Следует еще подчеркнуть, что речь тут идет не столько о так называемом юридическом искуплении, сколько о проникновенном, страждущем, органическом, сущностном участии в страждующей и вместе с тем неиссякаемо изобильной жизни Христа.
   С идеей преображения всего творения в русском религиозном сознании связана идея всеобщего спасения. Это и неудивительно преображение, «новая земля и новое небо» и спасение — это все то же самое. Это все — одна и та же идея, только рассматриваемая с разных сторон. Русская религиозная совесть никогда не удовлетворялась зрелищем личного спасения одной индивидуальной души, она всегда была озабочена общим спасением. Все души связаны между собою и ни одна не приходит к Богу без того, чтобы не увлечь за собою других. Следовательно, спасаться надо вместе, а не каждому в отдельности. Достоевский прекрасно выразил эту мысль, говоря, что «все отвечают за всех». Здесь перед нами — своего рода духовный коллективизм, имеющий, возможно, своим основанием древний, унаследованный от предков и уходящий в тьму веков коллективизм сельского «мира», до такой степени укоренившийся в обычаях и нравах страны, что он сохранился до самой революции. Черты этого духовного коллективизма, этой жажды общего спасения для всего народа, для всего человечества, для всей вселенной, присущи всей русской мысли, и верующей, и неверующей. «Спасен будет тот, кто спасает», — сказал Владимир Соловьев, и тут он сходится не только с теми, кто верит, как он, — с Достоевским, с Константином Леонтьевым, со славянофилами, но и с представителями противного лагеря: с Белинским, с Бакуниным, с Герценом, с Чернышевским, с Лениным. И те ищут тоже, хотя и в секуляризированной форме, спасения для народа и для человечества, они тоже исповедуют, что избавление от зол и страданий должно совершиться не для отдельного человека, а для всех.
   Но, конечно, своего подлинного сверхъестественного величия эта характерная черта русской души достигает у русских святых. Поэтому нет большей ошибки, как представлять себе русских святых судорожно сосредоточенными на себе самих и занятыми исключительно спасением собственной души. Даже самые мистические из них никогда не относятся с безразличием к судьбе ближнего и к судьбе мира. Уход от мира является для них не чем иным, как только средством, путем к более тесному единению с Богом. К тому же он почти никогда не бывает у них окончательным. Достигнув своей цели, они обычно возвращаются к людям, чтобы принести им в утешение спасительную весть. Русские святые очень человечны и вместе с тем очень активны. Многие из них обладали перворазрядными организаторскими способностями и были наделены темпераментом борцов и апостолов. Они с одинаковой силой и мужеством борются с язычеством и со злой волей князей. Русская мистика всегда была очень активной. Она очень глубока, очень сильно переживается внутренне, и вместе с тем она всегда готова бороться со злом, где бы она его ни встречала. Этим она отличается от куда более созерцательной и куда более пассивной мистики византийской.
   Ввиду всех этих стремлений и предрасположений русской души, нетрудно понять, что христианская вера, проникая на берега Днепра, нашла в этой душе особо благоприятную почву. Великое христианское благовестие дало этой душе в области абсолютного ту точку опоры, которой она не находила в мире преходящих ценностей. Оно дало метафизическое оправдание той дискриминации, которую русский человек инстинктивно проводил по отношению к земной действительности. В русской душе Царство Божие не наталкивалось ни на одно из тех стремлений к омирщению, которые так мощно сказывались в сложившемся под римским влиянием западном мире. Русские не знали ни восточного деспотизма, ни культа императора, ни культа государства. Они и приняли со свойственным им радикализмом новую веру, отвечающую их внутренним позывам, углублявшую их смутные стремления, указывавшую великолепную цель их непреодолимой тоске. Святые должны были стать глашатаями и наиболее подлинными представителями русской духовности, а их жития — жизненной философией русского народа. К ним в особенности приложимо прекрасное изречение Ф. М. Достоевского: «Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любил образ Его по-своему, то есть до страдания».
   Русская духовность веками питалась их идеалом: от их пламени зажигала свой светоч вся Святая Русь —святая не только в смысле моральной святости, но святая потому, что идеал святости составляет для нее самую высшую из всех вообразимых ценностей.
    Иеромонах Иоанн (Кологривов)
 
