— Боюсь, я могу назвать только имя его нанимательницы. Сам я никогда не имел дел с этой леди и не могу сообщить никаких подробностей. Я слышал, новая владелица поместья уволила его. Но это неточные сведения. Если вам снова потребуется моя помощь, — он встал, давая понять, что беседа подошла к концу, — прошу, обращайтесь ко мне без всяких церемоний.
   — Разумеется, — пробормотала Флавия. Она сама не ожидала, что пробудет здесь так долго и почерпнет столько важной информации.
   — Ну, что вы об этом думаете? — спросила она Мэнстеда, когда они вышли на улицу.
   — У меня нет слов, так я возмущен, — ответил он.
   — Это только поначалу, — улыбнулась Флавия.
   — Вы хотите сказать, что уже встречались с подобным?
   — Честно говоря, я сама удивлена. Посредники обычно не отказываются от приличных комиссионных, даже если есть подозрение, что картина краденая. Это действительно редкость. Уинтертон оказался честнее, чем я предполагала, если, конечно, говорит правду. Он легко мог продать картину через другого посредника. Как вы думаете: это можно проверить?
   — А что это за картина? Еще одна из знаменитого списка подвигов «Джотто», на котором помешан ваш босс Боттандо?
   — Да, теперь на нем висят уже три картины — Уччелло, Фра Анджелико и Поллайоло. Вы можете выяснить что-нибудь насчет бельгийской коллекции?
   — В Бельгии я почти никого не знаю.
   Флавия достала блокнот и нацарапала имя и телефон.
   — Попробуйте связаться с этим человеком. Скажите, что от меня. Он должен помочь вам.
   Мэнстед забрал листок и засунул его в карман. Флавия одарила его сияющей улыбкой.
   — Представляю, как надоела вам, — сказала она.
   — Нисколько, — галантно ответил Мэнстед и вздохнул.
 
   Прибыв в столицу, Аргайл первым делом заехал домой и переоделся во все чистое. После этого он решил, что может нанести визит вежливости своей старой приятельнице Люси Гартон. Сказать, что они хорошо знали друг друга, было бы большим преувеличением, учитывая краткое знакомство во время учебы в университете. Просто удивительно, какая любовь вдруг охватывает человека к почти незнакомым людям, когда ему от них что-нибудь нужно.
   Аргайл не видел Люси Гартон уже несколько лет, но через общих знакомых следил за ее карьерой. Так, например, ему передавали, что сразу после окончания университета она храбро окунулась в сложный и нестабильный мир торговли произведениями искусства. Начинала она с банальной должности ассистентки (читай — секретарши), очень быстро зарекомендовала себя как хороший администратор и была переведена на должность организатора выставок. Однако этим ее продвижение по службе не ограничилось — в настоящее время она работала экспертом-оценщиком в одном из небольших торговых домов, пытающихся отхватить кусок от пирога таких монополистов, как «Кристис» и «Сотбис».
   Но главное — именно на их аукционах Форстер продавал и покупал картины из Уэллер-Хауса. Аргайлу не терпелось встретиться с Люси и расспросить ее о нем. Если Форстер действительно колесил по Европе, похищая картины, то какой ему смысл разыскивать Веронику Бомонт (а судя по всему, он специально ее разыскивал) и наниматься к ней на работу? Жалованье, которое она ему платила, было сущей мелочью в сравнении с доходом от продажи полотен великих мастеров вроде Фра Анджелико. Должно быть, он преследовал какую-то определенную цель, но что это была за цель, оставалось неясным.
   Кроме того, Аргайлу хотелось оказать небольшую услугу миссис Верней — просто чтобы сделать ей приятное, а не потому, что он надеялся занять место Форстера в случае, если она решит поправить дела продажей оставшихся картин.
   Такова была цель его визита, однако он не был настолько наивен, чтобы рассчитывать на откровенность старой знакомой, особенно после того, как его проводили в ее личный кабинет, что свидетельствовало о высоком положении, занимаемом Люси Гартон.
   Он ломал голову, как бы потактичнее сформулировать вопрос «Что вас связывало с этим преступником»? Работники аукционных домов не любят таких вопросов, а Люси с ее острым умом моментально уловит суть вопроса, как бы ловко он его ни маскировал. Но в конце концов, попытка — не пытка.
