Перемолотов Владимир. Талисман «Паучья лапка»

   — Тебе сейчас девка на пользу бы пошла. Кровь бы погонял…
   — Нагонялся… — ответил он сквозь зубы, стаскивая штаны. Штанина зацепилась, он неловко запрыгал на одной ноге и грузно опустился на лавку. Пальцы на полу шевельнулись.
   — Вон мозоли даже..
   Он постоял согнувшись и длинно и тоскливо выругался. Избор уже раздевшийся и пристроивший поверх одежды меч повернулся.
   — Что это ты? Неужто баня не нравится?
   — Князь хорош…
   — Князь как князь. Своего не упустит, да и чужое мимо рта не пролетит.
   — Жар-птицу ему, сапоги… Наслушался сказок…
   Гаврила оглянулся на дверь. Они, вроде, были одни, шумно плескался водой Исин, но Избор, предусмотрительно наклонившись к гавриловскому уху, прошептал.
   — Мы ему нынче ночью страшную сказку расскажем…
   В хоромах, что им выделил князь, все было уважительно — и постели и стол и еда на столе. Заложив дверь засовом, Избор обернулся. Все тут было так же, как и в той корчме, где они собрались в первый раз. Только вместо княжны на лавке рядом с Исином сидел Добрый Шкелет. Между ними так же стоял кувшин браги, правда с едой было лучше. С княжеской кухни им пожаловали дичи, поросенка и разной мясной мелочи.
   Гаврила из-под насупленных бровей оглядел княжеское изобилие. На душе было гадко. То о чем он думал, было плохой платой за княжеское гостеприимство.
   — Что приуныл? — спросил его Избор, и сам думавший о том же. — Неужто совесть заела?
   Ни тот, ни другой, ни сказали не слова о летучем корабле, точнее о том, что должно произойти с ним этой ночью. Они не боялись, что их услышат, просто и для одного и для другого цепь поступков, которые им предстояло совершить, была настолько очевидной, что не требовала обсуждения. У них не было выбора. Добром им корабль не дали, значит, нужно было его украсть.
   На вопрос Гаврила не ответил
   — Или христиане не воруют?
   Почувствовав подначку, Гаврила ответил.
   — Угадал. Не воруют. У нашего Бога закон — «Не укради!»
   — Как же так. — удивился Избор — Что ж мне одному идти?
   — Христиане не воруют — еще раз сказал Гаврила — Христиане взаймы берут…
   — И что, всегда отдают, что взяли? — с интересом спросил Исин.
   — Как получится…
   Гаврила поднялся. Богословский диспут его сейчас не интересовал. Он широко перекрестился.
   — Ну, с Богом! Пошли.
   Исин встал и вместе с ним поднялся Шкелет. Избор махнул рукой.
   — Ты-то куда? Сиди. Охраняй дурака. Добудем корабль — залетим.
   Последнее слово он сказал с удовольствием.
   Около дверей они проверили, легко ли вытаскиваются мечи и ножи из ножен. Избор приоткрыл дверь, прислушался. Гаврила щелкнул пальцами, привлекая внимание. Он повернулся.
   — Что там?
   — Сейчас, узнаем…
   Коридоры у журавлевского князя были не короче чем лесные тропинки. Гаврила встав первым повел их какими-то закоулками, обходя часовых. Терем он знал не хуже князя. Несколько раз они видели свет и слышали далекие голоса, но на живых людей не натыкались. Потом шаги зазвучали гулко, словно они стали маленькими и случайно забрели в коробку. Избор вспомнил, что при входе в терем у князя был большой зал. Он еще успел удивиться, — зачем это у такого хозяйственного человека как князь, столько места пропадает… Похоже, им везло.
   Он наклонился к Гаврилову уху.
   — Не пойму я тебя, Гаврила! Как при таком-то Боге и не воровать?
   — Молчи — отмахнулся Гаврила — Сейчас на двор выйдем….
