Страница:
– Отпусти ее. – Я постаралась, чтобы голос доносился справа от кровати; сама я при этом двигалась влево. – Тебе нужна я, отлично. Но не вмешивай в это ее. – Плечо болело, спальня начала расплываться перед глазами, но я заставила себя успокоиться. Не знаю, долго ли я выдержу, потерять сознание нельзя. Я спасу Оливию или умру, стараясь ей помочь.
– Как ты это сделала? – спросил Батч. Голова его была наклонена к середине комнаты.
– Что?
– Убила меня. Во время метаморфозы ты не можешь двигаться. Как тебе удалось?
Откуда мне знать? Вместо ответа я начала приближаться к нему.
– Еще шаг, и твоя сестра умрет. – Несмотря на слепоту, он повернулся ко мне и для убедительности сильней сжал горло Оливии. У нее выпятились глаза. – Отступи.
В голосе его звучала смерть. Я сделала шаг назад.
Думай, Джоанна, думай!
Ну, хорошо, Батч лишился зрения, но его остальные чувства остры. Интересно, о какой трансформации он говорил. Для него это явно имеет смысл. Он ждал этого момента, чтобы убить меня, и в это время мне отказали все ощущения. Но теперь они вернулись. А как лее "шестое чувство"? С его помощью он теперь следит за мной?
Как мне не хотелось отрывать взгляд от Батча и Оливии, но придется сделать это, чтобы сосредоточиться на остальных чувствах. Я закрыла глаза, и мне сразу стала понятна разница. Под опущенными веками в сопровождении запахов и звуков вспыхивали яркие цвета. Просто подумав о предметах, какими я в последний раз их видела, я сразу чувствовала их запах.
Сама я пахла кровью, Беном и мылом, которым пользуюсь. Я повернулась к туалетному столику, на котором стояло множество предметов косметики: мята, эвкалипт, воск, пудра и духи, аромат которых безошибочно напомнил мне об Оливии. Обратившись вниманием к ней, я глубоко вдохнула, и уловила этот запах и еще один, острый, который безошибочно распознала как запах страха.
Что касается Батча, то я не смела сосредоточиться на нем. Его запах и так одолевал меня; мне казалось, что я заперта в комнате с разлагающимся трупом. И чувствовала его острее всего остального в комнате.
Кроме ножа, лежавшего на полу между нами.
Я открыла глаза, успев заметить, как дернулась голова Батча, потом дернулась еще раз, когда я вдохнула. Мы одновременно уловили запах ножа и поняли, что каждый его чувствует. Но Батч был к нему ближе. Я прыгнула, он рявкнул, и мы одновременно добрались до оружия.
Я пришла в себя с острием у себя под подбородком. Смех Батча горячо отдавался в ушах. Крик Оливии смолк: Батч, предупреждая, сжал ей горло.
– Замри. Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? О чем ты думаешь? – Он пошевелил ножом – это быстрое движение заставило меня вздрогнуть, но боли не было. Пока. А вот мое ожерелье беззвучно упало на пол. Я рефлекторно сжала челюсти. Батч невесело рассмеялся. – Я распознаю твои мысли до того, как они у тебя сформируются. Помни, Арчер, я этим занимаюсь дольше тебя и никогда не был невинным.
В это я вполне верила.
– Скажи, что тебе нужно, – заговорила я, стараясь, чтобы голос оставался ровным. – Все, что угодно. Меня за нее? Дай слово, и я это сделаю.
– О, теперь ты хочешь договориться? Как благородно: пожертвовать всем ради сестры. Но ты ведь делала это и раньше, правда, Джо? – Он улыбнулся ядовитой усмешкой. – Пора повторить.
– Нет!
Оливия билась в его железной хватке. Он просто держал ее, пока она не выдохлась. Если бы на месте Оливии была я, то могла бы нагнуться, так что его тяжесть пришлась мне на спину, и потом перевернуть его, или так ударить по голени, что сломается кость. Но это была не я. Это была моя милая, безвредная, невинная сестра, и она могла только стоять и плакать. И задыхаться.
– Достань оружие из левого кармана и брось к двери.
Я не удивилась тому, что он знает о спрятанном куботане. Даже я ощущала запах холодного прессованного алюминия. Я послушалась, бросила его к двери, ведущей в гостиную.
– Теперь сделай шаг назад… шаг назад, – повторил он, когда я не шевельнулась. – Я чувствую запах твоего гнева, Джоанна, ты ведь знаешь это? Неужели ты считаешь, что можешь изменить то, что здесь происходит? Думаешь, сможешь спасти Оливию, как спасла ее раньше?
Я шагнула назад, но это как будто не заставило Батча расслабиться, а скорее спровоцировало его. Оливия забилась, лицо ее покраснело, но его рука было словно лом против перышка. Если бы он ударил меня ножом в горло, я бы не испытывала такого ужаса.
– Нет! – Я бессильно стиснула кулаки, и страх окутал мои внутренности, как смола, разжигающая костер. Я знала, что он чувствует этот запах. Отчаяние сделало мои слова искренними. – Ты сказал, что поменяешь меня на нее! Меня на нее!
– А зачем мне это? – спросил он, ослабляя хватку. Оливия застыла. Батч поднял нож. – Я могу получить вас обеих.
И с этими словами он начал резать.
– Джоанна! – Голос Оливии звучал совсем по-детски. Она смотрела на меня так, словно видела впервые, глаза были полны смятения. Но я знала, что на самом деле ее окутывает завеса боли. Я помнила, как выглядит мир сквозь собственную кровь. Слезы выступили у меня на глазах, из горла вырвался сдавленный крик.
Батч начал смеяться. Он смеялся и резал – точно, несмотря на свою слепоту. Помимо жестокости, было что-то ужасное в том, как уродуется красота: это словно оторвать крылья у бабочки или осквернить храм. Я никогда не видел Оливию в таком положении. Что-то дрогнуло у меня в сердце, крик заполнил гортань.
– Прекрати! Прекрати!
Батч держал нож, с которого капала кровь.
– Прекратить? Ну ладно.., почему бы и нет? В конце концов она для меня ничто. Только пешка. Способ добраться до тебя. Спасибо, Оливия. Ты хорошо сделала свою работу.
Его острые зубы сверкнули в многозначительной усмешке. Я видела это и все равно ничего не могла сделать. Батч повернулся, расправил плечи и бросил Оливию на изгибающуюся стеклянную стену. Я услышала глухой удар тела о преграду, стекло треснуло и, как показалось, очень медленно начало разлетаться на куски. Оно вывалилось наружу, и вместе с ним рухнула Оливия.
Ее крик разорвал ночь, он слышался, когда ее тело уже исчезло. Я ответила своим криком и бросилась вперед, неловко перебралась через широкую кровать и оказалась у окна. Схватилась руками за острые осколки, руки покрылись кровью, но я ничего не почувствовала.
