Страница:
А потом все прекратилось. Чернак разогнулся и опустил руку. Его улыбка была страшна.
— Ну вот и все.
Пыль еще плавала в воздухе, но это было все, что осталось от мертвого воинства. Он разогнал ее ладонью. Плечо ныло от усталости, но он не чувствовал боли. Она тонула в предощущении победы.
— Теперь — за княжной!
Один за другим его люди нырнули в пещеру. Воздух зазвенел от их устрашающих криков. В ответ оттуда заблеял одинокий голос дурака. Чернак засмеялся. Можно было снова начинать разговаривать. На это раз язычник, если его не убили, должен стать сговорчивее.
Но разговора не получилось. Чернак увидел коридор из конца в конец и торчащие из него глыбы. Свет, резанувший его по глазам, шел из пещеры. Воздух там вспыхнул, и в коридор вынесло волну горячего воздуха. Что-то там произошло. Чернак не знал что именно, но его опыта хватило, что бы понять — дело плохо. У него хватило ума не лезть туда самому. Он сделал шаг назад и споткнулся. Вовремя. По коридору прокатился клубок пламени. Он ударился о каменный зубец в конце коридора, раскрошил его в мелкие камни и обрушил вниз. Вслед за волной тепла по спине прокатилась волна холода Не вставая с колен и чихая от пыли он помчался к выходу, обдирая кожу о камни. Сейчас им владела единственная мысль — выбраться наружу. Он слышал топот за спиной и не решался обернуться. Ощущение жара и холода толкали его вперед, подальше от страха смерти. Веревки ждали его там же, где они их оставили. Он ухватился за них и заорал.
— Поднимай!
Дневной свет близился, но он понял, что опоздал. Он еще не не успел добраться до свода, как какая-то сила словно невидимым пальцем поддела изнутри край отверстия и потащила в сторону, растягивая степь словно кусок холстины. Камни треснули. Пахнуло толченой пылью, и Чернак размахивая руками, вместе с каменными глыбами рухнул вниз. Крика его никто не услышал в грохоте покатившимся следом за ним. Стирая все на своем пути камни прогрохотали по пологому склону, образовавшему выход из подземной пещеры.
Испуганные лошади рвали поводья и остатки сотни не сразу увидели, как по образовавшейся осыпи поднимаются люди. Радостно гукающий человек, шедший впереди поднял руку и с него, заливая близлежащую степь огнем, срывались косматые клубки пламени….
Глава 15
Глава 16
— Ну вот и все.
Пыль еще плавала в воздухе, но это было все, что осталось от мертвого воинства. Он разогнал ее ладонью. Плечо ныло от усталости, но он не чувствовал боли. Она тонула в предощущении победы.
— Теперь — за княжной!
Один за другим его люди нырнули в пещеру. Воздух зазвенел от их устрашающих криков. В ответ оттуда заблеял одинокий голос дурака. Чернак засмеялся. Можно было снова начинать разговаривать. На это раз язычник, если его не убили, должен стать сговорчивее.
Но разговора не получилось. Чернак увидел коридор из конца в конец и торчащие из него глыбы. Свет, резанувший его по глазам, шел из пещеры. Воздух там вспыхнул, и в коридор вынесло волну горячего воздуха. Что-то там произошло. Чернак не знал что именно, но его опыта хватило, что бы понять — дело плохо. У него хватило ума не лезть туда самому. Он сделал шаг назад и споткнулся. Вовремя. По коридору прокатился клубок пламени. Он ударился о каменный зубец в конце коридора, раскрошил его в мелкие камни и обрушил вниз. Вслед за волной тепла по спине прокатилась волна холода Не вставая с колен и чихая от пыли он помчался к выходу, обдирая кожу о камни. Сейчас им владела единственная мысль — выбраться наружу. Он слышал топот за спиной и не решался обернуться. Ощущение жара и холода толкали его вперед, подальше от страха смерти. Веревки ждали его там же, где они их оставили. Он ухватился за них и заорал.
— Поднимай!
Дневной свет близился, но он понял, что опоздал. Он еще не не успел добраться до свода, как какая-то сила словно невидимым пальцем поддела изнутри край отверстия и потащила в сторону, растягивая степь словно кусок холстины. Камни треснули. Пахнуло толченой пылью, и Чернак размахивая руками, вместе с каменными глыбами рухнул вниз. Крика его никто не услышал в грохоте покатившимся следом за ним. Стирая все на своем пути камни прогрохотали по пологому склону, образовавшему выход из подземной пещеры.
Испуганные лошади рвали поводья и остатки сотни не сразу увидели, как по образовавшейся осыпи поднимаются люди. Радостно гукающий человек, шедший впереди поднял руку и с него, заливая близлежащую степь огнем, срывались косматые клубки пламени….
Глава 15
— Что тут было? — спросил Гаврила так и не встав с земли.
Избор неопределенно пожал плечами. Внятно объяснить, что тут было, он не мог. Тогда Гаврила сел на корточки. Скрытый камнями он не видел, во что превратилась степь вокруг них. Голова его не поворачивалась, и он сидел сам неподвижный как камень.
— Наши-то все целы?
— Кроме тебя да дурака — все.
Гаврила попробовал повернуть голову и не смог.
— А с ним-то что?
Избор задумался, не зная как объяснить товарищу то, что произошло, и чем стал Гы. Потом махнул рукой.
— Оклемаешься — сам поймешь. Вроде волшебника он теперь у нас. Все чудеса за пазухой держит.
— Да? — не удивился Гаврила. Больше чем чужие чудеса его интересовала собственная голова. Он потрогал себя, коснулся затылка.
— А со мной что было?
— Под камень попал — покривил душой Избор, но потом не выдержал и признался.
— Это я тебя, камнем-то.
Гаврила нахмурился.
— За что это? Чем это я тебе не угодил?
— Убить меня хотел.
Он поднялся в замешательстве. Хотел расспросить что и как, но лицо у него вытянулось, и он плотнее запахнулся в кафтан..
— Кто это там?
Избор уже знал, о чем тот спрашивает, но все-таки повернулся. Рядом с Гы топтался скелет. С мечом и щитом в руках он выглядел не страшно, а как-то деловито. Явно на своем месте. Избор вдруг понял, что их компания снова стала больше.
— Светлые Боги! — подумал он — Кто-то нам ворожит! Дурак и скелет. Отличная пара!
Скелет, похоже, и сам не знал зачем вылез из пещеры, но неведомая сила, поднявшая его из праха тащила его дальше… Взгляд Избора остановился на его ступне, сквозь которую как аллегория торжества жизни, торчала зелененькая травка.
— Шкелет. Добрый.
