Страница:
Через три года после этого случая с К-8 американская субмарина была направлена на свое первое боевое патрулирование в Средиземное море. По какому-то таинственному совпадению именно в это же самое время неподалеку от них, у побережья Тулона, по невыясненной причине исчезла со всеми находившимися на борту людьми французская подводная лодка «Сибилла», унесшая в морскую пучину вместе с жизнями экипажа и тайну своей погибели. И это словно бы стало страшным прологом к судьбе и самого «Скорпиона». Возвращаясь через некоторое время на свою родную базу, он внезапно исчез в океане, и только береговые акустические станции зафиксировали страшный подводный взрыв. Ни лодки, ни одного члена её экипажа отыскать тогда не удалось, и только немалое время спустя на дне Атлантики смогли обнаружить искореженные останки «Скорпиона». А по прошествии ещё четверти века Пентагон наконец решился признаться в том, что, вопреки прежнему хвастовству в непревзойденном уровне американской подводной военной техники, «Скорпион» был одним из самых неудачных проектов и его погубила… его же собственная торпеда! То есть с американской лодкой произошло точно то же, что и с нашей К-8 в 1965 году — на ней отказал гироскоп, и развернувшаяся на 180 градусов торпеда погналась за выпустившей её же субмариной и, настигнув, разнесла в клочья! Совпало все до невероятности, только советской лодке тогда удалось уклониться от встречи со своей убийцей, а американка этого сделать не успела…
Но вот в 1969 году К-8 вышла из своего очередного ремонта и начала готовиться к первому в своей жизни дальнему походу. Невезучесть невезучестью, но надо же кому-то и в море ходить! Да и экипаж, уже порядком уставший от ремонтов и причалов, рвался в плавание.
И наконец в феврале 1970 года К-8 вышла в свой первый и последний поход…
Неполадки начались почти сразу же после выхода из базы. Фиг его знает, почему, но уже в самом начале пути от так долго ремонтировавшейся и готовившейся к походу лодки оторвался большой лист обшивки легкого корпуса. Стуча об основной корпус, как хлопающая на ветру калитка или незакрытый багажник «жигулей», он полностью демаскировал перед вероятным противником и без того довольно шумную К-8 («ревущую корову»), так что, согласно всем инструкциям, командир должен был тут же доложить о случившемся в Москву и повернуть подлодку обратно. Но он принял решение устранить неисправность прямо в море. Скорее всего, он просто побоялся, что если они возвратятся сейчас обратно в базу, то К-8 уже никогда не увидит настоящего океана. Им надо было доказать, что они ничуть не хуже всех других подводных лодок Военно-Морского Флота России. И они с большим риском и трудом все-таки сумели справиться с поставленной задачей, закрепили оторвавшийся лист обшивки, и лодка уверенно продолжила путь… к своей гибели.
Спустя два года после исчезновения в морской бездне «Скорпиона», К-8, словно бы повторяя его маршрут, пришла в Средиземное море. Причем, как и в случае с её двойником, это был её первый поход в эту зону. Далее события развиваются словно в зеркальном отражении двухлетней давности. Едва наша АПЛ проходит Гибралтар, как у побережья Тулона таинственно тонет французская подводная лодка «Эридис», относящаяся к тому же проекту, что и погибшая два года назад «Сибилла». Как будто кто-то хотел принести эти лодки в жертву вместо обреченных на заклание «Скорпиона» и К-8, — но жертвы эти приняты не были.
Выполнив в Средиземном море свою задачу, К-8 уже направлялась в обратный путь домой, когда был получен приказ изменить курс и следовать в один из центральных районов Атлантики для участия в широкомасштабных учениях «Океан». И, развернувшись, К-8 последовала в то же самое место, где два года назад исчез в глубоководной бездне «скорпион». Двойник словно звал её к себе с того света…
Беда произошла 8 апреля 1970 года. Оставшиеся в живых члены экипажа рассказывают, что незадолго до начала аварии все они собрались в первом отсеке и смотрели фильм под названием «Путь во мраке». А потом начался сильный пожар — причем сразу в первом и седьмом отсеках, чего и по сей день не смогла объяснить государственная комиссия. Три дня, теряя в огне товарищей, экипаж несчастной К-8 боролся с огнем, но в конце концов лодка потеряла плавучесть и 12 (!) апреля затонула, унеся с собой жизни 52-х моряков. И произошло это почти в том же самом месте, где и трагедия со «Скорпионом». Так перекрестились гибельные параллели двух этих атомных подводных лодок, наконец-то соединив их мертвые тела на многокилометровой глубине Атлантического океана. Казалось бы, что рок насытил себя этой страшной игрой в совпадения уже в достаточной мере, но вдруг… Ровно через 19 лет, 12 апреля 1989 года (т. е. в тот же самый день, когда пошла на дно выгоревшая К-8), неподалеку от острова Медвежий потерпела аварию новейшая советская глубоководная подводная лодка К-278 «Комсомолец». И от совпадений нельзя было не вздрогнуть! Оказалось, что обе наши подлодки потерпели аварию, возвращаясь из своего первого похода. На обеих пожар начался в кормовых отсеках и обе затонули, потеряв свою продольную остойчивость из-за попадания забортной воды в кормовые отсеки. В обоих случаях оказались погибшими командиры подлодок: на К-8, если мне не изменяет память, капитан 2-го ранга Бессонов, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Ванин. В обоих случаях на борту погибших субмарин находились старшие начальники, причем в обоих случаях в одной и той же должности — заместители командиров дивизий. Оба они остались живы и были впоследствии переведены служить в Ленинград.
Кроме того, на обеих подлодках были люди с одинаковыми или почти одинаковыми фамилиями. Так, например, на К-8 был старшина 1-й статьи Колойда, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Коляда — и тому, и другому удалось остаться в живых. Но в то же время на К-8 был старший лейтенант Шостаковский, а на «Комсомольце» лейтенант Шостак — и оба они погибли.