Я не увидела ее; она уже затерялась в темноте ночи; упала, как капли дождя, как комета, опустилась, как алое солнце.
Глядя в темную холодную пустоту, я испытала мгновенное желание прыгнуть за нею. Один шаг, каких-то пять дюймов – и все будет кончено. Больше никогда не нужно будет двигаться, сражаться, плакать. Не нужно будет бесконечно дышать, и крик, который раскалывает мне черен, прекратится раз и навсегда.
Я слышала свое имя: мучительное медленное произношение, слог за слогом. Все, о чем я могла думать, это то, что я ошибалась. Ошибалась, считая, что приняла все меры для защиты. Ошибалась, решив, что у меня ничего не могут отнять, что мне нечего терять. Оставалось еще то, что мне было не безразлично в мире. Моя сестра.
И теперь ее нет.
– Джо-ан-на…
Глубоко вдохнув, я опустила голову, как нападающий бык, и сделала-таки шаг вперед.
Но сначала повернулась.
Я прыгнула, пригнувшись, и использовала тяжесть своего тела, чтобы сбить Батча с ног. Не думая об оружии, я обхватила руками его колени. Не думала о ранениях, когда его тело рухнуло. Я постаралась оказаться у него за спиной, но он, даже слепой, был быстрее, чем выглядел. Прежде чем он смог использовать свои кулаки и преимущество в весе, я была уже вне пределов досягаемости, сгруппировалась и приготовилась к новому нападению.
– Что ты делаешь? – Он был искренне удивлен. – У тебя нет оружия.
– Есть.
– Нет. Я бы уловил его запах.
Его ноздри раздулись, и мы оба определили, где находится оружие: его ятаган, закатился под кровать, когда я убила его в первый раз, мой складной нож выпал у него из рук, когда я прыгнула на него, и теперь лежал у двери.
– Я сама оружие, осел! – Произнося со свистом эти слова, я чувствовала, что мое дыхание заполнено таким же черным стремлением, как и сердце. Впервые Батч выглядел испуганным.
Мои движения не были такими рассчитанными, как обычно, удары менее точными. Я сражалась, используя скорее изобилие адреналина, чем мастерство, нанесла несколько ударов, получив два сама, прежде чем отступила и заставила себя думать. Представила себе тело Батча. Наметила наиболее уязвимые места, куда надо наносить удары; постаралась увидеть в нем противника, а не только убийцу моей сестры.
– Сюда. – Я обошла его, оказавшись сзади. – Ты что, слепой?
– Я тебя убью! – Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь найти меня с помощью оставшихся четырех чувств. Это подсказало мне идею. Я начала пятиться, отступая к туалетному столику, где нашла то, что мне нужно. – Ты меня слышишь? Я тебя убью!
– Нет, не убьешь. – Я нащупала бутылочку с духами сестры. – Но умрешь, пытаясь это сделать.
Я принялась разбрызгивать духи, так что вскоре в комнате пахло, как внутри коробки с размельченными пряностями. Остаток я вылила на себя. Духи перегрузили обоняние Батча. Он споткнулся посреди комнаты: странно, но отсутствие обоняния подействовало на него сильнее потери зрения. Чувствуя, как кривятся мои губы, я подумала об оставшихся у него трех чувствах: осязании, вкусе и слухе – и решила отключить их все.
Нажав кнопку будильника Оливии, я максимально увеличила громкость. "Приходи, какая ты есть" "Нирваны" заполнила комнату [25]. Начальное замешательство из-за потери слуха вскоре сменилось бессильным гневом. Батч испустил дикий крик и начал неуверенно двигаться в моем направле-нии. Я бросила флакон духов в другую сторону, и он разбился о стену. Батч повернулся, грудь его поднималась в такт вдохам. Я легла на пол, прокатилась под кроватью и выбранись оттуда с ятаганом в руке.
Остались два чувства.
Теперь мой гнев был холодным, превратив мою решительность в стрелу, готовую вылететь. Я была охотником – как большая кошка травянистых равнин Африки; как кровожадный орел, устремляющийся к земле за добычей.
И в том, как я играла с ним, не было ничего славного или героического. Я слишком долго тренировала свое тело и мозг, чтобы не узнать бандита, убийцу, нацеленного только на месть. Я наблюдала за тем, как Батч сотрясает ударами воздух, неуверенно поворачиваясь. На лице его проступило осознание возможности проиграть, умереть. Что, вероятно, именно я убью его.
Голос Курта Кобейна звучал в комнате снова и снова: "… но нет, у него нет пистолета…"
Я ждала, пока Батч не успокоится настолько, чтобы вспомнить об оружии, рассчитывая на то, что он не забыл планировку комнаты и расстояние между ним и ножом у двери. Как и ожидалось, он бросился к более знакомому оружию, тому, что принес с собой. Тому, что я держала в руках.
Он наклонился, сунул руки под кровать и принялся отчаянно шарить ими. Осязание. Он не слышит, не может пользоваться обонянием, не видит моего приближения. Плохо для него, но зато я увидела свое отражение в зеркале – черные потемневшие глаза, мышцы напряжены, руки подняты – я выглядела как падший ангел.
Батч застыл. Я улыбнулась. Запело изогнутое лезвие.
Обрубки, которые Батч инстинктивно прижал к груди, были белы от кости и красны от крови, с них свисали клочья плоти. Он завыл, раскрыв свою дьявольскую пасть, откинул голову, как слепой птенец, который инстинктивно ищет пищу. И я послушно вложила в эту пасть оружие, слегка прижав язык. Губы его разошлись в пародии на улыбку.
Последнее его чувство у меня на кончиках пальцев – вкус. Я наклонилась, взяв его нижнюю челюсть свободной рукой, заставив лезвие впиться в нижнюю губу, и он завопил, а я наклонилась, чтобы получше расслышать. Этим языком он лгал, им он сквернословил, и все это стоило моей сестре жизни. Легким толчком снизу вверх я поставила его на ноги.
– Хочешь мне что-нибудь сказать?
Он покачал головой – насколько мог, и из его невидящих глаз покатились слезы.
– Думаю, хочешь. – Во рту у меня словно песок насыпали. – Думаю даже, что это у тебя вертится кончике языка. – Я надавила и почувствовала, как лезвие впивается в плоть. Батч булькнул, издал сдавленный крик – просьбу о милости, – и я ослабила нажим. – Так что же?
– Х-х-халь…
Его губы, там, где их касалось лезвие, были алыми. Он сказал, что ему жаль. Я выпрямилась, чувствуя себя совершенно лишенной эмоции.
– Что ж, этого недостаточно, – прошептала я, не заботясь о том, слышит ли он меня.
Я могла протолкнуть ятаган ему в глотку, разрезать рот, разрубить его изнутри. Могла повернуть лезвие наверх, в череп, и выпустить заключенное в нем мягкое вещество. Однако я быстрым движением извлекла оружие.