Не отводя от него глаз, Гаврила потрогал голову, потом посмотрел на обгорелые останки людей и конские туши. Лицо его вытянулось еще больше.
— Тут, вроде, было что-то интересное — наконец сказал он и посмотрел на Избора ожидая подтверждения. Тот поднял бровь. В голове молнией пронеслись картины того что только что было внизу — поднимающиеся из темноты кости, чьи-то кишки, провалившиеся сквозь ребра, труп остроголового, словно грязным придорожным снегом запорошенный осколками костей и его отрубленную руку сжатую безглазым и беззубым черепом.
— Ну не так что б уж очень.
Солнце падало вниз и тащило за собой день. До темноты еще оставалось время. Исин смотрел на него и ждал команды — собираться, или наоборот — разводить костер, искать воду и готовиться к ночи… У его ног лежала бесчувственная княжна.
Остроголовые были уже не опасны — страх Гы перед ними был так велик, что он уничтожил всех, кого заметил. Им еще повезло, что, то ли по глупости, то ли еще другой причине они не прятались, а сами лезли на рожон. Уже потом, поняв чем может закончиться состязание в силе с магом, они попытались разбежаться, но ровная как щит степь была плохим укрытием от гнева новоявленного волшебника. Почти наверняка кто-то остался жив, но опасности они уже не представляли. Они были не просто разбиты. Они были разбиты вдребезги и напуганы. Избор выбрал камень повыше и стоя на нем осмотрелся. Степь перед ними была изуродована огромными черными ямами, еще испускавшими из себя едкий бело-серый дым.
Над ухом Избора что-то свистнуло. Это была не стрела. Это был Гаврила. Он последовал примеру товарища и тоже поднялся наверх.
— Это что тут у вас было?
— Я же говорю. В двух словах не скажешь, а разговаривать — времени нет. Того и гляди остроголовые вернуться…
Избор кривил душой. Тот, кто остался жив, никогда не осмелился бы вернуться сюда, но все-таки лучше было бы тут не задерживаться.
— Пошли лошадей ловить. Каждому по две.
Гаврила чувствующий себя не совсем уверенно спросил, ткнув пальцем в Гы и скелет.
— Что и этим то же по две?
— А чем они хуже нас? Может, даже и лучше некоторых… А дураку так и вообще три лошади полагаются. Его же рук дело…
Свежий ветер и солнечный свет привел княжну в себя быстрее любого лекаря. Исин приподнял ее и девушка уселась, жмурясь на солнце. Под спиной у нее был плащ хазарина, рядом — фляга с вином. Избор долгим глотком приложился к фляге, вытер губы.
— Что, княжна, тяжело?
Княжна не ответила. Она молча вертела головй, словно проверяла цела-ли голова.
— Это тебе не у родного батюшки в палатах сидеть — посмеиваясь сказал Избор слушая, как похрустывают нежные косточки в девичьей шее… Избор став серьезным сказал.
— Если силы есть — собирайся. Нечего нам тут рассиживаться. На коне усидишь?
Глаза ее расширились, лицо побелело, словно кровь под кожей превратилась в молоко. Избор обернулся, хотя мог бы не оборачиваться — Гы пах так, что спутать его было нельзя нискем.
— Я с ним никуда не поеду!
В голосе княжны слышалолсь не оскорбленное достоинство, а страх. Обыкновенный женский страх перд силой выходяшей далеко за пределы понимания. Избор ее понимал. Это в сказках хорошо иметь своего волшебника — мудрого, доброго, всесильного… Который и от беды спасет и что-то хорошее посоветует, а тут… Дурак — он и есть дурак. Его как не поворачивай — добра не жди, да в добавок со своей силой он становился многажды опасней. Только вот делать было нечего. Теперь решали не они, а дурак.
— Не поедешь с ним, значит? А с этим поедешь?
Он кивнул ей за спину.
На фоне заходящего солнца скелет выглядел не белым, а совсем черным. Он замер, словно понимал, что его рассматривают. Княжна вздрогнула, пискнула тиъхонечко, как мышка и упала без чувств. Добрый Шкелет наклонился над ней, словно вглядывался, но избор отодвинул его.
— Ты ей глаза не мозоль. Иди пока к папаше, а там посмотрим. Глядишь еще и тебя в сотники выбирут.
Лошади, привыкшие к людям и чувствуя опасность ночной степи, постепенно стали собираться вокруг них. Животным досталось меньше чем людям, но и там выбирать особенно было не из чего. Собрав семерых лошадей Избор и Исин с большим почтением и осторожностью усадили на смирного конька Гы. Доброго Шкелета подсаживать не пришлось. Лихо лязгнув костями он сам вскочил в седло и пристроился рядом с родителем.
Избор негромко, но так что бы слышали все, сказал.
— Что тут случилось и как — не знаю. Да и не нашего это ума дело. Главное — дурачок наш теперь может всех нас и все эти горы заодно в порошок стереть, а потом, походя, этим песком Царьград засыпать. Так что вы с ним поосторожнее. Всем понятно?
Он посмотрел каждому в глаза и дождался кивка.
— Может быть лучше оставить их? — спросил сразу за всех Гаврила кивая на сладкую парочку — Это ведь как лесной пожар с собой возить. Может, согреет, а может и сожжет. А Шкелет тот вообще, может быть, по ночам кровь сосет…
— Хорошо сказал, только не подумал. «Прогнать лесной пожар» — Избор поднял брови. Покачал головой — Не думаю, что получится. Наше счастье, если он сам захочет уехать, ну а нет… Злить его, главное, не стоит. Себе дороже обойдется. Хорошо если в лягушачьей шкурке придется век доживать, а то ведь он, наверное, и в дерево сможет, и камень … А что Шкелет… Разберемся. Ежели что — осиной попотчуем.
Он тронул коня, направляя путь своего маленького отряда в сторону леса.
За деревья они въехали, когда солнце уже упало за край земли. Лес вокруг постепенно слипался в неощутимую стену. Только что прозрачный еще лес сплетал на пути ветки, завешивая промежутки темным, беззвездным небом. В темноте они проехали еще поприща три, и Избор спрыгнул с лошади.
— Ночуем. Исин, быстро костер. И за дураком присматривайте.
Добрый Шкелет как-то по тихому уже вошел в компанию. От него больше никто не шарахался. Избор попробовал заговорить с ним, надеясь, что тот как-то сможет ответить, но тот остался безмолвным. Он понимал, что от него хотят, но говорить не мог.
— По крайней мере с советами лезть не будет — утешился Избор, сожалея все же о том, что не может поговорить с мертвецом.