Фамилия Шостак вообще (как, кстати, и фамилия Колесников) оказалась на нашем флоте отмечена особой печатью трагичности. Первым её обладателем, насколько я помню, был знаменитый ушаковский капитан, герой штурмов Измаила и Корфу, Иван Шостак, который погиб, выйдя в Черное море из Севастополя на линейном корабле «Толгская Богородица» во время сильного шторма. Фамилию с этим же корнем — Шостаковский — носил и заместитель командира печально известного трофейного корабля «Новороссийск», затонувшего по так до сих пор и невыясненной причине в 1955 году прямо в Севастопольской бухте. Выпускниками Севастопольского же высшего военно-морского инженерного училища были погибший на К-8 старший лейтенант Шостаковский и погибший позднее на АПЛ К-278 «Комсомолец» лейтенант Шостак.
Ну как тут не поверить в мистику?..
Или вот ещё такая деталь. Единственным, кто остался живым из всего состава минно-торпедной части подлодки К-8, оказался старшина торпедистов — мичман Станислав… Неживой. Причем, что особенно удивительно, до своего похода на К-8 мичман Неживой служил на не менее печально известной среди моряков-подводников АПЛ К-19, получившей за свои бесконечные аварии кличку «Хиросима», — и он и там остался живым, хотя и попал на ней в одну из её страшных аварий!
Вот и не верь, что связь людских судеб пишется за нас Кем-то свыше…
Ну и ещё кое-что по поводу ЧП с этими подлодками. Нетрудно заметить, что на всех на них — и на К-8, и на «Скорпионе», и на «Сибилле» с «Эридисом», и на «Комсомольце» (а кроме того ещё — на К-116, К-308, К-42, К-131 и на американской АПЛ «Трэшер») аварии произошли хотя и в разные годы, но в одном и том же месяце апреле, причем АПЛ К-8 и АПЛ К-278 «Комсомолец» затонули в один и тот же день — 12 апреля. Я не случайно тогда встрепенулся, увидев в статье про Виллема Баренца дату 12 августа — число 12 вообще, как я заметил, играет какую-то особенную роль в судьбе людей в погонах. Причем не только на море, но и на суше. Так, я однажды читал, что ещё во время Первой мировой войны, 12 августа 1915 года, при проведении Дарданелльской операции, не участвуя ни в каком сражении, бесследно исчез сразу целый 5-й Норфолкский батальон в составе 122 человек. Попадались мне и другие случаи, связанные с числом 12. Скажем, в память по той же самой «Трэшер» в Портсмуте ежегодно, в каждом апреле, приспускают флаг — и делают это тоже именно 12 числа, в день, когда спасатели обнаружили на поверхности океана большое масляное пятно и прекратили дальнейшие поиски…
— …Ты, часом, не готовил себя в подводники? — не удержался как-то от вопроса Лячин, выслушав от меня очередную порцию «субмаринной» информации, и мне послышалась в его голосе доля определенной зависти. — Я вон всю свою жизнь занимаюсь этим делом, а не знаю и половины того, что ты рассказываешь!
— Нет, я вообще не люблю воинскую службу, меня тяготят все эти ограничения — подъем, отбой, жизнь по уставу… Хотя, как я сейчас вспоминаю, был у меня в детстве один случай, который чуть было не сделал из меня «подводника». Я уже и не помню точно, сколько мне тогда было — лет, наверное, шесть или семь… Наверное, все-таки ещё до школы. Помню только, что у нас во дворе тогда все вдруг принялись упражняться в остроумии, выдумывая названия всяких несуществующих кинофильмов — ну, типа там «Путешествие слона в жопе таракана» и им подобные. Дескать, а что это ты, Иван Петрович, дома сидишь, когда весь народ в кинотатр на новый фильм побежал? А что там, спросит сдуру собеседник, за фильм такой? «Яйца на проводах», захохочет остряк. Спеши посмотреть, а то оборвутся!
— Да, да, я помню, — усмехнулся командир, — было такое поветрие…
— Ну и вот, наряду с целой кучей других, вошло в оборот и название с подводной лодкой. Только и слышишь вокруг — привет, мол, куда это ты собрался? Да в кино. Какое? «Подводная лодка в степях Украины»! И — все вокруг хохочут.
— Точно, ходила такая хохма…
— Да. Но мы-то тогда ещё малышней были, и нам эта подводная лодка каким-то боком въехала в сознание… Вот. А рядом с нашим двором располагалось некое многолетнее строительство, тогда эти долгострои чуть ли не на каждом шагу встречались — до сих пор помню этот потемневший от времени, исписанный ругательствами забор, за которым несколько лет подряд рабочие сооружали какое-то здание, потом в нем, если не ошибаюсь, открыли булочную…
И, припоминая события двадцатилетней давности, я начал рассказывать историю своего первого хождения в «подводники».
…В один из погожих весенних деньков, когда земля уже вовсю покрылась яркой травой и мы сменили надоевшие ботинки на легкие сандалии, рабочие СМУ наконец-то завершили свою непомерно долгую работу, разобрали и увезли на место какого-то нового долгостроя забор, и нашим глазам открылась полувросшая в землю длинная черная цистерна с очень похожей на люк подводной лодки крышкой. Ну и, естественно, мы тут же в неё полезли.
Два моих приятеля Витька и Сашка были на год-другой постарше меня, поэтому, быстро взобравшись на верх цистерны, они довольно легко откинули закрывавший её вход «люк» и спустились по какой-то там лесенке внутрь, а я, почти уже вскарабкавшись следом за ними, вдруг сорвался с приваренных к круглой поверхности цистерны перекладинок и, царапаясь о её шершавый бок, грохнулся вниз, не знаю, как, при этом не убившись, но достаточно сильно подвернув себе ступню правой ноги. Ревя во всю глотку и зовя маму, я пополз в сторону своего подъезда, забыв и о «подводной лодке», и о нырнувших в её утробу пацанах. И только уже поздно вечером, когда я сидел дома весь в зеленке, с туго забинтованной ступней и ел перед сном свою любимую гречневую кашу, залитую холодным молоком, кто-то позвонил к нам в дверь нетерпеливым длинным звонком и, посмотрев в глазок, кто там, мама впустила в квартиру родителей Витьки и Сашки. Оказывается, что они до сих пор ещё не вернулись домой и даже не прибегали сегодня обедать, хотя никогда ещё раньше о еде не забывали! А поскольку мы играли обычно вместе, то ко мне и пришли спросить, не знаю ли я, куда они могли подеваться.
