Петров Михаил. Адмирал Ушаков

   Хозяин суденышка, согласившийся доставить Арапова, был родом из Кефалонии, одного из Ионических островов. Он очень обрадовался, когда узнал, что принятый на борт пассажир знаком с адмиралом Ушаковым.
   - У нас все знают Ушакова, - сказал он Арапову. - Еще никто не сделал так много для народа нашего, как русский адмирал. Ушаков избавил нас от французских захватчиков, помог нам создать собственную республику.
   Грек подарил Арапову на память серебряную табакерку. Мало того, освободил для него собственную каюту, кстати, единственную на судне, сам перебрался на палубу. Принимая эти знаки внимания, Арапов в свою очередь вручил ему карманные часы, доставшиеся от покойного отца. Другой ценности у него на было, а ему так хотелось отблагодарить доброго человека!
   Каюта показалась Арапову райским уголком. Неспавший двое суток, он сразу же вытянулся на матраце, расстеленном прямо на полу. Судно слегка покачивало, о борт едва слышно бились волны, с палубы доносились редкие голоса матросов да скрип мачты. Да еще слышно было, как в снастях тоненько посвистывал ветер. Приятнейшие морские звуки! Что может быть лучше этого?
   На душе было покойно, по телу разливалась приятная истома. Странное дело: после того как выехал из Петербурга, от подавленности, его преследовавшей, остался лишь смутный осадок. Теперь, когда он снова находился при деле, обиды от неустроенности личной жизни представлялись уже мелкими, ничтожными. Что ж, это, может, даже к лучшему, что невеста изменила ему. Еще неизвестно, что принесла бы ему женитьба. В конце концов, можно и без семьи прожить. Живут же люди! Ушаков, например. Всю жизнь один...
   Когда Арапова разбудили, было светло, и он не сразу сообразил, где находится и долго ли спал.
   - Ну и сон у вас, - посмеиваясь, сказал ему капитан, - без малого сутки проспали.
   Выйдя на палубу, Арапов увидел, что судно стоит у гористого берега, на котором виднелись портовые сооружения, жилые дома, сады. Хотя была только середина февраля, деревья уже оделись в мягкую зелень. Совсем не то, что в России. В России в эту пору еще трещат морозы, а тут уже настоящая весна.
   - По правому борту от судна, примерно в полуверсте от берега, стояли на рейде русские военные корабли. Арапов узнал среди них флагман "Твердый" и попросил гостеприимного грека, хозяина судна, помочь добраться до этого главного корабля.
   - Сей миг, сей миг! - обрадовался тот возможности еще раз услужить русскому офицеру. Он подал матросам команду, и те стали спускать на воду шлюпку.
   Как Арапов и ожидал, Сенявин оказался на флагмане.
   - Вам повезло, капитан-лейтенант, - сказал командующий эскадрой, принимая пакет, - опоздай хотя бы на день, и вы нас уже не застали бы.
   Пожирая его глазами, Арапов мысленно поставил рядом с ним Ушакова. Как не похожи они были друг на друга! Ушаков коренастый, несколько угловатый, неулыбчивый... А этот строен, что твой сказочный богатырь. В синих, чуть прищуренных глазах искрится русская удаль. С губ не сходит выражение веселой задористости. Дружба с такими людьми обычно завязывается быстро.
   Арапов передал ему поклон от Ушакова.
   - От Федора Федоровича? - обрадовался Сенявин, опуская пакет, который начал уже вскрывать. - Как его здоровье? Здесь его вспоминают довольно часто.
   - Адмирал ушел в отставку.
   - Давно? Месяц назад? Жаль, очень жаль. А впрочем, другого пути у него не было.
   Он вернулся к пакету, наконец-то достал из конверта письмо, бегло прочитал его и небрежно сунул в карман, словно это была пустая бумажка, не заслуживавшая внимания.
   - Есть хочешь? Пойдем пообедаем, за столом и поговорим.
   Он перешел на "ты" так естественно, что Арапов едва это заметил.
   Обедали в адмиральской каюте. Стол был уставлен всякими яствами так тесно, что не оставалось свободного местечка. Жареное мясо, рыба, овощи, фрукты. Вина, конечно, само собой: их стояло несколько бутылок. По всему, адмирал имел привычку жить на широкую ногу.
