Алексей взглянул на Олега и тут обратил внимание на пистолет, который все еще сжимала его мертвая рука. Незнакомец стоит к нему спиной и может не заметить, ведь его внимание сосредоточено на Штрихе. Взять в руку пистолет и нажать на курок. Всего один выстрел. А если он промахнется, если с одного выстрела не убьет? Тогда конец! Нет, не так, мне нужно схватить оружие, развернуться и выпустить в этого парня всю обойму. А если попаду в Штриха? Да хрен с ним! Можно подумать, что тот чем-то лучше этого, который только что убил его приятеля. Интересно, снял ли Олег пистолет с предохранителя? Наверняка снял, можно не сомневаться. Тем более что он, Алексей, понятия не имеет, в каком положении должен находиться предохранитель. А если пистолет все еще на предохранителе? Ведь Олег почему-то сам так и не выстрелил! Конечно, это могло получиться от неожиданности, вряд ли тот предполагал, что в кабинках еще кто-то есть… Но ведь видно же было, что с оружием он обращаться умеет, не впервой, как говорится. Тогда он должен был выстрелить… Почему выстрела не было? Вот дерьмо! Что ж, будь что будет!
Медленно, очень медленно, не упуская из вида Штриха с Незнакомцем, Алексей начал подползать к Олегу. Он чувствовал, как с каждой секундой ускоряется биение сердца, как соленые капли пота стекают со лба на нос и забегают в приоткрытый рот. Вот он коснулся штанины Олега, вот уже навис над его телом, старясь не смотреть в лицо. Вот его рука дотронулась до руки с пистолетом. В то же мгновение он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу, ведь ему еще не доводилось прикасаться к мертвецу. Алексей осторожно начал разжимать холодеющие пальцы. И вот сталь пистолета уже обжигает его руку. Все, осталось только повернуться и нажать курок!
«Зря ты это сделал!» – раздался в гробовой тишине голос Незнакомца.
Алексей застыл, боясь повернуться. Он понял, что эти слова относились не к Штриху. Алексей, кажется, затылком ощутил, как смертоносное дуло описывает полукруг и застывает, нацелившись на его макушку. Но тут раздались какие-то звуки, и он услышал, как Штрих кричит:
«Стреляй в него, стреляй! Давай, пока я держу! Стреляй!»
Быстро обернувшись, Алексей увидел, что Штрих одной рукой пытается душить Незнакомца, а второй отводит в сторону его пистолет.
«Стреляй, чего ждешь!!!»
Незнакомец сопротивлялся, но цепкие руки Штриха пока удерживали его и не давали использовать оружие. Алексей поднял руку с пистолетом и внезапно отчетливо понял, что собирается убить человека. Пусть этот человек полный ублюдок, внешне ведь он такой же, как и Алексей. Он вдруг понял, что это едва заметное движение указательного пальца означало перейти невидимую черту, и та черта должна была отделить его от мира, который он считал нормальным и привычным. От всего, что было для него дорого. Он понял, что через секунду станет другим человеком, совершенно другим.
Неожиданно пистолет Незнакомца, руку которого все еще удерживал Штрих, выстрелил, и пуля ударила в пол, раздробив плитку на мелкие кусочки, а вслед за тем эхом ему прозвучал еще один выстрел. Алексей не сразу понял, что произошло. Наверное, из-за выстрела Незнакомца он вздрогнул и нечаянно нажал на курок. Алексей увидел, как ошарашенно смотрит на себя Незнакомец, пытаясь понять, куда попала пуля. И как вдруг разжались руки Штриха и тот медленно стал опускаться на пол. Еще он услышал, как вновь в отчаянии закричала Котенок, и понял, что убил человека, но не того, кого хотел. Это был конец. Незнакомец молча направил пистолет на Алексея и нажал курок…
– Эй, куда ты? – услышал Алексей голос Незнакомца.
Алексей понял, что все еще стоит на четвереньках на кафельном полу между Котенком и мертвым напарником Штриха, а пистолет по-прежнему зажат в мертвой руке Олега.
Он повернулся и посмотрел на Незнакомца. Тот держал Штриха на прицеле, а Штрих не только не пытался напасть на убийцу с пистолетом, но явно боялся даже пошевелиться.
– Куда пополз? Назад! – властно произнес Незнакомец.
Словно загипнотизированный, Алексей послушно вернулся на место и тупо уставился на человека, которому принадлежали отныне жизни Штриха, Котенка и Алексея.
Глядя на него, сложно было представить, что Незнакомец родился в хорошей семье, где папа был музыкантом, причем не каким-нибудь безработным и вечно грязным представителем андеграунда. Его отец окончил консерваторию и занимался преподавательской деятельностью. Даже дома он ходил в белой рубашке с запонками и бабочке. Несколько раз в месяц к ним приходил курьер, доставляя пригласительные на очередной концерт классической музыки. Мама Незнакомца, получившая отличное художественное образование, целиком посвятила себя двум равнозначным целям: воспитанию сына и проматыванию денег, заработанных мужем. Правда, нужно отдать ей должное: она приложила немало усилий, стараясь научить своего мальчика разбираться в поэзии, литературе, искусстве и, конечно же, музыке. Дворовые мальчишки ходили в рваных кроссовках, грязных футболках и трениках с пузырями на коленках и целыми днями гоняли мяч, а когда устраивали перекур, угощали друг друга исключительно «Беломором», который воровали из карманов отцовских курток.
А юный Незнакомец, собираясь с мамой в филармонию, чистил ваксой туфли, старательно застегивал все пуговицы на свежевыглаженной рубашке, облачался в темно-серый костюм в полоску и, намочив волосы под струей воды, зачесывал их назад, покуда мама клала в боковой карман его костюма изысканно-белый, смоченный туалетной водой носовой платок. К девяти годам Незнакомец не один раз побывал во всех музеях Петербурга и его пригородов. Глядя на фасад здания, он легко определял, к какой эпохе оно относится. Мог перечислить характерные черты стиля арт деко, отличающие его от арт нуво. Раньше других сверстников он посмотрел такие фильмы, как «Кабаре», «Жизнь прекрасна», «В джазе только девушки», «Римские каникулы», «Касабланка». Единственный в классе знал, кто такие Грегори Пек, Одри Хепберн, Хемфри Боггарт и Джейн Рассел.
