Страница:
Майор Штюбе тоже появился со своеобразным и довольно убедительным «платочком» для слишком задиристого носа штурмбаннфюрера. Откормленный, хорошо выбритый, пахнущий духами и весь похрустывающий свежевыглаженным бельем, он внешне прямо-таки светился дружелюбием, любезностью и сердечным расположением к службе безопасности вообще и к герру штурмбаннфюреру в частности, о чем и поспешил уведомить без лишних проволочек. Но Хейниш, естественно, не поверил ему ни на грош, встретил настороженно.
– Мне доложили, – проговорил он с холодком, от которого нисколько не увяла любезная усмешка майора, – что вы прибыли по делу Мюллера?
– Именно так!
– И какое же отношение вы к нему имеете?
– О, господин Хейниш, – еще больше расцвел Штюбе, – дело у нас общее – охранять тылы доблестной армии фюрера от вражеских агентов. Прослышал я, что арестованная старуха нанесла вам ощутимый удар, скончавшись прямо у вас в кабинете. Да, что ни говорите, а тяжело порой бьет нас неумолимая рука судьбы…
Штурмбаннфюрер нервным жестом выхватил из мраморной подставки карандаш.
– Что вы этим хотите сказать, Штюбе?
– Только то, господин Хейниш, что вы шли по ложному следу.
– Вот как? Уж не приехали ли вы к нам с библейскими откровениями о пути истинном?
– Похоже на то, – охотно согласился майор Штюбе. Он раскрыл портфель и вытащил из него перчатку. Положил на стол, радостно сияя глазами. – Вот он – этот безошибочный путь.
– Перчатка – это путь? – Хейниш не счел нужным даже скрыть иронию. – Слышал я, что офицеры абвера любят рыться в туалетах, – и он захохотал, как всегда, довольный своей двусмысленной шуткой.
– Дело в том, – подчеркнуто сказал Штюбе, – что эта перчатка принадлежала обер-лейтенанту Мюллеру. Одну нашли в машине, рядом с телом убитого, другая – у вас на столе. Так называемое вещественное доказательство…
Кеслер впился глазами в перчатку и признал:
– Да, это она, из той пары, присланной нареченной Эльзой, которой бедняга Мюллер хвастался.
– Где вы ее нашли? – Хейниш поднялся, тяжело опершись кулаками о край стола. – Или вы, господин Штюбе, считаете, что мы тут собрались побалагурить и провести время?
– Что вы, господин Хейниш, упаси боже! – притворно удивился Штюбе. – Наоборот, мы от души поздравляем службу безопасности с выдающимся успехом: перчатку нашли в доме номер сорок два по улице Темрюкской. Если не ошибаюсь, там поселилась официантка из офицерской столовой по фамилии Несмитская…
Огрызки разломанного карандаша упали на полированный стол Хейниша. «Это же наш агент “Эсмеральда”»! – словно кипятком ошпарило его. – Неужели она причастна к убийству помощника коменданта? Кошмар! Позор!»
– Что, у Несмитской? – прохрипел он, посинев от еле сдерживаемой ярости.
– Абсолютно точно! Именно у нее, – важно заверил Штюбе. – С вечера до ночи у нее дома пьянствовали два офицера. Один из них был погибший обер-лейтенант Мюллер.
– А вы не ошибаетесь, Штюбе? – голос Хейниша, который чувствовал себя совершенно обескураженным и не способным найти спасение от неминуемого позора, прямо звенел. Это же надо – из-за какой-то «Эсмеральды» выставить себя на потеху и колкости шутнику из абвера! И все же он искал ее, ту спасительную соломинку. – Доказательства! – потребовал он. – Имеете ли еще какие-нибудь доказательства?
– Безусловно: абверу, видите ли, не присуще обижаться, – поучительно поднял указательный палец Штюбе. – Если помните, Мюллер хвалился: «Mapтель» – для всех моих друзей, девичье внимание и ласка – только для меня». Так вот, у Несмитской оказался хороший нюх и на французский «Мартель». Вот эту бутылку, – он вытащил ее все из того же портфеля, изукрашенную немыслимыми ярмарочными наградами посудину, – нашли на столе комнаты, где живет официантка. А на стекле – выразительные отпечатки пальцев горемыки Мюллера! Несмитской – также.
– Это невозможно! – Хейниш с такой силой грохнул кулачищем по столу, что карандаши выскочили из подставки и раскатились по полированной поверхности.
Майор Штюбе посерьезнел. Веселые искорки в его глазах погасли, насмешливая улыбка сникла. Он почти сочувственно заметил:
– Вы, надеюсь, далеки от мысли, что перчатка влетела в комнату Несмитской через форточку, а коньяк обер-лейтенанта пил кто-то другой, тот, чей дактилоскопический рисунок на кончиках пальцев удивительно совпадает с рисунком Мюллера. Времена чудес миновали, дорогой штурмбаннфюрер.
– Несмитскую ко мне! – рявкнул Хейниш. – Немедленно!
– Она здесь, – сообщил Штюбе. – Абвер предусмотрел ваше страстное желание назначить ей свидание.
– Да бросьте вы наконец свои шуточки, Штюбе! Считайте, что вы добились своего и отлично доказали несомненную пользу абвера!
– Яволь.
– Вот и хорошо… Сейчас я вытрясу из этой потаскухи имя убийцы.
– Не просто убийцы, а советского парашютиста, которого мы все разыскиваем.
– Лотара Краузе?
– Не исключено, что этот мифический Краузе прибыл для налаживания связи. Явка…
– У Несмитской?
– Может быть. Но пусть она сама об этом скажет.
– А убийство? Зачем было агенту красных подвергать себя двойной опасности, убивая помощника коменданта?
– Что-то между ними случилось. Возможно, Мюллер его раскрыл. Ведь он знал немецкое имя разыскиваемого русского агента. И повел себя неосторожно, находясь в состоянии очень сильного опьянения, – это тоже установлено экспертизой… Очевидно, Краузе не имел иного выхода и прибег к огнестрельному оружию. Ведь лучше было бы воспользоваться кинжалом, как это произошло в прошлую ночь. Местный колорит…
– За этот «местный колорит» взято сто заложников! – жестко сказал Хейниш. – Взяты и расстреляны! Сами себе могилы копали… Но все ли так, как вы объясняете, господин Штюбе?
– У вас возникают какие-либо возражения или до сих пор не оставляют сомнения?
– К сожалению, никаких, – буркнул штурмбаннфюрер. – Соглашаюсь, как и надлежит истинному арийцу. Кеслер, а ну давай сюда эту красотку из домашнего борделя!
