Плэнтвик Виктория. Наша любовь

   – Вы едва не опоздали на рейс.
   О нет! Знакомый неодобрительный взгляд, темные глаза за стеклами очков. Этот зануда мистер Нортон – живое напоминание о родной стране и оставшихся позади проблемах!
   – Только не говорите, что и вы летите на Леовилль! – выпалила Джейн, едва заработали моторы.
   – Нет, я спрыгну с парашютом на полпути, – сухо сообщил юноша.
   Учитывая, что им предстоял прямой беспосадочный перелет, сарказм оказался более чем уместен, но не успела она по достоинству оценить проблеск юмора, как Нортон поспешил все испортить, назидательно добавив:
   – Вы поступили в высшей степени неосмотрительно, явившись в последнюю минуту. Билет едва не пропал!
   – Вздор: у меня все просчитано, – весело солгала Джейн. – Если бы вы летали так же часто, как я, вы бы оценили великое искусство свести время ожидания до минимума.
   – Пожалуй, – согласился мистер Нортон, от взгляда которого тем не менее явно не укрылись ни разрумянившиеся после пробежки щеки девушки, ни капельки пота на лбу, ни зеленая рубашка, прилипшая к телу.
   Джейн достала из сумочки увлажняющую салфетку и вытерла лицо и руки, с удовольствием ощущая, как испаряется благоуханный лосьон, охлаждая разгоряченную кожу. Мистер Нортон по-прежнему был в костюме, только галстук снял, делая вынужденную уступку жаре. На коленях его лежала все та же знакомая пухлая синяя папка. Он что, намерен работать на протяжении всего перелета?
   – Какое совпадение, что мы летим в одно и то же место, – заметила Джейн. – Вы в командировку или на отдых? – Впрочем, ответ ей был заранее известен. Никто не полетит на отдых в строгом костюме!
   – И то и другое справедливо, – ответил он. Уголки губ слегка приподнялись, словно молодой человек сдерживал саркастическую улыбку. Похоже, и та и другая перспектива не очень ему нравились.
   – А в чем состоит ваша работа?
   Юноша на мгновение заколебался.
   – Я бухгалтер.
   – В самом деле?.. – Джейн быстро опустила глаза, зная, что в них так и посверкивают смешинки. – Ни за что бы не догадалась!
   Но напускная серьезность девушки ни на мгновение не ввела юношу в заблуждение. Нортон стиснул зубы.
   – Вы находите мою профессию смешной?
   – Что вы! Работа бухгалтера трудна и почетна, и безусловно заслуживает всяческого уважения, – пылко заверила Джейн.
   – Не переигрывайте, – хмуро бросил он.
   Девушка подняла взгляд. В глазах ее плясали озорные искорки. Детским, замирающим от восхищения голоском она проворковала:
   – И при этом такая увлекательная! Вы, должно быть, испытываете незабываемые ощущения, когда сводите баланс.
   Молодой человек словно не заметил издевки.
   – Когда я свожу счеты, баланс всегда в мою пользу.
   Трудяга похвалялся своей прилежностью, а слова его почему-то прозвучали угрозой! Для смешливой девушки это было чересчур.
   – Столько волнующих переживаний, и так мало времени! – расхохоталась она. – Неудивительно, что у вас измотанный вид. Вы типичный трудоголик: все признаки налицо. Не буду спрашивать, как вы развлекаетесь. Уж, наверное, не без помощи вашей папки. Держу пари, вы понятия не имеете, как отрешиться от забот и расслабиться. Верно ведь? Где вы остановитесь на Леовилле?
   Молодой человек назвал курорт, и Джейн, вздохнув про себя, подумала, что с судьбой не поспоришь. Похоже, им на роду написано вечно сталкиваться друг с другом.
   – Мне тоже туда. – Едва слова сорвались с ее уст, у Джейн возникло странное подозрение. – Вы меня преследуете? – выпалила она.
   Услышав это, молодой человек так растерялся, что мгновенный приступ паранойи у Джейн прошел так же быстро, как и нахлынул. Господи, да ведь он же бухгалтер! Он щеголяет в костюме и, кстати, не из дешевых. А представители «желтой прессы» одеваются черт-те во что, чтобы удобно было пролезть в любую щель. И первым классом они не путешествуют. Если же произойдет невероятное и жадюга-редактор расщедрится на билет, то ни один наемный писака не станет отказываться от бесплатной выпивки всякий раз, как ее предлагают, – а мистер Джеймс неизменно отклонял спиртные напитки.
