- А що це таке "оракул" ? - интересуется Гадючка.
- Это в Афинах когда-то был такой главный брехун, - смеется Никитин.
Я предчувствую, что Гадючка сейчас "с полоборота заведётся".
- "Юнкерсы"! - угрожающе говорит он, подняв палец к небу, а сам уже заглядывает в люк.
Где-то далеко, влево от нас, разорвалась бомба, а другая oасвистела совсем близко - правее.
- Ага, оракуль, брехун! - кричит Гадючка, успевший нырнуть в машину и захлопнуть люк. - Ховайте, товарищ заряжающий, свой университетский ковпак у башню, а то утеряете.
Гадючка не унимается, но Никитину уже не до него.
- Смотрите, все бегут из леса в поле! - докладывает он свои наблюдения. - Эх, чёрт возьми, выдали себя, теперь они ударят по опушке.
Услышав это, Гадючка, забыв про всё, что до этого было, кричит мне снизу и, как всегда в подобных случаях, уже на чисто русском языке:
- Товарищ командир, поглубже в лес! Раз люди из леса, мы давайте поглубже в лес. Не станут они весь лес бомбить.
- Попробуем, - предлагает Никитин.
Я соглашаюсь, и только наша машина тронулась с места, как неподалёку слева начали пачками рваться бомбы. Взрывы быстро приближались к нам, подгоняя нашего механика. Танк шёл, виляя между толстыми деревьями. Лес гудел, стонал и трещал.
Когда всё стихло, мы по искалеченному лесу вернулись к штабу.
Дымятся разбитые штабные машины, точно белыми голубями, усеяна поляна листками штабных документов. Подбегаю с Никитиным к разбитой машине, из которой торчит антенна. Рядом из воронки поднимается генерал Рябышев и, взявшись за голову, согнувшись и пошатываясь, идёт к другой большой воронке, в которой за двумя толстыми сваленными деревьями Попель бинтует кому-то голову.
- Николай Кириллович, цел?.. - спрашивает Рябышев.
- А? - не отрываясь от дела, как-то глухо переспрашивает его Попель.
- Цел, говорю?
- А как же! - улыбается Попель. - Немного царапнуло по мякишам, показывает он, - ив голове какой-то чертополох, а так ничего... А у тебя как, Дмитрий Иванович? - спрашивает он севшего на край воронки Рябы" шева. Тоже отметился?..
Подбежавшие санитары забирают раненых. Попель смотрит на разбитые штабные машины, грустно качает головой, говорит:
- День начинает портиться...
- Уже испортился, - прерывает его Рябышев. - Главная рация вдребезги, остальные перекалечены, осталась только одна из оперативного отдела.
- Тогда нечего сидеть, поедем к Васильеву, - предлагает Попель.
Рябышев приказывает мне вести их.
Не успели мы отъехать, как на штаб стали пикировать вновь появившиеся стаи самолётов.
Во время первой бомбёжки, отсиживаясь в лесу, мы не видели, сколько над нами авиации, а теперь, с дороги, куда ни посмотришь, везде косяки самолётов, всюду - и вдали и вблизи - взрывы. Там горит большой участок леса, там дымятся две рощи. В гуле разрывов непрерывный треск. Это взрываются густо набившиеся в рощи машины с горючим и боеприпасами. Хорошо, что эти машины стояли не у шоссе, а то нельзя было бы по нему проехать.
У дымящихся рощ обращают на себя внимание пятна выгоревшей зелёной травы. Остановились, разглядываем их.
- Фосфор! - определяет Попель. - Жидким фосфором поливают, вот отчего и лес горит.
Яркий солнечный день стал каким-то жёлтым и тусклым, как во время затмения.
Под Червоноармейском на нас нападают "мессершмитты". Ухожу с шоссе за дома. Моему примеру следует и Рябышев. А где Попель? Мы и не заметили, как он отстал на своём Т-34.
*
Васильева мы нашли на северной окраине Комарувки. Впереди горели Мытницкие рощи, над головой надсадно ревели самолёты, а по степи катились гулы взрывов. Дивизия притаилась у - земли. Только изредка, когда пролетят самолёты, от кустика к кустику перебежит красноармеец или к лесу на бешеной скорости промчатся одна-две машины. Пришлось и нам оставить танки в лесу, около штаба дивизии, а самим испробовать быстроту ног.
Васильев продвинулся с утра на тринадцать километров, достигнул у села Остров речки Пляшувки - притока реки Стырь. Здесь немецкая авиация остановила дивизию, и она с полдня отсиживается в окружающих .рощах. Но это только до вечера. С наступлением темноты, как доложил Васильев генералу, дивизия возобновит наступление до выполнения своей задачи. Одно обстоятельство волнует Васильева. Весь первый эшелон тыла дивизии автомашины с горючим и боеприпасами - сгорел в лесу от бомбёжки. Правда, пока части ни в чём не чувствуют недостатка.
Выслушав Васильева, Рябыщев сказал, что он приехал к нему только из-за отсутствия связи с дивизией. Он приказал расследовать, почему не работала рация, и привлечь виновников к суду.
- Товарищ генерал, - доложил Васильев, - не только вы, я сам свою собственную рацию не мог вызвать до тех пор, пока не приехал сюда.
- А почему?
- А потому, что мой штаб с перепугу, чтобы его не . бомбили, приказал все рации выключить. Вот причина и конкретные виновники.
- Разберитесь лично, а в следующий раз за отсутствие связи ответите по всей строгости... Да! Помните это...
Узнав, что дивизионный разведбатальон потерь не понёс, Рябышев приказал Васильеву выделить роту в его резерв корпусной разведки.
- Отправьте мне её на денёк, пусть побудут под рукой... Потом верну. У меня, знаете, авиация половину покалечила, - объяснил Рябышев своё приказание.
Когда я передал это приказание своему комбату, он сказал мне:
- Вы знаете, где штаб корпуса находится, ну и отправляйтесь в корпус.
Генерал Рябышев, не дождавшись Попеля, выехал в дивизию Мешанина, а я, собрав свою роту, лесной дорогой поехал к штабу корпуса.
На старом месте штаба не оказалось. Те же разбитые машины и те же, похожие на белых голубей, листки из штабных дел, но ни одного живого человека. Поиски вдоль леса не привели к успеху.
- Да хиба их тут треба шукать! Станем у шоссе на краю местечка, кого-нибудь и впоймаем, - советует Гадючка.
Я принял его совет, расположил роту в посадках и садиках на северной окраине Брод, рядом с шоссе, и стал поджидать, не попадётся ли знающий обстановку командир.
Выставив дежурных на перекрёсток, я подошёл к домику-и увидел здесь уцелевшую корпусную радиостанцию. Она, стояла под навесом.
- А где штаб? - спросил я начальника станции.
- Не знаем!
- А как вы сюда попали?
- Замаскировались от бомбёжки.