«Эсмеральда» сидела в приемной кабинета Хейниша свеженакрашенная, с сигареткой в размалеванных ярко-красной помадой губах. Темные круги под глазами – явные следы слишком бурной ночи – подсинила косметикой, что придало ей томный вид легкой разнеженной усталости. Изредка одним или двумя словечками она лениво обменивалась с секретаршей из новеньких – Кристиной Бергер.
Она не волновалась! Ее не обеспокоил неожиданный визит майора абвера. Штюбе вел себя идеально. Был предупредителен, остроумен, в меру игрив, иногда по-дружески иронизировал, но не переступая той незримой границы, за которой для женщины начинается оскорбление. Даже ничего не трогал без ее разрешения. «Вы позволите взять эту перчатку? – спросил он. – Очень элегантно сшита. Хочу и себе заказать такие». Или же: «Любезно прошу вас подарить мне эту бутылку. Как и у всех людей на свете, у меня своя слабость – собираю наклейки. А такой великолепной в моей коллекции нет». Поэтому, когда ее наконец вызвал к штурмбаннфюреру антипатичный толстячок Кеслер, «Эсмеральда» только облегченно вздохнула, уже заскучав после получасового ожидания. Даже когда она увидела на столе у Хейниша знакомую перчатку и бутылку из-под «Мартеля», она ничуть не обеспокоилась. Наоборот, было приятно, что тут присутствует приветливый майор из абвера – Штюбе. Надо запомнить фамилию этого выдержанного в поведении с женщиной офицера…
– Это у вас взяли? – сурово спросил Хейниш, указывая на перчатку и бутылку.
– У меня, – ответила «Эсмеральда», одарив господина штурмбаннфюрера самой обольстительной улыбкой из своего отработанного перед зеркалом ассортимента.
– Как попала к вам перчатка?
– А в чем дело?
– Здесь я спрашиваю! – с угрозой прикрикнул Хейниш.
– Наверное, кто-нибудь из господ офицеров забыл, – ответила она и сразу присмирела.
– Какие офицеры? Кто они?
– Я их впервые видела. Один из них – гауптман, другой, кажется, обер-лейтенант. Понимаете, они сразу поснимали кители, так как очень спешили на фронт…
– Как вы с ними познакомились?
– Они пили в столовой. Капитан увидел меня и сразу спросил: «Имеет ли фрау любовников?» Я и ответила: «Случаются, но только временные». Тогда он сказал: «Прекрасно! Мы как раз из таких».
– Это был пароль?
– Какой пароль? Обычное ухаживание…
– Будем считать, что это был пароль любви, – снисходительно вступил в разговор лучезарный майор Штюбе. – Не так ли?
– Пароль любви? – благодарно усмехнулась ему Несмитская. – Недурно!
– Что произошло дальше? – настаивал Хейниш.
– Так я ведь уже рассказала утром господину Майеру, – сказала она. – Разве не так, Вилли?
– Я не расспрашивал столь детально, как господин штурмбаннфюрер, – уклончиво ответил Майер. – Лучше расскажите самым подробным образом господину штурмбаннфюреру.
– Они спросили меня, есть ли у меня квартира, потом поехали ко мне на машине. У них было много разнообразных напитков. Я быстро опьянела…
– И вы утверждаете, что не знаете этих господ офицеров?
– Откуда же мне знать фронтовиков? Столько частей движется…
– Не стройте из себя законченную дуру! – разъярился Хейниш. – Может быть, вы и обер-лейтенанта Мюллера не знали?
– Можете не верить, но не знала…
– Ну, – с укором заметил майор Штюбе, – не стоит отрицать. Чтобы вы, с вашими необычайными способностями, да не познакомились с таким выдающимся ценителем женских прелестей, как несчастный Мюллер?
– Не пойму, чего вы от меня хотите, господа? – разозлилась она, потому что не могла сообразить, о чем, собственно, идет речь. – Неужели вы желаете, чтобы я легла в постель с покойником?
– А не в вашей ли постели его сделали покойником? – вскочил Хейниш. – Вот перчатка Мюллера – ее нашли у вас! Вот бутылка, из которой он собственноручно угощал вас коньяком!
– Это провокация! – вскрикнула «Эсмеральда», гневно кинув уничтожающий взгляд на майора Штюбе. Как коварен, оказывается, этот хитрый лис из абвера!
– Провокация! – ненавистно процедил Хейниш. – На бутылке отпечатки пальцев Мюллера и ваши тоже. Ваши тоже! Вы пили в обществе Мюллера, и не стоит это отрицать.
«Эсмеральда» поняла все – перчатка и проклятая бутылка крепко вязали на шее петлю. Убийство офицера ей никогда не простят… Но при чем здесь она? Разве она в чем-то провинилась? Это ее те господа офицеры мяли как могли, пьяную и беспомощную, она даже плохо помнит все… А петля вяжется крепко… Ноги ее сами подогнулись, она в отчаянье упала на колени, умоляюще сложив руки:
– Не знаю, о Боже, я ничего не знаю! Жизнью клянусь, я вам верой и правдой служу! Я служанка ваша, верная рабыня!
– Хватит болтать! – пнул ее, и довольно сильно, прочным офицерским сапогом Кеслер. – Отвечай на вопросы, как приказано, шлюха!
– Встать! – заорал Хейниш. – Был Мюллер? – не давал он ей возможности опомниться.
– Возможно… Я с ним не знакома! Я же здесь недавно…
– Все здесь недавно! – проговорил Кеслер и снова с наслаждением двинул ее сапогом в бок. Он чувствовал удовлетворение, целясь ногой в это соблазнительное тело, и готов был, если бы позволили, растоптать его. – Ишь как ослабела после ночки! Точно отвечай на вопросы!
– Господа, клянусь Богом, я невиновна!
– Перестань хныкать! – наклонился над нею Хейниш с вытаращенными от ярости глазами. – Как звали гауптмана?
– Он не называл себя, господин…
– Неужто так и не называл?
– Не называл.
– Как же ты к нему обращалась?
– Как к «господину офицеру»… Как всегда…
– Когда они уехали от тебя?
– Поздно. Сначала один поехал, потом другой… а может, нет… У них же была одна машина на двоих… Все спуталось… Дайте вспомнить… Ага! Когда кончилось вино, обер-лейтенант сказал: «Подождите минутку, я сейчас еще добавлю», – и поехал…
– В котором часу?
– Не помню… К тому времени я окончательно опьянела. Они пили и без меня, наверное… Когда я заснула… Утром и след их простыл… О господин штурмбаннфюрер, – обхватила она руками его ноги, – за что мне выпали такие муки?
