Страница:
– Гораздо больше, Оливия. Гораздо больше.
Продолжать я не стала.
Несмотря на то, что я не сумела выразить свои мысли, Оливия была удовлетворена. Взгляд ее стал мечтательным, она вздохнула над своим коктейлем. Опустив руку, с отсутствующим видом погладила кошку, которая возникла ниоткуда – как же ее зовут? – и сказала:
– Наконец-то ты займешься любовью. Я подавилась маслиной с сыром.
– Прошу прощения, но откуда ты знаешь, что я еще не сделала этого?
– Потому что ты всегда слишком напряжена, – ответила она, тряся руками. Думаю, она так показывала, как надо расслабляться. – Ты относишься к сексу, как к боевой схватке, как та "дог мага", которой ты занимаешься.
– Крав мага, – ощетинилась я, – и я так к сексу не отношусь.
– Относишься, – настаивала она. – Ты смотришь на секс как на сражение, которое нужно выиграть. Ты носишь свою женственность как знаки различия и бросаешься на всякого, кто в ней усомнится.
– Это нелепо. – Я сделала вид, что нисколько не удивлена. – К тому же никто из моих любовников не жаловался.
– Потому что они опасаются, как бы твоя похожая на тиски вагина не раздавила их мужественность. Как автомат, который принимает карточку, а назад не отдает. – Она весело рассмеялась, заглушая мое гневное восклицание. – К тому же мы говорим не о любовниках, а о любви, и после Бена ты ее себе ни разу не позволила.
Я закрыла рот. Это верно. Мои прежние эмоции высохли, как мелкое озеро под солнцем пустыни.
– Ты, похоже, эксперт, – заметила я.
– Дорогая, я влюбляюсь ежедневно, – заявила она, маша рукой. – Я люблю это дерево, и эту выпивку, и Луну тоже.
Услышав свое имя, кошка потерлась о мои ноги. Я. почесала Луну за ухом.. Она замурлыкала. Снаружи сверкнула молния.
– Я люблю тебя, – продолжала Оливия, – и люблю Бена за то, что он любит тебя.
Я, должно быть, выглядела удивленной. Моя рука застыла на спине кошки.
– Ты знаешь, что он тебя любит, – не унималась Оливия.
– Может, и любит, – осторожно произнесла я, снова начав гладить кошку, – и, может, я это знаю, но ты-то откуда?
Оливия наклонилась вперед.
– Как можно знать настоящую Джоанну Арчер и не любить ее?
Я улыбнулась ее искренности, но отвела взгляд. Я ценю ее чувства, но ее риторический вопрос напомнил мне сегодняшнее столкновение с Ксавье.
Оливия, почувствовав это, сменила тему,
– Хочешь распечатать свой подарок?
Я кивнула, но не стала брать пакет, лежавший в углу кофейного подноса.
– Сначала хочу попросить тебя о помощи.
– Хочешь, чтобы я пригласила на прогулку Бена? Разогрела его для тебя?
– Думаю, с этим я сама справлюсь, – сухо парировала я.
– Жаль, – ответила она, скромно потягивая мартини.
– Я хочу узнать, кто мой настоящий отец. Думаю, Ксавье в курсе, но скрывает.
– Зачем это ему?
– Это, видимо, что-то такое, что он потом сможет использовать против меня. – Я нахмурилась и постучала пальцем по бокалу. – Я весь день об этом размышляла, Что если он знает, где живет мой отец? Может, когда-нибудь Зоя рассказала ему?
– Что если, – закончила за меня Оливия, – бросив Ксавье, она вернулась к мужчине, которого любила?
Я улыбнулась, услышав, что она назвала отца по имени.
– Так поможешь мне?
Она посмотрела на меня так, словно у меня интеллект двухлетнего ребенка, что было не очень приятно.
– Я уже начала.
Оливия встала и кивком головы указала, куда идти. И я пошла, оставив подарок, мартини и Луну на кушетке.
Мать-природа, очевидно, намеренно решила представить город света как тусклую лампу. Застекленная стена, которая тянулась и через спальню, обычно давала возможность увидеть всю долину, окруженную горами. Однако сегодня низкие облака не давали возможности заглянуть даже на два фута за стекло. Молнии разрезали небо, и гром гремел прямо над головой. Я вздрогнула, с благодарностью думая о том, что мы в безопасности.
Потом я увидела компьютер, машина уже работала, окрашивая угол комнаты в нелестные зеленоватые оттенки. Подойдя с другой стороны, я заметила на экране тюбики помады и флакончики лака для маникюра. Сначала я не поняла, где все это могла раздобыть Оливия, но потом решила, что скорее всего сама создала. Я смотрела, как моя сестра садится за компьютер, касается клавиатуры и становиться Оливией Арчер, которую большинство даже и представить себе не может.
Пальцы ее, летавшие по клавишам, позволяли ей так же легко проникнуть в правительственные файлы, как выиграть в "Фриселл" [22]. Таким образом она раздобыла свое первое поддельное удостоверение личности и еще подростком узнала результаты моих психологических тестов.
Джоанна Арчер получила серьезную психологическую и умственную травму в результате нападения и изнасилования, происшедших шесть месяцев назад.
Оливия негромко напевала, не отрываясь от экрана, опустив брови, хотя регулярно делала инъекции ботокса [23]. Ее накрашенный рот был сосредоточенно поджат.
Компьютеры она для себя открыла примерно в то же время, когда я сбежала в крав магу. Наша мать не оставила никаких намеков, что собирается когда-нибудь вернуться, а отец так старательно изолировал себя, что нам даже в голову не могло прийти обратиться к нему; я была эмоционально недоступна, и Оливии пришлось самостоятельно сражаться со своими демонами.
Я всегда испытывала чувство вины за то, что так отрезала ее от себя в те дни, но благодаря этому она приобрела мастерство, которым мало кто владеет в такой степени, – мастерство странное и неожиданное, как цветок лотоса, распустившийся на помойке. Оливия выработала в себе личность, никак не связанную с ее физической оболочкой, причем личность, абсолютно не похожую на то, что думали о ней окружающие. Фигура ее могла быть сформирована в Городе Грехов [24], но интеллектом она посоревновалась бы с лучшими выпускниками Массачусетского Технологического.
Короче, она оказалась необыкновенно талантлива, настоящий компьютерный гений-самоучка.
Она обслуживала подпольные вебсайты хакеров и их не имеющих лиц клиентов, и ее доход от этого бизнеса намного превосходил щедрое ежемесячное содержание, которое она получала от Ксавье. Существовали форумы, которые давали возможность сделать все: от аннулирования просроченной платы за парковку до доступа на оффшорные банковские счета; с их помощью можно было переводить на эти счета деньги так, что этого нельзя было проследить. Какое у нее имя в сети? Конечно, Арчер.