   – По-моему, а зарегистрировался на пересадку первым, это нетрудно проверить. И я определенно оказался в самолете раньше вас, – указал мистер Нортон тоном оскорбленной невинности. – Почему это вы решили, что я вас преследую?
   И верно. Вспомнив, что рассказывала мать о первозданной природе Леовилля, Джейн поневоле согласилась, что любой турист, путешествующий первым классом, непременно остановится в самом роскошном отеле.
   – Гм. И в самом деле. В таком случае, может быть, это я вас преследую?
   Молодой человек моргнул, и выражение его глаз разглядеть не удалось. Но Джейн заметила, как пульсирует жилка на левом виске, и поняла, что ее лукавый ответ еще более смутил беднягу. Он резко отвернулся от собеседницы и взглянул в иллюминатор.
   Нос самолета приподнялся над взлетной полосой, и пальцы юноши тут же судорожно схватились за подлокотники кресла, а затем земля резко пошла вниз и самолет затрясся на волнах раскаленного воздуха, плывущих над городом.
   Джейн не сводила глаз с его побелевших пальцев. Может, дело не в ее насмешках? Отчего он так напрягся?
   – Вам часто доводилось летать на маленьких самолетах? – спросила она нарочито небрежно.
   Молодой человек неохотно отвернулся от иллюминатора и опасливо искоса посмотрел на нее, словно никак не мог решить, как следует воспринимать это странное существо. Неужели он думает, что она сейчас набросится на него и примется сдирать одежду? Или, может, боится признать свою уязвимость, опасаясь насмешек? Джейн улыбнулась ласково и ободряюще, твердо вознамерившись искупить свою невольную вину: нехорошо было смущать беднягу вздорными подозрениями!
   – Нет, нечасто, – неохотно признался он, и Джейн удивилась: она ожидала резкого отпора.
   Девушка просияла улыбкой и попыталась ободрить своего спутника.
   – Ну, не тревожьтесь – как только мы поднимемся повыше, тряска прекратится. А над морем вообще не качает. Да и лететь нам не больше часа. Скоро доберемся. Если у вас заложит уши, пососите конфетку, и все пройдет.
   Джейн извлекла из кармана несколько карамелек, спрятанных про запас с прошлого рейса, и протянула их юноше.
   – Боюсь, что конфеты малость растаяли, но обертка никуда не делась, так что пальцы не слипнутся.
   Молодой человек принял залог мира. Извлек запечатанную зубочистку с эмблемой авиакомпании, завалявшуюся среди конфет, и торжественно вернул ее владелице.
   – Вы, наверное, захотите сохранить ваш сувенир, мисс Лоу?
   Девушка смущенно улыбнулась, пряча зубочистку в нагрудный карман рубашки.
   – Всегда была падкой на дармовщинку, ничего не могу с собой поделать! Выписываясь из отеля, я все сметаю подчистую: пакетики с сахаром, кофе и чаем, мыло, пузырьки с шампунем. Это все равно включено в счет, а в дороге может пригодиться, особенно если живешь в рамках строгого бюджета.
   Брови юноши резко поползли вверх. Эта гримаска нравилась девушке все больше и больше. Пожалуй, самое выразительное в его лице – это брови.
   – Плохо же сбалансирован ваш бюджет, мисс Лоу, если он позволяет вам летать первым классом, но не позволяет покупать самое необходимое.
   Девушка усмехнулась, слушая, как ей делают профессиональное замечание.
   – Я не сказала, что не могу позволить себе покупать эту ерунду. Просто предпочитаю тратить деньги на другое. Что до нынешнего путешествия – это подарок. Обычно я летаю вторым классом. Кстати, меня зовут Джейн. Для друзей – Дженни.
   Но и тут выражение лица его не изменилось, во взгляде не вспыхнул нехороший огонек узнавания, и даже тени скабрезных предположений не отразилось в темных глазах.
   – Стивен Нортон.
   Последовала небольшая пауза, словно молодой человек ожидал, что его имя известно всем и каждому. Может быть, он знаменитость в бухгалтерских кругах?
   – Я актриса, – сказала Джейн.
   – Боюсь, что в кино я хочу нечасто, – вежливо ответил он.
   – Я по большей части играю на сцене.
   – И в театре почти не бываю.
   – Пару лет назад я играла ведущую роль в костюмированном шоу на...
   – У меня и телевизора-то нет, – без малейшего сожаления отозвался мистер Нортон.
   – О! Ну... еще я участвовала в радиопостановках...