Батч наклонился вперед, выплевывая кровь, и опустился на колени.
– Не плачь, Батч. Все демоны имеют раздвоенный язык. Так остальные легче тебя узнают.
Теперь он был лишен всех своих чувств и так же беспомощен, как Оливия в его руках. Но вместо того чтобы убить его, я села на край кровати и стала ждать. Хотела увидеть последние секунды его жизни, как смерть движется по его лицу. Хотела посмотреть, сможет ли он залечиться.
Тогда я бы убивала его снова и снова.
Но он умер. Этот сукин сын умер и оставил меня в кремовой забрызганной кровью комнате моей сестры, с дырой в окне, как какой-то гигантский раскрытый рот. Он ушел из этого мира так же, как пришел в него: жалкий, корчащийся и покрытый женской кровью.
Не знаю, сколько я так просидела, теряя кровь, плача и время от времени крича от того зловония, которое смерть этого демона оставила вокруг меня. Я хотела бы, чтобы были живы и он, и моя сестра, и я могла бы все изменить.
Наконец я встала и выключила музыку. Тишина гудела у меня в ушах, когда я тащила тело Батча к окну и перебрасывала его через край. Я не смотрела, как оно падает, но дождь прекратился и весь мир стих, словно существовал в вакууме, и поэтому я услышала удар тела о тротуар. "Никогда не говорите, что я не учусь на ошибках", – невесело подумала я.
Потом наклонилась через край, и меня вырвало.
8
– Как ты это сделала? – спросил Батч. Голова его была наклонена к середине комнаты.
– Что?
– Убила меня. Во время метаморфозы ты не можешь двигаться. Как тебе удалось?
Откуда мне знать? Вместо ответа я начала приближаться к нему.
– Еще шаг, и твоя сестра умрет. – Несмотря на слепоту, он повернулся ко мне и для убедительности сильней сжал горло Оливии. У нее выпятились глаза. – Отступи.
В голосе его звучала смерть. Я сделала шаг назад.
Думай, Джоанна, думай!
Ну, хорошо, Батч лишился зрения, но его остальные чувства остры. Интересно, о какой трансформации он говорил. Для него это явно имеет смысл. Он ждал этого момента, чтобы убить меня, и в это время мне отказали все ощущения. Но теперь они вернулись. А как лее "шестое чувство"? С его помощью он теперь следит за мной?
Как мне не хотелось отрывать взгляд от Батча и Оливии, но придется сделать это, чтобы сосредоточиться на остальных чувствах. Я закрыла глаза, и мне сразу стала понятна разница. Под опущенными веками в сопровождении запахов и звуков вспыхивали яркие цвета. Просто подумав о предметах, какими я в последний раз их видела, я сразу чувствовала их запах.
Сама я пахла кровью, Беном и мылом, которым пользуюсь. Я повернулась к туалетному столику, на котором стояло множество предметов косметики: мята, эвкалипт, воск, пудра и духи, аромат которых безошибочно напомнил мне об Оливии. Обратившись вниманием к ней, я глубоко вдохнула, и уловила этот запах и еще один, острый, который безошибочно распознала как запах страха.
Что касается Батча, то я не смела сосредоточиться на нем. Его запах и так одолевал меня; мне казалось, что я заперта в комнате с разлагающимся трупом. И чувствовала его острее всего остального в комнате.
Кроме ножа, лежавшего на полу между нами.
Я открыла глаза, успев заметить, как дернулась голова Батча, потом дернулась еще раз, когда я вдохнула. Мы одновременно уловили запах ножа и поняли, что каждый его чувствует. Но Батч был к нему ближе. Я прыгнула, он рявкнул, и мы одновременно добрались до оружия.
Я пришла в себя с острием у себя под подбородком. Смех Батча горячо отдавался в ушах. Крик Оливии смолк: Батч, предупреждая, сжал ей горло.
– Замри. Думаешь, я не знаю, что ты делаешь? О чем ты думаешь? – Он пошевелил ножом – это быстрое движение заставило меня вздрогнуть, но боли не было. Пока. А вот мое ожерелье беззвучно упало на пол. Я рефлекторно сжала челюсти. Батч невесело рассмеялся. – Я распознаю твои мысли до того, как они у тебя сформируются. Помни, Арчер, я этим занимаюсь дольше тебя и никогда не был невинным.
В это я вполне верила.
– Скажи, что тебе нужно, – заговорила я, стараясь, чтобы голос оставался ровным. – Все, что угодно. Меня за нее? Дай слово, и я это сделаю.
– О, теперь ты хочешь договориться? Как благородно: пожертвовать всем ради сестры. Но ты ведь делала это и раньше, правда, Джо? – Он улыбнулся ядовитой усмешкой. – Пора повторить.
– Нет!
Оливия билась в его железной хватке. Он просто держал ее, пока она не выдохлась. Если бы на месте Оливии была я, то могла бы нагнуться, так что его тяжесть пришлась мне на спину, и потом перевернуть его, или так ударить по голени, что сломается кость. Но это была не я. Это была моя милая, безвредная, невинная сестра, и она могла только стоять и плакать. И задыхаться.
– Достань оружие из левого кармана и брось к двери.
Я не удивилась тому, что он знает о спрятанном куботане. Даже я ощущала запах холодного прессованного алюминия. Я послушалась, бросила его к двери, ведущей в гостиную.
– Теперь сделай шаг назад… шаг назад, – повторил он, когда я не шевельнулась. – Я чувствую запах твоего гнева, Джоанна, ты ведь знаешь это? Неужели ты считаешь, что можешь изменить то, что здесь происходит? Думаешь, сможешь спасти Оливию, как спасла ее раньше?
Я шагнула назад, но это как будто не заставило Батча расслабиться, а скорее спровоцировало его. Оливия забилась, лицо ее покраснело, но его рука было словно лом против перышка. Если бы он ударил меня ножом в горло, я бы не испытывала такого ужаса.
– Нет! – Я бессильно стиснула кулаки, и страх окутал мои внутренности, как смола, разжигающая костер. Я знала, что он чувствует этот запах. Отчаяние сделало мои слова искренними. – Ты сказал, что поменяешь меня на нее! Меня на нее!
– А зачем мне это? – спросил он, ослабляя хватку. Оливия застыла. Батч поднял нож. – Я могу получить вас обеих.
И с этими словами он начал резать.
– Джоанна! – Голос Оливии звучал совсем по-детски. Она смотрела на меня так, словно видела впервые, глаза были полны смятения. Но я знала, что на самом деле ее окутывает завеса боли. Я помнила, как выглядит мир сквозь собственную кровь. Слезы выступили у меня на глазах, из горла вырвался сдавленный крик.
Батч начал смеяться. Он смеялся и резал – точно, несмотря на свою слепоту. Помимо жестокости, было что-то ужасное в том, как уродуется красота: это словно оторвать крылья у бабочки или осквернить храм. Я никогда не видел Оливию в таком положении. Что-то дрогнуло у меня в сердце, крик заполнил гортань.