Поскольку Ксавье не одобрял интерес Оливии к чему угодно, кроме основ применения косметики, она выработала привычку работать по ночам, и эта маскировка прекрасно ей служила. Для внешнего мира она спала все утро, проводила дни в беготне по магазинам или на обедах с подругами, а по ночам пропадала на приемах. Но на самом деле почти все время по ночам она проводила здесь, и, как я поняла, для Оливии это была ее арена схваток. Это была та ее часть, которой не знали ни Ксавье, ни окружающий мир.
– Посмотри. – Оливия показала на график в правом верхнем углу экрана. – Надо пройти множество уровней, чтобы добраться до записей о твоем рождении. Но на это по-требуется не больше часа. Посмотрим, так ли хорошо мама запутала свои следы, как она считает.
Я кивнула, как будто поняла, но меня отвлекла панель внизу экрана. Одновременно использовался еще один экран.
– А это что?
Оливия посмотрела туда, куда и я, и мне показалось, что она вздрогнула. На экране было мое имя. Мое и еще одно.
– Ничего. – Быстрые движения пальцев, и изображение исчезло.
– Оливия, – сказала я, медленно произнося звуки ее имени, – что это было? Ты не пытаешься найти этого… этого ребенка?
– Нет! – ответила она излишне быстро и скрестила руки на груди. Жест скорее оборонительный, чем вызывающий. Оливия, может, и компьютерный гений, но язык ее тела я понимаю.
– Не изображай оскорбленную девчонку. – Я ткнула пальцем в экран. – Что ты делаешь?
Зазвонил ее телефон – на этот раз мелодия "Малышка в розовом", – и это спасло ее. Я приподняла бровь, показывая, что мы продолжим этот разговор позже. Оливия быстро повернулась спиной ко мне и раскрыла телефон.
– Алло?
Я снова обратилась к экрану, заставив мысль о нежеланных детях уйти из сознания. Компьютер продолжал рыться в архивах больницы "Санрайз". Я смотрела, играя цепочкой на шее – перед глазами мелькали даты и файлы, – и гадала, как Зое удавалось так долго обманывать всех относительно моего происхождения. И зачем?
Она лгала Ксавье, потому что не хотела потерять его или его деньги? Но в таком случае зачем исчезать шестнадцать лет спустя? И почему она ничего не объяснила мне? Она ведь знала, что никакой любви между ним и мной нет.
– Но уже полночь. – Оливия говорила с кем-то своим лучшим голосом дурочки. За этим последовал вздох, означающий, что ее собеседнику все равно. – Послушай, сейчас неподходящее время, Батч.
Она закатила глаза, увидев мое выражение лица, и я покачала головой. Батч? Она встречается с человеком по имени Батч?
– У меня сестра, и мы как раз…
Я слышала возражающий мужской голос, но удар грома заглушил слова. Я взяла на руки Луну, у которой при вспышке молнии хвост раздулся бутылкой, и попыталась пригладить ее шерсть, чтобы Луна снова напоминала кошку. Снаружи по стеклянной стене потоками струился дождь.
– Да, я знаю, что идет дождь. Нет, ты не сможешь подождать, пока буря не кончится. Можешь забрать свои вещи, но ты должен сразу уйти. Бай. – Оливия бросила телефон через комнату, и он приземлился на шерстяной шарф и груду подушек. Потом подошла к шкафу и достала оттуда наручники. И хлыст.
Я смотрела с раскрытым ртом.
– Не спрашивай, – попросила она, добавляя искусственный пенис с бугорками. – Мне казалось, это будет забавно. Это было до того, как порвался презерватив. Я пришла в ужас от мысли о генах Батча и выставила его, не вернув игрушки. Он сейчас их заберет.
– Наверно, нашел новую партнершу для игр. – Оливия пристально взглянула на меня, я улыбнулась. – Без обид.
– Отлично. И вообще он на мой вкус был слишком одержим. Хотел лизать меня в самых странных местах. И мог провести часы, просто нюхая меня. Не говоря уже о том, что у него волос больше, чем у шерстистого мамонта.
– Разве это не возбуждает?
– Мне так казалось. – Она швырнула что-то вроде пояса – не хотелось думать, что им опоясывают, – на груду, которая угрожающе росла.
– Не волнуйся, – сказала я, беря в руки тюбик помады с ручкой в виде пениса. – Если он начнет к тебе приставать, я помогу.
– Не нужно. – Она отняла у меня тюбик. Я вместо него взяла в руки Луну. – Выглядит он как падший ангел, но на самом деле совершенно безвреден.
Я поняла, что она имела в виду, когда минуту спустя Оливия открыла дверь и впустила человекообразную обезьяну шести с половиной футов ростом, одетую в кожу. Мне показалось, что он скорее похож на большого бульдога, включая глаза на выкате и обвислые щеки, и, конечно, она была права: он весь зарос волосами. Я осознала, почему Оливия пришла в ужас при мысли о смешении хромосом с этим физиологическим мутантом.
– Джо, это Батч.
– Да, я, – произнесла я, неуверенно кивнув гиганту. Луна, очевидно, испытывала то же самое. Она бросила взгляд на Батча и спрыгнула с моих рук, как прыгун в воду с олимпийской вышки.
– Черт!
Комок шерсти, стуча когтями по мраморному полу, пронесся по комнате и исчез в ванной. Моментально следы когтей у меня на руках покраснели и заполнились кровью. Обязательно останутся шрамы.
– Черт, – повторила я.
– Что с тобой? – Оливия поспешила ко мне, оставив Батча в фойе.
– Он меня никогда не любил, – заявил Батч, закрывая за собой дверь.
– Она, – поправила Оливия, когда Батч присоединился к нам в гостиной. – Она тебя никогда не любила. Может, и любила бы, если бы ты не наступил ей на хвост. Дважды.
Батч только пожал плечами. Большой злой бульдог.
– Вы вдвоем оставайтесь здесь, – велела она, поймав мой взгляд. Это значит, что она не хочет, чтобы он пошел за ней в спальню. – Я соберу твои вещи и найду что-нибудь, чтобы промыть царапины Джо.
Она исчезла, оставив меня с человеком в кожаном. Он практически носил на себе целую корову – и когда направился ко мне, я почти ожидала услышать мычание.
– Хочешь, я посмотрю? – Он протянул руку.
Я колебалась без причины, хотя причина мне и не нужна. Я не знаю Батча, но есть в нем какая-то скрытая энергия, что-то такое, что мне не нравится. Нож все еще лежит на кофейном подносе, достаточно близко, чтобы его видеть, но на таком расстоянии он полезен, как нож для масла. Но у меня есть нож в сапоге, и я достаточно уверенно предоставила руку для осмотра. Если в Батче есть что-то опасное, не хочу, чтобы он находился рядом с Оливией, и лучше мне об этом узнать поскорей.