   Наверху послышался шорох. Избор поднял руку, и все встали. Он задрал голову, разглядывая темноту над собой. Темнота не была полной. Лунный свет, что залетал в зал через узкие окна, отражался от пола и растекался по залу, слабея с каждым вершком высоты. В ночной тишине их шаги еле слышным эхом от стен. Шум пропал. Избор потряс головой.
   — Сундук — прошелестело у него над ухом.
   — Где? — не понял Избор, на всякий случай, поводив ногой около себя.
   — Тут. Терем — большой сундук — пояснил Гаврила, — а мы в нем… Темно…Пусто…
   Позади него раздался хряский удар. Звук был такой, словно одной деревяшкой ударили по другой. Исин охнул и выругался задушенным голосом. Избор стремительно повернулся, и вытянув руку пощупал темноту за спиной… Все, вроде, были на месте.
   — Что там? — подождав и не дождавшись разъяснений спросил он.
   — Сундук — прошипел Исин — Угол сундука…
   — Ну вот — сказал тогда Избор Гавриле — А ты говоришь «пусто». Хорошо…
   — Кому? — не понял хазарин, считавший, что Избор разговаривает с ним.
   — Тебе хорошо.
   — Что ж хорошего?
   Исин никак не ждал к себе такого безжалостного отношения. Сейчас он сидел на корточках и ожесточенно тер ушибленную ногу.
   — Хорошо, что у князя тут сундуки стоят, а не самострелы… А то ты сейчас не так бы …
   Избор не договорил. Шум наверху стал отчетливее.
   В одно мгновенье тьма наверху стала плотнее и подвижней. Избору почудилось, что она, словно стая ворон летит вниз, прямо на них. Уже понявший, что там что-то происходит, но не разобравшись что именно, он окликнул Гаврилу, но события опередили его и обращение к другу окончилось коротким собачьим лаем. Он едва успел сказать «Гав…» как тьма над ним разделилась на квадраты и тяжелая решетка придавила его к полу.
   Удар был силен, но нанесли его без намерения их убить. Желай враги их смерти, решетка раздавила бы их, разрубила на части, но она только сбила их на пол и не дала подняться. Избор попытался встать на колени.
   Спина его уперлась в толстые, окованные железом брусья. Уже не таясь, он зарычал, силясь распрямиться, и приподнять тяжесть, но тщетно. Гаврила и Исин копошились рядом, стараясь подняться на четвереньки.
   В зале послышались шаги, слова команды. Люди бежали к ним, высоко вскидывая ноги и перескакивая из ячейки в ячейку. За спиной Избора плеснула вода, хрипло взревел Гаврила. Он с трудом повернулся посмотреть, что там такое. Над Гаврилой стояли трое с пустыми ведрами, а сам он возился у их ног мокрый и не опасный, с завернутыми за спину руками. Пока он вертел головой дошло дело и до него. Сапогом его ударили по руке, выбивая меч, руки завернули за спину и ткнули лицом в пол.
   Приключения кончились.
   Начинались неприятности.
   Избор и сам поставил в своей жизни немало ловушек, потому и сам знал, что сейчас должно произойти… Но он ошибся. Его не стали оглушать, а только связали руки за спиной и ноги. На всякий случай он попробовал крепость веревки, но у журавлевского князя все было справным — и угощение и решетки, что падали с потолков и веревки и караульная служба.
   Света стало больше. За четырьмя воинами, внесшими в зал факелы, шел сам князь. Он не спеша, в сознании собственной силы и права подошел к лежащим и сам проверил веревки.
   — Долго жить будешь, княже — одобрительно сказал Гаврила — все сам проверяешь…Похвалил бы, если б обидеть не боялся.
   — Буду, буду.. — согласился князь, глядя как связанны остальные — О тебе, конечно, этого не скажешь… Ну да не будем о грустном.
   Он выпрямился и в сознании собственной безнаказанности саданул Гаврилу ногой по плечу. Тот прикусил губу.