- А связь с штабом?
- Ни с кем не имеем. Никто не отвечает на наши позывные, все молчат.
Вспомнив, как объяснил Васильев Рябышеву отсутствие связи, я подумал: "И здесь то же самое, боятся радио, как чёрт ладана".
- Признайтесь, товарищи, что вы и не думали включать рацию, пока летала авиация? Боялись, да? - "накинулся я на радистов.
Они промолчали. Я приказал им вызвать нашу дивизию. o Через минуту дивизионная рация ответила, что "старый хозяин уехал давно к сыну, а маленький недавно выехал домой". "Значит, Попель едет сюда", - решил я.
От перекрёстка прибежал связной и доложил, что прибыла мотоциклетная рота штаба. Встретив шедшего ко мне командира этой роты, я узнал, что он тоже сбежал со своей ротпй к лес от аииации, потерял штаб, теперь ищет его. Он согласился на моё предложение остаться со мной. Когда мы пошли на перекрёсток за ротой, там уже был Попель. Он стоял с танком под крайним домом у шоссе и задерживал всех идущих в Броды по обеим дорогам - и бойцов и командиров. Люди, чувствуя спою вину, всё оправдывались: идём, мол, в город, потеряли своих командиров.
- Ну, если вы потеряли, то я сейчас найду их. Я тут бог и старший воинский начальник. Выходи за лес и занимай оборону, - приказал Попель.
Назначив командиров и указав район обороны, он сказал:
- Рота пополняется за счёт отходящих.
Они шли и дорогами и полем, одиночками и группами, ЛЮДИ неустойчивые, не видевшие настоящей войны и настоящих командирских рук. Некоторые из них сообщают, что немцы взяли в плен двух наших генералов - Рябышева и Мешанина.
Попель стал проверять этот слух по радио. Из двух дивизий ответили, что Рябышева у них нет. Дивизия Мешанина и штаб корпуса не отвечали. Рискуя остаться без мотоциклистов, Попель рассылал их одного за другим на розыски комкора и штаба.
Наконец, удалось найти прибывших на старое место ШТаба замначальника разведки и замначальника связи корпуса. Попель сейчас же передаёт замначальнику связи приказ дивизиям: "Продолжать наступление и выйти в намеченные районы".
- Надо заставить людей работать - это предотвратит панику, - поясняет он.
*
Начиная с полуночи немецкая авиация усиленно освещает Броды и беспрерывно бомбит их.
Кругом в ночной темноте полыхают лесные пожары. Они словно из земли рождаются после того, как пролетят самолёты.
- Фосфором для паники поливают, черти! - ругается Попель.
"Может быть, накрапывающий дождик разойдётся и затушит их", - думаю я.
Утром, в серый моросящий дождик, оставляем оборону и едем в Броды проверить, кто есть в местечке из наших. По дороге попадаются выведенные из строя автомашины и танки дивизии Мешанина. Удивляемся, как они здесь оказались.
На южной окраине Брод, у развилки дороги Тарнополь - Золочев, под домом стоит танк, вокруг которого ходит генерал. Подъехав, узнаём в нём Мешанина. "И он здесь!" - в недоумении говорю я себе. Попель о чём-то спрашивает генерала, но тот не отвечает. Лейтенант, его адъютант, говорит, что генерал никого не узнаёт, что он контужен. Во время налёта немецкой авиации на боевые порядки генерала два раза откапывали из земли.
Узнав от адъютанта, что вместе с дивизией в Броды прибыл генерал Рябышев, мы поспешили разыскать его. Он стоял с группой работников штаба у крайних домиков по Золочевской дороге.
- А по рассказам очевидцев, вы попали в плен к немцам, - подходя к нему, смеясь, говорит Попель.
Он докладывает командиру корпуса обо всём, что случилось за ночь, в частности о своём приказе дивизиям. Оказывается, выполняя этот приказ, Васильев за ночь продвинулся далеко вперёд.
- Как, Васильев наступает? - взволнованно спросил Рябышев.
- Да, наступает.
Рябышев схватился за голову. Теперь он в свою очередь информирует Попеля о том, что произошло там, где он был. А там произошло вот что.
С вечера, когда Рябышев прибыл к Мешанину, дивизия пошла в наступление на Берестечко. Мешанин уже был контужен, поэтому Рябышеву пришлось самому заняться его дивизией. Под Берестечком был получен радиоприказ фронта: "Корпусу отойти за высоты, обороняемые пехотой, в лес южнее Золочена". Не имея радиосвязи ни с одной дивизией, генерал послал свой приказ на отход связными. Дивизию Мешанина он сам вывел из боя и стал отходить с ней, преследуемый немецкой авиацией. Но самое скверное это то, что немцы, заметив отход дивизии, по пятам пошли за ней, едва сдерживаемые батальоном, оставленным в прикрытие.
- Трагедия, Николай Кириллович, вся в том, что мы привели немцев в середину боевых порядков корпуса, а дивизии Васильева даже и тыл, сказал Рябышев.
Он приказал своему оперативному отделу связаться с Впсильепым, отдать ему приказ на немедленный отход в район Золочева, а также информировать остальные дивизии о появлении немцев на их флангах.
Не успел он отдать этого приказания, как прибежал радист с радиограммой - донесением о том, что в 6 часов утра 27 июня дивизия Васильева через делегата связи получила письменный приказ Рябышева об отходе на Золочев, и о том, что она через час начнёт отход.
Рябышев вне себя от гнева. Он угрожает отдать под суд делегата связи за то, что тот опоздал с приказом. Достаётся от него штабу и начальнику связи.
В самый разгар этой "горячей драйки" прибывает бригадный комиссар, начальник политотдела фронта, и привозит письменный приказ фронта: "Отход отменить, корпусу продолжать наступление в направлении Дубно".
Трудно представить, как можно выполнить этот приказ. Немецкие танки - в середине боевого порядка корпуса, штаб разбит, связь с фронтом и дивизиями поддерживается одной рацией, - как переориентируешь на ходу дивизии! А тут ещё надо закрыть пустоту, образовавшуюся после отхода частей Мешанина, и не пустить немцев в Броды.
Хорошо ещё, что с утра начал моросить дождик и низкая облачность мешает немецкой авиации вновь появиться над нашими колоннами.
Да, положение невесёлое, но всё-таки оба они, и Рябышев и Попель, особенно оживлены и деятельны. Глядя на них, думаешь: "Да, скорее бы опять в бой!" Ведь все невзгоды боевой жизни, вся канитель маршей, перегруппировок кончатся, когда грянут первые залпы пушек. Тогда и наступает настоящая солдатская страда, то, к чему призван солдат и ради чего он переносит невзгоды.
Попель прилагает все усилия, чтобы остановить на подходе к Бродам арьергардный батальон и повернуть его обратно на вчерашние исходные позиции дивизии. Рябышев диктует приказ, чертит на картах для дивизий новые красные стрелы, шлёт связных с приказаниями.