– Ты не откровенна с нами, Несмитская, – сурово, словно оглашая приговор, сказал Хейниш. – Выпивкой маскировалась твоя агентурная встреча с русским разведчиком. Нам все известно! Ты его знала как Лотара Краузе? Ты хорошо поешь свою нескладную легенду – «выпила, заснула, ничего не знаю и не помню…». Кому из вас Мюллер стал на дороге? За что его убили?
– Я ничего не знаю… Поверьте мне!
– Ну вот что, мне надоел этот спектакль! Кеслер! Возьмите ее к себе на допрос. Действуйте, как считаете необходимым!
Следователь даже покачнулся от нескрываемого восторга. Он вначале даже как-то ласково запустил свою здоровенную пятерню в женскую прическу, а затем изо всей силы дернул за волосы. «Эсмеральда» завизжала…
– Штюбе, благодарю за помощь! – мрачно сказал Хейниш. – При первой же возможности я вас отблагодарю – служба безопасности не ходит в должниках.
Он вынул часы и клацнул крышкой. Стрелки показывали ровно семнадцать ноль-ноль. Напряженный, нерегламентированный день без еды и отдыха, кажется, наконец заканчивался. «Такие дни дают о себе знать, – с грустью подумал Хейниш, – они забирают годы жизни и отплачивают преждевременной сединой».
– Итак, господин Штюбе, давайте вместе подведем предварительные итоги.
– Не возражаю, господин штурмбаннфюрер!
– Объективные обстоятельства расследования дают основания считать, что советский разведчик, действовавший под именем Лотара Краузе, пытался наладить связь с местной агентурой русских. С этой целью он пришел на конспиративную квартиру, которую немедленно должен был покинуть, когда узнал, что она находится в ведении СД. Тогда он прибегнул ко второму варианту – установил контакт с другим агентом русских в столовой. Но тут появился Мюллер, и Краузе решил воспользоваться им как надежным прикрытием своих преступных действий. Однако своим неосторожным поведением он вызвал подозрение Мюллера, вследствие чего последний был ликвидирован. Зная, что теперь арест неминуем, Краузе ушел к своим через линию фронта, за что ответственность несет войсковой командир, в расположении которого осуществлен переход.
– Великолепно, господин Хейниш! – одобрительно произнес Штюбе. – Лаконично и доказательно.
– Выводы. Свое задание, благодаря бдительности наших органов, советский разведчик не выполнил. Конспиративные явки выявлены. Тайная агентура русских уничтожена. Так будем докладывать, господин Штюбе?
– О, это право принадлежит исключительно службе безопасности.
– За это – искренне признателен. И еще раз подчеркиваю – при первой же возможности отблагодарю!
Когда же наконец за майором Штюбе закрылась дверь, штурмбаннфюрер остался наедине с Вилли Майером. Он машинально постукивал пальцами по поверхности стола, где еще и до сих пор находились вещественные доказательства последних минут развеселой жизни и неожиданной смерти бедняги Мюллера. Вилли Майер глядел на перчатку и бутылку, которые сыграли решающую роль в фатальном для Несмитской следствии, со смятенным чувством нереальности всего, что произошло. Труп Мюллера, голая «Эсмеральда», убийство старой женщины (да, убийство!), самоуверенные шпильки Штюбе, сапог Кеслера…
Что же толкнуло его, Майера, уничтожить непричастную в действительности к убийству Мюллера «Эсмеральду»? Был один-единственный толчок к действию, неоправданный и абсолютно немотивированный: вечером он видел, как садилась в машину Мюллера очаровательная фрейлейн Бергер. И если она прибегла к оружию для самозащиты… Вот он, Вилли, и пытался отвести от нее подозрение. А впрочем, стоило ли вообще подозревать ее? Разве он один обратил внимание на приставанье Мюллера? И разве она сама первой не сообщила Хейнишу о своей вечерней встрече с Мюллером? Правда, если исходить из ее слов, то автопроводы от столовой до ее дома заняли подозрительно много времени, и кто знает… А впрочем, дело сделано! Возврата нет… Почему же он, Вилли Майер, все-таки сознательно и без каких-либо оснований обрек на пытки садистом Кеслером и позорную смерть «Эсмеральду»? Агента СД! К тому же не из худших. Он и сам сейчас не мог бы этого объяснить. Может быть, потому, что он уловил опасность, которая неумолимо нависла над Кристиной, а времени придумать что-либо стоящее уже не было? И вот на столе Хейниша последствия – перчатка и бутылка. Неопровержимые вещественные доказательства преступления «Эсмеральды», которого она не совершала…
– И все-таки этот умник Штюбе забыл про пулю из «вальтера», – нарушил молчание Хейниш. – Вот что, Вилли, сделайте так, чтобы как можно быстрей у меня на столе оказался пистолет Кристины Бергер. Поняли? И чтобы ни один нос об этом не пронюхал…
– Яволь, герр штурмбаннфюрер.
Выходит, подозрение еще тлеет… Кто же она есть на самом деле, эта Кристина Бергер? И умеет ли она вообще стрелять? И какие мысли одолевают ее очаровательную головку? А если она… Но Вилли Майер почему-то не отважился домыслить до конца то, что его больше всего беспокоило.
Глава десятая
– Мне доложили, – проговорил он с холодком, от которого нисколько не увяла любезная усмешка майора, – что вы прибыли по делу Мюллера?
– Именно так!
– И какое же отношение вы к нему имеете?
– О, господин Хейниш, – еще больше расцвел Штюбе, – дело у нас общее – охранять тылы доблестной армии фюрера от вражеских агентов. Прослышал я, что арестованная старуха нанесла вам ощутимый удар, скончавшись прямо у вас в кабинете. Да, что ни говорите, а тяжело порой бьет нас неумолимая рука судьбы…
Штурмбаннфюрер нервным жестом выхватил из мраморной подставки карандаш.
– Что вы этим хотите сказать, Штюбе?
– Только то, господин Хейниш, что вы шли по ложному следу.
– Вот как? Уж не приехали ли вы к нам с библейскими откровениями о пути истинном?
– Похоже на то, – охотно согласился майор Штюбе. Он раскрыл портфель и вытащил из него перчатку. Положил на стол, радостно сияя глазами. – Вот он – этот безошибочный путь.
– Перчатка – это путь? – Хейниш не счел нужным даже скрыть иронию. – Слышал я, что офицеры абвера любят рыться в туалетах, – и он захохотал, как всегда, довольный своей двусмысленной шуткой.
– Дело в том, – подчеркнуто сказал Штюбе, – что эта перчатка принадлежала обер-лейтенанту Мюллеру. Одну нашли в машине, рядом с телом убитого, другая – у вас на столе. Так называемое вещественное доказательство…
Кеслер впился глазами в перчатку и признал:
– Да, это она, из той пары, присланной нареченной Эльзой, которой бедняга Мюллер хвастался.
