Петрушевская Людмила. Настоящие сказки

   Тюремщик качался, размахивал руками, и вдруг фонарик выпал у него из руки и погас.
   Стало совершенно темно.
   Мальчик, если и светился, то очень слабо, как очень далекое и маленькое созвездие Млечного Пути.
   Тюремщик стал шарить, искать фонарик на полу, побормотал, лег и вдруг громко захрапел.
   Мама-королева схватила ребенка, на прощание взяла горсть золотых волос из кармана стражника и пошла по коридору.
   Мимо брели или маршировали какие-то люди, но никто никого не замечал, часовые лежали и храпели, то ли это был праздник, то ли обычное дело в городе Н., где король с королевой уже не правили, а герцогиня с сыном еще не царствовали.
   Ворота тюрьмы были приоткрыты, и королева вышла на площадь.
   Стояла глубокая ночь.
   Только в небе висела и светила маленькая, но очень яркая звезда, как лампочка на конце стрелы башенного крана.
   Королева, разумеется, пошла к морю.
   Звезда, как это водится, тронулась следом за ней. Звезды всегда провожают человека ночью, куда бы он ни шел.
   По дороге они встретили маленькую процессию: два солдата, совершенно пьяных, вели в сторону тюрьмы мужчину и женщину.
   Королева в свете звезды сразу узнала их: это вели ее родителей. Отец с матерью шли, как тени, худые и безмолвные, держась за руки.
   Она решительно подошла к конвою и сказала:
   — Ребята, хотите выпить?
   Они остановились и замялись. Родители стояли дрожа.
   — Я вижу, вы хорошие ребята, — продолжала королева, — идите в кабак, а я пока покараулю.
   — А деньги, — хрипло сказал один, а другой откашлялся.
   — Деньги не проблема, — отвечала королева, — пот вам чистое золото, идите.
   И она достала из рукава золотой локон.
   Все кругом осветилось.
   Или это звезда опустилась пониже.
   Конвойные переглянулись, сплюнули, взяли золото и, спотыкаясь, побежали в кабак.
   — Мама и папа, — сказала королева, — мама и папа, это я, ваша дочь. Это мой сынок. Я вернулась за вами. Пойдемте отсюда.
   Разумеется, они пошли к морю, а звезда тронулась за ними.
   Отец с матерью ничего не говорили, глаза их были широко открыты, но они шли как во сне.
   Видимо, они были под властью тюремных лекарств.
   На берегу моря королева постучалась в рыбацкий домик, сказала, что просится на ночь, а утром заплатит.
   Зевающая тетка отвела их в сарай, на сено.
   На рассвете королевич проснулся.
   В сарае кучей лежали овцы, стояла корова, фыркал и жевал сено конь, бродили куры.
   Маленький принц обратился к ним на языке, который он знал, на языке слонов, попугаев и обезьян, и все население сарая перестало жевать и ответило глубокими поклонами.
   Молодая королева оставила сына разговаривать с животными, оставила спящих родителей (и во сне они держались за руки) и побежала в лавку менялы, продала там один золотой волосок за кучу мелких монет, купила хлеба, сыра и молока — какое счастье было в первый раз в жизни бегать по магазинчикам и знать, что сынок не один!
   Еще никогда королева не была так свободна, как в это утро, так счастлива, всюду цвели розы, шумело море, это был ее родной город, родители и сынок имели пристанище, пусть сарай, но не слоновник, не тюрьму и не пещеру.
   Королева уже забыла то время, когда у нее было сто комнат и пятьдесят слуг.
   Когда она шла к своему новому убежищу, она увидела, что люди смотрят ей вслед, и поняла, что где-то висит объявление о побеге из тюрьмы и скоро, наверно, их всех схватят.
   Поэтому она быстро купила еще корзину помидоров, яйца и яблоки, вернулась к себе в сарай, расплатилась с хозяйкой своими мелкими монетами, сказала, что они со дня на день ждут рыбацкую шлюпку, чтобы уехать, и больше уже не выходила со двора.
   Она кормила родителей, осторожно отпаивала их молоком, ее сын полюбил сидеть на коленях у дедушки, играл с его длинной бородой, отросшей за время лечения в больнице, — дедушка и бабушка ведь должны были там вскоре умереть, и им поэтому не давали ни еды, ни полотенец, ни бритвы для короля, ни расчески для королевы, а только лекарства.