– Прекрати! Прекрати!
Батч держал нож, с которого капала кровь.
– Прекратить? Ну ладно.., почему бы и нет? В конце концов она для меня ничто. Только пешка. Способ добраться до тебя. Спасибо, Оливия. Ты хорошо сделала свою работу.
Его острые зубы сверкнули в многозначительной усмешке. Я видела это и все равно ничего не могла сделать. Батч повернулся, расправил плечи и бросил Оливию на изгибающуюся стеклянную стену. Я услышала глухой удар тела о преграду, стекло треснуло и, как показалось, очень медленно начало разлетаться на куски. Оно вывалилось наружу, и вместе с ним рухнула Оливия.
Ее крик разорвал ночь, он слышался, когда ее тело уже исчезло. Я ответила своим криком и бросилась вперед, неловко перебралась через широкую кровать и оказалась у окна. Схватилась руками за острые осколки, руки покрылись кровью, но я ничего не почувствовала.
Я не увидела ее; она уже затерялась в темноте ночи; упала, как капли дождя, как комета, опустилась, как алое солнце.
Глядя в темную холодную пустоту, я испытала мгновенное желание прыгнуть за нею. Один шаг, каких-то пять дюймов – и все будет кончено. Больше никогда не нужно будет двигаться, сражаться, плакать. Не нужно будет бесконечно дышать, и крик, который раскалывает мне черен, прекратится раз и навсегда.
Я слышала свое имя: мучительное медленное произношение, слог за слогом. Все, о чем я могла думать, это то, что я ошибалась. Ошибалась, считая, что приняла все меры для защиты. Ошибалась, решив, что у меня ничего не могут отнять, что мне нечего терять. Оставалось еще то, что мне было не безразлично в мире. Моя сестра.
И теперь ее нет.
– Джо-ан-на…
Глубоко вдохнув, я опустила голову, как нападающий бык, и сделала-таки шаг вперед.
Но сначала повернулась.
Я прыгнула, пригнувшись, и использовала тяжесть своего тела, чтобы сбить Батча с ног. Не думая об оружии, я обхватила руками его колени. Не думала о ранениях, когда его тело рухнуло. Я постаралась оказаться у него за спиной, но он, даже слепой, был быстрее, чем выглядел. Прежде чем он смог использовать свои кулаки и преимущество в весе, я была уже вне пределов досягаемости, сгруппировалась и приготовилась к новому нападению.
– Что ты делаешь? – Он был искренне удивлен. – У тебя нет оружия.
– Есть.
– Нет. Я бы уловил его запах.
Его ноздри раздулись, и мы оба определили, где находится оружие: его ятаган, закатился под кровать, когда я убила его в первый раз, мой складной нож выпал у него из рук, когда я прыгнула на него, и теперь лежал у двери.
– Я сама оружие, осел! – Произнося со свистом эти слова, я чувствовала, что мое дыхание заполнено таким же черным стремлением, как и сердце. Впервые Батч выглядел испуганным.
Мои движения не были такими рассчитанными, как обычно, удары менее точными. Я сражалась, используя скорее изобилие адреналина, чем мастерство, нанесла несколько ударов, получив два сама, прежде чем отступила и заставила себя думать. Представила себе тело Батча. Наметила наиболее уязвимые места, куда надо наносить удары; постаралась увидеть в нем противника, а не только убийцу моей сестры.
– Сюда. – Я обошла его, оказавшись сзади. – Ты что, слепой?
– Я тебя убью! – Он поворачивался из стороны в сторону, стараясь найти меня с помощью оставшихся четырех чувств. Это подсказало мне идею. Я начала пятиться, отступая к туалетному столику, где нашла то, что мне нужно. – Ты меня слышишь? Я тебя убью!
– Нет, не убьешь. – Я нащупала бутылочку с духами сестры. – Но умрешь, пытаясь это сделать.
Я принялась разбрызгивать духи, так что вскоре в комнате пахло, как внутри коробки с размельченными пряностями. Остаток я вылила на себя. Духи перегрузили обоняние Батча. Он споткнулся посреди комнаты: странно, но отсутствие обоняния подействовало на него сильнее потери зрения. Чувствуя, как кривятся мои губы, я подумала об оставшихся у него трех чувствах: осязании, вкусе и слухе – и решила отключить их все.
Нажав кнопку будильника Оливии, я максимально увеличила громкость. "Приходи, какая ты есть" "Нирваны" заполнила комнату [25]. Начальное замешательство из-за потери слуха вскоре сменилось бессильным гневом. Батч испустил дикий крик и начал неуверенно двигаться в моем направле-нии. Я бросила флакон духов в другую сторону, и он разбился о стену. Батч повернулся, грудь его поднималась в такт вдохам. Я легла на пол, прокатилась под кроватью и выбранись оттуда с ятаганом в руке.
Остались два чувства.
Теперь мой гнев был холодным, превратив мою решительность в стрелу, готовую вылететь. Я была охотником – как большая кошка травянистых равнин Африки; как кровожадный орел, устремляющийся к земле за добычей.
И в том, как я играла с ним, не было ничего славного или героического. Я слишком долго тренировала свое тело и мозг, чтобы не узнать бандита, убийцу, нацеленного только на месть. Я наблюдала за тем, как Батч сотрясает ударами воздух, неуверенно поворачиваясь. На лице его проступило осознание возможности проиграть, умереть. Что, вероятно, именно я убью его.
Голос Курта Кобейна звучал в комнате снова и снова: "… но нет, у него нет пистолета…"
Я ждала, пока Батч не успокоится настолько, чтобы вспомнить об оружии, рассчитывая на то, что он не забыл планировку комнаты и расстояние между ним и ножом у двери. Как и ожидалось, он бросился к более знакомому оружию, тому, что принес с собой. Тому, что я держала в руках.
Он наклонился, сунул руки под кровать и принялся отчаянно шарить ими. Осязание. Он не слышит, не может пользоваться обонянием, не видит моего приближения. Плохо для него, но зато я увидела свое отражение в зеркале – черные потемневшие глаза, мышцы напряжены, руки подняты – я выглядела как падший ангел.
Батч застыл. Я улыбнулась. Запело изогнутое лезвие.
Обрубки, которые Батч инстинктивно прижал к груди, были белы от кости и красны от крови, с них свисали клочья плоти. Он завыл, раскрыв свою дьявольскую пасть, откинул голову, как слепой птенец, который инстинктивно ищет пищу. И я послушно вложила в эту пасть оружие, слегка прижав язык. Губы его разошлись в пародии на улыбку.
Последнее его чувство у меня на кончиках пальцев – вкус. Я наклонилась, взяв его нижнюю челюсть свободной рукой, заставив лезвие впиться в нижнюю губу, и он завопил, а я наклонилась, чтобы получше расслышать. Этим языком он лгал, им он сквернословил, и все это стоило моей сестре жизни. Легким толчком снизу вверх я поставила его на ноги.
