Пол Фредерик. День, когда пришли марсиане

   Сэнфорд запоздало подумал - к чему там катится революция? В звукоизолированной телестудии не было слышно ничего из того, что творилось снаружи.
   Однако прямо за дверью был холл, а в конце его окно.
   А еще там была пара ириадескских солдат с винтовками наготове - он обнаружил это, как только открыл дверь. Хотя они едва посмотрели на него, снова повернувшись к лифту, возможно, готовясь отразить нападение любых скандальных и коррумпированных некомпетентных бюрократов, ежели таковые решатся это сделать. Сэнфорд осторожно подошел к окну и выглянул во двор.
   Он думал, что танковые колонны уже ушли выполнять свое задание. Не тут-то было. Все танки и тук-туки по-прежнему были на месте, разве что они не двигались и их моторы, похоже, были выключены.
   Охранники выпрямились, салютуя винтовками. Сэнфорд с недобрым предчувствием в душе повернулся как раз, чтобы увидеть появившуюся на лестнице полковника Эмили.
   - Ох, вот вы где, - еле дыша, сказала она. - Я как раз пришла сказать вам, что есть некий политический вопрос, который нужно уладить. Устраивайтесь поудобнее. Изучите старые воззвания, пока будете ждать. Я скоро вернусь.
   Она повернулась и снова убежала.
   «Скоро» растянулось довольно надолго. Сэнфорд минут двадцать гадал, глядя на последнюю обойму коммюнике, выпущенных Новым Народным Революционным Правительством Чего-Бишь-Там, чего, собственно, от него ждут. Многие из коммюнике касались того, что выяснили из опроса его предшественники - больше денег для армии, работа для безработных выпускников колледжей, храмы, субсидии для молодых людей, когда они традиционно проводят год в монашестве. Но некоторые были очень странными, особенно то, которое гласило:
 

   Благочестивые и скромные ириадески!
   Слониха есть наша Матерь и Возлюбленная! Все поклоняются Слонихе за ее мудрость, доброту и милосердие! Слониха - символ нашей силы и славы! Да не осмелится никто порочить драгоценное Создание, поскольку как Слониха есть любящая охранительница Человека, так и Священное Движение национального Реформаторского Просветления есть любящий слуга, учитель и вечно правый поводырь благочестивых и послушных народных масс Ириадески.

 
   Возможно, решил он, по-ириадескски это звучит лучше - но все равно не слишком вдохновляюще. Да и полковник все еще не вернулась.
   Сэнфорд рискнул еще раз выглянуть в окно холла. Ничего не изменилось. Казалось, ничего и не собирается меняться. Танки словно вросли в плац намертво, как военные памятники. Солдаты кучками сидели на корточках по всему двору, курили толстые желтые сигареты и о чем-то болтали между собой.
   Сэнфорда начала одолевать усталость.
   Он посмотрел На свои часы, все еще показывавшие американское время. Восточное время. Он отчаялся перевести их на какое-нибудь, принятое в Ириадеске, но часы недвусмысленно сказали ему, что прошло уже и двадцать девять и сорок один час с тех пор, как он поднялся на борт своего первого самолета в аэропорту Кеннеди с головой, забитой наставлениями Старика, которые он дал ему в последний момент.
   - Первое, что ты сделаешь, - приказал он, - это отправишь мне полный отчет о ситуации. Не упускай ни одной мелочи, не позволяй загружать себя работой, которая не даст тебе сделать это в первую очередь.
   Что же, все явно пошло не так, как предполагалось. Кончатся ли его неприятности, когда он вернется? Мог ли он что-нибудь сделать по-другому? Старик продолжал:
   - Это может быть Большой Случай, Чарли! Потому дай мне знать что есть что. Я хочу знать все, что можно о ситуации в Иране.. Идериан…
   - Ириадеске, - подсказал Сэнфорд. - Есть, шеф! Но говорить Старику «да» и выполнять его приказы -
   вещи разные, к тому же никто не говорил ему о марсианах, слонах или вооруженном перевороте. И что же должен был теперь написать в отчете Сэнфорд (если ему дадут написать хоть что-нибудь), чтобы объяснить Старику, сидящему в своем большом пустом кабинете, глядя сверху на оживленное движение на Пятьдесят седьмой улице, какой клубок проблем приходится распутывать Сэнфорду в этой парилке на другом краю света? Да он же не поверит! Сэнфорд выдавил кривую усмешку, представив себе, каким будет выражение лица Старика, когда он получит этот отчет… Если бы можно было написать правдивый отчет, и не разорвать раз и навсегда взаимоудобную связь агентство - клиент, которой так жаждал Старик… Если бы вообще можно было сделать хоть один отчет без возможных очень неприятных последствий для самого Сэнфорда…
   Он замер, глядя вниз на плац.
