Пейдж Брэнтли. Пробуждение сердца

   Когда спустя несколько минут он поднял глаза, паж стоял на прежнем месте, не сводя с него нетерпеливого взгляда.
   – Ты еще здесь? Иди, я приду позже.
   – Не могу, сэр. – Кадык у пажа нервно дернулся. – Мне приказано не возвращаться без вас!
   Ничего больше не сказав, Хью принялся за прерванную еду. Мальчишка стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. В конце концов Хью раздраженно отставил тарелку с недоеденным мясом, встал, допил эль и вышел вслед за пажом в сырой весенний вечер.
   В этот час во дворе замка было почти безлюдно. Хью в сопровождении пажа пересек нижний равелин, громко стуча каблуками по каменным плитам. Они уже прошли большую часть среднего равелина, когда паж резко остановился. Хью заметил это, лишь пройдя несколько шагов.
   – Сюда, сэр, – сказал паж и, показав головой, объяснил: – Велено отвести вас в покои лорда Суинфорда.
   Хью был достаточно наслышан о лорде Суинфорде. Этот человек пользовался дурной славой. Говорили, что единоутробный брат Генри Болинброка склонен к жестокости и что это он держал в заточении в замке Понтрефект короля Ричарда. Хью, провожаемый пажом, вошел в ворота под массивной башней и зашагал по темным галереям замка. Он попытался было выведать у пажа, что тот знает о причине столь срочного вызова, но ответом ему было молчание. То ли мальчишка был туповат, как поначалу предположил Хью, то ли ему приказали держать язык за зубами.
   Длинная лестница вела из галерей в бесконечный полуосвещенный коридор со множеством дверей. На всем его протяжении они не встретили и дюжины человек, но и те, кто попадался им навстречу, были либо ливрейные лакеи, либо пажи.
   Покои Суинфорда располагались в новой части замка: полы и стенные панели в комнатах еще распространяли острый запах древесины и лака. В передней толклось множество слуг. Среди них был и мальчишка-паж с маленькой белой собачкой на руках. При появлении Хью и его сопровождающего собачка яростно залаяла и не успокоилась до тех пор, пока паж не зажал ей морду рукой.
   Хью провели во внутренние покои, где он увидел новообретенного отца и другого человека, как предположил Хью, Томаса Суинфорда, занятых мирной беседой. С появлением Хью разговор сразу оборвался.
   – Милорды, – Хью отвесил короткий поклон, – надеюсь, я не заставил ждать себя слишком долго.
   Уильям Кенби шагнул ему навстречу и, весело рассмеявшись, хлопнул ладонью по спине.
   – Конечно, заставил, негодник. Куда ты запропастился, черт возьми?
   – Всего-навсего ужинал.
   – Ну-ну, – усмехнулся Кенби, – по крайней мере, он не скрывает своей невоспитанности.
   – Уже одно это служит доказательством вашего родства, – с сарказмом заметил Суинфорд, делая знак лакею, стоявшему у стены, чтобы тот налил гостю в кубок вина. – Я Томас Суинфорд, – сказал он, обратясь к Хью, – и это я указал твоему отцу на удобную возможность породниться с семейством де Северье.
   – Премного благодарен, милорд, – ответил Хью с легким поклоном.
   Суинфорд по-прежнему улыбался, но в его улыбке не было и следа прежнего благодушия.
   – И ты поступишь весьма благоразумно, если не забудешь об этом, – сказал он и немного помолчал, тщательно обдумывая дальнейшие слова; пальцы его нервно крутили ножку кубка. – Находясь в Эвистоуне, ты получишь редкостную возможность знать, что происходит на границе. Нашему королю, моему брату Болинброку, нужны доблестные молодые люди.
   Суинфорд говорил медленно, взвешивая каждое слово. Хью это начинало раздражать, и он нетерпеливо сказал:
   – Я приложу все силы, чтобы защитить границы от шотландцев, милорд.