Оторвавшись от тарелки с кашей, я сказал, что после обнаружения подводной лодки я их больше и не видел, так как безвылазно сижу дома. «Он чуть себе ногу не сломал, — пояснила мама, — пришлось даже скорую вызывать. На какую-то бочку на стройке полез, да свалился с нее». «Это никакая не бочка, а подводная лодка, — пояснил я. — Из степей Украины. Витька с Сашкой в неё залезли, а я тоже хотел, но упал». «Какая бочка, где она? — встрепенулся отец Витьки. — Это не та ли цистерна, что стоит возле стройки? И ты говоришь, что они в неё залезли?» «Да-а, — с опаской протянул я, чувствуя, что сейчас мне может за что-то крупно влететь, хотя я ещё и не понимал, за что. — Но они туда сами полезли, я их не заставлял…» «Господи! Так, может, они в ней до сих пор и сидят, не зная, как выбраться? — заторопилась мать Сашки. — Пойдемте скорее туда и поглядим. У кого-нибудь есть с собой фонарик?» «Сейчас, сейчас я возьму», — неожиданно засуетилась моя мама и, накинув на плечи кофту, взяла с собой наш электрический фонарик и вышла вместе со всеми за дверь.
Отсутствовала она минут сорок, за это время успел вернуться со второй смены работавший тогда в метрострое отец и, наложив сам себе на тарелку макароны, принялся ужинать. Мне уже пора было ложиться спать, но, пользуясь маминым отсутствием как уважительной причиной, я, хотя и переоделся в свою ночную пижамку, но все еще, как говорится, тянул резину и не ложился.
И вот щелкнул в замке ключ, и я услышал, что мама вернулась. Мне было слышно, как она прошла на кухню и о чем-то долго рассказывала там отцу, потом растворилась дверь в мою комнату и они оба появились на пороге. «Я уже ложусь», — упреждая возможные упреки, доложил я на всякий случай и залез под одеяло. Отец остался стоять возле двери, а мама подошла и села рядом со мной на край кровати. «Вот и хорошо, — прошептала она. — Вот и спокойной тебе ночи.» И, крепко сжав в своей руке мою ладошку, вдруг уткнулась в мое одеяло и, мелко-мелко трясясь, заплакала…
Потом, несколько дней спустя, уже успокоившись, она рассказала мне, что в тот вечер ей пришлось помогать Витькиным и Сашкиным родителям доставать из цистерны их мертвых мальчишек, которые мгновенно задохнулись в ней от паров находившегося там ранее то ли бензина, то ли керосина, и, глядя на их остывшие фиолетовые лица, она с ужасом думала, что если бы я не упал тогда с цистерны и не вывернул себе ногу, то сейчас бы вместе с двумя их трупиками ей пришлось вынимать из чрева этой «подводной лодки» и меня.
— …Так что у меня на этот вид транспорта весьма давняя, можно даже сказать, уже укоренившаяся отрицательная реакция, и если бы происшествие с «Курском» не всколыхнуло общественный интерес к этой теме и мне не поручили в газете собирать соответствующую информацию, то сам я, скорее всего, изучением подводных катастроф и историей подводного флота заниматься никогда бы не взялся. С чего бы?..
— Ну а теперь — не жалеешь, что начал?
— Да что вы! Мне открылось столько интересного, причем материал такой, что не статьи надо писать, а романы… Вот, скажем, о Петре Грищенко вы что-нибудь слышали?
— Ну ещё бы! Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. В годы войны ему не было равных по количеству потопленных кораблей врага, о его мастерстве, хитрости и удачливости ходили настоящие легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые звезды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидело начальство и боготворила флотская молодежь. Он ушел из жизни забытый и непонятый, недоделав многого из того, что ещё мог и хотел сделать. И его подвиги до сих пор остаются окруженными каким-то молчаливым табу.
— Почему? — спросил сидевший у стола Колесников.
— А вот послушай, он тебе расскажет, — кивнул он в мою сторону, — а мне надо сходить на центральный пост. Я потом ещё загляну к вам, — и он вышел из каюты.
Видя устремленный на меня выжидающий взгляд Дмитрия, я прикрыл глаза и словно бы увидел перед собой страницы журнала «GEO», где однажды наткнулся на эту удивительную историю.
…К началу Великой Отечественной войны капитан 3-го ранга Петр Грищенко был уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. К этому времени он успел закончить Высшее военно-морское училище, прослужить несколько лет на различных подводных лодках и после этого окончить ещё и Военно-морскую академию. Выпускников академии в то время назначали, как правило, не ниже чем командирами дивизионов или бригад, но Грищенко попросился командовать простой подводной лодкой. И был назначен командиром минного заградителя Л-3, носившего гордое имя «Фрунзевец».
22 июня 1941 года застало его в Либаве, и едва на западной границе ударили первые орудийные залпы, Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
Но не так-то просто оказалось выполнить этот приказ и выйти из аванпорта — либавский фарватер был узок и извилист, а с неба уже заходили в пике шесть ревущих немецких бомбардировщиков. Однако Грищенко все же сумел уклониться от их атак и вырваться в море, к Стейнортскому маяку, где ему было предписано нести боевое дежурство.
Поднимая по ночам перископ, командир «Фрунзевца» видел, как над городом вздымается багровое зарево, и понимал, что там из последних сил отбивают атаки врага его товарищи. Но как им можно было помочь в этой ситуации?
«Всплыть! — приказал военком Баканов, увидев в перископ, что немцы штурмуют Либаву. — Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами!»
Но Грищенко от выполнения этого приказа отказался. На лодке было одно-единственное семидесятимиллиметровое орудие и, не оказав никакой существенной помощи защитникам города, лодка была бы в считанные минуты расстреляна с берега прямой наводкой. Ввиду очевидной абсурдности приказа, это неподчинение не принесло беды командиру Л-3, хотя нервы потрепало изрядно.
Впрочем, вскоре Грищенко получил новую боевую задачу: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение, что он и выполнил с наилучшим результатом. На выставленных им минах подорвались груженые немецкие транспорты «Эгерау» и «Хенни».