    ДУХОВНЫЕ СТИХИ. Духовными стихами в русской словесности называют народные песни на религиозные сюжеты. Песни эти пелись бродячими певцами-странниками на ярмарках, базарных площадях, у ворот монастырских церквей — везде, где находилось достаточное число благочестивых слушателей. О любви русского человека к такой форме религиозного самовыражения достаточно говорит тот факт, что вплоть до н. XX в. духовный стих бытует гораздо шире, чем даже былины. По сравнению с героическим эпосом религиозная поэзия проявляет гораздо большую жизненность. Если «старинушки» о «святорусских богатырях» со временем остаются в репертуаре народных певцов преимущественно на севере России, то духовный стих продолжает сохраняться почти на всем протяжении земли Русской.
   Время их появления установить с достаточной точностью затруднительно, можно лишь уверенно утверждать, что пелись они каликами перехожими на Святой Русис незапамятных времен. В той форме, в которой стихи эти дошли до нас, они существовали уже в XV —XVI вв. На это время учитывая общий духовный подъем в России приходится и расцвет русской духовной поэзии.
   Высота религиозного чувства и обширность познаний, отраженные в стихах, столь резко обличают несостоятельность точки зрения на русскую историю, предполагающей «темноту» и «невежество» средневековой Руси, что исследователи XIX—XX вв. вынуждены были придумывать самые неуклюжие объяснения, дабы спасти честь «исторической науки».
   «В основе духовных стихов всегда лежали книжные повести», — уверенно заявляет один из них. «Можно ли утверждать, что все эти понятия и сведения, передаваемые духовными стихами, были вместе с тем общим достоянием народа?.. Разумеется, нет!» — вторит ему другой. Допустим, так, но только чем тогда объяснить, что на протяжении столетий, из поколения в поколение передавая искусство духовного пения, народ с такой удивительной любовью и постоянством поет то, чего не понимает?
   На деле конечно же все обстояло иначе. И чтобы понять это, даже не надо быть ученым-фольклористом. Достаточно просто быть церковным, от сердца верующим человеком. Тогда станет понятно, что народ пел от полноты сердечного чувства, созидая духовную поэзию как молитву, под благодатным покровом покаяния и умиления, свидетельствуя тем о богатстве своего соборного опыта, поднимавшегося в иные мгновения до вершин истинно святоотеческой чистоты и ясности.
   Певец духовных стихов не умствует лукаво, не «растекается мыслию по древу» немощного человеческого рассуждения. Он — верует:
 
А я верую самому Христу, Царю Небесному,
Его Матери Пресвятой Богородице,
Святой Троице неразделимой...
 
   Живя в мире церковного опыта, народ твердо знает, что вся вселенная управляется всемогущим промыслом Всеблагого Бога:
 
Основана земля Святым Духом,
А содержана Словом Божиим.
 
   И — о том же, еще поэтичнее:
 
У нас белый свет взят от Господа,
Солнце красное от лица Божия,
Млад-светел месяц от грудей Его,
Зори белыя от очей Божьих,
Звезды частыя — то от риз Его,
Ветры буйные — от Свята Духа...
Роса утренняя, дробен дождик
От слез Его, самого Христа.
 
   Нелепо искать в духовных стихах богословски точных, догматически выверенных формулировок. Вообще ученость — как принадлежность рассудка — не может служить показателем духовной зрелости и мудрости. Зато их недвусмысленно подтверждает благоговейно-сыновнее, трепетное и любовное отношение ко Спасителю, составляющее главный нерв народной веры.
   «Ох Ты гой еси, Батюшка наш, Иисус Христос!» — обращаются ко Господу в детской простоте певцы стихов. При этом религиозное целомудрие народа, чувствующего в земной жизни Спасителя высокий, таинственный мистический смысл, почти никогда не позволяет себе касаться ее подробно в сюжетах песен. Острое сознание своей греховности, своего нравственного несовершенства, питая дух покаяния, разрешило народному творчеству одну тему — тему страстей Господних, Его невинных страданий, которыми Сын Божий искупил грехи человеческие.
   В нее вложил русский человек всю силу своего сердечного чувства, весь поэтический дар своей души:
 
Над той над рекой над Иорданью,
На крутом, на красном бережочке,
Вырастало древо купарисо;
На том на древе купарисе
Там чуден Крест проявился...
На том Кресте Животворящем
Там жиды Христа мучили-распинали.
 