Он осторожно взял мое запястье, глядя на царапины почти с клиническим интересом, мясистое лицо было озабочено. Я слегка расслабилась. Но он поднял мою руку и вдохнул запах раны расширенными ноздрями. Тогда-то я и увидела.
Подушечки его пальцев были странно гладкими, почти сверкающими, и без всяких линий. Без отпечатков. Я заставила свою руку не напрягаться и снова взглянула ему в лицо.
Снаружи сверкнула молния, осветила комнату и его костлявое лицо и пустые глаза: мне улыбался скелет с зубами в форме кинжалов. Он сжал мою руку чуть сильней этими своими лишенными отпечатков пальцами, и этого было достаточно, чтобы я захотела побыстрей убрать ее.
В небе загремел гром, Батч криво улыбнулся.
– Знаешь, который час? Я не посмотрела на часы.
– Да. Время тебе отпустить мою руку.
Пальцы его сжались сильней; еще мгновение, и я бы их сломала, но он неожиданно выпустил мою руку и отступил. Я была напряжена, готова к схватке, и это вывело меня из равновесия. Он просто отошел, как будто никогда не принюхивался к моей коже и не было в его пустых глазах этого выражения откровенного голода. Взяв нож с кофейного столика, я сунула его за пояс брюк, потом достала из сумки куботан. И пошла за ним в спальню Оливии.
– Оливия, – произнесла я своим самым спокойным, самым смертоносным тоном, – встань за мной.
Две пары глаз смотрели на меня, но только в одной было удивление. Батч выглядел забавляющимся. Я подошла к сестре.
– Интересно. Аякс оказался прав. – Батч удивленно покачал головой. – Это с самого начала была ты. Спрятанная на самом виду. Дочь Ксавье, не меньше.
Что бы это значило?
– Я не дочь Ксавье. Он рассмеялся.
– Те, кто тебя прятал, знали, что делают.
– Прошу прощения. Что здесь происходит? Я что-то пропустила?
– Я думал, это она. – Батч кивком указал на Оливию. – Так я оказался ближе всего к тебе, но когда проник в нее… Мне почудилось, что я теряю всякое обоняние.
И достал из-за спины кривой ятаган. Надо отдать должное этим парням: кем бы они ни были, оружием они пользуются уникальным.
– Bay! – выдохнула Оливия. Мне казалось, что я совсем перестала дышать. – Слыхала я об опасном сексе, но это уж слишком!
– Мы охотились за тобой. – Батч не обращал внимания на Оливию. – Ты отпечаталась на коже сестры, печать твоего запаха повсюду. Но я не могу понять, – продолжал он, глядя на часы и похлопывая лезвием по руке, словно в ожидании, – как ты меня узнала. Ты не должна иметь доступа к твоему шестому чувству еще… тридцать секунд.
Полночь. Как сказал тот бездомный бродяга. Постарайся уцелеть.
– Печать запаха? – повторила я, тоже глядя на часы. – Несколько по-девичьи, тебе не кажется?
– Ну, в глубине души я очень мягок. – Он сверкнул зубами-кинжалами. – Скажи мне, Джоанна, чувствовала ты в последнее время запахи? Интересные запахи. Зловоние, приносимое ветром?
Я с трудом глотнула.
– Тебе рассказал Аякс?
– Все это знают. Тебе двадцать пять, верно? В этом возрасте начинается метаморфоза.
– Прошу прощения, – сказала Оливия, – вы что, знакомы друг с другом?
Батч улыбнулся и шагнул вперед.
– Не так близко, как познакомимся.
– Хватит, Батч. Еще шаг, и этот кинжал пробьет твой зад. Мы оба посмотрели на ее руку. Я нахмурилась, узнав ее любимые туфли-лодочки. Должно быть, ей в голову пришла та же мысль. Она уронила туфель и подняла другой.
– Этот кинжал пробьет твой зад.
Я вздохнула. Боже благослови ее за старания. Батч снова взглянул на меня.
– Подготовься, невинная. Твой первый настоящий вдох станет последним.
У меня было лишь отдаленное представление о том, что он говорит, основанное на событиях последних двадцати четырех часов, но я узнаю настоящую угрозу, когда сталкиваюсь с ней.
Десять, девять, восемь… секунды бежали, приближая полночь. Снаружи, словно хлыст над головой, треснул гром, и по стеклам застучал дождь с мокрым снегом и градом. Ветер гудел, свистел в стенах, и все здание задрожало, как в параличе. Одни безделушки Оливии зазвенели, другие разбились; сердцевина здания начала раскачиваться на основании. С грохотом взрыва наступила полночь.
– Оливия, назад!
Мне пришлось кричать: по спальне пронесся ураган. Мне казалось, что я на самой вершине торнадо и меня вот-вот втянет внутрь. Стеклянная стена заскрипела, и от этого звука – словно ногтями царапают по доске – у меня мурашки побежали по спине. Я сопротивлялась стремлению зажать уши и вместо этого схватила нож, который был у меня за спиной. Батч напрягся и поднял свой ятаган. Оливия за моей спиной закричала, молния разорвала небо над нами, и я краем глаза уловила какое-то движение.
А потом уже больше ничего не видела.
Рот мой заполнили растопленная лакрица, дымящееся железо и яркое пламя. Я была сожжена, горела изнутри, выпавший из руки нож беспомощно лежал на полу, и это знание было одной из немногих сохранившихся связей между мозгом и телом. Молния уничтожила синапсы, контролирующие движения тела, и теперь мышцы продолжали дергаться, как у цыпленка с отрубленной головой. Я не могла сообразить, стою ли я еще или уже упала. В этой безумной буре я совершенно потеряла себя.
Когда-то, подростком, я ушла ночью во время сильного дождя, меня влекла страсть к приключениям и детское ощущение собственной неуязвимости. Со мной увязалась бродячая собака, она одна бегала со мной по каменистой почве, и я видела, как в нее ударила молния. Золотистая шерсть мгновенно превратилась в пепел, и дым окутал тело, как сигнал о помощи. Когда я добежала до животного, у того были пустые глазницы, а жар, исходивший от тела, не дал мне подойти близко. Вот так я сейчас себя чувствовала: слепой, испуганной и дымящейся. И в самый последний момент перед тем, как мне отказали чувства, я ощутила острую боль в левом плече.
А потом не было ничего. Ни боли, ни света, ни даже темноты. Я не могла понять, открыты у меня глаза или закрыты, и мне казалось, что тело мое висит в воде; оно плывет, онемевшее и уязвимое со всех сторон. Я знала, что я в беде, если уже не мертва, но не могла реагировать. Не знаю, как долго я оставалась в таком состоянии.
Мне казалось, что целую вечность.
И одновременно – наносекунду.
