Плотников Максим. Книга счастья. Новый русский водевиль

Игра в дурака только на первый взгляд -- легкая затея, особенно -- для
нетрезвого человека. Гроссмейстеры путали масть, забывали козыри и, в конце
концов, сошлись на том, что для начала из колоды следует вынуть джокеров и
всю мелочь ниже шестерки.
После двух ничьих играть стали сразу на вылет. После пятой ничьей
выпили еще по полстакана забугорного самогона и решили, что дальше играть
бестолку.
-- Ладно, -- подытожил Максимовский, вставая, -- видимо, не любишь ты,
Нестор, своего младшего сына. Из чего следует, что не видать ему на Новый
год "Ягуара". Мы поехали домой.
-- Стойте! -- Нестор вылетел из-за стола, опрокинув пустую бутылку. --
Вспомнил! Как же я сразу-то не вспомнил! Склероз! Деньги нужны? У меня есть
деньги, я вспомнил. Выпил немного и сразу вспомнил. На, бери!
На столе появилась зеленовато-коричневое изделие из глины, по форме
напоминающее коровью лепешку. Если я правильно разбираюсь в коровьих
лепешках, то это -- именно она, только надо отрезать глаза и руки.
-- Это же Брумгильда! -- воскликнул Максимовский.
-- Она самая. Посмертный слепок. Наш гончар делал.
-- Дай-ка я на тебя полюбуюсь! Если это -- свинья, значит, это --
копилка! А если это -- копилка, значит, в ней есть деньги! -- Максимовский
поднес лепешку к уху. -- Как вы думаете, сколько здесь?
-- Мульен! -- заржал Нестор.
-- Придется разбить. Не жалко?
-- Бей -- это копия!
По замыслу гончара копилка оказалась двухкамерной. Во второе нижнее
отделение он замуровал три пятака, которые, очевидно, своим грохотом должны
были отпугивать злых духов, поскольку добрых духов внешним видом отпугивала
сама Брумгильда. Несколько купюр были изорваны настолько, что едва походили
на деньги.
-- Это от того, -- объяснил Нестор, -- что я их ножом утрамбовывал.
Через щель.
Таким образом, он утрамбовал всего-навсего семь тысяч долларов. Семен
пересчитал дважды.
-- Шесть тысяч восемьсот тридцать два доллара, семьдесят немецких марок
и немного меди.
-- Не густо, -- огорчился Максимовский. -- А другой копилки у тебя нет?
-- Другая, большая, в лесу закопана, но ее раньше весны не взять.
-- Это если стараться не взять. Нестор, скажи честно: у тебя есть
динамит?
-- Есть зенитная установка, -- Махно вошел в раж, -- но у нее в
позапрошлом годе затвор перекосоебило, когда салют давали на день Победы. Да
и земля промерзла, зениткой все одно не взять. Миной возьмем. Мина есть
противопехотная в сарае. И два фугаса...
-- Не надо фугаса, ограничимся миной.
-- Одной мины мало, -- со знанием дела заметил Нестор, -- нужен еще
пехотинец.
Все дружно обернулись на Семена.
-- Я пас. -- Сеня хлебнул шампанского. -- Что угодно, только не мина.
-- Проворные вы ребята! -- Нестор попал в родную стихию, и теперь душа
его пела на все лады. -- Понравились вы мне, особенно вот этот, хитрожопый.
Оставайтесь жить в деревне. У нас охота, рыбалка, свежий воздух. Девки --
клубника в сметане, все ядреные, как на подбор. В хозяйстве рук не хватает.
Опять же Армагеддону веселее.
Дремавший на шкафу петух презрительно кашлянул и отвернулся, не
открывая глаз.
-- В следующей жизни обязательно. -- Максимовский сунул в карман деньги
и ключи от "Ягуара". -- А сейчас, извини, Нестор, не могу. Дело есть.
-- А ключики?
-- Ну, дед, тебе не угодишь. Ключики получишь сразу, как только
заплатишь по счету.
-- Вечером?
-- Вечером, вечером. Ведешь себя, как маленький. Давай на посошок. С
наступающим!
-- Вечером. А будьте моими сынами! -- смахнув слезу, предложил вдруг
Нестор, уже на пороге.
-- Ты своих сыновей нанимаешь, что ли?
-- Почему, нанимаю? Зову...
-- Понятно. Вечером, Нестор, вечером. Семен, на этот раз ты поедешь за
нами!
-- За вами, так за вами, -- согласился Семен равнодушно. -- Мне все
равно.
Но это было уже после того, как мы бегали по всему лесу в поисках
елочки для Фридмана, нашли ее, срубили саблей под корень и сожрали всю икру.


