принял незадолго до войны. Может быть, поэтому, как мне кажется, он чувствует себя не совсем свободно, хотя человек он с большой боевой славой.
Попель в гражданскую войну тоже был кавалерист, но в танковых войсках с первых дней их существования в Советском Союзе. Видно, что он очень хорошо знает технику, лучше Рябышева, но когда они вместе, этого превосходства незаметно, во всяком случае, оно не бьёт в глаза. Я понял их взаимоотношения так: Попель очень осторожно советует, а Рябышев осторожно принимает советы.
Удивительно, как Попель меняется в разговоре. Когда он молчит, смотришь на него и думаешь: суровый, неприступный, а только скажет слово, сразу видно, что сердечный, мягкий человек. Говорят, что флегматичные люди мало работоспособны, а вот Попель, по-моему, в быту явно флегматик, но когда работает, энергия в нём ключом бьёт.
*
На этот раз в разведку пошла 1-я рота. Нам дали возможность полчаса отдохнуть. Дружно всхрапнули. Кривуле пришлось потратить много труда, чтобы разбудить экипажи, в том числе и меня.
Идём во втором эшелоне со штабом дивизии. Небо пока спокойно, лес тоже.
К 10 часам первый эшелон - полк Болховитинова - в районе Ясенув встретился с разведотрядом немецкой легкотанковой дивизии, обошедшим Броды с юга и перерезавшим нам дорогу. Тяжёлым батальоном с хода Болхо-витинов опрокидывает этот отряд, загоняет его в болота, в леса и продолжает движение на Броды. Водители попадающихся нам навстречу автомашин говорят, что на западной окраине Брод уже немцы. Получаю задание выйти со взводом моей роты в разведдозор, вести разведку в направлении местечек Броды, Червоноармейск (Радзивилув) и село Комарувка до встречи с противником. Справа по шоссе на Дубно действует наша разведгруппа, а впереди должны быть части двух мехкорпусов. Первый эшелон я обогнал уже под Бродами, которые бомбила немецкая авиация. Потом она ушла навстречу нашей дивизии.