Страница:
– Не может быть! – отшатнулся Зазроев от мертвых глаз Мюллера. – Я же своими глазами видел…
Он действительно видел, как обер-лейтенант, нетвердо ступая и едва переставляя ноги, перебрался на заднее сиденье. Он на самом деле некоторое время наблюдал, как Мюллер неловко и пьяно возился там, укладываясь спать. Он точно знал, что на спинке переднего сиденья торчат ноги почивающего начальства. Проворной и быстрой тени, которая метнулась в темень с противоположной стороны машины, он не заметил…
– Сдавайт оружие! – Комендант сорвал с плеча перепуганного полицая винтовку. – Садись в мой «опель». Будешь рассказывайт в слюжба безопасности. Ферштест ду? Ганс! – крикнул он своему водителю по-немецки. – Поведешь за мной машину покойного бедняги Мюллера.
Во дворе дома СД Функель с досадой приметил вездесущего рыжего Вилли Майера. Дело не в том, что излишне веселый помощник Хейниша чем-то раздражал коменданта или совал нос не в свое дело, мешая достойно исполнять другим свой высокий долг перед «тысячелетним рейхом» и лично фюрером. Нет, этой служебной чертой чиновничьей проныры Майер не отличался. Просто Функель не сообразил привести убитого Мюллера в более-менее пристойный вид, и сейчас, как и раньше, сапоги мертвого по-прежнему красовались еще не стоптанными подошвами рядом с озабоченным лицом шофера Ганса. Досадно, но уже ничего путного не сделаешь. А Вилли Майер легкой пружинистой походкой быстро направился к ним, глядя именно на сапоги Мюллера, безусловно, неуместные в качестве развлекательного зрелища.
– Что случилось? – спросил он Функеля, забыв произнести утреннее «гутен морген» или «хайль».
– Сами взгляните, – брезгливо ответил тот. Майер окинул машину взглядом и сразу же поинтересовался:
– И кто же его?
Функель, успевший вылезти из машины, лишь пожал плечами.
Майер открыл дверцу и, согнувшись, полез к застывшему Мюллеру. Пристрелили обер-лейтенанта в спину, но вокруг окровавленного отверстия порохового нагару не было. А если это так, что точно может установить лишь экспертиза, то стреляли не в упор и, значит, убийство произошло не в машине. На полу авто лежали раздавленная кем-то фуражка убитого и шинель, которая сползла во время поездки. Майер подхватил ее, чтобы прикрыть безразличного теперь к его заботам обер-лейтенанта, и тут из кармана выпали прекрасные, великолепной работы перчатки. Майер снова мимоходом обратил внимание на их изысканность, и ему вспомнилось, как позапрошлым вечером Мюллер чуть ли не перед каждым хвалился французским коньяком «Мартель» высшего качества и ананасами, а также вот этими перчатками, которые ему прислала из оккупированного Парижа некая Эльза, обеспеченная дочка юнкера-богача из Восточной Пруссии. «Мартелы, – для всех моих друзей! – лез с бутылками охмелевший Мюллер. – Девичье внимание и ласка – только для меня!» Похвалялся, бедняга, после войны жениться на Эльзе, а повенчался с костлявой… Но выпитые бутылки исправно оставлял повсюду, в любой компании…
– Вам, гауптман, стоит лично доложить Хейпишу об убийстве Мюллера, – посоветовал Майер. – Будет плохо, если доложит кто-нибудь другой. А так все выйдет удачно – вы, насколько я понимаю, пожалуй, первым оказались на месте преступления.
– Именно так! – горячо подхватил Функель. – Я для этого и прибыл непосредственно сюда. Но как же узнать, когда появится герр штурмбаннфюрер?
– Он здесь, у себя в кабинете.
– Чего же вы до сих пор молчали, Вилли?
– Боже мой, вам, гауптман, все надо разжевывать до мелочей. Неужели вы полагаете, что я по собственной воле торчу тут с раннего утра?
– Да, да, дорогой Вилли, я об этом не подумал… Невосполнимая утрата бедняги Мюллера совершенно выбила меня из колеи. Но, Вилли, не откажите в маленькой любезности…
– Слушаю вас.
– Я желал бы зайти к Хейнишу вместе с вами. Вы же его любимец, и ваше присутствие, надеюсь, немного сдержит целиком оправданный гнев господина штурмбаннфюрера.
– Согласен! В этом деликатном деле я охотно составлю вам компанию.
– О, Вилли, даже не знаю, чем вас отблагодарить…
– Это не беда, зато я знаю, – белозубо усмехнулся Майер. – Подведем итоги в казино, не так ли?
– О чем речь, Вилли? Безусловно, так.
– Ну а этого, – Майер презрительно качнул головой в сторону совершенно ошеломленного полицая, – пока что сдадим под стражу. Пусть будет нашим козлом отпущения!
В кабинете Хейниш был не один. Вокруг штурмбаннфюрера скучилось несколько офицеров СД и даже двое абверовцев. Значит, происшествия ночи, очевидно, не ограничились только одним чрезвычайным происшествием, ведь о гибели Мюллера никто из присутствующих еще не мог знать.
Хейниш оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на Функеля.
– Что у вас стряслось в такую рань?
– Мюллер убит! – выдавил из себя Функель.
– Четыре! – как-то странно отметил Хейниш. Он взял карандаш и начал его затачивать. Он всегда так делал, если чувствовал, что начинает нервничать, а внешнюю выдержку при любых обстоятельствах штурмбаннфюрер считал одним из наивысших достоинств в нордическом характере истинного арийца. Однако в последнее время дела шли до того скверно, что все карандаши были тщательно заточены и, чтобы успокоить нервы, приходилось какой-нибудь из них специально ломать.
– На то и война, – обронил он сухо. – В эту ночь – трех… Мюллер – четвертый… Вас, гауптман, если вы уж сами сюда явились, я попрошу немедленно усилить охрану доверенной вам местности, особенно в предгорье. Наладьте деловой контакт с дислоцированными у нас военными частями – пусть помогут воинскими патрульными группами на бронетранспортерах. Необходимо запереть в горах этих дикарей с кинжалами. Иначе многим из нас не миновать грустной судьбы Мюллера.
– Яволь, герр штурмбаннфюрер, сделаю все, как приказано. Немедленно!.. Но позволю себе обратить ваше внимание на случай с Мюллером. В его теле сидит не кинжал, а пуля. Стреляли в спину, а труп найден на заднем сиденье его личной машины. Загадочные обстоятельства, при которых найден труп, наводят на мысль, что Мюллера убил профессионал. – И Функель подробно выложил весь известный ему ход событий.