Едва возвратились на базу, как лодка получила новое задание: выставить минные заграждения в Данцигской бухте, можно сказать, в самом логове врага. И она их выставила. Пристроившись в кильватер минным тральщикам немцев, расчищавшим проход для своих кораблей, Грищенко прямо вслед их работе выставил в бухте новые мины, на которых тут же подорвались три немецких корабля, и благополучно вернулся в Кронштадт. А в сентябре — он уже снова на задании…
В свой четвертый поход лодка вышла 9 августа 1942 года, при этом на её борту находился писатель-маринист Александр Зонин. Минзагу Л-3 была поставлена боевая задача: выставить возле острова Борнхольм два минных заграждения, а затем начать торпедную охоту за судами противника.
18 августа Грищенко обнаружил в перископ большой караван транспортов и, выбрав самый крупный из них, незамедлительно атаковал его. Две торпеды в клочья разорвали танкер водоизмещением пятнадцать тысяч тонн. Переждав атаку глубинными бомбами, Грищенко снова идет в атаку и топит ещё один танкер с 10 тысячами тонн горючего.
25-26 августа Л-3 выставила две банки мин в заданном районе и атаковала конвой из транспортов, поразив четырехторпедным залпом сразу два транспорта. Через несколько дней ещё одна атака, и в результате — потопленный эсминец и крупный транспорт.
9 сентября лодка возвращается на базу, и военком Долматов пишет на Грищенко донос: мол, командир Л-3 нерационально использовал торпеды (хотя найденный Грищенко способ атаки двумя торпедами сразу будет позднее признан на флоте наиболее оптимальным). Но после столь победного похода наказать командира лодки не решились, а наоборот — наградили его орденом. К тому же в эти дни к нему на лодку пожаловали писатели Александр Фадеев, Всеволод Вишневский и поэтесса Ольга Берггольц. Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече Л-3 после боевого похода в Кронштадте: в центре картины командующий флотом В. Трибуц жмет руку Грищенко.
После небольшого отдыха, 27 октября 1942 года «Фрунзевец» уже опять вышел на боевое задание в море…
А в феврале 1943 года происходит необъяснимое: приказом наркома Кузнецова Грищенко переводят на берег, где он и пробыл до конца войны. И это после того, как он потопил (с учетом судов, подорвавшихся на выставленных им минах) 18 неприятельских кораблей, пустив на дно 65 тысяч тонн груза! Но вместо награды, его сразу же после войны начали активно вытеснять с флота… Отстраненный от действующей службы, Грищенко начал серьезно заниматься наукой, анализирует тактику действий подводных лодок во время войны, защитил диссертацию, преподавал в военно-морских училищах. Более десяти раз командира легендарной Л-3 представляли к званию Героя Советского Союза, но так Звезду и не дали! Ходили слухи — из-за того, мол, что он увел прямо из-под носа у одного из балтийских адмиралов первую красавицу Кронштадта, из-за того, что в Нью-Йорке вдруг обнаружилась сестра его первой жены, уехавшая туда ещё в двадцатые годы, из-за того, что…
Впрочем, разве важно, из-за чего? Умирал Грищенко в одиночестве, на руках своего верного друга — жены. Проводить его в последний путь пришли только старые ветераны флота да офицеры-подводники, для которых он был кумиром…
— Да… Но разве он был один такой на нашем флоте? — выслушав эту историю, произнес Дима. — А знаменитый командир С-13 Александр Маринеско, которого Гитлер назвал своим личным врагом № 1?.. Кстати, ты любишь такие совпадения — к началу войны на Балтике состояло 13 подводных лодок типа «С», но до дня Победы уцелела только С-13 под командованием А. И. Маринеско. И в самый знаменитый свой рейд, во время которого он пустил на дно сначала девятипалубный океанский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25484 тонны с девятью тысячами немецких военных специалистов на борту, а потом военный крейсер «Генерал фон Штойбен» водоизмещением 15400 тонн с четырьмя тысячами фашистов, он вышел именно 13 января 1945 года…
— Выходит, кому-то и чертова дюжина приносит удачу.
— Но, видимо, до поры. Потому что в конце войны Маринеско обвинили в пьянстве и нарушении дисциплины и перевели на тральщик, что для подводника № 1 было чуть ли не оскорблением. Потом его понизили в звании до старшего лейтенанта, а вскоре и вовсе уволили в запас. Какое-то время он работал на различных сухогрузах, ходил в порты Бельгии, Голландии, Англии, говорят, что крепко выпивал, потом тяжело болел, а 25 ноября 1963 года скончался. И только горбачевским указом от 5 мая 1990 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Ровно через 45 лет после совершения его подвигов! На Западе за это время целая куча книг вышла, в которых его торпедирование «Вильгельма Густлова» получило название «атаки века», а у нас, чтобы воздать должное его геройству, надо было сначала разрушить целую страну…
— Но он хоть посмертно, но все-таки восстановил свое имя и славу, а сколько их так и ушло из этой жизни, не дождавшись никаких наград?
— Да что далеко ходить! Тот же Геннадий Лячин, который в 1999-м году утер нос всему НАТО с его мощнейшими ВМС и системой слежения, так при своей жизни Звезду получить и не успел. Говорят, рапорт на звание Героя России в Москву посылали, но подписан он Президентом не был. Теперь, вроде, Путин пообещал вручить за него Звезду его вдове Ирине. А сам Лячин не получил при своей жизни ничего — ни Звезды, ни нормальной квартиры в необоссанном подъезде…
— Да уж, видел я по телевизору этот подъезд! — хмыкнул я, вспомнив показанный в августовские дни прошлого года по ТV сюжет о посещении Путиным квартиры вдовы Лячина, когда, последовав вослед за Президентом от двери квартиры командира «Курска», камера показала всему миру оббитые и ободранные стены лет тридцать не ремонтировавшегося подъезда, которые каждый раз встречали подводника после его многомесячных походов.
— Мы вот приходим домой с боевых дежурств героями — грудь колесом, жены и дети суетятся вокруг, делают все, чтобы мы отдохнули получше после «геройской вахты», а это ведь, если разобраться, не мы герои, а они — те, кто оставался и ждал нас дома, — с горечью продолжил тему Дмитрий. — У нас ведь тут что? Тепло, светло и мухи не кусают. Сауна, бассейн, видеомагнитофон, запасы еды на полгода… А у них там — холодище в квартирах, веерные отключения электричества, размороженные котлы в котельных, лопнувшие от мороза батареи, не выплачиваемая месяцами зарплата, болеющие из-за хронического недоедания и холода дети… Иной раз поневоле вспомнится поступок мятежного Саблина…
— Кого-кого? — переспросил я. — Что это за Саблин?