Костер вспыхнул, разогнав ночь. День измотал людей. Первой не выдержала княжна. Она уснула еще не доев кусок мяса. Гаврила, традиционно сидя спиной к огню умудрился подхватить его и вложил назад в руку. Он не удержала его, и Исин уложил ее на расстеленный в стороне плащ. Гы сонно моргал, переводя глаза с одного на другого, а потом уполз поближе к княжне. Избор увидел, как хазарин хотел, было остановить его, а потом передумал. Скелет улегся рядом с дураком, словно хотел своим дырявым телом заслонить его от ветра.
Около костра стало тихо. Все расселись так, что бы свет костра не слепил глаз, а Гаврила, верный своим привычкам повернулся спиной к огню. Тихонько потрескивали ветки, сопела княжна. Гаврила потрогал рукой опухоль на затылке, поморщился.
— Эвон ты меня как шибанул. Не пожалел, значит… Не по христиански так-то…
— Я же тебе говорил, что по-христиански не умею.
Гаврила попытался кивнуть, словно он и не сомневался в этом, но у него ничего не получилось.
— Все вы язычники такие. Нет у вас уважения к человеку. Вам человека что по голове трахнуть, что в жертву идолу принести — раз плюнуть. Нет. — Он погрозил пальцем заранее отметая всякие сомнения из голов слушающих его язычников — Не зря наша вера, христианская самая милосердная….Наш Бог всех любит.
— По тебе видно, как тебя твой Бог любит. Не он ли сунул мне в руку камень?
— Пути Господни неисповедимы. Может быть и он….-необидчиво согласился Гаврила.
— Старое вино лучше нового. Старые Боги лучше новых.
— Новый день лучше старого — возразил Гаврила — Новое солнце всегда теплее греет.
Он нахмурился, но не рассердился. Он видел в Изборе не врага новой веры, а неразумного ребенка, которому можно было бы все объяснить. Не сразу, не сейчас, но…
— Что же ты на новую веру так сердит? Чем она тебе не угодила?
— Сердит? — удивился Гаврила — Да я ничего о ней и не знаю…Новая, новая… Мне и со старой хорошо!
Гаврила сорвал с сухого стебля перезимовавшего в поле метелку с семенами. Подбросил их на руке.
— Ты воин, ну да деревенскую жизнь должен знать. Вот зерно в землю бросишь, так оно землю пробьет, камень расколет, а к солнцу пробьется. А почему?
— Почему?
— А потому, что сила в нем! И вера наша христианская самая правильная! Тут ведь все как в жизни — кто сильнее, тот и сверху. Старая вера камень, а новая сквозь нее прорастет, к солнцу потянется. Вот увидишь, все так и будет. Наш бог всех любит.
Избор ткнул пальцем в Гы.
— Что, и дурака то же?
— И дурака и тебя… Всех нас. Где бы мы все были, если б не дурак? Растет Русь. Растет. Вырастает из старых одежек. И уже новые потребны. Придут новые Боги.
— Наши отцы и деды с Перуном жили и детям завещали. — Упрямо повторил Избор.
— Так ведь мы не дети малые — возразил Гаврила — Повзрослели — поумнели. Придется самим выбирать, что лучше. Не гоже все время в детской рубашонке бегать.
Гавриле было хорошо. Он чувствовал себя большим и мудрым и не важно, что говорил о не своими словами. Слова были чужие, но Исина заключенная в них была его Истиной. Он понимал то, о чем говорил и верил в это.
— А я думаю не в людях дело. Просто одни Боги по земле ходят. А другие, кто поумнее, на месте сидят — сказал вдруг Исин. Ни Избор, ни Гаврила его в спор не звали. Но хазарин посчитал, что и он должен сказать свое слово. Гаврила смотрел на него с удивлением, как на заговорившего таракана.
— Вот ваши боги все по земле шастают — туда, сюда, туда-сюда… А наши как сидели на месте, так и сидят. Нечего им в других местах делать. Кто за чужим ходит, тот своего не досчитается.
— Как же, как же… Вон к вам иудейский Бог забрел, да и стался. Потесниться пришлось вашим-то Богам.
Исин покачал головой. Ехидная язвительность Гаврилы не произвела на хазарина никакого впечатления.
— Не знаю. Я иудейского Бога не видел. Во дворце кагана он может быть и есть, но я во дворец не ходок. А наши люди с нами остались.
— А какой твой Бог? — спросил Гаврила, готовый защищать Христа от кого угодно — Ты же вроде иудей?
— Нет. А Богов у нас много — гордо сказал Исин — Есть Боги неба, ветра, рощ и дорог…
— Боги дорог? — встрепенулся Гаврила. Он увидел в его словах возможность посрамить одного язычника в глазах другого и ехидно сказал:
— Плохо иметь много Богов. Неразбериха получается…А вот если дороги пересекаются, что тогда?
Он с улыбкой посмотрел на Избора, приглашая посмеяться над простодушным хазарином., но тот в своей простоте даже не заметил ловушки.
— Много Богов — это хорошо. У нас для таких случаев есть Бог перекрестков.
Избор захохотал, а Гаврила довольно кисло улыбнулся.
— Ну главный-то Бог есть?
— Есть. Тенгри хан зовут. Сильный Бог. Бог земли и неба!
Костер, вспыхнув, озарил восторженное лицо хазарина. Оно было точно таким же, как и у Гаврилы, когда он говорил о Христе. Ощутив это, Избор сразу потерял интерес к спору. Каждый гнул свое.
— Да все одно.. — махнул рукой он — Что не говори, каждый не Богу — себе служит.
Гаврила и Исин переглянулись.
— Я служу княжне — сказал хазарин — И нужно будет — умру за нее.
— И Богу служим и человеку… И земле своей — сказал Гаврила.
Ночь висела над ними немым свидетелем. Избору стало неуютно от этих слов, словно он почувствовал себя меньше, чем были двое его собеседников и сказал.
— А я человек независимый. Я в наших Богов верю, а служу себе.
Гаврила помялся, но желание самому поставить точку в разговоре дернуло его за язык.
— Тогда мы действительно разные. Ты — наемник. Я — человек.
Избор закинув руки за голову, смотрел в небо. Облака неслись, словно вспугнутые птицы, заставляя звезды подмигивать человеку. Беспокойство разбудившее его не прошло вместе со сном, а осталось в душе словно боль от пореза. В голове у него не было никаких мыслей. Он не думал ни о чем и не хотел ничего. Просто лежал на спине, впуская в себя правду огромного неба. Постепенно его тоска стала чем-то, о чем можно было думать. Он еще не мог выразить ее словом, но мысли в голове складывались в ощущение страха.