В разгар этой работы к штабу корпуса, спустя полчаса после приезда с приказом фронта бригадного комиссара, подъезжает начальник артиллерии фронта с копией того же приказа. Выясняется, что штаб фронта, в течение всей ночи не имея связи с корпусом и не зная, где он находится, послал три экземпляра приказа по разным дорогам к Бродам. Итак, из трёх посланцев прибыло уже два. Генерал Рябышев, узнав, что это копия известного уже ему приказа, не отрывается от дела. Чтобы закрыть образовавшуюся пустоту на фронте дивизии Мешанина, туда перебрасывается правофланговый мехполк её соседа. Растрёпанные части Мешанина собираются и направляются в село Ситно по шоссе на Дубно - главное направление предстоящего наступления.
- Пока решение Рябышева сводится, как видно, к следующему: корпус посылает передовой отряд в составе танковой дивизии для захвата и удержания рубежа Иване-Пусте, Верба, Дубно до подхода остальных частей корпуса, которые должны прибыть туда завтра утром, после того как будут выведены из боя и сдадут кому-то оборону.
В передовой отряд назначается наша дивизия, так как она не связана противником и находится в направлении предстоящего наступления.
Штаб корпуса Рябышев перемещает в лес юго-западнее Ситно. Первым уходит туда батальон Т-34 полка Волкова вместе с ним самим.
С прибытием в район Ситно Попель сейчас же занялся опросом всех проезжавших по шоссе командиров, и в результате этого, пока "чухались" наши разведчики, как он выразился, были собраны данные, прояснившие обстановку в районе Дубно и Кременца.
Мы узнаём, что утром немцы взяли город Кремеиец, сёла Козин, Верба и город Дубно, причём Кременец взят с хода Каким-то отрядом, состоящим из броневиков и лёгких танков, который вот-вот будет отрезан нашей стрелковой дивизией, стоящей в лесу у села Града, западнее города. Для уточнения этих данных Попель разослал всю корпусную разведку. Войдя в соприкосновение с противником, разведка установила передний край. Нам с Кривулей удалось в селе Иващуках украсть у зазевавшихся разведчиков какой-то стрелковой дивизии пленного мотоциклиста. Они вели его в свой штаб, он пытался убежать, и мы его перехватили. Я хотел вернуть пленного пехотинцам, но Кривуля убедил меня, что. во-первых, они сами виноваты, взяли, так надо было держать - мы им не обязаны ловить: во-вторых, нам сегодня наступать, и поэтому в интересах самой же пехоты отдать нам этого пленного, хотя бы взаимообразно.
- Завтра возместим в стократ, - заявил Кривуля. Пленный оказался очень разговорчивым человеком. Он сказал, что из 12-й танковой дивизии, в составе разведки, прибыл на передний край 14-й танковой дивизии, одна из рот которой занимала село Козин. Там он заглянул в кооператив, выпил русской водки, потом пошёл не в ту сторону, заблудился и где-то за рекой встретил "русских солдат-коллег", как он выразился.
Итак, перед нами на рубеже реки Пляшувка части 14-й танковой дивизии и где-то на подходе - 12-я танковая дивизия. В 12 часов дня в штаб корпуса прибыл член Военного Совета фронта. Говорят, что после доклада Рябышева об обстановке член Военного Совета сказал:
- Почему вы вчера отступали и не выполнили приказа фронта?
Передают даже такие подробности. Рябышев, по-стариковски крякнув, спросил:
- А что это такое "отступление"? Таких боевых действий не знаю.
Попель тоже сказал, что он не имеет понятия, что это такое "отступление".
- В уставе Красной Армии такого слова нет. Мы знаем такой вид боя, как маневренная оборона. Но вчера корпус наступал.
Из разбора дела, кажется, выяснилось, что вчера вечером фронтовой делегат связи неправильно информировал командующего. Не доехав до штаба Рябышева, он увидел танки, уходившие в лес из-под бомбёжки немецкой авиации, отдельных бойцов, идущих в тыл, - экипажи погибших танков, - принял это за отход наших частей и, вернувшись, доложил, что "Рябышев отступает", в то время как корпус продвигался и вёл уже бой под Берестечком, вышел на Стырь и Пляшувку.
Теперь ясно, почему мы получили вчера вечером приказ отойти на Золочёвский оборонительный рубеж, который потом был отменён новым приказом о наступлении на Дубно.
Я слышал, что в конце разговора Попель сказал члену Военного Совета:
- Наши танки сегодня ещё раз докажут, что понятие "отступление" для них не существует. Сегодня я буду в Дубно.
- Хорошо, - сказал член Военного Совета. - Предоставляю вам возможность выполнить ваше обещание - назначаю вас начальником передового отряда.
Член Военного Совета информировал штаб корпуса о том, что главный удар Клейста направлен по району Луцк - Дубно - Ровно, что Клейст имеет около четырех тысяч танков и стремится овладеть переправами через реку Икву, а также магистралями на Ровно и Кременец. Командующий фронтом решил одновременным ударом с севера, с востока и с юга окружить и уничтожить танковую армию Клейста в районе Дубно. На отряд Попеля и возлагается задача во что бы то ни стало взять Дубно до подхода главных сил Клейста и удерживать этот рубеж, пока не подойдут главные силы нашего корпуса, с движением которого согласованы действия остальных корпусов, назначенных для этой операции.
- Вот почему назначаю вас начальником, - сказал член Военного Совета Попелю, - для твёрдости!
Попель попросил Рябышева дать ему пришедший в Ситно батальон Т-34 во главе с Волковым. Передав по радио, чтобы Васильев вытягивал свои части на марш в направлении Ситно, Попель подошёл к Рябышеву и сказал:
- Дмитрий Иванович, не забывай, - я жду тебя в Дубно!
Рябышев молча обнял Попеля, крепко прижал к груди и троекратно поцеловал. Разжав объятия, он промолвил только одно слово:
- Не забуду.
Попель взял на свой танк за башенного стрелка начальника особого отдела корпуса батальонного комиссара Оксина и повёл нас в Ситно, где стоял в обороне батальон танков Волкова.
*
- Это приказ генерала, а это начальник к приказу, - сказал Попель Волкову, передавая приказ и показывая пальцем на себя.
