Страница:
— Ну? Как ты?
— Ничего, — прошептал я, чувствуя, что мои губы пересохли, как оставленное на ночь на столе пирожное и, помогая себе объясниться жестом руки, попросил: — Пить.
— Сейчас, браток, одну секунду! — он вскочил с места и через мгновение подал мне целую кружку воды, которую я тут же, не отрываясь, выпил, так что аж голова закружилась, как когда-то в гостинице от спирта.
— Порядок? — не стряхивая с лица свою чудесную улыбку, с надеждой спросил он.
— Нормально.
— Ну, слава Тебе, Господи! — радостно осенил он себя крестом. — А то я уже боюсь Лячину на глаза попадаться!
— Лячину? — вздрогнул я. — Геннадию Петровичу?
— Д-да, так зовут нашего командира….
— А тебя?
— Меня? Дмитрий… То есть — Дмитрий Романович Колесников. Капитан-лейтенант, командир турбинного отсека.
— Седьмого?
— Ну да.
— А ваша лодка? Она называется…
— «Курск». Или — К-141, если по номеру.
— Да, да, верно… К-141. Хотя… То, что вы все уже в Раю, это мне понятно, вы ведь все — герои. Но я-то — заслуживаю совсем другого места! Почему же я оказался здесь, вместе с вами?..
— Ну-у, — замялся Колесников, явно в затруднении от необходимости подыскивания слов для объяснения. — Это… Это пока ещё не Рай, и ты, к счастью, живой и находишься не на небесах, а на действующей подводной лодке. И она тоже называется «Курск», понимаешь?
— Но она же погибла! Со всем экипажем! Или я сошел с ума?
— Да нет. Все верно, к сожалению. Погибла. Одна… А другая, с точно таким же названием…
Он вынул из кармана платок и вытер им выступивший от напряжения пот на лбу.
— Ты извини, пожалуйста, но я не могу тебе всего рассказать, это государственная тайна. Поговори об этом при встрече с нашим командиром.
— С Лячиным? — не без саркастического оттенка уточнил я.
— Да, — твердым голосом подтвердил он. — С Геннадием Петровичем.
— Ну хорошо, — прошептал я и закрыл глаза, чувствуя, как в голове сгущается холодная пугающая темнота. Да и, наверное, было бы странно, если бы от подобного не поехала крыша. Колесников, «Курск», капитан Лячин… Может быть, я все ещё нахожусь в бреду, и все это — только продолжение бесконечной поэмы рыжеволосого поэта Уродского?..
По-видимому, я на какое-то время снова то ли заснул, то ли потерял сознание, потому что, когда опять открыл глаза, рядом с моей кроватью сидел уже не капитан-лейтенант Колесников, а тот, кого он называл командиром «Курска» Геннадием Петровичем Лячиным. Это был крупный, прямо-таки богатырски сложенный мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид (хотя большинство подводников, насколько я уже мог судить, выглядело обычно лет на пять — десять старше своего настоящего возраста), с большими залысинами у лба и грустными серыми глазами.
— Ну, привет, — улыбнулся он. — Заставил ты нас поволноваться, ничего не скажешь! Почти четверо суток без сознания. И при этом все какие-то стихи бормотал… Кого это ты штудировал?
— Бродского… Иосифа.
— Он что — действительно такой гениальный поэт, как о том говорят?
— Да как вам сказать… Я думаю, что даже у самого никудышного автора можно найти несколько строчек, которые соответствуют или твоему внутреннему состоянию, или данному моменту истории.
— Например? — вскинул брови каперанг.
— Из Бродского? Ну вот хотя бы такое четверостишие. Я как раз недавно наткнулся на него в «Избранном»:
— Ну-у… Вспыхнувшим сегодня вниманием к Североморску. А также характеристикой уровня состояния нашего флота… Наверное. Тут ведь все затушевано иронией.
— Не надо смеяться над нашим флотом. У него вполне соответствующий уровень, и я надеюсь, что скоро ты сможешь в этом и сам убедиться.
— Вы меня специально для этого и увезли с собой?
— Получается, что так. Зачем-то же Бог да послал тебя на нашу голову.
— Если о чьей-то голове и можно говорить, то скорее о моей, — потрогал я стягивающую мой лоб повязку.
— Да, да, извини. Это Колесников перестарался…
— Колесникова месяц назад похоронили. Вдова осталась.
— Я знаю об этом. И Олю знаю. И настоящего Лячина. Но так пока надо, поверь мне…
Я видел, что он крепко мучит себя, решая, посвящать или не посвящать меня в эту странную игру. Но и мне было тоже непросто принять её правила без объяснения сути.
Не смел раскрыть эту тайну без санкции командира лодки и псевдо-Колесников.
— Насчет имени я не вру — меня правда зовут Дмитрием, — убеждал меня он. — А об остальном пока не спрашивай. Командир сейчас думает над этим.
— Ну скажи хоть, на фига вы меня с собой взяли! — приставал я.
— А что с тобой было делать? — вскипел он. — С минуты на минуту над бухтой мог появиться вертолет с Клебановым и всякой московской сволочью, так что лодке нужно было срочно уходить под воду! Не бросать же нам было тебя на берегу без сознания? За камнями у нас была спрятана резиновая лодка, и мы подумали: возьмем тебя к себе на борт, доктор сделает перевязку, а потом мы тебя опять высадим… А тут оказалось, что надо срочно двигаться к Хоконсверну…
— Так мы сейчас возле Норвегии! — не удержался я. — Не за «Мемфис» ли ведем слежение? — вспомнились мне статьи о ремонтировавшейся в этом порту английской субмарине, якобы как раз и получившей свои повреждения во время столкновения с «Курском».
— Этого я тебе не могу сказать, — сделал каменное лицо Дмитрий. — На такие вопросы может ответить только командир…
И я ждал, когда меня снова заглянет проведать каперанг Лячин. (Или, вернее, «Лячин-2», как я его для себя классифицировал.)
Но пока что мне приходилось общаться только с Колесниковым да занимавшимся моим лечением доктором — капитаном медицинской службы Алексеем Борисовичем Станкевичем (я уж пока и не стал спрашивать, как его зовут на самом деле). Один раз заглянул минут на пять «бравший» меня тогда на берегу вместе с Колесниковым Рашид Аряпов да как-то зашел с двумя краснобокими яблоками (и где он только достал их здесь, спрашивается?) и ксерокопированной версткой статьи Николая Черкашина «Дитя глубин и страха» инженер гидроакустической группы Алексей Коробков (если б кто-нибудь только знал, сколько требуется усилий, чтобы даже мысленно называть их именами погибших подводников!), с которым мы минут тридцать проговорили на разные темы.