Он восхищался произведениями Моцарта, Баха, Чайковского, Шуберта.
Уже в начальных классах школы Незнакомец читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина. Но больше всего он увлекался биографиями великих политических деятелей, таких, как Гай Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, Черчилль, Муссолини, Сталин и Фидель Кастро.
Окончив школу с золотой медалью, в будущее он смотрел без страха, уверенный, что ему море по колено. И судьба наказала его.
Его жизнь круто изменилась после того, как он провалил экзамены в МГИМО – видно, это была для него слишком высокая планка. А может быть, родители почему-то не сумели среди своих бесчисленных знакомых найти нужных для успеха предприятия людей.
У него был еще шанс что-то исправить: экзамены в МГИМО сдают в июле, и он мог попробовать свои силы в любой приличный вуз, набирающий студентов в августе. К тому же у родителей, конечно, имелись достаточные средства, чтобы откосить от армии, но они рассудили иначе. Мать решила, что после армии у него уже не будет препятствий для поступления в заветный вуз. И всего через три месяца он уже примерял в каптерке отвратительные кирзовые сапоги, от которых его ноги не спасали никакие портянки.
В армии он впервые в жизни столкнулся с настоящей жестокостью, звериной и бессмысленной, когда его избили в туалете парни, пришедшие служить на год раньше.
А через восемь месяцев его отправили в Афганистан.
Так бывает: ты живешь спокойно и считаешь, что разбираешься во многих вещах. А потом вдруг, в один момент, понимаешь, что вся твоя прежняя жизнь – пустая иллюзия, а в настоящей жизни ты полный ноль, и, если хочешь выжить, должен всему учиться заново. Понимаешь же это в одно мгновение, когда рядом с тобой кричит восемнадцатилетний паренек, с которым ты только что обедал, а тут он держит в руках свои кишки и пытается засунуть их назад. Или когда что-то ударяется тебе в плечо, ты поворачиваешься – а это оторванная взрывом голова и верхняя часть туловища медсестры, с который ты на днях целовался. Еще вчера ты нежно шептал ей на ушко комплименты. Говорил, что она прекрасно выглядит, поражался, как ей удается следить за собой даже на войне. А теперь она как будто смотрит на тебя голубыми глазами, и ее губы чуть приоткрыты, и тебе почему-то приходит в голову мысль, что два дня назад ты проникал в этот рот языком. Из-под разорванной формы видны красивые загорелые груди с розовыми сосками, и, когда ты видишь их, чувствуешь, как тебя выворачивает наизнанку, и в самый неподходящий момент начинаешь блевать. Странно, но ты при этом умудряешься расслышать чьи-то осторожные шаги, и в последний момент заметить, как на тебя прыгает фигура в халате. Лежа на земле и глядя на поблескивающее в десяти сантиметрах от твоего сердца острие ножа, ты понимаешь, что сейчас или подохнешь, или убьешь, другого не дано. Уже после того как, прижав руками к горячей земле ненавистное горло, ты задушишь человека, которого впервые увидел минуту назад, ты снова чувствуешь, как подкатывает тошнота, и начинаешь блевать. Ты даже не успеваешь слезть с убитого и отползти в сторону и блюешь прямо в открытый рот с грязными зубами, блюешь и видишь, как он смотрит на тебя круглыми ненавидящими глазами. Он остывает, а ты гадаешь, что стало причиной его смерти: твои железные пальцы или блевотина.
Примерно через месяц, вечером, после боя, собирая ошметки рук и ног сослуживцев и складывая их в мешок, он поймал себя на мысли, что совсем ничего не испытывает. Он вспомнил, как школьником собирал в парке листья для гербария. Незнакомец поднял чью-то голову, держа за волосы, отряхнул от грязи и долго всматривался, пытаясь понять, кому она принадлежала. А когда сообразил, что это голова моджахеда, подбросил в воздух и саданул по ней ногой, будто это был футбольный мяч, а потом спокойно пошел есть тушенку. Нужно ли говорить, что вернулся он домой другим человеком. Совсем другим.
Теперь он не думал ни о каком МГИМО. Он даже не вспоминал о нем никогда. А о былой любви к классической музыке напоминала лишь мелодия в его мобильном телефоне. Вагнер, «Полет валькирии». Первое время, когда он ее слышал, перед его мысленным взором с ураганной скоростью проносились вертолеты, которые несли смерть косоглазым в «Апокалипсисе сегодня».
Татьяна и Незнакомец
Медленно, очень медленно, не упуская из вида Штриха с Незнакомцем, Алексей начал подползать к Олегу. Он чувствовал, как с каждой секундой ускоряется биение сердца, как соленые капли пота стекают со лба на нос и забегают в приоткрытый рот. Вот он коснулся штанины Олега, вот уже навис над его телом, старясь не смотреть в лицо. Вот его рука дотронулась до руки с пистолетом. В то же мгновение он почувствовал, как мурашки побежали по всему телу, ведь ему еще не доводилось прикасаться к мертвецу. Алексей осторожно начал разжимать холодеющие пальцы. И вот сталь пистолета уже обжигает его руку. Все, осталось только повернуться и нажать курок!
«Зря ты это сделал!» – раздался в гробовой тишине голос Незнакомца.
Алексей застыл, боясь повернуться. Он понял, что эти слова относились не к Штриху. Алексей, кажется, затылком ощутил, как смертоносное дуло описывает полукруг и застывает, нацелившись на его макушку. Но тут раздались какие-то звуки, и он услышал, как Штрих кричит:
«Стреляй в него, стреляй! Давай, пока я держу! Стреляй!»
Быстро обернувшись, Алексей увидел, что Штрих одной рукой пытается душить Незнакомца, а второй отводит в сторону его пистолет.
«Стреляй, чего ждешь!!!»
Незнакомец сопротивлялся, но цепкие руки Штриха пока удерживали его и не давали использовать оружие. Алексей поднял руку с пистолетом и внезапно отчетливо понял, что собирается убить человека. Пусть этот человек полный ублюдок, внешне ведь он такой же, как и Алексей. Он вдруг понял, что это едва заметное движение указательного пальца означало перейти невидимую черту, и та черта должна была отделить его от мира, который он считал нормальным и привычным. От всего, что было для него дорого. Он понял, что через секунду станет другим человеком, совершенно другим.
