Плеханов Андрей Вячеславович. Бессмертный мятежник

ГЛАВА 14.

   На этот раз дверь профессора Подольского не распахнулась так гостеприимно и беззаботно. Забаррикадировался профессор основательно: металлическая дверь четвертого класса, никелированные скважины мощных замков. Имелась и центральная сигнализация – Дема отметил это опытным взглядом. "Да, пришипился старичок, – подумал он, – и есть из-за чего. Может быть, он один из немногих в городе, кто догадывается, какая погань пришла в наш город".
   Долгое покашливание и шарканье за дверью показались Леке бесконечными. Наконец, стекло глазка замутнилось и старческий голос произнес:
   – Демид, это вы?
   – Да, Виктор Сергеевич, это я. Открывайте, не бойтесь.
   Между косяком и дверью осторожно образовалась темная щель, дверь открылась, и Лека с Демидом оказались в коридоре.
   – Здравствуйте, Демид! – Сухой старичок с кустистыми бровями обеими руками тряс руку Демида. – Я верил, что вы появитесь, я так ждал вас! Боже мой, какая беда пришла к нам… Я пытался разыскать вас через Костю, но, вы знаете, он сменил место жительства. Он больше не живет…
   – Я знаю, – сказал Демид неожиданно мягким голосом. – Виктор Сергеевич, милый, успокойтесь, пожалуйста. Я пришел, и значит, все не так уж плохо.
   – Надежда умирает последней, – профессор улыбнулся грустно и измученно. – Вы, как всегда, в обществе очередной очаровательной девушки? – Лека бросила на Демида ревнивый взгляд. – А как поживает… э-э… Яна?
   – Надеюсь, что хорошо. Она уехала. Познакомьтесь, это Лена, мой помощник.
   – Очень приятно, – старичок расшаркался.
   Со времени последней встречи он сильно сдал. Не было в нем больше былой уверенности и оптимизма. Растерянный и постаревший, Подольский выглядел так, словно мир перевернулся под его ногами. Профессор провел Демида и Леку в свой кабинет, задернул шторы и долго глядел на улицу сквозь щель между занавесями. Потом опустился в кресло и устало посмотрел на гостей.
   – Боюсь. Знаете ли, ужасно боюсь. Я всегда верил в торжество разума – в то, что человек, с его способностями управлять движущими силами общества и природы, может справиться с любыми трудностями. И вот на старости лет мне, ученому сухарю, буквоеду, оторванному от жизни, приходится пересматривать всю систему мировоззрения, более того – мироощущения. А это уже не так-то просто в мои годы! Что ж поделаешь – явления, с которыми нам пришлось столкнуться, нельзя объяснить при помощи привычного материалистического метода. Как бы хотелось сохранить беспристрастную объективность, выискать физическую природу любого феномена! Но прежние понятия рассыпаются, превращаются в сухую, безжизненную догму, ибо мир, из которого пришло к нам это зловещее существо, очевидно, подчиняется другим, нечеловеческим и нематериальным законам.
   – Вы говорите о Табунщике? – влезла в разговор Лека. – Уголовный розыск обратился к вам, как к консультанту?
   – Обратился? Честно говоря, я сам пришел к ним. Но что из того? Кому в нашей милиции нужны излияния старого, выжившего из ума специалиста по истории, несущего ахинею о сатанизме и чернокнижных обрядах? Пожалуй, я навредил лишь самому себе – вот, упомянули обо мне в печати и теперь я беззащитен перед этим маньяком, как ребенок. Видите, и семью в безопасное место отправил. А сам я… Что ж, мне уже терять нечего. Не хочется бежать, как крысе с тонущего корабля. К тому же, я надеялся, что сюда придете вы, Демид. Что поддержите меня морально.
   – Спасибо, Виктор Сергеевич. – Лека снова подивилась теплоте и уважению в голосе Демида. – Побольше бы таких людей, как вы. Спасибо.