   - Как там Петербург, стоит? - спросил Сенявин, наливая гостю и себе по большому бокалу вина.
   - Стоит, как стоял.
   - Весело на Рождество было?
   - Не очень. Впрочем, я приехал туда уже после Рождества, - сказал Арапов. - Сужу по рассказам. А у вас как? - спросил он в свою очередь.
   - У нас? У нас порядок... - Сенявин несколькими глотками осушил бокал, наложил себе на тарелку мяса и продолжал: - Правда, в Петербурге не всегда нами довольны бывают, да Бог милостив, пока все сходит.
   - Отчего же недовольны бывают?
   - Да все из-за французов! Если хочешь, могу рассказать подробнее.
   И Сенявин стал рассказывать.
   * * *
   Свою эскадру к Ионическим островам Сенявин привел 18 января 1806 года. На Корфу его ждали войска под командованием генерала Анрепа. Прибытие эскадры было отмечено пушечными салютами. Салютовали не только береговые батареи и военные корабли, но и купеческие суда, стоявшие здесь. Вот уж радости было!
   Но не только радости ожидали здесь Сенявина и его эскадру. В день прибытия он узнал много неприятных вещей. Пока скитались по морям, добираясь до места назначения, в мире произошли большие события. Под Аустерлицем прогремела кровавая битва, кончившаяся победой Наполеона над союзными русско-австрийскими войсками. Австрия вынуждена была заключить с Наполеоном мир, уступив ему часть своих владений. В связи с этим положение в районе Средиземного моря резко усложнилось.
   Генерал Анреп сообщил Сенявину, что на острове его давно дожидается человек, присланный верховным правителем Черногории владыкой Петром Негошем.
   - И чего хочет от нас этот владыка? - спросил Сенявин.
   - Видите ли, - отвечал генерал, - после Аустерлицкого поражения Австрия уступила Наполеону Венецию и Далмацию с городами, заселенными славянами, в том числе город Боко-ди-Каттаро, который представляет собой морскую крепость. Это недалеко отсюда, - уточнил генерал.
   - Ну и что?
   - А то, что население этих городов, особенно Боко-ди-Каттаро, не желает впускать к себе французов. Владыка рассчитывает на нашу поддержку, и прежде всего на поддержку вверенной вам эскадры.
   Сенявин задумался. Направляя в далекую экспедицию, правительство не снабдило его инструкциями относительно освободительного движения славянских народов. Однако он помнил, какое огромное значение придавал поискам связей с этими народами Ушаков при завоевании Ионических островов. Русские в лице этих народов приобретали верных союзников в борьбе с главным противником - Бонапартом, поэтому их действия заслуживали полной поддержки. Но в данном случае следовало принимать во внимание не только это. Крепость Боко-ди-Каттаро имела большое стратегическое значение. Отстояв ее от Бонапарта, русские войска тем самым утверждали за собой господствующее положение на Адриатическом море, как бы отодвигали французов от Корфу - главной русской базы на Средиземноморье.
   - Мы прибыли сюда сражаться с противником, а не стоять на рейде, после раздумья сказал Сенявин генералу Анрепу. - Можете передать владыке Петру, что будем действовать со славянами рука об руку.
   Не теряя времени понапрасну, Сенявин уже на другой день высадил вблизи Боко-ди-Каттаро десант под командованием капитана Белли. Вскоре сюда привел свой отряд и владыка Петр. Австрийцы, еще не успевшие сдать город французам, не осмелились сопротивляться, отступили без единого выстрела. Русские с черногорцами заняли все форты и стали единоличными хозяевами крепости.
   Действиями войск руководил сам Сенявин. Когда цель была достигнута и над крепостью взвился русский флаг, он вернулся на Корфу. И вот тут-то началось то, чего вице-адмирал никак не ожидал. Из Петербурга прибыл курьер с рескриптом императора, а в рескрипте значилось следующее: "По переменившимся ныне обстоятельствам пребывание на Средиземном море состоящей под начальством вашим эскадры сделалось ненужным, и для того соизволяю, чтобы вы при первом удобном случае отправились к черноморским портам нашим со всеми военными и транспортными судами, отделенными как от Балтийского, так и Черноморского флота, и по прибытии к оным, явясь к главному там командиру адмиралу маркизу де Траверсе, стояли под его начальством".