— Да был такой, — тихо ответил Дмитрий. — В семьдесят пятом году еще. Капитан 3-го ранга Валерий Михайлович Саблин, заместитель командира большого противолодочного корабля «Сторожевой» по политчасти — замполит, короче. Да о нем последнее время несколько раз писали в газетах, неужели ты не читал?
Но вот в 1969 году К-8 вышла из своего очередного ремонта и начала готовиться к первому в своей жизни дальнему походу. Невезучесть невезучестью, но надо же кому-то и в море ходить! Да и экипаж, уже порядком уставший от ремонтов и причалов, рвался в плавание.
И наконец в феврале 1970 года К-8 вышла в свой первый и последний поход…
Неполадки начались почти сразу же после выхода из базы. Фиг его знает, почему, но уже в самом начале пути от так долго ремонтировавшейся и готовившейся к походу лодки оторвался большой лист обшивки легкого корпуса. Стуча об основной корпус, как хлопающая на ветру калитка или незакрытый багажник «жигулей», он полностью демаскировал перед вероятным противником и без того довольно шумную К-8 («ревущую корову»), так что, согласно всем инструкциям, командир должен был тут же доложить о случившемся в Москву и повернуть подлодку обратно. Но он принял решение устранить неисправность прямо в море. Скорее всего, он просто побоялся, что если они возвратятся сейчас обратно в базу, то К-8 уже никогда не увидит настоящего океана. Им надо было доказать, что они ничуть не хуже всех других подводных лодок Военно-Морского Флота России. И они с большим риском и трудом все-таки сумели справиться с поставленной задачей, закрепили оторвавшийся лист обшивки, и лодка уверенно продолжила путь… к своей гибели.
Спустя два года после исчезновения в морской бездне «Скорпиона», К-8, словно бы повторяя его маршрут, пришла в Средиземное море. Причем, как и в случае с её двойником, это был её первый поход в эту зону. Далее события развиваются словно в зеркальном отражении двухлетней давности. Едва наша АПЛ проходит Гибралтар, как у побережья Тулона таинственно тонет французская подводная лодка «Эридис», относящаяся к тому же проекту, что и погибшая два года назад «Сибилла». Как будто кто-то хотел принести эти лодки в жертву вместо обреченных на заклание «Скорпиона» и К-8, — но жертвы эти приняты не были.
Выполнив в Средиземном море свою задачу, К-8 уже направлялась в обратный путь домой, когда был получен приказ изменить курс и следовать в один из центральных районов Атлантики для участия в широкомасштабных учениях «Океан». И, развернувшись, К-8 последовала в то же самое место, где два года назад исчез в глубоководной бездне «скорпион». Двойник словно звал её к себе с того света…
Беда произошла 8 апреля 1970 года. Оставшиеся в живых члены экипажа рассказывают, что незадолго до начала аварии все они собрались в первом отсеке и смотрели фильм под названием «Путь во мраке». А потом начался сильный пожар — причем сразу в первом и седьмом отсеках, чего и по сей день не смогла объяснить государственная комиссия. Три дня, теряя в огне товарищей, экипаж несчастной К-8 боролся с огнем, но в конце концов лодка потеряла плавучесть и 12 (!) апреля затонула, унеся с собой жизни 52-х моряков. И произошло это почти в том же самом месте, где и трагедия со «Скорпионом». Так перекрестились гибельные параллели двух этих атомных подводных лодок, наконец-то соединив их мертвые тела на многокилометровой глубине Атлантического океана. Казалось бы, что рок насытил себя этой страшной игрой в совпадения уже в достаточной мере, но вдруг… Ровно через 19 лет, 12 апреля 1989 года (т. е. в тот же самый день, когда пошла на дно выгоревшая К-8), неподалеку от острова Медвежий потерпела аварию новейшая советская глубоководная подводная лодка К-278 «Комсомолец». И от совпадений нельзя было не вздрогнуть! Оказалось, что обе наши подлодки потерпели аварию, возвращаясь из своего первого похода. На обеих пожар начался в кормовых отсеках и обе затонули, потеряв свою продольную остойчивость из-за попадания забортной воды в кормовые отсеки. В обоих случаях оказались погибшими командиры подлодок: на К-8, если мне не изменяет память, капитан 2-го ранга Бессонов, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Ванин. В обоих случаях на борту погибших субмарин находились старшие начальники, причем в обоих случаях в одной и той же должности — заместители командиров дивизий. Оба они остались живы и были впоследствии переведены служить в Ленинград.
Кроме того, на обеих подлодках были люди с одинаковыми или почти одинаковыми фамилиями. Так, например, на К-8 был старшина 1-й статьи Колойда, а на «Комсомольце» капитан 1-го ранга Коляда — и тому, и другому удалось остаться в живых. Но в то же время на К-8 был старший лейтенант Шостаковский, а на «Комсомольце» лейтенант Шостак — и оба они погибли.
Фамилия Шостак вообще (как, кстати, и фамилия Колесников) оказалась на нашем флоте отмечена особой печатью трагичности. Первым её обладателем, насколько я помню, был знаменитый ушаковский капитан, герой штурмов Измаила и Корфу, Иван Шостак, который погиб, выйдя в Черное море из Севастополя на линейном корабле «Толгская Богородица» во время сильного шторма. Фамилию с этим же корнем — Шостаковский — носил и заместитель командира печально известного трофейного корабля «Новороссийск», затонувшего по так до сих пор и невыясненной причине в 1955 году прямо в Севастопольской бухте. Выпускниками Севастопольского же высшего военно-морского инженерного училища были погибший на К-8 старший лейтенант Шостаковский и погибший позднее на АПЛ К-278 «Комсомолец» лейтенант Шостак.
Ну как тут не поверить в мистику?..
Или вот ещё такая деталь. Единственным, кто остался живым из всего состава минно-торпедной части подлодки К-8, оказался старшина торпедистов — мичман Станислав… Неживой. Причем, что особенно удивительно, до своего похода на К-8 мичман Неживой служил на не менее печально известной среди моряков-подводников АПЛ К-19, получившей за свои бесконечные аварии кличку «Хиросима», — и он и там остался живым, хотя и попал на ней в одну из её страшных аварий!