   А в городе происходил полный тарарам — партии боролись за королевский дворец, тюрьма стояла то настежь, то ее битком наполняли и запирали, и весь народ не работал, а добывал себе оружие и шатался в пьяном виде по улицам, иногда посылая автоматные очереди от живота и веером.
   Это рассказывали королеве хозяева, которые были в ужасе, потому что везде гремели взрывы и в их домике уже вылетела пара стекол, а ведь могли явиться и забрать все — и корову, и лошадь!
   Однажды хозяйка пришла в еще большем расстройстве и сообщила, что в городе считают, что настал конец света — днем и ночью на небе светит звезда, в одном и том же месте. Причем становится все ярче и ярче, как будто спускается.
   По этому поводу произошли сильные волнения, священник вышел к толпе и прочел проповедь о Содоме и Гоморре и пророчил, что безобразия будут наказаны.
   А молодая королева с семьей все сидела в хлеву или во дворе.
   Родители помаленьку начали приходить в себя, но все еще молчали, не понимая, что с ними происходит.
   В один прекрасный вечер хозяйка выскочила и стала говорить, что звезда снижается над самым их домом и скоро спалит все постройки.
   И поэтому хозяйка просила своих постояльцев уйти, чтобы духу их не было, потому что тут что-то нечисто.
   Молодая королева выпроводила родителей, вынесла ребенка и повела семью по берегу подальше от города и людей.
   И она услышала крики.
   Наверху, на высоком берегу, стояла небольшая толпа и смотрела в небо.
   Королева тоже посмотрела и увидела прямо над собой яркую звездочку.
   Королева с семьей шла вон из города — и звезда тронулась следом за ней и засияла так низко и так ярко, что песок заискрился и на море легла дорожка как от луны.
   А наверху стояли и молчали люди.
   Тут же в море осветился корабль, он сиял всеми своими огнями, и была спущена шлюпка, а в шлюпке кто-то стоял, пока остальные гребли.
   Несчастная королева вспомнила того капитана в фуражке, но сил убегать не было, да и некуда.
   Шлюпка привезла на берег знаете кого?
   Молодого короля, отца рыженького принца.
   Король сразу взял сына на руки, встал на колени перед молодой королевой и сказал, что ему все равно, рыжий мальчик или зелененький, но это его сын и он его никому не отдаст.
   Он сказал, что его буквально заперли в его комнате, когда все решалось, а потом он искал жену и сына повсюду, пока не нашел однажды волшебника, который согласился помочь.
   Волшебник сказал, что за это можно лишиться и королевства, но молодой король был на все готов, и тогда волшебник снял со своей волшебной палочки звезду и послал ее искать королеву, а следом за звездой поплыл на корабле и молодой король.
   — Возможно, что я больше не властелин и у меня нет вообще ничего, только этот корабль, но прости меня! Твой кошелек я храню у сердца!
   Так сказал молодой король, и королева простила его и поцеловала в щечку.
   Они взошли в полном составе на шлюпку, и город Н. вскоре скрылся за горизонтом.
   Надо ли говорить, что, разумеется, вся эта компания, приехав в королевство, не была даже допущена сойти на берег, власть давно переменилась, всем управляли уже новые молодые люди, быстрые, в кожаных куртках, и бывший молодой король был счастлив, что удалось уплыть и никого не арестовали.
   В дальнейшем они много ходили по морям на корабле и даже основали свое собственное маленькое королевство, в котором единственным государем стал принц с золотыми волосами.
   Просто они продали свою яхту и купили квартиру в зеленом районе, и коронация нового владыки произошла в детской, а корону дедушка склеил из картона и обтянул ее серебряной бумагой из-под шоколадки.
   И серебряная бумажка засияла на рыжих волосах.

Верба-хлест
Сказка

   Жил-был один слуга.
   И ничего плохого в таком звании нет, работа как работа.
   Тем более что этот слуга был самым первым слугой в государстве, приближенным Короля, и звали его Первый.
   Король был, как все короли, обыкновенным человеком: явно не дурак, но и не академик. Не урод, но и красивым его нельзя было назвать даже на параде при мундире, что делать!
   Как говаривала его нянька: «Король лучше пня елового — уже хорошо».