Потемки в его душе стали ночью. Теперь перед небом и звездами он мог признаться себе, что это был страх. Не обыкновенный — тот страх был привычной частью его жизни, а глубокий как омут и черный как ночь в пещере ужас. Он был так велик, что Избор даже не испытывал стыда — стыд утонул в нем весь, без остатка и без надежды когда-либо выплыть на поверхность.
Избор заставил себя повернуть голову. Добрый Шкелет, как напоминание о том, что произошло в пещере, сидел между Гы и княжной. Избора передернуло. Сквозь грудную клетку, сквозь белые кости, торчали ветки куста. Было так тихо, словно все вокруг тоже замерло от ужаса. Душа Избора сбилась в комочек и забилась около горла. Ужас пеленал его, но в нем росло убеждение, что прямо сейчас, сию же минуту он получит облегчение и узнает что нужно делать.
— Зачем мне это? — подумал он, и не смог ответить себе. — Золото, власть… Стоит ли оно того, что бы так терзать душу?
Он посмотрел на княжну. В темноте она показалась ему старой и страшной. Да. Исин был прав. Все это из-за нее.
Со стороны это конечно выглядело забавным — княжна, дурак, в одночасье ставший волшебником, скелет… Он попробовал смехом прогнать страх не смог. Холод, ползущий откуда-то изнутри, сковал губы. Смешно… Но только со стороны и издали… Оставаться среди них было глупостью и Избор понимал, что расплачиваться за эту глупость придется ему самому.
В ночи треснула ветка, и вспугнутая мысль перескочила на другое. Он представил себе Пинск. Нет не город, а дорогу к нему и страх всколыхнулся в нем с новой силой.
Ему показалось, что на груди его устроилась большая серая жаба. Холод ее тела леденил внутренности, сжимал сердце.
— Хватит — подумал он — Довольно.
И ему стало легче. Выход у него был. Нужно было просто бросить все и уйти.
Он поднялся, суетливо двигая руками. С каждым движением ему становилось все легче и легче, словно Ужас оттого, что он двигался, крошился и ссыпался куда-то в глубину.
— Да. Уйти — стучала в голове кровь.
— Уйти — всхлипывали легкие, втягивая в себя воздух.
— Уйти — ныло отбитое в пещере плечо.
Он сам не заметил, как очутился на краю поляны. Костер плескался среди травы, манил его к себе огненными пальцами. Избор покачал головой.
— Уйти!
Он не чувствовал как сделал первые шаги прочь от поляны. Движение несло в себе облегчение. Без оружия в руках и мешка за плечами он шел в темноту с улыбкой. Она не была врагом, темнота. Там был покой и безопасность. Ветви расступались перед ним. Он не помнил, сколько прошагал и не чувствовал времени. Ноги сами вели его вперед и он не помнил о них, пока вновь не почувствовал душевную тягомотину. Избор увидел огонь и повернул туда. Через двадцать шагов ноги вывели его к костру, у которого лежал скелет. Рядом с ним лежали все остальные. Избор в недоумении потоптался на месте, но в этот момент мутный вал ужаса снова поднялся в нем и словно сухой лист погнал его прочь от костра. И все повторилось. В третий раз он вышел к костру мокрый от росы. Небо на востоке уже светлело, обещая погожий день. Что-то неодолимое заставляло его уходить от костра, и что-то неумолимое возвращало его назад.
Добрый Шкелет по-прежнему висел на кустах, словно христианский святой на кресте, а рядом с костром сидел Гаврила. Ужас последний раз попытался овладеть его телом, но Гаврила окликнул его и прогнал морок.
— Что? — переспросил Избор, возвращаясь в этот мир.
— Молодец, ты, говорю — сказал Гаврила — Здорово ты нас охранял…
— Охранял? — Избор не понял, о чем говорит Гаврила.
— Ну да. Я как не проснусь — ты все кругами ходишь, кустами трещишь. Вот. Даже цветов набрал!
Глаза у него были веселые, выспавшиеся. Он снял с плеча Избора кувшинку.
— Княжне? Ну да верно. Она цветы любит…
Избор внимательно смотрел на цветок. Откуда тот взялся? Тряхнул головой. Гаврила понизил голос и покосился на Исина.
— И правильно. Я этому хазарину не доверяю. Какой из него караульщик? Раз свое царство проспал — чужого не укараулишь.
Избор молчал. Ему нечего было сказать. Гаврила остановился.
— Ты чего?
Избор не ответил. Ночного ужаса в душе уже не было, и он сам не знал чего это он.
Избор неопределенно пожал плечами. Внятно объяснить, что тут было, он не мог. Тогда Гаврила сел на корточки. Скрытый камнями он не видел, во что превратилась степь вокруг них. Голова его не поворачивалась, и он сидел сам неподвижный как камень.
— Наши-то все целы?
— Кроме тебя да дурака — все.
Гаврила попробовал повернуть голову и не смог.
— А с ним-то что?
Избор задумался, не зная как объяснить товарищу то, что произошло, и чем стал Гы. Потом махнул рукой.
— Оклемаешься — сам поймешь. Вроде волшебника он теперь у нас. Все чудеса за пазухой держит.
— Да? — не удивился Гаврила. Больше чем чужие чудеса его интересовала собственная голова. Он потрогал себя, коснулся затылка.
— А со мной что было?
— Под камень попал — покривил душой Избор, но потом не выдержал и признался.
— Это я тебя, камнем-то.
Гаврила нахмурился.
— За что это? Чем это я тебе не угодил?
— Убить меня хотел.
Он поднялся в замешательстве. Хотел расспросить что и как, но лицо у него вытянулось, и он плотнее запахнулся в кафтан..
— Кто это там?
Избор уже знал, о чем тот спрашивает, но все-таки повернулся. Рядом с Гы топтался скелет. С мечом и щитом в руках он выглядел не страшно, а как-то деловито. Явно на своем месте. Избор вдруг понял, что их компания снова стала больше.
— Светлые Боги! — подумал он — Кто-то нам ворожит! Дурак и скелет. Отличная пара!
Скелет, похоже, и сам не знал зачем вылез из пещеры, но неведомая сила, поднявшая его из праха тащила его дальше… Взгляд Избора остановился на его ступне, сквозь которую как аллегория торжества жизни, торчала зелененькая травка.
— Шкелет. Добрый.
Не отводя от него глаз, Гаврила потрогал голову, потом посмотрел на обгорелые останки людей и конские туши. Лицо его вытянулось еще больше.
— Тут, вроде, было что-то интересное — наконец сказал он и посмотрел на Избора ожидая подтверждения. Тот поднял бровь. В голове молнией пронеслись картины того что только что было внизу — поднимающиеся из темноты кости, чьи-то кишки, провалившиеся сквозь ребра, труп остроголового, словно грязным придорожным снегом запорошенный осколками костей и его отрубленную руку сжатую безглазым и беззубым черепом.