– С этого следовало начинать! – сурово заметил Хейниш. – А то вломились с криком «Мюллер убит, Мюллер убит…». Кажется, он кому-то очень стал мешать. И действительно, мы имеем дело с ювелирно исполненным преступлением. Возникает вопрос: не связано ли устранение Мюллера с появлением советского парашютиста? Кстати, до сих пор не пойманного! – штурмбаннфюрер, словно наказывая непроизнесенным выговором, по очереди обвел всех присутствующих тяжелым взглядом. – Думаю, мое допущение вполне вероятно?
– Очень возможно, герр штурмбаннфюрер! – предупредительно подхватил Функель.
– Похоже на то! – вел дальше Хейниш. – Разумеется, убийство Мюллера мы не оставим без самого тщательного расследования. Гауптштурмфюрер Кеслер, – обратился он к одному из эсэсовцев, которые толпились за его плечами, – поручаю вам это дело. Прежде всего с экспертами осмотрите труп, уточните, где именно был убит обер-лейтенант. И немедленно доложите!
– Слушаюсь!
– Кстати, господин комендант, куда вы дели арестованного полицая?
– Я взял его под стражу, – вклинился в разговор исполнительный Вилли Майер.
– Прекрасно! – сразу оживился Хейниш. – Тогда не будем откладывать. Пусть его сейчас же приведут ко мне. И еще – пригласите для перевода фрейлейн Бергер. Ведь ваш полицай, гауптман, не понимает немецкого?
– В пределах простейших выражений: «Стой! Внимание! Свинья!» – точно очертил пределы языковых познаний полицая Функель.
Двое дебелых эсэсовцев небрежными, но ощутимыми толчками водворили Зазроева в кабинет. Кристина Бергер с отвращением взглянула на него, на человека, предавшего свой народ, сознательно ставшего чужой подошвой, которая первой ступает в грязь и хлюпает в ней на сапоге оккупанта, подминающего под себя родную землю.
– Зазрой? – спросил штурмбаннфюрер.
– Зазроев, с вашего позволения, уважаемый господин, – полицай склонился в низком, угодливом поклоне.
– В какое время и где именно ты заметил машину обер-лейтенанта Мюллера? – задал вопрос Хейниш. – Фрейлейн Бергер, прошу переводить.
– Приблизительно в полночь, – задумчиво ответил полицай. – Появилась она из переулка на Станичнаштрассе и остановилась чуть дальше перекрестка с Владей-Кауказштрассе.
– Кто был за рулем?
– Герр обер-лейтенант Мюллер! Кто же еще? Я своими глазами видел, как они выходили из машины. – Зазроев искоса с отчаянием взглянул на Функеля.
– Рассказывайт, Зазрой, все рассказывайт, – покровительственно поощрил его комендант.
– Из-за того, что его качало из стороны в сторону, я решил, что господин обер-лейтенант, извините, перепили, и я из осторожности решил без надобности не попадаться им на глаза.
– Почему?
– В таком состоянии, извиняюсь, они всегда всем полицаям, как только те попадались на глаза, любили пересчитывать зубы. А кулачище у них был – не приведи господи!
– Куда он направлялся? – остановил лирические воспоминания полицая Хейниш.
– Прямехенько на заднее сиденье. Чтобы, значит, отдохнуть…
Хейниш поиграл карандашом и спросил чуть ли не любезно:
– Он свалился до или после того, как ты выстрелил?
Зазроев побледнел. Это было удивительное зрелище – вспыхнувшая бледность, которая светилась сквозь паранджу щетины.
– Я не стрелял, господин штурмбаннфюрер. Можно же проверить – я с вечера почистил винтовку и не сделал из нее ни одного выстрела.
– Тогда кто же стрелял?
– Вообще никто не стрелял, – пожал плечами полицай. – Ночь прошла спокойно…
– Ти опьять отшень любишь шютка шютиль, За-зрой, – не удержался Функель. – Ти не стреляйт, никто не стреляйт, а Мюллер застреляйт. На твой пост застреляйт, Зазрой!
Лихорадочные мысли метались в голове Кристины Бергер. Не возникало никакого сомнения в том, что вот сейчас Хейниш минута за минутой, шаг за шагом проверит маршрут и действия Мюллера и обязательно узнает, что обер-лейтенант проявил к ней, если так можно сказать, автогалантность. Сразу возникает вопрос: почему сама не рассказала? А если не рассказала, значит, скрыла. Почему скрыла? Не подозрительно ли, что она скрывает, казалось бы, безобидный факт? Ведь волокитство для бабника Мюллера – норма поведения, явление такое же естественное, как употребление ежевечерне нескольких рюмок шнапса… И Кристина решила упредить расследование штурмбаннфюрера.
– Господин Хейниш, позвольте мне сказать. Возможно, это будет важно для хода следствия.
– О, безусловно, фрейлейн! – начальник СД весь превратился во внимание.
– Вчера вечером, когда я, идя со службы, поравнялась с офицерской столовой, меня встретил обер-лейтенант Мюллер и предложил подвезти домой. Я согласилась с благодарностью. Так что, когда он возвращался…
– Когда вы ушли со службы?
– В начале одиннадцатого. Минут пятнадцать, не больше.
– А когда прибыли домой?
– Когда я вошла в комнату, был как раз одиннадцатый час.
– Мюллер зашел к вам?
– О нет! Он сильно выпил, а мне не желательно усложнять отношения с господами офицерами… Он проводил меня до калитки и уехал.
Хейниш задумчиво вставил карандаш в мраморную конусообразную подставку, которая щетинилась отточенными грифелями. «Если ей верить, то Мюллер убит между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но полицай твердит, что видел его живым еще в полночь!..»
– Зазрой, ты уверен, что в машине за рулем был Мюллер? – настаивал штурмбаннфюрер.
– Так точно! Мюллер лег спать, и вот, – полицай растерянно опустил голову, – не поднялся…
– Ты сделал попытку разбудить его?
– Нет… Я заглянул в машину. Они укрылись с головой, но на рукаве шинели я узнал металлический знак, какой изо всех офицеров носили только они. На рассвете я позвонил господину коменданту…
– В камеру! – махнул Хейниш рукой в сторону Зазроева. – Вы тоже, фрейлейн, можете идти, однако не покидайте своего служебного места. – Он проводил ее взглядом и только потом взял телефонную трубку. – Кеслер? Что успели?
– Кое-что прояснилось, господин штурмбаннфюрер!
– Почему вы тянете с докладом?
– Как раз собрался… Докладываю: экспертиза подтверждает предварительные данные. Мюллер убит около полуночи. Убийство произошло не в машине. Вероятнее всего – в помещении, так как стреляли в спину, а пулевого отверстия на шинели нет.
– Интересно… Спасибо, Кеслер! – Хейниш положил трубку. – Майер!
– Слушаю, господин штурмбаннфюрер.
– Значит, вечером он провожал ее домой…
– Вы считаете, что Кристина Бергер… – осторожно начал Вилли.