Картина десятая
Московское время приблизительно 14 часов 30 минут (940 ч. 0 м. 0 с.).
Пикет ДПС ГИБДД РФ на Можайском шоссе. Все движение стоит. Дорога, кроме
одной полосы в каждую сторону, перегорожена. Гибэдэдэшники, наслаждаясь
эффектным зрелищем, напряженно вглядываются в бескрайний поток автомобилей.
Потом они видят нас, снимают автоматы с предохранителей и довольные бегут
навстречу.

-- Нам конец! -- крикнул Максимовский. -- Наверное, мы срубили не ту
елку! Я не виноват! Это он меня заставил! Что ты сидишь?! Ты же мужчина,
придумай что-нибудь!
-- Хули тут думать, все давно придумано: подпустим их поближе -- сказал
я, -- и в рукопашную.
Вызывая своим странным поведением чувство облегчения, перемешанного с
разочарованием, наряд пробежал мимо.
-- Они нас не заметили! -- обрадовался Максимовский.
Но радоваться было рано. У белого "Ягуара" наряд рассыпался и, окружив
его с четырех сторон, взял Семена на прицел. Потом Сеню вытряхнули из
машины, заковали ему руки и в таком виде потащили в пикет.
-- Вот это Семен! -- воскликнул Максимовский. -- В тихом омуте!.. От
кого, от кого, но от Семена я такого не ожидал!.. Что-то тут не то. Надо
проверить.
Мы оставили свою машину на обочине подальше от пикета и вернулись
обратно пешком.
-- С наступающим! -- празднично сказал Максимовский.
-- И вас также, -- передразнил его капитан. -- С чем пожаловали?
-- Кто здесь дежурный?
-- Я дежурный. Чего надо?
-- Поговорить.
-- Хотите поговорить? Давайте поговорим. О чем?
-- Вы только что задержали человека...
-- Понял. Мы только что задержали человека, а вы хотите об этом
поговорить. Мне все ясно. А документы у вас есть?
-- Мы пешеходы, а пешеходам документов иметь не полагается.
-- Пешеходы. Двух слов связать не можете, а уже пешеходы.
-- Ты на себя-то посмотри. Тоже мне, Цицерон нашелся.
-- Значит, документов нет. Оружие при себе имеете? -- Капитан взял в
руку переговорное устройство. -- Але, але, Фролов?.. Здорова, Фролов! Ага...
угу... слушай меня... направляю к тебе двух пешеходов... пешеходов, говорю,
к тебе... пьяны, понимаешь, хамят... ага... имей в виду, одно пальто мое...
оба черные... разберемся... давай Фролов, давай... бди!
-- Товарищ капитан, -- выступил какой-то инициативный добродетель, --
может, завести этих клоунов за пикет и в расход?
-- Жалко патронов, -- капитан насторожился, как цепной пес. --
Слышите?!