– Хочешь мне что-нибудь сказать?
Он покачал головой – насколько мог, и из его невидящих глаз покатились слезы.
– Думаю, хочешь. – Во рту у меня словно песок насыпали. – Думаю даже, что это у тебя вертится кончике языка. – Я надавила и почувствовала, как лезвие впивается в плоть. Батч булькнул, издал сдавленный крик – просьбу о милости, – и я ослабила нажим. – Так что же?
– Х-х-халь…
Его губы, там, где их касалось лезвие, были алыми. Он сказал, что ему жаль. Я выпрямилась, чувствуя себя совершенно лишенной эмоции.
– Что ж, этого недостаточно, – прошептала я, не заботясь о том, слышит ли он меня.
Я могла протолкнуть ятаган ему в глотку, разрезать рот, разрубить его изнутри. Могла повернуть лезвие наверх, в череп, и выпустить заключенное в нем мягкое вещество. Однако я быстрым движением извлекла оружие.
Батч наклонился вперед, выплевывая кровь, и опустился на колени.
– Не плачь, Батч. Все демоны имеют раздвоенный язык. Так остальные легче тебя узнают.
Теперь он был лишен всех своих чувств и так же беспомощен, как Оливия в его руках. Но вместо того чтобы убить его, я села на край кровати и стала ждать. Хотела увидеть последние секунды его жизни, как смерть движется по его лицу. Хотела посмотреть, сможет ли он залечиться.
Тогда я бы убивала его снова и снова.
Но он умер. Этот сукин сын умер и оставил меня в кремовой забрызганной кровью комнате моей сестры, с дырой в окне, как какой-то гигантский раскрытый рот. Он ушел из этого мира так же, как пришел в него: жалкий, корчащийся и покрытый женской кровью.
Не знаю, сколько я так просидела, теряя кровь, плача и время от времени крича от того зловония, которое смерть этого демона оставила вокруг меня. Я хотела бы, чтобы были живы и он, и моя сестра, и я могла бы все изменить.
Наконец я встала и выключила музыку. Тишина гудела у меня в ушах, когда я тащила тело Батча к окну и перебрасывала его через край. Я не смотрела, как оно падает, но дождь прекратился и весь мир стих, словно существовал в вакууме, и поэтому я услышала удар тела о тротуар. "Никогда не говорите, что я не учусь на ошибках", – невесело подумала я.
Потом наклонилась через край, и меня вырвало.
8
– Полиция! Откройте!
Я пришла в себя, лежа рядом со своей рвотой, когда услышала эти слова. Чувствуя себя одновременно пустой и свинцово тяжелой, я с трудом встала на колени, потом на ноги, подождав несколько мгновений, чтобы перестала кружиться голова. Рот был словно набит пылью, глаза залиты слезами. Не знаю, сколько я тут пролежала, но за разбитым окном прояснилось, а городские огни по-прежнему делали небо беззвездным; мне в спину дул несильный ветер.
В дверь снова настойчиво застучали, и я пошла в гостиную, чтобы открыть; мои шаги гулко звучали на крытом плиткой полу. Мой мартини стоял на кофейном подносе, где я его и оставила, рядом с нераспечатанным подарком. Слезы снова навернулись на глаза, и мне пришлось помигать, чтобы смахнуть их. Стук в дверь продолжался. Соседи вызвали полицию. Я подумала, почему полицейские просто не взломали дверь, но открыла ее.
Передо мной стоял Аякс.
– Привет, Джоанна. Я пришел бы раньше, но меня… задержали.
От неожиданности мои реакции замедлились, а когда я попыталась закрыть дверь, он перехватил ее и легко открыл снова. Я попятилась, и Аякс захлопнул дверь за собой. Он не пытался напасть на меня, только склонил голову набок, словно только сейчас о чем-то подумал.
– Джоанна, дорогая, в тебе что-то изменилось. – Ом принюхался, потом довольно щелкнул пальцами. – Понял. Ты сменила прическу.
Туг он шагнул вперед, и я отступила в гостиную. Я знала, что он меня убьет. Я ранена, а он свеж, рассержен и знает, в отличие от Батча, что меня нельзя недооценивать. Он так же, как и Батч, обладает необъяснимыми способностями, а я не знаю, смогу ли снова драться… и хочу ли. Какой смысл? Никогда в жизни я не была так одинока.
– Ну что ж. – На этот раз он извлек две зазубренные кочерги и держал их в каждой руке. – Так на чем мы остановились?
"Хорошо, что я одна. – Я с трудом глотнула. – Кончай с этим".
За мной послышался стук, я повернулась и не поверила глазам. За окном гостиной, на карнизе здания, стоял бездомный бродяга, тот самый, которого я сбила. Он по-прежнему выглядел непрезентабельно и, как в прошлый раз, появлялся очень неожиданно. Он что-то сказал, указывая рукой и кивая на спальню. Я повернулась и увидела, что Аякс поражен не менее, чем я, и рот его раскрыт в явном неудовольствии.
– Уоррен, – сказал он, опуская свое оружие. – Мне следует пробить твое бесполезное сердце Тельца.
– Уоррен? – спросила я.
– Заткнись, Аякс, жалкое порождение зла. Кто тебя одевал сегодня утром? Явно не твоя мама. Ты похож на клише из фильмов категории "Б".
Я переводила взгляд с одного на другого. Меня поразило не столько то, что они знакомы, сколько то, что они переговариваются через звуконепроницаемое окно. И я слышу каждое слово.
– Не говори о моей матери! – сердито воскликнул Аякс.
– Ей нужно было просто проглотить, это уж точно. Но ничего, сегодня вечером наверстает. – И он начал делать похотливые движения нижней частью тела – прямо на парапете.
Мне потребовался еще один его многозначительный ни ляд, брошенный на меня, чтобы понять, что он просто выигрывает время. Опасаясь раскрыть свои намерения, я, не оглядываясь, побежала. Слыша проклятия Аякса и его топот за собой по плиткам пола, я захлопнула дверь спальни, закрыла ее на замок и была уже у окна к тому времени, как Аякс сломал дверь.
– Дай мне руку! – По другую сторону разбитого окна Уоррен протянул свою.
– Черт! – Я взглянула вниз. Ветер здесь оказался гораздо сильней.
– Немедленно дай руку! – повторил Уоррен и дернул меня так, что я потеряла равновесие. Я снова выругалась, и наполовину выползла сама, наполовину была вытянута им на карниз, за пределы досягаемости Аякса.
– Сука!
– Иди возьми ее, – насмехался Уоррен. Я хотела его попросить, чтобы он этого не делал, но бродяга уже отодвигался от меня, стоя спиной к зданию и прижав ладони к бетону и стеклу. – Сюда.
Он остановился на опоре и поддерживал меня, пока я тоже не встала устойчиво на карниз. Потом повернулся и продолжил свой путь к окнам гостиной. Я колебалась.