– Я ничего не считаю. Я лишь уточняю факты, которые, безусловно, имели место. Вот что, Вилли. Езжайте за «Эсмеральдой». Она живет рядом с Бергер. И значит, должна была кое-что заметить, если старательно выполняет свои обязанности…
В квартире «Эсмеральды», тайного агента СД, царил типично послекутежный беспорядок. Сама она, взлохмаченная, с размазанной по лицу помадой, лежала под одеялом и едва соображала. Смотрела на Майера опухшими от ночного кутежа глазами.
– Очень извиняюсь, господин Майер, – силилась она что-то пояснить на ломаном немецком языке, – здесь все так… в беспорядке… неуютно… Извините, я не ожидала такого раннего визита…
– А мне все равно, – снисходительно ответил Вилли. – Скажите-ка лучше, какое стихийное бедствие вас постигло? На мой взгляд, произошло, по меньшей мере, многобалльное землетрясение.
– Не совсем, господин Майер, просто житейский вихрь занес ко мне вечером сразу двух красавчиков, жадно истосковавшихся по женскому теплу… Ой, головушка моя!..
– Кто они, если не секрет?
– От вас, Вилли? Секрета нет, но черт их знает… Ехали на передовую и вот – отдохнули…
– Звания? Хоть знаки различия запомнили?
– Кажется, гауптман и лейтенант…
– Может, обер-лейтенант?
– Возможно, вы же знаете, я в этом не очень разбираюсь…
– Зато в другом…
– О, Вилли! Неужели?.. Обратите внимание, я до сих пор в постели…
– Не кажется ли вам, что вы слишком широко понимаете свои обязанности перед рейхом?
– Ну тогда хоть подайте даме рюмку… Головушка ведь раскалывается…
Майер подошел к столу. Стоя спиной к «Эсмеральде», не снимая перчаток, стал проверять бутылки.
– И французский коньяк пили?
– Пили все, что на столе… Неужели вы думаете, что я успела выучить все языки? И немецкого достаточно на всю Европу…
– Резонно, – согласился Вилли. – Вы умная женщина. – Он незаметным движением выставил из кармана шинели порожнюю бутылку из-под коньяка. – Но иногда стоит знать, чем угощались… Например, знаете ли вы, какое наслаждение было заключено в этой посудине? – он поднял только что выставленную из кармана бутылку. – «Мартель» высшей марки!
– Было бы наслаждением, если бы хоть на донышке осталось…
– Такой никогда не остается. Ну-ка возьмите бутылку, хоть подержите, будете знать, что пили…
– Хоть что-нибудь осталось на столе?
– Немного осталось, но до следующего раза. А сейчас одевайтесь: вас вызывает штурмбаннфюрер. И не забудьте умыться холодной водой. Обязательно холодной – приводит в чувство.
«Эсмеральда» сжалась, притихла под одеялом, словно уменьшилась.
– Понимаете, я вчера не могла, – она повела рукой по комнате, виновато глядя на Майера. – Те двое чуть ли не силой удерживали…
– А что вас волнует?
– Вчера вечером я вроде видела, будто к соседке заходил какой-то военный.
– Ну и что из того? – спросил Майер. Он снял перчатки и стоял, небрежно похлопывая ими по столу.
– Обо всем, что происходит в доме соседей, я должна немедленно докладывать.
– А вы не доложили… Ясно. Одевайтесь! Я жду вас в машине.
В тот день у Хейниша была беседа с еще не отрезвевшей «Эсмеральдой», он вынужден был даже дать ей пощечину, но, разумеется, исключительно по служебным соображениям – надо же было как-то вернуть ей память. Но, даже несмотря на такие решительные служебные меры, память «Эсмеральды» за пределами уже рассказанного Майеру явно хромала. Тогда разъяренный штурмбаннфюрер вызвал Кеслера и приказал немедленно арестовать и привезти к нему хозяйку дома, где поселилась Кристина Бергер.
– Вы предполагаете…
– Я не предполагаю, я приказываю! – Хейниш сломал карандаш.
На этот раз Кеслер, несмотря на свою упитанность (давала себя знать тяга к пиву), действовал как метеор – управился за считанные минуты. Но было не до благодарности – в кабинете его уже ожидали кроме самого господина штурмбаннфюрера новый сотрудник СД, который прибыл несколько дней назад и еще не успел со всеми познакомиться. В комнате находилась и переводчица Кристина Бергер. Хейниш пригласил Кристину специально. Во-первых, хотел понаблюдать за ней во время допроса. Во-вторых, желал проверить точность ее перевода – новый сотрудник прекрасно владел русским языком, но еще не имел возможности проявить свои знания.
– Простите, фрейлейн, – Хениш не спускал с Кристины глаз, – пришлось побеспокоить вашу хозяйку.
– Вижу, – лаконично ответила она. Вела себя, как и всегда, спокойно, по-служебному сдержанно, не проявляя никаких ненужных эмоций. – Что натворила эта старая ведьма?
– Сейчас узнаете! Переводите! Скажите, – обратился он к Варваре Ивановне, – кто из мужчин посещал вас в последнее время?
– Что вы говорите, господин? – возмутилась старая женщина. – Я не в том возрасте, который интересует мужчин.
Кристина старательно перевела слово в слово.
– Я не о том, – хмуро подчеркнул Хейниш. – Скажем так: кто из мужчин посещает ваш дом?
– Теперь никто, если не считать господ офицеров, которые сопровождают вот ее, – она указала на Кристину. – Ее и спрашивайте, кто за ней увивается.
– Вы очень дерзки! Отвечайте: кто вчера приходил?
– Вчера? Но я никого не видела…
– Вы не откровенны, – недовольно заметил Хейниш.
– А с чего бы это мне врать?
– Будьте умницей. Учтите, нам все известно, я это докажу. Вчера поздно вечером, где-то к ночи, к вашему дому подошла машина. Из нее вышли фрейлейн Бергер и офицер Мюллер. В каком часу это произошло?
– А откуда мне знать, если я уже давно спала? Все местные жители рано ложатся. Но я слышала и узнала свою квартирантку по голосу. – Варвара Ивановна почему-то упрямо избегала называть Кристину по имени, она и сама не могла бы объяснить себе, почему именно. – Потом мотор снова заработал, и машина поехала, а я опять заснула.
– Но сколько времени было?
– Было темно, теперь рано темнеет. Может, уже одиннадцать было, может, нет…
– А куда же делся офицер?
– Какой офицер?
– Тот, который в дом заходил.
– Я уже говорила, господин, никто не заходил. Только вот она, хотя кто-то ее привез на машине. Было темно, и я давно лежала в постели.
– А к вам лично так-таки никто и не зашел?
– Почему же? Мало кого носит нечистая сила. Приперлось одно чучело…
– Вот и хорошо! – обрадовался Хейниш. – Значит, кто-то приходил?