Вот и не верь, что связь людских судеб пишется за нас Кем-то свыше…
Ну и ещё кое-что по поводу ЧП с этими подлодками. Нетрудно заметить, что на всех на них — и на К-8, и на «Скорпионе», и на «Сибилле» с «Эридисом», и на «Комсомольце» (а кроме того ещё — на К-116, К-308, К-42, К-131 и на американской АПЛ «Трэшер») аварии произошли хотя и в разные годы, но в одном и том же месяце апреле, причем АПЛ К-8 и АПЛ К-278 «Комсомолец» затонули в один и тот же день — 12 апреля. Я не случайно тогда встрепенулся, увидев в статье про Виллема Баренца дату 12 августа — число 12 вообще, как я заметил, играет какую-то особенную роль в судьбе людей в погонах. Причем не только на море, но и на суше. Так, я однажды читал, что ещё во время Первой мировой войны, 12 августа 1915 года, при проведении Дарданелльской операции, не участвуя ни в каком сражении, бесследно исчез сразу целый 5-й Норфолкский батальон в составе 122 человек. Попадались мне и другие случаи, связанные с числом 12. Скажем, в память по той же самой «Трэшер» в Портсмуте ежегодно, в каждом апреле, приспускают флаг — и делают это тоже именно 12 числа, в день, когда спасатели обнаружили на поверхности океана большое масляное пятно и прекратили дальнейшие поиски…
— …Ты, часом, не готовил себя в подводники? — не удержался как-то от вопроса Лячин, выслушав от меня очередную порцию «субмаринной» информации, и мне послышалась в его голосе доля определенной зависти. — Я вон всю свою жизнь занимаюсь этим делом, а не знаю и половины того, что ты рассказываешь!
— Нет, я вообще не люблю воинскую службу, меня тяготят все эти ограничения — подъем, отбой, жизнь по уставу… Хотя, как я сейчас вспоминаю, был у меня в детстве один случай, который чуть было не сделал из меня «подводника». Я уже и не помню точно, сколько мне тогда было — лет, наверное, шесть или семь… Наверное, все-таки ещё до школы. Помню только, что у нас во дворе тогда все вдруг принялись упражняться в остроумии, выдумывая названия всяких несуществующих кинофильмов — ну, типа там «Путешествие слона в жопе таракана» и им подобные. Дескать, а что это ты, Иван Петрович, дома сидишь, когда весь народ в кинотатр на новый фильм побежал? А что там, спросит сдуру собеседник, за фильм такой? «Яйца на проводах», захохочет остряк. Спеши посмотреть, а то оборвутся!
— Да, да, я помню, — усмехнулся командир, — было такое поветрие…
— Ну и вот, наряду с целой кучей других, вошло в оборот и название с подводной лодкой. Только и слышишь вокруг — привет, мол, куда это ты собрался? Да в кино. Какое? «Подводная лодка в степях Украины»! И — все вокруг хохочут.
— Точно, ходила такая хохма…
— Да. Но мы-то тогда ещё малышней были, и нам эта подводная лодка каким-то боком въехала в сознание… Вот. А рядом с нашим двором располагалось некое многолетнее строительство, тогда эти долгострои чуть ли не на каждом шагу встречались — до сих пор помню этот потемневший от времени, исписанный ругательствами забор, за которым несколько лет подряд рабочие сооружали какое-то здание, потом в нем, если не ошибаюсь, открыли булочную…
И, припоминая события двадцатилетней давности, я начал рассказывать историю своего первого хождения в «подводники».
…В один из погожих весенних деньков, когда земля уже вовсю покрылась яркой травой и мы сменили надоевшие ботинки на легкие сандалии, рабочие СМУ наконец-то завершили свою непомерно долгую работу, разобрали и увезли на место какого-то нового долгостроя забор, и нашим глазам открылась полувросшая в землю длинная черная цистерна с очень похожей на люк подводной лодки крышкой. Ну и, естественно, мы тут же в неё полезли.
Два моих приятеля Витька и Сашка были на год-другой постарше меня, поэтому, быстро взобравшись на верх цистерны, они довольно легко откинули закрывавший её вход «люк» и спустились по какой-то там лесенке внутрь, а я, почти уже вскарабкавшись следом за ними, вдруг сорвался с приваренных к круглой поверхности цистерны перекладинок и, царапаясь о её шершавый бок, грохнулся вниз, не знаю, как, при этом не убившись, но достаточно сильно подвернув себе ступню правой ноги. Ревя во всю глотку и зовя маму, я пополз в сторону своего подъезда, забыв и о «подводной лодке», и о нырнувших в её утробу пацанах. И только уже поздно вечером, когда я сидел дома весь в зеленке, с туго забинтованной ступней и ел перед сном свою любимую гречневую кашу, залитую холодным молоком, кто-то позвонил к нам в дверь нетерпеливым длинным звонком и, посмотрев в глазок, кто там, мама впустила в квартиру родителей Витьки и Сашки. Оказывается, что они до сих пор ещё не вернулись домой и даже не прибегали сегодня обедать, хотя никогда ещё раньше о еде не забывали! А поскольку мы играли обычно вместе, то ко мне и пришли спросить, не знаю ли я, куда они могли подеваться.
Оторвавшись от тарелки с кашей, я сказал, что после обнаружения подводной лодки я их больше и не видел, так как безвылазно сижу дома. «Он чуть себе ногу не сломал, — пояснила мама, — пришлось даже скорую вызывать. На какую-то бочку на стройке полез, да свалился с нее». «Это никакая не бочка, а подводная лодка, — пояснил я. — Из степей Украины. Витька с Сашкой в неё залезли, а я тоже хотел, но упал». «Какая бочка, где она? — встрепенулся отец Витьки. — Это не та ли цистерна, что стоит возле стройки? И ты говоришь, что они в неё залезли?» «Да-а, — с опаской протянул я, чувствуя, что сейчас мне может за что-то крупно влететь, хотя я ещё и не понимал, за что. — Но они туда сами полезли, я их не заставлял…» «Господи! Так, может, они в ней до сих пор и сидят, не зная, как выбраться? — заторопилась мать Сашки. — Пойдемте скорее туда и поглядим. У кого-нибудь есть с собой фонарик?» «Сейчас, сейчас я возьму», — неожиданно засуетилась моя мама и, накинув на плечи кофту, взяла с собой наш электрический фонарик и вышла вместе со всеми за дверь.