   К счастью, молодая женщина обрадовалась его визиту, хотя столь же очевидно удивилась неожиданному появлению давнего знакомого. У Люси было очень приятное лицо, но Аргайл отлично помнил, что за этой миловидной внешностью скрываются твердый ум и железная воля. Возможно, именно контраст между внешностью и характером способствовал ее быстрому продвижению. Аргайл честно признался, что пришел не только ради удовольствия видеть ее.
   — Догадываюсь. Тебе нужна работа?
   — О нет, — сказал он. Вопрос в лоб слегка покоробил его.
   — Это хорошо, у нас нет вакансий.
   — Я пришел задать тебе пару вопросов об одном из ваших клиентов.
   Люси предупреждающе выгнула бровь, и в ее взгляде Аргайл ясно прочитал: «Это конфиденциальная информация, мы никогда не разглашаем сведения о клиентах».
   — Это бывший клиент. Человек по имени Джеффри Форстер. Он уже умер, так что тебе нечего опасаться.
   — Умер?
   — Упал с лестницы.
   Она пожала плечами:
   — Ну тогда ладно. Я смутно припоминаю его имя.
   — Насколько я знаю, он продавал и покупал у вас картины?
   — Думаю, да, но точно не помню. А зачем это тебе?
   — Дело в картинах. — Аргайл подошел к опасной теме и начинал нервничать. — Нужно выяснить кое-какие детали.
   Люси терпеливо смотрела на него.
   — Непонятно, откуда появились эти картины. А хотелось бы знать.
   — Кому хотелось бы знать?
   Аргайл кашлянул.
   — Ну, в общем, полиции. Видишь ли, какое дело — возможно, эти картины не принадлежали ему.
   Женщина слегка насторожилась и Аргайл понял, что пора рассказать всю правду. Насколько он помнил, Люси терпеть не могла лжи и недомолвок. С ней лучше всего работал принцип: откровенность за откровенность. Вот и сейчас: чем больше он рассказывал о Форстере, тем больше она расслаблялась. Под конец ей стало даже интересно.
   — Ты говоришь: он в основном похищал итальянские полотна? Я правильно тебя поняла?
   — В основном да. Его интересовали пятнадцатый и шестнадцатый века.
   Люси покачала головой:
   — Я занимаюсь только датскими и английскими художниками, к итальянским меня не подпускают. С ними работает Алекс.
   — Кто такой Алекс?
   — Босс. Он считает себя великим экспертом. Мы с ним на ножах. Он спит и видит, как бы избавиться от меня. Итальянское искусство — моя главная специализация, но он устраивает жуткий скандал, стоит мне хотя бы взглянуть на какую-нибудь из его картин. Он убежден, что никто, кроме него, не разбирается в итальянской живописи. Это его империя. По-моему, он просто боится, что кто-нибудь выявит его некомпетентность.
   — Значит, если Форстер пытался пропихнуть свои итальянские сокровища через ваш аукцион…
   — Алекс наверняка брал их. Надо же, как интересно, — сказала она и немного помолчала. — Если выяснится, что они были подделкой, и возникнет вопрос, почему мы их пропустили… Хм…
   Наступила еще одна долгая пауза, во время которой Люси размышляла, а Аргайл думал о том, как плохо влияют на характер разногласия с начальством.
   — Хорошо, — сказала она, выходя из задумчивости, — что конкретно тебе нужно от меня?
   — Это зависит от того, чем ты готова помочь.
   — Мы придерживаемся политики тесного сотрудничества с полицией, чтобы сделать рынок произведений искусства более чистым, — отбарабанила Люси заученную фразу.
   — Вы в самом деле помогаете полиции?
   — Нет. Но когда-то же надо начинать. Итак, чего ты хочешь?
   — Мне нужен список всех вещей, проданных Форстером через ваш дом. И, пожалуй, купленных тоже. Еще меня интересует, не ваши ли оценщики производили опись имущества в Уэллер-Хаусе.
   — Посмертную?
   Аргайл кивнул:
   — Я знаю, что Форстер приглашал профессиональных экспертов для проведения инвентаризации, и мне вдруг пришло в голову, что он мог сделать это через вас. Вы оказываете подобные услуги?
   Она хмыкнула:
   — Еще бы, это дает нам преимущество перед другими домами, когда клиент принимает решение продать свои сокровища. Во всяком случае, это я смогу для тебя узнать. А вот что касается дел самого Форстера, то с этим сложнее. Все бумаги хранятся в кабинете Алекса, и мне не хотелось бы его беспокоить. Надеюсь, ты поймешь меня.
   — Конечно.
   — Подожди, я сейчас вернусь.