– Ну да…
– И заходил в дом?
– Даже не спрашивая вломился…
– Кто же он?
– Известно кто – ваш солдат. Требовал молока, масла… Наелся и пошел… Он приходил раньше, не в эту ночь…
– Много болтаешь! – загремел Хейниш.
– Так вы ж сами спрашиваете.
– Вот что, договоримся так: отвечаешь на два вопроса, – он развел пальцы, – только на два, и идешь себе домой.
– Какие еще вопросы?
– Скажи, солдат, который приходил к тебе, был переодетый партизан или советский разведчик? Кто этот бандит?
– Да ваш собственный бандит, немецкий…
– Что? – взбеленился Хейниш. – Сейчас я с тобой, русская ведьма, по-другому поговорю!
Варвара Ивановна неожиданно почувствовала неимоверную слабость во всем теле. Резкая боль в груди, там, где бьется сердце, обпекла огнем, как током. Стиснула, словно железными клещами, и не давала дышать. Она ощутила, что вот-вот упадет, и собрала по капле последние силы, чтобы не упасть, чтобы выстоять перед этим выродком до конца.
– Хитришь, матка! – Хейниш вытащил пистолет. – Вот видишь? Хочешь пулю в лоб? Отвечай быстро! С кем ты встречалась перед приездом фрейлейн? Ну!
– Не «нукай», еще не запряг…
– Кого прятала в доме?
– В доме – я да мыши, и они сами прячутся…
– Ты что, издеваешься над нами? – и Хейниш точным коротким жестом ударил Варвару Ивановну, словно рубанул, рукояткой в лицо.
Варвара Ивановна охнула, схватилась за сердце, за свое больное сердце, как и тогда, когда увидела Мюллера. Она скользнула уже последним, бессознательным взглядом по Кристине и медленно опустилась на пол…
– Фрейлейн Кристина, плесните на эту ведьму водой!
Но когда Кристина наклонилась над Варварой Ивановной с графином и стаканом, она увидела, что все уже бесполезно, жизнь ушла из сердца этой мужественной женщины.
– Ну, так что там старуха? – спросил Хейниш. – Пришла в себя?
– Она умерла, – глухо ответила Кристина, едва сдерживая слезы.
– Черт бы ее взял! – в сердцах выругался штурмбаннфюрер. – От какого-то одного, исключительно служебного жеста! Фрейлейн Бергер, вы свободны – это зрелище не для вас. А вы, Майер, прикажите убрать труп… Кеслер, что будем делать дальше?
– Проклятая старуха, – пробубнил ожиревший гауптман, – всю игру испортила… Придется потянуть ниточку с другого конца. Эксперты пришли к выводу, что Зазроев из винтовки не стрелял, а пуля выпущена из пистолета системы «вальтер».
– Ваши предложения?
– А что, если все-таки фрейлейн Бергер… – осторожно начал Кеслер, впившись глазками в отечное лицо Хейниша, чтобы не пропустить и самой незначительной его реакции. Он хорошо знал, как ревниво относится штурмбаннфюрер к своим протеже и как следит за их образцовым выполнением обязанностей. А фрейлейн Бергер вызвала его особое внимание. Тот факт, что штурмбаннфюрер подарил переводчице «Майн кампф» великого фюрера, для Кеслера не был секретом. Кинуть тень подозрения на Кристину – значит в какой-то степени замахнуться на авторитет самого Хейниша. Ведь он собственноручно готовил документацию на зачисление фрейлейн Бергер в СД. И все же Кеслер решился высказать свою мысль: – Интересы Великогермании…
– Короче, какие у вас доказательства? – раздраженно остановил его штурмбаннфюрер.
– Исходя из общеизвестного влечения Мюллера к красивым женщинам, невозможно предположить, чтобы он не переступил порог квартиры Бергер. А если это так, то он мог вполне встретить там неизвестного, который, как явствует из донесения «Эсмеральды», вроде бы появился несколько раньше. А тогда, – бодро закончил Кеслер, – стычка между двумя петухами неминуема!
– Вы что, все это мелете сознательно, Кеслер? – удивленно поднял брови Хейниш.
– А почему бы и нет? Бергер – девушка привлекательная, тут как раз фронтовые страсти, молодецкий запал… А фрейлейн Бергер молчит по понятной причине – не хочет испортить свою целомудренную репутацию…
– И что же, вы предлагаете арестовать фрейлейн Бергер?
– Именно так, герр штурмбаннфюрер. Она может явиться тем отсутствующим звеном, на котором держится весь ход событий.
– Интересная версия, Кеслер, – иронически заметил Хейниш, – просто захватывающая. У меня к вам есть один-единственный вопрос. Как вы считаете, когда Мюллер увидел, по вашей криминальной терминологии, неизвестного петуха, он что, в панике кинулся наутек?
– Ни в коем случае! Поэтому-то стычка между ними была неминуема. Чтобы Мюллер убегал от юбки хорошенькой женщины? Такого не случалось никогда!
– Тогда вы осел, Кеслер, законченный остолоп! Ведь Мюллера застрелили в спину! Кроме того, если исходить из вашей версии, зачем Мюллеру надо было снимать шинель?
Пристыженный Кеслер подавленно замолчал, а Хейниш праздновал открыто триумф, добивая Кеслера своей железной логикой.
– Вы бы лучше додумались ознакомиться с рапортами ночных патрулей! Вот один из них. Сразу же в одиннадцать часов возле дома, где живет фрейлейн Бергер, была замечена комендантская машина с включенным мотором. В ней находился обер-лейтенант Мюллер. Не выходя из машины, он попрощался с Бергер и поехал в сторону улицы Темрюкской… Хотите прочесть своими глазами?
– А! – отмахнулся Кеслер. – Но тогда я не понимаю, почему «Эсмеральда» твердит, что в дом заходил неизвестный офицер?
– Вот это, – задумчиво ответил Хейниш, – и меня беспокоит. А хозяйка умерла…
Глава девятая
Он действительно видел, как обер-лейтенант, нетвердо ступая и едва переставляя ноги, перебрался на заднее сиденье. Он на самом деле некоторое время наблюдал, как Мюллер неловко и пьяно возился там, укладываясь спать. Он точно знал, что на спинке переднего сиденья торчат ноги почивающего начальства. Проворной и быстрой тени, которая метнулась в темень с противоположной стороны машины, он не заметил…
– Сдавайт оружие! – Комендант сорвал с плеча перепуганного полицая винтовку. – Садись в мой «опель». Будешь рассказывайт в слюжба безопасности. Ферштест ду? Ганс! – крикнул он своему водителю по-немецки. – Поведешь за мной машину покойного бедняги Мюллера.
