Петров Михаил. Гончаров влезает в аферу

   - Но это же вам. Мне заплатили, чтоб я доставил по адресу.
   - Кто?
   - Парень. Остановил меня недалеко отсюда, указал ваш адрес и фамилию.
   - Слушай, полудурок, она там у тебя не тикает?
   - Кто?
   - Дурость твоя. Посылка не тикает?
   Парень приложил ухо к коробке и старательно прислушался.
   - Не-е... Да там что-то мягкое, но тяжелое, кило на десять потянет.
   - Сколько заплатили?
   - Чего?.. А, пять штук дал.
   - Не тикает, говоришь? Значит, взрыватель работает от крышки, откроешь ее, и тебе...
   - Что?
   - Крышка! Иди и отдай назад.
   - Так он бабки заберет.
   Сколько бы мы еще препирались, неизвестно, только меня вдруг качнуло.
   - Рука! Что у тебя с рукой?! - Я уставился на руку парня, поддерживавшую снизу коробку. Он неловко перехватил ношу и, белея, стал рассматривать свои красные пальцы.
   - К-к-кровь...
   Я мигом затащил придурка в квартиру, вырвал из рук немецкий сувенир и, закрывшись в ванной комнате, сдернул крышку.
   Бомбы не было. А из полиэтиленового мешка я вытряхнул прямо в ванну сначала голову, а потом туловище рыжего моего пса. К хвосту его, обернутая в пленку, была привязана поздравительная открытка с текстом: "Я не слушал большого дядю!"
   - Иди сюда, - позвал я топтавшегося в прихожке придурка. - Смотри, что ты принес.
   Он беспомощно развел красными руками:
   - Я же не знал.
   - Какой он был, парень-то?
   - Крутой такой, в коже.
   - Один?
   - Не-е, их трое в машине сидело.
   - Пойдем, покажешь. - Я выдернул из-под дивана газовую пукалку и, толкая придурка в спину, выкатился во двор.
   Но кожаная мразь исчезла.
   В сыром углу городского сада я похоронил пса, еще вчера спасшего мне жизнь.
   Допил остатки водки. Позвонил Елене, строго-настрого запретив ей появляться в мое отсутствие. Тщательно запер дверь и дневным поездом отбыл из города, нарушая подписку о невыезде. Четко пока связь не прослеживалась, но что-то подсказывало мне: искать нужно Лию. Если она, конечно, жива.
   * * *
   Эйск - городишко невеликий, тысяч на сто жителей. Прибыл я туда рано утром, и сразу же - за дело.
   На манер Остапа Бендера перебрав все номера в гостинице, я остановился на самом дешевом. В восьмом часу утра подобающим образом одетый я на вокзале уже присматривался к похмелюшкам. Публика эта, как показывал опыт, - много знающая и мало что докладывающая властям. После тщательного осмотра наколотых мною кандидатов я выбрал старика с благородными сединами, очень похожего на Эйнштейна.
   - Папаша, тебе, случаем, Альберт родственником не приходится?
   - Мой двоюродный дед, - с достоинством кивнув, ответил старик.
   - А хрюкнуть хочешь?
   - Это вы в смысле выпить? Ну что ж... Несмотря на ранний час, действительно, я бы не отказался составить вам компанию, поскольку вчера имел неосторожность...
   - Перебрать! - быстро закончил я монолог потомка великого ученого.
   - Именно. Но как...
   - У меня есть, - приоткрыл я полу замызганного пальто.
   - О! Это меняет дело! В таком случае следуйте за мной.
   - Куда? Я, папашка, лишних хвостопадов не люблю, у меня от них настроение портится и голова начинает болеть.
   - Уладим, - коротко бросил старик и величаво понес на эйнштейновских сединах свою жеваную шляпу.
   Мы шагали через рельсы, мимо стрелок, составов, бесхозных паровозов и наконец подошли к обгоревшему купейному вагону без стекол. Вагон был обитаем. При нашем приближении в щелях появились серые, синие и карие глазки; воспаленные и заплывшие, они смотрели с надеждой и ожиданием. Слышалось шуршание, жаркий и страстный шепот.