Потом я услышала крик Оливии, и отвратительное зловоние пронизало каждую клеточку моего тела. Я прикрыла рукой рот, чтобы меня не вырвало. Осознав, что я сделала, потрясенная тем, что могу двигаться, я опустила руку и, все еще ничего не видя, нащупала край своей обуви. Ощупью нашла сложенный нож и ударила им в самое сердце разложения и зловония.
Воздух взорвался и перекатился через меня волнами, как мусор с червями, высыпающийся из разорванного мешка, и сопровождавший это крик не был человеческим. Я рухнула на колени, чувствуя себя невероятно слабой, и позволила голове опуститься на руки.
А когда снова подняла ее, мир чудесным образом успокоился, в спальне царила поразительная тишина. Удивительная внутренняя буря прекратилась. Стеклянная стена была целой и невредимой.
А на полу передо мной лежал мертвец.
7
Продолжать я не стала.
Несмотря на то, что я не сумела выразить свои мысли, Оливия была удовлетворена. Взгляд ее стал мечтательным, она вздохнула над своим коктейлем. Опустив руку, с отсутствующим видом погладила кошку, которая возникла ниоткуда – как же ее зовут? – и сказала:
– Наконец-то ты займешься любовью. Я подавилась маслиной с сыром.
– Прошу прощения, но откуда ты знаешь, что я еще не сделала этого?
– Потому что ты всегда слишком напряжена, – ответила она, тряся руками. Думаю, она так показывала, как надо расслабляться. – Ты относишься к сексу, как к боевой схватке, как та "дог мага", которой ты занимаешься.
– Крав мага, – ощетинилась я, – и я так к сексу не отношусь.
– Относишься, – настаивала она. – Ты смотришь на секс как на сражение, которое нужно выиграть. Ты носишь свою женственность как знаки различия и бросаешься на всякого, кто в ней усомнится.
– Это нелепо. – Я сделала вид, что нисколько не удивлена. – К тому же никто из моих любовников не жаловался.
– Потому что они опасаются, как бы твоя похожая на тиски вагина не раздавила их мужественность. Как автомат, который принимает карточку, а назад не отдает. – Она весело рассмеялась, заглушая мое гневное восклицание. – К тому же мы говорим не о любовниках, а о любви, и после Бена ты ее себе ни разу не позволила.
Я закрыла рот. Это верно. Мои прежние эмоции высохли, как мелкое озеро под солнцем пустыни.
– Ты, похоже, эксперт, – заметила я.
– Дорогая, я влюбляюсь ежедневно, – заявила она, маша рукой. – Я люблю это дерево, и эту выпивку, и Луну тоже.
Услышав свое имя, кошка потерлась о мои ноги. Я. почесала Луну за ухом.. Она замурлыкала. Снаружи сверкнула молния.
– Я люблю тебя, – продолжала Оливия, – и люблю Бена за то, что он любит тебя.
Я, должно быть, выглядела удивленной. Моя рука застыла на спине кошки.
– Ты знаешь, что он тебя любит, – не унималась Оливия.
– Может, и любит, – осторожно произнесла я, снова начав гладить кошку, – и, может, я это знаю, но ты-то откуда?
Оливия наклонилась вперед.
– Как можно знать настоящую Джоанну Арчер и не любить ее?
Я улыбнулась ее искренности, но отвела взгляд. Я ценю ее чувства, но ее риторический вопрос напомнил мне сегодняшнее столкновение с Ксавье.
Оливия, почувствовав это, сменила тему,
– Хочешь распечатать свой подарок?
Я кивнула, но не стала брать пакет, лежавший в углу кофейного подноса.
– Сначала хочу попросить тебя о помощи.
– Хочешь, чтобы я пригласила на прогулку Бена? Разогрела его для тебя?
– Думаю, с этим я сама справлюсь, – сухо парировала я.
– Жаль, – ответила она, скромно потягивая мартини.
– Я хочу узнать, кто мой настоящий отец. Думаю, Ксавье в курсе, но скрывает.
– Зачем это ему?
– Это, видимо, что-то такое, что он потом сможет использовать против меня. – Я нахмурилась и постучала пальцем по бокалу. – Я весь день об этом размышляла, Что если он знает, где живет мой отец? Может, когда-нибудь Зоя рассказала ему?
– Что если, – закончила за меня Оливия, – бросив Ксавье, она вернулась к мужчине, которого любила?
Я улыбнулась, услышав, что она назвала отца по имени.
– Так поможешь мне?
Она посмотрела на меня так, словно у меня интеллект двухлетнего ребенка, что было не очень приятно.
– Я уже начала.
Оливия встала и кивком головы указала, куда идти. И я пошла, оставив подарок, мартини и Луну на кушетке.
Мать-природа, очевидно, намеренно решила представить город света как тусклую лампу. Застекленная стена, которая тянулась и через спальню, обычно давала возможность увидеть всю долину, окруженную горами. Однако сегодня низкие облака не давали возможности заглянуть даже на два фута за стекло. Молнии разрезали небо, и гром гремел прямо над головой. Я вздрогнула, с благодарностью думая о том, что мы в безопасности.
Потом я увидела компьютер, машина уже работала, окрашивая угол комнаты в нелестные зеленоватые оттенки. Подойдя с другой стороны, я заметила на экране тюбики помады и флакончики лака для маникюра. Сначала я не поняла, где все это могла раздобыть Оливия, но потом решила, что скорее всего сама создала. Я смотрела, как моя сестра садится за компьютер, касается клавиатуры и становиться Оливией Арчер, которую большинство даже и представить себе не может.
Пальцы ее, летавшие по клавишам, позволяли ей так же легко проникнуть в правительственные файлы, как выиграть в "Фриселл" [22]. Таким образом она раздобыла свое первое поддельное удостоверение личности и еще подростком узнала результаты моих психологических тестов.
Джоанна Арчер получила серьезную психологическую и умственную травму в результате нападения и изнасилования, происшедших шесть месяцев назад.
Оливия негромко напевала, не отрываясь от экрана, опустив брови, хотя регулярно делала инъекции ботокса [23]. Ее накрашенный рот был сосредоточенно поджат.
Компьютеры она для себя открыла примерно в то же время, когда я сбежала в крав магу. Наша мать не оставила никаких намеков, что собирается когда-нибудь вернуться, а отец так старательно изолировал себя, что нам даже в голову не могло прийти обратиться к нему; я была эмоционально недоступна, и Оливии пришлось самостоятельно сражаться со своими демонами.
Я всегда испытывала чувство вины за то, что так отрезала ее от себя в те дни, но благодаря этому она приобрела мастерство, которым мало кто владеет в такой степени, – мастерство странное и неожиданное, как цветок лотоса, распустившийся на помойке. Оливия выработала в себе личность, никак не связанную с ее физической оболочкой, причем личность, абсолютно не похожую на то, что думали о ней окружающие. Фигура ее могла быть сформирована в Городе Грехов [24], но интеллектом она посоревновалась бы с лучшими выпускниками Массачусетского Технологического.