Во дворе дома СД Функель с досадой приметил вездесущего рыжего Вилли Майера. Дело не в том, что излишне веселый помощник Хейниша чем-то раздражал коменданта или совал нос не в свое дело, мешая достойно исполнять другим свой высокий долг перед «тысячелетним рейхом» и лично фюрером. Нет, этой служебной чертой чиновничьей проныры Майер не отличался. Просто Функель не сообразил привести убитого Мюллера в более-менее пристойный вид, и сейчас, как и раньше, сапоги мертвого по-прежнему красовались еще не стоптанными подошвами рядом с озабоченным лицом шофера Ганса. Досадно, но уже ничего путного не сделаешь. А Вилли Майер легкой пружинистой походкой быстро направился к ним, глядя именно на сапоги Мюллера, безусловно, неуместные в качестве развлекательного зрелища.
– Что случилось? – спросил он Функеля, забыв произнести утреннее «гутен морген» или «хайль».
– Сами взгляните, – брезгливо ответил тот. Майер окинул машину взглядом и сразу же поинтересовался:
– И кто же его?
Функель, успевший вылезти из машины, лишь пожал плечами.
Майер открыл дверцу и, согнувшись, полез к застывшему Мюллеру. Пристрелили обер-лейтенанта в спину, но вокруг окровавленного отверстия порохового нагару не было. А если это так, что точно может установить лишь экспертиза, то стреляли не в упор и, значит, убийство произошло не в машине. На полу авто лежали раздавленная кем-то фуражка убитого и шинель, которая сползла во время поездки. Майер подхватил ее, чтобы прикрыть безразличного теперь к его заботам обер-лейтенанта, и тут из кармана выпали прекрасные, великолепной работы перчатки. Майер снова мимоходом обратил внимание на их изысканность, и ему вспомнилось, как позапрошлым вечером Мюллер чуть ли не перед каждым хвалился французским коньяком «Мартель» высшего качества и ананасами, а также вот этими перчатками, которые ему прислала из оккупированного Парижа некая Эльза, обеспеченная дочка юнкера-богача из Восточной Пруссии. «Мартелы, – для всех моих друзей! – лез с бутылками охмелевший Мюллер. – Девичье внимание и ласка – только для меня!» Похвалялся, бедняга, после войны жениться на Эльзе, а повенчался с костлявой… Но выпитые бутылки исправно оставлял повсюду, в любой компании…
– Вам, гауптман, стоит лично доложить Хейпишу об убийстве Мюллера, – посоветовал Майер. – Будет плохо, если доложит кто-нибудь другой. А так все выйдет удачно – вы, насколько я понимаю, пожалуй, первым оказались на месте преступления.
– Именно так! – горячо подхватил Функель. – Я для этого и прибыл непосредственно сюда. Но как же узнать, когда появится герр штурмбаннфюрер?
– Он здесь, у себя в кабинете.
– Чего же вы до сих пор молчали, Вилли?
– Боже мой, вам, гауптман, все надо разжевывать до мелочей. Неужели вы полагаете, что я по собственной воле торчу тут с раннего утра?
– Да, да, дорогой Вилли, я об этом не подумал… Невосполнимая утрата бедняги Мюллера совершенно выбила меня из колеи. Но, Вилли, не откажите в маленькой любезности…
– Слушаю вас.
– Я желал бы зайти к Хейнишу вместе с вами. Вы же его любимец, и ваше присутствие, надеюсь, немного сдержит целиком оправданный гнев господина штурмбаннфюрера.
– Согласен! В этом деликатном деле я охотно составлю вам компанию.
– О, Вилли, даже не знаю, чем вас отблагодарить…
– Это не беда, зато я знаю, – белозубо усмехнулся Майер. – Подведем итоги в казино, не так ли?
– О чем речь, Вилли? Безусловно, так.
– Ну а этого, – Майер презрительно качнул головой в сторону совершенно ошеломленного полицая, – пока что сдадим под стражу. Пусть будет нашим козлом отпущения!
В кабинете Хейниш был не один. Вокруг штурмбаннфюрера скучилось несколько офицеров СД и даже двое абверовцев. Значит, происшествия ночи, очевидно, не ограничились только одним чрезвычайным происшествием, ведь о гибели Мюллера никто из присутствующих еще не мог знать.
Хейниш оторвался от бумаг и вопросительно посмотрел на Функеля.
– Что у вас стряслось в такую рань?
– Мюллер убит! – выдавил из себя Функель.
– Четыре! – как-то странно отметил Хейниш. Он взял карандаш и начал его затачивать. Он всегда так делал, если чувствовал, что начинает нервничать, а внешнюю выдержку при любых обстоятельствах штурмбаннфюрер считал одним из наивысших достоинств в нордическом характере истинного арийца. Однако в последнее время дела шли до того скверно, что все карандаши были тщательно заточены и, чтобы успокоить нервы, приходилось какой-нибудь из них специально ломать.
– На то и война, – обронил он сухо. – В эту ночь – трех… Мюллер – четвертый… Вас, гауптман, если вы уж сами сюда явились, я попрошу немедленно усилить охрану доверенной вам местности, особенно в предгорье. Наладьте деловой контакт с дислоцированными у нас военными частями – пусть помогут воинскими патрульными группами на бронетранспортерах. Необходимо запереть в горах этих дикарей с кинжалами. Иначе многим из нас не миновать грустной судьбы Мюллера.
– Яволь, герр штурмбаннфюрер, сделаю все, как приказано. Немедленно!.. Но позволю себе обратить ваше внимание на случай с Мюллером. В его теле сидит не кинжал, а пуля. Стреляли в спину, а труп найден на заднем сиденье его личной машины. Загадочные обстоятельства, при которых найден труп, наводят на мысль, что Мюллера убил профессионал. – И Функель подробно выложил весь известный ему ход событий.
– С этого следовало начинать! – сурово заметил Хейниш. – А то вломились с криком «Мюллер убит, Мюллер убит…». Кажется, он кому-то очень стал мешать. И действительно, мы имеем дело с ювелирно исполненным преступлением. Возникает вопрос: не связано ли устранение Мюллера с появлением советского парашютиста? Кстати, до сих пор не пойманного! – штурмбаннфюрер, словно наказывая непроизнесенным выговором, по очереди обвел всех присутствующих тяжелым взглядом. – Думаю, мое допущение вполне вероятно?
– Очень возможно, герр штурмбаннфюрер! – предупредительно подхватил Функель.
– Похоже на то! – вел дальше Хейниш. – Разумеется, убийство Мюллера мы не оставим без самого тщательного расследования. Гауптштурмфюрер Кеслер, – обратился он к одному из эсэсовцев, которые толпились за его плечами, – поручаю вам это дело. Прежде всего с экспертами осмотрите труп, уточните, где именно был убит обер-лейтенант. И немедленно доложите!
– Слушаюсь!
