Над нами простирался темно-пурпурный небосвод, чуть ли не золотой от звезд. День подходил к концу. Нам предстояло трое суток тьмы. Столько длится ночь на этой планетке, значительно меньшей первого спутника Третьей, родной их планеты, зато несравненно быстрее вращающемся вокруг собственной оси. На первом нам пришлось бы ждать восхода солнца ровно три недели.
Я остановился, включил башенку и ощупал околицу светом прожекторов.
Окружающая нас территория ничем не отличалась от той, по которой мы пробирались, покинув «Уран», но еще не наткнувшись на дорогу, напоминающую полосу автострады. Пятна света, по мере того, как я манипулировал башенкой, соскакивали с пологих склонов в ровные, песчаные котловины между ними, возвращались на выступающие верхушки и опять сползали вниз, везде натыкаясь на одно и то же до края поля зрения. Тоннель, из которого мы только что выбрались, казался крохотным куполом, втиснутым между двумя барханами и даже чем-то напоминающим их размерами и формой. Вокруг него не было ни дороги, ни каких-либо конструкций. От огромного строения и ведущих к нему полос не осталось и следа.
Только в выпуклой стене чернело, заметное даже в темноте, выжженное отверстие.
Я покосился на нитку радара, сравнил его данные с указаниями датчиков и двинулся вперед. Мы, молча, проделали еще несколько сотен метров, потом, высмотрев несколько более глубокую котловину, я опустил в ней «Фобос» и выключил двигатели.
В кабине установилась идеальная тишина.
– Дай Снагга, – сказал я.
Он отозвался немедленно. Говорил коротко, нормальным голосом, но я почувствовал в нем облегчение. Мы передали ему полные данные, записанные бортовыми автоматами, сделали краткий рапорт о фактах и перешли на прием.
– То-то еще будет, – буркнул я. – На сегодня все. Жрать и спать.
Рива повернулся вместе с креслом и недоуменно посмотрел на меня.
– Ты ни о чем не забыл? – поинтересовался он.
Я не забыл. И, наверно, это и в самом деле лучше будет сделать сейчас.
Рива поднялся и не торопясь направился в сторону колодца, ведущего к шлюзу. Я пошел за ним. Он уже начал спускаться, когда неожиданно задержался, словно припомнил о чем-то, и, подняв голову, нацелил на меня забрало своего шлема.
– Ты был прав, – негромко сказал он.
Я не понял. Стоял возле крышки люка и ждал, пока он растолкует, о чем речь идет.
– С этим сеансом. Он и в самом деле был для нас предназначен...
Разумеется, я был прав. Но ничего ему не сказал. И не спросил даже, какую из проекций он имел в виду, первую или вторую. Вероятнее всего, обе.
Получасом спустя все было кончено. Автомат вырыт небольшой, вытянутый ров. Мы опустили в него тело Коллинса и насыпали над ним невысокий холмик, точно такой же, что встречаются на старых кладбищах. Постояли с минуту, потом резко повернулись и вернулись в кабину.
Я занялся ужином. Рива что-то мудрил, манипулируя с программирующими контактами аппаратуры.
– Готово, – произнес он наконец. Надавил клавишу, и на экране показался список экипажей всех трех экспедиций, прибывших сюда до нас. Он был разделен на две части. Слева одна под другой виднелись фамилии. Четвертая ил пятая сообщала: Коллинс. И была перечеркнута красной линией. В правой полосе, до этого совершено чистой, появилась та же самая фамилия, на самом первом месте. Над ней виднелся только заголовок: «найденные».
8. ЗОНА НЕЙТРАЛИЗАЦИИ
Я остановился, включил башенку и ощупал околицу светом прожекторов.
Окружающая нас территория ничем не отличалась от той, по которой мы пробирались, покинув «Уран», но еще не наткнувшись на дорогу, напоминающую полосу автострады. Пятна света, по мере того, как я манипулировал башенкой, соскакивали с пологих склонов в ровные, песчаные котловины между ними, возвращались на выступающие верхушки и опять сползали вниз, везде натыкаясь на одно и то же до края поля зрения. Тоннель, из которого мы только что выбрались, казался крохотным куполом, втиснутым между двумя барханами и даже чем-то напоминающим их размерами и формой. Вокруг него не было ни дороги, ни каких-либо конструкций. От огромного строения и ведущих к нему полос не осталось и следа.
Только в выпуклой стене чернело, заметное даже в темноте, выжженное отверстие.
Я покосился на нитку радара, сравнил его данные с указаниями датчиков и двинулся вперед. Мы, молча, проделали еще несколько сотен метров, потом, высмотрев несколько более глубокую котловину, я опустил в ней «Фобос» и выключил двигатели.
В кабине установилась идеальная тишина.
– Дай Снагга, – сказал я.
Он отозвался немедленно. Говорил коротко, нормальным голосом, но я почувствовал в нем облегчение. Мы передали ему полные данные, записанные бортовыми автоматами, сделали краткий рапорт о фактах и перешли на прием.
– То-то еще будет, – буркнул я. – На сегодня все. Жрать и спать.
Рива повернулся вместе с креслом и недоуменно посмотрел на меня.
– Ты ни о чем не забыл? – поинтересовался он.
Я не забыл. И, наверно, это и в самом деле лучше будет сделать сейчас.
Рива поднялся и не торопясь направился в сторону колодца, ведущего к шлюзу. Я пошел за ним. Он уже начал спускаться, когда неожиданно задержался, словно припомнил о чем-то, и, подняв голову, нацелил на меня забрало своего шлема.
– Ты был прав, – негромко сказал он.
Я не понял. Стоял возле крышки люка и ждал, пока он растолкует, о чем речь идет.
– С этим сеансом. Он и в самом деле был для нас предназначен...
Разумеется, я был прав. Но ничего ему не сказал. И не спросил даже, какую из проекций он имел в виду, первую или вторую. Вероятнее всего, обе.
Получасом спустя все было кончено. Автомат вырыт небольшой, вытянутый ров. Мы опустили в него тело Коллинса и насыпали над ним невысокий холмик, точно такой же, что встречаются на старых кладбищах. Постояли с минуту, потом резко повернулись и вернулись в кабину.
Я занялся ужином. Рива что-то мудрил, манипулируя с программирующими контактами аппаратуры.
– Готово, – произнес он наконец. Надавил клавишу, и на экране показался список экипажей всех трех экспедиций, прибывших сюда до нас. Он был разделен на две части. Слева одна под другой виднелись фамилии. Четвертая ил пятая сообщала: Коллинс. И была перечеркнута красной линией. В правой полосе, до этого совершено чистой, появилась та же самая фамилия, на самом первом месте. Над ней виднелся только заголовок: «найденные».