Для Волкова этот приказ был счастьем. Он вытянулся перед Попелем, лихо козырнул и выпалил залпом:
- Готов! Куда, где и что прикажете делать? Говорят, Волков остался очень недоволен своим первым вчерашним боем. Это объясняют тем, что он мечтал о настоящей танковой атаке, когда противники идут друг на друга. Ему хотелось проверить качество своих Т-34, в которые он влюблён. До войны Волков сутками пропадал в своём машинном парке. Дело доходило до того, что его супруга приходила в парк узнать, что с мужем. Он знал капризы каждой машины, по звуку мотора определял, какого это механика танк. За время наших бесконечных маршей Волков извёлся, почернел от бессонных ночей и беготни на каждой остановке от машины к машине. Он никак не мог примириться с тем, что его технику "прокатывают в тылу", и, встречаясь с Васильевым, жаловался: "Я каждую машину холил и берёг для боя, хочется ударить так, чтобы немцы забыли, как их звать. А тут на тебе, скачи, как почтовая тройка, по двести вёрст в сутки!" и вот - долгожданный первый бой. "Но что это за бой? возмущался он. - Посмотришь, стоит немецкая машинка, дрожит, хвост поджала, голову прячет" за сарай и из-под забора тявкает".
На вопрос Волкова: "Где и что прикажете делать", Попель ответил:
- Прикажу я тебе бить немецкие танки, а где разрешаю тебе бить, - где найдёшь: по дороге на Дубно и в самом городе. Только, видишь, как бить? спрашивает он вдруг таинственно. - Тут ты, пожалуй, должен со мной посоветоваться.
"Совет" Попеля заключался в следующем: "Батальону Волкова - головному эшелону отряда - к исходу дня занять город Дубно".
В разведорган, который пойдёт впереди головной походной заставы батальона, назначаюсь я с одним своим взводом.
- Это потому, хлопче, так делаем, - пояснил Попель Волкову своё построение передового отряда, - что облачно и моросит. Немецкая авиация не будет мешать нам. Пойдём одной колонной и таким сжатым кулаком проломим череп любому Клейсту.
Отдав приказ и разъяснив, что к чему, Попель уехал к Васильеву, который, построив свои части в колонну, поджидал его.
Взяв 1-й взвод с Кривулей, я отправился уже по знакомому мне шоссе на Ситно, рассчитывая, пока батальон вытянется, уйти на пять километров вперёд.
С окраины села на шоссе впереди нас выходит взвод Т-34. В люке башни головной машины - знакомая фигура с горделивой осанкой, опирающаяся на согнутые в локтях руки. Сейчас этого танкиста, видимо, интересовало только одно - выскочить на шоссе впереди моего взвода.
Пытаясь сделать это, Перепилица, - это был, конечно, он, - чуть не сбил поравнявшуюся с ним мою машину - он затормозил свою уже на скате кювета.
Увернувшись от столкновения, рассерженный Гадючка упрекает Перепилицу:
- Э, товарищ лейтенант, да хиба вы не знаете, що развидка впереди должна быть?
- Знаю, что разведка, вот и уступаю дорогу, - улыбается Перепилица.
- А вы кто? - спрашиваю я его.
- Мы гэпэзэ, - многозначительно отвечает он, - головной дозор.
Договариваюсь с начальником головной походной заставы, чтобы он шёл за нами на расстоянии зрительной связи, так как до противника всего десять километров. Кривуля советует мне идти не по шоссе, а справа, по дороге, по шоссе пойдёт походная застава. Радиоволна у нас одна, это облегчает информацию.
Послушав Кривулю, я повёл взвод вдоль насыпи железной дороги, идущей на Дубно.
Наблюдая из села Рудня, я заметил на северной окраине Иване-Пусте пять немецких танков. Донёс об этом по радио Волкову. Волков приказал походной заставе уничтожить их "без шума", а мне обходом продолжать движение. Начальник заставы выслал ко мне в Рудню Перепилицу с двумя танками.
Перейдя реку Пляшувку между двумя озёрами, мы поспешили ивняком к станции. Я повернул свой взвод дальше на северо-восток вдоль линии железной дороги, а Т-34, подойдя с тыла к мосту на шоссе, двумя выстрелами сняли оба стоявших там танка и закрыли отход остальным, которых, судя по поднявшейся в Иване-Пусте суматохе, оказалось значительно больше пяти, замеченных мной. Стремясь прорваться через мост, они пошли в атаку, но слева по ним открыло огонь ядро заставы. Пользуясь превосходством калибра своих орудий, Т-34 расстреливали немецкие танки с двухкилометровой дистанции.
Мост быстро исчез из моих глаз, но я понял, чтб там произошло, когда услышал, что стрельба прекращается, и увидел немецких танкистов, бегущих из села пешими. В это же время с высот западнее села спускалась на шоссе на большой скорости колонна танков Васильева.
Не останавливаясь, движемся дальше вдоль железной дороги на шоссе. Слева от нас пусто. И вдруг мы видим колонну танков и автомашин, выходящую на шоссе с боковой дороги и движущуюся на село Верба. Голова колонны уже скрылась в селе, а хвоста её не видно за высоткой. Машины появляются на развилке дорог одна за другой с методичной точностью, строго соблюдая дистанцию.
- Мать родная, сколько их! - качает головой Никитин. Вызываю Волкова. Слышу голос радиста, прошу передать наушники Волкову, информирую его о движении танков, сообщаю место, откуда веду наблюдение.
- Не шевелись! - приказывает он мне. - Ударю с хода. Подхожу к Грановке.
"Это, значит, ещё пять километров", - думаю я и слышу, как Волков передаёт мои данные радисту Попеля и как тот информирует его о том, что Попель уже прошёл Ситно.
Кривуля показывает мне на лощину, что впереди и левее нас.
- Сюда, черти, прут!
По дороге от села Смолярна в нашу сторону двигались два немецких танка и два мотоциклиста.
"Уйти за дома хутора не удастся, - подумал я. - На этом проклятом месте вокруг выемки незамеченными не продвинешься. Они обнаружат нас, как только моторы пыхнут дымом при заводке. Немецкий дозор пойдёт, конечно, на Вербу, параллельно шоссе. Для этого ему надо свернуть
на полевую дорогу возле вон того сарая. Там местность совершенно открытая, даже железнодорожная насыпь едва заметна. Если они взберутся на насыпь у переезда раньше, Чем подойдёт Волков, мы вынуждены будем открыть огонь. Нужно минимум четыре выстрела. Этого достаточно, чтобы всполошить колонну, выславшую дозор. Тогда всё пропало. Немцы успеют принять боевой порядок и встретят Волкова в упор". Подсчитываю, что до подхода Волкова остаётся восемь минут. Столько же приблизительно потребуется и немецкому дозору, чтобы выйти к переезду. Значит, всё дело" решают секунды. Кривуля, соскочив с машины, загребает в охапку верхушку рядом стоящей копны.
- Пушки назад, маскируйся сеном! - приказываю я. Экипажи стали быстро закидывать танки сеном, стараясь сделать их похожими на копны, густо стоявшие вдоль железной дороги. Немецкие мотоциклисты двигались впереди своих танков, значительно опередив их. "Если они проскочат сразу в хутор и не обратят на нас внимания, мы выиграем две-три минуты", - подсчитал я и радировал Волкову, что по шоссе движение продолжается, наблюдаю полный порядок, - немцы, видимо, не подозревают ничего, но на меня идет боковой дозор и я не могу никуда уйти.