   Люси скрылась в соседнем помещении, предварительно убедившись, что там никого нет. Аргайл слышал, как она выдвигала и задвигала ящики шкафов, потом раздался гул копировальной машины. Наконец Люси появилась с несколькими листками бумаги в руках.
   — Я скопировала акт инвентаризации. Мы действительно проводили ее в январе. Я скопировала только картины, на мебель у меня ушел бы весь день.
   — Отлично.
   Люси вручила ему листки.
   — Довольно пестрая коллекция, — сказала она. — Мы, конечно, не самый крупный торговый дом, однако тоже имеем дело с вещами первого сорта. На девяносто девять процентов.
   — И сколько картин было в этой коллекции?
   — Так, подожди. — Она быстро сосчитала. — Семьдесят две картины, остальное — рисунки. А что такое? Ты, я вижу, разочарован.
   — Их больше, чем я ожидал.
   — Да? Ну, не знаю. Ничего выдающегося в коллекции нет, в основном семейные портреты. Один предположительно кисти Неллера, но никаких подтверждений тому нет. Зато кто-то оставил записку, в которой утверждает, что если это — Неллер, то он — папа римский. Все остальное вообще не представляет интереса.
   Аргайл кивнул.
   — Я отнял у тебя много времени. Пожалуй, мне нужно идти.
   — Иди, но сначала обещай, что будешь информировать меня обо всем, что имеет отношение к нашему дому.
   Аргайл согласился.
   — И пустишь меня к себе пожить — в сентябре я собираюсь на недельку в Рим.
   Аргайл согласился.
   — И будешь продавать картины только через наш дом.
   Он согласился и на это.
   — И до отъезда в Италию пригласишь меня поужинать.
   И на это тоже. Покидая ее кабинет, он подумал, что счет за ужин нужно будет переслать Боттандо.

ГЛАВА 11

   Он вернулся в галерею Бирнеса на полчаса позже Флавии, и уже оттуда они вместе двинулись в путь через центральную часть Лондона к вокзалу. Ливерпуль-стрит в половине шестого вечера можно рекомендовать только физически крепким людям со стальными нервами. Флавии показалось, что она попала в ад. Современный, отремонтированный, но, без сомнения, — ад. Косметический ремонт здания нисколько не отразился на абсолютно сумбурной системе движения транспорта.
   — Боже милостивый, — простонала Флавия, протискиваясь вслед за Аргайлом к платформе с флажком «5.15 — Норвич». Была уже половина шестого, но поезд почему-то еще не ушел.
   Она в немом изумлении взирала на вереницу старинных вагонов с облупившейся краской, наполовину оторванными дверями и с почерневшими от грязи окнами. Не веря своим глазам, Флавия покачала головой и попыталась заглянуть в вагон сквозь мутное грязное стекло. На каждый квадратный миллиметр вагона приходилось по человеку, при этом все они как-то умудрялись читать газеты и делать вид, что передвигаться таким диким способом — совершенно естественно для цивилизованного человека.
   — Это и есть экспресс, о котором ты говорил? — спросила Флавия, оборачиваясь к Аргайлу.
   Он смущенно кашлянул. Очень трудно отрицать очевидное, даже если ты истинный патриот своей страны.
   — Ничего, как-нибудь втиснемся, — пробормотал он. — Наверное.
   — Я не понимаю, почему такая давка? Разве люди не могут пересесть на другой поезд?
   Такой вопрос мог задать только человек, живущий в стране с нормальной транспортной системой.
   Аргайл начал было оправдываться и говорить, что управление железной дороги собирается перебросить старые вагоны на другое направление, скорее всего на Брайтон, но его речь заглушил громкий треск в динамике, за которым последовал невообразимый гул.
   — Что это? — морщась от невыносимого звука, прокричала Флавия.
   — Не знаю.
   В динамике послышались хрип и неразборчивое бормотание, однако пассажиры немедленно отреагировали на сообщение. С единым дружным вздохом они свернули свои газеты, подхватили сумки, вышли из вагонов и распределились по платформе. Казалось, никого не обеспокоил и не возмутил тот факт, что поезд должен был отойти от платформы еще двадцать минут назад.
   — Простите, — обратилась Флавия к хорошо одетому мужчине лет пятидесяти, надежно пристроившемуся у колонны. — Что это было за объявление?
   Он удивился ее вопросу.
   — Поезд опять отменили, — объяснил он. — Следующий будет через час.