   — Что ж ты воровать-то полез, Гаврила? Договорились, вроде по-хорошему, по честному, а тебя вон куда вывернуло. Это ведь княжеской чести урон. Теперь любой сказать может — Гаврила хитник, собака… И князь Владимир тебе не защитник.
   Гаврила молчал. Не тратя сил на разговоры он корчился в ногах князя пытаясь порвать веревки. Его молчание могло обойтись дорого, и Исин решил принять часть злобы на себя.
   — Плохой день — сказал Избор — что тут скажешь…
   Князь улыбаясь повернулся к нему. Кто-то позади Избора услужливо опустил факел, чтоб князь разглядел его.
   — День плохой? Нет. Не понял ты чего-то… Это ночь для вас плохая. А до дня вам еще дожить надо…
   Он посмотрел на него примериваясь.
   — Вот когда доживете — тогда скажите.
   Он склонился еще ниже и понизив голос сказал.
   — По секрету скажу поганый день для вас будет, ох поганый….

Глава 33

   Комната, в которой остались Гы и Добрый Шкелет была наполнена тишиной. Ставни на окне были закрыты, и сквозь них шум со двора доносился еле слышными волнами. Даже перекличка часовых проникала сюда, как едва слышное бормотание…. Из тех двоих, что были в комнате каждый был занят своим делом. Гы храпел за всех, кто должен был спать в комнате, а Добрый Шкелет… Добрый Шкелет не спал. Он лежал на лавке, худой как ухват, ничего не чувствуя и ничего не желая. С тех пор как Исин, Гаврила и Избор ушли, он ждал их возвращения. В нем не было жизни, в нем не было памяти, но разум и чувства уже жили в нем тихо и тайно, словно могильные черви. Как муравьи, что из веток и мусора делали свой дом, что-то внутри него исподволь лепило его.
   Под размеренный храп Гы Добрый Шкелет подошел к окну и застыл там.
   Те, кого он ждал, не возвращались. В щель было видно, что звезды, висевшие над одной башней, переползли на другую.
   Он вернулся к двери, потянул створку на себя. С легким скрипом она подалась внутрь комнаты и он прислушался к тишине, что ждала его за дверью. Дверь приглашала в темноту, откуда не вернулись друзья. Он покачал головой и притворил ее, выбрав для себя другой путь.
 
   ….Ночь для караульщика длиннее веревки. Но и она когда-нибудь кончается. Это Стремяш понял уже давно. Пленник за стеной затих, перестав буйствовать, и стоять на страже сразу стало тяжелее. Раньше звон цепей и глухие удары прогоняли дремоту, но теперь сон навалился на стражника всей тяжестью. Стремяш боролся с дремой как умел — сперва перебрасывал копье из руки в руку, гремел ключами, а потом. Упершись на копье, начал вспоминать, что случилось в детинце. Пару дней назад к князю заехали два богатыря из дружины князя Владимира — Рахта да Сухмат. Что за дела у них там были, Стремяш не знал, да и без надобности ему это. Может поход, какой намечается, а может, наоборот, сами половцы с аримпасами на Киев собрались и князь собирал войско… Скажет князь пойдем куда нужно, а пока беспокоиться не о чем. Пока Рахта с князем толковал, Сухмат к ним спустился, в младшую дружину и рассказал, как в Царьград ездил. Сперва-то все про войну, да про оружие, а как меду семилетнего хлебнул — так и про все остальное… Про баб тамошних у него здорово получалось… И что у них за одежда и что под одеждой… Наверняка и приврал немало — кто же трезвый поверит, что есть там бабы, как головешки черные, а еще такие, которые своего лица показать не смеют — , но под мед проскочило. Под хорошую чару чего в разговоре не проскочит. Гридни только слюни вытерли да позавидовали, что так складно врать не умеют. Потом про бани рассказывал, про кабаки, что до верху заставлены сладкими и хмельными ромейскими винами.