   Так тесно соединил народ в своем сознании судьбу России со Христом и его учением, что есть даже стихи, говорящие о распятии Господа «во Русей» — ибо где же, как не на Святой Руси, происходить Таинству Искупления? Плачет Русь у подножия Креста Господня. Плачет, повторяя слова Спасителя, обращенные ко Пресвятой Богородице:
 
По Мне, Мати, плачут небо и земля,
По Мне, Мати, плачут солнце и луна,
По Мне, Мати, плачут реки и моря,
По Мне, Мати, плачут старики-старицы,
По Мне, Мати, плачут вдовы-сироты.
 
   В благоговейном страхе певец не смеет даже пристально вглядываться в страдания Христовы. В стихах мало подробностей, есть несоответствия с евангельскими текстами. Зато сколько в них живого религиозного чувства! Воистину это всенародный «плач сердца», о котором, как о состоянии благодатно-высоком, часто писали в своих творениях Святые Отцы:
 
И тут проклятые Христу плащаницу сковали,
Христа в плащаницу клали,
Обручи набивали
И оловом заливали...
Желтыми песками засыпали,
Каменными горами закатали,
Горючими камнями завалили...
В третий день Христос воскресе...
Вставал наш батюшка
Истинный Христос, Отец Небесный.
 
   Сознание, что человек искуплен от греха высочайшей, безмерной ценой вольных страданий Божиих, рождает сознание огромной личной религиозной ответственности:
 
Со страхом мы, братие, восплачемся:
Мучения — страдания Иисуса Христа.
Восплачемся на всяк день и покаемся,
И Господь услышит покаяние,
За что и нам дарует Царствие Свое,
Радости и веселию не будет конца.
 
   Спасение души — смысл жизни человеческой. Этой главной цели подчиняется, в идеале, вся народная жизнь. Русь не потому «святая», что живут на ней сплошные праведники, а потому, что стремление к святости, к сердечной чистоте (
«Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят»
(Мф. 5:8)) и духовному совершенству составляет главное содержание и оправдание ее существования.
   Это ощущение всенародного религиозного служения столь сильно, что понятие «Святая Русь», приобретает в русских духовных стихах вселенское, космическое звучание. Святая Русь есть место — понимаемое не узкогеографически, но духовно, — где совершается таинство домостроительства человеческого спасения. Такова ее промыслительная роль, и народ русский есть народ-богоносец в той мере, в которой он соответствует этому высокому призванию.
   «По Святой Руси» скитается Богородица в поисках распятого Христа. На Руси происходит мучение Егория ( Георгия Победоносца) царем Демьянищем (имп. Диоклетианом), в действительности имевшее место в Риме в 303 по Рождеству Христову. «Не бывать Егорью на Святой Руси», — скорбит о своем герое певец. «Выходил Егорий на Святую Русь», — радуется он освобождению героя. Другой св. воин — Феодор Тирон(Тирянин), умученный при имп. Максимиане ок. 305 по Рождеству Христову, в одном из вариантов стиха идет «очистить землю Святорусскую» от несметной «силы жидовской». Причем, в отличие от героического эпоса былин, даже сама битва за Святую Русь носит черты духовной брани. С Евангелием отправляется святой Феодор на борьбу:
 
Он пошел в Божию церковь,
Он и взял книгу евангельскую,
Он пошел ко синю морю,
Он читает книгу, сам мешается,
Горючьми слезами заливается.
 
   Даже в самой битве его оружие «книга, крест и Евангелие». Подобно Феодору, и Егорий Храбрый, очищая Русскую землю от нечисти, не сражается, а силой своего слова укрощает стихии и устрояет землю. Это очень показательно — и в ратном подвиге, в доблестных воинах народ прежде всего чтит святых, страдальцев и страстотерпцев.
   Русь в духовных стихах становится местом действия лиц из священной истории Нового Завета:
 
Посылает Ирод-царь посланников
По всей земле Святорусской.
 