- Это в Афинах когда-то был такой главный брехун, - смеется Никитин.
Я предчувствую, что Гадючка сейчас "с полоборота заведётся".
- "Юнкерсы"! - угрожающе говорит он, подняв палец к небу, а сам уже заглядывает в люк.
Где-то далеко, влево от нас, разорвалась бомба, а другая oасвистела совсем близко - правее.
- Ага, оракуль, брехун! - кричит Гадючка, успевший нырнуть в машину и захлопнуть люк. - Ховайте, товарищ заряжающий, свой университетский ковпак у башню, а то утеряете.
Гадючка не унимается, но Никитину уже не до него.
- Смотрите, все бегут из леса в поле! - докладывает он свои наблюдения. - Эх, чёрт возьми, выдали себя, теперь они ударят по опушке.
Услышав это, Гадючка, забыв про всё, что до этого было, кричит мне снизу и, как всегда в подобных случаях, уже на чисто русском языке:
- Товарищ командир, поглубже в лес! Раз люди из леса, мы давайте поглубже в лес. Не станут они весь лес бомбить.
- Попробуем, - предлагает Никитин.
Я соглашаюсь, и только наша машина тронулась с места, как неподалёку слева начали пачками рваться бомбы. Взрывы быстро приближались к нам, подгоняя нашего механика. Танк шёл, виляя между толстыми деревьями. Лес гудел, стонал и трещал.
Когда всё стихло, мы по искалеченному лесу вернулись к штабу.
Дымятся разбитые штабные машины, точно белыми голубями, усеяна поляна листками штабных документов. Подбегаю с Никитиным к разбитой машине, из которой торчит антенна. Рядом из воронки поднимается генерал Рябышев и, взявшись за голову, согнувшись и пошатываясь, идёт к другой большой воронке, в которой за двумя толстыми сваленными деревьями Попель бинтует кому-то голову.
- Николай Кириллович, цел?.. - спрашивает Рябышев.
- А? - не отрываясь от дела, как-то глухо переспрашивает его Попель.
- Цел, говорю?
- А как же! - улыбается Попель. - Немного царапнуло по мякишам, показывает он, - ив голове какой-то чертополох, а так ничего... А у тебя как, Дмитрий Иванович? - спрашивает он севшего на край воронки Рябы" шева. Тоже отметился?..
Подбежавшие санитары забирают раненых. Попель смотрит на разбитые штабные машины, грустно качает головой, говорит:
- День начинает портиться...
- Уже испортился, - прерывает его Рябышев. - Главная рация вдребезги, остальные перекалечены, осталась только одна из оперативного отдела.
- Тогда нечего сидеть, поедем к Васильеву, - предлагает Попель.
Рябышев приказывает мне вести их.
Не успели мы отъехать, как на штаб стали пикировать вновь появившиеся стаи самолётов.
Во время первой бомбёжки, отсиживаясь в лесу, мы не видели, сколько над нами авиации, а теперь, с дороги, куда ни посмотришь, везде косяки самолётов, всюду - и вдали и вблизи - взрывы. Там горит большой участок леса, там дымятся две рощи. В гуле разрывов непрерывный треск. Это взрываются густо набившиеся в рощи машины с горючим и боеприпасами. Хорошо, что эти машины стояли не у шоссе, а то нельзя было бы по нему проехать.
У дымящихся рощ обращают на себя внимание пятна выгоревшей зелёной травы. Остановились, разглядываем их.
- Фосфор! - определяет Попель. - Жидким фосфором поливают, вот отчего и лес горит.
Яркий солнечный день стал каким-то жёлтым и тусклым, как во время затмения.
Под Червоноармейском на нас нападают "мессершмитты". Ухожу с шоссе за дома. Моему примеру следует и Рябышев. А где Попель? Мы и не заметили, как он отстал на своём Т-34.
*
Васильева мы нашли на северной окраине Комарувки. Впереди горели Мытницкие рощи, над головой надсадно ревели самолёты, а по степи катились гулы взрывов. Дивизия притаилась у - земли. Только изредка, когда пролетят самолёты, от кустика к кустику перебежит красноармеец или к лесу на бешеной скорости промчатся одна-две машины. Пришлось и нам оставить танки в лесу, около штаба дивизии, а самим испробовать быстроту ног.
Васильев продвинулся с утра на тринадцать километров, достигнул у села Остров речки Пляшувки - притока реки Стырь. Здесь немецкая авиация остановила дивизию, и она с полдня отсиживается в окружающих .рощах. Но это только до вечера. С наступлением темноты, как доложил Васильев генералу, дивизия возобновит наступление до выполнения своей задачи. Одно обстоятельство волнует Васильева. Весь первый эшелон тыла дивизии автомашины с горючим и боеприпасами - сгорел в лесу от бомбёжки. Правда, пока части ни в чём не чувствуют недостатка.
Выслушав Васильева, Рябыщев сказал, что он приехал к нему только из-за отсутствия связи с дивизией. Он приказал расследовать, почему не работала рация, и привлечь виновников к суду.
- Товарищ генерал, - доложил Васильев, - не только вы, я сам свою собственную рацию не мог вызвать до тех пор, пока не приехал сюда.
- А почему?
- А потому, что мой штаб с перепугу, чтобы его не . бомбили, приказал все рации выключить. Вот причина и конкретные виновники.
- Разберитесь лично, а в следующий раз за отсутствие связи ответите по всей строгости... Да! Помните это...
Узнав, что дивизионный разведбатальон потерь не понёс, Рябышев приказал Васильеву выделить роту в его резерв корпусной разведки.
- Отправьте мне её на денёк, пусть побудут под рукой... Потом верну. У меня, знаете, авиация половину покалечила, - объяснил Рябышев своё приказание.
Когда я передал это приказание своему комбату, он сказал мне:
- Вы знаете, где штаб корпуса находится, ну и отправляйтесь в корпус.
Генерал Рябышев, не дождавшись Попеля, выехал в дивизию Мешанина, а я, собрав свою роту, лесной дорогой поехал к штабу корпуса.
На старом месте штаба не оказалось. Те же разбитые машины и те же, похожие на белых голубей, листки из штабных дел, но ни одного живого человека. Поиски вдоль леса не привели к успеху.
- Да хиба их тут треба шукать! Станем у шоссе на краю местечка, кого-нибудь и впоймаем, - советует Гадючка.
Я принял его совет, расположил роту в посадках и садиках на северной окраине Брод, рядом с шоссе, и стал поджидать, не попадётся ли знающий обстановку командир.
Выставив дежурных на перекрёсток, я подошёл к домику-и увидел здесь уцелевшую корпусную радиостанцию. Она, стояла под навесом.
- А где штаб? - спросил я начальника станции.
- Не знаем!
- А как вы сюда попали?
- Замаскировались от бомбёжки.
- А связь с штабом?