   Но вот Первый должен был быть умным, иначе как же править королевством! И по стечению обстоятельств он был к тому же еще и красивым, да и добрым тоже.
   Бывают такие совпадения.
   Ну, и как слугам полагается, он отличался скромностью. Словно бы специально выращивали.
   И конечно, он многим поэтому не нравился.
   И прежде всего он не нравился Королеве, которая, как это и полагается, сама считала себя первым лицом в государстве, раз Король рылом не вышел.
   Королева была как в сказке, красотка на длинных ногах, ее и выбирали за красоту: в мыслях о потомстве.
   (Между прочим, совершенно не учитывая при этом, что у нее было тяжелое детство, так как мамаша порола ее ивовым прутом в некоторых случаях, приговаривая: «Верба-хлест, бей до слез». И мамаша выбила у девочки все — доброту, нежность, кротость, жалость и чувствительность. Осталось все остальное, что бывает у вредных, злорадных детей.)
   Что у нее была за мамаша, неизвестно, дело происходило на другом конце света: может, ее тоже колошматили.
   Может, это была такая дикая семейка.
   Короче говоря, Королева была настоящая выдра, но все-таки красотка. И на парадах и церемониях, открытиях олимпиад и теннисных состязаний Королева смотрелась великолепно рядом со своим замухрышкой супругом.
   Вообще, говорили в публике, если кто и найдется под стать Королеве, то это только Первый. Прекрасная пара: зловещая Королева и мягкий, великодушный слуга, и оба красавцы.
   Народ с удовольствием смотрел по телевизору, как Первый благородно поддерживает нервную Королеву под локоток, подсаживая ее в карету, и тетки вздыхали, каждая представляя себя на месте Королевы: собственно говоря, а что в ней такого?
   Если любую тетку отволочь в косметический кабинет да в парикмахерскую, да на месяц на Багамские курорты, да кормить по науке, да сделать пластическую операцию в Бразилии — то ого-го еще, неизвестно кто кого!
   То есть женщины не верили в природную красоту Королевы, и правильно делали.
   Если и ноги удлиняют, и носы убирают, и глаза вставляют, а волосы тем более, то вся остановка только за деньгами, девочки!
   Так что народ не верил своей Королеве, не переваривал Первого и благодушно относился к дураку Королю, который изо всех наук освоил только науку анекдота и даже записывал их все в амбарную книгу под номерами.
   Кстати, Королева так и не родила Королю наследника, причем все рассчитала правильно, а то бы не миновать этому несчастному ребенку (сыну упомянутых чудных родителей) тоже розги, моченой вербы, и мало ли какие могли бы быть последствия для не особенно умного народа данного государства.
   Король же, поскольку он был не дурак, как мы уже говорили, то он пил, ел и гулял в свое удовольствие, и потому единственную личную королевскую обязанность — чтение речей по бумажке — он выполнить иногда был не в силах, то есть грамотно прочесть то, что ему написал Первый.
   Вместо этого он вдруг оживлялся и рассказывал анекдот, и все вокруг смеялись как дети и были очень довольны, поскольку каждый чувствовал себя намного умнее Короля.
   Все ликовали и рассказывали друг другу теперь уже анекдоты про Короля.
   Ведь королей не выбирают, как не выбирают пап и мам — какие детки, такие у них и родители.
   И государство благоденствовало.
   А Первому доставалось от граждан за все промахи, и вообще его жизнь была не слишком радостная — он рано овдовел и теперь жил с двумя малыми детьми, хотя он тоже не унывал и много работал.
   Во всяком случае, Король ему не мешал, Король был всеобщим любимцем за границей — он быстро забывал все, даже мелкие обиды, наносимые ему другими королями на совещаниях и конференциях.
   В ответ он рассказывал очередной анекдот, и все вокруг заливались смехом.
   Поэтому страна ни с кем не воевала.
   Или это была заслуга мудрого Первого — кто там разберет.
   После первой же рюмки Король лез обниматься и целоваться — однако только не с Королевой, только не с ней. С супругой он виделся исключительно на парадах и церемониях, так как искренне ее боялся.
   У нее были длинные острые ногти, большущие зубы и стальные от постоянных занятий спортом ноги.
   Руки у нее тоже были длинные и сильные, и Королева запросто побивала любого местного чемпиона по карате, да никто особенно и не сопротивлялся, ни женщины, ни тем более мужчины, еще чего.