   – Я крайне редко включаю радио.
   Джейн была потрясена. Как может образованный человек совершенно не интересоваться драматическим искусством? Не отдавать должное сцене?
   Вот ведь ирония судьбы: за последние двадцать четыре часа Джейн из кожи вон лезла, чтобы остаться неузнанной, а теперь чувствует себя задетой, оттого что это произошло. Нет, тщеславием она не страдала, однако цену себе знала: каждая строчка восторженных отзывов была ею заслужена. Джейн работала на износ и страстно верила в непреходящую значимость своего искусства. И вот перед нею сидит тип, которому никакого дела нет до ее великой миссии, не говоря уже о том, насколько хорошо она с этой миссией справляется!
   Ей очень захотелось ядовито поинтересоваться, читает ли мистер Нортон газеты, но подобный вопрос мог выдать ее с головой.
   – Как же вы развлекаетесь? – полюбопытствовала Джейн, скрывая досаду.
   – Я не нуждаюсь в развлечениях. Моя жизнь полна и без того.
   – Да уж, надо полагать, – съязвила Джейн.
   Работа, сплошная работа, с отвращением подумала она. Нескончаемая череда скучных, безликих цифр. Пухлая нижняя губа задумчиво оттопырилась, изощренный ум постигает невидимый непосвященным вечный смысл, тайну мира, спрятанную в бухгалтерском балансе. Неудивительно, что парень совсем не умеет общаться с людьми.
   Бедный ягненочек. Он не привык делиться эмоциями, ибо умение это приходит через культурный обмен. Если разнообразие – соль жизни, то его жизнь, должно быть, на редкость пресная...
   – Уверен, что вы превосходная актриса.
   От слуха Джейн не укрылась скептическая нотка.
   – Вы-то откуда знаете? – съехидничала она.
   – Ну... – Молодой человек понизил голос, не сводя взгляда с ее помрачневшего личика: – Вы очень привлекательны.
   Джейн мгновенно ощетинилась, словно котенок, которого погладили против шерсти.
   – Какое отношение это имеет к актерскому мастерству?
   – Гм... я подумал, что так легче получить роль, – объяснил юноша.
   Он хоть понимает, что говорит, какой подтекст имеют его слова? А может, эти карие глаза отнюдь не так наивны и бесхитростны, как кажется? Джейн окончательно рассвирепела.
   – Вы хотите сказать, что контракты я подписываю в постели? – ледяным голосом спросила она.
   Недотепа смущенно заморгал.
   – Нет, нет, я ничего такого не имел в виду... Я... я уверен, что вы очень талантливая актриса.
   И очень респектабельная женщина.
   Джейн рассмеялась озорным мальчишеским смехом. Она быстро вспыхивала, но столь же быстро отходила.
   – Респектабельной женщиной скорее следует назвать мою матушку. У меня этого качества нет. Впрочем, меня уважают. Уважают мою работу... И я целуюсь с кем-то потому, что хочу этого, а не потому, что стараюсь что-то получить таким путем. Сексом я не торгую.
   К ее великому удивлению, молодой человек не вспыхнул и не смутился, выслушав столь недвусмысленное признание. Лишь одна бровь поползла вверх.
   – Ваша мать тоже актриса.
   Учитывая его полнейшее невежество в культурном плане, Джейн восприняла последнее утверждение как вопрос. Но Патриция, будь она рядом, оскорбилась бы не на шутку. Она играла ведущие роли на протяжении вот уже четырех десятилетий. Имя Лоу в театрах Австралии стало символом бескорыстного служения искусству. Долг требовал, чтобы Джейн вступилась за честь семьи и воздала должное ее многочисленным заслугам.
   – Да. Моя мать – Патриция Лоу!
   Девушка ожидала, что и это имя окажется для собеседника пустым звуком, но молодой человек утвердительно кивнул.
   – Ах, вы из тех самых Лоу! Ваш отец, кажется, был возведен в рыцарское звание за заслуги в развитии театрального искусства? Я помню его имя в списке награжденных за прошлый год.
   Где искусство бессильно, победу одерживает снобизм!
   – Да, верно. – В кругу семьи новообретенный титул стал источником нескончаемых шуток, поскольку грозного Доналда трепещущие новички на всякий случай величали сэром, а за Пат в театральных кругах давным-давно закрепилось ласково-почтительное прозвище Ее Светлость.
   – Полагаю, ваша мать тоже бухгалтер? – поддразнила Джейн, наслаждаясь чувством сопричастности к могучему клану.