   – О, в этом я уверен, – вздохнув, проговорил Суинфорд и воскликнул: – Господи! Если б только одни шотландцы посягали на корону моего брата! – Суинфорд метнул взгляд на лакея, поднесшего Хью кубок с вином, и заговорил живее: – Поскольку нам не дадут спокойно поговорить, перейдем непосредственно к делу. До сих пор ты был предан Невиллам?
   Вопрос, прозвучавший как утверждение, предполагал один ответ, и Хью сказал:
   – Это правда, милорд.
   У Суинфорда была странная привычка: прежде чем что-то сказать, он поднимал уголки губ в хищной гримасе, как собака, обнажающая клыки перед тем, как броситься на намеченную жертву.
   – Отныне, как владелец Эвистоуна, ты не должен признавать над собой ничьей власти, кроме власти одного человека – нашего милостивого короля. Генри Болинброк – единственный твой господин.
   Говоря это, Суинфорд поглаживал ножку кубка. Потом поглядел куда-то мимо Хью, и тот, хотя не мог видеть отца с того места, где стоял, понял, что они с Суинфордом обмениваются понимающими взглядами.
   – Северные бароны держатся отчужденно, – продолжал Суинфорд. – Они не желают никого слушать, и, как нам стало известно, кое-кто из них считает себя не менее достойным королевской короны, чем Болинброк. Поэтому очень важно, чтобы король досконально знал, что там происходит. Обо всем, что увидишь и услышишь, о самой ничтожной сплетне, которая дойдет до тебя, будешь доносить мне через моего человека. Окажешь подобную услугу, и тебя ждет щедрая награда. – И, вновь обнажив зубы в странной гримасе, он пообещал: – Несравнимая с жалким приданым леди де Северье. Ты хорошо меня понял?
   Хью молчал, и несколько долгих мгновений в комнате висела напряженная тишина. Он прекрасно понимал, чего от него требуют, и нашел предложение отвратительным. Ему предлагали входить в доверие к людям с тем, чтобы предавать их, быть доносчиком. Но в том положении, в котором он оказался, Хью вряд ли мог ответить отказом, как не мог, к своему глубочайшему стыду, расстаться – дабы не нарушить данного слова – с мечтами, которые лелеял так долго.
   – Милорд Болинброк может положиться на мою честность, – ответил он, принужденно улыбнувшись.
   Напряжение спало с лица Суинфорда, словно он освободился от огромной тяжести.
   – Прекрасно. Есть какие-нибудь вопросы ко мне?
   – Только один, милорд, – быстро сказал Хью. – Как я свяжусь с вами? Расстояние велико, и, если прознают, что я…
   – Не беспокойся, – остановил его Суинфорд. – Мой курьер – человек разнообразных талантов. Он найдет тебя, и один ты будешь знать, что это мой посланец. А теперь… тебе, кажется, обещали показать будущую жену.

6

   Уильям Кенби отставил кубок в сторону.
   – Я провожу его, – предложил он и, обняв Хью за плечи, направился с ним к двери. – Ты вел себя как подобает, – негромко сказал он, когда они оказались в передней. – Бог ты мой, как я нервничал! Ты очень похож на меня, каким я был двадцать лет назад.
   Хью молча слушал его излияния.
   Пройдя несколько шагов по коридору, они вошли в комнату, полную женщин. Королевский лекарь Кроул стоял у постели больной, подобно стражу. Он быстро оглянулся на вошедших, узнал Кенби, кивнул ему и так же быстро отвернулся, внимательно слушая двух юных фрейлин, склонившихся над его пациенткой.
   Одна из фрейлин, светловолосая девушка, держала больную за руку и взывала с мольбой в голосе:
   – Санча, милая Санча, это я, Мари. Посмотри, Алина тоже тут. Ты узнаешь нас?
   Мари вновь и вновь повторяла эти слова вот уже целый час. Слезы блестели у нее на глазах. Наконец она вздохнула и опечаленно взглянула на Алину.
