Страница:
Дон Хуан Чакон.
Написав письмо, он сложил его, запечатал своей печатью с изображением волка и лилий – славным гербом своих предков, отдал гонцу и, снабдив последнего всем необходимым для пути, отослал его в Гранаду. По прибытии в Гранаду гонец немедленно отдал письмо Мусе, а Муса тотчас же поспешил в Альгамбру и вручил его королеве. Поговорив о разных вещах с госпожой своего сердца Селимой и с королевой, он расстался с ними. Как только Муса вышел из башни Комарес, королева распечатала письмо и прочитала его вслух Селиме и пленнице Эсперансе. Невозможно описать радость, охватившую их по прочтении письма. Королева просила их сохранить все в тайне, как о том просил ее и дон Хуан. Они это ей обещали, И все втроем стали дожидаться дня битвы.
К тому времени уже вся Гранада узнала, что рыцари Абенсеррахи перешли в христианство, а вместе с ними и добрый Абенамар, могучий Саррасин и Редуан. Это немало встревожило Молодого короля. Он немедленно распорядился взять в королевскую казну все их имущество, а их самих всенародно объявить изменниками, как ему посоветовали сделать Сегри и Гомелы. На все эти меры роды Алабесов, Альдорадинов, Гасулов, Венегов и всех, держащих их сторону, ничем не ответили, не желая вновь пробуждать междоусобицу, а кроме того и потому, что были уверены в скором восстановлении Абенсеррахов в своих правах и владениях.
И они стали ожидать своего урочного часа, на чем мы их оставим и расскажем про губернатора Картахены, дон Хуана Чакона.
Дон Хуан, отослав обратно гонца королевы, погрузился в раздумье, размышляя о предстоящем деле. Он выбирал, к кому из рыцарей обратиться, кого можно было безопасно повести с собою в бой против четырех мавританских рыцарей, обвинителей королевы-султанши. Наконец он решил один предпринять этот подвиг и никому про него не сообщать. Он смело мог на это решиться, потому что – надлежит вам знать – дон Хуан Чакон был смел духом, крепок телом, обладал огромной силой и выносливостью. Ему случилось раз одним ударом меча отрубить начисто голову быку. Так решился он один против четырех выступить на бой за королеву. Но однажды ему случилось беседовать с другими рыцарями большой знатности и доблести. Одним из них был дон Мануэль Понсе де Леон, герцог Аркос, потомок королей Херики и властителей дома Вилья-Гарсиа, отпрысков французского королевского дома де Леон; за их славные подвиги короли Арагона пожаловали им в гербы арагонскую, цвета крови, решетку на золотом поле, а рядом с ней, на белом поле, находился свирепый лев – их собственный древний герб, наследованный ими от предка Гектора Троянского, как про то рассказывают французские хроника. Вторым рыцарем был дон Алонсо де Агилар, великодушный сердцем, смелый, большой любитель сражений против мавров; последняя склонность в конце концов привела его к геройской смерти от руки мавров, как мы о том расскажем дальше. Третьим рыцарем был дон Диэго Фернандес де Кордова, муж добродетельный и храбрый, неизменный участник выступлений против мавров, друг солдат и военного люда, защитник слабых и обиженных. Он часто говаривал, что хорошего солдата он ценит больше, чем людей своего рыцарского сословия, и что – смело можно утверждать – солдат стоит короля и заслуживает вкушать трапезу за одним столом с королем.
Так вот, как было уже сказано, эти четыре славных рыцаря – алькайд Лос-Донселес дон Диэго де Кордова, дон Алонсо де Агилар, дон Мануэль Понсе де Леон и дон Хуан Чакон [84], губернатор Картахены, беседовали между собой на разные темы, касающиеся Гранадского королевства. Между прочим, коснулись они и безвинной смерти Абенсеррахов, ее причин, заточения прекрасной султанши, гранадской королевы, и безрассудств ее мужа, Молодого короля, поставившего ее оправдание в зависимость от исхода боя четырех рыцарей. Про все это очень было хорошо известно при дворе короля Фернандо. И, продолжая беседу, дон Мануэль Понсе де Леон сказал:
– Если бы было дозволено, то я очень охотно выступил бы первым рыцарем из четырех, защищающих дело королевы.
– А я вторым, – сказал тогда дон Алонсо де Агилар, – ибо, даю слово рыцаря, меня трогают злоключения королевы; ведь она женщина, в трудно приходится ей в этом деле.
На что доблестный алькайд Лос-Донселес откликнулся словами:
– Я очень был бы рад выступить третьим из них: делая доброе дело, ничего не теряешь, но много выигрываешь, особенно же в деле столь важном, как с гранадской королевой; оказав ей помощь, стяжаешь себе честь и выполнишь долг рыцаря, предписываемый рыцарским законом.
– Я хотел бы узнать, – сказал тогда дон Хуан Чакон, – почему считается.недозволенным выступить в этом случае за королеву? Я имею в виду слова сеньора дона Мануэля Понсе де Леон, сказавшего, что если это было бы дозволено, он первый поднялся бы на защиту султанши.
– Тому препятствуют две причины, – отвечал дон Мануэль Понсе де Леон, – во-первых, султанша – мавританка, а наш закон не позволяет ничем и ни в чем помогать маврам. Во-вторых, нельзя предпринять этого Дела, не получив дозволения короля дона Фернандо.
– Позволение – – не главное, – сказал славный алькайд Лос-Донселес. – Если король узнает в чем дело, он охотно даст позволение.
– Теперь я спрошу вас, – сказал дон Хуан Чакон: – если бы королева написала к кому-нибудь из ваших милостей, умоляя о защите, прося принять за нее бой и изъявляя желание принять христианство, – как бы тогда поступили ваши милости?