   — Уму непостижимо, — проговорила Флавия, переварив эту информацию. Терпению ее наступил предел. — Я не собираюсь торчать здесь еще целый час для того, чтобы втиснуться в вагон для перевозки скота. Если людям нравится стоять тут словно стадо баранов, это их проблема. Я больше не останусь здесь ни секунды.
   Подавив желание развернуть дискуссию о баранах и вагонах для скота, Аргайл поплелся за ней в пункт проката автомобилей, находившийся за углом.
   Он прикинул, что в автомобиле они будут двигаться со скоростью три мили в час и что даже с учетом ожидания следующего экспресса на поезде они все равно добрались бы быстрее, однако высказывать свои соображения, учитывая боевое настроение Флавии, не рискнул. К тому же в автомобиле они могли свободно поговорить о Джеффри Форстере.
   — Ну и что ты об этом думаешь? — спросила Флавия, когда он передал ей разговор с Люси Гартон. Машина проехала еще три метра и снова остановилась. Как Аргайл и ожидал, они больше стояли, чем двигались.
   — Я думаю, это дает нам новые зацепки.
   — Да? Какие же?
   — В течение нескольких лет Форстер продавал картины из коллекции Уэллер-Хауса, правильно?
   Флавия кивнула.
   — Когда дядя Годфри пятнадцать лет назад отбросил копыта, была произведена инвентаризация коллекции. Так вот, пятнадцать лет назад коллекция насчитывала семьдесят две картины. Полгода назад, после смерти Вероники, была произведена новая инвентаризация. И что бы ты думала?
   — Ну, говори, не томи меня.
   — В коллекции по-прежнему оставалось семьдесят две картины.
   Поток машин снова пришел в движение, и Флавия попыталась перестроиться в соседний ряд, где, как ей казалось, был шанс разогнаться до двадцати миль в час. Попытка оказалась неудачной, и она снова вернулась к разговору:
   — Это означает, что он либо купил новые картины — это можно проверить, сравнив акты инвентаризации, — либо он ничего не продавал.
   Аргайл возбужденно кивнул.
   — Думаешь, он использовал Уэллер-Хаус в качестве прикрытия? — спросила Флавия.
   — Смотри: Форстер крадет картину и находит покупателя. Но ему необходимо скрыть ее происхождение, чтобы не вызвать подозрений. В наше время очень трудно продать картину без документов, еще труднее продать картину из итальянской коллекции. Поэтому он находит старинную английскую коллекцию, уничтожает все имеющиеся на нее документы, кроме краткой описи, где указаны лишь названия и авторство картин. После этого он начинает продавать краденые картины через надежный торговый дом, прикрываясь коллекцией Уэллер-Хауса.
   — И даже если у кого-то возникнет сомнение, — продолжила его мысль Флавия, — никто не сможет ничего доказать, потому что он похищал картины, с которых не было сделано репродукций. А новые владельцы были также достаточно осторожны, чтобы не фотографировать свои приобретения.
   — Именно так. Конечно, риск оставался, но незначительный, поскольку вероятность того, что краденая картина попадется на глаза человеку, способному опознать ее, была чрезвычайно мала.
   Флавия кивнула.
   — Твоя приятельница пообещала выслать тебе список купленных и проданных им картин?
   — Да, через пару дней. Она не хочет, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
   — Я могла бы официально снять с нее свидетельские показания.
   Аргайл обдумал ее предложение.
   — А что, других свидетелей нет?
   — Одна свидетельница при смерти и к тому же небеспристрастна. Сандано тоже нельзя трогать: я обещала ему не упоминать его имени. Синьора делла Куэрция недееспособна. Уинтертон может подтвердить только то, что Форстер опознал ворованную картину. Вероника Бомонт умерла. Поэтому показания твоей знакомой относительно того, что Форстер продавал какие-то картины, выдавая их за картины из коллекции Уэллер-Хауса, нам бы очень пригодились. Надо бы выяснить, кому он продал картины. В его бумагах были данные о покупателях?
   — Я не все успел просмотреть. Ход мыслей Флавии изменился.
   — А что говорят о нем в поселке? На сегодняшний день я еще не слышала о нем ни одного хорошего слова. Уинтертон отметил, что у него не было вкуса — это, кстати, противоречит теории Боттандо о «Джотто»; Бирнес фыркает, называя его очаровательным. Разве это — недостаток?
   — Ты находишься в Англии, дорогая, здесь у людей свои понятия.
   — Я не понимаю, что в этом плохого? Мне, например, нравятся очаровательные люди.