Неожиданно пистолет Незнакомца, руку которого все еще удерживал Штрих, выстрелил, и пуля ударила в пол, раздробив плитку на мелкие кусочки, а вслед за тем эхом ему прозвучал еще один выстрел. Алексей не сразу понял, что произошло. Наверное, из-за выстрела Незнакомца он вздрогнул и нечаянно нажал на курок. Алексей увидел, как ошарашенно смотрит на себя Незнакомец, пытаясь понять, куда попала пуля. И как вдруг разжались руки Штриха и тот медленно стал опускаться на пол. Еще он услышал, как вновь в отчаянии закричала Котенок, и понял, что убил человека, но не того, кого хотел. Это был конец. Незнакомец молча направил пистолет на Алексея и нажал курок…
– Эй, куда ты? – услышал Алексей голос Незнакомца.
Алексей понял, что все еще стоит на четвереньках на кафельном полу между Котенком и мертвым напарником Штриха, а пистолет по-прежнему зажат в мертвой руке Олега.
Он повернулся и посмотрел на Незнакомца. Тот держал Штриха на прицеле, а Штрих не только не пытался напасть на убийцу с пистолетом, но явно боялся даже пошевелиться.
– Куда пополз? Назад! – властно произнес Незнакомец.
Словно загипнотизированный, Алексей послушно вернулся на место и тупо уставился на человека, которому принадлежали отныне жизни Штриха, Котенка и Алексея.
Глядя на него, сложно было представить, что Незнакомец родился в хорошей семье, где папа был музыкантом, причем не каким-нибудь безработным и вечно грязным представителем андеграунда. Его отец окончил консерваторию и занимался преподавательской деятельностью. Даже дома он ходил в белой рубашке с запонками и бабочке. Несколько раз в месяц к ним приходил курьер, доставляя пригласительные на очередной концерт классической музыки. Мама Незнакомца, получившая отличное художественное образование, целиком посвятила себя двум равнозначным целям: воспитанию сына и проматыванию денег, заработанных мужем. Правда, нужно отдать ей должное: она приложила немало усилий, стараясь научить своего мальчика разбираться в поэзии, литературе, искусстве и, конечно же, музыке. Дворовые мальчишки ходили в рваных кроссовках, грязных футболках и трениках с пузырями на коленках и целыми днями гоняли мяч, а когда устраивали перекур, угощали друг друга исключительно «Беломором», который воровали из карманов отцовских курток.
А юный Незнакомец, собираясь с мамой в филармонию, чистил ваксой туфли, старательно застегивал все пуговицы на свежевыглаженной рубашке, облачался в темно-серый костюм в полоску и, намочив волосы под струей воды, зачесывал их назад, покуда мама клала в боковой карман его костюма изысканно-белый, смоченный туалетной водой носовой платок. К девяти годам Незнакомец не один раз побывал во всех музеях Петербурга и его пригородов. Глядя на фасад здания, он легко определял, к какой эпохе оно относится. Мог перечислить характерные черты стиля арт деко, отличающие его от арт нуво. Раньше других сверстников он посмотрел такие фильмы, как «Кабаре», «Жизнь прекрасна», «В джазе только девушки», «Римские каникулы», «Касабланка». Единственный в классе знал, кто такие Грегори Пек, Одри Хепберн, Хемфри Боггарт и Джейн Рассел.
Он восхищался произведениями Моцарта, Баха, Чайковского, Шуберта.
Уже в начальных классах школы Незнакомец читал наизусть стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина. Но больше всего он увлекался биографиями великих политических деятелей, таких, как Гай Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, Черчилль, Муссолини, Сталин и Фидель Кастро.
Окончив школу с золотой медалью, в будущее он смотрел без страха, уверенный, что ему море по колено. И судьба наказала его.
Его жизнь круто изменилась после того, как он провалил экзамены в МГИМО – видно, это была для него слишком высокая планка. А может быть, родители почему-то не сумели среди своих бесчисленных знакомых найти нужных для успеха предприятия людей.
У него был еще шанс что-то исправить: экзамены в МГИМО сдают в июле, и он мог попробовать свои силы в любой приличный вуз, набирающий студентов в августе. К тому же у родителей, конечно, имелись достаточные средства, чтобы откосить от армии, но они рассудили иначе. Мать решила, что после армии у него уже не будет препятствий для поступления в заветный вуз. И всего через три месяца он уже примерял в каптерке отвратительные кирзовые сапоги, от которых его ноги не спасали никакие портянки.
В армии он впервые в жизни столкнулся с настоящей жестокостью, звериной и бессмысленной, когда его избили в туалете парни, пришедшие служить на год раньше.
А через восемь месяцев его отправили в Афганистан.
Так бывает: ты живешь спокойно и считаешь, что разбираешься во многих вещах. А потом вдруг, в один момент, понимаешь, что вся твоя прежняя жизнь – пустая иллюзия, а в настоящей жизни ты полный ноль, и, если хочешь выжить, должен всему учиться заново. Понимаешь же это в одно мгновение, когда рядом с тобой кричит восемнадцатилетний паренек, с которым ты только что обедал, а тут он держит в руках свои кишки и пытается засунуть их назад. Или когда что-то ударяется тебе в плечо, ты поворачиваешься – а это оторванная взрывом голова и верхняя часть туловища медсестры, с который ты на днях целовался. Еще вчера ты нежно шептал ей на ушко комплименты. Говорил, что она прекрасно выглядит, поражался, как ей удается следить за собой даже на войне. А теперь она как будто смотрит на тебя голубыми глазами, и ее губы чуть приоткрыты, и тебе почему-то приходит в голову мысль, что два дня назад ты проникал в этот рот языком. Из-под разорванной формы видны красивые загорелые груди с розовыми сосками, и, когда ты видишь их, чувствуешь, как тебя выворачивает наизнанку, и в самый неподходящий момент начинаешь блевать. Странно, но ты при этом умудряешься расслышать чьи-то осторожные шаги, и в последний момент заметить, как на тебя прыгает фигура в халате. Лежа на земле и глядя на поблескивающее в десяти сантиметрах от твоего сердца острие ножа, ты понимаешь, что сейчас или подохнешь, или убьешь, другого не дано. Уже после того как, прижав руками к горячей земле ненавистное горло, ты задушишь человека, которого впервые увидел минуту назад, ты снова чувствуешь, как подкатывает тошнота, и начинаешь блевать. Ты даже не успеваешь слезть с убитого и отползти в сторону и блюешь прямо в открытый рот с грязными зубами, блюешь и видишь, как он смотрит на тебя круглыми ненавидящими глазами. Он остывает, а ты гадаешь, что стало причиной его смерти: твои железные пальцы или блевотина.