Тут все ответили, что они исполнили бы просьбу королевы, хотя бы им пришлось за нее умереть. Едва дон Хуан Чакон это услыхал, как весьма обрадованный, поднес руку к груди и достал письмо королевы со словами:
– Возьмите, сеньоры, прочитайте это письмо. Из него вы узнаете, что султанша доверяет свое дело в мои руки. Я сам не знаю почему – ведь при дворе короля дона Фернандо есть другие рыцари лучше меня. Но я не могу не выполнить моего рыцарского долга. И если случится, что не найдется других трех рыцарей, которые выступили бы вместе со мной, я готов один выступить в бой с четырьмя мавританскими рыцарями. И, полагаясь на всемогущего бога и на невинность королевы, верю, что одержу победу. Если же судьба будет мне враждебна, готов умереть за это дело; и поскольку причина моей смерти будет всем известна, я ничего не потеряю, а, напротив, покрою себя великой славой.
Три рыцаря, прочитав письмо прекрасной султанши, узнав из него о ее сильном желании перейти в христианство и увидев решимость наместника Картахены, сказали, что они очень охотно будут его сопровождать на этот подвиг. Затем они условились, поклявшись клятвой рыцарей, все держать в тайне и выехать, не испросив позволения короля и ничего ему не сообщая. Смелый и хитроумный воитель алькайд Лос-Донселес предложил всем одеться в турецкие одежды, чтобы в Гранаде, где столько христианских пленных, их никто бы не узнал. Все одобрили совет славного алькайда Лос-Донселес и решили исполнить его, и вслед за этим приготовили все необходимое для поездки, и сделали это в такой тайне, что даже не пожелали захватить с собой оруженосцев, чтобы не быть ими выданными. Сказавши у себя дома, что они уезжают на прогулку в горы, они однажды ночью выехали с большой поспешностью, ибо до дня битвы оставалось всего шесть дней. В попадавшиеся им на пути селения они не въезжали, а объезжали их на большом расстоянии. Когда им что-нибудь было нужно, они платили какому-нибудь поселянину за то, чтобы он им это принес. Так достигли они Долины Гранады за два дня до срока битвы и, въехав в Римский лес, про который вы уже слышали, отдыхали там в уединении целый день. Там же проспали они и ночь без всякого для себя вреда, так как стояло лето; большую часть ночи они провели, совещаясь о предстоящем бое. А когда настало радостное и сверкающее утро, они извлекли из своих дорожных мешков пышные и нарядные турецкие одежды, нарочно сшитые для такого случая, и стали собираться в Гранаду, расположенную всего-навсего в двух лигах пути отсюда. Пышные турецкие одеяния они надели поверх очень крепких лат. Вкусив имевшейся у них пищи, они сложили свои дорожные одежды в мешки и спрятали их в густых зарослях терновника, где никто, кроме их самих, не смог бы эти мешки найти. Затем они вскочили на своих добрых и легких коней, выехали в открытую Долину, сделав некоторые отметки, по которым смогли бы на обратном пути разыскать свои мешки. И так держали они путь на Гранаду, очень уверенные благодаря турецкой одежде, что всякий, кто их увидит, обязательно примет за турок. Кроме того, дон Хуан Чакон очень хорошо знал турецкий язык, а арабский еще лучше; точно так же дон Мануэль, дон Алонсо и алькайд Лос-Донселес вполне свободно владели арабским и многими другими языками, как, например, латинским, французским, итальянским и кантабрийским, которые они изучили с большой тщательностью [85]. Так следовали четыре славных рыцаря в Гранаду и, пересекая Долину, выехали на королевскую дорогу Лохи, на которой заметили мавританского всадника, изо всех сил гнавшего своего коня. Мавр показался им по виду своему очень знатным. На нем была зеленая марлота из очень ценной парчи с многочисленными прошивками золотом, перья на его шлеме – зеленые, белые и синие, на его красивой белой адарге была нарисована птица феникс среди языков пламени, а вокруг шел девиз: «Второго подобного не найти».Его конь был вороной. Оружие нарядного мавра состояло из длинного копья с наконечником из великолепной дамасской стали, а на нем стяг зеленого и красного цветов. Всякий, кто бы ни взглянул на него, испытывал при этом большое удовольствие. Четыре славных рыцаря, видя его мчащимся с такой быстротой и плененные его видом, стали дожидаться его посреди дороги. Поравнявшись с ними, нарядный мавр очень вежливо приветствовал их по-арабски, и добрый алькайд Лос-Донселес ответил на его привет на том же самом языке, поскольку хорошо его знал. Отважный мавр, поздоровавшись с рыцарями, начал их рассматривать, восхищенный их пышным и смелым видом. Движением узды он остановил поспешный бег своего коня, хотя дорожная спешка и серьезность ожидавших его дел, точно удары шпор, гнали его дальше. Но желание узнать, кто были эти рыцари, удержало его. Итак, остановившись, он сказал им:
– Хотя меня и торопят важные дела, господа рыцари, я останавливаюсь, чтобы узнать, кто вы. А потому умоляю вас удовлетворить мог желание, если то будет вам угодно. Желание мое весьма велико; вы ничего не потеряете, отвечая мне, ибо рыцари, столь прекрасные и в столь необычных одеяниях, являются в наши края с Ливийского моря, чтобы вести переговоры с королем Гранады или же продавать обильные и прекрасные товары. Но вы являетесь не только в нарядах, но с оружием и в латах, которые я угадываю под вашей одеждой. Потому мне очень хотелось бы знать, кто вы такие и откуда. Даю слово благородного мавра, вы мне кажетесь настолько хорошими, что я не желал бы ни на одну пядь отдалиться от вас, а потому, чтобы мое желание не осталось бесплодным, исполните мою настойчивую просьбу.
Дон Хуан Чакон, дабы дать ему понять, что они принадлежат к турецкому народу, ответил ему по-турецки, что они из Константинополя. Но приветливый мавр не понял его и сказал:
– Я не знаю этого языка. Скажите мне на арабском, ведь вы умеете на нем говорить, раз ответили мне на мое приветствие.