   - Говорю тебе, профессор кого-то зацепил, - объясняла женщина.
   - Да кого он зацепил? Триппер если только, - возражал в ответ сиплый баритон.
   - Товарищи, прошу не беспокоиться, - поднимаясь в вагон, объявил старик. - Мы по делу с господином... э-э-э...
   - Ежиком, - подсказал я.
   - Да, с господином Ежиковым. Нина Ивановна, нам бы купе минут на тридцать.
   - Вы, Самсон Данилович, еще за вчерашнее не рассчитались.
   - Нина Ивановна, вы же меня знаете...
   - Ладно! Седьмое купе... Я зайду?
   - М-м-м... Попозже.
   - Когда ничего не останется, - проворчала вагонная начальница, пропуская нас.
   Седьмое купе оказалось комфортабельным. Разбитое окно было заделано фанерой, спальные полки закиданы всевозможным тряпьем, а вместо вышибленной двери висел брезентовый полог.
   С ловкостью фокусника старик явил на свет два алюминиевых фужера и надкушенное яблоко. Церемонно осведомился при этом:
   - Простите, с кем имею честь?
   - Константин, - ответил я лаконично, вытаскивая из кармана пузырь. - А вы давно здесь обитаете?
   - Здесь - это в каком смысле? Вагон, город, область, страна? Или на этом свете?
   - В городе.
   - Почитайте, шестьдесят лет, с момента рождения. Ваше здоровье! Дергая кадыком, старик с жадностью засосал водку.
   Я проделал то же самое. Игнорируя надкушенное яблоко, закурил.
   - А ты, папаша, фамилию такую слышал - Герр?
   - Герр... Ну конечно. - Эйнштейновские уши ходили в такт желвакам и, очевидно, помогали старику сосредоточиться. - Герр известным прохвостом был. Теперь предпринимателем бы назывался, а в двадцатом году в расход пошел. Сбежать не успел.
   - А вы откуда знаете?
   - А я, дорогуша, историк! Ну да, преподаватель истории.
   Вот это попадание! Есть еще нюх у легавой собаки Гончарова.
   - Ну-ну, - подталкивал я, подливая. - Кто же он такой?
   - А вам зачем?
   - Я, папаша, тоже историк, - протягивая деньги, закручивал я баки старику. - Пошли кого-нибудь, еще возьмем. И пусть колбасы принесут... Так кто такой был этот прохвост Герр?
   - А был он золотопромышленником и по тем временам шельмовал изрядно. Сейчас-то бы в масть пошел, за своего, а тогда это в глаза бросалось. Ну да он не очень переживал, дела в гору шли.
   - И каким образом?
   - Самым что ни на есть классическим. Когда-то он на Урале у Демидова в управляющих вроде бы ходил, там и навострился. Делал аферы - пальчики оближешь! Закажет участок, начнет разработку россыпи - и на тебе: сумасшедшее содержание, раз в десять больше прогноза. Прибыль налицо. Налицо и желающие перекупить. Перекупают, оформляют документы, а на участке том, кроме дерьма собачьего, ничего нет. Хотя еще вчера покупатель своими руками с лотка граммов по пять снимал. Чудеса? Не совсем. Просто он накануне походит с верным своим холопом и жуликом Сашкой да кое-где в землю из ружьишка пальнет. Сашка замечает, а наутро пробу для покупателя сам оттуда и ковыряет.
   - Ну и что?
   - А то, что вместо дроби он патрон золотым песочком славно фаршировал. Так и жил: сначала своим тюльку гнал, а потом и заморским промышленникам. Несколько раз его пытались бить, но он все ускользал. А вот в двадцатом попался, и крепко. Говорят, не без участия своего же брата-промышленника. Кто-то капнул. И, как говорится, "ваша не пляшет".
   - Ясно.
   Дело принимало для меня новый, причудливый выверт. Но жареным запахло до гари.
   - А что дальше?
   - А дальше, молодой человек, чертовски интересно мне знать, что это вас так волнует судьба убиенного немца?