— …То, что ты видел в своем беспамятстве, могло быть не более, как отражением прочитанной когда-нибудь раньше книги. Мало ли описаний морского дна встречается в историях у Жак Ива Кусто, Жюля Верна или Виктора Гюго!
— Но откуда мне стали известны все эти названия — анемоны, асцидии, мадрепоровые кораллы — я ведь, блин, и до сих пор их помню! — строматеи, хвостокол-арнак, султанки?.. А панорама Атлантиды с её историей? Я никогда ею не увлекался и не занимался!..
— Да, странно. Хотя… Кто знает? Может быть, это сам Океан делился с тобой своей информацией. Ведь, говорят, что вода — это некая живая материя, информационный фонд планеты. И получается, что, теряя сознание, ты тем самым как бы включал на это время подсознание, а через него-то как раз, говорят, с нами и общаются тонкие миры…
Каперанг появился у меня каюте опять, как и при первой нашей встрече, во время моего сна, и когда я проснулся, он уже сидел рядом с кроватью на табурете и о чем-то думал.
— …Ну что? — после некоторого молчания подал он первым голос. — Ты все гадаешь, что означает весь этот маскарад с фамилиями? И кто и зачем его устроил?
— Да как вам сказать? — пожал я плечами. — Наверное, мне было бы гораздо спокойнее находиться сейчас на берегу и ожидать, когда поднимут со дна моря тот — настоящий — «Курск». Но раз уж мы оказались с вами в одной лодке… Причем не в образном смысле, а в самом что ни на есть буквальном… То хотелось бы, конечно, понимать, куда она направляется и что меня в связи с этим может ожидать.
— Понимаю. Но сначала — один вопрос. Откуда ты… Ты не возражаешь, если я буду с тобой на «ты»? Ну и хорошо. Так вот, откуда ты узнал, что мы существуем, и главное — что мы всплыли тогда ночью в той бухте?
— Да не знал я ничего этого! — фыркнул я. — Шел себе по берегу, и вдруг смотрю — «Курск» стоит, целый и невредимый! Я чуть не офонарел. Ну, вспомнил, что со мной фотоаппарат, кинулся снимать… А тут сзади кто-то… Это Колесников?
— Да, они с Аряповым ходили в гарнизон… Ну, была в том необходимость. И, возвращаясь на лодку, увидели, как ты прячешься с фотоаппаратом за камнем. А поскольку мы не совсем обычная АПЛ, а лодка-двойник…
— Кто?
— Двойник, точная копия «Курска». Вплоть до дублирования фамилий экипажа.
— Зачем? Для чего это нужно?
Лячин надолго задумался, а затем, приняв какое-то внутреннее решение, махнул рукой.
— Ладно, слушай… Эта идея витала в руководстве ВМФ России уже давно, ещё с той самой поры, как в марте 1968 года на Тихом океане погибла советская ракетная подлодка К-129 класса «Гольф» с 98-ю членами экипажа на борту. Мы подозревали, что её протаранила американская атомная субмарина «Суордфиш», но лодка затонула на пятикилометровой глубине, и установить точную причину её гибели было невозможно. Однако в ходе совершенно секретной операции ЦРУ под кодовым названием «Дженифер» летом 1974 года специально построенное судно «Гломар эксплорер» осуществило подъем нашей лодки, хотя при этом её корпус и переломился пополам. На глубине 2400 метров большая часть нашей АПЛ — с рубкой, ракетами и энергетической установкой — вырвалась из объятий ЦРУ (в буквальном смысле!) и вновь опустилась на дно океана. Носовая же часть, в которой были обнаружены две торпеды с ядерными зарядами и шесть погибших членов экипажа, была поднята на поверхность… Шесть человек в 1-м и 2-м отсеках — это положение экипажа ПО БОЕВОЙ ТРЕВОГЕ, в повседневном же походном режиме их было бы втрое больше. Ведь в 1-м отсеке устроены 8 спальных койко-мест, а во 2-м, кроме постов, находятся кают-компания, каюты командира, старпома и разведчика, а также выгородка и хозяйство вестового… То есть напрашивается вывод, что в момент своей гибели К-129 с кем-то или с чем-то сражалась… Увы, но с кем именно, мы уже никогда не узнаем. В июне 1975 года, после модернизации, «Гломар эксплорер» ещё раз сходила к месту гибели К-129 и, надо полагать, подняла остатки нашей лодки. Но правительство СССР ещё за год до этого отказалось признать лодку своей, хотя в поднятой тогда носовой части и были опознаны тела троих советских моряков — Владимира Костюшко, Виктора Лохова и Валентина Носачева. Разве брежневская команда могла позволить себе публично признаться в том, что наши АПЛ шныряют в территориальных водах США? Вот тогда-то в верхах и родилась идея: одновременно с каждой лодводной лодкой создавать и её «двойника» — чтобы в случае какой-либо конфликтной ситуации в чужих водах можно было бы не просто отнекаться, говоря, что это не наша АПЛ торпедировала натовский крейсер или пустила ракету по Нью-Йорку, но и немедленно предъявить противной стороне для достоверности и саму «эту» лодку, находящуюся в тот момент где-нибудь за тысячи миль от района произошедшего инцидента — либо на своей российской базе, либо же вообще на другом конце Мирового океана. Мол, что-то вы, ребята, перепутали — «Курск» не мог стрелять по вашей территории, поскольку он в эту минуту находится у берегов Индии. Вот вам для убедительности сама лодка, а вот и её экипаж — Лячин, Щавинский, Безсокирный, Колесников… Такая вот, понимаешь, «военная хитрость». Похлеще, чем тридцать восемь снайперов… Однако от рождения идеи до её материализации у нас проходит не менее двадцати лет, поэтому первая лодка-двойник, копируюшая собой атомный подводный ракетоносец «Курск», была тайно спущена на воду только в июле 1999 года, когда её прототип уже четыре года находился в строю и как раз готовился к походу в автономное плавание.
— Но ведь натовские акустики давно занесли в свои компьютеры шумовые характеристики всех наших АПЛ, и в два счета отличат по «голосу двигателя» любой псевдо-»Курск» от настоящего!