8. ЗОНА НЕЙТРАЛИЗАЦИИ
Я лежал, удобно вытянувшись в мягком, пенистом коконе кресла, без шлема, в расстегнутом скафандре, с отключенным динамиком личной аппаратуры. Но мысли невольно возвращались к событиям последнего дня. Не то, чтобы я специально предавался воспоминаниям, выдумывал более логичную схему или пытался анализировать. Мы лизнули едва краешек их земли, и то главным образом потому лишь, что они сами показали нам кусочек своей планеты.
Однако же, показали нам не только свою планету...
И тут я вдруг понял, что с самого начала, с первого мгновения, когда перед нашими глазами открылась панорама города прошлого века, города, в котором, вполне могло быть, воспитывались мои прадеды, единственное, что по настоящему не давало мне покоя, так это чувство несправедливости. С поразительной остротой нам был продемонстрирован контраст между их миром и нашим. Но каким миром? Разве изображение города, дышащего гармонией композиций, полного тишины и покоя, города, вырастающего над буйным парковым газоном, но однако же не уничтожающего его травы, они взяли из своих альбомов прошлого века?
Наверняка, нет. К тому же, у них и сейчас могли быть менее процветающие города. Он один, по сути дела, ни о чем не свидетельствовал.
Увы, трудно было сказать то же самое о другом изображении, другом городе. Общество, способное что-то такое создать, а точнее – с чем-то таким справиться, пусть даже речь идет о наиболее сильном отклонении от правил, выдавало себе свидетельство, которому не позавидуешь. О том, что существовать такому обществу недолго. В этом-то все и дело.
Но если я был прав, и это второе изображение было ими получено из проекции мозговых полей людей, оказавшихся под влиянием зон нейтрализации, то они не могли знать об этом...
Минуточку, в самом ли деле не могли? Разве у нас была возможность проверить, как на них самих воздействуют эти черные шарики? Если они реагируют на них так же, как и мы, значит – они выслали их сознательно, чтобы нас уничтожить, или, по крайней мере, обезвредить. Нет для этого лучшего способа, чем нарушить связь. Если же все должно было обстоять иначе? В таком случае, что-то совершенно другое это и значило? Что? Как бы так ни было, ничего общего с дружеским обменом приветствиями не получилось.
Другое дело, если их система связи опирается на совершенно другие принципы, чем земная. Об этом свидетельствовал бы и тот факт, что наши приемники не могли передать компьютерам никаких сведений, из которых те сумели бы что-либо высосать.
Что было несомненным, так это то, как много еще предстоит сделать.
Я еще раз проверил показания датчиков автоматов наводки и закрыл глаза.
Меня разбудил голос Снагга. Который сообщил, что мы проспали шесть часов, и пожелал приятного аппетита. Во всем остальном он держался нормально. Доложил, что «Гелиос» дает пеленг без каких-либо перерывов или нарушений. База подтвердила прием очередного кода. Кажется, там были несколько удивлены, что мы еще до сих пор живы. Но не теряли надежды. На этот раз, однако же, от добрых советов воздержались.
Температура снаружи «Фобоса» достигла минус тридцати по Цельсию. Выдержать можно. Обычно январский морозец в каком-нибудь состоянии из земных заповедников. Не то, что на Луне во время двухнедельной ночи.
Перекусили мы в молчании. Сразу же после этого Рива вышел из кабины, чтобы провести замеры. Я занялся радаром. Рассчитал дорогу, которую мы проделали до нашего рейса по подземельям, сделал поправку для дальнейшего маршрута. За исходное, конечно, я принял направление, засеченное во времени секундной связи с экипажами «Проксимы» и «Монитора», на краю пустынной полосы. Полчаса спустя мы тронулись в путь, оставляя позади небольшой купол с черным проломом и крохотную, вытянутую насыпь, сформированную из минералов с цветом, на Земле не встречающимся.
Дорога шла по касательной к контуру огромного купола, накрывающего собой гигантскую шахту, и вела дальше, по пологим холмам, на северо-восток. Барханы постепенно становились все ниже, белые снопы, падающие из-под башенки и прорезающие пурпурную тьму, все более мягкими движениями карабкались на склоны и сползали с них. Наконец, они остались в неподвижности. Мы выбрались на равнину.
Горизонт, наблюдаемый в инфракрасном диапазоне, подергивал полупрозрачный голубоватый туман. Горы казались детским рисунком, ровным, лишенным объема. Несмотря на это, мы еще за добрых несколько километров заметили идущий поперек направления маршрута край того разлома, или, если угодно, канона, предшествующего предгорьям каменных гигантов. Не прошло и пятнадцати минут, как мы стояли на краю обрыва.
О взятии этой преграды нечего было и думать. «Фобос» пользовался славой наиболее универсального вездехода, но только вездехода. Он не был ракетой, даже не был одной из тех комбинированных машин, используемых экипажами, надзирающими за работой сателлитарных автоматических баз, на которых в самом крайнем случае можно было выйти на орбиту. Те обеспечивали большую оперативность, но для драки не годилось. Слишком много места занимали в них энергетические автоматы.
Однако же изумрудная ниточка на экране радара самым явным образом нацелилась на горные кряжи, расположенные за пропастью. Предстояло искать другую, менее воздушную дорогу.
Я вызвал Снагга. Хотел попросить его пожертвовать еще одним зондом. В надежде, что под покровом ночи ему удастся несколько дольше поддерживать связь с «Ураном».
Но Снагг не отвечал.
Я повторил сигнал. Безрезультатно.
– Пеленг, – бросил я.
Рива склонился над пультом. Пробежался по клавишам. Ничего. Откинул крышку и взялся за программирование. Вернулся к клавиатуре. Тишина.
– Этого только не хватало, – проворчал он, словно бы со злостью. Немного подождал и опять взялся за аппаратуру. Но все его ухищрения остались безрезультатными. «Уран» молчал. Пеленговый передатчик корабля перестал работать. Или же самого корабля уже не было там, где мы его оставили.
– Подожди, – сказал я. – Может, это временно.
– Хмм, – буркнул Рива, разогнулся и уселся поудобнее, вытягивая ноги.
Я выключил двигатели. Брюхо «Фобоса» опустилось на грунт, и настала тишина.
– Как он погиб? – неожиданно заговорил Рива.
– Коллинс?