   Еще ни один документ не приводил Сенявина в такое изумление, как этот царский рескрипт. Почему Александру вдруг вздумалось бросить Ионические острова на произвол судьбы и отказаться от борьбы с французами в этом районе? Испугался Аустерлицкого поражения и спешит теперь поближе подтянуть военные силы, находящиеся вдали от России? Но ведь силы эти не в праздности время проводят, они кинжалом упираются в бока Бонапарта!
   Рескрипт был датирован 14 декабря 1805 года, и дата эта совпадала с днем подписания мира между Австрией и Францией. Между тем в момент его получения Сенявиным наступил уже март. Три месяца добирался к ним курьер. За это время в политике русского правительства могли произойти какие-то перемены... Во всяком случае, Сенявин решил не спешить с уходом из Средиземного моря, а о рескрипте никому не говорить, спрятать его от глаз подальше. А чтобы решение свое как-то оправдать, направил пространное письмо русскому посланнику в Вене графу Разумовскому. Он убеждал графа, что при нынешних обстоятельствах нельзя оставлять не только Ионические острова, но и город Боко-ди-Каттаро с прилегающей к нему местностью, который он занял вместе с черногорцами. "Залив Боко-ди-Каттаро, - писал он в числе прочего, - есть наилучший в свете, граница, окружающая провинцию, почти неприступна, так что при помощи черногорцев и малого числа наших войск безопасна от нападения многочисленного неприятельского войска".
   Трудно сказать почему, то ли Александр оправился от испуга перед Наполеоном и вновь проникся воинственным духом, то ли послушался совета здравомыслящих людей, только он не стал настаивать на своем прежнем повелении. А за занятие Боко-ди-Каттаро даже изъявил Сенявину... монаршее благоволение.
   Тем временем положение на Адриатике продолжало осложняться. Наполеон требовал от Вены передачи ему Боко-ди-Каттаро и Рагузы. Австрийцы не возражали: пожалуйста, берите, занимайте, но в крепости войска Сенявина! На всякий случай, страшась гнева Наполеона, Вена сделала Петербургу соответствующее представление: мол, прикажите своему адмиралу, пусть уйдет из занятой им крепости. В Петербурге заколебались: с одной стороны, не хотелось окончательно разрывать отношений с бывшей своей союзницей, а с другой - жалко было терять важную крепость... Вскоре Сенявин получил от императора новый рескрипт. Прочитал он его и не удержал смеха. Александр приказывал ему уйти из Боко-ди-Каттаро и в то же время дозволял... принять собственное решение. "Ты можешь в нем остаться, - угадывалось в рескрипте между строк, - но тогда в случае чего выпутывайся сам..."
   Сенявин из крепости не ушел. Ответственности он не боялся. Он готов был бороться с французами до победного конца.
   Убедившись, что русских из крепости путем переговоров не выгнать, Наполеон потребовал от Вены закрыть для русских кораблей все подвластные ей порты, в том числе Триест, где Сенявин ремонтировал свои фрегаты. Действуя по указанию своего правительства, комендант Триеста фельдмаршал Цах наложил арест на находившиеся в порту русские суда, а самому Сенявину, в это время с боевыми кораблями стоявшему на рейде, приказал немедленно удалиться в море. В противном случае он угрожал открыть по нему огонь из береговых орудий. Сенявин, однако, оказался не из робкого десятка. Он потребовал от австрийского фельдмаршала немедленно освободить задержанные суда, не дав ему на раздумье даже полдня. "Теперь не время продолжать бесполезные переговоры, - писал он фельдмаршалу. - Вам должно избрать одно из двух: или действовать по внушению французских генералов, или держаться точного смысла прав нейтралитета. Мой выбор сделан, и вот последнее мое требование; если час спустя не возвращены будут суда, вами задержанные, то силою возьму не только свои, но и все ваши, сколько их есть в гавани и в море. Уверяю вас, что 20 000 французов не защитят Триеста".
   Комендант Триеста понял, что с русским адмиралом шутки плохи, и тотчас удовлетворил его требование. Вскоре русская эскадра направилась к Боко-ди-Каттаро. Оттуда поступило тревожное сообщение: французы заняли Рагузскую республику, называемую славянами Дубровником, и объявили о ее включении в состав владений своего императора.