    Райи тот созидается на Русской земле, как поется об этом в «Плаче Адама»:
 
Прекрасное солнце
В Раю осветило
Святорусскую землю.
 
   Но это не гордыня. В стихах нет и намека на утверждение своей национальной исключительности. Вопросы национальной принадлежности вообще не занимают певцов. Вера и верность, чистота и полнота исповедания Православного вероучения — вот единственные значимые для них человеческие качества. С ними связана особая судьба России, русского народа и Православного царя — Помазанника Божия. Вот как говорит об этом знаменитая «Голубиная книга»:
 
А сама книга распечаталась,
Слова Божий прочиталися:
У нас белый царь над царями царь.
Почему белый царь над царями царь?
Он принял, царь, веру хрещёную,
Хрещёную, Православную,
Он и верует единой Троицы,
Единой Троицы неразделимыя:
Потому тот царь над царями царь.
 
   Пусть тяжела русская судьба, полон скорбей и теснот путь служения «святорусского» — верность своему долгу не остается без небесного воздаяния. Эта мысль характерна для духовного стиха. Особенно показательно, что подтверждения берутся из реального исторического опыта народа:
 
По тому ль полю Куликову
Ходит сама Мать Пресвятая Богородица,
А за ней апостоли Господни,
Архангели-ангели святыи...
Отпевают они мощи православных,
Кадит на них сама Мать Пресвятая Богородица.
 
   К Матери Божией на Руси отношение испокон веку было особенно трепетным и ласковым — не зря называли Русскую землю Домом Пресвятой Богородицы. Ощущение этой особой близости, особого почтения и одновременно дерзновения не могло не отразиться и в духовной поэзии. «Вся тоска страдающего человечества, все умиление перед миром божественным, которые не смеют излиться перед Христом в силу религиозного страха, свободно и любовно истекают на Богоматерь, — пишет современный исследователь. — Вознесенная в мир Божественный... Она, с другой стороны, остается связанной с человечеством, страждущей матерью и заступницей».
   Самые нежные и трогательные слова посвящает Ей певец, обращаясь к Ней в дерзновении искренности и простоты, как к собственной матери — ласковой и близкой:
 
Мать моя — Матушка Мария,
Пречистая Дева, Пресвятая,
Свет Мати Мария,
Пресвятая Богородица,
Солнце красное,
Пречистая голубица,
Мати Божжа, Богородица,
Скорая помощница,
Теплая заступница,
Заступи, спаси и помилуй...
 
   Мир, освященный кровью Христа, освящен и слезами Его Матери:
 
А Плакун трава всем травам мати.
Почему Плакун трава всем трава мати?
Мать Пречистая Богородица
По своем по Сыне по возлюбленнем,
По своем по Сыне слёзно плакала.
А роняла слезы на землю пречистыя,
А от тех от слез от пречистых
Зараждалася Плакун трава — травам мати.
 
   Событиями Священной истории обусловлена жизнь мира. Не только земля и растения, но и человеческое общежитие — его устроение и бытие — укоренены в мистической библейской первооснове. Русское общество четко и ясно признавало эту связь, освящая сословное деление как деление единого для всех религиозного долга, а сами сословия — как церковные послушания, разные пути «израбатывания» спасения души:
 
От того у нас в земле цари пошли
От святой главы от Адамовой;
От того зачались князья-бояры
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяне православные
От свята колена от Адамова.
 
   Это благоговейное отношение к миру земному вовсе не означает, однако, его идеализации. Чуткая народная совесть безошибочно определяет грех — искажение, искривление Божественного порядка вещей — как первопричину мирских неустройств:
 
От Кривды земля восколебалася,
От того народ весь возмущается;
От Кривды стал народ неправильный,
Неправильный, злопамятный:
Они друг друга обмануть хотят,
Друг друга поесть хотят.
 
   При свете церковного вероучения видней и собственные изъяны, собственное недостоинство:
 
Дает нам Господь много,
Нам кажется мало:
Ничем мы не насытимся...
Очи наши — ямы,
Руки наши — грабли,
Очи завидущи,
А руки загребущи.
 