– Ага. Сам он туда забрался в одиночку, или его кто-то заволок? На теле у него не было никаких следов борьбы, ни синяков, ни малейшей царапины...
Он остановился. Черт возьми, а я-то откуда мог знать?!
– Может быть, он вышел из вездехода и заблудился в лабиринтах подземелья. Если они кинули им туда одну из этих черных штук...
– И так его и бросили?
– Кто? – фыркнул я. – Наши? Или те?
Рива обошел это молчанием. Немного подумал и добавил совсем тихо, так что я едва расслышал:
– И разделся, словно собирался отправиться в кроватку...
Кабина вездехода типа «Скорпион» вмещает в крайнем случае четыре человека. А так – три. Другими же предыдущие экспедиции не располагали. Если он, как раз, вышел, а в это время по соседству появилось устройство, стимулирующее зону нейтрализации... Тогда он мог действительно заблуждаться, не отдавая отчета, куда он идет и зачем... А те попросту уехали. В любом случае, им удалось оттуда выбраться. Мы бы отыскали уничтоженный вездеход, если бы он там оставался.
Ясное дело, все это могло выглядеть совершенно иначе. И наверняка, так и было. Я уже открыл было рот, дабы сообщить Риве, что я думаю на счет наших преждевременных спекуляций, когда связь ожила. В верхнем углу пульта засветился яркий огонек, погас на несколько секунд, засветился снова, прогорел так секунды две-три, и неожиданно принялся ритмично пульсировать. «Уран» был там, где и должен быть. Его автоматический пеленговый передатчик работал нормально.
– Снагг, – сказал я, – отзовись.
Тишина. Рива, не торопясь, манипулировал клавишами.
Но Снагг не откликался.
– Вышел, – сказал я. – Что-то такое произошло, что ему пришлось покинуть корабль.
– Как тот, в коридоре? – поинтересовался Рива. Голос у него был спокойный, уверенный.
– Нет, – отрезал я. – Тот не был из Корпуса.
Мы замолчали.
Я занялся пультом. Включил систему дистанционного управления и, установив контакт, приказал «Урану» выпустить зонд. Установил данные и траекторию. Но в контрольном окошке ничего не показалось. Попробовал еще раз. Автомат провел какие-то молниеносные операции, после чего выбросил «ноль». Опять не то. Нейромат «Урана» не принимал приказов. На цепи передачи информации была наложена блокада. Это мог сделать только Снагг, лично.
Мы еще несколько минут и безо всякого результата вызывали его, а потом оставили в покое.
– Поехали, – сказал я.
«Уран» был в порядке. В случае чего нам не грозило оказаться отрезанными от «Гелиоса». Путь на орбиту оставался открытым. С этим можно было не спешить.
А вот кто, наоборот, ждать не мог, так это люди.
Возвращаться в направлении «Урана» не имело смысла. Скалистое ущелье тянулось в ту сторону до самого горизонта. В северном же направлении, наоборот, изгибалась вытянутым языком, словно бы застывшей лавы, в направлении невидимой отсюда преграды.
Я запустил двигатель, нацелил нос вездехода, прямо, как выстрел, на север и двинулся на полной скорости.
Сорок минут пол кабины резонировал пискливым, вибрирующим тоном, как до предела натянутая струна. Перегрузка вдавливала нас в кресла, руки с трудом дотягивались до пультов. Стена, по которой карабкался «Фобос», местами становилась почти что вертикальной.
Слева и справа вздымались, давящие своими размерами, черные, нависающие обрывы. Напрасно мы отыскивали глазами их края, которые тонули в ночной мгле или уходили на такую высоту, что были неподвижными, даже когда мы поднимались из кресел и, задрав головы, припадали к иллюминаторам. Более низкие выступы, отделяющие грозными навесами от основных массивов, напоминали вулканические гнезда, застывшие после чудовищного взрыва.
Однако постепенно их растопыренные, игольчатые вершины оставались за нами. Точнее, под нами. Мы не знали, что такое страх высоты, и все же предпочитали не оглядываться. Там была только пропасть.
Желоб повышался. С обеих сторон сбегали неправильные, многозубые гряды, оставляя между собой проход настолько узкий, что преодолевая его, нам пришлось двигаться чуть ли не боком. За ними оказался широкий, плоский котлован. Мы пролетели еще примерно сто метров, после чего кабина постепенно приняла вертикальное положение, двигатели приумолкли, мы выехали на что-то, напоминающее удобную полку, пологой дугой переходящую в вершину перевала. Неожиданно я заметил странное отражение на гладкой грани скалы, ведущей к ближайшему кряжу. Я выключил прожектора, но этот голубоватый отблеск, напоминающий первый луч света, остался. Только вот до рассвета у нас оставалось побольше двух суток. Где-то там, за каменной стеной, должен был находиться другой источник света.
Я вновь зажег рефлекторы и, покидая полку, по широкой дуге выскочил на вершину перевала. Выключил двигатели. Вездеход по инерции прошел еще несколько метров с гаснущей скоростью, мягко закачался, преодолевая широкую в этом месте полосу гравия, и остановился.
Я не заблуждался насчет этих световых эффектов. Но не успел приглядеться к ним как следует, поскольку в кабине неожиданно раздался спокойный голос Снагга.
– Вы у меня на экране, – сказал он. – С «Гелиосом» все в порядке. База приняла сообщение о посадке. Хисс вас поздравляет...
– Взаимно, – процедил я. – А кстати, тебе случайно не показалось, что ты кое о чем позабыл?
Он замолчал. Еще бы, черт побери, ему не казалось. Мы вызывали его добрых полтора часа.
Наконец он промямлил:
– Приходили... гости.
Этого я не ожидал.
– Заблокировал автоматы наводки? – скорее подтвердил, чем спросил я. На этот раз он ответил немедленно:
– Устроил небольшую проверку систем. Именно тут они и послали мне этакий черный шарик. Словно, только этого и ждали...
– «Кварк» и «Меркурий» ты тоже заблокировал? – я уже не скрывал своего раздражения.
– Обратная связь... – пробормотал он.
Я мог поверить, что приятно ему не было. Но и без того он имел бы право говорить о небывалом счастье.
– Выходил? – спросил я уже нормальным голосом.
– Ага.
– Чего ради?
Минутное молчание, потом он выдавил:
– Не знаю...
Конечно же. Но – вернулся. Не то, что Коллинс. И я знал, почему. Он был парнем из Инфорпола. А что я Риве говорил?
– Ал... – неожиданно заговорил Снагг.
– Что еще?
– ...не сердись.
– Не сердись! – повторил Рива саркастически.