Отсутствовала она минут сорок, за это время успел вернуться со второй смены работавший тогда в метрострое отец и, наложив сам себе на тарелку макароны, принялся ужинать. Мне уже пора было ложиться спать, но, пользуясь маминым отсутствием как уважительной причиной, я, хотя и переоделся в свою ночную пижамку, но все еще, как говорится, тянул резину и не ложился.
И вот щелкнул в замке ключ, и я услышал, что мама вернулась. Мне было слышно, как она прошла на кухню и о чем-то долго рассказывала там отцу, потом растворилась дверь в мою комнату и они оба появились на пороге. «Я уже ложусь», — упреждая возможные упреки, доложил я на всякий случай и залез под одеяло. Отец остался стоять возле двери, а мама подошла и села рядом со мной на край кровати. «Вот и хорошо, — прошептала она. — Вот и спокойной тебе ночи.» И, крепко сжав в своей руке мою ладошку, вдруг уткнулась в мое одеяло и, мелко-мелко трясясь, заплакала…
Потом, несколько дней спустя, уже успокоившись, она рассказала мне, что в тот вечер ей пришлось помогать Витькиным и Сашкиным родителям доставать из цистерны их мертвых мальчишек, которые мгновенно задохнулись в ней от паров находившегося там ранее то ли бензина, то ли керосина, и, глядя на их остывшие фиолетовые лица, она с ужасом думала, что если бы я не упал тогда с цистерны и не вывернул себе ногу, то сейчас бы вместе с двумя их трупиками ей пришлось вынимать из чрева этой «подводной лодки» и меня.
— …Так что у меня на этот вид транспорта весьма давняя, можно даже сказать, уже укоренившаяся отрицательная реакция, и если бы происшествие с «Курском» не всколыхнуло общественный интерес к этой теме и мне не поручили в газете собирать соответствующую информацию, то сам я, скорее всего, изучением подводных катастроф и историей подводного флота заниматься никогда бы не взялся. С чего бы?..
— Ну а теперь — не жалеешь, что начал?
— Да что вы! Мне открылось столько интересного, причем материал такой, что не статьи надо писать, а романы… Вот, скажем, о Петре Грищенко вы что-нибудь слышали?
— Ну ещё бы! Когда-то его имя не сходило со страниц газет, его дружбой гордились писатели и поэты, а самые красивые женщины были счастливы, когда он одаривал их мимолетной улыбкой. В годы войны ему не было равных по количеству потопленных кораблей врага, о его мастерстве, хитрости и удачливости ходили настоящие легенды. Его подчиненные становились адмиралами и пристегивали к кителям Золотые звезды героев. Он писал книги и научные трактаты. Его ненавидело начальство и боготворила флотская молодежь. Он ушел из жизни забытый и непонятый, недоделав многого из того, что ещё мог и хотел сделать. И его подвиги до сих пор остаются окруженными каким-то молчаливым табу.
— Почему? — спросил сидевший у стола Колесников.
— А вот послушай, он тебе расскажет, — кивнул он в мою сторону, — а мне надо сходить на центральный пост. Я потом ещё загляну к вам, — и он вышел из каюты.
Видя устремленный на меня выжидающий взгляд Дмитрия, я прикрыл глаза и словно бы увидел перед собой страницы журнала «GEO», где однажды наткнулся на эту удивительную историю.
…К началу Великой Отечественной войны капитан 3-го ранга Петр Грищенко был уже одним из опытнейших командиров подводных лодок. К этому времени он успел закончить Высшее военно-морское училище, прослужить несколько лет на различных подводных лодках и после этого окончить ещё и Военно-морскую академию. Выпускников академии в то время назначали, как правило, не ниже чем командирами дивизионов или бригад, но Грищенко попросился командовать простой подводной лодкой. И был назначен командиром минного заградителя Л-3, носившего гордое имя «Фрунзевец».
22 июня 1941 года застало его в Либаве, и едва на западной границе ударили первые орудийные залпы, Грищенко получил приказ о немедленном выходе в море.
Но не так-то просто оказалось выполнить этот приказ и выйти из аванпорта — либавский фарватер был узок и извилист, а с неба уже заходили в пике шесть ревущих немецких бомбардировщиков. Однако Грищенко все же сумел уклониться от их атак и вырваться в море, к Стейнортскому маяку, где ему было предписано нести боевое дежурство.
Поднимая по ночам перископ, командир «Фрунзевца» видел, как над городом вздымается багровое зарево, и понимал, что там из последних сил отбивают атаки врага его товарищи. Но как им можно было помочь в этой ситуации?
«Всплыть! — приказал военком Баканов, увидев в перископ, что немцы штурмуют Либаву. — Подойти к берегу и вступить в бой с фашистами!»
Но Грищенко от выполнения этого приказа отказался. На лодке было одно-единственное семидесятимиллиметровое орудие и, не оказав никакой существенной помощи защитникам города, лодка была бы в считанные минуты расстреляна с берега прямой наводкой. Ввиду очевидной абсурдности приказа, это неподчинение не принесло беды командиру Л-3, хотя нервы потрепало изрядно.
Впрочем, вскоре Грищенко получил новую боевую задачу: выставить неподалеку от Клайпеды минное заграждение, что он и выполнил с наилучшим результатом. На выставленных им минах подорвались груженые немецкие транспорты «Эгерау» и «Хенни».
Едва возвратились на базу, как лодка получила новое задание: выставить минные заграждения в Данцигской бухте, можно сказать, в самом логове врага. И она их выставила. Пристроившись в кильватер минным тральщикам немцев, расчищавшим проход для своих кораблей, Грищенко прямо вслед их работе выставил в бухте новые мины, на которых тут же подорвались три немецких корабля, и благополучно вернулся в Кронштадт. А в сентябре — он уже снова на задании…
В свой четвертый поход лодка вышла 9 августа 1942 года, при этом на её борту находился писатель-маринист Александр Зонин. Минзагу Л-3 была поставлена боевая задача: выставить возле острова Борнхольм два минных заграждения, а затем начать торпедную охоту за судами противника.