   Особенной укоризны заслуживает уклонение от исполнения своего религиозного долга:
 
Вы за хрест, за молитву не стояли,
Господней вы воли не творили,
Господни заповеди нарушали,
Земных поклонов не кладали.
 
   Однако нравственное несовершенство человека исправимо. Путь исправления — путь христианского подвижничества, путь православной аскезы. При общей целомудренной строгости народной жизни аскетические подвиги вызывают у певцов особое уважение, описываются с особой любовью. В описаниях «пустынного жития» — на удивление (для постороннего взгляда) поэтичных и ласковых — отражается богатейший благодатный духовный опыт русского благочестия, монашеского и мирского, внешне различный, но единый в сокровенных, таинственных глубинах мистической жизни Церкви. Так идет спасаться в девственную пустыню младой царевич Иоасаф:
 
Научи меня, мать пустыня,
Как Божью волю творити,
Достави меня, пустыня,
К своему небесному царствию.
 
   Красота пустыни — главная тема стиха. В некоторых вариантах он так и начинается: «Стояла мать прекрасная пустыня». Однако красота эта безгрешная, духовная, неземная:
 
Тебя, матерь пустыня,
Все архангелы хвалят...
 
   Трудничество — вот самое постоянное выражение, которым народ отмечает православную аскезу. «Трудник, трудничек, тружданик, труженик, тружельник» — так именует народ подвижников. «Со младости лет Богу потрудитися» — жаждут герои русских духовных стихов. Их подробное исследование еще ждет своего часа. И все же в области религиозно-нравственной, в области народного самосознания их свидетельство беспрекословно — к моменту расцвета духовной поэзии русский народ ясно и безоговорочно сознавал смысл своего существования в том, чтобы «Богу потрудитися», то есть привести свою жизнь в возможно более полное соответствие с Заповедями Божиими и промыслительным Его смотрением о земле Русской. Вместе с героями своих любимых песен всю свою надежду в этом святом деле возлагает народ на помощь свыше:
 
Я надеюсь, сударь батюшка,
На Спаса на Пречистого,
На Мать Божию Богородицу,
На всю силу небесную,
На книгу Ивангелия...
 
   Надежда эта и доныне помогает народу нашему претерпевать скорби его нелегкого, исповеднического пути...
    Митрополит Иоанн (Снычев)
 
    ДУША, божественная основа человека, его жизненное начало, вместилище духовной потенции и способности к духовно-нравственному совершенствованию, по учению Нового Завета. Душа бессмертна и не умирает вместе с телом. Душа есть сам человек, его личность, но эта личность может быть бессмертна, только если душа будет спасена. Забота о спасении души — главное в жизни человека. Оттого как человек прожил свою жизнь, душа либо спасается, либо обрекается на вечную погибель и соответственно идет либо в рай, либо в ад. После Страшного суда душа соединяется с воскресшим телом.
   В понятиях Святой Руси душа резко противопоставляется телу: «Чистота духовная паче телесной», «Телу простор — душе теснота», «Что телу любо, то душе грубо», «Душа прохладу любит, а плоть пар», «Плоть грешна, да душа хороша», «Грешное тело и душу съело», «Душе с телом мука».
   Для русского человека душа, душевные качества — главное в жизни. Об этом свидетельствуют народные пословицы: «Душа всему мера», «Душа меру знает», «Душа не принимает; с души прет, скидывает», «Душа душу знает», «Душа с душою беседует», «От души рад», «Мы с ним живем душа в душу», «Душа заветное дело». О человеке, который совершил неблаговидный поступок, говорили: «Покривил ты душой. Не пожалел ты души своей», «У него тело без души, бездушное тело, бездушный человек». Понятие души у русского человека тесно связано с понятием сердца ( см.).
   Одухотворение души видно во всех сторонах ее жизни — мысленной, деятельной и чувствующей ( Феофан Затворник). Душа человека есть недоступное хранилище его помыслов: если сам он таит их, то ни коварный глаз, ни предупредительный взор дружбы не помогут проникнуть в сие хранилище ( А. С. Пушкин). Сущность души есть творчество ( Б. П. Вышеславцев). Душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их. От этого — злодей, толпа и люди высокой добродетели ( М. Ю. Лермонтов).
    О. Платонов
 