Но я понял, о чем речь. Он не думал ни о блокированных автоматах, ни о выходе и обо всем, что он делал, или чего не делал, находясь в зоне нейтрализации. Он думал теперь о том, как воспринял мой рассказ. Тогда, когда я вернулся из одиночного полета к «Гелиосу». И попросил прощения за то, что не поверил.
– Ладно уж, – бросил я. – Только больше не блокируй наводку.
Он пробормотал что-то невразумительное и отключился.
Я даже не упомянул о зонде. В нем не было нужды. Перед нами открылась обширная, куполообразная выемка. Словно бы дно кратера с гладкими, дугообразно загнутыми краями.
В центральной части котловины, в ее наиболее низко расположенном месте, ярко светилось голубым светом кольцо правильной формы. Словно ореол над головами святых на средневековых изображениях. Только что место головы занимал видимый как на ладони стекловидный контур мощного цилиндра. Мы с первого взгляда узнали ракету. И это не могло быть никакой другой ракеты, как «Проксимой» или «Монитором».
Я увеличил изображение.
Гладкая, как стол, поверхность. Каменное озеро без следа волн или ветра. Словно бы залитое стеклянной пленкой. Голубые огни, падающие из приземистых башенок, ложились на ее поверхность чудовищно длинными пальцами. Под их прикосновением пленка блестела как зеркало.
Башенки стояли одна вслед за другой с регулярными километровыми интервалами. Светились их только копьеподобные вершины. А кроме того, в них не было ничего, на чем мог бы остановиться взгляд. Широкие кольцеобразные основания несли на себе пирамидальные, пропорциональные предметы, без следа каких-либо антенн, прицелов или излучателей. Так, по крайней мере, это виделось с этой высоты и с расстояния порядка шести километров.
Перевал, уходящий к покрытому призрачными пиками нагорью чуть ли не вертикальной крутизной, здесь снижался широким, пологим склоном. «Фобос» катился мягко, с выключенным светом, чуть-чуть более темный, чем заполняющий пространство пурпурный мрак. Не прошло и часа, как склон, постоянно расширяющимся и твердеющим до состояния стеклистой массы языком, вывел нас на край котловины-озера. Мы остановились.
Кольцо голубых маяков, окружающие ракету и наводящие на мысль о заслоне, было от нас не далее, чем в полутора километрах. До сих пор мы не замечали в нем никаких перемен, никакого движения, которое могло бы свидетельствовать, что нас обнаружили, что мы вертимся с заранее подготовленным приемом.
Это была «Проксима». Белые буквы на корпусе проступали, правда, едва заметными пятнами, но я знал, что «Монитор» был несколько меньше «Гелиоса» и отличался от кораблей второй экспедиции формой дюз.
Крышки люков были задраены. Вдоль корпуса, однако, тянулась полностью смонтированная, точно в каждый момент готовая прийти в движение, направляющая лифта.
Я вызвал Снагга, передал данные и приказал, чтобы он отправил полную шифровку на базу. Он буркнул «возрадуются» или что-то в этом духе и добавил, что чужаки перестали им интересоваться.
– Тебя это тревожит? – процедил Рива.
– По крайней мере, хоть что-то делалось, – спокойно ответил тот.
– Потом ты нам все расскажешь, – сладенько пообещал Рива таким тоном, словно обращался к ребенку. Разговор понемногу развязывался, но я приказал им заткнуться, так как возле ракеты началось какое-то движение. Свет задрожал на платформе лифта. Я напряг зрение. Лазерные объективы нашего вездехода давали уже наибольшее увеличение, на которое были способны.
Лифт поплыл вниз, и неожиданно из бесформенной, сгустившейся массы теней, скопившейся под дюзами, выскочил человек.
Я невольно потянулся к клавиатуре наводки.
– Минус пять от нуля, – прозвучал холодный голос Ривы.
Я не мог стрелять. Мы причинили бы больший вред людям, чем кордону. Я сжался в кресле и наблюдал.
Человек, одетый в вакуум-скафандр, бежал, раскачиваясь и спотыкаясь. На одно мгновение он высоко поднял руки, и тут я заметил, что он вооружен. Ручным излучателем.
Круг, широко обнимающий место посадки корабля, не дрогнул. Мы не заметили в нем ни малейшего движения даже тогда, когда мужчина добрался почти до самых башенок. Неожиданно он покачнулся и упал на колени. Сверкнул излучатель. Мы заметили тончайшую ниточку огня, ударившую в направлении ближайшей башенки и на мгновение окутавшую ее сиянием, напоминающим коронный разряд. Мужчина не отрывал пальца от спуска. Но лучевая игла задрожала. Ударилась в грунт, рассыпаясь миллиардами кристаллических огоньков, перебралась на другую башенку, но только лизнула ее, поднялась вверх и начала прошивать пурпурную бесконечность пространства. Шло время. Ствол излучателя должен был теперь обжигать, даже сквозь толстые вакуум-рукавицы.
Неожиданно дуло излучателя сделалось матовым и погасло. На мгновение из него вырвалось нечто, напоминающее струйку пара – и все кончилось. Я понял, что это не стреляющий убрал руку со спуска, а попросту исчерпался источник энергии. Это тоже давало пищу для размышлений.
Излучатель блеснул в воздухе, отброшенный далеко в сторону. Мужчина упал лицом на землю, извиваясь как раненый зверь. Немного погодя он успокоился. Приподнялся на локтях, несколько секунд провел так в неподвижности, потом изо всей силы принялся колотить по стеклистому грунту. В безумном замахе он вздымал всю руку вверх и опускал ее со скоростью и силой гидравлического молота. Наконец, он упал снова, распластавшись по земле. Тут башенки, но не ближайшая к лежащему, а по три-четыре с каждой ее стороны, продвинулись вперед. Они ползли медленно и неравномерно. И вскоре образовали словно бы подкову, направленную своими рогами в сторону неподвижной ракеты. Теперь своей формой они напоминали невод, установленный поперек течения. На мгновение задержались. И двинулись снова, уже одновременно, очень медленно, но с одинаковой скоростью. Когда башенка, представляющая собой самую глубокую часть дуги, оказался настолько близко, что чуть ли не касался шлема лежащего, тот поднялся с явным трудом и полетел назад, словно от удара. Упал на спину, но тут же подтянул ноги и начал ползти, отпихиваясь ногами, неуклюжими движениями калеки. Светящаяся подкова ускорила свое движение. Мужчина упал снова, перевернулся на бок, какое-то время беспомощно шевелил ногами в воздухе, пока ему не удалось, наконец, встать. Он отшатнулся назад, закачался, согнулся, потом, пытаясь сохранить равновесие, выпрямился во весь рост.