   Она даже любила заглядывать в клетку к одному опасному сумасшедшему, к Злодею, который убил пять человек просто потому, что они в поздний час шли по улице, ночью надо спать, твердил он убивая, должен же быть порядок!
   Таким образом этот человек решил воспитать народ, который шлялся у него под окнами и мешал отходу ко сну.
   Его не казнили, добряк Король был против смертной казни, или это его слуга Первый подложил ему на подпись такой указ, об отмене государственного убийства убийц.
   Держали сумасшедшего Злодея в особой клетке, просторной, со всеми удобствами.
   Он там сам у себя убирал, держал все в идеальном порядке.
   Единственно что: Злодей сидел на цепи, чтобы охранники могли входить в клетку по разным делам — то ввернуть лампочку, то починить телевизор; а на крайний случай, если, к примеру, узник, обидевшись на плохое обслуживание или запах, допустим, чеснока (а также чего другого), не захотел бы порешить охрану одним ударом, цепь можно было укорачивать по желанию, держа заключенного на короткой привязи.
   Клетка эта располагалась на самом верхнем этаже Дома скорби, в самом далеком коридоре.
   Туда-то и любила захаживать Королева, обсуждая со Злодеем разные передачи телевидения и вопросы воспитания народа.
   Она восхищалась его твердостью и смелым характером, которому не было бы преград, если бы не клетка.
   Сам Дом скорби ничем особенным не отличался, обыкновенная психушка с обыкновенными больными, несчастными людьми, которые считали себя кто Наполеоном, кто зернышком, а кто и будильником.
   Была также целая палата лысых Лениных.
   Королеву они все искренне смешили, но быстро надоедали ей своими слезами, просьбами отпустить на волю и сумасшедшей ревностью (Королева почему-то не любила, когда ее кто-нибудь любил, хотя она также не выносила, если кто-то не выносил ее самое, такая это была странная женщина).
   А как раз Первый искренне, с первого взгляда, ненавидел Королеву.
   Он ее не боялся, но она ему сильно вредила, после того как однажды на празднике в парке он отказался пойти с ней в известную беседку под названием «Грот Венеры».
   Он отказался грубо и наотрез.
   И удивленная Королева через своих шпионов вычислила: он просто трус, ему, видимо, донесли, что в этом гроте нечисто.
   Действительно, там иногда под утро приходилось убивать и сбрасывать потом трупы в речку, что же делать!
   Кроме того, может быть, у него были сведения, что в этом гроте всегда заготовлена охапка моченых розог для порки под названием «Верба-хлест».
   Королева не знала, что Первый просто брезговал ею, как иногда люди брезгуют пауками и гадюками.
   Королева, получив отказ, кротко кивнула, но затем начала строить против Первого жуткие козни.
   Кто-то даже заранее подпиливал ножки у его стула на торжественных обедах, которые транслировались по телевидению, чтобы он грохнулся на глазах у всех, и одну камеру специально ставили за его спиной.
   Так бы было смешно!
   И это прямо перед выборами.
   Но у Первого была верная, преданная охрана, которая все видела, и как только этот стул бывал специально принесен, так же быстро он бывал и унесен.
   То она посылала корзины тухлых яиц (собственноручно воспитанных в удушливом воздухе Грота Венеры) — специально расставлять их по маршруту следования машины Первого.
   Вот стоит корзина с яйцами, никому не нужная, хозяина нет, а мимо едет нелюбимый населением Первый.
   Все было сделано во имя народа, для блага народа, однако все до единой корзины с яйцами оказались украдены задолго до нужного момента неизвестно кем.
   А неизвестно кто — это и есть народ.
   И никогда не угадать, что для него благо, а что нет.
   — Вот бы, — говорила Королева с тоской Злодею в клетке, — вот бы начинить каждое тухлое яйцо взрывчаткой, вот бы они зажарили омлет у себя на кухне, кровавенькая бы вышла жарёха!
   Королева, правда, утешилась, представляя себе, какую вонючую яичницу приготовили себе похитители!
   А насчет взрывчатки Королева даже как-то не спала ночь, все придумывая способ фаршировки яиц порохом, однако поскольку Королева в свое время училась из-под палки (из-под розги, посредством которой мать как раз хотела привить доченьке любовь к учебе) — то ничего придумать она так и не смогла, двоечники не сильны в химии.