   Сенявин был полон решимости изгнать противника с захваченной им территории. В успехе он не сомневался. Правда, сил у французов было больше, зато на стороне русских стояло славянское население. Кроме того, Сенявина поддерживали итальянцы, не желавшие господства ни австрийцев, ни французов.
   5 июня 1806 года на подступах к Рагузе между русскими, черногорцами и приморскими итальянцами, с одной стороны, и французами - с другой, произошло ожесточенное сражение. Французы, имея некоторое численное превосходство, дрались упорно, но в конце концов вынуждены были отступить.
   Блестящая победа открыла путь к осаде и штурму самой Рагузы. Но тут к Сенявину прибыл статский советник Санковский, который передал ему повеление Александра не предпринимать более наступательных действий, а крепость Боко-ди-Каттаро передать австрийцам.
   Повторялась старая история. То уходить, то не уходить... Попробуй тут разобраться в подлинных намерениях русского императора! Логика вещей подсказывала не сдавать Боко-ди-Каттаро, мало того, не сдавать, а еще принудить французов уйти из Рагузы, уже блокированной русскими войсками. Сенявин подумал хорошенько и решил ослушаться царского повеления и в этот раз. Тем более повеление было устное, переданное через сановника, а не письменное.
   Вскоре, однако, появилось и письменное повеление государя. Его доставили Сенявину австрийские генералы, которым не терпелось поскорее сдать "надоедливым" французам эту злополучную крепость.
   - Повеление государя моего для меня закон, - сказал австрийским военачальникам Сенявин. - Однако я не сдам Боко-ди-Каттаро до тех пор, пока Рагуза не будет оставлена французами и независимость республики не будет обеспечена верным поручительством.
   Непрошеные гости затеяли было дискуссию, но Сенявин остался непоколебим, и они поехали "поторговаться" к французскому генералу, начальнику гарнизона Рагузы. После того как "торги" провалились, они вновь появились в квартире Сенявина, не оставляя надежды склонить его на быстрое решение конфликта. Русский адмирал продолжал стоять на своем: он готов оставить крепость, но только после ухода французов из Рагузы. А так как французы от такого шага категорически отказывались, то в решении конфликта образовался непробиваемый тупик.
   Выдвигая неприемлемые для французов и австрийцев условия и тем самым сводя к нулю силы повеления своего императора, Сенявин многим рисковал. Он рисковал своей карьерой, да что там карьерой, он мог запросто угодить под суд! Но где войны, там и риск!
   После отбытия австрийских генералов, так ничего и не добившихся, Сенявина с неделю не беспокоили. А потом появился французский офицер с официальным письмом русского представителя в Париже статского советника Убри. Советник уведомлял адмирала, что им, Убри, от имени российского правительства подписан с правительством Франции мирный договор, коим Россия соглашалась отдать Наполеону как Рагузу, так и Боко-ди-Каттаро...
   Сенявину пришлось искать новый повод для отказа.
   - Имеете ли с собой вид* от господина Убри? - спросил он офицера.
   _______________
   * В и д - специальный паспорт.
   - У меня французский паспорт и собственноручное письмо господина Убри. Разве этого недостаточно?
   - Для удостоверения вашей личности мне необходим вид от господина Убри, - невозмутимо ответил Сенявин.
   Французский офицер уехал, пообещав привезти требуемые документы. Он вернулся через две с лишним недели, на этот раз в сопровождении русского штабс-капитана. Сенявину представили все, что он требовал, показали даже полный дубликат мирного договора России с Францией. Русский штаб-офицер со своей стороны передал Сенявину устную просьбу Убри поспешить со сдачей Боко-ди-Каттаро.
   - Хорошо, я подумаю и приму решение, - сказал он. - Дайте мне день или два.
   А что мог сказать другого? В его положении оставалось только как-то тянуть время. Даже день оттяжки многое значил.
   Французы, не желая ждать, становились настойчивее. Когда тянуть стало уже невозможно, Сенявин наконец объявил о принятом им решении: он весьма сожалеет, но пойти навстречу французам не сможет, крепость останется в руках русских...
   - Но ведь есть договор! - возмутились французы.
   Сенявин безучастно пожал плечами:
   - В истории еще не бывало примеров, чтобы выполнение мирных статей могло иметь место до размена ратификациями.