   И снова – долгий, оценивающий взгляд.
   – Моя мать умерла. Я был тогда еще ребенком.
   – Ой! – Веселость Джейн мгновенно угасла, глаза затуманились сочувствием. – Мне очень жаль. Правда.
   Живое воображение тотчас же нарисовало ей маленького мистера Нортона. Он, наверное, был хрупким, смышленым, ласковым мальчуганом, слишком застенчивым и потому необщительным, а после смерти матери окончательно замкнулся в себе. Нет, никогда он не был бесстрашным, неуправляемым бесенком, вроде ее братьев... или ее самой, если на то пошло.
   Джейн порывисто потянулась через проход и накрыла ладонью руку Стива, покоящуюся на подлокотнике. Рука оказалась прохладной и твердой на ощупь, словно загорелая кожа обтягивала холодную сталь, а не теплые мышцы. Джейн почему-то представляла руки бухгалтера холеными и дряблыми. Или постоянная конторская работа так закалила пальцы, что теперь ими орехи колоть можно?
   Но больше всего сбивало с толку другое: вибрация самолета передавалась ей через этого человека. От точки соприкосновения ощущение покалывания распространялось по всей руке.
   Стив опустил взгляд на маленькую белоснежную изящную ручку, накрывшую его собственную в интуитивном стремлении ободрить и защитить.
   Рисуя в воображении печальные картины одинокого детства, Джейн не заметила, что была выдержана короткая, точно рассчитанная пауза, после которой Стив скорбно добавил:
   – Это был несчастный случай. Отец тоже погиб.
   Рука девушки дрогнула, хрупкие пальчики импульсивно сплелись с его пальцами. Отзвук моторов, отзывающийся в ее руке мелкой вибрацией, усилился до весьма чувствительного покалывания, которое распространилось до плеча, а затем – к ключицам.
   – Вы росли сиротой? Боже мой, Стив... как ужасно! И ни братьев, ни сестер?
   Молодой человек повернул голову. Девушка склонилась к нему, озорная непоседливость ее угасла в искреннем желании утешить, молочно-белая кожа побледнела еще больше, глаза расширились от тревоги и затуманились грустью.
   И все это из-за него – человека, совершенно постороннего. Где ее защитные инстинкты? – разозлился Стив. Черт побери, она упрощает ему задачу...
   Или нет? У Стива были веские основания полагать, что девушка далеко не так уязвима и наивна, как кажется. Ее искренность не более чем притворство! Для актрисы такого класса, как, Джейн Лоу, ложь – дело привычное.
   – Нет. У меня никого нет.
   В ответ на сделанное сквозь зубы признание в сердце Джейн что-то болезненно дрогнуло. Она не представляла себе жизни вне огромной любящей семьи. Горестный аккорд резонировал, будил эхо в сокровенных глубинах души.
   Во взгляде Стива она отчетливо различала боль потери, призрачный отзвук давней утраты. А за ним еще какое-то чувство, более потаенное, более холодное, более мрачное, не поддающееся определению.
   – А родственники? Ведь есть у вас хоть кто-то...
   Плечи юноши заметно напряглись.
   – Мне повезло: меня усыновили, – ответил он лишенным всякого выражения голосом. Загорелая рука выскользнула из ее ладони и легла на колено вне досягаемости девушки.
   – Я рада, – тихо отозвалась Джейн, ничуть не обидевшись. Одни люди охотно делятся самым сокровенным, другие – нет. – У любого человека должна быть семья, пусть даже искусственно созданная, вы не находите? – продолжила она, невесело улыбаясь. – Именно семья учит нас ожидать любви, сочувствия и помощи от окружающих, так что, вступая в мир, мы не боимся довериться людям и признать, что все мы зависим друг от друга.
   – «Не спрашивай, по ком звонит колокол...» —пробормотал молодой человек.
   – Верно! Хотя, по правде говоря, эта строчка звучат чуть иначе. «А потому никогда не посылай спрашивать, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе», – продекламировала Джейн; ее несказанно обрадовало, что ее спутник хотя бы немного знаком с поэзией. А значит, не абсолютно безнадежен. – Вы читали Джона Донна?
   – Немного. Скажем, достаточно для того, чтобы к месту и не к месту перевирать цитаты. Пережиток классического образования, знаете ли.
   – Да? Какую школу вы заканчивали?
   Молодой человек назвал частную школу для мальчиков, известную высоким уровнем подготовки, строгостью правил и баснословной платой за обучение. Интересно, откуда у него такие деньги – фамильный капитал или, может, приемные родители не поскупились?