– Где вы ее нашли? – Хейниш поднялся, тяжело опершись кулаками о край стола. – Или вы, господин Штюбе, считаете, что мы тут собрались побалагурить и провести время?
– Что вы, господин Хейниш, упаси боже! – притворно удивился Штюбе. – Наоборот, мы от души поздравляем службу безопасности с выдающимся успехом: перчатку нашли в доме номер сорок два по улице Темрюкской. Если не ошибаюсь, там поселилась официантка из офицерской столовой по фамилии Несмитская…
Огрызки разломанного карандаша упали на полированный стол Хейниша. «Это же наш агент “Эсмеральда”»! – словно кипятком ошпарило его. – Неужели она причастна к убийству помощника коменданта? Кошмар! Позор!»
– Что, у Несмитской? – прохрипел он, посинев от еле сдерживаемой ярости.
– Абсолютно точно! Именно у нее, – важно заверил Штюбе. – С вечера до ночи у нее дома пьянствовали два офицера. Один из них был погибший обер-лейтенант Мюллер.
– А вы не ошибаетесь, Штюбе? – голос Хейниша, который чувствовал себя совершенно обескураженным и не способным найти спасение от неминуемого позора, прямо звенел. Это же надо – из-за какой-то «Эсмеральды» выставить себя на потеху и колкости шутнику из абвера! И все же он искал ее, ту спасительную соломинку. – Доказательства! – потребовал он. – Имеете ли еще какие-нибудь доказательства?
– Безусловно: абверу, видите ли, не присуще обижаться, – поучительно поднял указательный палец Штюбе. – Если помните, Мюллер хвалился: «Mapтель» – для всех моих друзей, девичье внимание и ласка – только для меня». Так вот, у Несмитской оказался хороший нюх и на французский «Мартель». Вот эту бутылку, – он вытащил ее все из того же портфеля, изукрашенную немыслимыми ярмарочными наградами посудину, – нашли на столе комнаты, где живет официантка. А на стекле – выразительные отпечатки пальцев горемыки Мюллера! Несмитской – также.
– Это невозможно! – Хейниш с такой силой грохнул кулачищем по столу, что карандаши выскочили из подставки и раскатились по полированной поверхности.
Майор Штюбе посерьезнел. Веселые искорки в его глазах погасли, насмешливая улыбка сникла. Он почти сочувственно заметил:
– Вы, надеюсь, далеки от мысли, что перчатка влетела в комнату Несмитской через форточку, а коньяк обер-лейтенанта пил кто-то другой, тот, чей дактилоскопический рисунок на кончиках пальцев удивительно совпадает с рисунком Мюллера. Времена чудес миновали, дорогой штурмбаннфюрер.
– Несмитскую ко мне! – рявкнул Хейниш. – Немедленно!
– Она здесь, – сообщил Штюбе. – Абвер предусмотрел ваше страстное желание назначить ей свидание.
– Да бросьте вы наконец свои шуточки, Штюбе! Считайте, что вы добились своего и отлично доказали несомненную пользу абвера!
– Яволь.
– Вот и хорошо… Сейчас я вытрясу из этой потаскухи имя убийцы.
– Не просто убийцы, а советского парашютиста, которого мы все разыскиваем.
– Лотара Краузе?
– Не исключено, что этот мифический Краузе прибыл для налаживания связи. Явка…
– У Несмитской?
– Может быть. Но пусть она сама об этом скажет.
– А убийство? Зачем было агенту красных подвергать себя двойной опасности, убивая помощника коменданта?
– Что-то между ними случилось. Возможно, Мюллер его раскрыл. Ведь он знал немецкое имя разыскиваемого русского агента. И повел себя неосторожно, находясь в состоянии очень сильного опьянения, – это тоже установлено экспертизой… Очевидно, Краузе не имел иного выхода и прибег к огнестрельному оружию. Ведь лучше было бы воспользоваться кинжалом, как это произошло в прошлую ночь. Местный колорит…
– За этот «местный колорит» взято сто заложников! – жестко сказал Хейниш. – Взяты и расстреляны! Сами себе могилы копали… Но все ли так, как вы объясняете, господин Штюбе?
– У вас возникают какие-либо возражения или до сих пор не оставляют сомнения?
– К сожалению, никаких, – буркнул штурмбаннфюрер. – Соглашаюсь, как и надлежит истинному арийцу. Кеслер, а ну давай сюда эту красотку из домашнего борделя!
«Эсмеральда» сидела в приемной кабинета Хейниша свеженакрашенная, с сигареткой в размалеванных ярко-красной помадой губах. Темные круги под глазами – явные следы слишком бурной ночи – подсинила косметикой, что придало ей томный вид легкой разнеженной усталости. Изредка одним или двумя словечками она лениво обменивалась с секретаршей из новеньких – Кристиной Бергер.
Она не волновалась! Ее не обеспокоил неожиданный визит майора абвера. Штюбе вел себя идеально. Был предупредителен, остроумен, в меру игрив, иногда по-дружески иронизировал, но не переступая той незримой границы, за которой для женщины начинается оскорбление. Даже ничего не трогал без ее разрешения. «Вы позволите взять эту перчатку? – спросил он. – Очень элегантно сшита. Хочу и себе заказать такие». Или же: «Любезно прошу вас подарить мне эту бутылку. Как и у всех людей на свете, у меня своя слабость – собираю наклейки. А такой великолепной в моей коллекции нет». Поэтому, когда ее наконец вызвал к штурмбаннфюреру антипатичный толстячок Кеслер, «Эсмеральда» только облегченно вздохнула, уже заскучав после получасового ожидания. Даже когда она увидела на столе у Хейниша знакомую перчатку и бутылку из-под «Мартеля», она ничуть не обеспокоилась. Наоборот, было приятно, что тут присутствует приветливый майор из абвера – Штюбе. Надо запомнить фамилию этого выдержанного в поведении с женщиной офицера…
– Это у вас взяли? – сурово спросил Хейниш, указывая на перчатку и бутылку.
– У меня, – ответила «Эсмеральда», одарив господина штурмбаннфюрера самой обольстительной улыбкой из своего отработанного перед зеркалом ассортимента.
– Как попала к вам перчатка?
– А в чем дело?
– Здесь я спрашиваю! – с угрозой прикрикнул Хейниш.
– Наверное, кто-нибудь из господ офицеров забыл, – ответила она и сразу присмирела.
– Какие офицеры? Кто они?
– Я их впервые видела. Один из них – гауптман, другой, кажется, обер-лейтенант. Понимаете, они сразу поснимали кители, так как очень спешили на фронт…
– Как вы с ними познакомились?