Приблизительно в 14 часов 45 минут по кольцевой дороге с юга примчалась
кавалькада надраенных до блеска лимузинов. Через минуту потустороннее сияние
хромированных решеток зажало нас в тесное кольцо.
Дежурный капитан от страха чуть не проглотил свою полосатую палку.
-- О, Господи! -- прохрипел он, стиснув зубы, и сразу сделался в два
раза ниже ростом. -- За что?!
-- А вот и твой пиздец, -- злорадно сказал Максимовский. -- Так тебе и
надо! Дать тебе веревку, красавец, или ты застрелишься?
-- За что? -- повторил капитан беспомощно.
Он рванулся было к одной машине, затем к другой, но, не в силах принять
правильное решение, встал между ними, как вкопанный, и замер.
Наконец, из первой по счету машины на свет появился подполковник в
распахнутой шинели, потянул носом воздух и озадачил капитана медленным
вопросом:
-- Фамилия?
-- Дежурный капитан Кадочников! -- прорычал инспектор, метнувшись
подполковнику под ноги, и взял под козырек.
-- Кадочников говоришь? -- уничижительная интонация подполковника
сменилась неуставной нежностью. -- Родственник?
-- Никак нет, -- отрапортовал капитан, заикаясь от восторга, --
однофамилец!
-- Однофамилец, говоришь? -- подполковник похлопал его по плечу. --
Молодец, Кадочников. От слова кадочка? Молодец. Сегодня твой день, капитан.
Дырку приготовил? Готовь дырку.
Щека капитана дернулась.
-- За что?!
-- За понимание исторического момента.
-- Я, я ничего не понимаю, я ничего не знаю, -- залепетал вконец
растерявшийся капитан, -- меня здесь не было. Я. Обедал. Я. Я не я. Спросите
у кого угодно. Это не я.
-- А кто? -- раздался тихий, но уверенный голос из-за спины
подполковника.
Худабердыев-оглы шагнул влево, и перед глазами одеревеневшего от страха
капитана, как мираж посреди пустыни, возник министр внутренних дел.
-- Что же вы молчите? -- Генерал стоял с непокрытой головой, заложив
руки за спину.
Что с капитаном творилось дальше, описать словами невозможно. Он
побелел как снег, разинул рот, да так и стоял, пока все не разъехались, с
открытым ртом, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Кто знает, может
быть, он и до сих пор там стоит.

Решайло (обращаясь к нам):
-- Вы меня знаете?
Максимовский:
-- Кто же вас не знает. Вы Березовский.
Решайло:
-- Очень остроумно. К счастью, я не Березовский, но все равно мне
приятно. Чья это машина?
Максимовский:
-- Которая?
Решайло:
-- Которая белая.
Максимовский:
-- Моя.
Решайло:
-- Продайте ее мне.
Семен:
-- Эта машина не продается.
Максимовский (заглядывая Рушайле в глаза):
-- Ваше превосходительство, пройдемте сюда за пикет. Эта машина ничья и
продается с самого утра.
Оба исчезают за желто-голубой постройкой.

Семен:
-- Я недоволен!
Худабердыев-оглы:
-- Стой, раз-два! Как фамилия?
Семен:
-- Семен Борисович Комиссаржевский-Печальный.
Худабердыев-оглы (наливаясь кровью):
-- Я серьезно спрашиваю!
Семен:
-- А я серьезно отвечаю: моя фамилия -- Комиссаржевский-Печальный. Вас
что-то не устраивает?
Худабердыев-оглы:
-- Меня? Меня все не устраивает. А вас?
Семен:
-- Меня тоже.
Худабердыев-оглы:
-- Ну вот и все. Чего ты орешь? Стой спокойно, Семен Борисович, а не то
башка отвалится. Надо же...
Через три минуты, поддерживая друг друга на скользком утоптанном снегу,
из-за пикета появляются Максимовский с министром.

Решайло (протягивает Максимовскому визитку):
-- Вот мой прямой номер, я очень хочу, чтобы до наступления темноты все
решилось, как мы с вами договорились. Повторяю, я очень этого хочу.
Максимовский:
-- Не извольте беспокоиться, господин воевода. Ваше желание -- закон.
Решайло:
-- Я не ставлю никаких условий, однако не советую злоупотреблять моим
доверием.
Максимовский:
-- Мы народ темный, ваше сиятельство, но неужто мы не понимаем.
Решайло:
-- Честь имею.
Максимовский:
-- Кланяйтесь от меня супруге.
Решайло:
-- Непременно. И... Я не воевода.
Они бьют по рукам, отвешивают церемониальные поклоны, после чего
генерал, ни на кого не глядя, направляется к своей машине.

-- Бывает же такое, -- никак не может успокоиться подполковник. --
Комиссаржевский, да еще и печальный. Строго говоря, вас бы всех надо
засадить лет на пять строгого режима, чтоб другим неповадно было. Ни хера
себе: печальный Комиссаржевский. Кому скажешь, не поверят.
Адъютант хлопает дверью, вся процессия в ту же минуту срывается с места
и под завывание сирен уносится прочь, в направлении центра города.