— Ты прав, и именно поэтому создание нашего двойника на целых четыре года отстало от постройки своего прототипа. За это время было сделано нечто, что позволяет одурачивать даже акустиков НАТО. Во-первых, на нашей лодке установлены новые ядерные реакторы, увеличивающие срок автономного плавания с трех до шести месяцев, а главное — в несколько раз повышающие её тихоходность. На сегодняшний день наш корабль является самой быстрой и бесшумной лодкой во всем ВМФ России. Мы можем развивать скорость до 45 узлов и погружаться на глубину до 800 метров. И что особенно важно для нас, при скорости в 5 — 8 узлов АПЛ становится практически неуязвимой для систем акустического слежения… Ну, а во-вторых, на ней впервые установлена система звукомаскировки, способная в случае необходимости прикрывать собственные шумовые характеристики звуковыми копиями, имитирующими работу двигателей почти всех плавающих ныне по морям надводных и подводных судов как России, так и других стран, включая и членов НАТО.
— То есть вы можете спокойно подойти к побережью Америки, а они будут думать, что это их «Лос-Анджелес» или какой-нибудь испанский сухогруз?
— Ну не так чтобы очень уж спокойно, но вроде того. Хотя и должны будем для этого сбросить свои собственные обороты до минимума… Кроме всего мною названного, лодка подверглась целому ряду других усовершенствований, что сделало её практически невидимой для системы обнаружения противника.
— Здорово! Хотя и в единственном экземпляре, но мы все-таки превзошли уровень штатовских субмарин.
— Ну… Насколько я знаю, они тоже постоянно модернизируют свои подлодки. В 1994 году, например, была спущена на воду, а в 1996-м введена в строй атомная субмарина ВМС США «Гриневилл» (класса «Лос-Анджелес»), которая совершила всего один поход в Западную Атлантику и через полгода после начала службы была поставлена на переоборудование. В процессе модернизации лодка получила новую систему управления и современное вооружение, а также была приспособлена под носитель специального глубоководного аппарата DSRV, который представляет собой мини-субмарину водоизмещением 25 тонн, способную перевозить помимо двух членов экипажа ещё 24 спасателя или диверсанта[3]… Хотя, скажу не без хвастовства, на нашей подлодке имеются вещи и получше. Причем, как в спасательном, так и в стратегическом плане.
— Но почему же ничего этого не было на «Курске», да и наверняка нет на других лодках нашего ВМФ?
— Ну почему же это — «ничего»? Кое-что было. По крайней мере, должно было быть. Например, приборы гидроакустического противодействия, которые могут выстреливать имитатор шумов атомохода, сбивая его преследователей с истинного курса. Правда, ими разрешается пользоваться только во время реальных боевых действий, но это уже вопросы инструкции. Должны также были быть ЛДЦ — ложно-дезинформационные цели, которые маскируют маневренные действия подводных крейсеров, ну и кое-какие другие уловки. Хотя я и не могу сказать, в каком состоянии все это имелось на «Курске», — пояснил каперанг. — Точно знаю, что наши крылатые ракеты были оснащены одинаковыми системами искусственного интеллекта, которые позволяют ракете самой принимать решение, какой из кораблей противника ей наиболее важен, как ей бороться со средствами противовоздушной обороны и как навести на цель все остальные 23 ракеты подлодки. Ну, а кроме того, после августовских учений «Курск» должен был стать в док на модернизацию, а мы вместо него отправиться в автономное плавание к берегам Америки, но… Ты ведь знаешь, что произошло 12 августа.
— Только результат.
— Это понятно… Хотя, наверное, у тебя тоже есть своя версия случившегося?
— Да не то, чтобы версия… Но меня не покидает такое ощущение, что «Курск» был в буквальном смысле слова обречен на погибель. Во-первых, как сейчас стало известно, на его борту была готовая в любой момент взорваться неисправная «толстая» торпеда, от которой Лячину нужно было как можно скорее избавиться. Во-вторых, прямо над головой у идущего почти в надводном положении «Курска» осуществлял стрельбу сверхмощными ракето-торпедами «Петр Великий», и одна из этих ракет оказалась тоже бракованной и произвольно сменила курс своего полета. В-третьих, карауля практически каждое движение К-141, на её «хвосте» сидели сразу целых три натовские субмарины, что делало возможность столкновения с одной из них почти неизбежным. В-четвертых, 100-метровая глубина, на которую по какой-то причине залез «Курск», была весьма небезопасной для плавания подлодки таких габаритов, и при неожиданном дифференте на нос это грозило столкновением с гранитным дном и неизбежным разрушением корпуса АПЛ. Ну и, в-пятых, в самом экипаже «Курска» недосчитывалось 19 боевых единиц, а с десяток мест было занято перед самым выходом лодки в море первыми попавшимися людьми; да и те, кто был постоянным членом команды, испытывали, как пишет «Независимое военное обозрение», чувство апатии к службе, вызванное социальными неурядицами, низким денежным содержанием и его многомесячными задержками. И еще… Хоть об этом сегодня вроде как и неэтично говорить, но сам командир лодки Лячин собирался после окончания учений подавать рапорт о выходе на пенсию, а стало быть, его мысли в этом плавании могли быть весьма далеки от анализа окружающей обстановки… Так что условий для осуществления катастрофы было, пожалуй, более, чем достаточно. И если вспомнить, что ещё за несколько лет до трагедии в Баренцевом море знаменитая болгарская ясновидящая Ванга в одном из своих предсмертных пророчеств предсказывала, что Курск должен будет погибнуть «под водой», а в июле 2000-го года об аварии на атомном объекте в северных водах предупреждал уже наш старец Николай с острова Залита, да при этом ещё и называл точную дату — 12 августа, то становится невозможным отделаться от ощущения, что «Курск» просто не должен был возвратиться с этих учений, и его гибель является предопределенной свыше, причем не просто предопределенной, но обеспеченной с такой степенью «надежности», что, не столкнись он тогда с американской субмариной — в его бок обязательно въехала бы английская, уклонись он и от неё — на борту взорвалась бы «толстая» торпеда, успели бы сбросить за борт торпеду — лодку накрыл бы сверху своей экспериментальной ракетой «Петр Великий», а если бы промахнулся ракетой — так разрубил бы её сверху своим килем, потому что их курсы пересекались, ну а избежали бы, нырнув на глубину, и этой напасти — так врезались бы носом в гранитное дно, от чего сдетонировал бы торпедный боезаряд 1-го отсека, или произошла бы какая-нибудь другая нештатная ситуация, с которой неполноценный в количественном и качественном отношении экипаж не смог бы справиться, но уйти в этот день из района учений невредимым «Курску» было, похоже, не суждено.