   Французы были в бешенстве. От упрашиваний они перешли к угрозам. Сенявин в ответ только пожимал плечами: нет, он не может изменить своего решения... Он остался на своем даже тогда, когда ему доставили депешу министра морских сил, в которой подтверждалась воля государя относительно сдачи крепости, вокруг которой было поднято столько шума.
   Поведение русского адмирала многим казалось безрассудным упрямством. Но в действительности это было не так. Его твердая позиция объяснялась тем, что он не верил Наполеону, не верил в прочность союза с его империей. Он чувствовал, что вот-вот должно все измениться, и чутье не обмануло его. Случилось так, что договор, заключенный господином Убри, остался нератифицированным, и военные действия против французов возобновились. Императору Александру пришлось и в этот раз признать действия Сенявина совершенно правильными.
   После решения Александра продолжать войну Сенявин стал действовать более решительно. Французы пытались было отнять у него Боко-ди-Каттаро силой, но не только не завладели крепостью, а под ударами русских войск, действовавших совместно с черногорцами, вынуждены были бежать под защиту своих укреплений. 10 декабря Сенявин высадил десант на острове Курцало и заставил капитулировать находившийся там неприятельский гарнизон. Правда, вскоре французам удалось вновь завладеть этим островом и усилить его оборону. Сенявину пришлось направить туда часть своей эскадры. Потеряв более 150 человек убитыми, неприятельский гарнизон сдался в плен. Над островом вновь взвился флаг Российской империи.
   Сенявин собирался выбить французов также из Рагузы, и он мог бы это сделать, если бы не объявление войны с Турцией, вставшей на сторону Франции, и не угроза набега на Корфу со стороны Али-паши Янинского, опаснейшего и коварнейшего властителя Албании. Он вынужден был оставить побережье Адриатики и вернуться на главную свою базу - остров Корфу.
   * * *
   Закончив свой рассказ, Сенявин продолжал обед уже молча. А обедал он с большим аппетитом. Глядя на него, Арапов невольно вспомнил своего петербургского дядю, его званый обед. Дядя тогда утверждал, что в нынешних людях не стало прежнего духа, а с падением духа не стало в них и настоящего здоровья. Если слова дяди и были к кому-то справедливы, то только не к Сенявину. В Сенявине дух не истощился. Этот человек так и светился здоровьем, уверенностью в силах.
   - После возвращения к острову вы еще не снимались с якоря? - спросил Арапов.
   - Нет. Я собирался сделать это завтра, чтобы снова плыть к Рагузе, но теперь обстановка изменилась. Вы доставили мне новые инструкции.
   - Поплывем в Архипелаг?
   - Да.
   - А Али-паша?
   - Угроза с его стороны, конечно, остается, но я строго предупредил его, чем может обернуться для него такое нападение. Нам не следует его бояться. Боязнь нападения противника невольно внушает оборонительные действия, нам же сейчас надобно не обороняться, а наступать. Наступать на турок.
   - И вы не оставите у Корфу ни одного корабля?
   Сенявин хитро прищурился:
   - А что бы сделали вы на моем месте? - Не дождавшись ответа, продолжал: - По плану адмирала Чичагова, кстати вами доставленного, я должен отрядить часть своей эскадры к Дарданеллам, часть к Египту, часть оставить в Адриатическом море. Адмирал мыслит слишком кабинетно, без знания обстановки. Я не могу разбрасывать корабли по всем морям, решительно рубанул рукой Сенявин. - Я должен держать силы воедино. Мы пойдем в Архипелаг всей эскадрой, соединимся там с английским флотом и уже вместе решим, что делать дальше. Есть резон попытаться совместными силами войти в проливы и под угрозой взятия Константинополя заставить Турцию выйти из войны.
   - Это было бы чудесно! - воскликнул Арапов и, решив, что настало время напомнить о себе, спросил: - А как быть мне? Чичагов дозволил остаться у вас. Надеюсь, не прогоните?
   Сенявин рассмеялся:
   - Зачем гнать? Хорошие офицеры нам нужны, а ты к тому же английскую школу прошел, - добавил он с иронией. Спросил повелительно: - У Мордвинова в Херсоне адъютантом служил?
   - Так точно. Откуда известно?..
   - Мне все известно. Так вот, - продолжал Сенявин, - служили у Мордвинова, а теперь послужите при моей особе. Возражения есть?