-- Вот так, Семен, -- сообщил Максимовский, провожая вереницу машин
глазами, -- я только что загнал твой "Ягуар" министру внутренних дел. Я
знаю, что поступил плохо, но худа без добра не бывает. Генерал был настолько
любезен, что подкинул немного деньжат. Теперь в нашем распоряжении двадцать
тысяч долларов наличными, два с половиной часа времени и все шансы играть в
финале.
-- Майя меня убьет. -- Семен тяжко вздохнул и поскреб темя ключницей.
-- Напоит и навалится ночью с подушкой. Или приклеит меня к полу и заморит
голодом...
-- И хуй бы с ней. Вали все на меня. Не об этом сейчас надо думать.
-- Зато будет что на старости лет вспомнить! -- прикинув так и этак,
все-таки решил Семен.
-- Слова не мальчика, но мужа! Семен, ты только что получил взрослый
разряд! Поздравляю!
Я отвел Максимовского в сторону и сказал:
-- Друг мой ситный, у тебя голова есть на плечах?
-- Что такое?
-- Ничего такого. Но! Поправь меня, если я ошибусь. Ты только что
продал машину министру внутренних дел. И получил с него задаток. Чужую
машину. Я напомню, что часом раньше ты продал ее одному старому мошеннику, у
которого заклепки в голове, и тоже получил задаток. Мы делаем большие
глупости, Максимовский, и плохо кончим.
-- Чувак, ты читаешь мысли на расстоянии?!
-- Тебе не кажется, что ты заигрался?
-- Телепат!
-- Это не смешно.
-- Не смешно. -- Максимовский был бледен и действительно не шутил. Я
видел его таким всего два раза в жизни: первый, когда он похоронил отца, и
второй, когда мы, за каким-то лешим, полезли на смотровую площадку в
Останкино.


Картина тринадцатая
Московское время приблизительно 17 часов 00 минут (36 ч. 0 м. 0 с.).
Апартаменты Фридмана. Присутствуют те же: Фридман в нирване, полуживая Катя,
два робин гуда и Епифан под кроватью.