Примерно через месяц, вечером, после боя, собирая ошметки рук и ног сослуживцев и складывая их в мешок, он поймал себя на мысли, что совсем ничего не испытывает. Он вспомнил, как школьником собирал в парке листья для гербария. Незнакомец поднял чью-то голову, держа за волосы, отряхнул от грязи и долго всматривался, пытаясь понять, кому она принадлежала. А когда сообразил, что это голова моджахеда, подбросил в воздух и саданул по ней ногой, будто это был футбольный мяч, а потом спокойно пошел есть тушенку. Нужно ли говорить, что вернулся он домой другим человеком. Совсем другим.
Теперь он не думал ни о каком МГИМО. Он даже не вспоминал о нем никогда. А о былой любви к классической музыке напоминала лишь мелодия в его мобильном телефоне. Вагнер, «Полет валькирии». Первое время, когда он ее слышал, перед его мысленным взором с ураганной скоростью проносились вертолеты, которые несли смерть косоглазым в «Апокалипсисе сегодня».
Татьяна и Незнакомец
Татьяна выключила воду, вытерла руки бумагой и, взяв мобильный, набрала номер.
– Это я. Все готово, – произнесла она с чуть заметным волнением в голосе и обернулась на кабинки. – Он в третьей кабинке. Не перепутайте, в женском туалете, который на ремонте. Все, пока! – Она нажала на отбой, бросила телефон в сумку и было направилась к двери, но в последний момент остановилась, повернулась к зеркалу, резким движением головы отбросила волосы назад и сказала «Пу!». Не как старушка Мерилин, не протяжно, а так, как говорят мальчишки, когда играют в войну. Это был ее выстрел в неизвестность. Это был вызов судьбе. В зеркало было видно уверенную в себе женщину, готовую к новым испытаниям. Решительным шагом она направилась к двери, как вдруг что-то заставило ее остановиться. За дверью слышались приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Татьяна от неожиданности попятилась. Перед ней стоял Незнакомец.
– Привет! – Незнакомец закрыл за собой дверь.
– Какого черта, мужской сортир в другом конце коридора!
– Правда? Я не заметил. – Незнакомец резко вынес правую руку вперед.
Татьяна ощутила мощный удар и в следующий момент, почувствовав под собой что-то холодное, поняла, что лежит на полу. Незнакомец ударил беспощадно, и ее лицо онемело от боли. Татьяна сжалась на полу, придерживая левой рукой разбитый при падении правый локоть.
– Даже не думай меня насиловать!!! Даже не думай!!! – крикнула она, пытаясь отползти подальше от мрачной фигуры, которая неумолимо приближалась.
– Больно надо! – произнес Незнакомец. – И потом, меня не заводят бабы в рэперских штанах. Мне нужен диск.
– Какой еще диск? – Татьяне стало страшно. Откуда он знает? Кто этот человек? Господи, он, наверное, из «Индастриал бизнес групп», из собственной безопасности.
– Так, понятно. – Незнакомец схватил Татьяну за шиворот и поволок в дальнюю кабинку. Та попыталась отбиваться, но силы были слишком неравны. Открыв дверь кабинки, Незнакомец, словно кулек картошки, забросил ее внутрь.
Сидя на полу возле унитаза, Татьяна судорожно решала, что делать. Ей нужно было продержаться минут сорок – в крайнем случае час, пока не подъедет Слива с друзьями. Но как? Этот парень, кажется, не хуже ее понимал, что за диском скоро придут, а потому торопился решить вопрос как можно скорее. Сорок минут… нужно тянуть время…
Незнакомец, прислонившись плечом к двери, стоял одной ногой в кабинке, и не без раздражения думал, что с этой девочкой явно придется попотеть.
– Ты, урод, ничего от меня не узнаешь! Понял?! Я ничего не скажу! – Татьяна сама удивилась, как ей удалось разбитыми губами произнести эти слова так твердо и убедительно. Вообще-то металл в голосе – не всегда свидетельство присутствия духа. Иногда так звучит голос человека, находящегося на грани нервного срыва. Это – защитная реакция, как шипы и колючки у слишком нежного цветка. – Я тебе не какая-то соплячка и не стану ныть и проситься домой! Не с такими козлами дело имела! Врубился?!
Татьяна выросла в интеллигентной семье, в полном достатке и атмосфере непрекращающихся скандалов. Когда она родилась, отец занимал какую-то вполне приличную должность в одном очень закрытом НИИ. Родители были еще очень молоды, так что главным человеком в жизни Татьяны долго была бабуля, которая ради сына терпела неугодную сноху, забросив мужа, нянчилась с любимой внучкой, да еще и вовсю помогала по хозяйству. Они с матерью так ненавидели друг друга, что даже не пытались это скрывать. Татьяна с раннего детства знала: все, что не разрешает мать, в пику ей обязательно разрешит бабуля. А отец, не выносивший женских слез, и вовсе ни в чем не откажет. Ей и не отказывали. Правда, когда на свет появился братик, внимание взрослых переключилось на него. Но Татьяна к тому времени уже подросла, и ей это было только на руку.
Сначала она училась в самой ближайшей от дома школе. Там в восьмом классе она попробовала какие-то таблетки. Мальчишки сказали, если их запить водкой, будет полный кайф. Кайфа никакого не было, был кошмар, который никак не кончался: по ней ползали крысы, и она, громко крича, бегала по квартире, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, звала на помощь, даже собиралась куда-то звонить. Кажется, отцу в банк. К тому времени уже не было никакого НИИ, как, впрочем, и страны, в которой она родилась, а отец стал респектабельным банкиром и частенько ездил в командировки, в основном во Францию.