   – Демид, – профессор пристально посмотрел собеседнику в глаза, – помните, вы хотели… ну, мягко выражаясь, расправиться с неким колдуном. Удалось вам сделать это?
   – Да.
   – Это вы убили Агея? – голос старика дрогнул.
   – Да. – Ученый старичок, оказывается, знал много, гораздо больше, чем бы того хотелось Демиду.
   – Значит… Значит вы – Защитник? – последнее слово профессор произнес шепотом, недоверчиво оглянувшись на девушку. Лека уже приоткрыла рот, собираясь задать вопрос, но Демид приложил палец к губам и она решила оставить любопытство до лучших времен. Демид минуту сидел молча, затем покачал головой:
   – Да, пожалуй, можно сказать и так. Я – Защитник.
   – О, Господи, все же ты есть на небесах, – зашептал старичок и неумело перекрестился. – Защитник Господень! – профессор попытался встать. – Боже, как я ошибался! Никогда не думал…
   – Сядьте, Виктор Сергеевич, пожалуйста. Отложим пока эмоции и лишние слова. Дело слишком серьезно. Мне необходимо знать специфические подробности произошедших преступлений. Я думаю, вам они известны.
   – Да, да, конечно, – Подольский достал из кармана пузырек с валидолом и сунул таблетку под язык. – Да, я вам все расскажу. Тринадцать детей. Пострадало тринадцать подростков – мальчиков и девочек. Интересная цифра, не правда ли? Она наводит меня на мысль о том, что Табунщик выполнил свою первоначальную миссию. Он заклеймил тринадцать жертв своим тавром, совершил свои отвратительные обряды. На этом он пока остановится. Конечно, его не поймают, и все потихоньку забудется. Но через некоторое время Табунщик непременно проявится снова – уже в новой, гораздо более страшной ипостаси.
   – Виктор Сергеевич, подождите минутку. Вы пытаетесь дать свою трактовку событий. Мне же нужны факты. Голые факты.
   – Хорошо, хорошо. Я понимаю.
   – Какой был возраст пострадавших?
   – Лет пятнадцать-шестнадцать. И все, знаете ли, вполне сформировавшиеся в половом отношении юноши и девушки. К тому же, имеющие достаточно крупное сложение. Кстати, все девушки были невинными и девственность их не пострадала.
   – Уже не совсем дети, стало быть? Здоровенные парни-акселераты и крупные девицы. Неужели они не могли дать отпор?
   – Ну да что вы, Дема, – замахал руками профессор. – По результатам криминалистической экспертизы, Табунщик – мужчина в возрасте 30-40 лет, атлетического сложения, рост его 190-195 сантиметров. Размер обуви – 44-45. Попробуй-ка справиться с таким гигантом! Кроме того, установлено, что в месте совершения насильственных обрядов находилось крупное животное – вероятно, огромная собака серой масти. На снегу обнаружено большое количество ее следов, на окружающих кустах – клочки шерсти. Я сам видел это. Вероятно, пальцы были откушены именно ею.
   "Интересно, почему волколаки так сильно линяют? – подумал Демид. – Шкура так и лезет клочьями. Держу пари, что эта собачка и Табунщик – одна и та же личность. В разных, так сказать, воплощениях".
   – А подробное описание этого верзилы есть? Что говорят подростки?
   – Вы знаете, здесь имеет место странный феномен. Безусловно, жертвы были оглушены потрясением, свалившимся на их неокрепшие души. Кроме того, негодяй заставлял их употреблять какое-то наркотическое снадобье, вызывающее галлюцинации и заставляющее неадекватно воспринимать происходящее. И все же создается впечатление, что все они боготворят своего мучителя, всячески стараются его выгородить, путаются, не дают правдивых показаний. Впрочем, кое-что нам удалось узнать. Для этого пришлось прибегнуть к услугам профессионального гипнотизера. Правда, и здесь возникли трудности. Гипнотизер утверждал, что в сознании всех пострадавших имеется блокировка, не дающая возможности ввести их в гипнотическое состояние. Но одну девушку удалось расспросить достаточно тщательно. К сожалению, у меня нет видеозаписи, это было бы более наглядно. Сами понимаете, это материалы уголовного дела, выносу за пределы следственного помещения они не подлежат. Но я умудрился сделать одну копию.