— Ну не так что б уж очень.
Солнце падало вниз и тащило за собой день. До темноты еще оставалось время. Исин смотрел на него и ждал команды — собираться, или наоборот — разводить костер, искать воду и готовиться к ночи… У его ног лежала бесчувственная княжна.
Остроголовые были уже не опасны — страх Гы перед ними был так велик, что он уничтожил всех, кого заметил. Им еще повезло, что, то ли по глупости, то ли еще другой причине они не прятались, а сами лезли на рожон. Уже потом, поняв чем может закончиться состязание в силе с магом, они попытались разбежаться, но ровная как щит степь была плохим укрытием от гнева новоявленного волшебника. Почти наверняка кто-то остался жив, но опасности они уже не представляли. Они были не просто разбиты. Они были разбиты вдребезги и напуганы. Избор выбрал камень повыше и стоя на нем осмотрелся. Степь перед ними была изуродована огромными черными ямами, еще испускавшими из себя едкий бело-серый дым.
Над ухом Избора что-то свистнуло. Это была не стрела. Это был Гаврила. Он последовал примеру товарища и тоже поднялся наверх.
— Это что тут у вас было?
— Я же говорю. В двух словах не скажешь, а разговаривать — времени нет. Того и гляди остроголовые вернуться…
Избор кривил душой. Тот, кто остался жив, никогда не осмелился бы вернуться сюда, но все-таки лучше было бы тут не задерживаться.
— Пошли лошадей ловить. Каждому по две.
Гаврила чувствующий себя не совсем уверенно спросил, ткнув пальцем в Гы и скелет.
— Что и этим то же по две?
— А чем они хуже нас? Может, даже и лучше некоторых… А дураку так и вообще три лошади полагаются. Его же рук дело…
Свежий ветер и солнечный свет привел княжну в себя быстрее любого лекаря. Исин приподнял ее и девушка уселась, жмурясь на солнце. Под спиной у нее был плащ хазарина, рядом — фляга с вином. Избор долгим глотком приложился к фляге, вытер губы.
— Что, княжна, тяжело?
Княжна не ответила. Она молча вертела головй, словно проверяла цела-ли голова.
— Это тебе не у родного батюшки в палатах сидеть — посмеиваясь сказал Избор слушая, как похрустывают нежные косточки в девичьей шее… Избор став серьезным сказал.
— Если силы есть — собирайся. Нечего нам тут рассиживаться. На коне усидишь?
Глаза ее расширились, лицо побелело, словно кровь под кожей превратилась в молоко. Избор обернулся, хотя мог бы не оборачиваться — Гы пах так, что спутать его было нельзя нискем.
— Я с ним никуда не поеду!
В голосе княжны слышалолсь не оскорбленное достоинство, а страх. Обыкновенный женский страх перд силой выходяшей далеко за пределы понимания. Избор ее понимал. Это в сказках хорошо иметь своего волшебника — мудрого, доброго, всесильного… Который и от беды спасет и что-то хорошее посоветует, а тут… Дурак — он и есть дурак. Его как не поворачивай — добра не жди, да в добавок со своей силой он становился многажды опасней. Только вот делать было нечего. Теперь решали не они, а дурак.
— Не поедешь с ним, значит? А с этим поедешь?
Он кивнул ей за спину.
На фоне заходящего солнца скелет выглядел не белым, а совсем черным. Он замер, словно понимал, что его рассматривают. Княжна вздрогнула, пискнула тиъхонечко, как мышка и упала без чувств. Добрый Шкелет наклонился над ней, словно вглядывался, но избор отодвинул его.
— Ты ей глаза не мозоль. Иди пока к папаше, а там посмотрим. Глядишь еще и тебя в сотники выбирут.
Лошади, привыкшие к людям и чувствуя опасность ночной степи, постепенно стали собираться вокруг них. Животным досталось меньше чем людям, но и там выбирать особенно было не из чего. Собрав семерых лошадей Избор и Исин с большим почтением и осторожностью усадили на смирного конька Гы. Доброго Шкелета подсаживать не пришлось. Лихо лязгнув костями он сам вскочил в седло и пристроился рядом с родителем.
Избор негромко, но так что бы слышали все, сказал.
— Что тут случилось и как — не знаю. Да и не нашего это ума дело. Главное — дурачок наш теперь может всех нас и все эти горы заодно в порошок стереть, а потом, походя, этим песком Царьград засыпать. Так что вы с ним поосторожнее. Всем понятно?
Он посмотрел каждому в глаза и дождался кивка.
— Может быть лучше оставить их? — спросил сразу за всех Гаврила кивая на сладкую парочку — Это ведь как лесной пожар с собой возить. Может, согреет, а может и сожжет. А Шкелет тот вообще, может быть, по ночам кровь сосет…
— Хорошо сказал, только не подумал. «Прогнать лесной пожар» — Избор поднял брови. Покачал головой — Не думаю, что получится. Наше счастье, если он сам захочет уехать, ну а нет… Злить его, главное, не стоит. Себе дороже обойдется. Хорошо если в лягушачьей шкурке придется век доживать, а то ведь он, наверное, и в дерево сможет, и камень … А что Шкелет… Разберемся. Ежели что — осиной попотчуем.
Он тронул коня, направляя путь своего маленького отряда в сторону леса.
За деревья они въехали, когда солнце уже упало за край земли. Лес вокруг постепенно слипался в неощутимую стену. Только что прозрачный еще лес сплетал на пути ветки, завешивая промежутки темным, беззвездным небом. В темноте они проехали еще поприща три, и Избор спрыгнул с лошади.
— Ночуем. Исин, быстро костер. И за дураком присматривайте.
Добрый Шкелет как-то по тихому уже вошел в компанию. От него больше никто не шарахался. Избор попробовал заговорить с ним, надеясь, что тот как-то сможет ответить, но тот остался безмолвным. Он понимал, что от него хотят, но говорить не мог.
— По крайней мере с советами лезть не будет — утешился Избор, сожалея все же о том, что не может поговорить с мертвецом.
Костер вспыхнул, разогнав ночь. День измотал людей. Первой не выдержала княжна. Она уснула еще не доев кусок мяса. Гаврила, традиционно сидя спиной к огню умудрился подхватить его и вложил назад в руку. Он не удержала его, и Исин уложил ее на расстеленный в стороне плащ. Гы сонно моргал, переводя глаза с одного на другого, а потом уполз поближе к княжне. Избор увидел, как хазарин хотел, было остановить его, а потом передумал. Скелет улегся рядом с дураком, словно хотел своим дырявым телом заслонить его от ветра.