   Там, в свете прожекторов, среди машин и солдат изящно пробирался низенький поджарый человечек в генеральском мундире. За ним шли два солдата. Они держали карабины наизготовку и следили за каждым движением генерала.
   Если человек в генеральском мундире был под арестом, а это казалось очевидным, то это ничуть не нарушало его презрительного самообладания. Но это явно нарушило самообладание Сэнфорда. И даже очень. Потому, что даже издали, даже в таком неопределенном освещении он видел почти точно, что человек, которого вели под стражей, был вторым лидером этого бунта или революции, или стихийного восстания людей против коррумпированных бюрократов, или во что он там еще вляпался. А именно - генерал Тупалакули.
   Хотя в студии не было дивана, кресла оказались довольно сносные. И уж, конечно, они были куда лучше, чем кресла в самолете, в которых Сэнфорд совсем недавно провел столько времени. Когда полковник Эмили вернулась, он уже спал.
   - Вставайте, вставайте, - раздраженно сказала она, и Сэнфорд проснулся. Она принесла чашки, термос с горячей водой - чуть ли не кипяток - и приготовила кофе -или то, что она называла кофе. Это помогло Сэнфорду пробудиться окончательно.
   К тому времени, как Сэнфорд справился с половиной чашки обжигающе-горячего пойла, он уже был в состоянии задавать вопросы. Хотя ответы он получил не слишком вразумительные. Да, согласилась Эмили, человек под стражей был действительно генералом Тупалакули. Почему его арестовали? Почему, - передразнила она. Он разоблачил себя как враг народных масс и потому Новому Народному Правительству Реформ пришлось сместить его с доверенного поста. Но это не может помешать успеху восстания, объяснила она. Генерал Пхенобумгарат и его брат, монах Ам Саттарутхата сейчас ведут политические переговоры на высшем уровне, которые еще более усилят непобедимое Новое Народное Правительство Реформ…
   Она замолчала и глотнула кофе, глядя на Сэнфорда поверх чашки. Наконец, она улыбнулась.
   - Впрочем, - сказала она, - это не совсем правда. Главное - вопрос о ключевых постах.
   - То есть? - спросил Сэнфорд.
   - Генерал Тупалакули хотел, чтобы дядя его жены был назначен представителем Ириадески в ООН, поскольку штаб-квартира ООН находится в Нью-Йорке, а он всегда был поклонником бродвейских мюзиклов. А генерал Пхенобумгарат уже пообещал этот пост брату тещи своего второго сына.
   - Вы это серьезно? - изумленно спросил Сэнфорд. Полковник пожала плечами и он, наконец, от души рассмеялся. - С волками жить… - сказал он и подумал минутку. Нахмурился. - Брат жены генерала Тупалакули, вроде бы, более близкий родственник, - заметил он.
   - О конечно. Но есть и другие соображения. Дело в том, что брат тещи второго сына генерала Пхенобумгарата имеет три земельных участка в Калифорнии и часть застроек в Коннектикуте. Он хочет присматривать за ними. Всегда полезно иметь что-то вроде этого, - объяснила она. - Если восстание терпит неудачу и кому-нибудь приходится отправляться в изгнание, то хорошо бы иметь куда отправиться.
   Сэнфорд открыл было рот, затем опять закрыл. Он с удивлением посмотрел на нее и перехватил ее взгляд - она смотрела на его часы.
   - Эти переговоры на высшем уровне, - спросил он, -Сколько они еще будут длиться?
   - По крайней мере еще пару часов, - сказала она. -Главный маршал авиации Питтикудару должен подняться на вертолете со своей базы в дельте реки Чумли, но он не желает лететь, пока не удостоверится в том, что генералы Четвертой и Седьмой парашютно-десантной бригад поддерживают восстание. И еще они дожидаются, пока Его Величество встанет на чью-либо сторону.
   - А он встанет?