Только тут я узнал его. Он не был таким, как все. Даже на таком расстоянии нечетко вырисовывалась черно-белая эмблема на левом плече. Вытянутый нарост на бедрах – это система выходом хорошо мне известной, специальной аппаратуры. Невольно я протянул руку к колену и провел ей вдоль бедра, нащупывая пальцами кончики проводов. Это тоже не был обычный скафандр. Людишкам не было бы никакой пользы от всех этих датчиков и усилителей. И тот парень внизу, зажатый в тисках светящихся голубыми шпилями башенок, падающий и с величайшим усилием поднимающийся, с каждым шагом приближающийся к клетке, которой был для него люк корабля – это Кросвиц.
Как это я сказал Лине? «Но любить его не буду...»
Вот именно.
– Компрессия? – бросил я сквозь стиснутые зубы.
– Полная мощность, – немедленно ответил Рива.
– Протек?
– Ноль.
– Сними блокаду.
Я заметил движение в окошках автоматов наводки. Мы не могли бить кольцеобразным огнем. Здесь не могли.
Мгновенный взгляд на экран. Кросвица уже поглотила тень под кормой ракеты. Башенки остановились. Блеснула платформа лифта. Они тут же вздрогнули и поползли обратно. Не прошло и минуты, как вокруг корабли был уже виден монолитный, правильный перстень. Зверь был загнан туда, где было ему место.
– Давай, – сказал я. И неожиданно почувствовал холод на висках. Спокойно, словно выполняя контрольное задание на полигоне, я взялся за управление. Если в этих голубоватых башенках есть живые существа...
На этот раз это не длилось даже более двух минут. Потом Рива проворчал, что мы набираемся опыта.
От ближайшей башенки нас отделяло уже не более пяти метров. Вдруг «Фобос» ткнулся носом во что-то невидимое, нас развернуло вокруг своей оси, вездеход взревел всеми двигателями, беспомощно топчась на месте. Окошки датчиков обезумили. С момент я следил за их бешеной пляской, потом челюсти у меня сжались до боли. Но я не боялся. Не ушел в иллюзии. Не ударился в мечты, не стал припоминать лучшие времена. Меня охватило одно-единственное желание: добраться до этой пакостящей дьявольщины и разнести ее в брызги, распылить, втоптать в скальный грунт, чтобы и следа не осталось. Я взялся за управление. И дал полный газ.
Рев двигателей усилился еще больше. Вездеход начал вибрировать, сперва мягко, потом все сильнее. И неожиданно рванулся с таким ускорением, что я не смог удержать управления. Полетел вперед как из пушки. Почувствовал сильный удар, услышал резкий треск. Какое-то время пытался сохранить равновесие, но несомненно свалился бы под опоры экранов, если бы не новый толчок, на этот раз назад. Я полетел как отбитый мяч и приземлился на брюхо, в собственное свое кресло.
С трудом перевернулся и поглядел на указатели. Они стояли в положениях, идеально соответствующих программе, словно бы ничего и не произошло. В кабине стояла тишина.
Именно тогда Рива и сказал, что мы набираемся опыта. И ошибался. Это правда, что на этот раз мы выбрались быстро и без особых неприятностей. Но только потому, что после удара о что-то невидимое «Фобос» развернулся вокруг своей оси. У меня не было ни малейших намерений оттуда выкарабкиваться. Об этом я даже слишком хорошо помнил. Я на всей мощи двигателей рвался вперед. Только перед этот оказался не там, где я рассчитывал.
Однако же, показали нам не только свою планету...
И тут я вдруг понял, что с самого начала, с первого мгновения, когда перед нашими глазами открылась панорама города прошлого века, города, в котором, вполне могло быть, воспитывались мои прадеды, единственное, что по настоящему не давало мне покоя, так это чувство несправедливости. С поразительной остротой нам был продемонстрирован контраст между их миром и нашим. Но каким миром? Разве изображение города, дышащего гармонией композиций, полного тишины и покоя, города, вырастающего над буйным парковым газоном, но однако же не уничтожающего его травы, они взяли из своих альбомов прошлого века?
Наверняка, нет. К тому же, у них и сейчас могли быть менее процветающие города. Он один, по сути дела, ни о чем не свидетельствовал.
Увы, трудно было сказать то же самое о другом изображении, другом городе. Общество, способное что-то такое создать, а точнее – с чем-то таким справиться, пусть даже речь идет о наиболее сильном отклонении от правил, выдавало себе свидетельство, которому не позавидуешь. О том, что существовать такому обществу недолго. В этом-то все и дело.
Но если я был прав, и это второе изображение было ими получено из проекции мозговых полей людей, оказавшихся под влиянием зон нейтрализации, то они не могли знать об этом...
Минуточку, в самом ли деле не могли? Разве у нас была возможность проверить, как на них самих воздействуют эти черные шарики? Если они реагируют на них так же, как и мы, значит – они выслали их сознательно, чтобы нас уничтожить, или, по крайней мере, обезвредить. Нет для этого лучшего способа, чем нарушить связь. Если же все должно было обстоять иначе? В таком случае, что-то совершенно другое это и значило? Что? Как бы так ни было, ничего общего с дружеским обменом приветствиями не получилось.
Другое дело, если их система связи опирается на совершенно другие принципы, чем земная. Об этом свидетельствовал бы и тот факт, что наши приемники не могли передать компьютерам никаких сведений, из которых те сумели бы что-либо высосать.
Что было несомненным, так это то, как много еще предстоит сделать.
Я еще раз проверил показания датчиков автоматов наводки и закрыл глаза.
Меня разбудил голос Снагга. Который сообщил, что мы проспали шесть часов, и пожелал приятного аппетита. Во всем остальном он держался нормально. Доложил, что «Гелиос» дает пеленг без каких-либо перерывов или нарушений. База подтвердила прием очередного кода. Кажется, там были несколько удивлены, что мы еще до сих пор живы. Но не теряли надежды. На этот раз, однако же, от добрых советов воздержались.
Температура снаружи «Фобоса» достигла минус тридцати по Цельсию. Выдержать можно. Обычно январский морозец в каком-нибудь состоянии из земных заповедников. Не то, что на Луне во время двухнедельной ночи.