– Кстати, господин комендант, куда вы дели арестованного полицая?
– Я взял его под стражу, – вклинился в разговор исполнительный Вилли Майер.
– Прекрасно! – сразу оживился Хейниш. – Тогда не будем откладывать. Пусть его сейчас же приведут ко мне. И еще – пригласите для перевода фрейлейн Бергер. Ведь ваш полицай, гауптман, не понимает немецкого?
– В пределах простейших выражений: «Стой! Внимание! Свинья!» – точно очертил пределы языковых познаний полицая Функель.
Двое дебелых эсэсовцев небрежными, но ощутимыми толчками водворили Зазроева в кабинет. Кристина Бергер с отвращением взглянула на него, на человека, предавшего свой народ, сознательно ставшего чужой подошвой, которая первой ступает в грязь и хлюпает в ней на сапоге оккупанта, подминающего под себя родную землю.
– Зазрой? – спросил штурмбаннфюрер.
– Зазроев, с вашего позволения, уважаемый господин, – полицай склонился в низком, угодливом поклоне.
– В какое время и где именно ты заметил машину обер-лейтенанта Мюллера? – задал вопрос Хейниш. – Фрейлейн Бергер, прошу переводить.
– Приблизительно в полночь, – задумчиво ответил полицай. – Появилась она из переулка на Станичнаштрассе и остановилась чуть дальше перекрестка с Владей-Кауказштрассе.
– Кто был за рулем?
– Герр обер-лейтенант Мюллер! Кто же еще? Я своими глазами видел, как они выходили из машины. – Зазроев искоса с отчаянием взглянул на Функеля.
– Рассказывайт, Зазрой, все рассказывайт, – покровительственно поощрил его комендант.
– Из-за того, что его качало из стороны в сторону, я решил, что господин обер-лейтенант, извините, перепили, и я из осторожности решил без надобности не попадаться им на глаза.
– Почему?
– В таком состоянии, извиняюсь, они всегда всем полицаям, как только те попадались на глаза, любили пересчитывать зубы. А кулачище у них был – не приведи господи!
– Куда он направлялся? – остановил лирические воспоминания полицая Хейниш.
– Прямехенько на заднее сиденье. Чтобы, значит, отдохнуть…
Хейниш поиграл карандашом и спросил чуть ли не любезно:
– Он свалился до или после того, как ты выстрелил?
Зазроев побледнел. Это было удивительное зрелище – вспыхнувшая бледность, которая светилась сквозь паранджу щетины.
– Я не стрелял, господин штурмбаннфюрер. Можно же проверить – я с вечера почистил винтовку и не сделал из нее ни одного выстрела.
– Тогда кто же стрелял?
– Вообще никто не стрелял, – пожал плечами полицай. – Ночь прошла спокойно…
– Ти опьять отшень любишь шютка шютиль, За-зрой, – не удержался Функель. – Ти не стреляйт, никто не стреляйт, а Мюллер застреляйт. На твой пост застреляйт, Зазрой!
Лихорадочные мысли метались в голове Кристины Бергер. Не возникало никакого сомнения в том, что вот сейчас Хейниш минута за минутой, шаг за шагом проверит маршрут и действия Мюллера и обязательно узнает, что обер-лейтенант проявил к ней, если так можно сказать, автогалантность. Сразу возникает вопрос: почему сама не рассказала? А если не рассказала, значит, скрыла. Почему скрыла? Не подозрительно ли, что она скрывает, казалось бы, безобидный факт? Ведь волокитство для бабника Мюллера – норма поведения, явление такое же естественное, как употребление ежевечерне нескольких рюмок шнапса… И Кристина решила упредить расследование штурмбаннфюрера.
– Господин Хейниш, позвольте мне сказать. Возможно, это будет важно для хода следствия.
– О, безусловно, фрейлейн! – начальник СД весь превратился во внимание.
– Вчера вечером, когда я, идя со службы, поравнялась с офицерской столовой, меня встретил обер-лейтенант Мюллер и предложил подвезти домой. Я согласилась с благодарностью. Так что, когда он возвращался…
– Когда вы ушли со службы?
– В начале одиннадцатого. Минут пятнадцать, не больше.
– А когда прибыли домой?
– Когда я вошла в комнату, был как раз одиннадцатый час.
– Мюллер зашел к вам?
– О нет! Он сильно выпил, а мне не желательно усложнять отношения с господами офицерами… Он проводил меня до калитки и уехал.
Хейниш задумчиво вставил карандаш в мраморную конусообразную подставку, которая щетинилась отточенными грифелями. «Если ей верить, то Мюллер убит между одиннадцатью и двенадцатью часами. Но полицай твердит, что видел его живым еще в полночь!..»
– Зазрой, ты уверен, что в машине за рулем был Мюллер? – настаивал штурмбаннфюрер.
– Так точно! Мюллер лег спать, и вот, – полицай растерянно опустил голову, – не поднялся…
– Ты сделал попытку разбудить его?
– Нет… Я заглянул в машину. Они укрылись с головой, но на рукаве шинели я узнал металлический знак, какой изо всех офицеров носили только они. На рассвете я позвонил господину коменданту…
– В камеру! – махнул Хейниш рукой в сторону Зазроева. – Вы тоже, фрейлейн, можете идти, однако не покидайте своего служебного места. – Он проводил ее взглядом и только потом взял телефонную трубку. – Кеслер? Что успели?
– Кое-что прояснилось, господин штурмбаннфюрер!
– Почему вы тянете с докладом?
– Как раз собрался… Докладываю: экспертиза подтверждает предварительные данные. Мюллер убит около полуночи. Убийство произошло не в машине. Вероятнее всего – в помещении, так как стреляли в спину, а пулевого отверстия на шинели нет.
– Интересно… Спасибо, Кеслер! – Хейниш положил трубку. – Майер!
– Слушаю, господин штурмбаннфюрер.
– Значит, вечером он провожал ее домой…
– Вы считаете, что Кристина Бергер… – осторожно начал Вилли.
– Я ничего не считаю. Я лишь уточняю факты, которые, безусловно, имели место. Вот что, Вилли. Езжайте за «Эсмеральдой». Она живет рядом с Бергер. И значит, должна была кое-что заметить, если старательно выполняет свои обязанности…
В квартире «Эсмеральды», тайного агента СД, царил типично послекутежный беспорядок. Сама она, взлохмаченная, с размазанной по лицу помадой, лежала под одеялом и едва соображала. Смотрела на Майера опухшими от ночного кутежа глазами.
– Очень извиняюсь, господин Майер, – силилась она что-то пояснить на ломаном немецком языке, – здесь все так… в беспорядке… неуютно… Извините, я не ожидала такого раннего визита…
– А мне все равно, – снисходительно ответил Вилли. – Скажите-ка лучше, какое стихийное бедствие вас постигло? На мой взгляд, произошло, по меньшей мере, многобалльное землетрясение.