Короче, она оказалась необыкновенно талантлива, настоящий компьютерный гений-самоучка.
Она обслуживала подпольные вебсайты хакеров и их не имеющих лиц клиентов, и ее доход от этого бизнеса намного превосходил щедрое ежемесячное содержание, которое она получала от Ксавье. Существовали форумы, которые давали возможность сделать все: от аннулирования просроченной платы за парковку до доступа на оффшорные банковские счета; с их помощью можно было переводить на эти счета деньги так, что этого нельзя было проследить. Какое у нее имя в сети? Конечно, Арчер.
Поскольку Ксавье не одобрял интерес Оливии к чему угодно, кроме основ применения косметики, она выработала привычку работать по ночам, и эта маскировка прекрасно ей служила. Для внешнего мира она спала все утро, проводила дни в беготне по магазинам или на обедах с подругами, а по ночам пропадала на приемах. Но на самом деле почти все время по ночам она проводила здесь, и, как я поняла, для Оливии это была ее арена схваток. Это была та ее часть, которой не знали ни Ксавье, ни окружающий мир.
– Посмотри. – Оливия показала на график в правом верхнем углу экрана. – Надо пройти множество уровней, чтобы добраться до записей о твоем рождении. Но на это по-требуется не больше часа. Посмотрим, так ли хорошо мама запутала свои следы, как она считает.
Я кивнула, как будто поняла, но меня отвлекла панель внизу экрана. Одновременно использовался еще один экран.
– А это что?
Оливия посмотрела туда, куда и я, и мне показалось, что она вздрогнула. На экране было мое имя. Мое и еще одно.
– Ничего. – Быстрые движения пальцев, и изображение исчезло.
– Оливия, – сказала я, медленно произнося звуки ее имени, – что это было? Ты не пытаешься найти этого… этого ребенка?
– Нет! – ответила она излишне быстро и скрестила руки на груди. Жест скорее оборонительный, чем вызывающий. Оливия, может, и компьютерный гений, но язык ее тела я понимаю.
– Не изображай оскорбленную девчонку. – Я ткнула пальцем в экран. – Что ты делаешь?
Зазвонил ее телефон – на этот раз мелодия "Малышка в розовом", – и это спасло ее. Я приподняла бровь, показывая, что мы продолжим этот разговор позже. Оливия быстро повернулась спиной ко мне и раскрыла телефон.
– Алло?
Я снова обратилась к экрану, заставив мысль о нежеланных детях уйти из сознания. Компьютер продолжал рыться в архивах больницы "Санрайз". Я смотрела, играя цепочкой на шее – перед глазами мелькали даты и файлы, – и гадала, как Зое удавалось так долго обманывать всех относительно моего происхождения. И зачем?
Она лгала Ксавье, потому что не хотела потерять его или его деньги? Но в таком случае зачем исчезать шестнадцать лет спустя? И почему она ничего не объяснила мне? Она ведь знала, что никакой любви между ним и мной нет.
– Но уже полночь. – Оливия говорила с кем-то своим лучшим голосом дурочки. За этим последовал вздох, означающий, что ее собеседнику все равно. – Послушай, сейчас неподходящее время, Батч.
Она закатила глаза, увидев мое выражение лица, и я покачала головой. Батч? Она встречается с человеком по имени Батч?
– У меня сестра, и мы как раз…
Я слышала возражающий мужской голос, но удар грома заглушил слова. Я взяла на руки Луну, у которой при вспышке молнии хвост раздулся бутылкой, и попыталась пригладить ее шерсть, чтобы Луна снова напоминала кошку. Снаружи по стеклянной стене потоками струился дождь.
– Да, я знаю, что идет дождь. Нет, ты не сможешь подождать, пока буря не кончится. Можешь забрать свои вещи, но ты должен сразу уйти. Бай. – Оливия бросила телефон через комнату, и он приземлился на шерстяной шарф и груду подушек. Потом подошла к шкафу и достала оттуда наручники. И хлыст.
Я смотрела с раскрытым ртом.
– Не спрашивай, – попросила она, добавляя искусственный пенис с бугорками. – Мне казалось, это будет забавно. Это было до того, как порвался презерватив. Я пришла в ужас от мысли о генах Батча и выставила его, не вернув игрушки. Он сейчас их заберет.
– Наверно, нашел новую партнершу для игр. – Оливия пристально взглянула на меня, я улыбнулась. – Без обид.
– Отлично. И вообще он на мой вкус был слишком одержим. Хотел лизать меня в самых странных местах. И мог провести часы, просто нюхая меня. Не говоря уже о том, что у него волос больше, чем у шерстистого мамонта.
– Разве это не возбуждает?
– Мне так казалось. – Она швырнула что-то вроде пояса – не хотелось думать, что им опоясывают, – на груду, которая угрожающе росла.
– Не волнуйся, – сказала я, беря в руки тюбик помады с ручкой в виде пениса. – Если он начнет к тебе приставать, я помогу.
– Не нужно. – Она отняла у меня тюбик. Я вместо него взяла в руки Луну. – Выглядит он как падший ангел, но на самом деле совершенно безвреден.
Я поняла, что она имела в виду, когда минуту спустя Оливия открыла дверь и впустила человекообразную обезьяну шести с половиной футов ростом, одетую в кожу. Мне показалось, что он скорее похож на большого бульдога, включая глаза на выкате и обвислые щеки, и, конечно, она была права: он весь зарос волосами. Я осознала, почему Оливия пришла в ужас при мысли о смешении хромосом с этим физиологическим мутантом.
– Джо, это Батч.
– Да, я, – произнесла я, неуверенно кивнув гиганту. Луна, очевидно, испытывала то же самое. Она бросила взгляд на Батча и спрыгнула с моих рук, как прыгун в воду с олимпийской вышки.
– Черт!
Комок шерсти, стуча когтями по мраморному полу, пронесся по комнате и исчез в ванной. Моментально следы когтей у меня на руках покраснели и заполнились кровью. Обязательно останутся шрамы.
– Черт, – повторила я.
– Что с тобой? – Оливия поспешила ко мне, оставив Батча в фойе.
– Он меня никогда не любил, – заявил Батч, закрывая за собой дверь.
– Она, – поправила Оливия, когда Батч присоединился к нам в гостиной. – Она тебя никогда не любила. Может, и любила бы, если бы ты не наступил ей на хвост. Дважды.
Батч только пожал плечами. Большой злой бульдог.
– Вы вдвоем оставайтесь здесь, – велела она, поймав мой взгляд. Это значит, что она не хочет, чтобы он пошел за ней в спальню. – Я соберу твои вещи и найду что-нибудь, чтобы промыть царапины Джо.
Она исчезла, оставив меня с человеком в кожаном. Он практически носил на себе целую корову – и когда направился ко мне, я почти ожидала услышать мычание.