Тогда славный алькайд Лос-Донселес сказал ему по-арабски:
– Мы из Константинополя, янычары по происхождению; нас четыреста человек охраняет Мостаган, получая за это жалование от Великого султана. И так как мы слышали, будто в христианских землях есть много храбрых рыцарей, искусных в оружии, в особенности же на этих границах, мы явились испытать свои силы и мужество: так ли они велики, как у христианских рыцарей? Для этого мы сели на пятиадцативесельную галеру, мы четверо и ее команда, и пристали к берегу недалеко от Сьерра-Невады, видимой отсюда, и высадились в местности по названию Адра, – если не ошибаюсь, таким именем нам ее назвали наши матросы. Захватив все необходимое, мы отправились вдоль берега, достигли селения Аль-муньекар, а оттуда явились в Гранаду, но не вступаем в нее, чтобы прежде насладиться видом этой прекрасной Долины, по моему мнению, самой прекрасной в мире. Мы ездили по ней в течение двух дней, думая встретить каких-нибудь христиан, против которых мы смогли бы попытать свои силы; но не встретили никого, за исключением вас, благородный рыцарь. Теперь мы направляемся в Гранаду, где посетим ее короля, а затем вернемся туда, где нас дожидается наша галера. Вот, господин рыцарь, кто мы такие и какова цель нашего путешествия. И раз мы удовлетворили ваше желание, будет справедливо, если вы удовлетворите наше, назван себя, ибо, глядя на вас, мы испытываем не менее сильное желание узнать, кто вы такой.
– Я с удовольствием отвечу на ваш вопрос, – сказал смелый мавр. – Но раз мы все направляемся в Гранаду, поспешим, чтобы приехать пораньше, а по дороге я расскажу вам про себя и про дела, творящиеся в Гранаде.
– Так едемте! – сказал дон Алонсо де Агилар.
И все пятеро помчались в Гранаду, а отважный Гасул – ибо им был мавр, о котором шла речь, – начал рассказывать:
– Узнайте, сеньоры рыцари, что меня зовут Магома Гасул, я уроженец Гранады и возвращаюсь из Санлукара, где находится нечто самое для меня дорогое в этой жизни: прекрасная дама по имени Линдараха, из рода славных рыцарей Абенсеррахов. Она вынуждена была покинуть Гранаду, потому что гранадский король изгнал Абенсеррахов, обезглавив перед этим тридцать шесть из них, цвет гранадского рыцарства. Потому госпожа моего сердца была принуждена отправиться в Санлукар к своему дяде, брату ее отца. Я сопровождал ее в путешествии и прожил некоторое время в Санлукаре, где вел счастливую жизнь, наслаждаясь созерцанием моей любимой. Там я узнал, что Абенсеррахи, оставшиеся в живых, после того как король не позволил им взять на себя защиту королевы и оружием отразить возведенные на них обвинения, ушли к королю дону Фернандо и приняли христианство; кроме того, я узнал про большие народные волнения и гражданскую войну в Гранаде, про заточение султанши-королевы в темницу и про предстоящее решение ее дела путем боя рыцарей – обвинителей и защитников: четверо против четверых. И поскольку я, как и все мои сородичи, держу сторону королевы, я решил отправиться в Гранаду И выступить одним из. четырех ее защитников. Сегодня последний день предоставленного ей срока, и потому я так спешу, чтобы поспеть вовремя. Итак, рыцари, поспешим, покуда еще не поздно. Вот мой ответ на ваш вопрос.
– Воистину, сеньор рыцарь, – воскликнул тогда дон Мануэль Понсе де Леон, – вы удивили нас! И я даю слово рыцаря, что если бы королеве было угодно назначить своими защитниками нас четверых, мы совершили бы все, что в наших силах, вплоть до отдачи собственных жизнен.
– Да будет угодно аллаху, чтобы так оно и случилось, – ответил Гасул, – я верю в вашу доблесть и верю, что вы вышли бы победителями из битвы. Но я со своей стороны даю слово благородного мавра, что употреблю все средства в мире, чтобы одержать победу, и не настолько мало я значу в Гранаде, чтобы не добиться ее. Хотя мне пришлось слышать, будто королева хочет доверить свою защиту не маврам, а христианам.
– Если это действительно так, – сказал дон Мануэль, – мы не мавры, но турки по рождению, янычары и сыновья христиан, и слова мои – сущая правда.
– Неплохо сказано, – ответил храбрый Гасул, – в таком случае возможно, что королева, вас изберет и назначит для защиты своего дела.
– Оставим этот разговор, – сказал дон Хуан Чакон, – в Гранаде будет видно. Нам бы весьма хотелось узнать, сеньор Гасул, какие из христианских рыцарей, обретающихся близко от границ этого королевства, пользуются наибольшей славой?
– Сеньор! – отвечал Гасул, – христианские рыцари, увенчавшие себя наибольшей славой и чаще других совершающие набеги в нашу Долину, суть: магистр ордена Калатравы, дон Мануэль Понсе де Леон – храбрый и доблестный рыцарь, а еще дон Алонсо де Агилар и Диэго Фернандес де Кордова, алькайд Лос-Донселес. Все они отменные и славные рыцари. Кроме них есть еще много других, как, например, некий Портокарреро дон Хуан Чакон, наместник Картахены, и еще множество знатных сеньоров, служащих королю дону Фернандо, и слишком долго их всех перечислять.
– Мы были бы счастливы встретиться с этими рыцарями в битве, – сказал дон Алонсо де Агилар.
– Ну, так скажу вам, – ответил Гасул, – встретив кого-нибудь из них, особенно из тех, кого я перечислил, вы обязательно подумаете, что встретились с самим могучим Марсом. Если вы пробудете в Гранаде подольше, я вам расскажу про подвиги, совершенные этими рыцарями в нашей Долине, и они приведут вас в восхищение.
– Мы с удовольствием про них послушаем, чтобы привезти в нашу землю заслуживающие рассказа вещи, – ответил дон Мануэль.
Так беседуя между собой, пятеро рыцарей во всю скорость мчались в Гранаду, до которой уже оставалось не более пол-лиги пути. На этом мы их пока оставим и расскажем о событиях, происходивших в ту пору в Гранаде.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Написав письмо, он сложил его, запечатал своей печатью с изображением волка и лилий – славным гербом своих предков, отдал гонцу и, снабдив последнего всем необходимым для пути, отослал его в Гранаду. По прибытии в Гранаду гонец немедленно отдал письмо Мусе, а Муса тотчас же поспешил в Альгамбру и вручил его королеве. Поговорив о разных вещах с госпожой своего сердца Селимой и с королевой, он расстался с ними. Как только Муса вышел из башни Комарес, королева распечатала письмо и прочитала его вслух Селиме и пленнице Эсперансе. Невозможно описать радость, охватившую их по прочтении письма. Королева просила их сохранить все в тайне, как о том просил ее и дон Хуан. Они это ей обещали, И все втроем стали дожидаться дня битвы.