Мальчишки перепугались, кто-то отвел ее в ванную, сунул два пальца, ее долго рвало, потом вся компания – кайф к тому времени у всех уже прошел – отпаивала ее чаем, а потом с ней остался Назаров, чтобы утешить. Когда мать пришла с работы, Татьяна, утешенная, валялась у себя в комнате на диване, и тихо стонала. Она никогда не думала, что первый раз бывает так больно и противно. Матери сказала, что отравилась в школьном буфете. Та позвонила классной руководительнице, они промыли косточки директрисе и ее новому мужу, физруку, потом обсудили девочек из Татьяниного класса, пытаясь вычислить, кто из них уже имел первый сексуальный опыт. Татьяне было все отлично слышно из ее комнаты, да мать особенно и не старалась скрыть, о чем они треплются. Татьяна даже немного повеселела от мысли, что мать до такой степени ничего не сечет.
Отец все понял, едва взглянув ей в глаза. Он замер на пороге, хотел было что-то сказать, но тут мать позвала их с Костиком ужинать, и он, вздохнув, ретировался. Татьяне показалось, что вздохнул он с облегчением.
С тех пор между ними установилось негласное понимание: отец явно считал, что она уже взрослая со всеми вытекающими последствиями. Потом она поняла почему. Ему было на руку, что у нее есть свои взрослые тайны, потому что у него тоже были свои тайны.
Костик был болезненный мальчик, и родители время от времени отправляли его учиться в загородный санаторий. Татьяна после школы домой не торопилась, так что у отца была возможность время от времени кого-то приводить. Накануне он как бы между делом интересовался у Татьяны, сколько у нее завтра уроков и нет ли каких факультативов. Та, глядя на него в упор, сообщала, что будет после шести. Он молча кивал и выметался из комнаты, как ей казалось, довольный, что у него такая сообразительная дочь. Правда, все это длилось до поры до времени, пока его темпераментная подруга не обронила на родительском диване сережку. Ни у матери, ни у Татьяны уши проколоты не были, так что скандал был грандиозный, с мордобоем, визгом, битьем посуды и хлопаньем дверьми.
Потом отец ходил тихий, заискивающе ловил взгляд матери, выносил мусор, покупал сладкое, приходил домой много раньше, чем всегда. В какой-то момент мать сдалась, видно, и ей надоела эта странная атмосфера в доме, а может, просто привыкла к комфорту, обеспеченной жизни, к тому, что рядом вполне приличный и когда-то горячо любимый муж, во всяком случае, через месяц, когда подошло время въезжать в новостройку, купленную по случаю с какой-то фантастической скидкой, все было забыто. Тогда-то Татьяна впервые залетела. Назаров, утешив, сразу же ее бросил, и она теперь спала с Бориком, который то курил травку, то ширялся, так что у него не всегда и получалось. Ей приходилось время от времени заводить себе еще кого-нибудь. От кого залетела, она так и не поняла, потому что в тот период изменяла Борику с разными мужиками, к тому же, чтобы добыть денег, с некоторыми ей приходилось спать, что называется, небескорыстно.
Денег ей всегда не хватало: мать вовсе перестала давать на карманные расходы после того, как наткнулась на засунутую в стиральную машину перепачканную простыню. Это был прекрасный повод поорать на отца, сидевшего с газетой за телевизором. Мать в упоении вопила, стоя в дверях: «Твоя дочь – проститутка!!! Вся в отца! Вот оно, воспитание твоей распрекрасной мамочки!»
В тот раз аборт она сделала по настоянию матери и под ее присмотром. Но дело было даже не в аборте, а в пучке инфекций, которым ее наградил кто-то из приятелей, а может, все понемногу. Татьяна долго потом лечилась, а когда вылечилась – снова заболела, на этот раз не без участия Борика, с которым съездила на теплое море в Египет. Родителям Татьяна о поездке ничего не сказала, правда, она не была уверена, что они вообще заметили ее отсутствие. К тому времени они уже разводились и заняты были тем, что делили имущество. А поскольку делить было что (взять хотя бы квартиру в престижном районе, которую отец вознамерился поделить), к тому же бабуля постоянно следила за тем, чтобы он, не дай бог, лишнего бывшей супруге не оставил, оба производили впечатление полных шизоидов, временно выписанных из стационара. Отец нанял дорогущего адвоката, а мать подружилась с такими же, как она, разведенными неврастеничками, которые познакомили ее с благородным адвокатом-бессребреником, готовым всех защищать бесплатно до второго пришествия. Одна из тех неврастеничек предоставила ему комнату с полным пансионом, другая оплачивала его мобильный, но говорить об этом при нем было нельзя, а если кто-то вдруг заговаривал, защитник обездоленных делался красным от негодования и уходил, хлопнув дверью. Подзащитные, конечно же, бросались следом, после долгих уговоров его возвращали, и чаще всего дело заканчивалось добрым застольем. Какие услуги, переступив через себя, смог принять бессребреник от матери, было непонятно, однако, судя по виноватому виду, с каким она от него возвращалась, можно было догадываться, что без услуг не обошлось. При этом мать зачем-то собралась замуж за человека лет на двадцать старше ее, небедного старичка-пенсионера, который самонадеянно решил, что сумеет переключить внимание молодой красотки на себя и свою подагру. Не тут-то было! Мать уже не могла остановиться, и даже через год, когда отец, тяжко заболев, слег, продолжала ездить на судебные заседания с азартом буйно помешанной. К тому времени и старичок уже, во-первых, лишился былой бодрости, во-вторых, раскаялся в своем желании завести личную жизнь, отписал имущество сыну и, сдав по его настойчивой просьбе квартиру, поселился на даче, в крошечном домике с видом на озеро.
Татьяна училась в частном вузе, где для таких, как она, был создан режим наибольшего благоприятствования: ходи когда хочешь, сдавай что нравится. Можно было вовсе ничего не делать, только не забывай, плати.
Следить за собой она так и не научилась. Если в школе, вся закомплексованная, она и красилась, и пыталась следовать моде (отец время от времени что-нибудь подбрасывал, то денег, то дорогие тряпки), то теперь ей стало не до этого: Борик, которого нежно полюбил один преп в институте, завел себе к тому же полулегальный бизнес, и у них совсем не оставалось времени на интим. Остальные близкие знакомцы куда-то рассосались. Остался лишь один, угрюмого вида, с полным ртом золотых зубов, которого она боялась и который иногда подкидывал ей работенку. Спать с ним было противно до омерзения, но со временем она привыкла.