— Да-а, — мрачно покачал головой собеседник. — Картина нарисована почти полная.
— Почти? — удивился я. — Значит, существует ещё какая-то версия случившегося?
— Если бы это была версия! — тяжело вздохнул он. — Но в том-то и дело, что в момент гибели «Курска» мы находились не более, чем в миле от него, а потому прекрасно знаем всё, что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ.
— Знаете?! — вскочил я, так резко тряхнув головой, что в глазах поплыли темно-оранжевые круги боли. — Ну так и ЧТО ЖЕ там произошло?!.
— Погоди, — остановил он меня жестом. — Не торопись… Для начала необходимо припомнить, что произошло за последние 10-15 лет со всем нашим российским флотом.
— А что произошло? Вы же сами говорите, что уровень флота — высокий.
— Говорю. Потому что знаю его ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ возможности. То есть — то, на что он способен ПРИ ОБЕСПЕЧЕНИИ СООТВЕТСТВУЮЩИХ УСЛОВИЙ. А вот их-то, к сожалению, сегодня и нет… За послеперестроечные годы мы под давлением США уничтожили свой подводный флот почти полностью. Северодвинские заводы работают сегодня исключительно на утилизацию наших субмарин, дальневосточный завод «Звезда» — тоже. Там уже разрезано 19 атомных подлодок Тихоокеанского флота, в ближайшее время будут распилены на металлолом ещё 5 АПЛ. Самое любопытное, что эту работу финансирует американская сторона, причем очень активно. Недавно в прессе мне попалось на глаза сообщение о том, что авторитетная комиссия американских экспертов считает процесс «реформирования» российской армии и флота крайне медленным и призывает правительство США потратить в ближайшие 10 лет 30 миллиардов долларов на помощь России в обеспечении безопасности её запасов ядерных материалов, в том числе и на утилизацию наших подводных носителей. Ты понимаешь, они готовы оторвать от себя 30 миллиардов — лишь бы только не остановились наши заводы, распиливающие АПЛ на иголки!
— Им-то зачем такая благотворительность?
— Да как раз им это больше всех и надо… Ведь до этой гребанной перестройки мы были фактически хозяевами всех океанов, наши лодки постоянно дежурили у берегов Америки, готовые в любой момент нанести ракетный удар не только по их надводным судам, но и по объектам на суше. Они, конечно, «пасли» нас в морях, но приоритет, безусловно, был тогда на нашей стороне, это однозначно… А вот за последние десять лет мы оказались вытесненными со всех морей, наши АПЛ сегодня почти не ходят в Атлантику, и в мировом океане безраздельно царствуют субмарины НАТО. Ради этого они и финансируют программы по утилизации наших подводных лодок. Пилите, мол, ребята, пилите. Зачем вам эти долгие плавания и прочее?.. Они уже стопроцентно сбросили нас со счетов и надеялись больше никогда не увидеть наших АПЛ за пределами российских доков, как вдруг произошло нечто, от чего их чуть не хватила кондрашка.
— И что же это?
— Летом 1999 года подводный крейсер под командованием капитана 1-го ранга Геннадия Петровича Лячина совершил невероятно дерзкий поход по Атлантике, утерев нос расслабившимся от собственного величия американцам! Это был воистину шедевр в жанре подводных рейдов! «Курску» удалось незамеченным выйти из Баренцева моря…
— Как? — не понял я. — Баренцево море — это ведь почти что российская акватория, от кого же там прятаться?
— Увы, — горько усмехнулся каперанг. — Это капитан Немо, признаваясь в своей любви к морю, ещё мог сто лет назад утверждать, что оно «не подвластно деспотам». Это на поверхности морей, говорил он, «они могут ещё чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных, но тут — их могущество кончается! Тут, единственно тут, настоящая независимость! Тут нет тиранов! Тут — я свободен!..»
— А сегодня?
— Сегодня деспоты добрались и до дна океанов. Практически все выходы из наших морских баз контролируются специальными автоматическими системами слежения, за каждым морским «углом», чуть ли не у самых выходов из наших бухт, нас караулят натовские субмарины; мировой океан буквально утыкан гидрофонами, отслеживающими каждое появившееся на воде или под водой судно! На пути в Атлантический океан необходимо пересечь Фареро-Исландский рубеж с его суперчувствительными гидроакустическими станциями SOSUS, кроме того, надо постоянно помнить о противолодочных самолетах, эхолотах, спутниковом наблюдении из космоса…
— А ещё говорят о каком-то партнерстве во имя мира!
— Эти разговоры ведутся — на суше, а под водой творится совсем иная картина… Помнится, я однажды читал такую повесть — «Ватер(по)лоо» называется, забыл, правда, кто автор. Так там описывается некое условное государство, в котором процветает своя особенная философия игры в водное поло. Основа тренировки игроков заключается там в том, что их учат, сохраняя самые добродушные улыбки на лицах, совершать в это самое время под мутной водой наижесточайшие щипки и удары ногами, выводя таким образом из строя игрока команды противника. Фактически то же самое происходит сегодня и с нашими флотами. На встречах в Брюсселе американские адмиралы говорят о сотрудничестве во имя мира, а под толщей морской воды ведут самую настоящую охоту за нашими подлодками. И вдруг они узнают, что капитану Лячину удалось обойти все расставленные на пути ловушки и провести свой корабль незамеченным сначала по Баренцеву и Северному морям, потом проскользнуть через заграждения Фареро-Исландской линии, пройти Атлантику и выйти прямо к Средиземному морю! Американцы обнаружили К-141 только на обратном пути, уже где-то после Гибралтара… О-о, это была настоящая паника! Ведь российская подводная лодка (а тем более — такого класса) в этот район не заходила уже очень, очень давно… По тревоге был поднят весь 6-й флот США, одного только топлива, израсходованного на поиски нашей подлодки, было истрачено американцами на 10,5 миллионов долларов, а расходы на поиски и попытки слежения за «Курском» обошлись им в 20 миллионов долларов! Но экипаж Лячина выполнил все (ты понимаешь — ВСЕ!) боевые задачи и благополучно возвратился домой…
— Ничего, — прошептал я, чувствуя, что мои губы пересохли, как оставленное на ночь на столе пирожное и, помогая себе объясниться жестом руки, попросил: — Пить.