-- Удачно съездили? -- угрожающе спросил худосочный у Максимовского.
-- Удачно! -- ответил тот. -- Но у меня две новости.
-- Надеюсь, что новости хорошие.
-- Плохая только одна, а другая, разумеется, хорошая!
Худосочный встал.
-- Начало мне уже не нравится.
-- Вынужден с вами не согласиться, начало действительно немного
банальное, но наберитесь терпения, вас ждет настоящий сюрприз.
-- Ближе к делу.
-- Да будет вам известно, -- я совершенно уверен, что Максимовский
пошел кратчайшей дорогой, -- что в школе, а потом и в институте у меня был
первый разряд по стрельбе. Я все первые места выигрывал. Если не верите,
спросите у моего друга.
Если бы это было и не так, я бы обязательно соврал, но в данном случае
в этом не было никакой необходимости. Не существует на свете такого вида
спорта, по которому у Максимовского не было бы первого разряда. Он и бегал,
он и прыгал, и стрелял, и плавал, и на чем только не ездил: и верхом на
лошадях, и зимой на лыжах, и даже выпускал стенгазету, за которую ему
постоянно полоскали мозги в комитете комсомола.
Худосочный подошел к Максимовскому:
-- Где мои деньги, чудак?
-- Я же сказал, спроси у моего друга!..
Дальнейшее происходило так стремительно, что многие детали остались
просто незамеченными. Помню только, как Максимовский выхватил из-за спины
пистолет, помню сам выстрел, как потом всю комнату заволокло едким дымом, и
что-то до крови оцарапало мне лицо.
-- Руки! Оружие на пол и всем на выход! -- крикнул Максимовский,
переводя грозное орудие с потолка в самый центр лица нашего маленького и
удивленного кредитора. -- Отличная мишень! Ты слышал, что я сказал?!
-- Да. Вы сказали: "Отличная мишень", -- амбал на заднем фоне
скукожился.
-- Я сказал, спроси у моего товарища, говорю ли я правду, когда
утверждаю, что имею первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия!
В доказательство своей безусловной правоты вторым выстрелом
Максимовский, почти не целясь отстрелил худосочному половину уха.
-- Скажите, -- пролепетал худосочный, обращаясь непосредственно ко мне,
-- правду ли говорит ваш друг...
Максимовский:
-- Когда утверждает...
Худосочный:
-- Когда утверждает...
Максимовский:
-- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Худосочный:
-- что имеет первый разряд по стрельбе из огнестрельного оружия?
Я (в сторону):
-- Ни хуя себе поворот!
-- Да, провалиться мне на этом месте! -- ответил я. -- А еще его взгляд
оказывает на женщин омолаживающее воздействие, и на этом можно неплохо
зарабатывать...
-- Не сейчас, -- остановил меня Максимовский. -- Хочешь, я тебе
расскажу про свою первую жену?
-- Умираю от любопытства, -- процедил худосочный, разглядывая
окровавленную руку.
-- Вот как было дело. Я познакомился с ней прямо на дороге. И даже не
выходя из автомобиля. Мы поравнялись на светофоре, и она так стремительно
вручила мне свой телефон, что я сразу приуныл. Что при подобных
обстоятельствах первым делом приходит на ум такому знатному и храброму
кабальеро, как я?.. Не слышу!
-- Что?
-- Что девушка одинока и несчастна. Второе, что она нимфоманка. Третье
-- идиотка. Потом выясняется, что ей срочно нужны деньги. Предпочтительно,
чтобы сразу пять мешков. Осенний гардероб уже составлен, а дополнить его
следует часиками "Картье" с желтыми бриллиантами. Последний крик моды.
Поэтому не упускаются никакие шансы. Это были ее слова. Я ей не поверил.
Понимаешь, братан, мне безумно хотелось, чтобы эта эмансипистка втрескалась
в меня по самые бакенбарды. В такого, какой я есть. Чтобы, обливаясь
слезами, она ползала у моих ног и умоляла о любви. А я бы стоял, такой
нарядный, и гневно говорил: "Ну, уж нет, барышня. Пардон. Максимум, что я
могу для вас сделать, -- это позволить вам меня, как это по-русски лучше
сказать, отбарабанить. А потом я, разумеется, уйду, вытерев о вас свои
красивые ноги". Нет, мне совсем не нужно было видеть ее унижение. Я
достаточно видел и так. Я видел, что она одинока и несчастлива, хотя никому
в этом не собиралась признаваться. Вполне респектабельная маска. Такая
успешная суфражетка. Знает, чего хочет. Знает, как это получить. Знает, как
манипулировать мужчинами. Естественно, сильными и успешными мужчинами.
Неудачников и художников не любит, поскольку и у тех, и у других скромно с
денежным довольствием. Ими даже манипулировать не интересно. А, главное,
незачем. Все самые отвратительные качества, которые я наблюдал в женщинах, в
ней присутствовали и были выставлены на витрине. Чем эта алчная, напичканная
литературным хламом сука меня отравила? Давно не испытывал ничего подобного.
Бывает у тебя такое?
-- Не припоминаю.
-- Такая, знаешь, эмоциональная сумятица и произвол собственного мозга.
Моя голова не служила мне больше. Я влюбился. Тоска навалилась на меня!
Чудовищная тоска размером с Индийский океан. И тогда я сказал себе...
-- Можно мы пойдем? -- В голосе худосочного слышалось отчетливое
уважение к стихийной риторике Максимовского и его ораторскому мастерству.
-- Что? Ну да. Конечно. Уебывайте отсюда! Чтобы я ваши морды больше
никогда не видел! Я вас провожу.
-- У меня тоже две новости, -- сообщил я, когда Максимовский вернулся в
спальню. -- Одна хорошая, а другая плохая.
-- Я знал, что ты это скажешь.
-- Начну с плохой: наши документы остались на руках у этого одноухого
питекантропа.
-- А теперь я хочу услышать хорошую.
-- А хорошая новость заключается в том, что теперь мы вооружены до
зубов и можем ограбить банк! Мать твою, где ты раздобыл такой вонючий
пистолет?!
-- Не кричи. Это звучит неубедительно, но я нашел его в собственной
машине.
-- Как он там оказался?!
-- Откуда я знаю?
-- Наверное, он всегда там лежал, просто раньше ты его не замечал!
-- Что ты орешь?!
-- Удержаться не могу!
-- Почему сегодня все на меня орут?!
-- Все, брат, -- сказал я примирительно, -- больше никто ни на кого не
орет. Давай спокойно, без рывков все выясним. Кто тебе дал пистолет? Николай
Филимонович?
-- Не помню.
-- Ну, конечно, Николай Филимонович, кто же еще?
-- Сказано тебе, в машине нашел. Николай Филимонович мог выронить.
Доволен? Благодаря тебе истина торжествует. Чего ты плачешь?
-- Я не плачу, -- ответила Катя, хлюпая носом.
-- Нет, ты плачешь! Рассказывай, что тут было?
Катя рассказала, что все сидели тихо, вслушивались в сердцебиение Ивана
Аркадиевича... Когда Иван Аркадиевич издал неприличный звук, Катя в
сопровождении амбала сходила на кухню за провизией. И... кратковременная
схватка с бригадой врачей. Где бригада? На кухне, привязанная к батарее.
-- Ты мне должен сто рублей, -- Максимовский протянул руку. -- Давай
сюда.
-- С какой стати?
-- Мы утром поспорили, забыл?
Провал в памяти.