   - Его Величество? О, - задумчиво сказала она, - может, и нет. У него на каждой из сторон полно родственников. Но никто не может быть уверен, поскольку он находится с государственным визитом в Америке и еще ничего не сказал. Если он встанет на нашу сторону или примет нейтралитет, то все пойдет как было задумано, если не считать генерала Тупалакули, хотя впоследствии он сможет снова вступить в дело. Но если король будет против, тогда все будет иначе. Возможно, в конечном счете придется включить кого-нибудь из королевской семьи, поскольку, видите ли, отец генерала Тупалакули был первым премьер-министром отца его величества и весьма близок ко двору. С другой стороны, Его Величество иногда бывает вспыльчив.
   - И потому он может примкнуть к той или иной стороне? - предположил Сэнфорд, пытаясь держатся бодро.
   - Нет-нет! Не примкнуть. Его Величество не вмешивается в политику. Он… ох, я не знаю, как вам объяснить… король считается высшим авторитетом в вопросах традиции, религии и… хорошего вкуса, вы понимаете?
   - Не понимаю, - безнадежно сказал Сэнфорд. -Может, объясните все с самого начала?
   К счастью, полковник Эмили не поймала его на слове. История Ириадески насчитывала семнадцать столетий, и все они были полны заговорами, интригами и государственными переворотами. Она начала только со Второй мировой войны, когда король был необычайно популярным - можно сказать, сказочно популярным - и относительно благополучным монархом, который, однако, сделал одну маленькую ошибку. Когда японцы одолели французов и англичан, пару столетий деливших между собой Ириадеску, он счел, что японцы останутся здесь навсегда. Капитуляция 1945 года стала для него сокрушительным ударом. Он думал, что возвратившиеся европейцы не оставят его на престоле, и не ошибся. Они так и сделали. Итак, король-коллаборационист отрекся от престола и довольно счастливо провел остаток своих дней на Антибах. Корону получил его племянник. Когда разразилась война, юноша учился в Оксфорде. Всю войну он провел там же, в форме Королевских ВВС, по счастью, на земле. Он показал себя верным подданным британской короны.
   К несчастью для династии, это ей не помогло. Грянула независимость. Молодого короля не сместили. У него просто потребовали, чтобы он передал бразды правления Совету Министров. С тех пор все так и оставалось. Члены Совета менялись в зависимости от борьбы фракций за власть. Или, по крайней мере, за барыши.
   В Ириадеске не знали многих путаных понятий демократии. Здесь довольно часто проводились выборы, но кандидаты всегда были из небольшого списка элиты. Никто из тех, кто состоял хотя бы в отдаленном родстве с королевской семьей, никогда не служил в Ириадеске ни начальником полиции, ни дипломатом, ни военным и, тем более, не заседал в Совете Министров. И все равно оставались огромные возможности для приложения таланта на любом вообразимом государственном посту, поскольку в течение семнадцати столетий королевская семья разрослась до нескольких тысяч, и все они были гражданами Ириадески. Всего же ириадесков было где-то за двенадцать миллионов, и это по-прежнему оставалось фактом. И большая часть этих миллионов ни с какой стороны к королевской семье отношения не имела. Это были люди, рубившие сахарный тростник, надрезавшие кору каучуковых деревьев, служившие клерками в банках, осуществлявших оффшорную торговлю, работавшие на новых фабриках и обслуживавшие туристские отели, короче, делавшие в Ириадеске все, что приносило деньги. Некоторые из них делали для этого очень много. Особенно члены китайской общины, среди которых было много владельцев частных предприятий оптовой торговли, брокерских контор и компаний по морским перевозкам. Никто из этих людей, даже богатых, никогда не мог бы занять какого-нибудь ответственного поста в правительстве Ириадески, но это не умаляло их важности. Какое бы правительство ни стояло у власти в Ириадеске, китайцам всегда отводилась очень важная роль - они платили налоги.
   Сэнфорд качал головой, не зная - смеяться ему или возмущаться.
   - Значит, спустя сорок лет кто-то захотел перераспределить барыши? - сказал он.
   Эмили в замешательстве посмотрела на него.
   - Сорок лет? Что вы имеете в виду? Последняя попытка государственного переворота была, дайте-ка подумать, двадцать два месяца назад, а вовсе не сорок лет. Тогда для захвата власти объединились два командира авиакрыльев Королевских Военно-воздушных сил Ириадески и адмирал флота Ириадески. Они потерпели поражение, поскольку им не удалось привлечь наземные войска для захвата дворца. За последние сорок лет такие попытки имели место, по-моему, минуточку… да, около тридцати трех раз.
   - Господи, - сказал Сэнфорд, - это прямо-таки ежегодное событие, вроде Парада Роз.