   - Никак нет, ваше превосходительство, - вытянулся перед ним Арапов.
   - В таком случае идите к командиру корабля и требуйте для себя отдельную каюту. В добрый час, мой новый адъютант!
   8
   С увольнением Ушакова от службы Адмиралтейств-коллегия затянула до самого лета. Правда, после выхода царского указа он уже не занимался флотскими делами, его называли отставным адмиралом, но у него еще не было на руках соответствующего документа, и положенных денег ему пока не выдавали. Адмиралтейские чины все еще что-то выясняли, что-то писали... Когда же Ушаков напоминал им о себе, они изображали на лице невинные улыбки:
   - А куда вам, Федор Федорович, спешить? Еще успеете насладиться покоем.
   Члены коллегии и столоначальники вели себя с ним совсем не так, как до отставки. Они словно поняли вдруг свои прежние заблуждения и теперь видели в нем уже не чудаковатого старика, ставшего обузой флоту, а человека достойного, нужного, явно поторопившегося с отставкой. Его общества уже не чурались, как бывало раньше, с ним заводили беседы, выпытывали его мнение по военным и внешнеполитическим вопросам, при этом обычно соглашались с ним, а если не соглашались, то не спорили, вежливо помалкивали. Среди адмиралтейских чинов объявились даже "открытые почитатели" его флотоводческого таланта. При разговорах с глазу на глаз эти почитатели называли его гордостью Российской империи, выражали сожаление в связи с его уходом из флота, говорили, что такие знатные военачальники, как он, Ушаков, России зело нужны... От фальши, от неискренности их речей Ушакову становилось не по себе, и он старался не встречаться более с этими господами.
   Однажды домой к нему приехал Чичагов. До этого не знал даже, где живет, а тут явился собственной персоной. Нежданно-негаданно.
   Пришлось приглашать его к столу.
   - Кофе мы не пьем, а чай сейчас будет.
   - Чай - это хорошо! - весело сказал Чичагов. - В Англии чай любят больше, чем кофе.
   Чичагов имел привычку все русское сравнивать с английским - и вещи, и обычаи. В свое время он служил на Британских островах волонтером, что, кстати, давало ему повод говорить всем о совершенном знании им английской мореходной школы. В Петербурге многие считали, что заграничное волонтерство явилось главным козырем в его карьере, поскольку император Александр верил в заграничные школы больше, чем в отечественные.
   Федор накрыл стол быстро, но в этот раз прибора ставить для себя не стал. Он понимал, с какими господами можно садиться, а с какими нельзя.
   - А я только что от государя, - рассказывал между тем товарищ министра. - Его величество посвятил меня в свои великолепные планы. Его величество был ко мне очень милостив. Замечательный у нас государь, не правда ли? - неожиданно закончил он.
   Ушаков промолчал. О личности императора Александра у него сложилось собственное твердое мнение. Александр ему не нравился. От его поступков отдавало лицемерием. Как правителю великой империи, ему недоставало дальновидности, масштабности. Да что там масштабности! Ему недоставало простого чутья, и он часто принимал кривду за правду, в руководстве армией и флотом опирался совсем не на тех людей, на которых следовало бы опираться. Ценность военачальников определялась не по их истинным деловым качествам, а в большинстве случаев по признакам броскости, эффектности натуры. А поскольку внешним лоском больше блистали принятые на русскую службу иностранцы, то им и отдавалось предпочтение. В армии таким предпочтением пользовался, например, генерал Беннигсен, ганноверский ландскнехт. Он там был сейчас главным. В то же время выдающийся русский генерал Кутузов был фактически отстранен от военных дел.
   Во флоте положение сложилось не лучше. Способные, имеющие боевой опыт адмиралы теснятся на задворках, власть над флотом отдана чинам весьма и весьма сомнительных дарований.
   - Если вы от государя, то, наверное, заехали ко мне с важными новостями, - сказал Ушаков гостю, так и не высказав своего отношения к императору.
   - О да, новостей много, - оживился Чичагов. - Но сначала я хотел бы что-нибудь услышать от вас. Как поживаете?
   Ушаков налил ему чаю и только после этого ответил:
   - Моя жизнь известная. Жду. Бумаг на руках еще не имею.
   - Указ Адмиралтейства уже готов, скоро получите. Кстати, в вашу честь готовится торжественный обед.