Около костра стало тихо. Все расселись так, что бы свет костра не слепил глаз, а Гаврила, верный своим привычкам повернулся спиной к огню. Тихонько потрескивали ветки, сопела княжна. Гаврила потрогал рукой опухоль на затылке, поморщился.
— Эвон ты меня как шибанул. Не пожалел, значит… Не по христиански так-то…
— Я же тебе говорил, что по-христиански не умею.
Гаврила попытался кивнуть, словно он и не сомневался в этом, но у него ничего не получилось.
— Все вы язычники такие. Нет у вас уважения к человеку. Вам человека что по голове трахнуть, что в жертву идолу принести — раз плюнуть. Нет. — Он погрозил пальцем заранее отметая всякие сомнения из голов слушающих его язычников — Не зря наша вера, христианская самая милосердная….Наш Бог всех любит.
— По тебе видно, как тебя твой Бог любит. Не он ли сунул мне в руку камень?
— Пути Господни неисповедимы. Может быть и он….-необидчиво согласился Гаврила.
— Старое вино лучше нового. Старые Боги лучше новых.
— Новый день лучше старого — возразил Гаврила — Новое солнце всегда теплее греет.
Он нахмурился, но не рассердился. Он видел в Изборе не врага новой веры, а неразумного ребенка, которому можно было бы все объяснить. Не сразу, не сейчас, но…
— Что же ты на новую веру так сердит? Чем она тебе не угодила?
— Сердит? — удивился Гаврила — Да я ничего о ней и не знаю…Новая, новая… Мне и со старой хорошо!
Гаврила сорвал с сухого стебля перезимовавшего в поле метелку с семенами. Подбросил их на руке.
— Ты воин, ну да деревенскую жизнь должен знать. Вот зерно в землю бросишь, так оно землю пробьет, камень расколет, а к солнцу пробьется. А почему?
— Почему?
— А потому, что сила в нем! И вера наша христианская самая правильная! Тут ведь все как в жизни — кто сильнее, тот и сверху. Старая вера камень, а новая сквозь нее прорастет, к солнцу потянется. Вот увидишь, все так и будет. Наш бог всех любит.
Избор ткнул пальцем в Гы.
— Что, и дурака то же?
— И дурака и тебя… Всех нас. Где бы мы все были, если б не дурак? Растет Русь. Растет. Вырастает из старых одежек. И уже новые потребны. Придут новые Боги.
— Наши отцы и деды с Перуном жили и детям завещали. — Упрямо повторил Избор.
— Так ведь мы не дети малые — возразил Гаврила — Повзрослели — поумнели. Придется самим выбирать, что лучше. Не гоже все время в детской рубашонке бегать.
Гавриле было хорошо. Он чувствовал себя большим и мудрым и не важно, что говорил о не своими словами. Слова были чужие, но Исина заключенная в них была его Истиной. Он понимал то, о чем говорил и верил в это.
— А я думаю не в людях дело. Просто одни Боги по земле ходят. А другие, кто поумнее, на месте сидят — сказал вдруг Исин. Ни Избор, ни Гаврила его в спор не звали. Но хазарин посчитал, что и он должен сказать свое слово. Гаврила смотрел на него с удивлением, как на заговорившего таракана.
— Вот ваши боги все по земле шастают — туда, сюда, туда-сюда… А наши как сидели на месте, так и сидят. Нечего им в других местах делать. Кто за чужим ходит, тот своего не досчитается.
— Как же, как же… Вон к вам иудейский Бог забрел, да и стался. Потесниться пришлось вашим-то Богам.
Исин покачал головой. Ехидная язвительность Гаврилы не произвела на хазарина никакого впечатления.
— Не знаю. Я иудейского Бога не видел. Во дворце кагана он может быть и есть, но я во дворец не ходок. А наши люди с нами остались.
— А какой твой Бог? — спросил Гаврила, готовый защищать Христа от кого угодно — Ты же вроде иудей?
— Нет. А Богов у нас много — гордо сказал Исин — Есть Боги неба, ветра, рощ и дорог…
— Боги дорог? — встрепенулся Гаврила. Он увидел в его словах возможность посрамить одного язычника в глазах другого и ехидно сказал:
— Плохо иметь много Богов. Неразбериха получается…А вот если дороги пересекаются, что тогда?
Он с улыбкой посмотрел на Избора, приглашая посмеяться над простодушным хазарином., но тот в своей простоте даже не заметил ловушки.
— Много Богов — это хорошо. У нас для таких случаев есть Бог перекрестков.
Избор захохотал, а Гаврила довольно кисло улыбнулся.
— Ну главный-то Бог есть?
— Есть. Тенгри хан зовут. Сильный Бог. Бог земли и неба!
Костер, вспыхнув, озарил восторженное лицо хазарина. Оно было точно таким же, как и у Гаврилы, когда он говорил о Христе. Ощутив это, Избор сразу потерял интерес к спору. Каждый гнул свое.
— Да все одно.. — махнул рукой он — Что не говори, каждый не Богу — себе служит.
Гаврила и Исин переглянулись.
— Я служу княжне — сказал хазарин — И нужно будет — умру за нее.
— И Богу служим и человеку… И земле своей — сказал Гаврила.
Ночь висела над ними немым свидетелем. Избору стало неуютно от этих слов, словно он почувствовал себя меньше, чем были двое его собеседников и сказал.
— А я человек независимый. Я в наших Богов верю, а служу себе.
Гаврила помялся, но желание самому поставить точку в разговоре дернуло его за язык.
— Тогда мы действительно разные. Ты — наемник. Я — человек.
Избор закинув руки за голову, смотрел в небо. Облака неслись, словно вспугнутые птицы, заставляя звезды подмигивать человеку. Беспокойство разбудившее его не прошло вместе со сном, а осталось в душе словно боль от пореза. В голове у него не было никаких мыслей. Он не думал ни о чем и не хотел ничего. Просто лежал на спине, впуская в себя правду огромного неба. Постепенно его тоска стала чем-то, о чем можно было думать. Он еще не мог выразить ее словом, но мысли в голове складывались в ощущение страха.
Потемки в его душе стали ночью. Теперь перед небом и звездами он мог признаться себе, что это был страх. Не обыкновенный — тот страх был привычной частью его жизни, а глубокий как омут и черный как ночь в пещере ужас. Он был так велик, что Избор даже не испытывал стыда — стыд утонул в нем весь, без остатка и без надежды когда-либо выплыть на поверхность.