– Они пили в столовой. Капитан увидел меня и сразу спросил: «Имеет ли фрау любовников?» Я и ответила: «Случаются, но только временные». Тогда он сказал: «Прекрасно! Мы как раз из таких».
– Это был пароль?
– Какой пароль? Обычное ухаживание…
– Будем считать, что это был пароль любви, – снисходительно вступил в разговор лучезарный майор Штюбе. – Не так ли?
– Пароль любви? – благодарно усмехнулась ему Несмитская. – Недурно!
– Что произошло дальше? – настаивал Хейниш.
– Так я ведь уже рассказала утром господину Майеру, – сказала она. – Разве не так, Вилли?
– Я не расспрашивал столь детально, как господин штурмбаннфюрер, – уклончиво ответил Майер. – Лучше расскажите самым подробным образом господину штурмбаннфюреру.
– Они спросили меня, есть ли у меня квартира, потом поехали ко мне на машине. У них было много разнообразных напитков. Я быстро опьянела…
– И вы утверждаете, что не знаете этих господ офицеров?
– Откуда же мне знать фронтовиков? Столько частей движется…
– Не стройте из себя законченную дуру! – разъярился Хейниш. – Может быть, вы и обер-лейтенанта Мюллера не знали?
– Можете не верить, но не знала…
– Ну, – с укором заметил майор Штюбе, – не стоит отрицать. Чтобы вы, с вашими необычайными способностями, да не познакомились с таким выдающимся ценителем женских прелестей, как несчастный Мюллер?
– Не пойму, чего вы от меня хотите, господа? – разозлилась она, потому что не могла сообразить, о чем, собственно, идет речь. – Неужели вы желаете, чтобы я легла в постель с покойником?
– А не в вашей ли постели его сделали покойником? – вскочил Хейниш. – Вот перчатка Мюллера – ее нашли у вас! Вот бутылка, из которой он собственноручно угощал вас коньяком!
– Это провокация! – вскрикнула «Эсмеральда», гневно кинув уничтожающий взгляд на майора Штюбе. Как коварен, оказывается, этот хитрый лис из абвера!
– Провокация! – ненавистно процедил Хейниш. – На бутылке отпечатки пальцев Мюллера и ваши тоже. Ваши тоже! Вы пили в обществе Мюллера, и не стоит это отрицать.
«Эсмеральда» поняла все – перчатка и проклятая бутылка крепко вязали на шее петлю. Убийство офицера ей никогда не простят… Но при чем здесь она? Разве она в чем-то провинилась? Это ее те господа офицеры мяли как могли, пьяную и беспомощную, она даже плохо помнит все… А петля вяжется крепко… Ноги ее сами подогнулись, она в отчаянье упала на колени, умоляюще сложив руки:
– Не знаю, о Боже, я ничего не знаю! Жизнью клянусь, я вам верой и правдой служу! Я служанка ваша, верная рабыня!
– Хватит болтать! – пнул ее, и довольно сильно, прочным офицерским сапогом Кеслер. – Отвечай на вопросы, как приказано, шлюха!
– Встать! – заорал Хейниш. – Был Мюллер? – не давал он ей возможности опомниться.
– Возможно… Я с ним не знакома! Я же здесь недавно…
– Все здесь недавно! – проговорил Кеслер и снова с наслаждением двинул ее сапогом в бок. Он чувствовал удовлетворение, целясь ногой в это соблазнительное тело, и готов был, если бы позволили, растоптать его. – Ишь как ослабела после ночки! Точно отвечай на вопросы!
– Господа, клянусь Богом, я невиновна!
– Перестань хныкать! – наклонился над нею Хейниш с вытаращенными от ярости глазами. – Как звали гауптмана?
– Он не называл себя, господин…
– Неужто так и не называл?
– Не называл.
– Как же ты к нему обращалась?
– Как к «господину офицеру»… Как всегда…
– Когда они уехали от тебя?
– Поздно. Сначала один поехал, потом другой… а может, нет… У них же была одна машина на двоих… Все спуталось… Дайте вспомнить… Ага! Когда кончилось вино, обер-лейтенант сказал: «Подождите минутку, я сейчас еще добавлю», – и поехал…
– В котором часу?
– Не помню… К тому времени я окончательно опьянела. Они пили и без меня, наверное… Когда я заснула… Утром и след их простыл… О господин штурмбаннфюрер, – обхватила она руками его ноги, – за что мне выпали такие муки?
– Ты не откровенна с нами, Несмитская, – сурово, словно оглашая приговор, сказал Хейниш. – Выпивкой маскировалась твоя агентурная встреча с русским разведчиком. Нам все известно! Ты его знала как Лотара Краузе? Ты хорошо поешь свою нескладную легенду – «выпила, заснула, ничего не знаю и не помню…». Кому из вас Мюллер стал на дороге? За что его убили?
– Я ничего не знаю… Поверьте мне!
– Ну вот что, мне надоел этот спектакль! Кеслер! Возьмите ее к себе на допрос. Действуйте, как считаете необходимым!
Следователь даже покачнулся от нескрываемого восторга. Он вначале даже как-то ласково запустил свою здоровенную пятерню в женскую прическу, а затем изо всей силы дернул за волосы. «Эсмеральда» завизжала…
– Штюбе, благодарю за помощь! – мрачно сказал Хейниш. – При первой же возможности я вас отблагодарю – служба безопасности не ходит в должниках.
Он вынул часы и клацнул крышкой. Стрелки показывали ровно семнадцать ноль-ноль. Напряженный, нерегламентированный день без еды и отдыха, кажется, наконец заканчивался. «Такие дни дают о себе знать, – с грустью подумал Хейниш, – они забирают годы жизни и отплачивают преждевременной сединой».
– Итак, господин Штюбе, давайте вместе подведем предварительные итоги.
– Не возражаю, господин штурмбаннфюрер!
– Объективные обстоятельства расследования дают основания считать, что советский разведчик, действовавший под именем Лотара Краузе, пытался наладить связь с местной агентурой русских. С этой целью он пришел на конспиративную квартиру, которую немедленно должен был покинуть, когда узнал, что она находится в ведении СД. Тогда он прибегнул ко второму варианту – установил контакт с другим агентом русских в столовой. Но тут появился Мюллер, и Краузе решил воспользоваться им как надежным прикрытием своих преступных действий. Однако своим неосторожным поведением он вызвал подозрение Мюллера, вследствие чего последний был ликвидирован. Зная, что теперь арест неминуем, Краузе ушел к своим через линию фронта, за что ответственность несет войсковой командир, в расположении которого осуществлен переход.
– Великолепно, господин Хейниш! – одобрительно произнес Штюбе. – Лаконично и доказательно.