Перекусили мы в молчании. Сразу же после этого Рива вышел из кабины, чтобы провести замеры. Я занялся радаром. Рассчитал дорогу, которую мы проделали до нашего рейса по подземельям, сделал поправку для дальнейшего маршрута. За исходное, конечно, я принял направление, засеченное во времени секундной связи с экипажами «Проксимы» и «Монитора», на краю пустынной полосы. Полчаса спустя мы тронулись в путь, оставляя позади небольшой купол с черным проломом и крохотную, вытянутую насыпь, сформированную из минералов с цветом, на Земле не встречающимся.
Дорога шла по касательной к контуру огромного купола, накрывающего собой гигантскую шахту, и вела дальше, по пологим холмам, на северо-восток. Барханы постепенно становились все ниже, белые снопы, падающие из-под башенки и прорезающие пурпурную тьму, все более мягкими движениями карабкались на склоны и сползали с них. Наконец, они остались в неподвижности. Мы выбрались на равнину.
Горизонт, наблюдаемый в инфракрасном диапазоне, подергивал полупрозрачный голубоватый туман. Горы казались детским рисунком, ровным, лишенным объема. Несмотря на это, мы еще за добрых несколько километров заметили идущий поперек направления маршрута край того разлома, или, если угодно, канона, предшествующего предгорьям каменных гигантов. Не прошло и пятнадцати минут, как мы стояли на краю обрыва.
О взятии этой преграды нечего было и думать. «Фобос» пользовался славой наиболее универсального вездехода, но только вездехода. Он не был ракетой, даже не был одной из тех комбинированных машин, используемых экипажами, надзирающими за работой сателлитарных автоматических баз, на которых в самом крайнем случае можно было выйти на орбиту. Те обеспечивали большую оперативность, но для драки не годилось. Слишком много места занимали в них энергетические автоматы.
Однако же изумрудная ниточка на экране радара самым явным образом нацелилась на горные кряжи, расположенные за пропастью. Предстояло искать другую, менее воздушную дорогу.
Я вызвал Снагга. Хотел попросить его пожертвовать еще одним зондом. В надежде, что под покровом ночи ему удастся несколько дольше поддерживать связь с «Ураном».
Но Снагг не отвечал.
Я повторил сигнал. Безрезультатно.
– Пеленг, – бросил я.
Рива склонился над пультом. Пробежался по клавишам. Ничего. Откинул крышку и взялся за программирование. Вернулся к клавиатуре. Тишина.
– Этого только не хватало, – проворчал он, словно бы со злостью. Немного подождал и опять взялся за аппаратуру. Но все его ухищрения остались безрезультатными. «Уран» молчал. Пеленговый передатчик корабля перестал работать. Или же самого корабля уже не было там, где мы его оставили.
– Подожди, – сказал я. – Может, это временно.
– Хмм, – буркнул Рива, разогнулся и уселся поудобнее, вытягивая ноги.
Я выключил двигатели. Брюхо «Фобоса» опустилось на грунт, и настала тишина.
– Как он погиб? – неожиданно заговорил Рива.
– Коллинс?
– Ага. Сам он туда забрался в одиночку, или его кто-то заволок? На теле у него не было никаких следов борьбы, ни синяков, ни малейшей царапины...
Он остановился. Черт возьми, а я-то откуда мог знать?!
– Может быть, он вышел из вездехода и заблудился в лабиринтах подземелья. Если они кинули им туда одну из этих черных штук...
– И так его и бросили?
– Кто? – фыркнул я. – Наши? Или те?
Рива обошел это молчанием. Немного подумал и добавил совсем тихо, так что я едва расслышал:
– И разделся, словно собирался отправиться в кроватку...
Кабина вездехода типа «Скорпион» вмещает в крайнем случае четыре человека. А так – три. Другими же предыдущие экспедиции не располагали. Если он, как раз, вышел, а в это время по соседству появилось устройство, стимулирующее зону нейтрализации... Тогда он мог действительно заблуждаться, не отдавая отчета, куда он идет и зачем... А те попросту уехали. В любом случае, им удалось оттуда выбраться. Мы бы отыскали уничтоженный вездеход, если бы он там оставался.
Ясное дело, все это могло выглядеть совершенно иначе. И наверняка, так и было. Я уже открыл было рот, дабы сообщить Риве, что я думаю на счет наших преждевременных спекуляций, когда связь ожила. В верхнем углу пульта засветился яркий огонек, погас на несколько секунд, засветился снова, прогорел так секунды две-три, и неожиданно принялся ритмично пульсировать. «Уран» был там, где и должен быть. Его автоматический пеленговый передатчик работал нормально.
– Снагг, – сказал я, – отзовись.
Тишина. Рива, не торопясь, манипулировал клавишами.
Но Снагг не откликался.
– Вышел, – сказал я. – Что-то такое произошло, что ему пришлось покинуть корабль.
– Как тот, в коридоре? – поинтересовался Рива. Голос у него был спокойный, уверенный.
– Нет, – отрезал я. – Тот не был из Корпуса.
Мы замолчали.
Я занялся пультом. Включил систему дистанционного управления и, установив контакт, приказал «Урану» выпустить зонд. Установил данные и траекторию. Но в контрольном окошке ничего не показалось. Попробовал еще раз. Автомат провел какие-то молниеносные операции, после чего выбросил «ноль». Опять не то. Нейромат «Урана» не принимал приказов. На цепи передачи информации была наложена блокада. Это мог сделать только Снагг, лично.
Мы еще несколько минут и безо всякого результата вызывали его, а потом оставили в покое.
– Поехали, – сказал я.
«Уран» был в порядке. В случае чего нам не грозило оказаться отрезанными от «Гелиоса». Путь на орбиту оставался открытым. С этим можно было не спешить.
А вот кто, наоборот, ждать не мог, так это люди.
Возвращаться в направлении «Урана» не имело смысла. Скалистое ущелье тянулось в ту сторону до самого горизонта. В северном же направлении, наоборот, изгибалась вытянутым языком, словно бы застывшей лавы, в направлении невидимой отсюда преграды.
Я запустил двигатель, нацелил нос вездехода, прямо, как выстрел, на север и двинулся на полной скорости.
Сорок минут пол кабины резонировал пискливым, вибрирующим тоном, как до предела натянутая струна. Перегрузка вдавливала нас в кресла, руки с трудом дотягивались до пультов. Стена, по которой карабкался «Фобос», местами становилась почти что вертикальной.
Слева и справа вздымались, давящие своими размерами, черные, нависающие обрывы. Напрасно мы отыскивали глазами их края, которые тонули в ночной мгле или уходили на такую высоту, что были неподвижными, даже когда мы поднимались из кресел и, задрав головы, припадали к иллюминаторам. Более низкие выступы, отделяющие грозными навесами от основных массивов, напоминали вулканические гнезда, застывшие после чудовищного взрыва.