   - Да мент это, профессор, - неожиданно донеслось из-за тонкой вагонной переборки. Несколько секунд спустя полог отодвинулся, и в дверном проеме появилась жуткая рожа ветерана-рецидивиста. В купе ввалилась оплывшая водкой и жиром туша. Бандюга, надвинувшись на меня, наступил мне на ногу. Я невольно ее отдернул. - Чё дергаешься, сволота? Бабки есть - отстегивай, может, тогда не замочу. Ну, шевелись, сука!
   Он двинул меня коленом в подбородок. Я отлетел в проход между полками. И тотчас, изловчившись, саданул его правой ногой по колену. Раздался хруст, кретин послушно улегся в коридоре, вереща и матерясь как тридцать проституток, вместе взятых.
   - Может, мы продолжим в другом месте? - обратился я к Эйнштейну.
   - Да, конечно. Бегите! Сейчас они все соберутся...
   Эйнштейн указал на окно. Естественно, так было удобнее, потому что в коридоре уже послышался топот. Выбив размокшую фанеру, я неторопливой рысью покинул "малину" на колесах. Запомнить время и место новой встречи не составило труда - кинотеатр "Сокол", ровно через час.
   Что и говорить, информацию я раскопал первосортную. Старичок - блеск: историк, алкаш, говорун. Все необходимые качества в одном человеке.
   О-ля-ля! Кажется, уголовный детинушка очухался и желает меня догнать. Господи, ну и рожа! Воистину "прекрасной внешности был ум прекрасный дан". Заскочив в открытый тамбур стоящего рядом состава, я с интересом наблюдал: выдержит ли алкашеское сердце такую сумасшедшую нагрузку?
   Выдержало! Более того, пыхтя и отдуваясь, он полез в вагон, что мне совершенно не понравилось. Сняв стопор откидной площадки, я воздвиг для преследователя непреодолимую преграду. Подмигнул проводнице и через другую дверь убрался восвояси.
   * * *
   Приняв душ и переодевшись в цивильный костюм, я расположился в кафе напротив кинотеатра "Сокол" и в ожидании историка-краеведа заказал солянку под коньяк. Она, в отличие от выпивки, оказалась вполне приличной. Когда показалась долговязая фигура старика, я уже очистил тарелку и, постучав в стекло, заказал еще две порции.
   Эйнштейн подошел к столу, весьма эмоционально реагируя на запахи пищи и выпивки. Проворно усевшись напротив, раскурил бережно выуженный из кармана бычок. Он пытался держаться независимо.
   - Нехорошо вы поступили, Константин. Кабан до сих пор в себя прийти не может.
   - В себе ему делать нечего. Шибко буен. Примите, Самсон Данилович, пододвинул я старику стакан коньяку.
   - Итак, продолжим наш экскурс? Я вам поведал о расстреле Герра.
   - Так... А семья?
   - Семью, как ни странно, не тронули. Остались после него жена и двое детишек-несмышленышей, лет по восемь - десять Мальчик и девочка. Забегая вперед, скажу: Олег погиб во время войны, а Ольга вышла замуж и продолжала жить с матерью в старом доме на берегу. Он и сейчас стоит. Крепкий дом, каменный, там склады после войны были, до недавнего времени. Ольга в сорок четвертом родила дочку. Не пойму, куда вы клоните? Вам что, нарисовать все генеалогическое древо семьи Герров?
   - Не обязательно. Только ту ветвь, откуда девица Лия произросла.
   - Лийка! Господи, Лийка!
   - Вы ее знали?
   - Конечно. Лет десять - пятнадцать тому назад преподавал ей историю. Где она сейчас?
   - Не знаю, поэтому и интересуюсь. Какая она была?
   - Была?
   - Ну есть! Какая есть?
   - Умная девонька, остренькая, училась хорошо, только с гонором. Она и есть внучка Ольги, от Катерины, что родилась в сорок четвертом. У нее мужа не было, и потому Лию записали на фамилию прабабки - Герр. Лет шесть-семь назад, окончив школу, она выехала в Москву с надеждами на ВГИК, но провалилась. Назад сюда не вернулась, а поступила в иняз в каком-то сибирском городе. Вот вам вкратце ее генеалогический прутик. Позвольте... Старик потянулся к бутылке, но я остановил его, потому как выжал из него не все.