К тому времени уже вся Гранада узнала, что рыцари Абенсеррахи перешли в христианство, а вместе с ними и добрый Абенамар, могучий Саррасин и Редуан. Это немало встревожило Молодого короля. Он немедленно распорядился взять в королевскую казну все их имущество, а их самих всенародно объявить изменниками, как ему посоветовали сделать Сегри и Гомелы. На все эти меры роды Алабесов, Альдорадинов, Гасулов, Венегов и всех, держащих их сторону, ничем не ответили, не желая вновь пробуждать междоусобицу, а кроме того и потому, что были уверены в скором восстановлении Абенсеррахов в своих правах и владениях.
И они стали ожидать своего урочного часа, на чем мы их оставим и расскажем про губернатора Картахены, дон Хуана Чакона.
Дон Хуан, отослав обратно гонца королевы, погрузился в раздумье, размышляя о предстоящем деле. Он выбирал, к кому из рыцарей обратиться, кого можно было безопасно повести с собою в бой против четырех мавританских рыцарей, обвинителей королевы-султанши. Наконец он решил один предпринять этот подвиг и никому про него не сообщать. Он смело мог на это решиться, потому что – надлежит вам знать – дон Хуан Чакон был смел духом, крепок телом, обладал огромной силой и выносливостью. Ему случилось раз одним ударом меча отрубить начисто голову быку. Так решился он один против четырех выступить на бой за королеву. Но однажды ему случилось беседовать с другими рыцарями большой знатности и доблести. Одним из них был дон Мануэль Понсе де Леон, герцог Аркос, потомок королей Херики и властителей дома Вилья-Гарсиа, отпрысков французского королевского дома де Леон; за их славные подвиги короли Арагона пожаловали им в гербы арагонскую, цвета крови, решетку на золотом поле, а рядом с ней, на белом поле, находился свирепый лев – их собственный древний герб, наследованный ими от предка Гектора Троянского, как про то рассказывают французские хроника. Вторым рыцарем был дон Алонсо де Агилар, великодушный сердцем, смелый, большой любитель сражений против мавров; последняя склонность в конце концов привела его к геройской смерти от руки мавров, как мы о том расскажем дальше. Третьим рыцарем был дон Диэго Фернандес де Кордова, муж добродетельный и храбрый, неизменный участник выступлений против мавров, друг солдат и военного люда, защитник слабых и обиженных. Он часто говаривал, что хорошего солдата он ценит больше, чем людей своего рыцарского сословия, и что – смело можно утверждать – солдат стоит короля и заслуживает вкушать трапезу за одним столом с королем.
Так вот, как было уже сказано, эти четыре славных рыцаря – алькайд Лос-Донселес дон Диэго де Кордова, дон Алонсо де Агилар, дон Мануэль Понсе де Леон и дон Хуан Чакон [84], губернатор Картахены, беседовали между собой на разные темы, касающиеся Гранадского королевства. Между прочим, коснулись они и безвинной смерти Абенсеррахов, ее причин, заточения прекрасной султанши, гранадской королевы, и безрассудств ее мужа, Молодого короля, поставившего ее оправдание в зависимость от исхода боя четырех рыцарей. Про все это очень было хорошо известно при дворе короля Фернандо. И, продолжая беседу, дон Мануэль Понсе де Леон сказал:
– Если бы было дозволено, то я очень охотно выступил бы первым рыцарем из четырех, защищающих дело королевы.
– А я вторым, – сказал тогда дон Алонсо де Агилар, – ибо, даю слово рыцаря, меня трогают злоключения королевы; ведь она женщина, в трудно приходится ей в этом деле.
На что доблестный алькайд Лос-Донселес откликнулся словами:
– Я очень был бы рад выступить третьим из них: делая доброе дело, ничего не теряешь, но много выигрываешь, особенно же в деле столь важном, как с гранадской королевой; оказав ей помощь, стяжаешь себе честь и выполнишь долг рыцаря, предписываемый рыцарским законом.
– Я хотел бы узнать, – сказал тогда дон Хуан Чакон, – почему считается.недозволенным выступить в этом случае за королеву? Я имею в виду слова сеньора дона Мануэля Понсе де Леон, сказавшего, что если это было бы дозволено, он первый поднялся бы на защиту султанши.
– Тому препятствуют две причины, – отвечал дон Мануэль Понсе де Леон, – во-первых, султанша – мавританка, а наш закон не позволяет ничем и ни в чем помогать маврам. Во-вторых, нельзя предпринять этого Дела, не получив дозволения короля дона Фернандо.
– Позволение – – не главное, – сказал славный алькайд Лос-Донселес. – Если король узнает в чем дело, он охотно даст позволение.
– Теперь я спрошу вас, – сказал дон Хуан Чакон: – если бы королева написала к кому-нибудь из ваших милостей, умоляя о защите, прося принять за нее бой и изъявляя желание принять христианство, – как бы тогда поступили ваши милости?
Тут все ответили, что они исполнили бы просьбу королевы, хотя бы им пришлось за нее умереть. Едва дон Хуан Чакон это услыхал, как весьма обрадованный, поднес руку к груди и достал письмо королевы со словами:
– Возьмите, сеньоры, прочитайте это письмо. Из него вы узнаете, что султанша доверяет свое дело в мои руки. Я сам не знаю почему – ведь при дворе короля дона Фернандо есть другие рыцари лучше меня. Но я не могу не выполнить моего рыцарского долга. И если случится, что не найдется других трех рыцарей, которые выступили бы вместе со мной, я готов один выступить в бой с четырьмя мавританскими рыцарями. И, полагаясь на всемогущего бога и на невинность королевы, верю, что одержу победу. Если же судьба будет мне враждебна, готов умереть за это дело; и поскольку причина моей смерти будет всем известна, я ничего не потеряю, а, напротив, покрою себя великой славой.