   Стремяш покачал головой. Чужой рассказ вспоминать сладко было, а уж как Сухмату там, в яви, жилось…
   — Надо же, уехал! — подумал он — Из такого места! Домой его потянуло.
   Он переступил с ноги на ногу, примеривая чужой поступок на себя. Покачал головой.
   — Такие дурни и дома не нужны.
   Он представил себе все это еще раз — и бани, и женщин, и… а потом решил.
   — Выгнали его, верно. Самому человеку от этого никак не оторваться.
   Мысли его текли лениво. В глазах уже мелькали избы и терема не виданного им Царьграда. По улицам ходили бабы в прозрачных штанах, и воздух били струи разноцветной браги….
   Шаги выдернули его из сна. Он встряхнулся, выставил вперед копье.
   Вино это была одна из тех восточных красавиц, о которых Сухмат рассказывал, тех самых, в ярких платьях. Под чадрами, и в пупок которых входит унция орехового масла… Стремяш и знать не знал, что такое «унция» — эти ромеи столько слов напридумывали, сколько серьезному человеку и не надобно — но вот что такое пупок он знал.
   — Не спится девке — сделал несложный вывод Стремяш ощупывая ее глазами. Мыслями своими он еще был в рассказе о ромейских бабах. Немного сбивало с толку, что красавица вместе с чадрой почему-то надела сарафан, а не хваленые прозрачные штаны, но это было не самым главным. Она была несколько худовата. Стремяш любил, что бы баба была в теле, ну раз у них там так принято, то пусть. Главным было то, что она тут рядом.
   — Не спится, что ли? — спросил он завязывая разговор. Девица качнула головой.
   — Кричать не будет — понял Стремяш и протянул руку к груди. Женщина отступила на шаг. Она держала руки за спиной. Стражник улыбнулся.
   — Не иначе как браги принесла. Ну молодец.
   — Что же такой красавице не спиться?
   Голос его стал ласков, он почти заворковал по голубиному.
   — Неужто сон, какой приснился?
   Девица кивнула, да, мол, приснился. Стремяш прислушался. В подвале было тихо. Десятник мог прийти, а мог и не прийти… Он отставил в сторону копье, развязал пояс.
   — А расскажи-ка мне свой сон, красавица…
   Девушка молчала. Что-то было не так.
   — Хорош же я! — запоздало опомнился Стремяш — Что это я как старик девке зубы заговариваю…Сейчас еще десятник припрется…
   — А сперва, дай-ка я тебя поцелую!
   Девушка ждала этого. Она быстрым движением поднесла руки к чадре. В это мгновение Стремяш удивился их белизне, но в этот момент она сдернула с себя покрывало, и ужас отсек его душу от тела.
   Добрый Шкелет постоял над ним совсем чуть-чуть. Это не было данью смерти — страж дышал. Нужно было снять ключи. Выбрав с кольца самый подходящий, он вставил его в скважину. Стержень туго повернулся, дверь скрипнула, впуская в каменный мешок свет и свежий воздух. Подняв факел повыше, он шагнул по ступеням вниз. Свет выхватил сходящиеся из углов в одну точку бронзовые цепи. Там где они сходились, висел Избор. Он не был похож на паука, скорее на комара в паутине. Ослепленный темнотой он не видел, кто пришел, но на всякий случай выругался. На Доброго Шкелета это не произвело никакого впечатления. Вставив на ходу факел в державку, и освободив руки он спустился вниз, к прикованному. Если бы не тухлая вонь тут было бы красиво. Стены были покрыты каплями воды и в неподвижном воздухе они блестели маленькими самоцветами.
   Глаза Избора привыкнув к свету, увидели женскую фигуру. Образ женщины качнул волну мурашек — он вспомнил Дилю и Тулицу, но она подошла ближе и мурашки исчезли. Закатав рукава так, что сразу стали видны кости, Добрый Шкелет подхватил с пола лом и двумя точными движениями выворотил цепи из стены.