   Профессор отодвинул книгу на полке, извлек из глубины шкафа кассету и вставил ее в магнитофон. Сначала раздался треск и шорохи, а затем появились два голоса – спокойный, твердый баритон гипнотизера и хрипловатый, заторможенный голос девушки.
   – Где вы познакомились с этим человеком?
   – Не знаю…
   – Отвечайте на поставленный вопрос, Марина.
   – На концерте. Такая крутая команда была – "Сети Сатаны".
   – Это был концерт популярной музыки?
   – Металл… Крутая команда… "Сети Сатаны". Сокращенно – "ЭСЭС".
   "Металлисты чертовы, – подумал Демид. – Играют детишки с дьяволом, а заодно и с нацизмом. Немудрено и допрыгаться".
   – Он что, был музыкантом?
   – Нет, мужик просто. Подошел, заговорил.
   – Что он предложил вам?
   – Не помню. Может, пива выпить? Я что-то выпила…
   – Как вы оказались в лесу?
   – Не помню. Совсем не помню.
   – Ну хорошо. Представьте, что вы снова видите этого человека. Он стоит перед вами, он говорит с вами, он берет вас за руку. Как он выглядит?
   – Он странный. Он меняется.
   – Сейчас вы в лесу. Как он выглядит?
   – У него лицо из двух разных половинок.
   – Опишите его внешность, Марина!
   – У него лицо разное. Как из двух половинок…
   Профессор щелкнул переключателем и напряженная тишина повисла в воздухе. Старик откашлялся.
   – Позвольте, я дам свое примечание к факту, отмеченному девушкой. Она утверждает, что две половины лица у преступника были разными. А вот как ученый Доймер описывал в 1832 году известного медиума Каспара Гаузера, страдающего "бешенством ума".
   Профессор нацепил очки и начал читать, подслеповато вглядываясь в книгу:
   – "Левая часть его лица поразительно непохожа была на правую. Она была как-то искривлена и изуродована; по ней быстро, словно молнии, проносились резкие подергивания. В этих подергиваниях заметное участие принимала вся левая часть тела, особенно плечо и рука. Стоило вызвать чем-нибудь его любопытство, как эти подергивания учащались…"
   – И о чем это говорит? – не выдержала Лека.
   – О том, что перед нами человек, испытывающий сильнейшее постороннее вмешательство. Вмешательство в сферы, руководящие его сознанием. Говоря средневековым языком, он одержим неким духом. А выражаясь более научно, его собственная личность сохраняется лишь в одном полушарии мозга. Другое же полушарие контролируется либо его вторым, маниакально измененным "Я", либо, если допустить самое оккультное толкование сего факта, находится во власти какой-то посторонней, могущественной психической силы.
   – Это нам больше подходит, – кивнул головой Демид. – Еще что-нибудь есть?
   – Да, слушайте дальше. – Профессор нажал кнопку и в комнате снова зазвучали голоса.
   – Марина, ты в лесу. Что происходит с тобой?
   – Он улыбается. Он говорит, что любит меня, что я должна стать его сестрой.
   – Тебе страшно?
   – Нет. Он хороший. Он такой красивый… Он сильный и добрый. Он дает мне гриб.
   – Какой это гриб, Марина?
   – Сухой гриб. С пятнышками.
   – Это мухомор, Марина?
   – Да.
   – Ты съела мухомор?
   – Да.
   Демида передернуло.
   "Мускариновое отравление. Грибочек сей тоже галлюциноген хоть куда. Удивительно, что девчонка выжила. Впрочем, сибирские шаманы лузгают мухоморы как семечки".
   – Как ты себя почувствовала, после того, как съела гриб?