   — Но ведь ты — итальянка, — терпеливо заметил Аргайл. Они проехали еще несколько сот ярдов. — Во-первых, слово «очаровательный» вообще не подходит мужчине. А во-вторых, это подразумевает некоторую поверхностность, склонность к подхалимажу и желание подняться по социальной лестнице за счет своего обаяния, а не реальных достоинств, и, кроме того, это слово означает, что человек — большой любитель женщин.
   — Это тоже порок?!
   — Дамский угодник, — мрачно сказал Аргайл, — что может быть хуже? Лобызать ручки, расточать комплименты… словно какой-нибудь с континента… Я еще понимаю, когда так сюсюкают с собакой, но с противоположным полом…
   — Ну знаешь, у вас очень странные понятия. Ладно, расскажи мне, пожалуйста, о своей хозяйке. Она мне понравится?
   — Миссис Верней? Обязательно. Во всяком случае, мне нравится. Она по-настоящему очаровательна. Предупреждаю твой вопрос: женщинам разрешается быть очаровательными. Это приемлемо даже для Англии.
   — Понятно. И в чем заключено ее очарование?
   — Она умеет раскрепостить человека. С ней чувствуешь себя как дома, даже в этом огромном промозглом амбаре, в котором она живет. Кроме того, она умна, немного склонна к черному юмору и очень остра на язык.
   — Почему она меня пригласила? — подозрительно спросила Флавия.
   — Вероятно, ей любопытно взглянуть на тебя. Думаю, это нормально — тебе тоже интересно посмотреть на нее. Но скорее всего главная причина кроется в том, что она ужасно одинока. У нее здесь не такая уж насыщенная жизнь, дорогая.
 
   Машина въехала в поселок в начале десятого. Когда они подъезжали к Уэллер-Хаусу, дождь прекратился, словно приветствуя их появление в Норфолке, а Мэри встретила как дорогих гостей. Она сразу провела их на кухню:
   — Вы, должно быть, ужасно проголодались, я припасла для вас еды.
   Мэри Верней усадила Флавию напротив себя, и женщины вежливо оглядели друг друга. Флавия казалась утомленной, Мэри была необычно тиха и осторожна.
   Но прошло несколько минут, и напряженность рассеялась. Флавия немного выпила и вздохнула свободнее; почувствовав это, Мэри тоже расслабилась. Вскоре между ними завязался оживленный разговор; женщины настолько увлеклись, что Аргайл даже слегка обиделся: они совершенно не обращали на него внимания — так, словно он был пустым местом. Они обсуждали все на свете — безобразное состояние британской железной дороги, погоду, ужасы проживания в Лондоне, Риме и Париже и невозможность выращивать зелень для салата в открытом грунте в условиях английского климата.
   — Вы уже пришли к какому-нибудь заключению насчет Джеффри? — будто бы невзначай спросила Мэри Верней.
   — Пока нет, — ответила Флавия. — Мы продолжаем собирать доказательства.
   — Похоже, он имел отношение к похищению еще одной картины, — вставил Аргайл без всякой на то нужды — просто он уже устал молчать и решил напомнить о своем присутствии. — Поллайоло. К сожалению, для вас есть плохая новость.
   — Какая?
   Вообще-то Флавия не собиралась посвящать в подробности дела человека, с которым познакомилась каких-то полчаса назад, но поскольку большую часть информации Мэри Верней уже все равно получила от Аргайла, вряд ли был смысл скрывать от нее остальное.
   — По нашим предположениям, Форстер мог продавать под прикрытием вашей коллекции другие картины, — сказала Флавия.
   Мэри заинтересовалась:
   — Зачем? Что это ему давало?
   — Вы когда-нибудь слышали об отмывании денег?
   — Конечно.
   — Точно так же отмывают краденые картины. Им сочиняют фальшивую родословную. Старинная коллекция, которая больше ста лет нигде не выставлялась, — идеальное прикрытие для подобного рода махинаций. Дело могло сорваться лишь в том случае, если бы кто-нибудь решил лично связаться с вашей сестрой.
   — Он только зря потратил бы время. Я уже говорила — Вероника была не от мира сего.
   — Я думаю, это обстоятельство его особенно устраивало.
   Мэри задумчиво смотрела на гостью.
   — Наверное, поэтому он спрятал опись имущества, — предположила Флавия.
   — Возможно, — согласилась Мэри.
   — Что тут происходило в мое отсутствие? — снова напомнил о себе Аргайл. — Убийства, ограбления, аресты?