— Сейчас, браток, одну секунду! — он вскочил с места и через мгновение подал мне целую кружку воды, которую я тут же, не отрываясь, выпил, так что аж голова закружилась, как когда-то в гостинице от спирта.
— Порядок? — не стряхивая с лица свою чудесную улыбку, с надеждой спросил он.
— Нормально.
— Ну, слава Тебе, Господи! — радостно осенил он себя крестом. — А то я уже боюсь Лячину на глаза попадаться!
— Лячину? — вздрогнул я. — Геннадию Петровичу?
— Д-да, так зовут нашего командира….
— А тебя?
— Меня? Дмитрий… То есть — Дмитрий Романович Колесников. Капитан-лейтенант, командир турбинного отсека.
— Седьмого?
— Ну да.
— А ваша лодка? Она называется…
— «Курск». Или — К-141, если по номеру.
— Да, да, верно… К-141. Хотя… То, что вы все уже в Раю, это мне понятно, вы ведь все — герои. Но я-то — заслуживаю совсем другого места! Почему же я оказался здесь, вместе с вами?..
— Ну-у, — замялся Колесников, явно в затруднении от необходимости подыскивания слов для объяснения. — Это… Это пока ещё не Рай, и ты, к счастью, живой и находишься не на небесах, а на действующей подводной лодке. И она тоже называется «Курск», понимаешь?
— Но она же погибла! Со всем экипажем! Или я сошел с ума?
— Да нет. Все верно, к сожалению. Погибла. Одна… А другая, с точно таким же названием…
Он вынул из кармана платок и вытер им выступивший от напряжения пот на лбу.
— Ты извини, пожалуйста, но я не могу тебе всего рассказать, это государственная тайна. Поговори об этом при встрече с нашим командиром.
— С Лячиным? — не без саркастического оттенка уточнил я.
— Да, — твердым голосом подтвердил он. — С Геннадием Петровичем.
— Ну хорошо, — прошептал я и закрыл глаза, чувствуя, как в голове сгущается холодная пугающая темнота. Да и, наверное, было бы странно, если бы от подобного не поехала крыша. Колесников, «Курск», капитан Лячин… Может быть, я все ещё нахожусь в бреду, и все это — только продолжение бесконечной поэмы рыжеволосого поэта Уродского?..
По-видимому, я на какое-то время снова то ли заснул, то ли потерял сознание, потому что, когда опять открыл глаза, рядом с моей кроватью сидел уже не капитан-лейтенант Колесников, а тот, кого он называл командиром «Курска» Геннадием Петровичем Лячиным. Это был крупный, прямо-таки богатырски сложенный мужчина лет пятидесяти — пятидесяти пяти на вид (хотя большинство подводников, насколько я уже мог судить, выглядело обычно лет на пять — десять старше своего настоящего возраста), с большими залысинами у лба и грустными серыми глазами.
— Ну, привет, — улыбнулся он. — Заставил ты нас поволноваться, ничего не скажешь! Почти четверо суток без сознания. И при этом все какие-то стихи бормотал… Кого это ты штудировал?
— Бродского… Иосифа.
— Он что — действительно такой гениальный поэт, как о том говорят?
— Да как вам сказать… Я думаю, что даже у самого никудышного автора можно найти несколько строчек, которые соответствуют или твоему внутреннему состоянию, или данному моменту истории.
— Например? — вскинул брови каперанг.
— Из Бродского? Ну вот хотя бы такое четверостишие. Я как раз недавно наткнулся на него в «Избранном»:
— Кх-гм! — подозрительно сощурив глаза, прокашлялся собеседник. — И чем же это соответствует текущему моменту?
«…Мне — бифштекс по-режиссерски».
«…Бурлаки в Североморске
тянут крейсер бечевой,
исхудав от лучевой…»
— Ну-у… Вспыхнувшим сегодня вниманием к Североморску. А также характеристикой уровня состояния нашего флота… Наверное. Тут ведь все затушевано иронией.
— Не надо смеяться над нашим флотом. У него вполне соответствующий уровень, и я надеюсь, что скоро ты сможешь в этом и сам убедиться.
— Вы меня специально для этого и увезли с собой?
— Получается, что так. Зачем-то же Бог да послал тебя на нашу голову.
— Если о чьей-то голове и можно говорить, то скорее о моей, — потрогал я стягивающую мой лоб повязку.
— Да, да, извини. Это Колесников перестарался…
— Колесникова месяц назад похоронили. Вдова осталась.
— Я знаю об этом. И Олю знаю. И настоящего Лячина. Но так пока надо, поверь мне…
Я видел, что он крепко мучит себя, решая, посвящать или не посвящать меня в эту странную игру. Но и мне было тоже непросто принять её правила без объяснения сути.
Не смел раскрыть эту тайну без санкции командира лодки и псевдо-Колесников.
— Насчет имени я не вру — меня правда зовут Дмитрием, — убеждал меня он. — А об остальном пока не спрашивай. Командир сейчас думает над этим.
— Ну скажи хоть, на фига вы меня с собой взяли! — приставал я.
— А что с тобой было делать? — вскипел он. — С минуты на минуту над бухтой мог появиться вертолет с Клебановым и всякой московской сволочью, так что лодке нужно было срочно уходить под воду! Не бросать же нам было тебя на берегу без сознания? За камнями у нас была спрятана резиновая лодка, и мы подумали: возьмем тебя к себе на борт, доктор сделает перевязку, а потом мы тебя опять высадим… А тут оказалось, что надо срочно двигаться к Хоконсверну…
— Так мы сейчас возле Норвегии! — не удержался я. — Не за «Мемфис» ли ведем слежение? — вспомнились мне статьи о ремонтировавшейся в этом порту английской субмарине, якобы как раз и получившей свои повреждения во время столкновения с «Курском».
— Этого я тебе не могу сказать, — сделал каменное лицо Дмитрий. — На такие вопросы может ответить только командир…
И я ждал, когда меня снова заглянет проведать каперанг Лячин. (Или, вернее, «Лячин-2», как я его для себя классифицировал.)
Но пока что мне приходилось общаться только с Колесниковым да занимавшимся моим лечением доктором — капитаном медицинской службы Алексеем Борисовичем Станкевичем (я уж пока и не стал спрашивать, как его зовут на самом деле). Один раз заглянул минут на пять «бравший» меня тогда на берегу вместе с Колесниковым Рашид Аряпов да как-то зашел с двумя краснобокими яблоками (и где он только достал их здесь, спрашивается?) и ксерокопированной версткой статьи Николая Черкашина «Дитя глубин и страха» инженер гидроакустической группы Алексей Коробков (если б кто-нибудь только знал, сколько требуется усилий, чтобы даже мысленно называть их именами погибших подводников!), с которым мы минут тридцать проговорили на разные темы.