– Не совсем, господин Майер, просто житейский вихрь занес ко мне вечером сразу двух красавчиков, жадно истосковавшихся по женскому теплу… Ой, головушка моя!..
– Кто они, если не секрет?
– От вас, Вилли? Секрета нет, но черт их знает… Ехали на передовую и вот – отдохнули…
– Звания? Хоть знаки различия запомнили?
– Кажется, гауптман и лейтенант…
– Может, обер-лейтенант?
– Возможно, вы же знаете, я в этом не очень разбираюсь…
– Зато в другом…
– О, Вилли! Неужели?.. Обратите внимание, я до сих пор в постели…
– Не кажется ли вам, что вы слишком широко понимаете свои обязанности перед рейхом?
– Ну тогда хоть подайте даме рюмку… Головушка ведь раскалывается…
Майер подошел к столу. Стоя спиной к «Эсмеральде», не снимая перчаток, стал проверять бутылки.
– И французский коньяк пили?
– Пили все, что на столе… Неужели вы думаете, что я успела выучить все языки? И немецкого достаточно на всю Европу…
– Резонно, – согласился Вилли. – Вы умная женщина. – Он незаметным движением выставил из кармана шинели порожнюю бутылку из-под коньяка. – Но иногда стоит знать, чем угощались… Например, знаете ли вы, какое наслаждение было заключено в этой посудине? – он поднял только что выставленную из кармана бутылку. – «Мартель» высшей марки!
– Было бы наслаждением, если бы хоть на донышке осталось…
– Такой никогда не остается. Ну-ка возьмите бутылку, хоть подержите, будете знать, что пили…
– Хоть что-нибудь осталось на столе?
– Немного осталось, но до следующего раза. А сейчас одевайтесь: вас вызывает штурмбаннфюрер. И не забудьте умыться холодной водой. Обязательно холодной – приводит в чувство.
«Эсмеральда» сжалась, притихла под одеялом, словно уменьшилась.
– Понимаете, я вчера не могла, – она повела рукой по комнате, виновато глядя на Майера. – Те двое чуть ли не силой удерживали…
– А что вас волнует?
– Вчера вечером я вроде видела, будто к соседке заходил какой-то военный.
– Ну и что из того? – спросил Майер. Он снял перчатки и стоял, небрежно похлопывая ими по столу.
– Обо всем, что происходит в доме соседей, я должна немедленно докладывать.
– А вы не доложили… Ясно. Одевайтесь! Я жду вас в машине.
В тот день у Хейниша была беседа с еще не отрезвевшей «Эсмеральдой», он вынужден был даже дать ей пощечину, но, разумеется, исключительно по служебным соображениям – надо же было как-то вернуть ей память. Но, даже несмотря на такие решительные служебные меры, память «Эсмеральды» за пределами уже рассказанного Майеру явно хромала. Тогда разъяренный штурмбаннфюрер вызвал Кеслера и приказал немедленно арестовать и привезти к нему хозяйку дома, где поселилась Кристина Бергер.
– Вы предполагаете…
– Я не предполагаю, я приказываю! – Хейниш сломал карандаш.
На этот раз Кеслер, несмотря на свою упитанность (давала себя знать тяга к пиву), действовал как метеор – управился за считанные минуты. Но было не до благодарности – в кабинете его уже ожидали кроме самого господина штурмбаннфюрера новый сотрудник СД, который прибыл несколько дней назад и еще не успел со всеми познакомиться. В комнате находилась и переводчица Кристина Бергер. Хейниш пригласил Кристину специально. Во-первых, хотел понаблюдать за ней во время допроса. Во-вторых, желал проверить точность ее перевода – новый сотрудник прекрасно владел русским языком, но еще не имел возможности проявить свои знания.
– Простите, фрейлейн, – Хениш не спускал с Кристины глаз, – пришлось побеспокоить вашу хозяйку.
– Вижу, – лаконично ответила она. Вела себя, как и всегда, спокойно, по-служебному сдержанно, не проявляя никаких ненужных эмоций. – Что натворила эта старая ведьма?
– Сейчас узнаете! Переводите! Скажите, – обратился он к Варваре Ивановне, – кто из мужчин посещал вас в последнее время?
– Что вы говорите, господин? – возмутилась старая женщина. – Я не в том возрасте, который интересует мужчин.
Кристина старательно перевела слово в слово.
– Я не о том, – хмуро подчеркнул Хейниш. – Скажем так: кто из мужчин посещает ваш дом?
– Теперь никто, если не считать господ офицеров, которые сопровождают вот ее, – она указала на Кристину. – Ее и спрашивайте, кто за ней увивается.
– Вы очень дерзки! Отвечайте: кто вчера приходил?
– Вчера? Но я никого не видела…
– Вы не откровенны, – недовольно заметил Хейниш.
– А с чего бы это мне врать?
– Будьте умницей. Учтите, нам все известно, я это докажу. Вчера поздно вечером, где-то к ночи, к вашему дому подошла машина. Из нее вышли фрейлейн Бергер и офицер Мюллер. В каком часу это произошло?
– А откуда мне знать, если я уже давно спала? Все местные жители рано ложатся. Но я слышала и узнала свою квартирантку по голосу. – Варвара Ивановна почему-то упрямо избегала называть Кристину по имени, она и сама не могла бы объяснить себе, почему именно. – Потом мотор снова заработал, и машина поехала, а я опять заснула.
– Но сколько времени было?
– Было темно, теперь рано темнеет. Может, уже одиннадцать было, может, нет…
– А куда же делся офицер?
– Какой офицер?
– Тот, который в дом заходил.
– Я уже говорила, господин, никто не заходил. Только вот она, хотя кто-то ее привез на машине. Было темно, и я давно лежала в постели.
– А к вам лично так-таки никто и не зашел?
– Почему же? Мало кого носит нечистая сила. Приперлось одно чучело…
– Вот и хорошо! – обрадовался Хейниш. – Значит, кто-то приходил?
– Ну да…
– И заходил в дом?
– Даже не спрашивая вломился…
– Кто же он?
– Известно кто – ваш солдат. Требовал молока, масла… Наелся и пошел… Он приходил раньше, не в эту ночь…
– Много болтаешь! – загремел Хейниш.
– Так вы ж сами спрашиваете.
– Вот что, договоримся так: отвечаешь на два вопроса, – он развел пальцы, – только на два, и идешь себе домой.
– Какие еще вопросы?
– Скажи, солдат, который приходил к тебе, был переодетый партизан или советский разведчик? Кто этот бандит?
– Да ваш собственный бандит, немецкий…
– Что? – взбеленился Хейниш. – Сейчас я с тобой, русская ведьма, по-другому поговорю!