   Избор упал на колени и замычал от боли. Те несколько часов унижения, что он испытал, вися на стене, наполнили душу злобой. Он понимал, что должен был сказать хоть несколько добрых слов Шкелету, но черная пелена ненависти вымела из головы все добрые слова. Он нашел их только на одну фразу.
   — Здоров ты цепи выворачивать….
   Добрый Шкелет его понял, кивнул.
   — Ты один?
   Еще один кивок. Избор кивнул в ответ. Ненависть сводила скулы. Он намотал на ладони обрывки цепи. Кулаки потяжелели. Он легко взмахнул ими, проверяя, может ли драться. Недобрая тяжесть заставила расправить плечи.
   — Всех убью! — Твердо сказал он. Шкелет глянул пустыми глазницами и наклонил голову, вроде бы с сомнением.
   — А ты поможешь!
   В коридоре Избор остановился, соображая, куда идти дальше. Когда его бросили за эту дверь Исина протащили дальше. Он посмотрел по сторонам, потрогал стены.
   — Туда.
   Коридор дважды изогнулся. Глаза, привыкшие к темноте, уловили слабый свет.
   — Где свет — там и стража. А где стража, значит там кто-то из наших…
   Он лег на пол и выглянул. Под факелом он увидел задремавшего стражника. Опершись руками на копье, тот подпирал задницей окованную железом дверь. Избор уполз назад. Он не думал, что за дверью сидит Гаврила. Если тот еще по журавлевским обычаям не сидел на колу, наверняка его охраняли получше. Один стражник для личного княжеского врага — это было маловато.
   Скорее всего, там был Исин.
   Он еще раз высунул голову. До двери было шагов 20–30. Были бы ножи! Он представил, как выскакивает из-за угла и длинным движением бросает короткую стальную молнию в стоящего у двери человека… Он тряхнул головой. Мечтать можно было сколько угодно. Но не было у него ножей, не было. Стражник под факелом, словно знал это, спокойно кемарил, не догадываясь о том, что думает Избор. Если б мысли Избора стали его сном, он проснулся бы в холодном поту. Оставалось одно — подойти и убить его либо голыми руками либо Шкелетовым мечем. Избор посмотрел на кулаки, обмотанные цепями, и глубоко вздохнул, намереваясь пятью прыжками достичь стража. Он даже чуть наклонился вперед, но тут костлявая рука на плече остановила его порыв.
   Добый Шкелет взвесил копье, и костлявые фаланги охватили гладкое древко. Несколько мгновений кончик копья колебался в воздухе — Шкелет искал то единственное место на древке, ухватившись за которое копье можно было бы бросить так точно, как это нужно. Он делал это совершенно открыто — не таясь и не прижимаясь к стенам. Стоило стражу поднять голову, как Добрый Шкелет был бы обнаружен, но мертвеца это совершенно не волновало. Может быть, это было бы к лучшему, если б тот увидел Шкелета. Возможно тогда не пришлось бы и копье бросать — стражник вполне мог бы помереть от страха. Ему не потребовалось выдыхать из себя воздух. Резко двинув плечом, он бросил оружие вдоль стены. Кости щелкнули, страж встрепенулся, встряхнул лохматой головой, выныривая из сна… Копье ударило его в грудь. Страж дернулся и повис на вонзившимся в стену древке.
   Избор одобрительно кинул. Вряд ли так метать копье можно было научиться в нижнем мире. Скорее всего, в бытность свою человеком, Добрый Шкелет был лихим бойцом. Умереть молча, как дерево у стражника не получилось. Он захрипел, стараясь своей смертью подать сигналь живым.
   На хрип умирающего сбоку, из темноты, выскочил еще один стражник.
   — Разворошили гадюшник… — подумал Избор.
   Страж был то ли глуп, то ли спросонья. Словно не доверяя своим глазам, он потрогал копье, попытался выдернуть его из стены, и только после этого повернулся посмотреть, кто же его бросил.