Однако постепенно их растопыренные, игольчатые вершины оставались за нами. Точнее, под нами. Мы не знали, что такое страх высоты, и все же предпочитали не оглядываться. Там была только пропасть.
Желоб повышался. С обеих сторон сбегали неправильные, многозубые гряды, оставляя между собой проход настолько узкий, что преодолевая его, нам пришлось двигаться чуть ли не боком. За ними оказался широкий, плоский котлован. Мы пролетели еще примерно сто метров, после чего кабина постепенно приняла вертикальное положение, двигатели приумолкли, мы выехали на что-то, напоминающее удобную полку, пологой дугой переходящую в вершину перевала. Неожиданно я заметил странное отражение на гладкой грани скалы, ведущей к ближайшему кряжу. Я выключил прожектора, но этот голубоватый отблеск, напоминающий первый луч света, остался. Только вот до рассвета у нас оставалось побольше двух суток. Где-то там, за каменной стеной, должен был находиться другой источник света.
Я вновь зажег рефлекторы и, покидая полку, по широкой дуге выскочил на вершину перевала. Выключил двигатели. Вездеход по инерции прошел еще несколько метров с гаснущей скоростью, мягко закачался, преодолевая широкую в этом месте полосу гравия, и остановился.
Я не заблуждался насчет этих световых эффектов. Но не успел приглядеться к ним как следует, поскольку в кабине неожиданно раздался спокойный голос Снагга.
– Вы у меня на экране, – сказал он. – С «Гелиосом» все в порядке. База приняла сообщение о посадке. Хисс вас поздравляет...
– Взаимно, – процедил я. – А кстати, тебе случайно не показалось, что ты кое о чем позабыл?
Он замолчал. Еще бы, черт побери, ему не казалось. Мы вызывали его добрых полтора часа.
Наконец он промямлил:
– Приходили... гости.
Этого я не ожидал.
– Заблокировал автоматы наводки? – скорее подтвердил, чем спросил я. На этот раз он ответил немедленно:
– Устроил небольшую проверку систем. Именно тут они и послали мне этакий черный шарик. Словно, только этого и ждали...
– «Кварк» и «Меркурий» ты тоже заблокировал? – я уже не скрывал своего раздражения.
– Обратная связь... – пробормотал он.
Я мог поверить, что приятно ему не было. Но и без того он имел бы право говорить о небывалом счастье.
– Выходил? – спросил я уже нормальным голосом.
– Ага.
– Чего ради?
Минутное молчание, потом он выдавил:
– Не знаю...
Конечно же. Но – вернулся. Не то, что Коллинс. И я знал, почему. Он был парнем из Инфорпола. А что я Риве говорил?
– Ал... – неожиданно заговорил Снагг.
– Что еще?
– ...не сердись.
– Не сердись! – повторил Рива саркастически.
Но я понял, о чем речь. Он не думал ни о блокированных автоматах, ни о выходе и обо всем, что он делал, или чего не делал, находясь в зоне нейтрализации. Он думал теперь о том, как воспринял мой рассказ. Тогда, когда я вернулся из одиночного полета к «Гелиосу». И попросил прощения за то, что не поверил.
– Ладно уж, – бросил я. – Только больше не блокируй наводку.
Он пробормотал что-то невразумительное и отключился.
Я даже не упомянул о зонде. В нем не было нужды. Перед нами открылась обширная, куполообразная выемка. Словно бы дно кратера с гладкими, дугообразно загнутыми краями.
В центральной части котловины, в ее наиболее низко расположенном месте, ярко светилось голубым светом кольцо правильной формы. Словно ореол над головами святых на средневековых изображениях. Только что место головы занимал видимый как на ладони стекловидный контур мощного цилиндра. Мы с первого взгляда узнали ракету. И это не могло быть никакой другой ракеты, как «Проксимой» или «Монитором».
Я увеличил изображение.
Гладкая, как стол, поверхность. Каменное озеро без следа волн или ветра. Словно бы залитое стеклянной пленкой. Голубые огни, падающие из приземистых башенок, ложились на ее поверхность чудовищно длинными пальцами. Под их прикосновением пленка блестела как зеркало.
Башенки стояли одна вслед за другой с регулярными километровыми интервалами. Светились их только копьеподобные вершины. А кроме того, в них не было ничего, на чем мог бы остановиться взгляд. Широкие кольцеобразные основания несли на себе пирамидальные, пропорциональные предметы, без следа каких-либо антенн, прицелов или излучателей. Так, по крайней мере, это виделось с этой высоты и с расстояния порядка шести километров.
Перевал, уходящий к покрытому призрачными пиками нагорью чуть ли не вертикальной крутизной, здесь снижался широким, пологим склоном. «Фобос» катился мягко, с выключенным светом, чуть-чуть более темный, чем заполняющий пространство пурпурный мрак. Не прошло и часа, как склон, постоянно расширяющимся и твердеющим до состояния стеклистой массы языком, вывел нас на край котловины-озера. Мы остановились.
Кольцо голубых маяков, окружающие ракету и наводящие на мысль о заслоне, было от нас не далее, чем в полутора километрах. До сих пор мы не замечали в нем никаких перемен, никакого движения, которое могло бы свидетельствовать, что нас обнаружили, что мы вертимся с заранее подготовленным приемом.
Это была «Проксима». Белые буквы на корпусе проступали, правда, едва заметными пятнами, но я знал, что «Монитор» был несколько меньше «Гелиоса» и отличался от кораблей второй экспедиции формой дюз.
Крышки люков были задраены. Вдоль корпуса, однако, тянулась полностью смонтированная, точно в каждый момент готовая прийти в движение, направляющая лифта.
Я вызвал Снагга, передал данные и приказал, чтобы он отправил полную шифровку на базу. Он буркнул «возрадуются» или что-то в этом духе и добавил, что чужаки перестали им интересоваться.
– Тебя это тревожит? – процедил Рива.
– По крайней мере, хоть что-то делалось, – спокойно ответил тот.
– Потом ты нам все расскажешь, – сладенько пообещал Рива таким тоном, словно обращался к ребенку. Разговор понемногу развязывался, но я приказал им заткнуться, так как возле ракеты началось какое-то движение. Свет задрожал на платформе лифта. Я напряг зрение. Лазерные объективы нашего вездехода давали уже наибольшее увеличение, на которое были способны.