   - Мне кажется, - жестко сказала Эмили, - что наша национальная борьба гораздо важнее этого. В любом случае я держу пари, что на вашем параде куда больше народу получает ранения.
   - В самом деле? Бескровные перевороты? И сколько же из них удались?
   - Ах, да вы что, не видите что ли? Вы здесь как раз для этого. Обычно ни один не удается. Потому Ам Саттарутхата убедил генерала Пхенобумгарата, что мы сможем установить стабильный режим, если у нас будет хорошее управление общественной информацией. Потому они вас и наняли.
   Она быстро встала, выплеснула то, что он не допил и снова положила ему в чашку растворимого кофе, налив из термоса все еще очень горячей воды.
   - Может, вернемся к работе? - спросила она. - Как бы ни шли переговоры, может понадобиться еще много коммюнике, так давайте напишем их.
   - О пятидесятипятипроцентном повышении ассигнований на армию?
   - О да, - согласилась она. - Об этом и о многом другом. О выравнивании бюджетного баланса. О сокращении торгового дефицита. О снижении срока заключения без предварительного обвинения до шести месяцев, а также об ограничении прав полиции на произвольный арест. И во что бы то ни стало о рабочих местах для выпускников высших учебных заведений. Вы не представляете себе, сколько наших соотечественников отправляются учиться в Европу и Америку, и не находят себе применения, возвращаясь домой. Я сама…
   Она замолкла, на лице ее было написано замешательство.
   - Ну, так и что? - подбодрил ее Сэнфорд. - Вы сами из таких или вы американка-полукровка по имени Эмили?
   Казалось, она была удивлена.
   - Мои родители дали мне имя Аррагингама-улутхиата, мистер Сэнфорд. Да, я из тах. Когда я изучала английский в Беннингтоне, мы ставили пьесу Торнтона Уайлдера. Она называлась «Наш город». Я играла роль Эмили, молодой жены, которая умирает, и ее хоронят на кладбище. Большинству моих университетских друзей было трудно выговаривать Аррагингама-улутхиата, и они обычно называли меня Эмили. За годы, проведенные в Вермонте, я стала большой поклонницей всего американского, мистер Сэнфорд, и с тех пор я ношу это имя.
   - И когда вы вернулись в Ириадеску, вы не смогли найти работы? - настаивал Сэнфорд.
   - Нет. Для специалиста по английской литературе, по поэтам «Озерной школы» работы не было. Никакой -сначала. - Она с удовольствием окинула взглядом армейскую телестудию. - Затем появилась возможность поступить на службу в армию и получить такого типа работу. Кстати, нам неплохо бы снова приступить к ней и довести ее до конца.
   - О, да, - согласно кивнул Сэнфорд, хотя в душе не слишком этого жаждал. Сидеть и разговаривать с хорошенькой молодой женщиной, которая чем больше он ее узнавал, тем мягче становилась, было гораздо приятнее.
   - И все-таки объясните мне одну вещь.
   - Пожалуйста, мистер Сэнфорд.
   - Может, будете называть меня Чарли? - Она улыбнулась и кивнула. - Насчет этого слоновьего сообщения. Коммюнике номер семь.
   Она взяла у него бумагу. Он с удовольствием смотрел на ее склоненную голову, пока она читала. С учетом всего происходящего, он чувствовал себя совсем неплохо. Не было похоже, чтобы революция собиралась прибегнуть к жестокостям. После короткого сна он приободрился -или, может, это было действие кофе. В присутствии Эмили его настроение все больше улучшалось, так что теперь ему казалось, что она просто затмевает звезды.
   Она подняла глаза.
   - Да, два переворота назад эту идею выдвинул маршал Питтикудару. А в чем дело?
   - Я не понимаю, каким боком слоны причастны к революции, - извиняясь, сказал Сэнфорд.
   - Это потому, что вы не ириадеск. Но вы все же поняли, что это старое воззвание? К тому, что происходит сейчас, это не имеет никакого отношения.
   - Да-да, но все-таки… слоны…
   - Слоны очень популярны в Ириадеске! Тот переворот проходил под знаком слона, поскольку слон - слуга человека, так же, как и новое правительство собиралось провозгласить себя слугой народа Ириадески. За ними на самом деле пошли, хотя сам маршал Питтикудара отказался от попытки переворота, когда прочие не захотели сделать его еще и адмиралом. Только вот некоторые из племен холмов, - вздохнула она, - считали слонов священными. Они не захотели, чтобы их втягивали в политику.
   Сэнфорд был удивлен.