– Хочешь, я посмотрю? – Он протянул руку.
Я колебалась без причины, хотя причина мне и не нужна. Я не знаю Батча, но есть в нем какая-то скрытая энергия, что-то такое, что мне не нравится. Нож все еще лежит на кофейном подносе, достаточно близко, чтобы его видеть, но на таком расстоянии он полезен, как нож для масла. Но у меня есть нож в сапоге, и я достаточно уверенно предоставила руку для осмотра. Если в Батче есть что-то опасное, не хочу, чтобы он находился рядом с Оливией, и лучше мне об этом узнать поскорей.
Он осторожно взял мое запястье, глядя на царапины почти с клиническим интересом, мясистое лицо было озабочено. Я слегка расслабилась. Но он поднял мою руку и вдохнул запах раны расширенными ноздрями. Тогда-то я и увидела.
Подушечки его пальцев были странно гладкими, почти сверкающими, и без всяких линий. Без отпечатков. Я заставила свою руку не напрягаться и снова взглянула ему в лицо.
Снаружи сверкнула молния, осветила комнату и его костлявое лицо и пустые глаза: мне улыбался скелет с зубами в форме кинжалов. Он сжал мою руку чуть сильней этими своими лишенными отпечатков пальцами, и этого было достаточно, чтобы я захотела побыстрей убрать ее.
В небе загремел гром, Батч криво улыбнулся.
– Знаешь, который час? Я не посмотрела на часы.
– Да. Время тебе отпустить мою руку.
Пальцы его сжались сильней; еще мгновение, и я бы их сломала, но он неожиданно выпустил мою руку и отступил. Я была напряжена, готова к схватке, и это вывело меня из равновесия. Он просто отошел, как будто никогда не принюхивался к моей коже и не было в его пустых глазах этого выражения откровенного голода. Взяв нож с кофейного столика, я сунула его за пояс брюк, потом достала из сумки куботан. И пошла за ним в спальню Оливии.
– Оливия, – произнесла я своим самым спокойным, самым смертоносным тоном, – встань за мной.
Две пары глаз смотрели на меня, но только в одной было удивление. Батч выглядел забавляющимся. Я подошла к сестре.
– Интересно. Аякс оказался прав. – Батч удивленно покачал головой. – Это с самого начала была ты. Спрятанная на самом виду. Дочь Ксавье, не меньше.
Что бы это значило?
– Я не дочь Ксавье. Он рассмеялся.
– Те, кто тебя прятал, знали, что делают.
– Прошу прощения. Что здесь происходит? Я что-то пропустила?
– Я думал, это она. – Батч кивком указал на Оливию. – Так я оказался ближе всего к тебе, но когда проник в нее… Мне почудилось, что я теряю всякое обоняние.
И достал из-за спины кривой ятаган. Надо отдать должное этим парням: кем бы они ни были, оружием они пользуются уникальным.
– Bay! – выдохнула Оливия. Мне казалось, что я совсем перестала дышать. – Слыхала я об опасном сексе, но это уж слишком!
– Мы охотились за тобой. – Батч не обращал внимания на Оливию. – Ты отпечаталась на коже сестры, печать твоего запаха повсюду. Но я не могу понять, – продолжал он, глядя на часы и похлопывая лезвием по руке, словно в ожидании, – как ты меня узнала. Ты не должна иметь доступа к твоему шестому чувству еще… тридцать секунд.
Полночь. Как сказал тот бездомный бродяга. Постарайся уцелеть.
– Печать запаха? – повторила я, тоже глядя на часы. – Несколько по-девичьи, тебе не кажется?
– Ну, в глубине души я очень мягок. – Он сверкнул зубами-кинжалами. – Скажи мне, Джоанна, чувствовала ты в последнее время запахи? Интересные запахи. Зловоние, приносимое ветром?
Я с трудом глотнула.
– Тебе рассказал Аякс?
– Все это знают. Тебе двадцать пять, верно? В этом возрасте начинается метаморфоза.
– Прошу прощения, – сказала Оливия, – вы что, знакомы друг с другом?
Батч улыбнулся и шагнул вперед.
– Не так близко, как познакомимся.
– Хватит, Батч. Еще шаг, и этот кинжал пробьет твой зад. Мы оба посмотрели на ее руку. Я нахмурилась, узнав ее любимые туфли-лодочки. Должно быть, ей в голову пришла та же мысль. Она уронила туфель и подняла другой.
– Этот кинжал пробьет твой зад.
Я вздохнула. Боже благослови ее за старания. Батч снова взглянул на меня.
– Подготовься, невинная. Твой первый настоящий вдох станет последним.
У меня было лишь отдаленное представление о том, что он говорит, основанное на событиях последних двадцати четырех часов, но я узнаю настоящую угрозу, когда сталкиваюсь с ней.
Десять, девять, восемь… секунды бежали, приближая полночь. Снаружи, словно хлыст над головой, треснул гром, и по стеклам застучал дождь с мокрым снегом и градом. Ветер гудел, свистел в стенах, и все здание задрожало, как в параличе. Одни безделушки Оливии зазвенели, другие разбились; сердцевина здания начала раскачиваться на основании. С грохотом взрыва наступила полночь.
– Оливия, назад!
Мне пришлось кричать: по спальне пронесся ураган. Мне казалось, что я на самой вершине торнадо и меня вот-вот втянет внутрь. Стеклянная стена заскрипела, и от этого звука – словно ногтями царапают по доске – у меня мурашки побежали по спине. Я сопротивлялась стремлению зажать уши и вместо этого схватила нож, который был у меня за спиной. Батч напрягся и поднял свой ятаган. Оливия за моей спиной закричала, молния разорвала небо над нами, и я краем глаза уловила какое-то движение.
А потом уже больше ничего не видела.
Рот мой заполнили растопленная лакрица, дымящееся железо и яркое пламя. Я была сожжена, горела изнутри, выпавший из руки нож беспомощно лежал на полу, и это знание было одной из немногих сохранившихся связей между мозгом и телом. Молния уничтожила синапсы, контролирующие движения тела, и теперь мышцы продолжали дергаться, как у цыпленка с отрубленной головой. Я не могла сообразить, стою ли я еще или уже упала. В этой безумной буре я совершенно потеряла себя.
Когда-то, подростком, я ушла ночью во время сильного дождя, меня влекла страсть к приключениям и детское ощущение собственной неуязвимости. Со мной увязалась бродячая собака, она одна бегала со мной по каменистой почве, и я видела, как в нее ударила молния. Золотистая шерсть мгновенно превратилась в пепел, и дым окутал тело, как сигнал о помощи. Когда я добежала до животного, у того были пустые глазницы, а жар, исходивший от тела, не дал мне подойти близко. Вот так я сейчас себя чувствовала: слепой, испуганной и дымящейся. И в самый последний момент перед тем, как мне отказали чувства, я ощутила острую боль в левом плече.