   – Голова кружится… Видеть трудно. Потом – хорошо.
   – Что он сделал с тобой?
   – Он раздел меня. Потом посмотрел… туда. И увидел, что я еще девушка. Он сказал, что это правильно. Что я не должна ни с кем спать. Потому что половая жизнь – это неправильно, если он не разрешит.
   – Видишь, – шепотом съязвила Лека, – весь в тебя.
   – Заткнись, юмористка, – яростно прошипел Демид.
   – Марина, – снова забасил гипнотизер, – сейчас зима, вы стоите раздетая на снегу. Вам не холодно?
   – Нет. Тепло. Огонь внутри.
   – Что он делает сейчас?
   – Он повесил меня на дереве вверх ногами. Руки в стороны.
   "Перевернутое распятие, – подумал Демид. – Знак черной мессы".
   – Что он делает?
   – Он убивает кошку и птицу. Голубя. Он разрезает их и достает изнутри кишки.
   – Что он делает дальше?
   – Он намазал меня.
   – Чем?
   – Кишками. Кровью.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Хорошо.
   – Ты что, не понимаешь, что это должно быть отвратительно? – В голосе гипнотизера появилось раздражение. – Это очень плохой человек!
   – Нет, это хорошо, он хороший.
   – Он говорит что-нибудь?
   – Он поет. Молится. Он костер зажег и дым делает из травы.
   – Что он поет?
   – Не знаю. Такого языка не бывает.
   – Ты не знаешь языка, на котором он поет?
   – Нет. Такого языка не бывает.
   – А что он теперь делает?
   – Он сварил мазь. И мажет меня. – В голосе девушки неожиданно появились чувственные нотки, она издала легкий стон. – Очень приятно…
   – А потом?
   – Все. Ничего нет. Темно.
   – Марина, у тебя сильный ожог на груди, поврежден один палец на руке. Ты можешь сказать что-нибудь об этом?
   – Нет.
   – Ты не видела с ним собаку? Большую серую собаку?
   – Нет… О, черт! Не надо! – Из магнитофона раздался звук падающего тела, испуганные возгласы. Девчоночий голос истошно завопил: "Нет, не надо! Нет! Мне больно! Я не хочу!", – и захлебнулся булькающим звуком.
   Профессор нажал на кнопку.
   – Это все. Дальше девушка неожиданно впала в крайне возбужденное состояние, близкое к эпилептическому. Врачам с трудом удалось прекратить припадок. В настоящее время она находится в психиатрической лечебнице. Впрочем, поправляется удивительно успешно.
   – А остальные пострадавшие?
   – Все дома, ведут обычный образ жизни. Особых отклонений у них не наблюдается, хотя, по-моему, не исключено тщательно скрываемое раздвоение личности.
   – Вставай, проклятьем заклейменный, – мрачно произнес Демид. – Все, расползлась зараза.
   – Что же будет с этими ребятишками? – горестно вздохнул профессор. – Вам что-нибудь понятно, Демид?
   – Все понятно – думаю, так же, как и вам.
   – Послушайте, это же нечестно! – Лека бросила умоляющий взгляд на Демида. – Всем все ясно. Одна только я сижу, как дура, и ничего не понимаю.
   – Виктор Сергеевич, будьте добры, выскажите свое мнение, – попросил Демид.
   – Я думаю, мы имеем дело с черным колдовством, – тихо сказал старик. – Как утверждает классическая европейская мистика, основной пункт колдовства есть вера в дьявола. Ибо чародейское искусство и заклинания, превращения и ночные бесчинства – все это мы встречаем еще в языческом мире, но только союз с дьяволом окончательно завершает специфическую природу колдовства. Сатанизм, как мистико-религиозное течение, появился в четырнадцатом-пятнадцатом веках. Ага, вот, кажется, нашел! – Подольский провел пальцем по строчке очередной книги. – Вот что говорит об этом исследователь Денкмар: "Субъективное представление зла получило объективный характер, и эта абстракция родила понятие Сатаны, как некоторой противоположности Христу. Так рядом с христианской церковью возникла лжецерковь Белиала, представлявшая из себя ужасную пародию первой. Тут происходит полнейшее слияние человека с принципами зла; это влияние сказывается в различных видениях, исполненных самого гнусного разврата…"
   "Еще один ходячий цитатник, – подумал Демид. – Ну просто родной братец моего Теодора. Куча чужих слов и полное торжество стереотипов".