   Но все это было еще безобидными шуточками.
   Пришло время решительных действий, и Королева постановила устроить вечер анекдотов. Она объявила, что это будет подарок Королю.
   Все были обязаны рассказать по анекдоту, в том числе и Первый, который терпеть этого не мог.
   А Королю было сказано, что Первый слегка повредился в разуме и все толкует про какую-то «Вербухлест, бей до слез», а это выражение запрещено в государстве.
   Специально для такого случая была вызвана выездная бригада психиатров, их для конспирации одели в черные халаты садовых рабочих и расставили по лужайке с лопатами и носилками — таков был приказ Королевы.
   Что касается Первого, то Королева подошла к нему перед началом праздника и сказала, что Король обожает один детский анекдот про вербу-хлест, но рассказывать ничего не придется, первые же слова «верба-хлест» вызовут у Короля приступ хохота, и дело будет сделано.
   Первый пожал плечами и ничего не ответил.
   Наконец праздник начался.
   Всем были розданы номера, и задача оказалась непростая: развеселить Короля. Но Король уж в чем знал толк, так это в анекдотах. Он помнил их все наизусть.
   Придворные же, искусные дипломаты, строго воспитанные дамы, вышколенные аристократы, все как один выросшие в монастырях и закрытых частных школах, — все они, к сожалению, ничем особенно блеснуть не могли.
   Они, конечно, знали каждый с юности по два-три анекдота, но совершенно неприличных — чем еще могут развлекаться дети в закрытых учебных заведениях!
   А неприличных анекдотов Король и сам знал сотни, и договорились, что вслух их произносить не будут, только назовут тему.
   И пошло-поехало.
   Один вызванный кричит:
   — Я не к вам, я к вашему попугаю.
   Король пожимает плечами:
   — Было.
   Второй вызванный говорит:
   — Не мальчик, а кто?
   Король улыбается:
   — Помню, помню.
   И настает очередь Первого.
   А он молчит.
   Королева тихо, склонившись к нему, спрашивает:
   — Вы что? Вы забыли, что вы слуга? И, кстати, где сейчас ваши чудесные деточки? Я их так люблю! Они без охраны? О, это очень опасно! Они поехали смотреть рыбок в Океанариум? О, я им завидую.
   Первый знал, что Королева готовит ему какой-то злобный фокус, но не удалось выяснить какой.
   А вот теперь все стало ясно. О том, что дети поехали в Океанариум, не знал никто, кроме воспитательницы и шофера.
   Мало того, это решение было принято за полчаса до праздника анекдотов и в кухне, при звуке льющейся воды, т. е. со всеми предосторожностями.
   — О, — продолжала Королева, — сейчас на дорогах так опасно! То и дело ездят эти кошмарные тяжелые грузовики с капустой! Ну, так где ваш анекдот?
   Растерянный Первый молчал. И все молчали.
   Тишина повисла над лужайкой.
   Замерли садовые рабочие с лопатами и носилками.
   И тут в руке у Королевы блеснул радиотелефон.
   Она медленно набирала какой-то номер, выразительно глядя на Первого.
   Первый с бьющимся сердцем произнес:
   — Ну, верба-хлест.
   — Что это такое? — робко спросил Король.
   — Что-то новенькое? — подхватила Королева. — Как-как? Как называется?
   — Верба-хлест.
   — И в чем там дело? — испуганно спросил Король.
   Первый не знал, что отвечать.
   Все ждали.
   — Верба же хлест, — оглядываясь по сторонам, ища помощи, повторил Первый. — Знаете?
   Никто не откликнулся. Все как окоченели.
   Все чувствовали, что происходит что-то ужасное.
   Малейший намек на Грот Венеры карался сорока годами каторги, как злостная клевета, а уж что говорить о знаменитой на всю страну поговорке государыни «Верба-хлест, бей до слез», за это награждали «деревянной вдовой», виселицей.
   И тут Первый слишком поздно заметил, что охраны его рядом нет и что садовые рабочие торопливо снимают черные халаты, а под черными халатами у них белые.
   Белые халаты окружили Первого.
   — Ему плохо? — сказал Король.
   — Переработал, — мягко ответила Королева.
   — Перетрудился, — зашелестели придворные.