– Выводы. Свое задание, благодаря бдительности наших органов, советский разведчик не выполнил. Конспиративные явки выявлены. Тайная агентура русских уничтожена. Так будем докладывать, господин Штюбе?
– О, это право принадлежит исключительно службе безопасности.
– За это – искренне признателен. И еще раз подчеркиваю – при первой же возможности отблагодарю!
Когда же наконец за майором Штюбе закрылась дверь, штурмбаннфюрер остался наедине с Вилли Майером. Он машинально постукивал пальцами по поверхности стола, где еще и до сих пор находились вещественные доказательства последних минут развеселой жизни и неожиданной смерти бедняги Мюллера. Вилли Майер глядел на перчатку и бутылку, которые сыграли решающую роль в фатальном для Несмитской следствии, со смятенным чувством нереальности всего, что произошло. Труп Мюллера, голая «Эсмеральда», убийство старой женщины (да, убийство!), самоуверенные шпильки Штюбе, сапог Кеслера…
Что же толкнуло его, Майера, уничтожить непричастную в действительности к убийству Мюллера «Эсмеральду»? Был один-единственный толчок к действию, неоправданный и абсолютно немотивированный: вечером он видел, как садилась в машину Мюллера очаровательная фрейлейн Бергер. И если она прибегла к оружию для самозащиты… Вот он, Вилли, и пытался отвести от нее подозрение. А впрочем, стоило ли вообще подозревать ее? Разве он один обратил внимание на приставанье Мюллера? И разве она сама первой не сообщила Хейнишу о своей вечерней встрече с Мюллером? Правда, если исходить из ее слов, то автопроводы от столовой до ее дома заняли подозрительно много времени, и кто знает… А впрочем, дело сделано! Возврата нет… Почему же он, Вилли Майер, все-таки сознательно и без каких-либо оснований обрек на пытки садистом Кеслером и позорную смерть «Эсмеральду»? Агента СД! К тому же не из худших. Он и сам сейчас не мог бы этого объяснить. Может быть, потому, что он уловил опасность, которая неумолимо нависла над Кристиной, а времени придумать что-либо стоящее уже не было? И вот на столе Хейниша последствия – перчатка и бутылка. Неопровержимые вещественные доказательства преступления «Эсмеральды», которого она не совершала…
– И все-таки этот умник Штюбе забыл про пулю из «вальтера», – нарушил молчание Хейниш. – Вот что, Вилли, сделайте так, чтобы как можно быстрей у меня на столе оказался пистолет Кристины Бергер. Поняли? И чтобы ни один нос об этом не пронюхал…
– Яволь, герр штурмбаннфюрер.
Выходит, подозрение еще тлеет… Кто же она есть на самом деле, эта Кристина Бергер? И умеет ли она вообще стрелять? И какие мысли одолевают ее очаровательную головку? А если она… Но Вилли Майер почему-то не отважился домыслить до конца то, что его больше всего беспокоило.
Глава десятая
СХВАТКА В ГОРАХ
До самого самолета Калину и Сорокина, тяжело ступавших под грузом парашютов и спецснаряжения, провожал подполковник Иринин – статный, крепкий, молчаливый.
Разговор, который сегодня состоялся между ним и капитаном Калиной, был неожиданным и потому нелегким для Кости. Он его ошеломил и в то же время окрылил, внес в душу смятение, подарил надежду и одновременно вселил тревогу. Но начальник особого отдела Василий Тарасович Иринин проявил в разговоре не больше эмоций, чем можно извлечь из закрытого на семь секретов сейфа, и эта железная выдержка, его сухая лаконичность смиряли чужие чувства и заставляли держать себя в узде.
– В свое время в Киеве, – ровным голосом сказал Иринин, – вы познакомились со студенткой-филологом по имени Мария. Так?
– Что с ней? – вместо ответа вырвалось у Кости. – Вам что-нибудь известно, товарищ подполковник?
– Немного, – скупо ответил Иринин. – Ныне ее зовут Кристина Бергер. Она служит у немцев, в СД.
– Что?! – капитан побледнел. – Не может быть! Я знаю ее…
– Может быть, – холодно подчеркнул подполковник. – Она находится сейчас в том городке, куда вы отправляетесь на выполнение задания. Что вы будете делать, когда встретитесь?
Калина опустил голову. На скулах заходили желваки.
– Да я ее!..
– Вот именно, – спокойно заметил Иринин. – Так же будет думать и она. Опасно! Предупредить ее, как сейчас вас, мы не имеем возможности.
– Предупредить?.. Ее?.. Неужели?..
– Да, она тоже разведчица. Как и вы, не вследствие романтических наклонностей, а по необходимости, по суровому призыву войны. Ей нелегко – пока что она вынуждена работать без контакта с нами.
– Я горжусь ею…
– Об этом скажете ей, сейчас – о деле. Так вот, ее вариант может быть: пулю себе или вам. Как подскажут эмоции. Таким образом, ее поведение зависит от вашего, Константин Васильевич. Когда она увидит вас в форме немецкого гауптмана…
– Да она ни за что не поверит! – горячо заверил Костя.
– Она видела предательство, – жестко напомнил подполковник. – Нам следует исходить из того, что она видела, из ее сегодняшних понятий. Вы дрались с врагом, вы и били его. Она наблюдала вражеские преступления и не имела права пустить в ход оружие. При вашем появлении возможен психологический надлом.
– Что же делать, товарищ подполковник?
– Действовать. Осторожно, деликатно, тактично. Мы посылаем вас вопреки всяким правилам. Стечение обстоятельств, из которых иного выхода нет. В операции решающую роль играет ваше внешнее подобие с Шеером. И профессиональные знания. Другой кандидатуры, учитывая срочность момента, не нашли. А искали. Ясно?
– Ясно, товарищ подполковник!
– Повторяю: действовать, исходя из обстоятельств, но деликатно, осторожно, тактично. Для Кристины Бергер у вас будет пароль. Но она знает вас лично, знает, что вы – Хартлинг, перед самой войной были в Берлине. Поэтому фатальная ситуация может случиться до обмена контрольными фразами. В этом и состоит опасность. Любые варианты с переодеванием вам запрещены. Никакого двойного маскарада. Для немцев ваше поведение во всем должно быть абсолютно естественным. Офицер министерства пропаганды. Историк. Бои для него – всего лишь фронтовая романтика, нужная для будущей книги. Знакомство с очаровательной девушкой. Свидания и так далее. Одним словом – «естественно».
– Понял, товарищ подполковник.
– Хорошо. С этим покончено. Зовите вашего радиста. Сейчас разговор пойдет для обоих.