Три рыцаря, прочитав письмо прекрасной султанши, узнав из него о ее сильном желании перейти в христианство и увидев решимость наместника Картахены, сказали, что они очень охотно будут его сопровождать на этот подвиг. Затем они условились, поклявшись клятвой рыцарей, все держать в тайне и выехать, не испросив позволения короля и ничего ему не сообщая. Смелый и хитроумный воитель алькайд Лос-Донселес предложил всем одеться в турецкие одежды, чтобы в Гранаде, где столько христианских пленных, их никто бы не узнал. Все одобрили совет славного алькайда Лос-Донселес и решили исполнить его, и вслед за этим приготовили все необходимое для поездки, и сделали это в такой тайне, что даже не пожелали захватить с собой оруженосцев, чтобы не быть ими выданными. Сказавши у себя дома, что они уезжают на прогулку в горы, они однажды ночью выехали с большой поспешностью, ибо до дня битвы оставалось всего шесть дней. В попадавшиеся им на пути селения они не въезжали, а объезжали их на большом расстоянии. Когда им что-нибудь было нужно, они платили какому-нибудь поселянину за то, чтобы он им это принес. Так достигли они Долины Гранады за два дня до срока битвы и, въехав в Римский лес, про который вы уже слышали, отдыхали там в уединении целый день. Там же проспали они и ночь без всякого для себя вреда, так как стояло лето; большую часть ночи они провели, совещаясь о предстоящем бое. А когда настало радостное и сверкающее утро, они извлекли из своих дорожных мешков пышные и нарядные турецкие одежды, нарочно сшитые для такого случая, и стали собираться в Гранаду, расположенную всего-навсего в двух лигах пути отсюда. Пышные турецкие одеяния они надели поверх очень крепких лат. Вкусив имевшейся у них пищи, они сложили свои дорожные одежды в мешки и спрятали их в густых зарослях терновника, где никто, кроме их самих, не смог бы эти мешки найти. Затем они вскочили на своих добрых и легких коней, выехали в открытую Долину, сделав некоторые отметки, по которым смогли бы на обратном пути разыскать свои мешки. И так держали они путь на Гранаду, очень уверенные благодаря турецкой одежде, что всякий, кто их увидит, обязательно примет за турок. Кроме того, дон Хуан Чакон очень хорошо знал турецкий язык, а арабский еще лучше; точно так же дон Мануэль, дон Алонсо и алькайд Лос-Донселес вполне свободно владели арабским и многими другими языками, как, например, латинским, французским, итальянским и кантабрийским, которые они изучили с большой тщательностью [85]. Так следовали четыре славных рыцаря в Гранаду и, пересекая Долину, выехали на королевскую дорогу Лохи, на которой заметили мавританского всадника, изо всех сил гнавшего своего коня. Мавр показался им по виду своему очень знатным. На нем была зеленая марлота из очень ценной парчи с многочисленными прошивками золотом, перья на его шлеме – зеленые, белые и синие, на его красивой белой адарге была нарисована птица феникс среди языков пламени, а вокруг шел девиз: «Второго подобного не найти».Его конь был вороной. Оружие нарядного мавра состояло из длинного копья с наконечником из великолепной дамасской стали, а на нем стяг зеленого и красного цветов. Всякий, кто бы ни взглянул на него, испытывал при этом большое удовольствие. Четыре славных рыцаря, видя его мчащимся с такой быстротой и плененные его видом, стали дожидаться его посреди дороги. Поравнявшись с ними, нарядный мавр очень вежливо приветствовал их по-арабски, и добрый алькайд Лос-Донселес ответил на его привет на том же самом языке, поскольку хорошо его знал. Отважный мавр, поздоровавшись с рыцарями, начал их рассматривать, восхищенный их пышным и смелым видом. Движением узды он остановил поспешный бег своего коня, хотя дорожная спешка и серьезность ожидавших его дел, точно удары шпор, гнали его дальше. Но желание узнать, кто были эти рыцари, удержало его. Итак, остановившись, он сказал им:
– Хотя меня и торопят важные дела, господа рыцари, я останавливаюсь, чтобы узнать, кто вы. А потому умоляю вас удовлетворить мог желание, если то будет вам угодно. Желание мое весьма велико; вы ничего не потеряете, отвечая мне, ибо рыцари, столь прекрасные и в столь необычных одеяниях, являются в наши края с Ливийского моря, чтобы вести переговоры с королем Гранады или же продавать обильные и прекрасные товары. Но вы являетесь не только в нарядах, но с оружием и в латах, которые я угадываю под вашей одеждой. Потому мне очень хотелось бы знать, кто вы такие и откуда. Даю слово благородного мавра, вы мне кажетесь настолько хорошими, что я не желал бы ни на одну пядь отдалиться от вас, а потому, чтобы мое желание не осталось бесплодным, исполните мою настойчивую просьбу.
Дон Хуан Чакон, дабы дать ему понять, что они принадлежат к турецкому народу, ответил ему по-турецки, что они из Константинополя. Но приветливый мавр не понял его и сказал:
– Я не знаю этого языка. Скажите мне на арабском, ведь вы умеете на нем говорить, раз ответили мне на мое приветствие.
Тогда славный алькайд Лос-Донселес сказал ему по-арабски:
– Мы из Константинополя, янычары по происхождению; нас четыреста человек охраняет Мостаган, получая за это жалование от Великого султана. И так как мы слышали, будто в христианских землях есть много храбрых рыцарей, искусных в оружии, в особенности же на этих границах, мы явились испытать свои силы и мужество: так ли они велики, как у христианских рыцарей? Для этого мы сели на пятиадцативесельную галеру, мы четверо и ее команда, и пристали к берегу недалеко от Сьерра-Невады, видимой отсюда, и высадились в местности по названию Адра, – если не ошибаюсь, таким именем нам ее назвали наши матросы. Захватив все необходимое, мы отправились вдоль берега, достигли селения Аль-муньекар, а оттуда явились в Гранаду, но не вступаем в нее, чтобы прежде насладиться видом этой прекрасной Долины, по моему мнению, самой прекрасной в мире. Мы ездили по ней в течение двух дней, думая встретить каких-нибудь христиан, против которых мы смогли бы попытать свои силы; но не встретили никого, за исключением вас, благородный рыцарь. Теперь мы направляемся в Гранаду, где посетим ее короля, а затем вернемся туда, где нас дожидается наша галера. Вот, господин рыцарь, кто мы такие и какова цель нашего путешествия. И раз мы удовлетворили ваше желание, будет справедливо, если вы удовлетворите наше, назван себя, ибо, глядя на вас, мы испытываем не менее сильное желание узнать, кто вы такой.