Варвара Ивановна неожиданно почувствовала неимоверную слабость во всем теле. Резкая боль в груди, там, где бьется сердце, обпекла огнем, как током. Стиснула, словно железными клещами, и не давала дышать. Она ощутила, что вот-вот упадет, и собрала по капле последние силы, чтобы не упасть, чтобы выстоять перед этим выродком до конца.
– Хитришь, матка! – Хейниш вытащил пистолет. – Вот видишь? Хочешь пулю в лоб? Отвечай быстро! С кем ты встречалась перед приездом фрейлейн? Ну!
– Не «нукай», еще не запряг…
– Кого прятала в доме?
– В доме – я да мыши, и они сами прячутся…
– Ты что, издеваешься над нами? – и Хейниш точным коротким жестом ударил Варвару Ивановну, словно рубанул, рукояткой в лицо.
Варвара Ивановна охнула, схватилась за сердце, за свое больное сердце, как и тогда, когда увидела Мюллера. Она скользнула уже последним, бессознательным взглядом по Кристине и медленно опустилась на пол…
– Фрейлейн Кристина, плесните на эту ведьму водой!
Но когда Кристина наклонилась над Варварой Ивановной с графином и стаканом, она увидела, что все уже бесполезно, жизнь ушла из сердца этой мужественной женщины.
– Ну, так что там старуха? – спросил Хейниш. – Пришла в себя?
– Она умерла, – глухо ответила Кристина, едва сдерживая слезы.
– Черт бы ее взял! – в сердцах выругался штурмбаннфюрер. – От какого-то одного, исключительно служебного жеста! Фрейлейн Бергер, вы свободны – это зрелище не для вас. А вы, Майер, прикажите убрать труп… Кеслер, что будем делать дальше?
– Проклятая старуха, – пробубнил ожиревший гауптман, – всю игру испортила… Придется потянуть ниточку с другого конца. Эксперты пришли к выводу, что Зазроев из винтовки не стрелял, а пуля выпущена из пистолета системы «вальтер».
– Ваши предложения?
– А что, если все-таки фрейлейн Бергер… – осторожно начал Кеслер, впившись глазками в отечное лицо Хейниша, чтобы не пропустить и самой незначительной его реакции. Он хорошо знал, как ревниво относится штурмбаннфюрер к своим протеже и как следит за их образцовым выполнением обязанностей. А фрейлейн Бергер вызвала его особое внимание. Тот факт, что штурмбаннфюрер подарил переводчице «Майн кампф» великого фюрера, для Кеслера не был секретом. Кинуть тень подозрения на Кристину – значит в какой-то степени замахнуться на авторитет самого Хейниша. Ведь он собственноручно готовил документацию на зачисление фрейлейн Бергер в СД. И все же Кеслер решился высказать свою мысль: – Интересы Великогермании…
– Короче, какие у вас доказательства? – раздраженно остановил его штурмбаннфюрер.
– Исходя из общеизвестного влечения Мюллера к красивым женщинам, невозможно предположить, чтобы он не переступил порог квартиры Бергер. А если это так, то он мог вполне встретить там неизвестного, который, как явствует из донесения «Эсмеральды», вроде бы появился несколько раньше. А тогда, – бодро закончил Кеслер, – стычка между двумя петухами неминуема!
– Вы что, все это мелете сознательно, Кеслер? – удивленно поднял брови Хейниш.
– А почему бы и нет? Бергер – девушка привлекательная, тут как раз фронтовые страсти, молодецкий запал… А фрейлейн Бергер молчит по понятной причине – не хочет испортить свою целомудренную репутацию…
– И что же, вы предлагаете арестовать фрейлейн Бергер?
– Именно так, герр штурмбаннфюрер. Она может явиться тем отсутствующим звеном, на котором держится весь ход событий.
– Интересная версия, Кеслер, – иронически заметил Хейниш, – просто захватывающая. У меня к вам есть один-единственный вопрос. Как вы считаете, когда Мюллер увидел, по вашей криминальной терминологии, неизвестного петуха, он что, в панике кинулся наутек?
– Ни в коем случае! Поэтому-то стычка между ними была неминуема. Чтобы Мюллер убегал от юбки хорошенькой женщины? Такого не случалось никогда!
– Тогда вы осел, Кеслер, законченный остолоп! Ведь Мюллера застрелили в спину! Кроме того, если исходить из вашей версии, зачем Мюллеру надо было снимать шинель?
Пристыженный Кеслер подавленно замолчал, а Хейниш праздновал открыто триумф, добивая Кеслера своей железной логикой.
– Вы бы лучше додумались ознакомиться с рапортами ночных патрулей! Вот один из них. Сразу же в одиннадцать часов возле дома, где живет фрейлейн Бергер, была замечена комендантская машина с включенным мотором. В ней находился обер-лейтенант Мюллер. Не выходя из машины, он попрощался с Бергер и поехал в сторону улицы Темрюкской… Хотите прочесть своими глазами?
– А! – отмахнулся Кеслер. – Но тогда я не понимаю, почему «Эсмеральда» твердит, что в дом заходил неизвестный офицер?
– Вот это, – задумчиво ответил Хейниш, – и меня беспокоит. А хозяйка умерла…
Глава девятая
ВАРИАНТ «ЭСМЕРАЛЬДА»
В этот момент двери раскрылись и вошел Вилли Майер:
– Разрешите доложить. Прибыл майор Штюбе из абвера. Говорит, по делу Мюллера.
– Зовите!
Майор Штюбе, как и большинство абверовцев, ведомственно не любил службы безопасности. Как и все, хорошим тоном он считал поддерживать побасенки, легенды про артистизм и изысканную находчивость службы адмирала Канариса, чего, мол, абсолютно недостает невеждам из СД. Кулачище да палка – вот их метод! Абвер факты добывает, СД факты выбивает. В этом разница. Неприязненные ведомственные отношения понуждали иногда к маленьким, мелким подвохам, которых добивались исключительно во имя высокого реноме собственной фирмы, чтобы хоть как-то досадить конкурирующей организации. Грубо говоря, старались утереть нос друг другу.
– Разрешите доложить. Прибыл майор Штюбе из абвера. Говорит, по делу Мюллера.
– Зовите!
Майор Штюбе, как и большинство абверовцев, ведомственно не любил службы безопасности. Как и все, хорошим тоном он считал поддерживать побасенки, легенды про артистизм и изысканную находчивость службы адмирала Канариса, чего, мол, абсолютно недостает невеждам из СД. Кулачище да палка – вот их метод! Абвер факты добывает, СД факты выбивает. В этом разница. Неприязненные ведомственные отношения понуждали иногда к маленьким, мелким подвохам, которых добивались исключительно во имя высокого реноме собственной фирмы, чтобы хоть как-то досадить конкурирующей организации. Грубо говоря, старались утереть нос друг другу.