   Эйнштейн крякнул и выжидающе поглядел умными рачьими глазами.
   - Вы не замечали за ней чего-нибудь необычного? - деликатно подталкивал я старика.
   - Да нет. Девчонка как девчонка.
   - Кто жив из родных? Не знаете ли, где мать, есть ли брат, кум-сват?
   - Мать живет и процветает. В торговле, сердечная, мается. Сынишку на свет произвела - братика для Лийки, правда, от другого папы. А вот бабка Ольга умерла лет десять назад.
   - Как они жили?
   - А вот тут есть интересные моменты. Пока была жива старуха, жили богато. Домище содержали огромный - это бабы одни, заметьте. В конце войны дом у них, как это... приватизировали, а им выделили избенку. Когда выселяли, старуха блажила, ни за что не соглашаясь, ее силком, говорят, тащили. Тут с ней ударчик случился, вскоре и вообще к господину Герру, мужу любимому, отошла. В царство небесное. Осталась Ольга одна, с маленькой Катькой на руках и похоронкой на мужа. Вроде бедствовать должна, но нет. Ольга драгоценности, что старуха от обысков сберегла, на кон поставила. Так что в послевоенную голодуху неплохо перебивалась на побрякушки, сбереженные бабкой.
   - А было что сберегать? - ненавязчиво спросил я, чуть-чуть наполняя рюмки.
   - Безусловно. Вообще ходил слушок о несметных богатствах папаши Герра. Кроме всего прочего, он и трактир содержал, в своем же подворье. А здесь история совсем темная.
   - Ну-ну, повествуйте.
   - Так ведь за лекции мне даже в средней школе платили. А сейчас академический час стоит...
   - Сколько?
   - Полторы тысячи, но я кандидат и...
   - Получите.
   Я вытащил три пятисотенные бумажки, и они испуганными сизарями скрылись в сером носке рассказчика.
   - А за кандидата?
   - Вас дисквалифицировали спиртные напитки. Ближе к теме. Пролейте свет на темную историю трактира. Хотя бы в двух словах.
   - Ну, если вкратце, - пропадали человечки.
   - Не понял.
   - Тут понимать особо не нужно. История старая как мир. Все это описано в лучших произведениях Мамина-Сибиряка и Шишкова. Побродит мужичонка лето по тайге с лотком, наберет толику золотишка. Что дальше?
   - Сдает.
   - Куда? - В банк, наверное.
   - По идее так, но мужичонка перед банком обычно в трактир имел обыкновение заглядывать. Ненадолго, как ему думалось, минут на пять десять. А уходил навсегда. Часто, очень часто того Васю или Ваню больше не видели. Ни его, ни собранного им золотого песка. Ходили, проверяли. Сначала из царской полиции, потом из совдеповской милиции. Дым! Ничего не нашли. Или не искали. Потому что уходили от Герра эти господа довольные, как коты, поевши сметаны. А мужики все исчезали, пока самого господина Герра красные товарищи не проводили прямехонько на рандеву к дьяволу. Такие вот побочные доходы имел промышленник, пополняя и приумножая золотой запасец.
   - Так ведь все изъяли.
   - Что? Изъяли? Нельзя объять необъятное и...
   - ...изъять неизъятное, - закончил я.
   - Во-во. Изъяли, по рассказам очевидцев, пять или шесть килограммов, и то в ювелирных изделиях. Я, господин Ежиков, не думаю, что это составляло хотя бы десятую часть благополучия семьи Герров.
   "Я тоже! Значит, мои предположения верны!" - мысленно воскликнул я, а вслух удивился:
   - Где же он все хранил?
   - Моего великого предка это тоже заинтересовало бы. Увы, никто не знает.
   - А может, ребенка, в смысле золота, и не было?
   - Был-был! И с пухленьким тельцем. Старуха о нем знала, а вот дочери не открылась - то ли не хотела окунать ее в отцовскую грязь, то ли просто не успела, чирикнула она в одночасье, как с очередным обыском пришли.
   - А где сейчас Лийкина мать?
   - Катерина и поныне, не щадя живота своего, денно и нощно служит народу за прилавком колбасного отдела. В центральном гастрономе она трудится.