– Я с удовольствием отвечу на ваш вопрос, – сказал смелый мавр. – Но раз мы все направляемся в Гранаду, поспешим, чтобы приехать пораньше, а по дороге я расскажу вам про себя и про дела, творящиеся в Гранаде.
– Так едемте! – сказал дон Алонсо де Агилар.
И все пятеро помчались в Гранаду, а отважный Гасул – ибо им был мавр, о котором шла речь, – начал рассказывать:
– Узнайте, сеньоры рыцари, что меня зовут Магома Гасул, я уроженец Гранады и возвращаюсь из Санлукара, где находится нечто самое для меня дорогое в этой жизни: прекрасная дама по имени Линдараха, из рода славных рыцарей Абенсеррахов. Она вынуждена была покинуть Гранаду, потому что гранадский король изгнал Абенсеррахов, обезглавив перед этим тридцать шесть из них, цвет гранадского рыцарства. Потому госпожа моего сердца была принуждена отправиться в Санлукар к своему дяде, брату ее отца. Я сопровождал ее в путешествии и прожил некоторое время в Санлукаре, где вел счастливую жизнь, наслаждаясь созерцанием моей любимой. Там я узнал, что Абенсеррахи, оставшиеся в живых, после того как король не позволил им взять на себя защиту королевы и оружием отразить возведенные на них обвинения, ушли к королю дону Фернандо и приняли христианство; кроме того, я узнал про большие народные волнения и гражданскую войну в Гранаде, про заточение султанши-королевы в темницу и про предстоящее решение ее дела путем боя рыцарей – обвинителей и защитников: четверо против четверых. И поскольку я, как и все мои сородичи, держу сторону королевы, я решил отправиться в Гранаду И выступить одним из. четырех ее защитников. Сегодня последний день предоставленного ей срока, и потому я так спешу, чтобы поспеть вовремя. Итак, рыцари, поспешим, покуда еще не поздно. Вот мой ответ на ваш вопрос.
– Воистину, сеньор рыцарь, – воскликнул тогда дон Мануэль Понсе де Леон, – вы удивили нас! И я даю слово рыцаря, что если бы королеве было угодно назначить своими защитниками нас четверых, мы совершили бы все, что в наших силах, вплоть до отдачи собственных жизнен.
– Да будет угодно аллаху, чтобы так оно и случилось, – ответил Гасул, – я верю в вашу доблесть и верю, что вы вышли бы победителями из битвы. Но я со своей стороны даю слово благородного мавра, что употреблю все средства в мире, чтобы одержать победу, и не настолько мало я значу в Гранаде, чтобы не добиться ее. Хотя мне пришлось слышать, будто королева хочет доверить свою защиту не маврам, а христианам.
– Если это действительно так, – сказал дон Мануэль, – мы не мавры, но турки по рождению, янычары и сыновья христиан, и слова мои – сущая правда.
– Неплохо сказано, – ответил храбрый Гасул, – в таком случае возможно, что королева, вас изберет и назначит для защиты своего дела.
– Оставим этот разговор, – сказал дон Хуан Чакон, – в Гранаде будет видно. Нам бы весьма хотелось узнать, сеньор Гасул, какие из христианских рыцарей, обретающихся близко от границ этого королевства, пользуются наибольшей славой?
– Сеньор! – отвечал Гасул, – христианские рыцари, увенчавшие себя наибольшей славой и чаще других совершающие набеги в нашу Долину, суть: магистр ордена Калатравы, дон Мануэль Понсе де Леон – храбрый и доблестный рыцарь, а еще дон Алонсо де Агилар и Диэго Фернандес де Кордова, алькайд Лос-Донселес. Все они отменные и славные рыцари. Кроме них есть еще много других, как, например, некий Портокарреро дон Хуан Чакон, наместник Картахены, и еще множество знатных сеньоров, служащих королю дону Фернандо, и слишком долго их всех перечислять.
– Мы были бы счастливы встретиться с этими рыцарями в битве, – сказал дон Алонсо де Агилар.
– Ну, так скажу вам, – ответил Гасул, – встретив кого-нибудь из них, особенно из тех, кого я перечислил, вы обязательно подумаете, что встретились с самим могучим Марсом. Если вы пробудете в Гранаде подольше, я вам расскажу про подвиги, совершенные этими рыцарями в нашей Долине, и они приведут вас в восхищение.
– Мы с удовольствием про них послушаем, чтобы привезти в нашу землю заслуживающие рассказа вещи, – ответил дон Мануэль.