   – Иными словами, Виктор Сергеевич, вы хотите сказать, что здесь имеет место типичные явления сатанизма, с присущим ему обрядом черной мессы?
   – Да, да, именно так. А что скажете вы? – Профессор снял очки и посмотрел на Демида с интересом.
   – К тому, что вы сказали, пожалуй, добавить нечего. Кроме того, что я совершенно не согласен со всем этим. Где же ваш общеисторический подход, которым вы так гордились? Еще недавно вы ругали религию, а теперь вдруг стали правоверным христианином.
   Голова Подольского мотнулась, словно он получил пощечину, лицо его окаменело.
   – Не обижайтесь, Виктор Сергеевич, – сказал Демид. – Вовсе не хочу вас обидеть. Я сам верю в Христа, это дает мне силу и надежду. Но здесь – особый случай. Сейчас нам нужно подняться над религией, над сатанизмом и христианством, вообще над человеческой сущностью. Не нужно основываться на описанных вами внешних признаках – корень проблемы лежит не в этой сфере. Не нужно классифицировать происходящие события и пытаться проанализировать их. Нужно лишь почувствовать и понять. Боюсь, что для обычного человека эта задача не подходит, каким бы сильным и умным он не был. Я не вполне уверен, что сам являюсь тем самым наделенным особой силой субъектом, которому по силам справиться со всем этим, извиняюсь, дерьмом. Но все же надеюсь на это. Ибо ничего лучшего предложить не могу.
   Лека разочарованно вздохнула. Как всегда, после туманной и непонятной речи Демида все не прояснилось, а лишь запуталось еще больше. Как ни странно, старичок-профессор, кажется, понял все прекрасно. Он печально кивал в такт словам Демида. Одна только бедная Лека оставалась в неведении. Обидно было все это, до слез обидно.
   Когда гости собрались покинуть профессора и Лека уже выскочила в коридор, Подольский придержал Дему за рукав.
   – Демид, будьте осторожны, прошу вас.
   – Виктор Сергеевич, уезжайте отсюда, – негромко сказал Демид. – Пересидите где-нибудь, пока я разберусь с этим подонком. Вы замечательный человек, и мне не хотелось бы, чтобы вас… Чтобы с вами что-то случилось.
   – Нет, нет. В конце концов, если уж он обратит на меня внимание, то может найти где угодно. Но Бог есть, если существуют такие люди, как вы, Демид И буде мне суждено умереть – я уйду с именем Божьим на устах…
   Дема обнял старика и поцеловал его в морщинистую щеку. Профессор закрыл глаза руками, громко всхлипнул и улыбнулся сквозь слезы.
   – С Богом, Защитник! Удачи вам, Демид! Удачи во всем.
   Демид молча кивнул головой.

ГЛАВА 15.

   Свеча вспыхнула в темноте, язычок ее дрогнул и тускло осветил комнату. Человеку, сидевшему за большим дубовым столом, сегодня исполнилось тридцать три года. "Как и Христу, – подумал он. – Интересно, справился бы я сейчас с проповедником из Назарета? Открутил бы ему голову, как цыпленку, и весь миф о божественной сути разлетелся бы в пух и прах. Непонятно, почему так много сил пришлось приложить тогда, чтобы заставить замолчать словоохотливого иудея? – Мужчина встал, едва не задев головой закопченный потолок. С удовольствием посмотрел на себя в зеркало – высок, красив. И чертовски соблазнителен. – Да, я вполне мог бы выступить в роли Антихриста, если бы верил в эту небылицу. Впрочем, ведь верил еще совсем недавно…"
   На столе лежал конверт. Человек протянул к нему руку и вскрыл длинным ногтем. С ногтями в последнее время сладу не было – они стали острыми и кривыми, на собачий манер. Волосы на лице и на теле тоже вели себя как-то не по-человечески – росли, словно подстегнутые ведром мужских гормонов. Бриться приходилось по три раза в день.