– Он нас увидит.
Уоррен оглянулся, волосы над его головой развевались, как у какого-нибудь безумного профессора.
– Это единственная дорога. Там есть пожарная лестница, ведущая на крышу. А по другую сторону нет ничего.
Я посмотрела назад и с трудом глотнула. Из разбитого окна свисал клок ткани, вырванный из моей блузы, когда Уоррен вытягивал меня. Но ни следа Аякса.
– Джоанна!
– Ну, хорошо. – Я выдохнула и кивнула.
Мы повернули за угол; мои ступни занимали почти весь карниз, оставалось несколько дюймов до пропасти. Я перемещалась вдоль фасада, догоняя Уоррена. Тут меня попытался подхватить порыв ветра, но я уцепилась за облицовку. Уоррен улыбнулся.
Перед нами, как драгоценности, сверкали окна гостиной, и этот свет был маяком, зовущим меня к реальности. Что я здесь делаю!
– Готова? – спросил Уоррен.
Я перевела дыхание и последовала за ним. В уютной гостиной показался Аякс, он был словно в рамке слайда в проекторе. Он принял боевую стойку: ноги широко расставлены, руки согнуты, пальцы сжаты в кулаки. Уоррена это как будто нисколько не встревожило, он по-прежнему двигался вдоль карниза – черепаха на туго натянутой проволоке.
– А что мы сделаем, если он разобьет стекло?
– Постараемся не пораниться. Я повернула назад.
– Я возвращаюсь.
– Джоанна. – Услышав его голос, я застыла. Снова повернулась к нему и увидела его совершенно трезвый взгляд. – Дороги назад нет.
Он прав. Я отворачиваюсь от возможной смерти и приближаюсь к несомненной. И что мне это даст? Оливию я не верну. Это не изменит того факта, что я убила человека без всяких сожалений. И я сомневалась, что мне удастся уговорить Аякса не делать того же самого со мной. К тому же сколько раз я молила Бога, чтобы он отнял мое прошлое. Изменил события таким образом, чтобы я могла быть нормальной и счастливой… как Оливия. И ни разу не получила ответа на свои молитвы.
Или наконец получила?
Я посмотрела на того, кто меня вел. Послан он небом или нет – я вынуждена была признать, что первое маловероятно, – одно несомненно: он не тот, кем кажется. И кроме того, он знает ответы на вопросы, обрушившиеся на меня за последние двадцать четыре часа. А мне нужны эти ответы.
"К тому же, – говорила я себе, – он прав: дороги назад никогда не было".
– Я иду за тобой, – сказала я, и лицо Уоррена загорелось необъяснимым возбуждением. – Если пообещаешь дне вещи.
Он снова свел брови.
– Во-первых, ты объяснишь мне, что происходит. И я имею в виду – абсолютно все.
– Договорились! Это легко, – ответил он и. заговорщицки наклонился ко мне. – Авторов?
– Второе? Ты примешь душ. – Я сморщила нос. Если раньше он вонял, то теперь от него нестерпимо несло.
– Какая хорошая девочка. Рад, что ты на моей стороне.
– Я на своей стороне. – Я продвинулась дальше, и снова появился Аякс в такой же позе, что и раньше.
– Вы двое кончили болтать? – Губы его шевелились по ту сторону стекла, но голос звучал совсем рядом. – Можем мы с этим покончить?
– Безусловно. У меня свидание с твоей мамой. Надо торопиться. – Уоррен с коротким насмешливым смешком переступил с ноги на ногу. Это вывело Аякса из себя, и он бросился к окну. Я ухватилась за вертикальный столб, вцепилась в него побелевшими пальцами. Уоррен этого не сделал и стал легкой целью.
Я закрыла глаза и отвернулась, когда кочерга ударилась в окно. Но не последовало никакого дребезга. Повернувшись, я увидела, что кончик кочерги прошел через стекло, как сквозь воду. Уоррен увернулся, протянул руку в изорванном рукаве и схватил треугольное лезвие, прежде чем Аякс смог его втащить. Уоррен дернул, и кочерга со скрежетом вышла наружу до рукояти. Аякса прижало лицом к стеклу, и я перебралась к другому столбу, прежде чем он оправился.
– Отпусти. Немедленно. – Аякс произносил слова с паузами, повернув один глаз к Уоррену.
– Ты отпусти..
Аякс, должно быть, понял, что спорить с тем, кто обладает разумом пациента психолечебницы, тщетно. А может, ему надоело облизывать стекло. Он отклонился назад и выпустил кочергу.
– Отлично. У меня есть еще.
Со стремительностью гадюки, быстрей, чем я могла предположить, он пробил окно второй кочергой, целясь мне в живот. Мне кажется, у каждого человека перед смертью бывает мгновение ужасного озарения. Так было и со мной. Это лезвие было острее всего, что мне приходилось видеть. Я ожидала боль, знала, что меня проткнет насквозь, и думала, почувствую ли я удар, когда буду падать на землю.
Почувствовала ли его Оливия?
Но я ничего не ощутила. Ждала, закрыв глаза, но смерть не приходила. Уже приготовившись к ней, я находила это особенно раздражающим. Я открыла один глаз. Аякс и Уоррен оба молча смотрели на меня, широко раскрыв рот. Я посмотрела вниз. Согнутая на полпути к рукояти, кочерга казалась резиновой. Затем ее острие начало растворяться, капая на каменный карниз, а потом стекая по стене здания, как ртуть. Я в замешательстве взглянула на мужчин. Неужели сверхъестественные существа могут так удивляться?
– А-ха! Эврика! Я ее нашел! Аякс, я ее нашел!
– Это я ее нашел, ты, мешок отравленного воздуха.
– Да, но ты опоздал. Опоздал, а теперь смотри. Она для тебя слишком сильна, как мы и надеялись. Как я и предполагал!
– Неправда! – Доказывая это, Аякс выдернул первую кочергу, потому что Уоррен в своем возбуждении ослабил хватку, и снова ударил. В дюйме от моего тела и эта кочерга растаяла, как снег. Он попробовал снова – с тем же результатом – и с гневным криком отбросил короткую оставшуюся часть.
К этому времени Уоррен почти согнулся от хохота, слезы текли по его грязному лицу, и он опасно перескакивал с одной ноги на другую.
– Слишком сильна! Слишком сильна!
– Не понимаю, – сказал мне Аякс. – У тебя не может быть такой силы. Ты невинна.
– Да, так говорил и Батч. Перед тем как я его убила.
– Батч был здесь?
– Что? Ты не чувствуешь его запах? – насмешливо спросила я, осмелев теперь, когда оказалась в безопасности. Конечно, если ire считать пропасти в двести футов сразу за мной. – Почему ты не пользуешься носом? Не вынюхаешь его?
Оба они посмотрели на меня так, словно это я ненормальная. Уоррен первым обрел дар речи.