- Ни с кем не имеем. Никто не отвечает на наши позывные, все молчат.
Вспомнив, как объяснил Васильев Рябышеву отсутствие связи, я подумал: "И здесь то же самое, боятся радио, как чёрт ладана".
- Признайтесь, товарищи, что вы и не думали включать рацию, пока летала авиация? Боялись, да? - "накинулся я на радистов.
Они промолчали. Я приказал им вызвать нашу дивизию. o Через минуту дивизионная рация ответила, что "старый хозяин уехал давно к сыну, а маленький недавно выехал домой". "Значит, Попель едет сюда", - решил я.
От перекрёстка прибежал связной и доложил, что прибыла мотоциклетная рота штаба. Встретив шедшего ко мне командира этой роты, я узнал, что он тоже сбежал со своей ротпй к лес от аииации, потерял штаб, теперь ищет его. Он согласился на моё предложение остаться со мной. Когда мы пошли на перекрёсток за ротой, там уже был Попель. Он стоял с танком под крайним домом у шоссе и задерживал всех идущих в Броды по обеим дорогам - и бойцов и командиров. Люди, чувствуя спою вину, всё оправдывались: идём, мол, в город, потеряли своих командиров.
- Ну, если вы потеряли, то я сейчас найду их. Я тут бог и старший воинский начальник. Выходи за лес и занимай оборону, - приказал Попель.
Назначив командиров и указав район обороны, он сказал:
- Рота пополняется за счёт отходящих.
Они шли и дорогами и полем, одиночками и группами, ЛЮДИ неустойчивые, не видевшие настоящей войны и настоящих командирских рук. Некоторые из них сообщают, что немцы взяли в плен двух наших генералов - Рябышева и Мешанина.
Попель стал проверять этот слух по радио. Из двух дивизий ответили, что Рябышева у них нет. Дивизия Мешанина и штаб корпуса не отвечали. Рискуя остаться без мотоциклистов, Попель рассылал их одного за другим на розыски комкора и штаба.
Наконец, удалось найти прибывших на старое место ШТаба замначальника разведки и замначальника связи корпуса. Попель сейчас же передаёт замначальнику связи приказ дивизиям: "Продолжать наступление и выйти в намеченные районы".
- Надо заставить людей работать - это предотвратит панику, - поясняет он.
*
Начиная с полуночи немецкая авиация усиленно освещает Броды и беспрерывно бомбит их.
Кругом в ночной темноте полыхают лесные пожары. Они словно из земли рождаются после того, как пролетят самолёты.
- Фосфором для паники поливают, черти! - ругается Попель.
"Может быть, накрапывающий дождик разойдётся и затушит их", - думаю я.
Утром, в серый моросящий дождик, оставляем оборону и едем в Броды проверить, кто есть в местечке из наших. По дороге попадаются выведенные из строя автомашины и танки дивизии Мешанина. Удивляемся, как они здесь оказались.
На южной окраине Брод, у развилки дороги Тарнополь - Золочев, под домом стоит танк, вокруг которого ходит генерал. Подъехав, узнаём в нём Мешанина. "И он здесь!" - в недоумении говорю я себе. Попель о чём-то спрашивает генерала, но тот не отвечает. Лейтенант, его адъютант, говорит, что генерал никого не узнаёт, что он контужен. Во время налёта немецкой авиации на боевые порядки генерала два раза откапывали из земли.
Узнав от адъютанта, что вместе с дивизией в Броды прибыл генерал Рябышев, мы поспешили разыскать его. Он стоял с группой работников штаба у крайних домиков по Золочевской дороге.
- А по рассказам очевидцев, вы попали в плен к немцам, - подходя к нему, смеясь, говорит Попель.
Он докладывает командиру корпуса обо всём, что случилось за ночь, в частности о своём приказе дивизиям. Оказывается, выполняя этот приказ, Васильев за ночь продвинулся далеко вперёд.
- Как, Васильев наступает? - взволнованно спросил Рябышев.
- Да, наступает.
Рябышев схватился за голову. Теперь он в свою очередь информирует Попеля о том, что произошло там, где он был. А там произошло вот что.
С вечера, когда Рябышев прибыл к Мешанину, дивизия пошла в наступление на Берестечко. Мешанин уже был контужен, поэтому Рябышеву пришлось самому заняться его дивизией. Под Берестечком был получен радиоприказ фронта: "Корпусу отойти за высоты, обороняемые пехотой, в лес южнее Золочена". Не имея радиосвязи ни с одной дивизией, генерал послал свой приказ на отход связными. Дивизию Мешанина он сам вывел из боя и стал отходить с ней, преследуемый немецкой авиацией. Но самое скверное это то, что немцы, заметив отход дивизии, по пятам пошли за ней, едва сдерживаемые батальоном, оставленным в прикрытие.
- Трагедия, Николай Кириллович, вся в том, что мы привели немцев в середину боевых порядков корпуса, а дивизии Васильева даже и тыл, сказал Рябышев.
Он приказал своему оперативному отделу связаться с Впсильепым, отдать ему приказ на немедленный отход в район Золочева, а также информировать остальные дивизии о появлении немцев на их флангах.
Не успел он отдать этого приказания, как прибежал радист с радиограммой - донесением о том, что в 6 часов утра 27 июня дивизия Васильева через делегата связи получила письменный приказ Рябышева об отходе на Золочев, и о том, что она через час начнёт отход.
Рябышев вне себя от гнева. Он угрожает отдать под суд делегата связи за то, что тот опоздал с приказом. Достаётся от него штабу и начальнику связи.
В самый разгар этой "горячей драйки" прибывает бригадный комиссар, начальник политотдела фронта, и привозит письменный приказ фронта: "Отход отменить, корпусу продолжать наступление в направлении Дубно".
Трудно представить, как можно выполнить этот приказ. Немецкие танки - в середине боевого порядка корпуса, штаб разбит, связь с фронтом и дивизиями поддерживается одной рацией, - как переориентируешь на ходу дивизии! А тут ещё надо закрыть пустоту, образовавшуюся после отхода частей Мешанина, и не пустить немцев в Броды.
Хорошо ещё, что с утра начал моросить дождик и низкая облачность мешает немецкой авиации вновь появиться над нашими колоннами.
Да, положение невесёлое, но всё-таки оба они, и Рябышев и Попель, особенно оживлены и деятельны. Глядя на них, думаешь: "Да, скорее бы опять в бой!" Ведь все невзгоды боевой жизни, вся канитель маршей, перегруппировок кончатся, когда грянут первые залпы пушек. Тогда и наступает настоящая солдатская страда, то, к чему призван солдат и ради чего он переносит невзгоды.
Попель прилагает все усилия, чтобы остановить на подходе к Бродам арьергардный батальон и повернуть его обратно на вчерашние исходные позиции дивизии. Рябышев диктует приказ, чертит на картах для дивизий новые красные стрелы, шлёт связных с приказаниями.