Избор заставил себя повернуть голову. Добрый Шкелет, как напоминание о том, что произошло в пещере, сидел между Гы и княжной. Избора передернуло. Сквозь грудную клетку, сквозь белые кости, торчали ветки куста. Было так тихо, словно все вокруг тоже замерло от ужаса. Душа Избора сбилась в комочек и забилась около горла. Ужас пеленал его, но в нем росло убеждение, что прямо сейчас, сию же минуту он получит облегчение и узнает что нужно делать.
— Зачем мне это? — подумал он, и не смог ответить себе. — Золото, власть… Стоит ли оно того, что бы так терзать душу?
Он посмотрел на княжну. В темноте она показалась ему старой и страшной. Да. Исин был прав. Все это из-за нее.
Со стороны это конечно выглядело забавным — княжна, дурак, в одночасье ставший волшебником, скелет… Он попробовал смехом прогнать страх не смог. Холод, ползущий откуда-то изнутри, сковал губы. Смешно… Но только со стороны и издали… Оставаться среди них было глупостью и Избор понимал, что расплачиваться за эту глупость придется ему самому.
В ночи треснула ветка, и вспугнутая мысль перескочила на другое. Он представил себе Пинск. Нет не город, а дорогу к нему и страх всколыхнулся в нем с новой силой.
Ему показалось, что на груди его устроилась большая серая жаба. Холод ее тела леденил внутренности, сжимал сердце.
— Хватит — подумал он — Довольно.
И ему стало легче. Выход у него был. Нужно было просто бросить все и уйти.
Он поднялся, суетливо двигая руками. С каждым движением ему становилось все легче и легче, словно Ужас оттого, что он двигался, крошился и ссыпался куда-то в глубину.
— Да. Уйти — стучала в голове кровь.
— Уйти — всхлипывали легкие, втягивая в себя воздух.
— Уйти — ныло отбитое в пещере плечо.
Он сам не заметил, как очутился на краю поляны. Костер плескался среди травы, манил его к себе огненными пальцами. Избор покачал головой.
— Уйти!
Он не чувствовал как сделал первые шаги прочь от поляны. Движение несло в себе облегчение. Без оружия в руках и мешка за плечами он шел в темноту с улыбкой. Она не была врагом, темнота. Там был покой и безопасность. Ветви расступались перед ним. Он не помнил, сколько прошагал и не чувствовал времени. Ноги сами вели его вперед и он не помнил о них, пока вновь не почувствовал душевную тягомотину. Избор увидел огонь и повернул туда. Через двадцать шагов ноги вывели его к костру, у которого лежал скелет. Рядом с ним лежали все остальные. Избор в недоумении потоптался на месте, но в этот момент мутный вал ужаса снова поднялся в нем и словно сухой лист погнал его прочь от костра. И все повторилось. В третий раз он вышел к костру мокрый от росы. Небо на востоке уже светлело, обещая погожий день. Что-то неодолимое заставляло его уходить от костра, и что-то неумолимое возвращало его назад.
Добрый Шкелет по-прежнему висел на кустах, словно христианский святой на кресте, а рядом с костром сидел Гаврила. Ужас последний раз попытался овладеть его телом, но Гаврила окликнул его и прогнал морок.
— Что? — переспросил Избор, возвращаясь в этот мир.
— Молодец, ты, говорю — сказал Гаврила — Здорово ты нас охранял…
— Охранял? — Избор не понял, о чем говорит Гаврила.
— Ну да. Я как не проснусь — ты все кругами ходишь, кустами трещишь. Вот. Даже цветов набрал!
Глаза у него были веселые, выспавшиеся. Он снял с плеча Избора кувшинку.
— Княжне? Ну да верно. Она цветы любит…
Избор внимательно смотрел на цветок. Откуда тот взялся? Тряхнул головой. Гаврила понизил голос и покосился на Исина.
— И правильно. Я этому хазарину не доверяю. Какой из него караульщик? Раз свое царство проспал — чужого не укараулишь.
Избор молчал. Ему нечего было сказать. Гаврила остановился.
— Ты чего?
Избор не ответил. Ночного ужаса в душе уже не было, и он сам не знал чего это он.
Глава 16
Боярин вошел не сразу. Он остановился в дверях, словно взвешивал стоит ли заходить дальше. Глаза его обежали комнату и остановились на бароне. Тот не поднялся на встречу, остался на месте, перед шкатулкой. Сняв шапку боярин подошел к столу. Он смотрел неприветливо, но спокойно и с достоинством. Барон уже знал, что этого взгляда хватило, что бы обнаружить телохранителей. Не спрося разрешения сел, но сел так, что барон оказался между ним и одним из них.
— Рад видеть тебя, Береслан. Все толстеешь?
Береслан взял с блюда виноградину. Толстые неуклюжие пальцы сдавили ягоду, брызнули соком.
— Знак — спокойно потребовал он.
— Неужели тебе мало того, что я назвал твое имя? — удивился барон. — Хочешь, скажу какой формы шрам у тебя на спине? И где ты его получил?
Глаза Береслана удивленно выпучились.
— А кому это интересно? Или ты думаешь, что я не знаю своего имени? — он хрипло рассмеялся и ухватил с подноса еще ягоду. Виноград был крупный. Такого в Киеве еще не было. Одного этого хватало что бы признать в купце посланца Рима, куда его круглый год привозили византийские купцы, но боярину этого было мало.
— А что касается шрамов… Об этом знает треть всех мужчин Киева и половина женщин. Бог бережет только береженого.
— Какой Бог? — с искренним любопытством спросил Йонас Пашкрелве. Недоверчивость боярина внушала уважение — Христианский?
— Любой — хладнокровно парировал боярин — Знак.
Барон с удовлетворенной усмешкой открыл ларец и достал хитрым образом согнутый гвоздь.
Он покачал им перед носом боярина.
— Подходит?
Боярин уцепился взглядом за него, протянул руку. Но барон отдернул свою.
— Знак! — потребовал он.
Береслан мельком глянул на портьеры, за которыми стояли телохранители барона. Недовольство мелькнуло на его лице, но он был достаточно здравомыслящим что б понимать, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Он распахнул полу шубы и показал ветхую заплатку.
— Подходит?
Барон просто сел и толкнул шкатулку к боярину.
Боярин не открывая ее спросил.
— Что там?
— То чего ты ждешь. Золото, как и было обещано.
Боярин равнодушно отодвинул шкатулку в сторону.
— Хорошо. Золото всегда кстати. Теперь объяснения. Что нужно сделать?
— Все просто. Надо найти одну женщину.
— Неужели совет занялся сводничеством? — язвительно спросил боярин — Бабу им искать.
Барон, словно и не слышал, продолжил.