   – Мы пришли навестить тебя, – заговорила Алина, обращаясь к больной, чье лицо было белым, как подушки, в которых она утопала.
   Ответа не последовало. Но Алина не теряла надежды и продолжала, стараясь улыбаться и говорить весело:
   – Королева шлет тебе привет. Она очень беспокоится, Санча, и молится о твоем здоровье день и ночь. Пожалуйста, скажи нам что-нибудь, Санча, – умоляла Алина уже сквозь слезы.
   Госпожа де Куаси, окруженная горничными, стояла рядом и с холодным равнодушием наблюдала душераздирающую сцену.
   Хью только мельком увидел между голов и плеч суетившихся женщин бледное девичье лицо в тени алькова. Слабая надежда на то, что удастся подойти ближе, развеялась, когда золотоволосая фрейлина с отчаянием вновь припала к руке Санчи. Он не понимал ни слова, потому что фрейлина говорила по-французски, но больная вдруг принялась метаться и стонать, и врач быстро выпроводил всех из комнаты.
   Когда все выходили, Хью чуть приотстал и присоединился к отцу и хмуро глядевшему на больную врачу.
   – Оказывается, леди никого не узнает? – спросил Хью, решив узнать, сколь тяжело состояние его невесты.
   Из того немногого, что удалось увидеть, он заключил, что она безнадежна, и перспектива неизвестно сколько лет быть обремененным душевнобольной женщиной отнюдь не обрадовала его.
   В передней было множество народа, и Хью пришлось повторить свой вопрос, заглушенный шумом, которым сопровождался уход госпожи де Куаси, ее слуг и рыдающих фрейлин. К тому же в коридоре скулила и лаяла маленькая собачка.
   – Боюсь, что дело обстоит именно так, – удрученным тоном ответил лекарь. – Даже в наш просвещенный век человеческое сознание остается областью столь же непостижимой, как и во времена великих медиков древности: Галена и Гиппократа.
   – Смотри на это иначе, – бодро ответил Уильям Кенби. – Нет худа без добра, по крайней мере, она не будет лезть в твои дела.
   Тень улыбки мелькнула на губах Кроула.
   – А знаете, он прав.
   Хью пропустил их слова мимо ушей. Теперь он знал, что ожидает его.
   – Какова же причина болезни?
   – Кто может это знать? – пожал лекарь плечами. – Поначалу я считал, что несчастье произошло из-за того, что она упала и ударилась головой. Но теперь я просто не знаю, что думать. Безусловно, предрасположенность к душевному заболеванию всегда присутствовала, поскольку в леди течет кровь Валуа. Возможно, падение послужило лишь толчком для развития болезни, как в случае безумного короля Карла.
   – Вы говорите, она упала и ударилась головой? – переспросил Хью.
   – Ну да, ударилась, но не настолько сильно, чтобы повредить разум. В таких случаях отделываются обычно синяком.
   Хью собрался было задать еще вопрос, но в прихожей их ждал Суинфорд. Все уже разошлись, только издалека доносилось слабое повизгивание собачки.
   – Теперь, когда ты видел ее, – сказал Суинфорд, – нет ли у тебя намерения переменить решение? Если да, то сейчас самое время сказать об этом.
   – Нет, – солгал Хью. Не мог он сказать все, что думал об этой сделке, не мог признаться, что сам себе отвратителен в роли жениха этой несчастной.
   – Бракосочетание состоится завтра, тебя это устраивает?
   – Вполне.
   – В таком случае желаю покойной ночи, мессиры, – откланялся лекарь.
   Какое-то время они шли по длинному коридору плечом к плечу, Хью и незнакомец, который был теперь его отцом. Не то чтобы Хью хотелось этого, просто случилось так, что им было в одну сторону.
   – Да, приходится жениться на приданом, – философским тоном заметил Уильям Кенби. – Никто не осудит тебя, если заведешь любовниц.
   – Как это делали вы, – не удержался от колкости Хью, не в силах подавить чувство возмущения.