    «ДУША ХРИСТА», русская икона, известная также под названием «Христос Распятый Серафим». По словам пророка,
«Он предал Свою Душу на смерть»
(Ис. 53: 12). Пригвожденные ко кресту руки и ступни Серафима изображены по земному облику Спасителя, распятого на Голгофе, тогда как тело покрыто по колени белоснежными крыльями Серафима. Лик Его юношеский, на голове корона, вокруг головы сияние.
   Средняя перекладина креста покоится на херувимах, на ней надпись: «ИС ХС». Конец креста водворен в каменистую Голгофу. Бог Отец держит крест распятого Христа Ангела, как на иконе «Почи Бог в День Седьмый» после совершения Искупительной Жертвы. Бог Отец в митре и архиерейском облачении
«по чину Мельхиседека, царя правды, царя мира»
(Евр. 7: 2). Мельхиседек, по библейскому тексту, вынес Аврааму хлеб и вино и этим является ветхозаветным прообразом Евхаристической Жертвы.
   Бог Отец и крест с распятым Христом Ангелом покоятся на звездном небесном фоне четырехугольника, который в связи со вторым треугольником образует «звезду предвечности». По четырем углам эмблемы Евангелистов, на полях иконы солнце и луна, как полагается на изображениях распятия. На самом верху Райские двери с херувимом, которые откроются для Спасителя, Царя Царей.
   Следует отметить, что Христос изображен серафимом, а не другим ангелом из девяти чинов, потому что отличительное свойство серафимов, по учению Церкви, есть «Премудрость Божия» и служит подтверждением Христа Ангела на иконе «Софии Премудрости Божией».
   Распятый Серафим — Ангел Великого Совета, Слово, которое
«было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога»
(Ин. 1: 1–2). Как уже было сказано, Искупительная Жертва Христа была предназначена на Великом Совете, и
«будучи образом Божиим, Христос смирил Себя, быв послушным даже до смерти крестной. Потому дал Бог Ему имя выше всякого имени, дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено»
(Флп. 2: 6–10).
    Н.Ш.
 
    ДЫМКОВСКАЯ ИГРУШКА, традиционное народное искусство лепной игрушки в слободе Дымково (ныне в составе Вятки/Кирова). Характерны свистульки в виде животных, всадников; фигурки дам в кринолинах, гусар, солдат.
 
    ДЬЯВОЛ. — См.: БЕС.
 
    ДЯГИЛЕВ Сергей Павлович(19.03.1872–19.08.1929), театральный и художественный деятель. В 1896 окончил юридический факультет Петербургского университета, параллельно учился в Петербургской консерватории. Увлекался живописью, театром, историей художественных стилей, приобрел в этих областях обширные познания. В 1898 вместе с художником А. Н. Бенуасоздал художественное объединение «Мир искусства»и стал соредактором одноименного журнала (1899—1904), выступавшего против академизма и декадентства в искусстве. В 1906–07 Дягилев организовывал выставки русских художников за границей (в Париже, Берлине, Монте-Карло, Венеции), а с 1907 — ежегодные выступления русских артистов «Русские сезоны», в которых принимали участие Н. А. Римский-Корсаков, С. В. Рахманинов, А. К. Глазунов, Ф. И. Шаляпин. С 1908 с участием Шаляпина поставлены оперы «Иван Грозный», «Псковитянка» и «Борис Годунов», также сцены из «Руслана и Людмилы» и «Князя Игоря». В 1913 сформировалась балетная группа Дягилева — «Русский балет Сергея Дягилева» (существовала до 1929). В ней участвовали выдающиеся русские балерины А. Павлова, Т. Карсавина, Е. Гельцер. Группа Дягилева ставила в Париже «Жизель», «Шехерезаду», «Петрушку», позднее — произведения западноевропейских композиторов, проводила свои гастроли в Лондоне, Риме, Берлине, Монте-Карло и в городах Америки. Дягилев внес огромный вклад в пропаганду за рубежом русского оперного и балетного искусства.
    В. А. Федоров
 
    ДЯТЬКОВО, город в Брянской обл. Расположен на южных склонах Смоленско-Московской возвышенности, на р. Олешне. Население 34,8 тыс. чел.