В разгар этой работы к штабу корпуса, спустя полчаса после приезда с приказом фронта бригадного комиссара, подъезжает начальник артиллерии фронта с копией того же приказа. Выясняется, что штаб фронта, в течение всей ночи не имея связи с корпусом и не зная, где он находится, послал три экземпляра приказа по разным дорогам к Бродам. Итак, из трёх посланцев прибыло уже два. Генерал Рябышев, узнав, что это копия известного уже ему приказа, не отрывается от дела. Чтобы закрыть образовавшуюся пустоту на фронте дивизии Мешанина, туда перебрасывается правофланговый мехполк её соседа. Растрёпанные части Мешанина собираются и направляются в село Ситно по шоссе на Дубно - главное направление предстоящего наступления.
- Пока решение Рябышева сводится, как видно, к следующему: корпус посылает передовой отряд в составе танковой дивизии для захвата и удержания рубежа Иване-Пусте, Верба, Дубно до подхода остальных частей корпуса, которые должны прибыть туда завтра утром, после того как будут выведены из боя и сдадут кому-то оборону.
В передовой отряд назначается наша дивизия, так как она не связана противником и находится в направлении предстоящего наступления.
Штаб корпуса Рябышев перемещает в лес юго-западнее Ситно. Первым уходит туда батальон Т-34 полка Волкова вместе с ним самим.
С прибытием в район Ситно Попель сейчас же занялся опросом всех проезжавших по шоссе командиров, и в результате этого, пока "чухались" наши разведчики, как он выразился, были собраны данные, прояснившие обстановку в районе Дубно и Кременца.
Мы узнаём, что утром немцы взяли город Кремеиец, сёла Козин, Верба и город Дубно, причём Кременец взят с хода Каким-то отрядом, состоящим из броневиков и лёгких танков, который вот-вот будет отрезан нашей стрелковой дивизией, стоящей в лесу у села Града, западнее города. Для уточнения этих данных Попель разослал всю корпусную разведку. Войдя в соприкосновение с противником, разведка установила передний край. Нам с Кривулей удалось в селе Иващуках украсть у зазевавшихся разведчиков какой-то стрелковой дивизии пленного мотоциклиста. Они вели его в свой штаб, он пытался убежать, и мы его перехватили. Я хотел вернуть пленного пехотинцам, но Кривуля убедил меня, что. во-первых, они сами виноваты, взяли, так надо было держать - мы им не обязаны ловить: во-вторых, нам сегодня наступать, и поэтому в интересах самой же пехоты отдать нам этого пленного, хотя бы взаимообразно.
- Завтра возместим в стократ, - заявил Кривуля. Пленный оказался очень разговорчивым человеком. Он сказал, что из 12-й танковой дивизии, в составе разведки, прибыл на передний край 14-й танковой дивизии, одна из рот которой занимала село Козин. Там он заглянул в кооператив, выпил русской водки, потом пошёл не в ту сторону, заблудился и где-то за рекой встретил "русских солдат-коллег", как он выразился.
Итак, перед нами на рубеже реки Пляшувка части 14-й танковой дивизии и где-то на подходе - 12-я танковая дивизия. В 12 часов дня в штаб корпуса прибыл член Военного Совета фронта. Говорят, что после доклада Рябышева об обстановке член Военного Совета сказал:
- Почему вы вчера отступали и не выполнили приказа фронта?
Передают даже такие подробности. Рябышев, по-стариковски крякнув, спросил:
- А что это такое "отступление"? Таких боевых действий не знаю.
Попель тоже сказал, что он не имеет понятия, что это такое "отступление".
- В уставе Красной Армии такого слова нет. Мы знаем такой вид боя, как маневренная оборона. Но вчера корпус наступал.
Из разбора дела, кажется, выяснилось, что вчера вечером фронтовой делегат связи неправильно информировал командующего. Не доехав до штаба Рябышева, он увидел танки, уходившие в лес из-под бомбёжки немецкой авиации, отдельных бойцов, идущих в тыл, - экипажи погибших танков, - принял это за отход наших частей и, вернувшись, доложил, что "Рябышев отступает", в то время как корпус продвигался и вёл уже бой под Берестечком, вышел на Стырь и Пляшувку.
Теперь ясно, почему мы получили вчера вечером приказ отойти на Золочёвский оборонительный рубеж, который потом был отменён новым приказом о наступлении на Дубно.
Я слышал, что в конце разговора Попель сказал члену Военного Совета:
- Наши танки сегодня ещё раз докажут, что понятие "отступление" для них не существует. Сегодня я буду в Дубно.
- Хорошо, - сказал член Военного Совета. - Предоставляю вам возможность выполнить ваше обещание - назначаю вас начальником передового отряда.
Член Военного Совета информировал штаб корпуса о том, что главный удар Клейста направлен по району Луцк - Дубно - Ровно, что Клейст имеет около четырех тысяч танков и стремится овладеть переправами через реку Икву, а также магистралями на Ровно и Кременец. Командующий фронтом решил одновременным ударом с севера, с востока и с юга окружить и уничтожить танковую армию Клейста в районе Дубно. На отряд Попеля и возлагается задача во что бы то ни стало взять Дубно до подхода главных сил Клейста и удерживать этот рубеж, пока не подойдут главные силы нашего корпуса, с движением которого согласованы действия остальных корпусов, назначенных для этой операции.
- Вот почему назначаю вас начальником, - сказал член Военного Совета Попелю, - для твёрдости!
Попель попросил Рябышева дать ему пришедший в Ситно батальон Т-34 во главе с Волковым. Передав по радио, чтобы Васильев вытягивал свои части на марш в направлении Ситно, Попель подошёл к Рябышеву и сказал:
- Дмитрий Иванович, не забывай, - я жду тебя в Дубно!
Рябышев молча обнял Попеля, крепко прижал к груди и троекратно поцеловал. Разжав объятия, он промолвил только одно слово:
- Не забуду.
Попель взял на свой танк за башенного стрелка начальника особого отдела корпуса батальонного комиссара Оксина и повёл нас в Ситно, где стоял в обороне батальон танков Волкова.
*
- Это приказ генерала, а это начальник к приказу, - сказал Попель Волкову, передавая приказ и показывая пальцем на себя.
Для Волкова этот приказ был счастьем. Он вытянулся перед Попелем, лихо козырнул и выпалил залпом:
- Готов! Куда, где и что прикажете делать? Говорят, Волков остался очень недоволен своим первым вчерашним боем. Это объясняют тем, что он мечтал о настоящей танковой атаке, когда противники идут друг на друга. Ему хотелось проверить качество своих Т-34, в которые он влюблён. До войны Волков сутками пропадал в своём машинном парке. Дело доходило до того, что его супруга приходила в парк узнать, что с мужем. Он знал капризы каждой машины, по звуку мотора определял, какого это механика танк. За время наших бесконечных маршей Волков извёлся, почернел от бессонных ночей и беготни на каждой остановке от машины к машине. Он никак не мог примириться с тем, что его технику "прокатывают в тылу", и, встречаясь с Васильевым, жаловался: "Я каждую машину холил и берёг для боя, хочется ударить так, чтобы немцы забыли, как их звать. А тут на тебе, скачи, как почтовая тройка, по двести вёрст в сутки!" и вот - долгожданный первый бой. "Но что это за бой? возмущался он. - Посмотришь, стоит немецкая машинка, дрожит, хвост поджала, голову прячет" за сарай и из-под забора тявкает".