Все это происходило в сравнительно небольшом строении на территории военного аэродрома. Пока капитан Калина ходил в прихожую, где старший сержант терпеливо ждал вызова, подполковник Иринин разложил на столе карту.
– Забросим вас этой ночью, – сказал он, когда все трое склонились над картой. – Вот этот квадрат. Наземных сигналов не будет. Вот здесь, среди гор, имеется довольно большая площадка, на которую вы и опуститесь на парашютах. Здесь ждите нашего человека. Им будет местный охотник, осетин уже преклонного возраста. Он спросит вас: «Привезли мне привет от Алексея?» Ответ: «Привезли для горца, имя которого не знаем». Он: «Имя – Чомай». После обмена паролем идите за ним. Он выведет вас на дорогу, по которой немцы перебрасывают военные части в район населенного пункта, нужного вам. Разведка установила, что немцы под прикрытием гор двигаются без боевого охранения. Местные партизаны совершат здесь в условленное время нападение, подорвут несколько автомашин, поднимут автоматную стрельбу. Ваша задача: воспользоваться паникой и темнотой, незаметно в суматохе, а она непременно возникнет, оказаться в немецкой колонне и, пользуясь солидными документами Шеера, потребовать необходимой помощи. Все! А сейчас вам необходимо отдохнуть – хорошо поспать перед нелегким переходом: в горах кое-где выпал снег.
И вот сейчас, упруго вышагивая по-военному, Иринин провожал до самолета капитана Калину и старшего сержанта Сорокина, нагруженных до отказа снаряжением. Сколько он уже вот так провожал? И скольких не встретил? Погибших, как правило, в неравных поединках, схваченных и замученных, узнанных и преданных, пропавших без вести…
Без вести!
А вести крайне необходимы, хотя каждый в некотором смысле отправляется в неизвестность. Он был суров и требователен к своим подопечным, порой неумолим, но только лишь для того, чтобы они не ошиблись, остались живыми и подали о себе желанную весть.
– Берегите себя, ребята, – сказал на прощанье возле железного самолетного трапа Иринин. – И как самих себя берегите рацию. Будем слушать вас круглосуточно. Ну, ни пуха вам, ни пера…
…Горца искать не пришлось. Когда Калина и Сорокин приблизились к скалистой громаде, до них неизвестно откуда долетел четкий в горном воздухе голос, будто сама ночь приказала им:
– Стоять!
Они замерли с пистолетами наготове.
– Привезли привет от Алексея?
– Привезли для горца, имени которого не знаем, – ответил в темноту Калина.
– Имя – Чомай. – Темнота возле скал густела, словно бы материализуясь в мужскую фигуру с охотничьим ружьем в руках. – Чомай – это я, Чомай Уянаев… Идите за мной, спрячьте парашюты.
Тайник был заранее приготовлен. В него уложили ненужные уже парашюты и комбинезоны, заложили тяжелыми камнями. Калина и Сорокин остались в немецкой форме – гауптмана и ефрейтора. С этой минуты они окончательно превратились в историка из министерства пропаганды Адольфа Шеера и его ординарца Ганса Лютке. Свои настоящие имена они оставили вместе с парашютами и маскировочными комбинезонами. Молча шли след в след за Чомаем Уянаевым, которого еще не успели разглядеть, – Шеер с элегантным кожаным чемоданом, куда были упакованы заметки, книги, новенький мундир, фотоаппарат и разные бытовые принадлежности, Лютке, как и надлежит ординарцу, – с автоматом на груди, вещевым мешком за плечами и тяжелым чемоданчиком с рацией. Остальную поклажу нес проводник Чомай.
Он шел неслышно, мягко ступая на каменистый грунт, как на пушистый ковер, а подбитые подковами сапоги Шеера и Лютке скользили, сбивали камешки, ломали сухие стебли, попадавшиеся на пути, потому что Чомай вел их нехожеными, одному ему известными тропами. Куда? В темень, в ночь – только так могли бы ответить гауптман и его ефрейтор. Шеер на ходу глянул на часы с фосфорным циферблатом. Было семнадцать минут первого. Разведчики сообщали: движение немецких колонн начинается в сумерках, чтобы передислокацию совершить скрытно, под покровом ночи, так что горные ущелья колонны проходят где-то под утро, в четвертом-пятом часу. Времени еще было достаточно.
– Пришли, – неожиданно сказал Чомай. – Моя стоянка. Прошу дорогих кунаков быть гостями.
Это была небольшая пастушья хижина, прилепившаяся боком к скале, малозаметная даже вблизи. Была умело замаскирована высохшими ветками и каменным завалом. Вход закрывали сшитые бараньи шкуры. В полной темноте вдруг вспыхнуло – Чомай высек огонь, и вскоре под котлом, подвешенным на чугунном крюке в скальной стенной нише, весело и тепло заиграло пламя.
– Отдохнем, чай пить будем, – сказал Чомай, доставая из вместительной кожаной сумы осетинский хлеб-задин и брынзу.
Разговор, который сегодня состоялся между ним и капитаном Калиной, был неожиданным и потому нелегким для Кости. Он его ошеломил и в то же время окрылил, внес в душу смятение, подарил надежду и одновременно вселил тревогу. Но начальник особого отдела Василий Тарасович Иринин проявил в разговоре не больше эмоций, чем можно извлечь из закрытого на семь секретов сейфа, и эта железная выдержка, его сухая лаконичность смиряли чужие чувства и заставляли держать себя в узде.
– В свое время в Киеве, – ровным голосом сказал Иринин, – вы познакомились со студенткой-филологом по имени Мария. Так?
– Что с ней? – вместо ответа вырвалось у Кости. – Вам что-нибудь известно, товарищ подполковник?
– Немного, – скупо ответил Иринин. – Ныне ее зовут Кристина Бергер. Она служит у немцев, в СД.
– Что?! – капитан побледнел. – Не может быть! Я знаю ее…
– Может быть, – холодно подчеркнул подполковник. – Она находится сейчас в том городке, куда вы отправляетесь на выполнение задания. Что вы будете делать, когда встретитесь?
Калина опустил голову. На скулах заходили желваки.
– Да я ее!..
– Вот именно, – спокойно заметил Иринин. – Так же будет думать и она. Опасно! Предупредить ее, как сейчас вас, мы не имеем возможности.
– Предупредить?.. Ее?.. Неужели?..
– Да, она тоже разведчица. Как и вы, не вследствие романтических наклонностей, а по необходимости, по суровому призыву войны. Ей нелегко – пока что она вынуждена работать без контакта с нами.