   – Не спеши обвинять меня, мой юный лицемер, – рассмеялся Кенби. – Если ты господин, находится много женщин, жаждущих прийти к тебе ночью и подарить свои ласки. Смею предположить, ты не откажешься от этого, как и любой другой на твоем месте. Ступай с Богом. Завтра поговорим еще.
   – Покойной ночи, милорд, – вежливо ответил Хью, хотя с большим удовольствием послал бы Кенби к черту.
 
   Наутро зарядил мелкий, нудный дождь. Когда в замковой часовне начали службу, к двери апартаментов Томаса Суинфорда примчался запыхавшийся Арно де Северье и начал стучаться, требуя, чтобы его немедленно впустили.
   Поднявшийся с постели сонный Суинфорд вышел к раннему посетителю.
   – Во имя всего святого, что еще случилось? Нет-нет, погоди, не говори. – Суинфорд рухнул в кресло. Лакей торопливо подал ему кубок, и Суинфорд сделал большой глоток вина. – Ну, так что стряслось?
   Выразительным жестом де Северье протянул ему свиток.
   – Я получил его! – торжествующе воскликнул он. – Согласие Изабеллы! Бракосочетание может состояться сегодня. Я говорю – сегодня, потому что лучше совершить его до того, как Изабелла передумает. Через несколько часов она будет на пути в Хэверинг. Во внутреннем дворе уже закладывают для нее карету.
   – Болинброк отправляет ее в Хэверинг?
   Суинфорд потер глаза. Он еще не вполне отошел ото сна и был раздражен, что его не поставили в известность. Однако он оценил всю своевременность решения удалить Изабеллу, учитывая, что вскоре в Вестминстере должен был собраться парламент, что распространялись слухи о бегстве Ричарда, идиотские сказки о том, как он обманул смерть, о попытке Болинброка убедить народ, что король умер, подсунув другое тело.
   – Я тоже отправляюсь сегодня, еду в Вестминстерское аббатство, – сообщил француз, тем самым осторожно напоминая про обручение своей дочери. – Необходимо подписать кое-какие бумаги. Вы не можете представить, какие трудности приходится преодолевать, ведь моя дочь во Франции, а я в Англии. Это способно свести с ума. – Помимо прочего, де Северье как огня боялся скандала. – Я только тогда вздохну свободно, когда моя племянница благополучно выйдет замуж и уедет, – сказал он, вставая с кресла и направляясь к двери. – Если станет известно, что «заболела» и родственница де Северье, беды не избежать, – посетовал он и, уже находясь в дверях, спросил: – Вы уверены, что бракосочетание состоится сегодня?
   Суинфорд постарался успокоить его:
   – Все уже устроено, осталось лишь, чтобы священник произнес положенные слова. Не волнуйтесь, мой друг, завтра в это время юная леди будет ехать на север, и вы никогда больше не услышите о ней.
   Суинфорд еще поздравлял себя с тем, как удачно все складывается, когда лакей вернулся в сопровождении Кроула, королевского лекаря.
   – Итак, все устроилось как нельзя лучше? – проговорил Кроул, принимая от лакея кубок с вином. Обычно он не пил вина так рано, но сегодня было что праздновать.
   – Да, все прошло, как я задумал. Теперь у нас одна задача: доставить невесту в часовню. Если мы не сможем этого сделать, бракосочетание не состоится. Она должна предстать перед священником и ответить согласием на его вопрос. Таков закон.
   – Успокойтесь, Томас, я знаю, что делать. Я в совершенстве владею секретами всяческих снадобий. Не поможет одно зелье, применим другое, – самоуверенно пообещал лекарь.
 
   В это время, через две комнаты от той, где разговаривали Суинфорд с лекарем, Санча очнулась в своем алькове. Ничего не понимая, она осмотрелась. Все вокруг было незнакомым: постель, комната, которая плыла у нее перед глазами. Она попыталась встать, но это у нее не получилось. Вдохнув поглубже, девушка усилием воли заставила рассеяться туман в голове.