   – Вы жили там на полном пансионе? – полюбопытствовала Джейн.
   – Да.
   – А я вот училась в обычной. Все Лоу ходили в государственные школы, благодарение Господу, и наслаждались относительной свободой. В закрытом пансионе я бы просто не выжила. Все эти дурацкие правила и ограничения... Я бы из принципа взбунтовалась.
   – Ваши родители не ограничивали ваше поведение в детстве? Они не требовали, чтобы вы придерживались минимальных стандартов благопристойности и самоконтроля?
   В вопросе прозвучал вызов, и девушка немедленно ринулась на защиту семейных традиций. Домашняя дисциплина в семействе Лоу основывалась на либеральности, но никак не на вседозволенности.
   – Конечно, требовали, но любое требование смягчалось любовью, чувством юмора и снисходительностью, и даже если мы поступали не лучшим образом, отлучение от семьи нам не грозило!
   – Мне тоже отлучением не угрожали.
   – Может быть, потому что вы всегда были паинькой, – отмахнулась Джейн. – А как вам удалось выжить в пансионе? Говорят, школы-интернаты кишмя кишат подрастающими садистами, которых хлебом не корми, а дай помучить слабого. – В голосе ее прозвучало сочувствие. – Вам, должно быть, несладко пришлось?
   – С какой стати? – удивился Стив.
   – Ну, скажем, на боксера-тяжеловеса вы не похожи, – откровенно созналась Джейн. Юноша вспыхнул, стиснул зубы, но ничего не ответил. Ого, да она задела его мужское достоинство! – Вы немного напоминаете моего брата Юджина, – поторопилась она добавить. – В детстве бедняге изрядно доставалось: кожа да кости, и грудь как у цыпленка. Но слабаком он не был, и чем старше становился, тем больше ценил свое природное изящество. Когда он стал сниматься в кино, у женщин при виде него просто слюнки текли!
   – Трогательно, но ваши заботы обо мне совершенно излишни, – отозвался Стив с уничтожающей холодностью, сводящей на нет ее неловкий комплимент. – Меня никогда особенно не задирали, и рад сообщить, что я не становился также и объектом повышенного слюновыделения, что кажется мне в равной степени неприятным.
   Его слова подействовали на Джейн гораздо сильнее, нежели юноша ожидал. Ослепительно-рыжая головка удрученно поникла.
   – Да, верно, еще как верно, – задумчиво протянула Джейн, вспоминая сплетни и пересуды последних недель.
   Скабрезные слухи всегда вызывали у нее смех: почему бы людям не позабавиться, придумывая нелепые истории из ее личной жизни?
   Но шутка утратила пикантность, когда девушка узнала, что где-то в тени, за пределами ее мира, скрывается некто – безликий поклонник, который считает ее своей законной собственностью. Жадно собирает о ней всевозможные сведения, наблюдает, выжидает, постепенно лепит из нее идеал своих эротических фантазий, видит в ней не живого человека, а... вещь и однажды придет за этой вещью, попытается завладеть ею... может быть, даже силой.
   Из-за этого человека жизнь Джейн превратилась в ад. Она отвыкла чувствовать себя в безопасности, навсегда утратила былую доверчивость, былое легкомыслие. Мегги раздосадовало нежелание сестры воспринимать поначалу Томаса всерьез. Но Джейн всегда поступала со своими страхами и сомнениями именно несерьезно – высмеивала, издевалась, шутила. Ведь если относишься к ним не так – значит, признаешь их власть над собой.
   Однако на сей раз испытанное средство подвело. Джейн ощущала себя совершенно беспомощной. Как ей хотелось бы вернуть былую уверенность в себе! Вот почему после тревожного телефонного звонка она немедленно помчалась в Сидней...
 
   – Мы друг другу чужие, – срывающимся голосом произнесла женщина, назвавшаяся Элизабет. – Но у нас есть общий... знакомый... Он заваливает вас письмами... И я о нем очень тревожусь.
   Сердце Джейн неистово забилось, она стиснула пальцами телефонную трубку.
   – Вы имеете в виду Томаса?
   Частое, прерывистое дыхание на другом конце провода свидетельствовало о том, что собеседница нервничает.
   – Да. Стало быть, вы знаете, о ком я говорю. Но я... я не хочу, чтобы у него были неприятности...
   – Я тоже этого не хочу, – честно созналась Джейн. – Я еще не обращалась в полицию, если вы это имеете в виду. Надеялась, что проблема разрешится сама собой...