— Надо найти Ирину. Дочь Черниговского князя.
Боярин не переменил позы. Лавка под ним не скрипнула, но барон почувствовал, что тот насторожился. Глаза боярина сузились. Барон видел по ним как тот что-то рассчитывает, перебирает варианты. Это имя он слышал не впервые.
— Я ведь ее знаю — сказал он — Насколько я слышал она отправлена отцом к хазарскому кагану?
— Тем легче будет сделать дело — откликнулся барон. Боярин помолчал и рассеянно заметил.
— Как странно, что она понадобилась сразу всем. И Императрице, и Кагану… Неужели этому хазарину не хватило наложниц и ему срочно понадобилась еще одна? Где, кстати, сейчас, этот мерзавец, у Булгар?
Об Императрице боярин деликатно промолчал, но вопрос подразумевался.
— Что же. Это ему можно узнать. От него в этом деле будет больше пользы, чем от этого головореза Чернака. — подумал Йонас Пашкрелве. — Этот может не только головы срезать.
А вслух со странной улыбкой сказал.
— Вот как вы о нем… А ведь в сущности каган очень несчастный человек. Ни народа, ни царства… Ему не помогло даже то, что он ведет свой род от легендарного Тогармы.
Бреслан смотрел на барона без тени понимания в глазах.
— Похоже, общаясь с язычниками вы подзабыли священное писание. Тогарма — сын Яфета, один из сыновей Ноя. — пояснил барон — Но это не спасло род от несчастий. Его отца разгромил Святослав и Великая Хазария, о которой знали во всем мире, исчезла с лица земли. А ведь было государство, было… Лет двести назад одна из дочерей хазарского кагана даже стала Византийской императрицей. Но кто теперь помнит о былом величии? У него нет сил что бы склеить разбитое и вернуть отобранное, но он верит в то, что эта сила есть у Бога!
Барон нарочито грустно посмотрел на боярина, приглашая его присоединиться к его горю, но тот только махнул рукой.
— Он плохой правитель, если не надеясь на себя только ждет помощи с неба. Мы тут о нем уже забыли. Мирская слава проходит быстро…
— А кто утверждает обратное? — пожал плечами барон — Важно другое. Он верит в то, что Бог поможет ему.
— Мог бы обратиться к родне — язвительно сказал боярин — Царьград он тут рядом.
— Рад видеть тебя, Береслан. Все толстеешь?
Береслан взял с блюда виноградину. Толстые неуклюжие пальцы сдавили ягоду, брызнули соком.
— Знак — спокойно потребовал он.
— Неужели тебе мало того, что я назвал твое имя? — удивился барон. — Хочешь, скажу какой формы шрам у тебя на спине? И где ты его получил?
Глаза Береслана удивленно выпучились.
— А кому это интересно? Или ты думаешь, что я не знаю своего имени? — он хрипло рассмеялся и ухватил с подноса еще ягоду. Виноград был крупный. Такого в Киеве еще не было. Одного этого хватало что бы признать в купце посланца Рима, куда его круглый год привозили византийские купцы, но боярину этого было мало.
— А что касается шрамов… Об этом знает треть всех мужчин Киева и половина женщин. Бог бережет только береженого.
— Какой Бог? — с искренним любопытством спросил Йонас Пашкрелве. Недоверчивость боярина внушала уважение — Христианский?
— Любой — хладнокровно парировал боярин — Знак.
Барон с удовлетворенной усмешкой открыл ларец и достал хитрым образом согнутый гвоздь.
Он покачал им перед носом боярина.
— Подходит?
Боярин уцепился взглядом за него, протянул руку. Но барон отдернул свою.
— Знак! — потребовал он.
Береслан мельком глянул на портьеры, за которыми стояли телохранители барона. Недовольство мелькнуло на его лице, но он был достаточно здравомыслящим что б понимать, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Он распахнул полу шубы и показал ветхую заплатку.
— Подходит?
Барон просто сел и толкнул шкатулку к боярину.
Боярин не открывая ее спросил.
— Что там?
— То чего ты ждешь. Золото, как и было обещано.
Боярин равнодушно отодвинул шкатулку в сторону.
— Хорошо. Золото всегда кстати. Теперь объяснения. Что нужно сделать?
— Все просто. Надо найти одну женщину.
— Неужели совет занялся сводничеством? — язвительно спросил боярин — Бабу им искать.
Барон, словно и не слышал, продолжил.
— Надо найти Ирину. Дочь Черниговского князя.
Боярин не переменил позы. Лавка под ним не скрипнула, но барон почувствовал, что тот насторожился. Глаза боярина сузились. Барон видел по ним как тот что-то рассчитывает, перебирает варианты. Это имя он слышал не впервые.
— Я ведь ее знаю — сказал он — Насколько я слышал она отправлена отцом к хазарскому кагану?
— Тем легче будет сделать дело — откликнулся барон. Боярин помолчал и рассеянно заметил.
— Как странно, что она понадобилась сразу всем. И Императрице, и Кагану… Неужели этому хазарину не хватило наложниц и ему срочно понадобилась еще одна? Где, кстати, сейчас, этот мерзавец, у Булгар?
Об Императрице боярин деликатно промолчал, но вопрос подразумевался.
— Что же. Это ему можно узнать. От него в этом деле будет больше пользы, чем от этого головореза Чернака. — подумал Йонас Пашкрелве. — Этот может не только головы срезать.
А вслух со странной улыбкой сказал.
— Вот как вы о нем… А ведь в сущности каган очень несчастный человек. Ни народа, ни царства… Ему не помогло даже то, что он ведет свой род от легендарного Тогармы.
Бреслан смотрел на барона без тени понимания в глазах.
— Похоже, общаясь с язычниками вы подзабыли священное писание. Тогарма — сын Яфета, один из сыновей Ноя. — пояснил барон — Но это не спасло род от несчастий. Его отца разгромил Святослав и Великая Хазария, о которой знали во всем мире, исчезла с лица земли. А ведь было государство, было… Лет двести назад одна из дочерей хазарского кагана даже стала Византийской императрицей. Но кто теперь помнит о былом величии? У него нет сил что бы склеить разбитое и вернуть отобранное, но он верит в то, что эта сила есть у Бога!
Барон нарочито грустно посмотрел на боярина, приглашая его присоединиться к его горю, но тот только махнул рукой.
— Он плохой правитель, если не надеясь на себя только ждет помощи с неба. Мы тут о нем уже забыли. Мирская слава проходит быстро…
— А кто утверждает обратное? — пожал плечами барон — Важно другое. Он верит в то, что Бог поможет ему.
— Мог бы обратиться к родне — язвительно сказал боярин — Царьград он тут рядом.