— …То, что ты видел в своем беспамятстве, могло быть не более, как отражением прочитанной когда-нибудь раньше книги. Мало ли описаний морского дна встречается в историях у Жак Ива Кусто, Жюля Верна или Виктора Гюго!
— Но откуда мне стали известны все эти названия — анемоны, асцидии, мадрепоровые кораллы — я ведь, блин, и до сих пор их помню! — строматеи, хвостокол-арнак, султанки?.. А панорама Атлантиды с её историей? Я никогда ею не увлекался и не занимался!..
— Да, странно. Хотя… Кто знает? Может быть, это сам Океан делился с тобой своей информацией. Ведь, говорят, что вода — это некая живая материя, информационный фонд планеты. И получается, что, теряя сознание, ты тем самым как бы включал на это время подсознание, а через него-то как раз, говорят, с нами и общаются тонкие миры…
Каперанг появился у меня каюте опять, как и при первой нашей встрече, во время моего сна, и когда я проснулся, он уже сидел рядом с кроватью на табурете и о чем-то думал.
— …Ну что? — после некоторого молчания подал он первым голос. — Ты все гадаешь, что означает весь этот маскарад с фамилиями? И кто и зачем его устроил?
— Да как вам сказать? — пожал я плечами. — Наверное, мне было бы гораздо спокойнее находиться сейчас на берегу и ожидать, когда поднимут со дна моря тот — настоящий — «Курск». Но раз уж мы оказались с вами в одной лодке… Причем не в образном смысле, а в самом что ни на есть буквальном… То хотелось бы, конечно, понимать, куда она направляется и что меня в связи с этим может ожидать.
— Понимаю. Но сначала — один вопрос. Откуда ты… Ты не возражаешь, если я буду с тобой на «ты»? Ну и хорошо. Так вот, откуда ты узнал, что мы существуем, и главное — что мы всплыли тогда ночью в той бухте?
— Да не знал я ничего этого! — фыркнул я. — Шел себе по берегу, и вдруг смотрю — «Курск» стоит, целый и невредимый! Я чуть не офонарел. Ну, вспомнил, что со мной фотоаппарат, кинулся снимать… А тут сзади кто-то… Это Колесников?
— Да, они с Аряповым ходили в гарнизон… Ну, была в том необходимость. И, возвращаясь на лодку, увидели, как ты прячешься с фотоаппаратом за камнем. А поскольку мы не совсем обычная АПЛ, а лодка-двойник…
— Кто?
— Двойник, точная копия «Курска». Вплоть до дублирования фамилий экипажа.
— Зачем? Для чего это нужно?
Лячин надолго задумался, а затем, приняв какое-то внутреннее решение, махнул рукой.
— Ладно, слушай… Эта идея витала в руководстве ВМФ России уже давно, ещё с той самой поры, как в марте 1968 года на Тихом океане погибла советская ракетная подлодка К-129 класса «Гольф» с 98-ю членами экипажа на борту. Мы подозревали, что её протаранила американская атомная субмарина «Суордфиш», но лодка затонула на пятикилометровой глубине, и установить точную причину её гибели было невозможно. Однако в ходе совершенно секретной операции ЦРУ под кодовым названием «Дженифер» летом 1974 года специально построенное судно «Гломар эксплорер» осуществило подъем нашей лодки, хотя при этом её корпус и переломился пополам. На глубине 2400 метров большая часть нашей АПЛ — с рубкой, ракетами и энергетической установкой — вырвалась из объятий ЦРУ (в буквальном смысле!) и вновь опустилась на дно океана. Носовая же часть, в которой были обнаружены две торпеды с ядерными зарядами и шесть погибших членов экипажа, была поднята на поверхность… Шесть человек в 1-м и 2-м отсеках — это положение экипажа ПО БОЕВОЙ ТРЕВОГЕ, в повседневном же походном режиме их было бы втрое больше. Ведь в 1-м отсеке устроены 8 спальных койко-мест, а во 2-м, кроме постов, находятся кают-компания, каюты командира, старпома и разведчика, а также выгородка и хозяйство вестового… То есть напрашивается вывод, что в момент своей гибели К-129 с кем-то или с чем-то сражалась… Увы, но с кем именно, мы уже никогда не узнаем. В июне 1975 года, после модернизации, «Гломар эксплорер» ещё раз сходила к месту гибели К-129 и, надо полагать, подняла остатки нашей лодки. Но правительство СССР ещё за год до этого отказалось признать лодку своей, хотя в поднятой тогда носовой части и были опознаны тела троих советских моряков — Владимира Костюшко, Виктора Лохова и Валентина Носачева. Разве брежневская команда могла позволить себе публично признаться в том, что наши АПЛ шныряют в территориальных водах США? Вот тогда-то в верхах и родилась идея: одновременно с каждой лодводной лодкой создавать и её «двойника» — чтобы в случае какой-либо конфликтной ситуации в чужих водах можно было бы не просто отнекаться, говоря, что это не наша АПЛ торпедировала натовский крейсер или пустила ракету по Нью-Йорку, но и немедленно предъявить противной стороне для достоверности и саму «эту» лодку, находящуюся в тот момент где-нибудь за тысячи миль от района произошедшего инцидента — либо на своей российской базе, либо же вообще на другом конце Мирового океана. Мол, что-то вы, ребята, перепутали — «Курск» не мог стрелять по вашей территории, поскольку он в эту минуту находится у берегов Индии. Вот вам для убедительности сама лодка, а вот и её экипаж — Лячин, Щавинский, Безсокирный, Колесников… Такая вот, понимаешь, «военная хитрость». Похлеще, чем тридцать восемь снайперов… Однако от рождения идеи до её материализации у нас проходит не менее двадцати лет, поэтому первая лодка-двойник, копируюшая собой атомный подводный ракетоносец «Курск», была тайно спущена на воду только в июле 1999 года, когда её прототип уже четыре года находился в строю и как раз готовился к походу в автономное плавание.
— Но ведь натовские акустики давно занесли в свои компьютеры шумовые характеристики всех наших АПЛ, и в два счета отличат по «голосу двигателя» любой псевдо-»Курск» от настоящего!