– Нельзя почувствовать запах мертвых, Джоанна. Ты уничтожила его запах, его сущность. Как будто его никогда не было. – Он повернулся лицом к человеку по другую сторону стекла. – Разве я не прав?
Аякс начал дрожать.
– Сука! Проклятая сука!
– Ты меня не уважаешь, Аякс? – осведомился Уоррен. – Правда? Потому что если ты…
– Мне кажется, он это мне, – заметила я.
– О, – произнес Уоррен. – Ну, тогда продолжай.
– Я тебя убью, ты это знаешь? – заявил мне Аякс. – Я тебя найду и убью.
– Как? – поинтересовался Уоррен. – Ты не сможешь поймать ее запах и потому не сможешь найти.
– Это временно. Когда ауреоль выдохнется, я буду с тобой, как арахис на масле.
– Даже для безумца, потерявшего обоняние, это глупые слова.
– Или как кошка на мыши. Уоррен указал Аяксу на ноги.
Аякс закричал и отшатнулся. Луна зашипела и двинулась за ним, качая задом и подняв хвост, как дубину. Аякс продолжал пятиться, бросая неуверенные взгляды вокруг, чтобы убедиться, что других кошек нет. Дрожа, он добрался до двери.
Я пришла в себя, лежа рядом со своей рвотой, когда услышала эти слова. Чувствуя себя одновременно пустой и свинцово тяжелой, я с трудом встала на колени, потом на ноги, подождав несколько мгновений, чтобы перестала кружиться голова. Рот был словно набит пылью, глаза залиты слезами. Не знаю, сколько я тут пролежала, но за разбитым окном прояснилось, а городские огни по-прежнему делали небо беззвездным; мне в спину дул несильный ветер.
В дверь снова настойчиво застучали, и я пошла в гостиную, чтобы открыть; мои шаги гулко звучали на крытом плиткой полу. Мой мартини стоял на кофейном подносе, где я его и оставила, рядом с нераспечатанным подарком. Слезы снова навернулись на глаза, и мне пришлось помигать, чтобы смахнуть их. Стук в дверь продолжался. Соседи вызвали полицию. Я подумала, почему полицейские просто не взломали дверь, но открыла ее.
Передо мной стоял Аякс.
– Привет, Джоанна. Я пришел бы раньше, но меня… задержали.
От неожиданности мои реакции замедлились, а когда я попыталась закрыть дверь, он перехватил ее и легко открыл снова. Я попятилась, и Аякс захлопнул дверь за собой. Он не пытался напасть на меня, только склонил голову набок, словно только сейчас о чем-то подумал.
– Джоанна, дорогая, в тебе что-то изменилось. – Ом принюхался, потом довольно щелкнул пальцами. – Понял. Ты сменила прическу.
Туг он шагнул вперед, и я отступила в гостиную. Я знала, что он меня убьет. Я ранена, а он свеж, рассержен и знает, в отличие от Батча, что меня нельзя недооценивать. Он так же, как и Батч, обладает необъяснимыми способностями, а я не знаю, смогу ли снова драться… и хочу ли. Какой смысл? Никогда в жизни я не была так одинока.
– Ну что ж. – На этот раз он извлек две зазубренные кочерги и держал их в каждой руке. – Так на чем мы остановились?
"Хорошо, что я одна. – Я с трудом глотнула. – Кончай с этим".
За мной послышался стук, я повернулась и не поверила глазам. За окном гостиной, на карнизе здания, стоял бездомный бродяга, тот самый, которого я сбила. Он по-прежнему выглядел непрезентабельно и, как в прошлый раз, появлялся очень неожиданно. Он что-то сказал, указывая рукой и кивая на спальню. Я повернулась и увидела, что Аякс поражен не менее, чем я, и рот его раскрыт в явном неудовольствии.
– Уоррен, – сказал он, опуская свое оружие. – Мне следует пробить твое бесполезное сердце Тельца.
– Уоррен? – спросила я.
– Заткнись, Аякс, жалкое порождение зла. Кто тебя одевал сегодня утром? Явно не твоя мама. Ты похож на клише из фильмов категории "Б".
Я переводила взгляд с одного на другого. Меня поразило не столько то, что они знакомы, сколько то, что они переговариваются через звуконепроницаемое окно. И я слышу каждое слово.
– Не говори о моей матери! – сердито воскликнул Аякс.
– Ей нужно было просто проглотить, это уж точно. Но ничего, сегодня вечером наверстает. – И он начал делать похотливые движения нижней частью тела – прямо на парапете.
Мне потребовался еще один его многозначительный ни ляд, брошенный на меня, чтобы понять, что он просто выигрывает время. Опасаясь раскрыть свои намерения, я, не оглядываясь, побежала. Слыша проклятия Аякса и его топот за собой по плиткам пола, я захлопнула дверь спальни, закрыла ее на замок и была уже у окна к тому времени, как Аякс сломал дверь.
– Дай мне руку! – По другую сторону разбитого окна Уоррен протянул свою.
– Черт! – Я взглянула вниз. Ветер здесь оказался гораздо сильней.
– Немедленно дай руку! – повторил Уоррен и дернул меня так, что я потеряла равновесие. Я снова выругалась, и наполовину выползла сама, наполовину была вытянута им на карниз, за пределы досягаемости Аякса.
– Сука!
– Иди возьми ее, – насмехался Уоррен. Я хотела его попросить, чтобы он этого не делал, но бродяга уже отодвигался от меня, стоя спиной к зданию и прижав ладони к бетону и стеклу. – Сюда.
Он остановился на опоре и поддерживал меня, пока я тоже не встала устойчиво на карниз. Потом повернулся и продолжил свой путь к окнам гостиной. Я колебалась.
– Он нас увидит.
Уоррен оглянулся, волосы над его головой развевались, как у какого-нибудь безумного профессора.
– Это единственная дорога. Там есть пожарная лестница, ведущая на крышу. А по другую сторону нет ничего.
Я посмотрела назад и с трудом глотнула. Из разбитого окна свисал клок ткани, вырванный из моей блузы, когда Уоррен вытягивал меня. Но ни следа Аякса.
– Джоанна!
– Ну, хорошо. – Я выдохнула и кивнула.
Мы повернули за угол; мои ступни занимали почти весь карниз, оставалось несколько дюймов до пропасти. Я перемещалась вдоль фасада, догоняя Уоррена. Тут меня попытался подхватить порыв ветра, но я уцепилась за облицовку. Уоррен улыбнулся.
Перед нами, как драгоценности, сверкали окна гостиной, и этот свет был маяком, зовущим меня к реальности. Что я здесь делаю!
– Готова? – спросил Уоррен.
Я перевела дыхание и последовала за ним. В уютной гостиной показался Аякс, он был словно в рамке слайда в проекторе. Он принял боевую стойку: ноги широко расставлены, руки согнуты, пальцы сжаты в кулаки. Уоррена это как будто нисколько не встревожило, он по-прежнему двигался вдоль карниза – черепаха на туго натянутой проволоке.