– Я горжусь ею…
– Об этом скажете ей, сейчас – о деле. Так вот, ее вариант может быть: пулю себе или вам. Как подскажут эмоции. Таким образом, ее поведение зависит от вашего, Константин Васильевич. Когда она увидит вас в форме немецкого гауптмана…
– Да она ни за что не поверит! – горячо заверил Костя.
– Она видела предательство, – жестко напомнил подполковник. – Нам следует исходить из того, что она видела, из ее сегодняшних понятий. Вы дрались с врагом, вы и били его. Она наблюдала вражеские преступления и не имела права пустить в ход оружие. При вашем появлении возможен психологический надлом.
– Что же делать, товарищ подполковник?
– Действовать. Осторожно, деликатно, тактично. Мы посылаем вас вопреки всяким правилам. Стечение обстоятельств, из которых иного выхода нет. В операции решающую роль играет ваше внешнее подобие с Шеером. И профессиональные знания. Другой кандидатуры, учитывая срочность момента, не нашли. А искали. Ясно?
– Ясно, товарищ подполковник!
– Повторяю: действовать, исходя из обстоятельств, но деликатно, осторожно, тактично. Для Кристины Бергер у вас будет пароль. Но она знает вас лично, знает, что вы – Хартлинг, перед самой войной были в Берлине. Поэтому фатальная ситуация может случиться до обмена контрольными фразами. В этом и состоит опасность. Любые варианты с переодеванием вам запрещены. Никакого двойного маскарада. Для немцев ваше поведение во всем должно быть абсолютно естественным. Офицер министерства пропаганды. Историк. Бои для него – всего лишь фронтовая романтика, нужная для будущей книги. Знакомство с очаровательной девушкой. Свидания и так далее. Одним словом – «естественно».
– Понял, товарищ подполковник.
– Хорошо. С этим покончено. Зовите вашего радиста. Сейчас разговор пойдет для обоих.
Все это происходило в сравнительно небольшом строении на территории военного аэродрома. Пока капитан Калина ходил в прихожую, где старший сержант терпеливо ждал вызова, подполковник Иринин разложил на столе карту.
– Забросим вас этой ночью, – сказал он, когда все трое склонились над картой. – Вот этот квадрат. Наземных сигналов не будет. Вот здесь, среди гор, имеется довольно большая площадка, на которую вы и опуститесь на парашютах. Здесь ждите нашего человека. Им будет местный охотник, осетин уже преклонного возраста. Он спросит вас: «Привезли мне привет от Алексея?» Ответ: «Привезли для горца, имя которого не знаем». Он: «Имя – Чомай». После обмена паролем идите за ним. Он выведет вас на дорогу, по которой немцы перебрасывают военные части в район населенного пункта, нужного вам. Разведка установила, что немцы под прикрытием гор двигаются без боевого охранения. Местные партизаны совершат здесь в условленное время нападение, подорвут несколько автомашин, поднимут автоматную стрельбу. Ваша задача: воспользоваться паникой и темнотой, незаметно в суматохе, а она непременно возникнет, оказаться в немецкой колонне и, пользуясь солидными документами Шеера, потребовать необходимой помощи. Все! А сейчас вам необходимо отдохнуть – хорошо поспать перед нелегким переходом: в горах кое-где выпал снег.
И вот сейчас, упруго вышагивая по-военному, Иринин провожал до самолета капитана Калину и старшего сержанта Сорокина, нагруженных до отказа снаряжением. Сколько он уже вот так провожал? И скольких не встретил? Погибших, как правило, в неравных поединках, схваченных и замученных, узнанных и преданных, пропавших без вести…
Без вести!
А вести крайне необходимы, хотя каждый в некотором смысле отправляется в неизвестность. Он был суров и требователен к своим подопечным, порой неумолим, но только лишь для того, чтобы они не ошиблись, остались живыми и подали о себе желанную весть.
– Берегите себя, ребята, – сказал на прощанье возле железного самолетного трапа Иринин. – И как самих себя берегите рацию. Будем слушать вас круглосуточно. Ну, ни пуха вам, ни пера…
…Горца искать не пришлось. Когда Калина и Сорокин приблизились к скалистой громаде, до них неизвестно откуда долетел четкий в горном воздухе голос, будто сама ночь приказала им:
– Стоять!
Они замерли с пистолетами наготове.
– Привезли привет от Алексея?
– Привезли для горца, имени которого не знаем, – ответил в темноту Калина.
– Имя – Чомай. – Темнота возле скал густела, словно бы материализуясь в мужскую фигуру с охотничьим ружьем в руках. – Чомай – это я, Чомай Уянаев… Идите за мной, спрячьте парашюты.
Тайник был заранее приготовлен. В него уложили ненужные уже парашюты и комбинезоны, заложили тяжелыми камнями. Калина и Сорокин остались в немецкой форме – гауптмана и ефрейтора. С этой минуты они окончательно превратились в историка из министерства пропаганды Адольфа Шеера и его ординарца Ганса Лютке. Свои настоящие имена они оставили вместе с парашютами и маскировочными комбинезонами. Молча шли след в след за Чомаем Уянаевым, которого еще не успели разглядеть, – Шеер с элегантным кожаным чемоданом, куда были упакованы заметки, книги, новенький мундир, фотоаппарат и разные бытовые принадлежности, Лютке, как и надлежит ординарцу, – с автоматом на груди, вещевым мешком за плечами и тяжелым чемоданчиком с рацией. Остальную поклажу нес проводник Чомай.
Он шел неслышно, мягко ступая на каменистый грунт, как на пушистый ковер, а подбитые подковами сапоги Шеера и Лютке скользили, сбивали камешки, ломали сухие стебли, попадавшиеся на пути, потому что Чомай вел их нехожеными, одному ему известными тропами. Куда? В темень, в ночь – только так могли бы ответить гауптман и его ефрейтор. Шеер на ходу глянул на часы с фосфорным циферблатом. Было семнадцать минут первого. Разведчики сообщали: движение немецких колонн начинается в сумерках, чтобы передислокацию совершить скрытно, под покровом ночи, так что горные ущелья колонны проходят где-то под утро, в четвертом-пятом часу. Времени еще было достаточно.
– Пришли, – неожиданно сказал Чомай. – Моя стоянка. Прошу дорогих кунаков быть гостями.
Это была небольшая пастушья хижина, прилепившаяся боком к скале, малозаметная даже вблизи. Была умело замаскирована высохшими ветками и каменным завалом. Вход закрывали сшитые бараньи шкуры. В полной темноте вдруг вспыхнуло – Чомай высек огонь, и вскоре под котлом, подвешенным на чугунном крюке в скальной стенной нише, весело и тепло заиграло пламя.
– Отдохнем, чай пить будем, – сказал Чомай, доставая из вместительной кожаной сумы осетинский хлеб-задин и брынзу.