Так беседуя между собой, пятеро рыцарей во всю скорость мчались в Гранаду, до которой уже оставалось не более пол-лиги пути. На этом мы их пока оставим и расскажем о событиях, происходивших в ту пору в Гранаде.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В ней рассказывается про упорный бой, происшедший между восемью рыцарями из-за свободы королевы; и про то, как мавританские рыцари были убиты, а королева освобождена; и еще про другие события
В печали и смятении пребывала Гранада, ибо истекал уже срок, данный прекрасной султанше, в который она должна была выставить четырех рыцарей, готовых принять за нее бой. И поскольку близился к концу роковой день, большинство рыцарей настаивало на прекращении этого дела, раз королева не успела найти себе защитников. И потому самые знатные рыцари города упрашивали короля кончить его, помириться с королевой и не верить словам Сегри. Но сколько рыцари ни старались, они ничего не смогли добиться от короля, так как обвинители ни на шаг от него не отходили и уверяли его в истинности своей клеветы. И неизменным ответом короля оставалось: пусть королева постарается в течение остающихся часов найти себе защитника; если не найдет его, он велит ее сжечь. В этом решении король был непоколебим. По его приказу на площади Бибаррамбла уже соорудили помост для королевы и судей, которым предстояло вынести приговор. Одним из судей был, хотя и против воли брата, благородный Муса. А кроме благородного Мусы судьями были еще два славных рыцаря – Асарк и Альдорадин. Все трое судей были расположены в пользу королевы и готовы были благоприятствовать ей, в чем только возможно. Помост затянули черным сукном, и судьи, сопровождаемые цветом гранадского рыцарства, поднялись в Альгамбру, чтобы вывести оттуда прекрасную султаншу в город и возвести на помост. Это привело в возбуждение весь город, и многие граждане решились выступить, отбить королеву у стражи и возвратить ей свободу, и убить Молодого короля за жестокую обиду, ей причиненную. Так намеревались поступить все Альморади и Марины, а к ним еще присоединились Алабесы, Альдорадины, Гасулы и Венеги. Однако им посоветовали так не поступать, потому что, освободив королеву от опасности, они не восстановили бы ее чести, остающейся запятнанной и поруганной. И молва веками бы стала утверждать, что ее освободили силой, так как боялись доверить ее неправое дело решению боем, что было бы очень выгодно ее обвинителям, остающимся в своей неприкосновенной правоте и с подтвержденным обвинением. Вот поэтому они отказались от своего намерения и положились на бога, чтобы тот вывел королеву из тяжкого испытания свободной и с восстановленной честью. Когда судьи, в сопровождении многочисленного рыцарства, явились в Альгамбру, Старый король, Мулаасен, не пожелал их туда впустить, говоря, что незачем им уводить королеву, что он этого не допустит. Благородный Муса и другие рыцари возразили ему: для самой же королевы лучше подвергнуться суду, что приведет ее к освобождению и не только не убавит, но еще увеличит ее честь; если он не отдаст королевы, клеветники восторжествуют. Это и еще многое другое сказали они королю Мулаасену, уговаривая его позволить отвести королеву к месту судебного поединка. Король спросил, есть ли уже у королевы рыцари-защитники. Муса отвечал, что да и что если эти рыцари не явятся, он сам лично будет ее защищать. После этого король позволил им войти. Муса с двумя другими судьями вошел, а остальные рыцари остались ждать выхода королевы за воротами Альгамбры.
Муса застал прекрасную султаншу беседующей с Селимой и не испытывающей никакого страха перед тем, что ее ожидало, хотя она и очень хорошо знала, что в этот день истекал срок. Она твердо верила, что дон Хуан Чакон сдержит свое слово, а потому была спокойна и бесстрашна, как подобает быть невинному. Кроме того, она считала, что, даже если бы дон Хуан Чакон не явился и ей за отсутствием рыцарей-защитников пришлось бы умереть, – она, умирая христианкой, не умерла бы, но начала новую, вечную жизнь. Посему она оставалась самой спокойной женщиной на свете. Увидав же Мусу и его спутников, сразу поняла, зачем они пришли; на минуту смутилась, но затем с мужской твердостью сдержала себя, как смогла, чтобы не выказать никакого малодушия. Добрый Муса и двое других судей подошли к королеве, приветствовали ее с должным почтением, и затем Муса заговорил:
– Велика была забывчивость вашего величества, не избравшего и не назначившего рыцарей, которые бы вступили за вас в бой сегодня, в день истечения срока.
– Не огорчайтесь, сеньор Муса, – ответила королева, – не замедлят явиться рыцари, которые защитят меня. Уповаю на бога и на его девственную мать, что мне будет дано увидеть моих врагов сраженными и поверженными в прах. Потому пусть король поступает, как ему заблагорассудится; если же случится, что не придется мне увидеть поражения моих врагов, но самой лишиться королевства и жизни, то и тогда, невзирая на злодея-короля и моих ядовитых врагов, суждено мне жить и царить в ином царстве, лучше этого, где ожидает меня вечная жизнь.
Муса, удивленный словами королевы, ответил:
– Всякому благу, которое получит ваше высочество, мы все будем рады. Но сейчас необходимо, чтобы ваше высочество вступило в уже приблизившееся испытание, из коего ваша честь должна выйти чище и светлее, подобно тому, как золото, пройдя через огонь, становится прекраснее и ярче. Для этого мы явились сюда, чтобы отвести ваше высочество в город, где нынче золото вашей чести получит более высокую пробу. Если же у вашего высочества нет рыцарей-защитников, – я знаю, что найдется четверо, шестеро, тысяча, две тысячи рыцарей, готовых вас защитить, и я – первый из них. И узнайте, ваше высочество, что я – один из судей, а два моих спутника – остальные, и они сделают все, что бы я от них ни пожелал и им ни приказал. Поэтому покройтесь, ваше высочество, и идите с нами; у ворот дворца дожидаются вас и сеньору Селиму носилки.
– Мы пойдем охотно, – ответила королева, – но еще я хочу взять с собою мою прислужницу Эсперансу, которую очень люблю; я хочу, чтобы в этот день она сопровождала меня вместе с Селимой.
Сказавши эти слова, королева отправилась в свою опочивальню. Селима и Эсперанса за ней. Все три облеклись в черные одежды, так что один их вид, особенно королевы, уже возбуждал сострадание. Вернувшись из опочивальни, королева сказала Мусе:
– Сеньор Муса, вы окажете мне великую милость, если возьмете себе ключ от моих покоев и в случае моего осуждения на смерть и смерти отдадите все, там находящееся, моей рабыне Эсперансе и вернете ей свободу, которую я сама вернула бы ей за ее заслуги и верную мне службу.