   Виноватый нашелся сразу. Да Шкелет и не стал прятаться. Перебросив меч в правую руку не спеша — давая время стражу сообразить кто он такой, испугаться и сбежать — пошел по коридору. У него был только меч. У стражника кроме меча были еще щит и копье. В своем испуге он не выглядел страшным и Избор не боялся за себя и уж тем более за Доброго Шкелета. Впереди него, нежно розового от падающего света, шествовал ужас.
   К сожалению, ужас был нем. Добрый Шкелет не мог издать ни звука. Он всего лишь шел. Тишину нарушали только сухие щелчки, получавшиеся от ударов рукояти меча о высохшие кости, а как кстати было бы что-нибудь проорать… Избор, на которого тишина давила как могильный камень застонал так, словно сам был приведением. Ужас подхватил стража, как ветер подхватывает сухой лист, и выбросил его вон из коридора.
   Поле боя осталось за ними.
   Шкелет оглянулся на Избора. Тот злобно рассмеялся. Всегда приятно сознавать, что враг трусливее тебя и сбежал, даже не попробовать сопротивляться. Но радость была преждевременной. Через несколько мгновений стражника вынесло обратно. Шкелет озадаченно встал, не понимая, что там может быть еще более страшное, чем он сам.
   Страж пятился, не оборачиваясь к врагам лицом. Все внимание его было сосредоточенно на том, кто шел к ним из темноты.
   В круг света вошел еще один стражник. Он был выше и дороднее того, которого напугал Шкелет.
   В одной его руке была кружка, в другой — кусок мяса. Вид сбежавшего стража был настолько плох, что пришедший смотрел только на него.
   — Куда это ты собрался, собачья совесть? На кол захотелось? Думаешь, что раз такой смелый, что тебе со стражи сбежать не страшно, так на тебя и страха не припасено?
   На глазах Избора только что раздавленный страхом человек распрямился и перестал дрожать. Страх перед десятником выдавил страх перед Добрым Шкелетом и выпрямил его спину. Ни слова не говоря он ткнул себе за спину. Десятник перестал крушить взглядом своего дружинника и посмотрел на причину переполоха. Добрый Шкелет скромно стоял, не зная, что делать. Уж больно не по человечески вел себя десятник
   — Что тут? — спросил он. Только тут напуганный стражник повернулся к Избору и Шкелету и сказал.
   — Мертвяк!
   Он ткнул пальцем в сторону Доброго Шкелета, словно десятник и сам не видел, кто стоит перед ним. Десятник был тертым калачом. Он только вздрогнул, но тут же взял себя в руки. Перед ним стоял враг и совершенно не важно какой он — живой или мертвый.
   — Ну и что? — сказал он. — Вижу что мертвяк.
   Десятник отхлебнул из кружки, рванул зубами кусок мяса.
   — Вечно вокруг тебя, Шерга, всякая дрянь вертится. То мухи, то скелеты… Почему допускаешь?
   — Мертвяк же — попробовал втолковать своему начальнику страж — Он же мертвый…
   — Ну так что же? Ничего! Его не съел — он кивнул на Избора — и нас не съест…Убей обоих.
   Голос десятника оказал волшебное действие на стражника. Он развернулся, и, оскалившись, пошел на Доброго Шкелета. За его спиной десятник в размышлении приложился к кружке, сунул в рот недоеденный кусок мяса, потом медленно поставил кружку на пол. Оставаться в стороне от драки он явно не хотел. Вытащив меч, он одним быстрым движением оказался впереди Шерги. Оглядев с близкого расстояния Доброго Шкелета и Избора, он выбрал для себя соперника.
   — Ты давай из живого мертвого сделай, а из мертвяка прах повытрясу…
   Он взмахнул мечом, словно волшебной палочкой, и на Шкелета обрушился первый удар…

Глава 34

   …С тем же выражением озверелости на лице Шерга шагнул мимо дерущихся. Добрый Шкелет попробовал достать его мечом, но десятник не дал ему сделать это.