   — Скорая медицинская помощь, — провозгласил один белый халат, а другие подхватили носилки, на свет появились простыня, шприц, Первому закатали рукав, и укол был сделан в течение секунды.
   Тем дело и кончилось.
   Вскоре он равнодушно лежал на носилках под простынкой, а его обезоруженная охрана уже была увезена на грузовике куда-то.
   И карета «скорой помощи» тоже выехала из дворцового парка, а Королева тут же представила собравшимся нового Первого по имени Второй.
   Второй оказался симпатичным молодым человеком, ничем не примечательным, он служил в должности четвертого помощника посла в Панголине и однажды сопровождал Королеву в поездке по этой дикой стране в течение десяти дней и ночей — и там, видимо, и зарекомендовал себя.
   Второй быстро освоил свою новую должность, подсаживал Королеву в карету, сопровождал ее на вернисажи и концерты, носил Королю на подпись указы, составленные Королевой, в числе которых был и указ об отмене указа об отмене смертной казни.
   Король, как и раньше, все подписывал, и никто не мешал ему пить и гулять, и он не мешал никому.
   Только он почему-то больше не рассказывал анекдотов и с ужасом отстранялся от Королевы, когда она приветствовала его на праздниках и казнях.
   Теперь казни производились регулярно по воскресеньям, шла прямая телетрансляция, разыгрывались пари — помилуют преступника или не помилуют, и, говорят, Королева, которая единственная знала об этом, загребала огромные выигрыши.
   — Королева тоже хочет заработать, — говорили уважительно верноподданные.
   Вручался также Суперприз — и выигравший мог своей властью помиловать одного из осужденных.
   То есть спутать карты Королеве и дать выиграть кому-то безымянному.
   Это было опасно, что вызывало жуткий азарт в целом государстве.
   Все жили от воскресенья до воскресенья.
   Народ наконец получил что хотел, не отлипая от телевизоров.
   Королева со Вторым присутствовала и на других мероприятиях, среди которых особой пышностью выделялся выпускной вечер школы палачей, где каждому дипломнику была дана возможность отличиться тут же на прямом эфире в воскресенье, и юные палачи могли даже выбирать орудие труда — то ли виселицу, то ли гильотину, то ли плаху, а медалистам можно было показать себя в стрельбе по бегущей мишени.
   Тюрьмы наконец опустели, преступников ловили как дичь, кривая правонарушений пошла круто вниз, и теперь даже за кражу куска хлеба или книги в библиотеке полагалось долго отпиливать руку или ногу или выкалывать глаза по жеребьевке, кому что выпадет, и этот волнующий момент тоже транслировался по телевидению.
   Короче, был наведен порядок. Люди ликовали: наконец-то!
   Но и порядочные граждане иногда оказывались героями воскресных телепередач — например, за наезд на пешехода полагалось повешение, и пешехода тоже казнили из чувства справедливости, если он оставался жив, а вот если нет — шоферу полагалась гильотина плюс предварительные пытки в подвале (ночная субботняя трансляция).
   Мало того, всем инвалидам было предписано жить за городом в особых домах (для их же безопасности) — ибо, завидев однорукого или одноногого, а также слепого, кто угодно мог приволочь его на казнь, крича: «вор, вор» поскольку если у человека не хватает руки или еще чего-нибудь, вполне вероятно, что это бывший уже наказанный преступник, и на него можно было взвалить вину за кражу, никто и не проверял, даже платили премию и отдавали квартиру казненного тому, кто поймал.
   Так что за инвалидами в случае нужды тоже охотились.
   Народ заговорил о твердой руке.
   А Королева раз в неделю посещала свой любимый Дом скорби, оставалась в отдаленном помещении недолго и в прекрасном расположении духа ехала сразу же на площадь Казней, чтобы явиться перед камерами телевидения в лучшем виде.
   Всюду при этом ее сопровождал Второй, молодой мужчина с приятной внешностью, немного капризный по виду.
   А Первый все это время как раз и сидел в Доме скорби и сидел именно там, в отдаленном коридоре, в одной клетке со Злодеем.
   Так придумала Королева.
   И каждый раз она громко смеялась, видя, как тянется к Первому Злодей, но цепь не пускает ею на каких-то десять сантиметров, а сам Первый прикован к решетке за обе руки.