Как оказалось, тот первый аборт стал причиной серьезной психологической травмы, которая сильно сказалась на ее характере и поступках. Татьяна замкнулась в себе, перестала общаться со сверстниками, читать глянцевые журналы, следить за тенденциями моды и завороженно смотреть на Миллу Йовович и Литицию Касту в телерекламе косметики, как это делали все ее сверстницы, втайне надеявшиеся когда-нибудь занять их место хотя бы в рекламных роликах, а то и в Голливуде. Татьяна даже начала обращать внимание на глобальные проблемы человечества, такие, как загрязнение окружающей среды, экология и невыносимое существование животных, населяющих территории, которые гиганты отечественной промышленной индустрии используют в качестве свалки для отходов производства. Ей было жаль этих беззащитных существ, обреченных на голод и преждевременную смерть, она не скрывала слез, когда видела птиц, которые не могли взлететь оттого, что с головы до лап оказались испачканы в нефти или мазуте, китов, которые выбрасывались на берег, чтобы умереть, потому что вода, где они обитали, представляла собой убийственный раствор самых разнообразных ядов.
Когда начала учиться в институте, Татьяна вступила в партию зеленых. Но они быстро разочаровали ее: никто не был готов к решительным действиям, а ее предложения взорвать на хер нефтяные вышки или разбить голову капитану какого-нибудь танкера вызывали лишь негодование товарищей по партии, а то и угрозы исключения. Можно подумать, что она жить без этой партии не могла! Татьяна ушла от них сама, подложив самодельную бомбу в квартиру, где проходили партийные собрания. Бомба не взорвалась, но здорово всех напугала. А она с тех самых пор работала в «Индастриал бизнес групп», компании, чьи щупальца плотно опутали многие добывающие и перерабатывающие предприятия России. Работа в крупной фирме заставила Татьяну внимательнее относиться к своей внешности, вспомнить былые увлечения модой, стать более женственной, но к декоративной косметике Татьяна больше не прибегала.
Ввязавшись в историю с диском, она была уверена, что ей удастся сокрушить финансового гиганта, на чьей совести был не один десяток ядовитых и зловонных свалок в далекой Сибири.
В этом туалете она должна была осуществить часть своего плана: передать очень ценную информацию, украденную в «Индастриал бизнес групп». И не просто передать, а получить неплохой куш, что позволило бы безбедно прожить не один месяц. Дальше Татьяна не загадывала, так жизнь приучила: никогда еще то, о чем она отчетливо и ярко мечтала, не исполнялось. Наоборот. Чем явственнее были мечты, тем сокрушительнее они разбивались о действительность. Как-то ей в руки попала неплохо изданная книжонка популярного психолога, который утверждал, будто для исполнения заветных желаний человеку требуется всего-навсего отчетливо представлять себе картинки, олицетворяющие эти желания. Неужели у кого-то все именно так и получается?! Или все здесь написанное ничего не значит? У каждого свой способ зарабатывания денег. Ведь прохиндей-психолог не отвечает за то, что будет потом с людьми, поверившими в его паршивую теорию! Татьяна самой себе казалась человеком искушенным и знающим в случае чего, где подстилать соломку. И вот теперь, когда все шло как по нотам, в помещение вошел Незнакомец…
– Хорошо, хорошо я тебя понял! Ты только успокойся, ладно? – Он залез в карман, вытащил носовой платок и протянул Татьяне. – Вот, возьми. – Не то чтобы он ее пожалел, просто ему следовало использовать все возможности получить необходимую информацию. В какие-то минуты жертва становится лояльна к своему палачу и даже может пойти на контакт. А ему ничего не стоило быть вежливым, ведь вежливость – очень удобное средство, помогающее безразличным и жестоким казаться лучше, чем они есть на самом деле.
– Это я. Все готово, – произнесла она с чуть заметным волнением в голосе и обернулась на кабинки. – Он в третьей кабинке. Не перепутайте, в женском туалете, который на ремонте. Все, пока! – Она нажала на отбой, бросила телефон в сумку и было направилась к двери, но в последний момент остановилась, повернулась к зеркалу, резким движением головы отбросила волосы назад и сказала «Пу!». Не как старушка Мерилин, не протяжно, а так, как говорят мальчишки, когда играют в войну. Это был ее выстрел в неизвестность. Это был вызов судьбе. В зеркало было видно уверенную в себе женщину, готовую к новым испытаниям. Решительным шагом она направилась к двери, как вдруг что-то заставило ее остановиться. За дверью слышались приближающиеся шаги. Когда дверь распахнулась, Татьяна от неожиданности попятилась. Перед ней стоял Незнакомец.
– Привет! – Незнакомец закрыл за собой дверь.
– Какого черта, мужской сортир в другом конце коридора!
– Правда? Я не заметил. – Незнакомец резко вынес правую руку вперед.
Татьяна ощутила мощный удар и в следующий момент, почувствовав под собой что-то холодное, поняла, что лежит на полу. Незнакомец ударил беспощадно, и ее лицо онемело от боли. Татьяна сжалась на полу, придерживая левой рукой разбитый при падении правый локоть.
– Даже не думай меня насиловать!!! Даже не думай!!! – крикнула она, пытаясь отползти подальше от мрачной фигуры, которая неумолимо приближалась.
– Больно надо! – произнес Незнакомец. – И потом, меня не заводят бабы в рэперских штанах. Мне нужен диск.
– Какой еще диск? – Татьяне стало страшно. Откуда он знает? Кто этот человек? Господи, он, наверное, из «Индастриал бизнес групп», из собственной безопасности.
– Так, понятно. – Незнакомец схватил Татьяну за шиворот и поволок в дальнюю кабинку. Та попыталась отбиваться, но силы были слишком неравны. Открыв дверь кабинки, Незнакомец, словно кулек картошки, забросил ее внутрь.