   - Это где?
   - Через площадь.
   - А живет?
   - Не знаю...
   * * *
   Моложавая, чуть полноватая брюнетка уверенно разбиралась с привередливыми покупателями. Это был тот случай, когда и овцы оставались целы, и волчица явно не голодала. Пристороившись в конец очереди, я наблюдал за четкой, размеренной работой продавщицы. Очередь быстро таяла, и вскоре я оказался у прилавка.
   - Вам? - На меня вопрошающе глянули живые глаза в паутинке едва заметных морщинок.
   - Мне? Вот эту колбасу, и чтобы посвежее да потолще. Вы сами-то любите, чтоб потолще да посвежее?
   Секунду она раздумывала - то ли принять мой светский юмор, то ли рассердиться? Решилась на первое.
   - Люблю. Только сама я не первой свежести.
   - А мы с водочкой. Хорошенько прожарим!
   - Ну если хорошо прожарите, то годится.
   - А где? Я приезжий.
   В глазах ее промелькнула тень разочарования.
   - Катерина, отпускай, хватит языком чесать, - вмешалась высокая дама с длиннющим брезгливым носом.
   - Сейчас! - Она взглянула на даму. Потом снова на меня: - В двенадцать постараюсь освободиться, ждите напротив, у центрального входа. А колбасу?
   - Все, что нужно, купите сами. - Бросив на весы двадцать штук, я отошел от прилавка.
   * * *
   У меня в запасе оставалось больше двух часов. Дымя сигаретой, я неторопливо шагал в сторону крутого берега, безотчетно приближаясь к герровскому дому.
   Неухоженная аллея, минуя деревянные домишки, упиралась в ржавый ажурный забор. За ним виднелось одноэтажное строение. Если верить описаниям Эйнштейна, я стоял перед домом и трактиром господина Герра, золотопромышленника, жулика, предпринимателя и, возможно, злодея-душегуба.
   Только с фасада забор был металлическим, в остальной же его части длинные доски, латанные гнилью и временем, окружали дом, такой же трухлявый и ветхий. Штукатурка лишь кое-где скрывала неровную кладку красного кирпича, у фундамента зеленую и замшелую. Для складской надобности оконные проемы заложили белым кирпичом, местами же зашили досками.
   Так что заставило меня оказаться здесь промозглым весенним утром? Князев, удушенный десять дней назад? Совершенно очевидно: он задумал освоить забытые герровские копи. Для этого и женитьба, для этого и свадебное путешествие на родину супруги. Чуял Степан Ильич поживу. Нюх у него был отменный, да только обошли его на финишной прямой, причем одним выстрелом убили двух зайцев. Даже трех... Стащили сто "лимонов", подставили меня и прибрали супружницу, очевидно для душевной откровенной беседы о прошлом прадедушки. Жива ли она? Сомневаюсь. Конечно же она ничего толком не знала, но на всякий случай ее скорее всего придушили, как и мужа, как и Чио-сан, давшую мне наколку. Но кто? Несомненно: убитые и убийцы хорошо знали друг друга. Во всех трех случаях жертвы сами открывали дверь. Хотя почему в трех? Трупа Лии я пока не видел, и будет очень неплохо, если не увижу. Видимо, убийца предполагает урвать на редкость жирный кусок, если пренебрег сотней "деревянных лимонов". И не просто предполагает, но уверен в этом: выпустив из руки синицу, он уже схватил журавлиную ногу. Преступник безжалостен. Математически точно он выстроил все, начиная от похищения Лии. И при этом мыслит весьма неординарно. Выстраивать линию его поведения сложно еще и потому, что мотивы преступления находятся в двух с половиной тысячах километров от места происшествия. Безусловно, если бы не Чио-сан...
   Откуда взялась эта "Волга"? Я едва успел скрыться в захламленной шахте подвального окна. Вдыхая крысино-кошачью вонь подземелья, я напряженно прислушивался. Хлопнув дверцами, приехавшие прошли мимо меня, негромко переговариваясь. По-хозяйски направились в глубь двора. Ого! Знакомый голос! Я выглянул из подвала. Ни души. Пустая "Волга" стояла рядом. Я уже подумывал - не воспользоваться ли тачкой моего "доброго" знакомого в своих целях? Но тут вернулись хозяева.