   Из конверта на стол вывалился пентакль – перевернутая пентаграмма, вытисненная на кусочке кожи. "Брат наш Теогнез, — гласило послание,– отсутствие твое на собраниях Черного Ордена вызывает у нас печаль и сомнения. Что может служить причиной столь откровенного пренебрежения сообществом нашим? Помни: Сатана, наставник и покровитель наш, добр и справедлив, но беспощаден к избранникам судьбы, единожды познавшим и отвергнувшим Закон Тьмы. Воздаст Он по заслугам каждому отступнику, неверующему и сомневающемуся. Да свершится высшая воля Князя Тьмы! "
   Кожаный кружок растянулся и лопнул в пальцах мужчины. Он раздраженно бросил обрывки в стороны и скомкал листок бумаги. Недобрая усмешка исказила его лицо.
   – Детишки! Фетишисты-романтики! Пугать меня вздумали… Их счастье, что они настолько жалки, что не заслуживают наказания. Словоблудие, идиотский, бессильный пафос! Думаю, Сатана посмеялся бы, увидев, какие чудачества вытворяют эти фигляры, прикрываясь его именем. – Человек представил себе Графа, верховного магистра ордена – тощего носатого старика, позера и любителя пиротехнических эффектов. – Граф – вошь против меня, но тщится изобразить справедливый гнев перед своими прихлебателями. Жалкий человечишка, жаждущий власти и удовольствий. Впрочем, это уже не имеет значения. Я дождался, дожил до этой ночи. Я умру сегодня. Перестану существовать в привычном для меня состоянии, но буду возрожден в новой силе, в новом величии, узнав ИМЯ. Ибо тринадцать ждут. Тринадцать псов отмечены и час настал.
   Человек подошел к зеркалу и провел пальцем по его пыльной поверхности. В полумраке отразился высокий мужчина могучего сложения, с правильным, четко очерченным лицом, коротким носом, высоким чистым лбом – совсем не похожий на колдуна. Лишь недобрые глаза портили эту картину, черными угольями глядя из-под сросшихся бровей.
   – Сатана… – задумчиво произнес человек. – Да, был некогда такой Дух, именем Санатон, посещал он землю в облике человеческом. Непонятно, почему именно его имя стало символом Князя Тьмы. Ведь были сотни и до, и после него. Был Баал-Зебул, Повелитель Мух, известный как Вельзьевул. Были Бель-Иал, Баал-Пеор, Ксохитекатль, Гинакшми… Нет им числа – в разных странах и эпохах. И последний – Гоор-Гота. И точно так же, как все они, Сатана в одночасье прекратил свое земное существование. Предназначенный жить в физическом теле вечно и повелевать страстями низших существ, именуемых людьми, Санатон был вышиблен из человеческого тела Духом Мятежным и изгнан обратно в Мир Тьмы. Что ему остается теперь? Следить из тьмы своего аморфного бестелесного состояния за тем, как точно также вышибают дух из последовавших за ним? Жалкий удел… Но теперь моя очередь. Я узнаю твое имя, Мятежник! Узнаю его обязательно – ибо только в нем сокрыт секрет твоей неувядающей силы. Слышишь, сукин сын, я сотру тебя в порошок! Тысячи лет ты не даешь нам покоя, но теперь этому придет конец. Я собираюсь удачно поохотиться. И добыча моя – ты!