— Ты прав, и именно поэтому создание нашего двойника на целых четыре года отстало от постройки своего прототипа. За это время было сделано нечто, что позволяет одурачивать даже акустиков НАТО. Во-первых, на нашей лодке установлены новые ядерные реакторы, увеличивающие срок автономного плавания с трех до шести месяцев, а главное — в несколько раз повышающие её тихоходность. На сегодняшний день наш корабль является самой быстрой и бесшумной лодкой во всем ВМФ России. Мы можем развивать скорость до 45 узлов и погружаться на глубину до 800 метров. И что особенно важно для нас, при скорости в 5 — 8 узлов АПЛ становится практически неуязвимой для систем акустического слежения… Ну, а во-вторых, на ней впервые установлена система звукомаскировки, способная в случае необходимости прикрывать собственные шумовые характеристики звуковыми копиями, имитирующими работу двигателей почти всех плавающих ныне по морям надводных и подводных судов как России, так и других стран, включая и членов НАТО.
— То есть вы можете спокойно подойти к побережью Америки, а они будут думать, что это их «Лос-Анджелес» или какой-нибудь испанский сухогруз?
— Ну не так чтобы очень уж спокойно, но вроде того. Хотя и должны будем для этого сбросить свои собственные обороты до минимума… Кроме всего мною названного, лодка подверглась целому ряду других усовершенствований, что сделало её практически невидимой для системы обнаружения противника.
— Здорово! Хотя и в единственном экземпляре, но мы все-таки превзошли уровень штатовских субмарин.
— Ну… Насколько я знаю, они тоже постоянно модернизируют свои подлодки. В 1994 году, например, была спущена на воду, а в 1996-м введена в строй атомная субмарина ВМС США «Гриневилл» (класса «Лос-Анджелес»), которая совершила всего один поход в Западную Атлантику и через полгода после начала службы была поставлена на переоборудование. В процессе модернизации лодка получила новую систему управления и современное вооружение, а также была приспособлена под носитель специального глубоководного аппарата DSRV, который представляет собой мини-субмарину водоизмещением 25 тонн, способную перевозить помимо двух членов экипажа ещё 24 спасателя или диверсанта[3]… Хотя, скажу не без хвастовства, на нашей подлодке имеются вещи и получше. Причем, как в спасательном, так и в стратегическом плане.
— Но почему же ничего этого не было на «Курске», да и наверняка нет на других лодках нашего ВМФ?
— Ну почему же это — «ничего»? Кое-что было. По крайней мере, должно было быть. Например, приборы гидроакустического противодействия, которые могут выстреливать имитатор шумов атомохода, сбивая его преследователей с истинного курса. Правда, ими разрешается пользоваться только во время реальных боевых действий, но это уже вопросы инструкции. Должны также были быть ЛДЦ — ложно-дезинформационные цели, которые маскируют маневренные действия подводных крейсеров, ну и кое-какие другие уловки. Хотя я и не могу сказать, в каком состоянии все это имелось на «Курске», — пояснил каперанг. — Точно знаю, что наши крылатые ракеты были оснащены одинаковыми системами искусственного интеллекта, которые позволяют ракете самой принимать решение, какой из кораблей противника ей наиболее важен, как ей бороться со средствами противовоздушной обороны и как навести на цель все остальные 23 ракеты подлодки. Ну, а кроме того, после августовских учений «Курск» должен был стать в док на модернизацию, а мы вместо него отправиться в автономное плавание к берегам Америки, но… Ты ведь знаешь, что произошло 12 августа.
— Только результат.
— Это понятно… Хотя, наверное, у тебя тоже есть своя версия случившегося?
— Да не то, чтобы версия… Но меня не покидает такое ощущение, что «Курск» был в буквальном смысле слова обречен на погибель. Во-первых, как сейчас стало известно, на его борту была готовая в любой момент взорваться неисправная «толстая» торпеда, от которой Лячину нужно было как можно скорее избавиться. Во-вторых, прямо над головой у идущего почти в надводном положении «Курска» осуществлял стрельбу сверхмощными ракето-торпедами «Петр Великий», и одна из этих ракет оказалась тоже бракованной и произвольно сменила курс своего полета. В-третьих, карауля практически каждое движение К-141, на её «хвосте» сидели сразу целых три натовские субмарины, что делало возможность столкновения с одной из них почти неизбежным. В-четвертых, 100-метровая глубина, на которую по какой-то причине залез «Курск», была весьма небезопасной для плавания подлодки таких габаритов, и при неожиданном дифференте на нос это грозило столкновением с гранитным дном и неизбежным разрушением корпуса АПЛ. Ну и, в-пятых, в самом экипаже «Курска» недосчитывалось 19 боевых единиц, а с десяток мест было занято перед самым выходом лодки в море первыми попавшимися людьми; да и те, кто был постоянным членом команды, испытывали, как пишет «Независимое военное обозрение», чувство апатии к службе, вызванное социальными неурядицами, низким денежным содержанием и его многомесячными задержками. И еще… Хоть об этом сегодня вроде как и неэтично говорить, но сам командир лодки Лячин собирался после окончания учений подавать рапорт о выходе на пенсию, а стало быть, его мысли в этом плавании могли быть весьма далеки от анализа окружающей обстановки… Так что условий для осуществления катастрофы было, пожалуй, более, чем достаточно. И если вспомнить, что ещё за несколько лет до трагедии в Баренцевом море знаменитая болгарская ясновидящая Ванга в одном из своих предсмертных пророчеств предсказывала, что Курск должен будет погибнуть «под водой», а в июле 2000-го года об аварии на атомном объекте в северных водах предупреждал уже наш старец Николай с острова Залита, да при этом ещё и называл точную дату — 12 августа, то становится невозможным отделаться от ощущения, что «Курск» просто не должен был возвратиться с этих учений, и его гибель является предопределенной свыше, причем не просто предопределенной, но обеспеченной с такой степенью «надежности», что, не столкнись он тогда с американской субмариной — в его бок обязательно въехала бы английская, уклонись он и от неё — на борту взорвалась бы «толстая» торпеда, успели бы сбросить за борт торпеду — лодку накрыл бы сверху своей экспериментальной ракетой «Петр Великий», а если бы промахнулся ракетой — так разрубил бы её сверху своим килем, потому что их курсы пересекались, ну а избежали бы, нырнув на глубину, и этой напасти — так врезались бы носом в гранитное дно, от чего сдетонировал бы торпедный боезаряд 1-го отсека, или произошла бы какая-нибудь другая нештатная ситуация, с которой неполноценный в количественном и качественном отношении экипаж не смог бы справиться, но уйти в этот день из района учений невредимым «Курску» было, похоже, не суждено.