   Постепенно предметы в комнате приобрели устойчивые очертания. С огромным трудом Санча приподнялась на локте и ухватилась за зеленые бархатные занавеси алькова, потом подтянулась, села в постели и огляделась, пытаясь понять, где она очутилась.
   В комнате не было никого, кроме толстой горничной, сидевшей на скамеечке подле камина. Женщина, казалось, блаженно спала, уткнув подбородок в грудь. Санча, сама не веря, что это у нее получается, осторожно подвинулась к краю кровати и опустила босые ноги на холодный пол.
   От предпринятых усилий у нее задрожали руки и ноги, закружилась голова. «Где я?» – беспомощно спрашивала она себя. Никогда еще ей не приходилось испытывать такого ощущения нереальности происходящего. Казалось, ей снится какой-то ужасный, кошмарный сон, и она никак не может очнуться. Она не понимала, где находится, не помнила, как сюда попала.
   Санча ошеломленно оглядывалась вокруг. Ей смутно припомнилось, что комната как будто знакома ей, вроде бы она уже бывала в ней или в другой, очень похожей, но тогда здесь толпилось много народа, неизвестных людей, которые смотрели на нее, что-то спрашивали. Ей припомнились голоса, много голосов, говоривших одновременно.
   «Я в Лондоне, – подумала Санча. – Но где же Мари и Алина? И Мадам? Где королева?» Она опустила веки, борясь с подступавшей дурнотой. В глазах вспыхнули и завертелись огненные круги.
   Вдруг к горлу подступила тошнота. Чтобы не упасть, Санча снова вцепилась в занавеси и несколько мгновений боролась с приступом слабости. Когда ей стало немного лучше, она неуверенно шагнула к двери. Одна мысль стучала у нее в голове: поскорее найти Мари и Алину. Санча знала: о чем-то очень важном ей нужно рассказать им, но о чем, этого она не могла вспомнить. Санча осторожно отпустила занавеси, но без опоры ей трудно было стоять. Ноги так дрожали, что она испугалась, что сейчас упадет.
   С трудом она сделала шаг, и тут потолок над нею закачался. Тело, словно чужое, совершенно не слушалось ее; она крепко зажмурилась, мысленно молясь, чтобы головокружение прекратилось. Но когда снова подняла голову, все плыло у нее перед глазами. Санча взмахнула руками, пытаясь ухватиться за кровать, но встретила лишь пустоту.
   Шум, произведенный падением Санчи, заставил дремавшую горничную проснуться. Глаза ее изумленно округлились, и с неожиданным для ее комплекции проворством она вскочила со скамеечки и закричала, зовя на помощь.
   В комнату вбежали всполошившиеся женщины и, громко причитая, подняли Санчу и отнесли на кровать.
   – Так-так, мадемуазель, не стоит прежде времени пытаться встать с постели, – произнес мужской голос. – Вы еще слишком слабы.
   Санча смотрела на длинное, угловатое лицо, склонившееся над ней.
   – Кто вы? – спросила она сквозь слезы. – Велите им отпустить меня. Я должна идти к королеве.
   – Сначала, мадемуазель, вы должны набраться сил. Вы заставили нас поволноваться. – Он улыбнулся, взял ее за руку и присел на постель. – Вы не знаете, кто я?
   – Нет, – всхлипывая, ответила Санча. – Прошу вас, помогите мне, я должна увидеть королеву.
   – Конечно, вы увидитесь с нею, но в свое время. Я Кроул, королевский врач, и хотя вы, наверное, не догадываетесь об этом, я ухаживал за вами последние несколько дней. Были моменты, когда я даже опасался за вашу жизнь. Видите ли, вы были без сознания очень долгое время после того, как упали с лестницы. Вы помните, как это случилось?
   Санча в замешательстве помотала головой.