– А что мы сделаем, если он разобьет стекло?
– Постараемся не пораниться. Я повернула назад.
– Я возвращаюсь.
– Джоанна. – Услышав его голос, я застыла. Снова повернулась к нему и увидела его совершенно трезвый взгляд. – Дороги назад нет.
Он прав. Я отворачиваюсь от возможной смерти и приближаюсь к несомненной. И что мне это даст? Оливию я не верну. Это не изменит того факта, что я убила человека без всяких сожалений. И я сомневалась, что мне удастся уговорить Аякса не делать того же самого со мной. К тому же сколько раз я молила Бога, чтобы он отнял мое прошлое. Изменил события таким образом, чтобы я могла быть нормальной и счастливой… как Оливия. И ни разу не получила ответа на свои молитвы.
Или наконец получила?
Я посмотрела на того, кто меня вел. Послан он небом или нет – я вынуждена была признать, что первое маловероятно, – одно несомненно: он не тот, кем кажется. И кроме того, он знает ответы на вопросы, обрушившиеся на меня за последние двадцать четыре часа. А мне нужны эти ответы.
"К тому же, – говорила я себе, – он прав: дороги назад никогда не было".
– Я иду за тобой, – сказала я, и лицо Уоррена загорелось необъяснимым возбуждением. – Если пообещаешь дне вещи.
Он снова свел брови.
– Во-первых, ты объяснишь мне, что происходит. И я имею в виду – абсолютно все.
– Договорились! Это легко, – ответил он и. заговорщицки наклонился ко мне. – Авторов?
– Второе? Ты примешь душ. – Я сморщила нос. Если раньше он вонял, то теперь от него нестерпимо несло.
– Какая хорошая девочка. Рад, что ты на моей стороне.
– Я на своей стороне. – Я продвинулась дальше, и снова появился Аякс в такой же позе, что и раньше.
– Вы двое кончили болтать? – Губы его шевелились по ту сторону стекла, но голос звучал совсем рядом. – Можем мы с этим покончить?
– Безусловно. У меня свидание с твоей мамой. Надо торопиться. – Уоррен с коротким насмешливым смешком переступил с ноги на ногу. Это вывело Аякса из себя, и он бросился к окну. Я ухватилась за вертикальный столб, вцепилась в него побелевшими пальцами. Уоррен этого не сделал и стал легкой целью.
Я закрыла глаза и отвернулась, когда кочерга ударилась в окно. Но не последовало никакого дребезга. Повернувшись, я увидела, что кончик кочерги прошел через стекло, как сквозь воду. Уоррен увернулся, протянул руку в изорванном рукаве и схватил треугольное лезвие, прежде чем Аякс смог его втащить. Уоррен дернул, и кочерга со скрежетом вышла наружу до рукояти. Аякса прижало лицом к стеклу, и я перебралась к другому столбу, прежде чем он оправился.
– Отпусти. Немедленно. – Аякс произносил слова с паузами, повернув один глаз к Уоррену.
– Ты отпусти..
Аякс, должно быть, понял, что спорить с тем, кто обладает разумом пациента психолечебницы, тщетно. А может, ему надоело облизывать стекло. Он отклонился назад и выпустил кочергу.
– Отлично. У меня есть еще.
Со стремительностью гадюки, быстрей, чем я могла предположить, он пробил окно второй кочергой, целясь мне в живот. Мне кажется, у каждого человека перед смертью бывает мгновение ужасного озарения. Так было и со мной. Это лезвие было острее всего, что мне приходилось видеть. Я ожидала боль, знала, что меня проткнет насквозь, и думала, почувствую ли я удар, когда буду падать на землю.
Почувствовала ли его Оливия?
Но я ничего не ощутила. Ждала, закрыв глаза, но смерть не приходила. Уже приготовившись к ней, я находила это особенно раздражающим. Я открыла один глаз. Аякс и Уоррен оба молча смотрели на меня, широко раскрыв рот. Я посмотрела вниз. Согнутая на полпути к рукояти, кочерга казалась резиновой. Затем ее острие начало растворяться, капая на каменный карниз, а потом стекая по стене здания, как ртуть. Я в замешательстве взглянула на мужчин. Неужели сверхъестественные существа могут так удивляться?
– А-ха! Эврика! Я ее нашел! Аякс, я ее нашел!
– Это я ее нашел, ты, мешок отравленного воздуха.
– Да, но ты опоздал. Опоздал, а теперь смотри. Она для тебя слишком сильна, как мы и надеялись. Как я и предполагал!
– Неправда! – Доказывая это, Аякс выдернул первую кочергу, потому что Уоррен в своем возбуждении ослабил хватку, и снова ударил. В дюйме от моего тела и эта кочерга растаяла, как снег. Он попробовал снова – с тем же результатом – и с гневным криком отбросил короткую оставшуюся часть.
К этому времени Уоррен почти согнулся от хохота, слезы текли по его грязному лицу, и он опасно перескакивал с одной ноги на другую.
– Слишком сильна! Слишком сильна!
– Не понимаю, – сказал мне Аякс. – У тебя не может быть такой силы. Ты невинна.
– Да, так говорил и Батч. Перед тем как я его убила.
– Батч был здесь?
– Что? Ты не чувствуешь его запах? – насмешливо спросила я, осмелев теперь, когда оказалась в безопасности. Конечно, если ire считать пропасти в двести футов сразу за мной. – Почему ты не пользуешься носом? Не вынюхаешь его?
Оба они посмотрели на меня так, словно это я ненормальная. Уоррен первым обрел дар речи.
– Нельзя почувствовать запах мертвых, Джоанна. Ты уничтожила его запах, его сущность. Как будто его никогда не было. – Он повернулся лицом к человеку по другую сторону стекла. – Разве я не прав?
Аякс начал дрожать.
– Сука! Проклятая сука!
– Ты меня не уважаешь, Аякс? – осведомился Уоррен. – Правда? Потому что если ты…
– Мне кажется, он это мне, – заметила я.
– О, – произнес Уоррен. – Ну, тогда продолжай.
– Я тебя убью, ты это знаешь? – заявил мне Аякс. – Я тебя найду и убью.
– Как? – поинтересовался Уоррен. – Ты не сможешь поймать ее запах и потому не сможешь найти.
– Это временно. Когда ауреоль выдохнется, я буду с тобой, как арахис на масле.
– Даже для безумца, потерявшего обоняние, это глупые слова.
– Или как кошка на мыши. Уоррен указал Аяксу на ноги.
Аякс закричал и отшатнулся. Луна зашипела и двинулась за ним, качая задом и подняв хвост, как дубину. Аякс продолжал пятиться, бросая неуверенные взгляды вокруг, чтобы убедиться, что других кошек нет. Дрожа, он добрался до двери.