А потом не было ничего. Ни боли, ни света, ни даже темноты. Я не могла понять, открыты у меня глаза или закрыты, и мне казалось, что тело мое висит в воде; оно плывет, онемевшее и уязвимое со всех сторон. Я знала, что я в беде, если уже не мертва, но не могла реагировать. Не знаю, как долго я оставалась в таком состоянии.
Мне казалось, что целую вечность.
И одновременно – наносекунду.
Потом я услышала крик Оливии, и отвратительное зловоние пронизало каждую клеточку моего тела. Я прикрыла рукой рот, чтобы меня не вырвало. Осознав, что я сделала, потрясенная тем, что могу двигаться, я опустила руку и, все еще ничего не видя, нащупала край своей обуви. Ощупью нашла сложенный нож и ударила им в самое сердце разложения и зловония.
Воздух взорвался и перекатился через меня волнами, как мусор с червями, высыпающийся из разорванного мешка, и сопровождавший это крик не был человеческим. Я рухнула на колени, чувствуя себя невероятно слабой, и позволила голове опуститься на руки.
А когда снова подняла ее, мир чудесным образом успокоился, в спальне царила поразительная тишина. Удивительная внутренняя буря прекратилась. Стеклянная стена была целой и невредимой.
А на полу передо мной лежал мертвец.
7
– Джо! Ты в порядке?
Я подняла голову. Оливия сидела в углу, прижимая к себе Луну, голова кошки торчала у нее из-под руки. Я кивнула и повернулась туда, где, раскинувшись, как гигантская жаба, лежал Батч.
– Что случилось? – Голос мой хрипел, словно его разрезали на куски бритвой.
– Т… ты… сделала то, что должна была сделать, Джо, – сказала Оливия, неверно поняв мой вопрос. – Он набросился на тебя с большим ножом, и я была уверена, что он тебя убьет. Но ты не отступила. Ты не побежала. Ты даже не дрогнула. Не могу в это поверить.
Я посмотрела на часы возле нее, посмотрела повторно. 12-01. Я тоже не могла поверить. После страшной бури прошла всего минута?
– А как же буря?
Оливия как будто не поняла, она неуверенно посмотрела в окно, по стеклам которого бежали капли дождя.
– Наверно, прекратилась. Я не заметила.
Не заметила? Не заметила электрический разряд, который едва не разрезал ее сестру надвое? Не чувствовала запаха моей обгоревшей плоти?
– Помоги мне встать.
Я протянула руку, она – свою, но Луна зашипела и ударила меня лапой.
– Пошла ты! – сказала я кошке и поднялась. Слегка пошатывалась, но была жива.
– Нельзя так говорить с тем, кто только что спас тебе жизнь! – побранила меня Оливия, зарываясь лицом в кошачью шерсть. – Правда, моя драгоценная? – Голос ее звучал приглушенно. – Моя малышка, ты любишь тетю Джо и рисковала жизнью, чтобы спасти ее.
– О чем ты?
Вначале Оливия не ответила. Потом повернулась лицом ко мне, прижимаясь щекой к кошке.
– Посмотри на его глаза.
Ноги мои подкашивались, но все же удержали меня, когда я подошла к Батчу. Толкнула его носком сапога, и он, как сосиска, перевернулся на спину. И смотрел бы невидящим взглядом в потолок… если бы поперек каждого глаза не проходили четыре разреза. Веки разрезаны точно, как скальпелем хирурга, и глубоко прорезаны глазные яблоки.
– Кажется, меня сейчас вырвет. Оливия тоже подошла к телу.
– Ты была бы мертва, если бы Луна не прыгнула на него.
W Но почему кошка напала на человека? Тем более на человека, которого она явно боялась? Я повернулась к Оливии как раз вовремя, чтобы заметить, как широко распахнулись ее глаза. Героическая кошка бесцеремонно полетела на кровать.
– Джо! Ты ранена!
Я опустила взгляд и увидела, что у меня на левом плече из-под блузки сочится кровь. Отчасти я удивилась, что не почувствовала этого раньше. И в то же время поняла: это дурной знак, что я не заметила.
– Все в порядке, – заявила я Оливии, зная, что это не Жак. – Не больно.
– Ложись. Я чем-нибудь зажму рану, а потом вызовем скорую.
Я была не в состоянии спорить. Возможно, это психосоматическое, но неожиданно у меня закружилась голова. Я легла на подушки. Луна зашипела и спрыгнула с кровати, перемахнула через труп и убежала. Я закрыла глаза.
Должно быть, я на какое-то время забылась, потому что когда пришла в себя, Оливия сидела рядом со мной, прижимая к ране чистое полотенце. Я поморщилась от острой боли и уже собиралась сказать, что не стоило использовать хорошее полотенце, как упала первая слеза.
– Эй. – Я протянула руку, чтобы стереть ее. – Эй, все в порядке. Я поправлюсь.
– Я знаю, – ответила Оливия. Лицо ее сморщилось. – Я все вижу эту сцену: он действительно был как чудовище и так смотрел на тебя! – Она покачала головой, словно стараясь освободиться от воспоминаний. – Я была уверена, что потеряю тебя. Опять.
Я постаралась успокаивающе улыбнуться.
– Ну, ты меня не потеряла и никогда больше не потеряешь. Всего лишь царапина. Видишь? Кровь уже не идет.
Она всхлипнула.
– Наверно.
Мы сидели молча. Телефон лежал у Оливии на коленях, и она не пыталась его открыть. Как только она позвонит – воцарится хаос. И хотя ощущение нормальности было ложным – все-таки на полу лежит мертвый человек, думаю, мы обе понимали: после этого звонка наша жизнь никогда не будет прежней.
Оливия всхлипнула и приподняла край полотенца, чтобы убедиться, что кровотечение прекратилось.
– Мне никогда не везло с парнями.
Мы долго молча смотрели друг на друга. А потом засмеялись – истерически, безумно, как пьяные или те, кто забыл свои слова на церемонии бракосочетания. От смеха заболело плечо, вероятно, снова пошла кровь, но мне было так хорошо, это ощущение настолько острее боли, что я не хотела останавливаться. Мы тряслись от смеха, и слезы катились по нашим щекам.
Мы обе задыхались, когда я почувствовала, как Оливия вздрогнула и глубоко вдохнула. Открыв глаза, я тоже застыла. Мощная рука сжима Оливии горло, Оливия вцепилась в нее ногтями, глаза ее были широко раскрыты; она мгновенно протрезвела. Батч не душил ее, но и не обращался с нею мягко. Подняв ее на ноги, он присел за ней в положении, которое не давало Оливии возможности защищаться, даже если бы она знала как.