— Да-а, — мрачно покачал головой собеседник. — Картина нарисована почти полная.
— Почти? — удивился я. — Значит, существует ещё какая-то версия случившегося?
— Если бы это была версия! — тяжело вздохнул он. — Но в том-то и дело, что в момент гибели «Курска» мы находились не более, чем в миле от него, а потому прекрасно знаем всё, что произошло НА САМОМ ДЕЛЕ.
— Знаете?! — вскочил я, так резко тряхнув головой, что в глазах поплыли темно-оранжевые круги боли. — Ну так и ЧТО ЖЕ там произошло?!.
— Погоди, — остановил он меня жестом. — Не торопись… Для начала необходимо припомнить, что произошло за последние 10-15 лет со всем нашим российским флотом.
— А что произошло? Вы же сами говорите, что уровень флота — высокий.
— Говорю. Потому что знаю его ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ возможности. То есть — то, на что он способен ПРИ ОБЕСПЕЧЕНИИ СООТВЕТСТВУЮЩИХ УСЛОВИЙ. А вот их-то, к сожалению, сегодня и нет… За послеперестроечные годы мы под давлением США уничтожили свой подводный флот почти полностью. Северодвинские заводы работают сегодня исключительно на утилизацию наших субмарин, дальневосточный завод «Звезда» — тоже. Там уже разрезано 19 атомных подлодок Тихоокеанского флота, в ближайшее время будут распилены на металлолом ещё 5 АПЛ. Самое любопытное, что эту работу финансирует американская сторона, причем очень активно. Недавно в прессе мне попалось на глаза сообщение о том, что авторитетная комиссия американских экспертов считает процесс «реформирования» российской армии и флота крайне медленным и призывает правительство США потратить в ближайшие 10 лет 30 миллиардов долларов на помощь России в обеспечении безопасности её запасов ядерных материалов, в том числе и на утилизацию наших подводных носителей. Ты понимаешь, они готовы оторвать от себя 30 миллиардов — лишь бы только не остановились наши заводы, распиливающие АПЛ на иголки!
— Им-то зачем такая благотворительность?
— Да как раз им это больше всех и надо… Ведь до этой гребанной перестройки мы были фактически хозяевами всех океанов, наши лодки постоянно дежурили у берегов Америки, готовые в любой момент нанести ракетный удар не только по их надводным судам, но и по объектам на суше. Они, конечно, «пасли» нас в морях, но приоритет, безусловно, был тогда на нашей стороне, это однозначно… А вот за последние десять лет мы оказались вытесненными со всех морей, наши АПЛ сегодня почти не ходят в Атлантику, и в мировом океане безраздельно царствуют субмарины НАТО. Ради этого они и финансируют программы по утилизации наших подводных лодок. Пилите, мол, ребята, пилите. Зачем вам эти долгие плавания и прочее?.. Они уже стопроцентно сбросили нас со счетов и надеялись больше никогда не увидеть наших АПЛ за пределами российских доков, как вдруг произошло нечто, от чего их чуть не хватила кондрашка.
— И что же это?
— Летом 1999 года подводный крейсер под командованием капитана 1-го ранга Геннадия Петровича Лячина совершил невероятно дерзкий поход по Атлантике, утерев нос расслабившимся от собственного величия американцам! Это был воистину шедевр в жанре подводных рейдов! «Курску» удалось незамеченным выйти из Баренцева моря…
— Как? — не понял я. — Баренцево море — это ведь почти что российская акватория, от кого же там прятаться?
— Увы, — горько усмехнулся каперанг. — Это капитан Немо, признаваясь в своей любви к морю, ещё мог сто лет назад утверждать, что оно «не подвластно деспотам». Это на поверхности морей, говорил он, «они могут ещё чинить беззакония, вести войны, убивать себе подобных, но тут — их могущество кончается! Тут, единственно тут, настоящая независимость! Тут нет тиранов! Тут — я свободен!..»
— А сегодня?
— Сегодня деспоты добрались и до дна океанов. Практически все выходы из наших морских баз контролируются специальными автоматическими системами слежения, за каждым морским «углом», чуть ли не у самых выходов из наших бухт, нас караулят натовские субмарины; мировой океан буквально утыкан гидрофонами, отслеживающими каждое появившееся на воде или под водой судно! На пути в Атлантический океан необходимо пересечь Фареро-Исландский рубеж с его суперчувствительными гидроакустическими станциями SOSUS, кроме того, надо постоянно помнить о противолодочных самолетах, эхолотах, спутниковом наблюдении из космоса…
— А ещё говорят о каком-то партнерстве во имя мира!
— Эти разговоры ведутся — на суше, а под водой творится совсем иная картина… Помнится, я однажды читал такую повесть — «Ватер(по)лоо» называется, забыл, правда, кто автор. Так там описывается некое условное государство, в котором процветает своя особенная философия игры в водное поло. Основа тренировки игроков заключается там в том, что их учат, сохраняя самые добродушные улыбки на лицах, совершать в это самое время под мутной водой наижесточайшие щипки и удары ногами, выводя таким образом из строя игрока команды противника. Фактически то же самое происходит сегодня и с нашими флотами. На встречах в Брюсселе американские адмиралы говорят о сотрудничестве во имя мира, а под толщей морской воды ведут самую настоящую охоту за нашими подлодками. И вдруг они узнают, что капитану Лячину удалось обойти все расставленные на пути ловушки и провести свой корабль незамеченным сначала по Баренцеву и Северному морям, потом проскользнуть через заграждения Фареро-Исландской линии, пройти Атлантику и выйти прямо к Средиземному морю! Американцы обнаружили К-141 только на обратном пути, уже где-то после Гибралтара… О-о, это была настоящая паника! Ведь российская подводная лодка (а тем более — такого класса) в этот район не заходила уже очень, очень давно… По тревоге был поднят весь 6-й флот США, одного только топлива, израсходованного на поиски нашей подлодки, было истрачено американцами на 10,5 миллионов долларов, а расходы на поиски и попытки слежения за «Курском» обошлись им в 20 миллионов долларов! Но экипаж Лячина выполнил все (ты понимаешь — ВСЕ!) боевые задачи и благополучно возвратился домой…