-- У меня задница онемела! -- закричал врач "скорой помощи", как только
рот его расстался с кляпом. -- Вы за это ответите!..
-- Напугал ежа голой жопой. -- Максимовский спокойно разрезал ножом
веревку, стянувшую вместе всю бригаду.
-- Что вы себе позволяете?! Кто вы такие?!
-- Добрые феи. И не надо нас благодарить.
-- А я и не собирался!
-- Вот и хорошо. Это истерика, доктор, она сейчас пройдет. Понюхайте
вот это, берите свои вещи и ступайте по моим следам. -- Максимовский провел
доктора по лабиринтам квартиры и остановился перед кроватью. -- Человека,
который распластался перед вашими глазами, зовут Иван Аркадиевич Фридман. Он
не приходил в себя с самого утра. Случай сам по себе уникальный, если
учесть, что у него ровное дыхание и пульс замедлен в пределах нормы. Он
спит. Его просто нужно разбудить. Я думаю, вы с этим справитесь.
-- А от чего он так подозрительно спит?
-- От кокаина.
-- Вряд ли.
-- Об этом я вам битый час толкую.
-- Я могу дать ему две таблетки парацетамола, -- врач, получивший
свободу благодаря стараниям Максимовского, все еще приходил в себя после
пережитого, -- больше у меня ничего нет.
Максимовский с пониманием посмотрел на своего коллегу:
-- А если хорошенько поискать?
-- Если поискать, возможно, я найду пару капель налорфина, но для
такого слона -- это все равно что комариный укус.
-- Колите все, что есть, доктор. Я вам помогу!
Врач наполнил шприц какой-то жидкостью, нащупал на руке у Фридмана вену
и движением, доведенным до автоматизма, сделал инъекцию. Никакого
результата.
-- Совсем мертвый, -- доктор вздохнул. -- Зря стараемся. Его надо в
больницу. И чем быстрее, тем лучше.
-- Коллега, вы ебете мне мозг.
Максимовский принес из кухни ведро холодной воды и на глазах у
изумленной публики окатил Фридмана. Иван Аркадиевич замычал, глотнул
воздуха, сел на кровати и неуверенно сказал:
-- Это переходит всякие границы!
-- Приветствую тебя, человек-амфибия, -- вскинул руку Максимовский.
Мокрый Фридман тупо оглядел все собрание, ни слова не говоря, подобрал
с пола тюбетейку, нацепил ее на голову и снова завалился на боковую.
-- Не спать! -- Максимовский сдернул с него одеяло. -- И так все самое
интересное проспал. До свидания, доктор. Вот возьмите. -- Он протянул врачу
деньги. -- Думаю, что это скромное вознаграждение отчасти компенсирует ваше
временное неудобство.
-- Засуньте их себе, знаете куда? -- с достоинством посоветовал врач,
подхватил свой чемодан и удалился, гордо подняв голову.