   Шерга не стал тратить время, что бы выяснить силы своего противника. Он был уверен в успехе. Залогом этой уверенности были два обстоятельства. Во первых за спиной был непобедимый десятник, которому противостояла всего-навсего горсть каких-то костей. Это значило, что через несколько мгновений он присоединится к нему и их станет двое против одного. А во вторых… Во вторых его противник был безоружен.
   …Избор не двигался, прикидывая какой прыти можно ожидать от Шерги. Первый удар он не раздумывая нанес сверху — Избор принял его на скрещенные кисти. Тупая боль дернула руки вниз, и он отступил. Это спасло его от второго удара. Шерга, развернув меч в воздухе, быстро махнул им уже поперек живота.
   — Александрийская школа — с невольным удивлением подумал Избор — Ай, да десятник тут. Такого не только бояться. Такого уважать надо…
   Он сделал вид, что замешкался и Шерга повторил связку из двух ударов. На этот раз Избор не стал отступать. Цепь, свалившаяся с поднятой руки, встретила лезвие рядом с его боком. Он выдержал тупой удар и стремительно шагнув назад, крутанул рукой, оборачивая цепь вокруг меча. Шерга дернулся, пытаясь поднять оружие вверх, но Избор не позволил ему взмахнуть клинком. Дальше все произошло стремительно, словно полет стрижа. Кулак, утяжеленный цепью, ударил Шергу в голову. Он успел прикрыться щитом, но Избор был готов и к этому. С быстротой молнии он повторил удар, выпустив из кулака несколько тяжелых бронзовых звеньев. Этого как раз хватило, что бы достать стражника по незащищенной спине. Шерга заорал, выгнулся от боли. Инстинктивно он поднял щит над головой и тут Избор ударил его ногой в грудь. Стражника отбросило к стене, и он сложился там, как небрежно брошенная одежда.
   Избор был уверен в своем ударе. Он даже не подошел проверить, что с ним стало, а повернулся к десятнику и Доброму Шкелету.
   Десятник разошелся так, что от его ударов Доброго Шкелета бросало из стороны в сторону. Скелет был похож на ветхий варяжский драккар, попавший в бурю, потерявший парус и теперь, раскачиваемый демонами моря так, что голая мачта чертила в небе странные фигуры. Шкелет не сдавался. Он старался не отбивать удары, а ускользать от них. То, что он был до сих пор цел, говорило больше о его проворстве и удачливости, чем о чем-то другом. Его верткость и самое главное отсутствие мяса на костях страшно мешало десятнику и выручало Шкелета. Два поперечных удара, что развалили бы живого человека на две половинки Добрый Шкелет даже не стал отбивать — просто пропустил их через грудную клетку.
   Избор не стал ждать конца. Конечно, можно было бы постоять посмотреть, чем кончится дело, но Избор подумал о Гавриле, которого еще предстояло найти и решил действовать. Размотав цепь на правой руке, он захлестнул ноги десятника и дернул их на себя. Увлеченный схваткой он не видел что творилось у него за спиной. Шкелет быстро отпрыгнул назад. Десятник дернулся за ним и плашмя — мордой, грудью, коленями грянулся об пол. Такой удар доброму войну не помеха. Он должен был подняться, но за мгновение до того, как грохот падения прокатился по коридору Добрый Шкелет взвился в воздух и вскочив падающему десятнику на плечи трижды, с проворством трудолюбивого дятла нанес противнику удары рукоятью меча по затылку.
   Десятник рухнул словно дуб. Шкелет бил умело, и тот даже не попытался подняться.
   Еще сидя на плечах человека он посмотрел на Избора, спрашивая что делать.
   Избор посмотрел на Доброго Шкелета, худого словно корабельная мачта, потом на грузного десятника и отчетливо, словно Шкелет был глухим и читал только по губам, сказал.
   — Между прочим, и ты теперь мне жизнь должен…
   Он понимал, что говорит глупость, но ничего поделать с собой не мог. Уж очень хотелось ему заиметь себе еще одного должника…