Королева не сумела произнести этих слов, не пролив обильных слез. Сам Муса и другие судьи тоже не смогли сдержать и скрыть своих слез. И, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово, они взяли ее за руки и со слезами повели из королевского дворца к носилкам, для нее приготовленным, снаружи и внутри обтянутым черной материей. Королева, Селима и Эсперанса де Ита сели в носилки, шторы которых были опущены, и их понесли из Альгамбры. У ворот Альгамбры стояло много славных и высокородных рыцарей: тут были Алабесы и Гасулы, Альдорадины и Венеги, Альморади – родственники королевы, Марины и представители многих других семейств. Все они были одеты в траур, ибо все рыцарство скорбело и сострадало королеве. Но каждый из них под черными марлотами и альбурнусами [86]имел отличное оружие и крепкие доспехи. Все они решили покончить в этот день с Сегри, Гомелами и Масами, если бы то оказалось необходимым. И не сделали этого только для того, чтобы честь королевы не осталась невосстановленной и омраченной – иначе погибла бы в тот день Гранада. Сегри, Масы, Гомелы и все их сторонники догадывались об их намерениях и потому в этот день скрыли под своими марлотами и алькиселами [87]крепкие доспехи и оружие, чтобы силой защищать свое неправое дело и в случае нападения противников встретить их натиск в полной готовности. И никогда еще Гранада на протяжении всех своих смут, распрей и гражданских войн не была так близка к полной погибели и разрушению, как именно в тот день. Но господу было угодно, чтобы это дело закончилось без новых смут и гражданских междоусобии, как мы про то расскажем.
Муса застал прекрасную султаншу беседующей с Селимой и не испытывающей никакого страха перед тем, что ее ожидало, хотя она и очень хорошо знала, что в этот день истекал срок. Она твердо верила, что дон Хуан Чакон сдержит свое слово, а потому была спокойна и бесстрашна, как подобает быть невинному. Кроме того, она считала, что, даже если бы дон Хуан Чакон не явился и ей за отсутствием рыцарей-защитников пришлось бы умереть, – она, умирая христианкой, не умерла бы, но начала новую, вечную жизнь. Посему она оставалась самой спокойной женщиной на свете. Увидав же Мусу и его спутников, сразу поняла, зачем они пришли; на минуту смутилась, но затем с мужской твердостью сдержала себя, как смогла, чтобы не выказать никакого малодушия. Добрый Муса и двое других судей подошли к королеве, приветствовали ее с должным почтением, и затем Муса заговорил:
– Велика была забывчивость вашего величества, не избравшего и не назначившего рыцарей, которые бы вступили за вас в бой сегодня, в день истечения срока.
– Не огорчайтесь, сеньор Муса, – ответила королева, – не замедлят явиться рыцари, которые защитят меня. Уповаю на бога и на его девственную мать, что мне будет дано увидеть моих врагов сраженными и поверженными в прах. Потому пусть король поступает, как ему заблагорассудится; если же случится, что не придется мне увидеть поражения моих врагов, но самой лишиться королевства и жизни, то и тогда, невзирая на злодея-короля и моих ядовитых врагов, суждено мне жить и царить в ином царстве, лучше этого, где ожидает меня вечная жизнь.
Муса, удивленный словами королевы, ответил:
– Всякому благу, которое получит ваше высочество, мы все будем рады. Но сейчас необходимо, чтобы ваше высочество вступило в уже приблизившееся испытание, из коего ваша честь должна выйти чище и светлее, подобно тому, как золото, пройдя через огонь, становится прекраснее и ярче. Для этого мы явились сюда, чтобы отвести ваше высочество в город, где нынче золото вашей чести получит более высокую пробу. Если же у вашего высочества нет рыцарей-защитников, – я знаю, что найдется четверо, шестеро, тысяча, две тысячи рыцарей, готовых вас защитить, и я – первый из них. И узнайте, ваше высочество, что я – один из судей, а два моих спутника – остальные, и они сделают все, что бы я от них ни пожелал и им ни приказал. Поэтому покройтесь, ваше высочество, и идите с нами; у ворот дворца дожидаются вас и сеньору Селиму носилки.
– Мы пойдем охотно, – ответила королева, – но еще я хочу взять с собою мою прислужницу Эсперансу, которую очень люблю; я хочу, чтобы в этот день она сопровождала меня вместе с Селимой.
Сказавши эти слова, королева отправилась в свою опочивальню. Селима и Эсперанса за ней. Все три облеклись в черные одежды, так что один их вид, особенно королевы, уже возбуждал сострадание. Вернувшись из опочивальни, королева сказала Мусе:
– Сеньор Муса, вы окажете мне великую милость, если возьмете себе ключ от моих покоев и в случае моего осуждения на смерть и смерти отдадите все, там находящееся, моей рабыне Эсперансе и вернете ей свободу, которую я сама вернула бы ей за ее заслуги и верную мне службу.
Королева не сумела произнести этих слов, не пролив обильных слез. Сам Муса и другие судьи тоже не смогли сдержать и скрыть своих слез. И, не будучи в состоянии произнести хотя бы одно слово, они взяли ее за руки и со слезами повели из королевского дворца к носилкам, для нее приготовленным, снаружи и внутри обтянутым черной материей. Королева, Селима и Эсперанса де Ита сели в носилки, шторы которых были опущены, и их понесли из Альгамбры. У ворот Альгамбры стояло много славных и высокородных рыцарей: тут были Алабесы и Гасулы, Альдорадины и Венеги, Альморади – родственники королевы, Марины и представители многих других семейств. Все они были одеты в траур, ибо все рыцарство скорбело и сострадало королеве. Но каждый из них под черными марлотами и альбурнусами [86]имел отличное оружие и крепкие доспехи. Все они решили покончить в этот день с Сегри, Гомелами и Масами, если бы то оказалось необходимым. И не сделали этого только для того, чтобы честь королевы не осталась невосстановленной и омраченной – иначе погибла бы в тот день Гранада. Сегри, Масы, Гомелы и все их сторонники догадывались об их намерениях и потому в этот день скрыли под своими марлотами и алькиселами [87]крепкие доспехи и оружие, чтобы силой защищать свое неправое дело и в случае нападения противников встретить их натиск в полной готовности. И никогда еще Гранада на протяжении всех своих смут, распрей и гражданских войн не была так близка к полной погибели и разрушению, как именно в тот день. Но господу было угодно, чтобы это дело закончилось без новых смут и гражданских междоусобии, как мы про то расскажем.