– Ты же мертв, – тупо сказала я, хотя факты свидетельствовали об обратном. Я его убила. Но вот он перед нами весь в крови от раны, которой больше нет. Как же так? В сущности для него единственным последствием было то, что он не видит и должен рассчитывать на остальные свои чувства. Особенно, как я заметила, на обоняние.
– Не совсем, – заявил Батч. – Еще нет.
Я вспомнила "я быстро выздоравливаю", вспомнила запястье, неожиданно вставшее на место на безлюдной дороге и пустыне, вспомнила, как ожило раздавленное тело. Теперь я знала, что это возможно. Батч слепо попятился от меня, таща за собой Оливию, ноздри его широко раздувались при каждом вдохе. Он. приближался к ножу, который я выронила. 11ужно что-то быстро предпринять, пока не поздно.
Я подняла голову. Оливия сидела в углу, прижимая к себе Луну, голова кошки торчала у нее из-под руки. Я кивнула и повернулась туда, где, раскинувшись, как гигантская жаба, лежал Батч.
– Что случилось? – Голос мой хрипел, словно его разрезали на куски бритвой.
– Т… ты… сделала то, что должна была сделать, Джо, – сказала Оливия, неверно поняв мой вопрос. – Он набросился на тебя с большим ножом, и я была уверена, что он тебя убьет. Но ты не отступила. Ты не побежала. Ты даже не дрогнула. Не могу в это поверить.
Я посмотрела на часы возле нее, посмотрела повторно. 12-01. Я тоже не могла поверить. После страшной бури прошла всего минута?
– А как же буря?
Оливия как будто не поняла, она неуверенно посмотрела в окно, по стеклам которого бежали капли дождя.
– Наверно, прекратилась. Я не заметила.
Не заметила? Не заметила электрический разряд, который едва не разрезал ее сестру надвое? Не чувствовала запаха моей обгоревшей плоти?
– Помоги мне встать.
Я протянула руку, она – свою, но Луна зашипела и ударила меня лапой.
– Пошла ты! – сказала я кошке и поднялась. Слегка пошатывалась, но была жива.
– Нельзя так говорить с тем, кто только что спас тебе жизнь! – побранила меня Оливия, зарываясь лицом в кошачью шерсть. – Правда, моя драгоценная? – Голос ее звучал приглушенно. – Моя малышка, ты любишь тетю Джо и рисковала жизнью, чтобы спасти ее.
– О чем ты?
Вначале Оливия не ответила. Потом повернулась лицом ко мне, прижимаясь щекой к кошке.
– Посмотри на его глаза.
Ноги мои подкашивались, но все же удержали меня, когда я подошла к Батчу. Толкнула его носком сапога, и он, как сосиска, перевернулся на спину. И смотрел бы невидящим взглядом в потолок… если бы поперек каждого глаза не проходили четыре разреза. Веки разрезаны точно, как скальпелем хирурга, и глубоко прорезаны глазные яблоки.
– Кажется, меня сейчас вырвет. Оливия тоже подошла к телу.
– Ты была бы мертва, если бы Луна не прыгнула на него.
W Но почему кошка напала на человека? Тем более на человека, которого она явно боялась? Я повернулась к Оливии как раз вовремя, чтобы заметить, как широко распахнулись ее глаза. Героическая кошка бесцеремонно полетела на кровать.
– Джо! Ты ранена!
Я опустила взгляд и увидела, что у меня на левом плече из-под блузки сочится кровь. Отчасти я удивилась, что не почувствовала этого раньше. И в то же время поняла: это дурной знак, что я не заметила.
– Все в порядке, – заявила я Оливии, зная, что это не Жак. – Не больно.
– Ложись. Я чем-нибудь зажму рану, а потом вызовем скорую.
Я была не в состоянии спорить. Возможно, это психосоматическое, но неожиданно у меня закружилась голова. Я легла на подушки. Луна зашипела и спрыгнула с кровати, перемахнула через труп и убежала. Я закрыла глаза.
Должно быть, я на какое-то время забылась, потому что когда пришла в себя, Оливия сидела рядом со мной, прижимая к ране чистое полотенце. Я поморщилась от острой боли и уже собиралась сказать, что не стоило использовать хорошее полотенце, как упала первая слеза.
– Эй. – Я протянула руку, чтобы стереть ее. – Эй, все в порядке. Я поправлюсь.
– Я знаю, – ответила Оливия. Лицо ее сморщилось. – Я все вижу эту сцену: он действительно был как чудовище и так смотрел на тебя! – Она покачала головой, словно стараясь освободиться от воспоминаний. – Я была уверена, что потеряю тебя. Опять.
Я постаралась успокаивающе улыбнуться.
– Ну, ты меня не потеряла и никогда больше не потеряешь. Всего лишь царапина. Видишь? Кровь уже не идет.
Она всхлипнула.
– Наверно.
Мы сидели молча. Телефон лежал у Оливии на коленях, и она не пыталась его открыть. Как только она позвонит – воцарится хаос. И хотя ощущение нормальности было ложным – все-таки на полу лежит мертвый человек, думаю, мы обе понимали: после этого звонка наша жизнь никогда не будет прежней.
Оливия всхлипнула и приподняла край полотенца, чтобы убедиться, что кровотечение прекратилось.
– Мне никогда не везло с парнями.
Мы долго молча смотрели друг на друга. А потом засмеялись – истерически, безумно, как пьяные или те, кто забыл свои слова на церемонии бракосочетания. От смеха заболело плечо, вероятно, снова пошла кровь, но мне было так хорошо, это ощущение настолько острее боли, что я не хотела останавливаться. Мы тряслись от смеха, и слезы катились по нашим щекам.
Мы обе задыхались, когда я почувствовала, как Оливия вздрогнула и глубоко вдохнула. Открыв глаза, я тоже застыла. Мощная рука сжима Оливии горло, Оливия вцепилась в нее ногтями, глаза ее были широко раскрыты; она мгновенно протрезвела. Батч не душил ее, но и не обращался с нею мягко. Подняв ее на ноги, он присел за ней в положении, которое не давало Оливии возможности защищаться, даже если бы она знала как.
– Ты же мертв, – тупо сказала я, хотя факты свидетельствовали об обратном. Я его убила. Но вот он перед нами весь в крови от раны, которой больше нет. Как же так? В сущности для него единственным последствием было то, что он не видит и должен рассчитывать на остальные свои чувства. Особенно, как я заметила, на обоняние.
– Не совсем, – заявил Батч. – Еще нет.
Я вспомнила "я быстро выздоравливаю", вспомнила запястье, неожиданно вставшее на место на безлюдной дороге и пустыне, вспомнила, как ожило раздавленное тело. Теперь я знала, что это возможно. Батч слепо попятился от меня, таща за собой Оливию, ноздри его широко раздувались при каждом вдохе. Он. приближался к ножу, который я выронила. 11ужно что-то быстро предпринять, пока не поздно.