   - ...Значит, договорились, - снова услышал я голос Владимира Ступина. - Ремонт мы производим своими силами, но с предоставлением ваших стройматериалов.
   - Добро, - подтвердил чей-то бас. - Да мы так и договаривались со Степаном Ильичом. И чтоб наличными. Пятьдесят в бухгалтерию, а пятьдесят в клювик. Вы в курсе?
   - Да, но видите ли... нас ограбили и возникли некоторые затруднения.
   - Какие еще...
   - Не волнуйтесь, с клювиком все в порядке, хотя я не вижу необходимости покупать эту развалюху даже за половину суммы.
   - Тогда неустойка.
   - Это не оговорено в условиях договора. И поскольку я являюсь президентом, мои условия таковы: двадцать пять наличными под вашу расписку и двадцать пять мы перегоним в течение недели по безналу. Ну а ремонт наш, за вами лишь стройматериалы.
   Бас заухал нецензурщиной.
   - Как вам угодно. Извините. Поехали.
   - Стойте, козлы! Вас из города не выпустят, пока я "добро" не дам. А если вы сейчас начнете дурить, то от вас и вашей тачки не останется и запаха! - орал бас.
   "Волга" рванулась с места, но тут же завизжала тормозами, словно напоровшись на вилы.
   - Ха-ха-ха! Гы-гы-гы! - веселился мефистофельский бас. - Говорил вам, пидоры вонючие, неправильно себя ведете. Вы думали, Максимыч в машину к вам один сел, так и веревки из него вить можно? Максимыч сам кого хочешь на кукан посадит. Спрятались, мальчики, отдыхайте! - крикнул он в сторону обрывистого берега. Затем продолжил наставления: - Закопать бы вас здесь, да уважал я Степана Ильича вашего покойного. Кто его? Небось твоя и есть работа? Давай бабки, и без фокусов! Договор останется старый, а дополнения допишешь. Мне бабки на кон, сейчас.
   - У меня в гостинице, и печать тоже. Я сейчас привезу.
   - Гы, ты, козлик, не дергайся. Одно неправильное коленце - и ты останешься без денег, без дворца и... без тыквы. Понял?
   - Конечно. В связи с тем, что договор уже подписан и оформлен моим предшественником... чтобы избежать штрафных санкций, я обязан выполнить его условия, хотя считаю сделку невыгодной и абсурдной.
   - Вот видишь, какой ты умненький мальчик, - подобрел бас. И дружелюбно добавил: - Ты пойми, Ступин, чтобы тот склад отсюда подвинуть, я уже вложил пять собственных и еще столько же обещал, а там ребятишки крутые, юмора не понимают. Вместе поедем. Стой! - вдруг заорал бас, заглушая шум мотора. Выкинь-ка из тачки своих дебилов, за рулем сам поедешь. А ну, сопли, по одному высмаркивайтесь! Ручонки на затылок. К стене. Руки на затылок!
   Надо мной показался невозмутимый Кутя, пузыривший свою вечную жвачку. Он с интересом разглядывал смотревшую на него из подвального окошка пистолетную дырочку.
   - Владимир Леонидович, а что тут легавый опять вынюхивает?
   - Бог его знает, Кутя, его проблемы.
   - А то сидит тут с газовой пукалкой.
   - Ну и пусть сидит, если нравится человеку.
   - Может, бросить взрывпакет? А можно на него помочиться?
   - Когда ты, Кутя, с горшка слезешь? Поехали, Максимыч!
   - Чего вы там? Какой легавый? - Судя по всему, Максимыч двинулся в нашу сторону.
   Медлить было нельзя, с его мордоворотами я встречаться не собирался. Обдирая пальцы о бетонные выбоины оконной шахты, я чертом вылетел наверх, боясь выстрелами привлечь внимание "мальчиков" Максимыча.
   "Волга" с открытой водительской дверцей оказалась единственным спасением. Отделявшие меня от нее десять метров я, кажется, преодолел одним прыжком. И тут же врубил скорость, до упора выжимая акселератор.