Сидя на полу возле унитаза, Татьяна судорожно решала, что делать. Ей нужно было продержаться минут сорок – в крайнем случае час, пока не подъедет Слива с друзьями. Но как? Этот парень, кажется, не хуже ее понимал, что за диском скоро придут, а потому торопился решить вопрос как можно скорее. Сорок минут… нужно тянуть время…
Незнакомец, прислонившись плечом к двери, стоял одной ногой в кабинке, и не без раздражения думал, что с этой девочкой явно придется попотеть.
– Ты, урод, ничего от меня не узнаешь! Понял?! Я ничего не скажу! – Татьяна сама удивилась, как ей удалось разбитыми губами произнести эти слова так твердо и убедительно. Вообще-то металл в голосе – не всегда свидетельство присутствия духа. Иногда так звучит голос человека, находящегося на грани нервного срыва. Это – защитная реакция, как шипы и колючки у слишком нежного цветка. – Я тебе не какая-то соплячка и не стану ныть и проситься домой! Не с такими козлами дело имела! Врубился?!
Татьяна выросла в интеллигентной семье, в полном достатке и атмосфере непрекращающихся скандалов. Когда она родилась, отец занимал какую-то вполне приличную должность в одном очень закрытом НИИ. Родители были еще очень молоды, так что главным человеком в жизни Татьяны долго была бабуля, которая ради сына терпела неугодную сноху, забросив мужа, нянчилась с любимой внучкой, да еще и вовсю помогала по хозяйству. Они с матерью так ненавидели друг друга, что даже не пытались это скрывать. Татьяна с раннего детства знала: все, что не разрешает мать, в пику ей обязательно разрешит бабуля. А отец, не выносивший женских слез, и вовсе ни в чем не откажет. Ей и не отказывали. Правда, когда на свет появился братик, внимание взрослых переключилось на него. Но Татьяна к тому времени уже подросла, и ей это было только на руку.
Сначала она училась в самой ближайшей от дома школе. Там в восьмом классе она попробовала какие-то таблетки. Мальчишки сказали, если их запить водкой, будет полный кайф. Кайфа никакого не было, был кошмар, который никак не кончался: по ней ползали крысы, и она, громко крича, бегала по квартире, пытаясь стряхнуть с себя этих тварей, звала на помощь, даже собиралась куда-то звонить. Кажется, отцу в банк. К тому времени уже не было никакого НИИ, как, впрочем, и страны, в которой она родилась, а отец стал респектабельным банкиром и частенько ездил в командировки, в основном во Францию.
Мальчишки перепугались, кто-то отвел ее в ванную, сунул два пальца, ее долго рвало, потом вся компания – кайф к тому времени у всех уже прошел – отпаивала ее чаем, а потом с ней остался Назаров, чтобы утешить. Когда мать пришла с работы, Татьяна, утешенная, валялась у себя в комнате на диване, и тихо стонала. Она никогда не думала, что первый раз бывает так больно и противно. Матери сказала, что отравилась в школьном буфете. Та позвонила классной руководительнице, они промыли косточки директрисе и ее новому мужу, физруку, потом обсудили девочек из Татьяниного класса, пытаясь вычислить, кто из них уже имел первый сексуальный опыт. Татьяне было все отлично слышно из ее комнаты, да мать особенно и не старалась скрыть, о чем они треплются. Татьяна даже немного повеселела от мысли, что мать до такой степени ничего не сечет.
Отец все понял, едва взглянув ей в глаза. Он замер на пороге, хотел было что-то сказать, но тут мать позвала их с Костиком ужинать, и он, вздохнув, ретировался. Татьяне показалось, что вздохнул он с облегчением.
С тех пор между ними установилось негласное понимание: отец явно считал, что она уже взрослая со всеми вытекающими последствиями. Потом она поняла почему. Ему было на руку, что у нее есть свои взрослые тайны, потому что у него тоже были свои тайны.
Костик был болезненный мальчик, и родители время от времени отправляли его учиться в загородный санаторий. Татьяна после школы домой не торопилась, так что у отца была возможность время от времени кого-то приводить. Накануне он как бы между делом интересовался у Татьяны, сколько у нее завтра уроков и нет ли каких факультативов. Та, глядя на него в упор, сообщала, что будет после шести. Он молча кивал и выметался из комнаты, как ей казалось, довольный, что у него такая сообразительная дочь. Правда, все это длилось до поры до времени, пока его темпераментная подруга не обронила на родительском диване сережку. Ни у матери, ни у Татьяны уши проколоты не были, так что скандал был грандиозный, с мордобоем, визгом, битьем посуды и хлопаньем дверьми.
Потом отец ходил тихий, заискивающе ловил взгляд матери, выносил мусор, покупал сладкое, приходил домой много раньше, чем всегда. В какой-то момент мать сдалась, видно, и ей надоела эта странная атмосфера в доме, а может, просто привыкла к комфорту, обеспеченной жизни, к тому, что рядом вполне приличный и когда-то горячо любимый муж, во всяком случае, через месяц, когда подошло время въезжать в новостройку, купленную по случаю с какой-то фантастической скидкой, все было забыто. Тогда-то Татьяна впервые залетела. Назаров, утешив, сразу же ее бросил, и она теперь спала с Бориком, который то курил травку, то ширялся, так что у него не всегда и получалось. Ей приходилось время от времени заводить себе еще кого-нибудь. От кого залетела, она так и не поняла, потому что в тот период изменяла Борику с разными мужиками, к тому же, чтобы добыть денег, с некоторыми ей приходилось спать, что называется, небескорыстно.
Денег ей всегда не хватало: мать вовсе перестала давать на карманные расходы после того, как наткнулась на засунутую в стиральную машину перепачканную простыню. Это был прекрасный повод поорать на отца, сидевшего с газетой за телевизором. Мать в упоении вопила, стоя в дверях: «Твоя дочь – проститутка!!! Вся в отца! Вот оно, воспитание твоей распрекрасной мамочки!»