   - Мне казалось, то, что люди думают, не столь важно для, хм, более-менее самозваного правительства.
   - Не столько то, что они думают,сколько то, что они делают.Племена холмов составляли большую часть Восьмой и Девятой бронетанковых дивизий, и все они сразу разбежались - танки и прочее, пока все не кончилось. Вот так переворот потерпел неудачу, а адмирал Пилакхата и генерал Мунтиласа до сих пор в Швейцарии. - Она вздохнула и потянулась. Затем с грустью добавила: - Как бы то ни было, его величество был согласен с племенами холмов. А что касается религии или этикета, то если Его Величество скажет «да», то кто скажет «нет»? За ним последнее слово. Потому на сей раз мы и выбрали марсиан. Никто не считает их священными.
   - Я все равно не понимаю, чего ради надо было изображать марсиан на знамени, - с сомнением в голосе сказал Сэнфорд.
   - Да потому, конечно, что они очень похожи на наших чупри. Чупри или маната силен, миролюбив, добр и ласков. Он очищает наши каналы и водные пути, поедая водяные гиацинты. Он друг ириадесков, так же, как будет им другом Новое Народное Движение Реформ, если не считать, что оно уже и сейчас заслуживает внимания.
   - Похоже, я не понимал, что ириадески так интересуются космосом, - извиняющимся тоном произнес Сэнфорд.
   - Космосом? Вряд ли они вообще о нем думают. Но, видите ли, им интересуется Его Величество. Именно поэтому он сейчас в Америке.
   - Вы же сказали, что он там с государственным визитом!
   - Да, так и есть. Завтра он выступит с речью в ООН, затем посетит Атлантик-Сити, где у него вложены деньги в казино. Потом ему обещали день в Диснейлэнде, а затем он отправится на мыс Канаверал, где в качестве гостя президента будет приветствовать на Земле экспедицию Сирселлера. Мне кажется, - резко сказала Эмили, - что уж если сам король отправляется за двенадцать тысяч миль, чтобы посмотреть на прибытие марсиан, то это придает им значительности, не так ли?
   - Я думаю. Я не слишком много знаю о марсианах, извинился он и заморгал, когда увидел, какой эффект произвели на нее эти слова.
   - Вы …что? - в шоке вскричала она.
   - Я сказал, что не слишком много знаю о марсианах,-растерянно повторил он.
   - Но вы… ваша фотография была на первой странице газеты! Шеф вашего агентства сказал, что вы полностью в курсе этой кампании…
   - А, так вы имеете в виду Макса и Минди Марс. Да, я занимался этим, но только одну-две недели. И я ничего не знаю о марсианах. Это же были только куклы, а не настоящие марсиане.
   - Чертово дерьмо, - прошептала бывшая студентка Беннингтонского университета. Сэнфорд захлопал глазами. - Ох, Чарли, - грустно сказала она, - вы понимаете, что вы говорите?
   - Но ведь я ничего не говорил такого, чтобы меня могли бы принять за специалиста по марсианам! - стал отпираться он.
   - Говорили? Да не в этом дело! Ам Саттарутхата сказал генералу Пхенобумгарату, что надо вас пригласить, потому что нам нужен специалист по марсианам! Да вы понимаете, вы можете себе только представить, что значит сказать, что Ам Саттарутхата ошибся!
   - Черт побери, Эмили, - примирительно сказал Сэнфорд, - я уверен, это вызовет только небольшое замешательство…
   - Замешательство? Замешательство?О. нет, Чарли, тут пахнет не замешательством. Я скажу вам, что произойдет… это будет…
   Полковник Эмили осеклась на половине слова. Она слушала. Сэнфорд тоже вдруг прислушался, поскольку уже давно, даже сквозь звуконепроницаемые стены телестудии пробивался некий звук, к которому стоило прислушаться. Само здание содрогалось от постоянного громоподобного рева танков.
   Они выступали. К добру или худу, переворот, наконец, начался.
 
   Они смотрели с телебашни. Перед ними в дымке влажного ириадескского утра раскинулся Пник. К западу от них протекала река Чумди, окаймленная бахромой многоэтажных туристских отелей. Когда в плотинах на каналах открылись для утреннего движения шлюзы, то ярко-зеленые островки водяных гиацинтов устремились в реку и, кружась, поплыли вверх по течению. На севере стояли высотные государственные здания, такие же новые и сверкающие стеклом, как и повсюду в мире. На востоке простирался старый город с его храмами и башнями. В лучах солнца вспыхивали золотом статуи Будды и погребальные колонны. К югу лежал аэропорт. На летном поле стояли неподвижно неуклюжие реактивные и частные самолеты. Куда ни глянь, все было пустынно. Казалось, когда наступающие колонны, выйдя из лагеря, пошли через Пник, они высосали из него всю жизнь. Сэнфорд не увидел на улицах ни единого человека.