На вопрос Волкова: "Где и что прикажете делать", Попель ответил:
- Прикажу я тебе бить немецкие танки, а где разрешаю тебе бить, - где найдёшь: по дороге на Дубно и в самом городе. Только, видишь, как бить? спрашивает он вдруг таинственно. - Тут ты, пожалуй, должен со мной посоветоваться.
"Совет" Попеля заключался в следующем: "Батальону Волкова - головному эшелону отряда - к исходу дня занять город Дубно".
В разведорган, который пойдёт впереди головной походной заставы батальона, назначаюсь я с одним своим взводом.
- Это потому, хлопче, так делаем, - пояснил Попель Волкову своё построение передового отряда, - что облачно и моросит. Немецкая авиация не будет мешать нам. Пойдём одной колонной и таким сжатым кулаком проломим череп любому Клейсту.
Отдав приказ и разъяснив, что к чему, Попель уехал к Васильеву, который, построив свои части в колонну, поджидал его.
Взяв 1-й взвод с Кривулей, я отправился уже по знакомому мне шоссе на Ситно, рассчитывая, пока батальон вытянется, уйти на пять километров вперёд.
С окраины села на шоссе впереди нас выходит взвод Т-34. В люке башни головной машины - знакомая фигура с горделивой осанкой, опирающаяся на согнутые в локтях руки. Сейчас этого танкиста, видимо, интересовало только одно - выскочить на шоссе впереди моего взвода.
Пытаясь сделать это, Перепилица, - это был, конечно, он, - чуть не сбил поравнявшуюся с ним мою машину - он затормозил свою уже на скате кювета.
Увернувшись от столкновения, рассерженный Гадючка упрекает Перепилицу:
- Э, товарищ лейтенант, да хиба вы не знаете, що развидка впереди должна быть?
- Знаю, что разведка, вот и уступаю дорогу, - улыбается Перепилица.
- А вы кто? - спрашиваю я его.
- Мы гэпэзэ, - многозначительно отвечает он, - головной дозор.
Договариваюсь с начальником головной походной заставы, чтобы он шёл за нами на расстоянии зрительной связи, так как до противника всего десять километров. Кривуля советует мне идти не по шоссе, а справа, по дороге, по шоссе пойдёт походная застава. Радиоволна у нас одна, это облегчает информацию.
Послушав Кривулю, я повёл взвод вдоль насыпи железной дороги, идущей на Дубно.
Наблюдая из села Рудня, я заметил на северной окраине Иване-Пусте пять немецких танков. Донёс об этом по радио Волкову. Волков приказал походной заставе уничтожить их "без шума", а мне обходом продолжать движение. Начальник заставы выслал ко мне в Рудню Перепилицу с двумя танками.
Перейдя реку Пляшувку между двумя озёрами, мы поспешили ивняком к станции. Я повернул свой взвод дальше на северо-восток вдоль линии железной дороги, а Т-34, подойдя с тыла к мосту на шоссе, двумя выстрелами сняли оба стоявших там танка и закрыли отход остальным, которых, судя по поднявшейся в Иване-Пусте суматохе, оказалось значительно больше пяти, замеченных мной. Стремясь прорваться через мост, они пошли в атаку, но слева по ним открыло огонь ядро заставы. Пользуясь превосходством калибра своих орудий, Т-34 расстреливали немецкие танки с двухкилометровой дистанции.
Мост быстро исчез из моих глаз, но я понял, чтб там произошло, когда услышал, что стрельба прекращается, и увидел немецких танкистов, бегущих из села пешими. В это же время с высот западнее села спускалась на шоссе на большой скорости колонна танков Васильева.
Не останавливаясь, движемся дальше вдоль железной дороги на шоссе. Слева от нас пусто. И вдруг мы видим колонну танков и автомашин, выходящую на шоссе с боковой дороги и движущуюся на село Верба. Голова колонны уже скрылась в селе, а хвоста её не видно за высоткой. Машины появляются на развилке дорог одна за другой с методичной точностью, строго соблюдая дистанцию.
- Мать родная, сколько их! - качает головой Никитин. Вызываю Волкова. Слышу голос радиста, прошу передать наушники Волкову, информирую его о движении танков, сообщаю место, откуда веду наблюдение.
- Не шевелись! - приказывает он мне. - Ударю с хода. Подхожу к Грановке.
"Это, значит, ещё пять километров", - думаю я и слышу, как Волков передаёт мои данные радисту Попеля и как тот информирует его о том, что Попель уже прошёл Ситно.
Кривуля показывает мне на лощину, что впереди и левее нас.
- Сюда, черти, прут!
По дороге от села Смолярна в нашу сторону двигались два немецких танка и два мотоциклиста.
"Уйти за дома хутора не удастся, - подумал я. - На этом проклятом месте вокруг выемки незамеченными не продвинешься. Они обнаружат нас, как только моторы пыхнут дымом при заводке. Немецкий дозор пойдёт, конечно, на Вербу, параллельно шоссе. Для этого ему надо свернуть
на полевую дорогу возле вон того сарая. Там местность совершенно открытая, даже железнодорожная насыпь едва заметна. Если они взберутся на насыпь у переезда раньше, Чем подойдёт Волков, мы вынуждены будем открыть огонь. Нужно минимум четыре выстрела. Этого достаточно, чтобы всполошить колонну, выславшую дозор. Тогда всё пропало. Немцы успеют принять боевой порядок и встретят Волкова в упор". Подсчитываю, что до подхода Волкова остаётся восемь минут. Столько же приблизительно потребуется и немецкому дозору, чтобы выйти к переезду. Значит, всё дело" решают секунды. Кривуля, соскочив с машины, загребает в охапку верхушку рядом стоящей копны.
- Пушки назад, маскируйся сеном! - приказываю я. Экипажи стали быстро закидывать танки сеном, стараясь сделать их похожими на копны, густо стоявшие вдоль железной дороги. Немецкие мотоциклисты двигались впереди своих танков, значительно опередив их. "Если они проскочат сразу в хутор и не обратят на нас внимания, мы выиграем две-три минуты", - подсчитал я и радировал Волкову, что по шоссе движение продолжается, наблюдаю полный порядок, - немцы, видимо, не подозревают ничего, но на меня идет боковой дозор и я не могу никуда уйти.