В тот раз аборт она сделала по настоянию матери и под ее присмотром. Но дело было даже не в аборте, а в пучке инфекций, которым ее наградил кто-то из приятелей, а может, все понемногу. Татьяна долго потом лечилась, а когда вылечилась – снова заболела, на этот раз не без участия Борика, с которым съездила на теплое море в Египет. Родителям Татьяна о поездке ничего не сказала, правда, она не была уверена, что они вообще заметили ее отсутствие. К тому времени они уже разводились и заняты были тем, что делили имущество. А поскольку делить было что (взять хотя бы квартиру в престижном районе, которую отец вознамерился поделить), к тому же бабуля постоянно следила за тем, чтобы он, не дай бог, лишнего бывшей супруге не оставил, оба производили впечатление полных шизоидов, временно выписанных из стационара. Отец нанял дорогущего адвоката, а мать подружилась с такими же, как она, разведенными неврастеничками, которые познакомили ее с благородным адвокатом-бессребреником, готовым всех защищать бесплатно до второго пришествия. Одна из тех неврастеничек предоставила ему комнату с полным пансионом, другая оплачивала его мобильный, но говорить об этом при нем было нельзя, а если кто-то вдруг заговаривал, защитник обездоленных делался красным от негодования и уходил, хлопнув дверью. Подзащитные, конечно же, бросались следом, после долгих уговоров его возвращали, и чаще всего дело заканчивалось добрым застольем. Какие услуги, переступив через себя, смог принять бессребреник от матери, было непонятно, однако, судя по виноватому виду, с каким она от него возвращалась, можно было догадываться, что без услуг не обошлось. При этом мать зачем-то собралась замуж за человека лет на двадцать старше ее, небедного старичка-пенсионера, который самонадеянно решил, что сумеет переключить внимание молодой красотки на себя и свою подагру. Не тут-то было! Мать уже не могла остановиться, и даже через год, когда отец, тяжко заболев, слег, продолжала ездить на судебные заседания с азартом буйно помешанной. К тому времени и старичок уже, во-первых, лишился былой бодрости, во-вторых, раскаялся в своем желании завести личную жизнь, отписал имущество сыну и, сдав по его настойчивой просьбе квартиру, поселился на даче, в крошечном домике с видом на озеро.
Татьяна училась в частном вузе, где для таких, как она, был создан режим наибольшего благоприятствования: ходи когда хочешь, сдавай что нравится. Можно было вовсе ничего не делать, только не забывай, плати.
Следить за собой она так и не научилась. Если в школе, вся закомплексованная, она и красилась, и пыталась следовать моде (отец время от времени что-нибудь подбрасывал, то денег, то дорогие тряпки), то теперь ей стало не до этого: Борик, которого нежно полюбил один преп в институте, завел себе к тому же полулегальный бизнес, и у них совсем не оставалось времени на интим. Остальные близкие знакомцы куда-то рассосались. Остался лишь один, угрюмого вида, с полным ртом золотых зубов, которого она боялась и который иногда подкидывал ей работенку. Спать с ним было противно до омерзения, но со временем она привыкла.
Как оказалось, тот первый аборт стал причиной серьезной психологической травмы, которая сильно сказалась на ее характере и поступках. Татьяна замкнулась в себе, перестала общаться со сверстниками, читать глянцевые журналы, следить за тенденциями моды и завороженно смотреть на Миллу Йовович и Литицию Касту в телерекламе косметики, как это делали все ее сверстницы, втайне надеявшиеся когда-нибудь занять их место хотя бы в рекламных роликах, а то и в Голливуде. Татьяна даже начала обращать внимание на глобальные проблемы человечества, такие, как загрязнение окружающей среды, экология и невыносимое существование животных, населяющих территории, которые гиганты отечественной промышленной индустрии используют в качестве свалки для отходов производства. Ей было жаль этих беззащитных существ, обреченных на голод и преждевременную смерть, она не скрывала слез, когда видела птиц, которые не могли взлететь оттого, что с головы до лап оказались испачканы в нефти или мазуте, китов, которые выбрасывались на берег, чтобы умереть, потому что вода, где они обитали, представляла собой убийственный раствор самых разнообразных ядов.
Когда начала учиться в институте, Татьяна вступила в партию зеленых. Но они быстро разочаровали ее: никто не был готов к решительным действиям, а ее предложения взорвать на хер нефтяные вышки или разбить голову капитану какого-нибудь танкера вызывали лишь негодование товарищей по партии, а то и угрозы исключения. Можно подумать, что она жить без этой партии не могла! Татьяна ушла от них сама, подложив самодельную бомбу в квартиру, где проходили партийные собрания. Бомба не взорвалась, но здорово всех напугала. А она с тех самых пор работала в «Индастриал бизнес групп», компании, чьи щупальца плотно опутали многие добывающие и перерабатывающие предприятия России. Работа в крупной фирме заставила Татьяну внимательнее относиться к своей внешности, вспомнить былые увлечения модой, стать более женственной, но к декоративной косметике Татьяна больше не прибегала.
Ввязавшись в историю с диском, она была уверена, что ей удастся сокрушить финансового гиганта, на чьей совести был не один десяток ядовитых и зловонных свалок в далекой Сибири.
В этом туалете она должна была осуществить часть своего плана: передать очень ценную информацию, украденную в «Индастриал бизнес групп». И не просто передать, а получить неплохой куш, что позволило бы безбедно прожить не один месяц. Дальше Татьяна не загадывала, так жизнь приучила: никогда еще то, о чем она отчетливо и ярко мечтала, не исполнялось. Наоборот. Чем явственнее были мечты, тем сокрушительнее они разбивались о действительность. Как-то ей в руки попала неплохо изданная книжонка популярного психолога, который утверждал, будто для исполнения заветных желаний человеку требуется всего-навсего отчетливо представлять себе картинки, олицетворяющие эти желания. Неужели у кого-то все именно так и получается?! Или все здесь написанное ничего не значит? У каждого свой способ зарабатывания денег. Ведь прохиндей-психолог не отвечает за то, что будет потом с людьми, поверившими в его паршивую теорию! Татьяна самой себе казалась человеком искушенным и знающим в случае чего, где подстилать соломку. И вот теперь, когда все шло как по нотам, в помещение вошел Незнакомец…
– Хорошо, хорошо я тебя понял! Ты только успокойся, ладно? – Он залез в карман, вытащил носовой платок и протянул Татьяне. – Вот, возьми. – Не то чтобы он ее пожалел, просто ему следовало использовать все возможности получить необходимую информацию. В какие-то минуты жертва становится лояльна к своему палачу и даже может пойти на контакт. А ему ничего не стоило быть вежливым, ведь вежливость – очень удобное средство, помогающее безразличным и жестоким казаться лучше, чем они есть на самом деле.