   В доме было дьявольски холодно, пол покрывал иней, но человек не чувствовал этого. Он говорил сам с собой, и облака пара вылетали у него изо рта, замутняя поверхность зеркала. Он провел по стеклу рукой, оставив пятипалый когтистый след.
   "Как ты изменился, – подумал он. – Что это – мутация? Тело твое готовится к новой своей роли? Рад ли ты этому? Не страшно ли тебе расстаться с человеческой сущностью? Где они – твое прошлое, твои былые влюбленности и переживания? Твои неудовлетворенные амбиции и научные изыскания, так и не ставшие известными?"
   – Нет ничего, с чем жалко было бы расстаться, – негромко произнес он, и не было горечи в этих словах. – Даже имени нет у меня – теперь я лишь Табунщик. Что ж, отличное прозвище. Те, кто прозвал меня так, не знали, в какой степени они были правы!
   Когда же кончится тысяча лет, Сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их – как песок морский.
   – Масштаб… – задумчиво произнес человек. – Вот чего не хватало Гоор-Готе – слабосильному выродку Агею. Подумать только, тысячи лет ждать своей очереди, чтобы лишь жалкие девять десятилетий попакостить в свое удовольствие, поэкспериментировать с животными-уродцами, пострелять в людишек из ружья, пошляться по разным странам. Гоор-Гота не успел набрать полную силу, даже не смог найти приличную замену для своего одряхлевшего тела. Позор для Духа – одно тело за всю земную фазу!
   В глубине души Табунщика гнездилось подозрение: не относился ли Гоор-Гота к духам низшего разряда, сумевшим незаконно встать в Очередь. Впрочем, он не так много знал об устройстве Мира Тьмы, о коем поведал ему Хозяин, Имя которого неназываемо. В своих кратких посещениях Хозяин был немногословен: обещал, что как только Табунщик будет готов к великой миссии и душа его сольется с великим Духом Хозяина, он узнает все, что захочет. Табунщика еще терзали сомнения – сколь много останется от его собственной личности, не будет ли она полностью уничтожена Духом Тьмы? Но жажда бессмертия и безграничных возможностей давили в нем проявления человеческой слабости. Он ждал перевоплощения – и только в этом состоял смысл прожитых им лет.
   Единственным, о чем стоило пожалеть в прежней, отмирающей жизни, были женщины. Полная асексуальность, навязанная ему Хозяином, все еще тяготила его, неудовлетворенность искала выхода, словно пар в перегретом котле. Табунщик плохо спал ночами, вспоминая человеческих самок, что приносили тепло в его жизнь – их нежную горячую кожу, запах взволнованного тела, страстный шепот у самого уха. Он вспомнил, как раздевал девушку – последнюю из тринадцати, отмеченных Знаком Волка. Ничто не шевельнулось в нем, когда она стояла на снегу обнаженная и босая – такая красивая в своей непорочной юности. Но тогда было легче – в те минуты он находился целиком во власти Духа. Теперь же сердце его застучало сильнее, а во рту пересохло. Табунщик облизнул губы. Что же, и с этой слабостью придется распрощаться – награда стократ воздаст ему за перенесенные лишения. В конце концов, Дух есть Дух, и пол его определяется только телом, в котором он пребывает. Стоит Табунщику погибнуть, и Дух вполне может переселиться в одну из помеченных Знаком девчонок, окажись она рядом. Хозяин основательно подготовил свое пришествие – Мятежник был где-то недалеко, и не стоило рисковать, надеясь лишь на одно человеческое тело – пусть даже наделенное такой физической силой и интеллектом, как у Табунщика.
   Одиннадцать часов. Табунщик прекрасно ориентировался во времени, не глядя на часы. Час, всего лишь час оставался до пришествия. Последний час человеческой жизни. Будь она проклята! Именно он, Табунщик, оказался избранным Тьмой для сошествия очередного Великого Духа. Что это – везение? Табунщик верил, что избрание его не случайно. Слияние великого Духа и могучего тела, осененного выдающимся разумом, не может не привести к самому замечательному результату.