   – Не помните? – Он ободряюще улыбнулся. – Это не важно. Вам не следует волновать себя подобными мыслями. Вы нуждаетесь в отдыхе, чтобы восстановить силы к завтрашнему утру, когда состоится ваше бракосочетание.
   Протестующий возглас вырвался из груди Санчи. Она не знала ни о каком обручении, ни о каком брачном договоре. Мадам Изабелла обещала оставить ее при себе.
   Кроул вздохнул и, успокаивая девушку, похлопал ее по маленькой ручке.
   – Вы даже этого не помните? Но молодого-то человека, надеюсь, не забыли? В бреду вы не раз повторяли его имя. Не правда ли, Дельфина?
   – О да, мессир, много раз, – услужливо подтвердила толстая горничная.
   – Он без конца навещал вас.
   – Нет! Вы мне лжете! Мадам так не поступила бы. Она обещала, что не отпустит меня от себя.
   – Королева сама выбрала молодого человека вам в мужья. Она осталась очень довольна вашим женихом, как, без сомнения, останетесь довольны и вы, мадемуазель.
   Санча в ярости замотала головой, так что ее черные кудри разметались по плечам.
   – Нет! Я вам не верю! Я должна поговорить с королевой.
   – Боюсь, это невозможно. Мадам Изабеллу перевезли в более безопасное место, в Хэверинг. Прошу, выпейте это лекарство, оно вам необходимо.
   – Нет, – отказалась Санча. – Я требую свидания с Мадам.
   – Я уже объяснил вам, Мадам нет в Виндзоре.
   В Виндзоре? Санча ничего не понимала. Разве она по-прежнему в замке? Она была в полном замешательстве.
   – Тогда я требую свидания с моим дядей, де Северье. Я должна его видеть, пошлите кого-нибудь за ним!
   – Непременно, мадемуазель. Но сперва выпейте лекарство, вам сразу же станет лучше.
   Возможно, то, с какой настойчивостью, чуть ли не силой, он заставлял ее выпить снадобье, а может, приторно-сладкий запах жидкости заставили Санчу воспротивиться.
   – Нет! – закричала она, взмахнула рукой, заслоняясь от него, и выбила чашку из его пальцев.
   Лицо Кроула побелело от злости.
   – Ах ты, дрянь! – бормотал Кроул, выкручивая ей руки. На его зов в комнату ворвались несколько слуг и набросились на Санчу. Скоро ее вопли смолкли, отчаянное сопротивление было сломлено. Множество рук держали ее, в то время как лекарь, за волосы оттянув ей голову назад, влил в горло отвратительную приторную жидкость.
   Санча давилась, кашляла, пыталась освободиться, но безрезультатно. Через несколько мгновений глаза ее заволокло серым туманом, и она погрузилась в видения, оставаясь в сознании, но ничего не сознавая.
 
   Позже, в гостиной, Суинфорд отчитывал врача:
   – А если, представьте себе, нечто подобное произойдет, когда она будет в храме?
   – Поверьте, Томас, через час она будет послушна, как агнец.
   – Молю Бога, чтобы вы оказались правы, – хмуро сказал Суинфорд. – Это важно для нас обоих.

7

   Хью проснулся задолго до рассвета. Сонно проведя ладонью по подбородку, он понял, что пора побриться. С кожаной сумкой через плечо он прошел в туалетную комнату, расположенную по соседству со спальней.
   Дождевая вода по системе желобов стекала с крыши казармы в стоявшие здесь огромные каменные кадки. У одной из них нужно было только вытащить затычку, чтобы набрать нужное количество воды. Это было большое удобство. Единственным недостатком туалета было его двойное назначение, и, когда свежий ветер, особенно с севера, не проникал сюда, запах становился почти невыносимым.
   Спотыкаясь в предрассветных сумерках, Хью нашарил светильник. После долгих попыток, сопровождаемых ругательствами, ему удалось наконец зажечь фитиль огнивом. Масла в светильнике было на донышке – горел, по сути дела, один фитиль.