   Стоявшие у ворот две зачуханные хари зайцами отскочили в стороны, пропуская машину. Уже в конце аллеи, у поворота на городскую магистраль, я заметил, как из ажурных ворот вынырнул шустрый белый "жигуленок" и уверенно сел мне на хвост. Налево - выезд на шоссе, направо и прямо дороги вели в город. Уходить от преследователей по незнакомому городу или за его чертой на тяжелой машине - труд бесполезный. Тем более, что зацепили они меня основательно. С Максимычем, как я понял, шутить не стоило - неинтересно. Слишком уж грубые и плоские у него шуточки. Спасение мое было в чем-то ином...
   Выскочив на центральную площадь, я подкатил к зданию милиции. Вплотную к ступенькам прижал машину и выскочил. Кивнув курившим у входа офицерам, как старым знакомым, я с независимым видом пересек вестибюль и направился к сортирам.
   Взобравшись на унитаз, я глянул в высокое - метра два от пола окошко. Мои преследователи пока не решались зайти в святая святых, но, похоже, уже разрабатывали какой-то план, что-то друг другу доказывая. Медлить не стоило. В конце коридора, рядом с решетками экспресс-камер, находилась металлическая дверь, ведущая, очевидно, во двор милицейского управления. Возле двери нервно топтались четверо алкашей, ожидая своей участи. Это был шанс, тем более что после посещения подвального этажа вид я имел подобающий.
   - Куда теперь, мужики?
   - По адресам повезут, за бабками, а где взять? - сообщил понурый жилистый парень в черной болоньевой куртке.
   - Я дам тебе деньги, только пока молчи. Закуривай, парни. - Я протянул пачку, но закурить не пришлось: из соседней, обитой дерматином двери вышли два сержанта и направились к нам.
   - Сержант, - заныл я, - отпусти. Завтра получка, не позорьте сегодня. Я тут ни при чем.
   - Знаем ваши завтраки! - загрохотал сержант. - У соседей возьмешь, а нет, так трое суток будешь у меня улицу мести. Вперед, синяки!
   Во дворе стояла вахтовая машина, в которую я с удовольствием влез, пробравшись на заднее сиденье. Черная болонья шлепнулась рядом.
   - А ты кто?
   - Член в пальто. Усохни. Выйдем последними, я за тебя расплачусь.
   Алкаши исчезали один за другим и возвращались через несколько минут с зажатой в кулаке данью. Сержант же барским жестом выдавал вольную. Когда нас осталось двое, он с озадаченным видом уставился на единственную квитанцию, стараясь угадать, кому она принадлежит. Наконец строго спросил:
   - Кто Еременко?
   - Я, - ответил парень.
   - Куда тебя?
   - На Асфальтовый.
   - А тебя?
   - К центральному гастроному.
   - Так мы здесь и стоим. Сам принесешь или сходить с тобой? Как фамилия?
   Мне хотелось с ним поиграть, но было некогда. Незаметно передав парню деньги, я заверил сержанта, что вот сейчас, вот через минуточку буду, и расстался с ним навсегда.
   * * *
   Опоздав на полчаса, ровно в 12.30 я остановился напротив центрального входа. Но прекрасная колбасница отсутствовала.
   Усевшись на сырую скамейку, я перевел дух. Собрался с мыслями. Что и говорить, напоролся я качественно. Теперь остается только тихонько шипеть в подушку кастрированным удавом. Хотя, наверное, сейчас шипеть и материться приходится Ступину в цепких объятиях Максимыча, аборигена-мафиози.
   Убийца и вор - Ступин! Вот что означал сегодняшний его визит. Примерно такого появления я и ждал. Не знал только точно, кто явится. Что ж, он сам облегчил мне задачу.
   По логике, на преступника Ступин сразу тянул, но скорее как бывший любовник, возможно обманутый. Несомненно, о существовании герровского клада он узнал раньше Князева, но не придавал этому серьезного значения. И только увидев, что Князев зашевелился всерьез, женитьбой переходя дорогу и закрывая доступ к золоту, он решается по-дружески придавить патрона.