   – Ох, если бы! Просто... я видела письма Тома к вам... в его квартире. Я нашла фотографии и ваши вещи... У него все стены заклеены вашими портретами; словно храм, честное слово. Мне думается, он скорее причинит вред себе, нежели кому-либо другому, но я... Видите ли... Ох, все так сложно... вы даже себе не представляете! Я... я думала, что вы и я сможем помочь друг другу... и Тому, не привлекая к себе внимания прессы.
   В наступившей тишине послышалось сдерживаемое рыдание, но собеседница взяла себя в руки и снова заговорила:
   – Я не могу беседовать по телефону... Видите ли, нужна строжайшая конфиденциальность...
   Моя семья ничего не знает... Они не должны узнать!
   Джейн чувствовала, как паника все сильнее охватывает собеседницу. Еще немного – и она окончательно утратит над собой контроль, повесит трубку, и Джейн так ничего и не узнает ни о ней, ни о Томасе.
   – Я совершенно с вами согласна: никто не должен знать о нашем разговоре. Может быть, нам стоит встретиться и побеседовать с глазу на глаз? – мягко предложила актриса, борясь с желанием забросать незнакомку вопросами. – Только вы и я, и никого больше? Поверьте, я тоже не хочу огласки.
   – О да, пожалуйста! – В глубоком вздохе прозвучала бесконечная признательность. – Но встретиться нужно немедленно, а я живу в Сиднее... – Голос снова беспомощно дрогнул. – Мой муж занимает важный пост в правительстве, видите ли, и все наши переезды распланированы на год вперед. У меня нет веского повода поехать в ваш город, и у родных неизбежно возникнут подозрения, ежели я вдруг стану настаивать...
   Смятение и непритворное отчаяние в голосе женщины растрогали Джейн, да и любопытство девушки разыгралось не на шутку, особенно после того, как собеседница призналась, что она жена Джералда Стерна, столпа консервативной партии и неутомимого поборника морали.
   Сопоставив в уме все услышанное, Джейн догадалась, что мистер Стерн – человек властный, в личной жизни придерживается строгих викторианских правил и догм и от жены требует того же. Какие бы отношения ни связывали Элизабет и Томаса, ясно, что от домашних бедняжка не ожидает ни помощи, ни понимания. Они осудят ее и заклеймят презрением.
   Джейн только что вернулась со съемок и еще не разобрала чемоданы. Но, не колеблясь ни минуты, она побросала вещи обратно в сумку, вылетела в Сидней в тот же вечер и сняла номер в отеле под именем «мисс Смит» – так хотела Элизабет. Актрисе не терпелось избавиться от ощущения полной беспомощности, взяв инициативу в свои руки, вместо того чтобы терпеливо ждать развязки событий.
   Поспешный отъезд стал ее ошибкой. Прояви она больше здравомыслия, с Элизабет Стерн не случилось бы сердечного приступа и последующего паралича.
   Черт!
   На хрупкие плечи Джейн легло бремя вины. Правильный выбор – это самое главное, а Джейн знала, что за последние несколько недель наделала массу ошибок: и в карьере, и в личной жизни. Все ее решения оборачивались катастрофой, подумала она, глубоко вздыхая от жалости к себе.
   – Мисс Лоу! Вам плохо?
   Резкий, требовательный оклик развеял задумчивость девушки. Она оглянулась. Стив Нортон снял очки и внимательно глядел на нее; глаза его вовсе не казались близорукими. В них светилось жадное любопытство, и сердце Джейн тревожно сжалось: мозг собеседника явно напряженно работал. Этот человек слишком наблюдателен, чего доброго, и проницателен вдобавок!
   – Простите... о чем это мы говорили? – отозвалась девушка, инстинктивно надевая маску обворожительной рассеянности, которая не однажды выручала ее в прошлом. – Боюсь, я сбилась с мысли. Со мною это бывает – воображение, знаете ли, разыгрывается.
   Но несносный бухгалтер не пожелал менять тему.
   – И мысли ваши, кажется, не слишком приятны, а? По выражению вашего лица я решил было, что крыло объято пламенем!
   Ах, вот откуда этот тревожный взгляд! Должно быть, она его порядком испугала! Джейн состроила шаловливую гримаску.
   – Поверьте, если бы самолет загорелся, вы бы имели удовольствие наблюдать представление куда более впечатляющее, нежели мечтательный взгляд в иллюминатор. Я актриса, помните? Меня учили все драматизировать.