   В мигающем свете фитиля Хью достал из сумки отполированный металлический диск и нож с прямым лезвием, старательно установил диск, чтобы видеть свой заросший подбородок. Это столь же нудное, сколь и нелегкое занятие по удалению густой щетины, успевшей покрыть его щеки, дало Хью возможность мысленно вернуться к событиям последних дней.
   Одним махом он заполучил поместье, аббатство и богатую жену. Сбылись его заветные чаяния, и это наполняло его пьянящей радостью. Но самым поразительным было то, что все решилось само собой, без всяких усилий с его стороны, свалилось в руки, как манна с небес. «Почему, за какие заслуги?» – не переставал удивляться он. Мысль эта терзала его, не давала покоя, неотвязно зудела в мозгу, как надоедливая муха. Возможно, недоверие жило у него в крови, было его наследственной чертой. В конце концов, ведь он был внуком лесничего, родился среди крестьян, обладал их простонародной хитростью и знал, что ничто в жизни не дается даром.
   Почему же все-таки выбор пал на него? Эта мысль не шла у него из головы. Обычно такой «лакомый кусочек» берегли для фаворитов короля, которые честно служили ему или – что случалось чаще – помогали во всякого рода темных делах. Признаться, заключив сделку с Суинфордом, он тоже в какой-то мере поступил бесчестно, но вряд ли роль информатора, даже выполняемая усердно, заслуживала столь щедрой награды.
   Оставалось предполагать только одно: все дело в леди де Северье. Ясно, что она была бременем – но только для своих близких. Почему же в таком случае Генри Болинброк – а здесь, несомненно, не обошлось без него – желает, нет, жаждет даровать состояние, положение, землю запоздало признанному внебрачному сыну относительно мелкого северного барона?
   Хью вернулся в казарму; лицо его горело от холодной воды и безжалостного лезвия. Народ в большом помещении уже просыпался: всюду потягивались, почесывались, напяливали одежду солдаты; слышались приглушенные разговоры, шарканье ног, скрип кроватей.
   Дождь снаружи прекратился, ушел дальше на восток, окрасив отсыревший пейзаж в унылые серые тона. На горизонте виднелись низкие тучи, ползущие по синюшному небу.
   Хью не торопясь шагал к конюшне. Холодный бодрящий воздух раннего весеннего утра пощипывал кончики пальцев и свежевыбритые щеки.
   Твердая земля нижнего двора ближе к конюшне переходила в вязкое месиво размокшей глины со следами лошадиных копыт. В длинном помещении конюшни еще никого не было, лишь пофыркивали в денниках лошади, да в одном из отделений двое молодых солдат кидали вилами навоз в двухколесную повозку.
   Своего коня Хью нашел в дальнем стойле. Почуяв хозяина, высокий сильный мерин поднял голову и тихо заржал. Хью похлопал его по шее. Он любил своего коня, несмотря на его своенравный характер. Это было славное животное с красивой головой, мощной грудью, длинными мускулистыми ногами, в котором текла кровь арабских скакунов, пусть ее доля была и не слишком велика.
   Конь был вороной масти, без единого коричневого пятнышка на морде или ногах, безупречно черный, лишь на лбу красовалась белая звездочка. Хью оседлал коня, поправил уздечку, вывел вороного во двор и не торопясь выехал из замка.
   В «Веселой подружке» его уже ждали отобранные накануне люди. Хью угостил всех элем и, разговаривая то с одним, то с другим, исподволь приглядывался, решая, кто достоин наибольшего доверия.
   Вскоре появился Мартин в сопровождении преображенной Алисы Вотсдаутер. Крепко сбитая, сиявшая чистотой, розовощекая Алиса в новом синем платье была, на взгляд Хью, больше похожа на приодетую крестьянку, нежели на настоящую горничную благородной дамы. Но, принимая во внимание состояние невесты и то, куда им предстояло отправиться, здоровье и сила девушки были очень кстати.