"ПРАГА"

Картина четырнадцатая
Московское время приблизительно 18 часов 00 минут (125 ч. 550 м. 0 с.).
Вестибюль ресторана "Прага". Настоящее вавилонское столпотворение,
непонятно, по какому поводу. Стены вестибюля увешаны шарами и
приветственными транспарантами. За точность формулировок не ручаюсь, но
что-то вроде: "Да здравствует сексуальное неравновесие в природе!" и "Мужики
-- не главное в этой жизни. Они такое же говно, как мы, а может быть, даже
еще хуже. Надерем им задницу!". Мимо, шелестя вечерними туалетами и
демонстративно целуясь, снуют решительные дамы. Вспыхивают бриллианты и
зажигалки.

Если здесь и встречались мужчины, то это были мы с Максимовским. Как
два козла в огороде, честное слово.
Я выбрал удобную позицию напротив туалета и устроил там засаду.
Во-первых, я четыре дня не трахался, а больше десяти минут, не считая
перерывов на еду и сон, я без этого дела прожить не могу. Во-вторых, мне
негде было ночевать. А в-третьих, нужно было только протянуть руку и
выдернуть из этой клумбы растение посвежей.
Из мужской уборной вывалилась тетка с огромными буферами и давай
крутить жопой у зеркала. Ее лицо мне сразу показалось очень подозрительным,
и, как назло, мои опасения были ненапрасными. Я очень постарался и вспомнил,
что раньше встречался с ней, кажется, в Доме кино или на какой-то
конференции. Я даже вспомнил, что ее зовут то ли Надя Бабкина, то ли Маша
Арбатова. Одна из них тупая-претупая, как Богдан Титомир, другая поумней, а
которая какая, не помню, хоть ты тресни.
Она заметила меня и повернула голову. Ну что ты будешь делать, не
везет, так не везет. Да она же махровая феминистка, чтоб ей провалиться.
Наверняка она тут всем и заправляет. Я подумал, что лучшая защита -- это
нападение, и сделал два шага навстречу.
-- Стой, женщинка! -- сказал я повелительно. -- Замри и слушай! Я
прилетел с другой планеты, и у меня для тебя две новости: хорошая и плохая.
Она с сомнением поглядела на меня.
-- У меня разыгралось либидо. Я могу трахаться когда угодно, где угодно
и сколько угодно! Но вот беда: мне никто не дает! А мне обязательно нужно
снять напряжение.
-- Это хорошая новость или плохая?
-- Плохая.
-- А хорошая?
-- Скучать тебе сегодня не придется. Наша с тобой задача -- найти
подходящий объект, установить с ним контакт и, не дожидаясь, пока я
состарюсь и умру, чего-нибудь такое отчебучить, чтоб перед людями стыдно не
было. Дело государственной важности! Поняла или нет хоть чего-нибудь?
-- Ничего не поняла.
-- С самого начала?
-- С самого начала.
-- Бляха-муха, я инопланетянин. Все дети у нас клонированные. На моей
прекрасной родине есть все, что угодно, даже то, чего не может быть в
принципе. Нет только женщин. А мне сегодня до потери пульса нужна веселая
компания. Дошло, наконец?
-- Да, кажется, наконец, дошло!
-- Слава богу. Иди сюда. -- Я взял ее под локоть. -- Ты, я вижу, тетка
современная, без этих бабских выкрутасов, и внутренний голос мне подсказал,
что в этом шалмане тебя каждая собака знает.
-- Не все, но многие знают.
-- Значит, тебе и карты в руки! Не в службу, а в дружбу, познакомь меня
с кем-нибудь посимпатичней. Тем более что у вас тут красивого бабья до жопы.
-- А вам непременно красивую подавай.
-- А как же! Красивая - это первым делом. Чтоб королева красоты! И еще
обязательно, чтобы мультимиллионерша была и без детей. Матери-одиночки -- не
мое амплуа. Я предпочитаю женщин свободных, независимых и, желательно, очень
богатых.
-- У вас, однако, запросики.
-- Нет, если ты сама напрашиваешься... пойдем, сестра... можно прямо за
этой занавеской... только не укуси...
-- Сгораю от нетерпения. Я с утра сама не своя, все из рук валится,