   Ни единого звука не слышалось с улиц, даже от аэропорта с его самолетами международных линий. И, чего менее всего можно было ожидать, ни звука пушек, ни рева танковых моторов, ни криков раненых, ни одного из тех звуков, которых ожидал приученный к ним двадцатью годами военных фильмов Сэнфорд.
   - Они что, не будут сражаться? - спросил он полковника Эмили. Она с легким удивлением посмотрела на него.
   - К атаке уже все готово, - заверила она, - Может быть, готово. Словом; маршал Питтикудару практически пообещал нам, что пустит самолеты над зданием Верховного Суда, как только Седьмая парашютно-десантная бригада займет вокруг него позиции. Значит, надо ожидать появления самолетов с той стороны.
   - Не вижу, - сказал он, прищуриваясь.
   - Да, и я тоже! - набросилась она на него. - Нам остается только терпеливо ждать, пока не станет ясно, что происходит. И не начинайте снова о связи по радио. Мы не держим связи, потому, что иначе все нас услышат - мы ведь на одних и тех же командных частотах.
   - Я только хотел сказать…
   - Замолчите! - Она стала вглядываться, перегнувшись через перила. - Забавно, - сказала она, скорее, себе самой.
   Сэнфорд вцепился в горячий выложенный плиткой край и нагнулся вперед, чтобы увидеть то, на что смотрела она. Внизу что-то происходило. На плацу по-военному прямо и хладнокровно стоял в ожидании человек, в расшитом мундире и фуражке. Это был генерал Тупалакули. Его окружал взвод суровых с виду солдат с карабинами наизготовку. С противоположной стороны плаца появился другой генерал и быстрым строевым шагом направился к ним.
   Это был генерал Пхенобумгарат.
   Весь этот оперно-комический сценарий для Сэнфорда вмиг превратился в кошмар - было весьма похоже на то, что сейчас он первый раз в жизни станет свидетелем расстрела.
   - Его нельзя расстреливать! - крикнул он Эмили. - Он военнопленный! Он же под защитой конвенции!
   Она непонимающе посмотрела на него.
   - Вы о чем?
   - Да вы что, не видите? Это же взвод для расстрела генерала Тупалакули! Слушайте, дело зашло слишком далеко! Я хочу…
   Он не успел сказать о том, чего он хочет. На четырехугольном плацу разыгрался маленький спектакль. Генерал Тупалакули отдал честь генералу Пхенобумгарату. Генерал Пхенобумгарат ответил тем же. Взвод солдат отошел от генерала Тупалакули и перестроился в каре вокруг генерала Пхенобумгарата. И они зашагали вместе с ним… прямо к дверям военной тюрьмы, которую только что покинул Тупалакули.
   - О дьявол, - простонала полковник Эмили. На крыше у них за спиной открылась дверь. Появился тот же самый лейтенант, который менял знамя в комнате при двух генералах - тогда они временно были на одной и той же стороне. Он небрежно отсалютовал Эмили и подошел к флагштоку.
   Знамя Нового Народного Правительства Реформ с изображением марсианина поползло вниз. А вверх взметнулось старое двадцатисемизвездное знамя коррумпированных кровопийц и тиранов.
   Сэнфорд в ужасе посмотрел на Эмили.
   - Значит, случилось то, о чем я подумал? - спросил он.
   - А что же еще это, по-вашему? - всхлипнула она. -Мы проиграли!
 
   Лимузин был по-прежнему вместительным, просто сегодня в нем было куда больше народу. Ам Саттарутхата и генерал Пхенобумгарат сидели сзади, Ам Бхопру на переднем сиденье, Эмили и Сэнфорд - на откидных.
   Вокруг них Пник возвращался к своей обычной жизни. Снова поднялись металлические решетки и уютные магазинчики вновь стали по мелочам собирать свои капиталы, торгуя тканями на дюймы, а мясом и птицей на унции. В тук-туках опять сидели пассажиры в гражданском. Перед ними даже грохотал огромный кричаще раскрашенный туристский автобус, обдавая их удушающим выхлопом, пока он не свернул к храму Десяти Тысяч Будд.