Лифт поплыл вниз, и неожиданно из бесформенной, сгустившейся массы теней, скопившейся под дюзами, выскочил человек.
Я невольно потянулся к клавиатуре наводки.
– Минус пять от нуля, – прозвучал холодный голос Ривы.
Я не мог стрелять. Мы причинили бы больший вред людям, чем кордону. Я сжался в кресле и наблюдал.
Человек, одетый в вакуум-скафандр, бежал, раскачиваясь и спотыкаясь. На одно мгновение он высоко поднял руки, и тут я заметил, что он вооружен. Ручным излучателем.
Круг, широко обнимающий место посадки корабля, не дрогнул. Мы не заметили в нем ни малейшего движения даже тогда, когда мужчина добрался почти до самых башенок. Неожиданно он покачнулся и упал на колени. Сверкнул излучатель. Мы заметили тончайшую ниточку огня, ударившую в направлении ближайшей башенки и на мгновение окутавшую ее сиянием, напоминающим коронный разряд. Мужчина не отрывал пальца от спуска. Но лучевая игла задрожала. Ударилась в грунт, рассыпаясь миллиардами кристаллических огоньков, перебралась на другую башенку, но только лизнула ее, поднялась вверх и начала прошивать пурпурную бесконечность пространства. Шло время. Ствол излучателя должен был теперь обжигать, даже сквозь толстые вакуум-рукавицы.
Неожиданно дуло излучателя сделалось матовым и погасло. На мгновение из него вырвалось нечто, напоминающее струйку пара – и все кончилось. Я понял, что это не стреляющий убрал руку со спуска, а попросту исчерпался источник энергии. Это тоже давало пищу для размышлений.
Излучатель блеснул в воздухе, отброшенный далеко в сторону. Мужчина упал лицом на землю, извиваясь как раненый зверь. Немного погодя он успокоился. Приподнялся на локтях, несколько секунд провел так в неподвижности, потом изо всей силы принялся колотить по стеклистому грунту. В безумном замахе он вздымал всю руку вверх и опускал ее со скоростью и силой гидравлического молота. Наконец, он упал снова, распластавшись по земле. Тут башенки, но не ближайшая к лежащему, а по три-четыре с каждой ее стороны, продвинулись вперед. Они ползли медленно и неравномерно. И вскоре образовали словно бы подкову, направленную своими рогами в сторону неподвижной ракеты. Теперь своей формой они напоминали невод, установленный поперек течения. На мгновение задержались. И двинулись снова, уже одновременно, очень медленно, но с одинаковой скоростью. Когда башенка, представляющая собой самую глубокую часть дуги, оказался настолько близко, что чуть ли не касался шлема лежащего, тот поднялся с явным трудом и полетел назад, словно от удара. Упал на спину, но тут же подтянул ноги и начал ползти, отпихиваясь ногами, неуклюжими движениями калеки. Светящаяся подкова ускорила свое движение. Мужчина упал снова, перевернулся на бок, какое-то время беспомощно шевелил ногами в воздухе, пока ему не удалось, наконец, встать. Он отшатнулся назад, закачался, согнулся, потом, пытаясь сохранить равновесие, выпрямился во весь рост.
Только тут я узнал его. Он не был таким, как все. Даже на таком расстоянии нечетко вырисовывалась черно-белая эмблема на левом плече. Вытянутый нарост на бедрах – это система выходом хорошо мне известной, специальной аппаратуры. Невольно я протянул руку к колену и провел ей вдоль бедра, нащупывая пальцами кончики проводов. Это тоже не был обычный скафандр. Людишкам не было бы никакой пользы от всех этих датчиков и усилителей. И тот парень внизу, зажатый в тисках светящихся голубыми шпилями башенок, падающий и с величайшим усилием поднимающийся, с каждым шагом приближающийся к клетке, которой был для него люк корабля – это Кросвиц.
Как это я сказал Лине? «Но любить его не буду...»
Вот именно.
– Компрессия? – бросил я сквозь стиснутые зубы.
– Полная мощность, – немедленно ответил Рива.
– Протек?
– Ноль.
– Сними блокаду.
Я заметил движение в окошках автоматов наводки. Мы не могли бить кольцеобразным огнем. Здесь не могли.
Мгновенный взгляд на экран. Кросвица уже поглотила тень под кормой ракеты. Башенки остановились. Блеснула платформа лифта. Они тут же вздрогнули и поползли обратно. Не прошло и минуты, как вокруг корабли был уже виден монолитный, правильный перстень. Зверь был загнан туда, где было ему место.
– Давай, – сказал я. И неожиданно почувствовал холод на висках. Спокойно, словно выполняя контрольное задание на полигоне, я взялся за управление. Если в этих голубоватых башенках есть живые существа...
На этот раз это не длилось даже более двух минут. Потом Рива проворчал, что мы набираемся опыта.
От ближайшей башенки нас отделяло уже не более пяти метров. Вдруг «Фобос» ткнулся носом во что-то невидимое, нас развернуло вокруг своей оси, вездеход взревел всеми двигателями, беспомощно топчась на месте. Окошки датчиков обезумили. С момент я следил за их бешеной пляской, потом челюсти у меня сжались до боли. Но я не боялся. Не ушел в иллюзии. Не ударился в мечты, не стал припоминать лучшие времена. Меня охватило одно-единственное желание: добраться до этой пакостящей дьявольщины и разнести ее в брызги, распылить, втоптать в скальный грунт, чтобы и следа не осталось. Я взялся за управление. И дал полный газ.
Рев двигателей усилился еще больше. Вездеход начал вибрировать, сперва мягко, потом все сильнее. И неожиданно рванулся с таким ускорением, что я не смог удержать управления. Полетел вперед как из пушки. Почувствовал сильный удар, услышал резкий треск. Какое-то время пытался сохранить равновесие, но несомненно свалился бы под опоры экранов, если бы не новый толчок, на этот раз назад. Я полетел как отбитый мяч и приземлился на брюхо, в собственное свое кресло.
С трудом перевернулся и поглядел на указатели. Они стояли в положениях, идеально соответствующих программе, словно бы ничего и не произошло. В кабине стояла тишина.
Именно тогда Рива и сказал, что мы набираемся опыта. И ошибался. Это правда, что на этот раз мы выбрались быстро и без особых неприятностей. Но только потому, что после удара о что-то невидимое «Фобос» развернулся вокруг своей оси. У меня не было ни малейших намерений оттуда выкарабкиваться. Об этом я даже слишком хорошо помнил. Я на всей мощи двигателей рвался вперед. Только перед этот оказался не там, где я рассчитывал.