   — Ничего такого, — чуть ли не с сожалением ответила Мэри. — Здесь тихо как в могиле. Вот только Джессика вернулась.
   — Жена Форстера? — оживилась Флавия.
   — Да, она вернулась сегодня утром. Бедняжка в ужасном состоянии, известие о смерти мужа явилось для нее страшным ударом. Я предложила ей переехать на время ко мне, полагая, что ей будет страшно ночевать в этом доме одной, но она отказалась.
   — Вы очень добры к ней.
   — Да, — подтвердила Мэри Верней, — очень. Должна признаться, я от всей души надеялась, что она не согласится. Конечно, я всегда рада помочь человеку в трудную минуту, но, честно говоря, — она понизила голос, словно их могли услышать, — эта женщина так убивалась по мужу, что я сама чуть не взвыла.
   — Полиция уже говорила с ней?
   Она пожала плечами:
   — Откуда мне знать? Даже Джордж Бартон пребывает в полном неведении о том, что здесь происходит. А если не знает Джордж Бартон — не знает никто.
   Прошло еще полчаса такой же праздной болтовни. Аргайл расправился с ужином гораздо быстрее, поскольку его полностью исключили из дальнейшей беседы, и в два часа ночи отправился спать. Женщины, не переставая трещать, перешли в гостиную. Последним, что он услышал, выходя из комнаты, было: «А не выпить ли нам по рюмочке бренди?»

ГЛАВА 12

   Его разбудили громкие удары в дверь, после чего она слегка приоткрылась, и в комнату просунулась голова.
   — О, Джонатан, прости, что разбудила тебя, — сказала Мэри. — Приехала полиция. Не мог бы ты к ним выйти, и побыстрее?
   Вместо ответа он откинул с головы одеяло, окунаясь в сырую холодную атмосферу старого английского дома, и пробормотал нечто нечленораздельное, пытаясь сориентироваться.
   — Кофе на кухне, — бодрым голосом объявила Мэри и захлопнула дверь.
   Все еще не придя в себя, он, однако, послушно выбрался из постели и начал одеваться. Несколько драгоценных минут ушло на поиски левого носка, обнаруженного в конце концов под кроватью, среди завалов всякого мусора. Натянув остальную одежду, Аргайл сошел вниз.
   Инспектор Уилсон с угрюмым выражением на лице, которое бывает у человека, вынужденного компенсировать отсутствие полноценного завтрака большим количеством кофе, приветствовал его появление хриплым возгласом, только усугубившим мрачные предчувствия Аргайла.
   Джонатан настороженно впился взглядом в лицо инспектора.
   — Что случилось? Судя по вашему виду, опять проблемы? — спросил он.
   — Похоже на то, мистер Аргайл. У меня к вам вопрос.
   — Спрашивайте.
   — Где вы были вчера днем?
   Вопрос Аргайлу не понравился.
   — Я был в Лондоне, — осторожно ответил он. — А что?
   — Должен ли я понимать это так, что вы не имеете представления, кто вчера днем пробрался в дом Джеффри Форстера, взломал опечатанную дверь его кабинета и забрал все его бумаги?
   — Я действительно не имею об этом представления, — подтвердил удивленный Аргайл. — И уж конечно, это был не я. Да и кому они могли понадобиться?
   — Вот именно.
   — Когда это произошло?
   — Мы пока точно не знаем. Никто из соседей не видел, чтобы в дом кто-нибудь входил или выходил из него. Кроме полицейских, естественно.
   — Так, может быть, это кто-то из них перестраховался и забрал бумаги в участок? — предположил Аргайл.
   Уилсон не ответил, его внимание переключилось на Флавию, появившуюся в дверях. Она зевала, прикрывая рот рукой. Мэри Верней представила их друг другу.
   — Очень рад, — пробормотал инспектор Уилсон, потрясенный тем, что это очаровательное создание — его коллега.
   — Я правильно поняла: пропали все деловые бумаги убитого? — мягко поинтересовалась Флавия.
   Слегка пристыженный, Уилсон признал очевидное:
   — Конечно, это непростительно, когда из дома предполагаемой жертвы убийства пропадают ценнейшие документы. Но я подумал: может быть, мистер Аргайл забрал документы, решив изучить их в более располагающей обстановке. К несчастью, мое предположение не подтвердилось.
   — А вы спрашивали жену Форстера? — вклинилась Мэри. — Я думаю, она как главная наследница Форстера должна быть заинтересована в сохранности всех документов. Может быть, она решила показать их бухгалтеру или другому знающему человеку.