18 августа Грищенко обнаружил в перископ большой караван транспортов и, выбрав самый крупный из них, незамедлительно атаковал его. Две торпеды в клочья разорвали танкер водоизмещением пятнадцать тысяч тонн. Переждав атаку глубинными бомбами, Грищенко снова идет в атаку и топит ещё один танкер с 10 тысячами тонн горючего.
25-26 августа Л-3 выставила две банки мин в заданном районе и атаковала конвой из транспортов, поразив четырехторпедным залпом сразу два транспорта. Через несколько дней ещё одна атака, и в результате — потопленный эсминец и крупный транспорт.
9 сентября лодка возвращается на базу, и военком Долматов пишет на Грищенко донос: мол, командир Л-3 нерационально использовал торпеды (хотя найденный Грищенко способ атаки двумя торпедами сразу будет позднее признан на флоте наиболее оптимальным). Но после столь победного похода наказать командира лодки не решились, а наоборот — наградили его орденом. К тому же в эти дни к нему на лодку пожаловали писатели Александр Фадеев, Всеволод Вишневский и поэтесса Ольга Берггольц. Художник Гуляев написал большое живописное полотно о торжественной встрече Л-3 после боевого похода в Кронштадте: в центре картины командующий флотом В. Трибуц жмет руку Грищенко.
После небольшого отдыха, 27 октября 1942 года «Фрунзевец» уже опять вышел на боевое задание в море…
А в феврале 1943 года происходит необъяснимое: приказом наркома Кузнецова Грищенко переводят на берег, где он и пробыл до конца войны. И это после того, как он потопил (с учетом судов, подорвавшихся на выставленных им минах) 18 неприятельских кораблей, пустив на дно 65 тысяч тонн груза! Но вместо награды, его сразу же после войны начали активно вытеснять с флота… Отстраненный от действующей службы, Грищенко начал серьезно заниматься наукой, анализирует тактику действий подводных лодок во время войны, защитил диссертацию, преподавал в военно-морских училищах. Более десяти раз командира легендарной Л-3 представляли к званию Героя Советского Союза, но так Звезду и не дали! Ходили слухи — из-за того, мол, что он увел прямо из-под носа у одного из балтийских адмиралов первую красавицу Кронштадта, из-за того, что в Нью-Йорке вдруг обнаружилась сестра его первой жены, уехавшая туда ещё в двадцатые годы, из-за того, что…
Впрочем, разве важно, из-за чего? Умирал Грищенко в одиночестве, на руках своего верного друга — жены. Проводить его в последний путь пришли только старые ветераны флота да офицеры-подводники, для которых он был кумиром…
— Да… Но разве он был один такой на нашем флоте? — выслушав эту историю, произнес Дима. — А знаменитый командир С-13 Александр Маринеско, которого Гитлер назвал своим личным врагом № 1?.. Кстати, ты любишь такие совпадения — к началу войны на Балтике состояло 13 подводных лодок типа «С», но до дня Победы уцелела только С-13 под командованием А. И. Маринеско. И в самый знаменитый свой рейд, во время которого он пустил на дно сначала девятипалубный океанский лайнер «Вильгельм Густлов» водоизмещением 25484 тонны с девятью тысячами немецких военных специалистов на борту, а потом военный крейсер «Генерал фон Штойбен» водоизмещением 15400 тонн с четырьмя тысячами фашистов, он вышел именно 13 января 1945 года…
— Выходит, кому-то и чертова дюжина приносит удачу.
— Но, видимо, до поры. Потому что в конце войны Маринеско обвинили в пьянстве и нарушении дисциплины и перевели на тральщик, что для подводника № 1 было чуть ли не оскорблением. Потом его понизили в звании до старшего лейтенанта, а вскоре и вовсе уволили в запас. Какое-то время он работал на различных сухогрузах, ходил в порты Бельгии, Голландии, Англии, говорят, что крепко выпивал, потом тяжело болел, а 25 ноября 1963 года скончался. И только горбачевским указом от 5 мая 1990 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Ровно через 45 лет после совершения его подвигов! На Западе за это время целая куча книг вышла, в которых его торпедирование «Вильгельма Густлова» получило название «атаки века», а у нас, чтобы воздать должное его геройству, надо было сначала разрушить целую страну…
— Но он хоть посмертно, но все-таки восстановил свое имя и славу, а сколько их так и ушло из этой жизни, не дождавшись никаких наград?
— Да что далеко ходить! Тот же Геннадий Лячин, который в 1999-м году утер нос всему НАТО с его мощнейшими ВМС и системой слежения, так при своей жизни Звезду получить и не успел. Говорят, рапорт на звание Героя России в Москву посылали, но подписан он Президентом не был. Теперь, вроде, Путин пообещал вручить за него Звезду его вдове Ирине. А сам Лячин не получил при своей жизни ничего — ни Звезды, ни нормальной квартиры в необоссанном подъезде…
— Да уж, видел я по телевизору этот подъезд! — хмыкнул я, вспомнив показанный в августовские дни прошлого года по ТV сюжет о посещении Путиным квартиры вдовы Лячина, когда, последовав вослед за Президентом от двери квартиры командира «Курска», камера показала всему миру оббитые и ободранные стены лет тридцать не ремонтировавшегося подъезда, которые каждый раз встречали подводника после его многомесячных походов.
— Мы вот приходим домой с боевых дежурств героями — грудь колесом, жены и дети суетятся вокруг, делают все, чтобы мы отдохнули получше после «геройской вахты», а это ведь, если разобраться, не мы герои, а они — те, кто оставался и ждал нас дома, — с горечью продолжил тему Дмитрий. — У нас ведь тут что? Тепло, светло и мухи не кусают. Сауна, бассейн, видеомагнитофон, запасы еды на полгода… А у них там — холодище в квартирах, веерные отключения электричества, размороженные котлы в котельных, лопнувшие от мороза батареи, не выплачиваемая месяцами зарплата, болеющие из-за хронического недоедания и холода дети… Иной раз поневоле вспомнится поступок мятежного Саблина…
— Кого-кого? — переспросил я. — Что это за Саблин?
— Да был такой, — тихо ответил Дмитрий. — В семьдесят пятом году еще. Капитан 3-го ранга Валерий Михайлович Саблин, заместитель командира большого противолодочного корабля «Сторожевой» по политчасти — замполит, короче. Да о нем последнее время несколько раз писали в газетах, неужели ты не читал?