Пол Фредерик. День, когда пришли марсиане

   - Ох, ты и врешь, парень. - Однако агент говорил так, словно неохотно, но верил ему.
   - Так ты позвонишь ему?
   Агент вновь прибегнул к так хорошо помогавшему ему скептицизму.
   - Может, и позвоню. Наверное. Послушай, я уже кое-кому позвонил и, возможно, у тебя появится парочка небольших проблем, о которых ты еще не знаешь. Ты знаешь, что все материалы о Марсе рассматривает сенатская комиссия и кое-кого уже взяли за задницу?
   - О нет! В любом случае, смотри - они же ни в чем. не обвиняют марсиан, так ведь?
   - Может и нет, но есть и еще кое-что. Этот барсумский первоисточник. Я говорил с приятелем, который это знает, и он сказал, что дело с правами на издание уже давно улажено.
   - Господи, Олег! - взвыл Сэм, - если ты расстроишь эту сделку…
   - Что расстрою? Все же в открытом доступе, это можно найти без проблем. Я просто говорю тебе, что эта вещь не является общим достоянием, как ты считал.
   - Ладно, - сказал Сэм, не желая сдаваться. - Это не проблема. Сколько это может стоить? Предложи им пятьдесят… двадцать пять процентов от моей доли. Пять сотен долларов за сделку, скажи Чавесу, что и он тоже участвует в этом. Они ухватятся за это. Если ты человек, которому удаются контракты, как ты всегда мне говорил, то они пойдут на это. В любом случае, - сказал он, снова воодушевляясь, - это только начало. На что нам Чавес? Если уж Чавес на это клюнул, так и кто-нибудь из шишек тоже клюнет. Спилберг. Кубрик. При своих достоинствах эта картина принесет сотню миллионов долларов, и это стоит затрат на право издания…
   - Да, да, - прервал его Олег. Его голос звучал так, словно он ухмылялся в трубку. - Глядите-ка! Чавес сказал этому парню только «может быть», а он уже учит меня вести посреднический бизнес! - Говорил он, однако, беззлобно, его тон стал определенно заискивающим. -Ладно, Сэм, мы с тобой в паре в этом деле и я помогу тебе. Да, слушай, я нашел кое-что, что может пригодиться. Знаешь Дорфмана, натуралиста? Лучший в стране специалист по тюленям. Обычно он дрессирует их для Тихоокеанского океанариума. Мне как-то довелось устраивать ему выступление.
   - Подожди-ка минутку, - сказал Сэм. Непонятная тревога побежала по жилам. - Олег, с чего ты рассказываешь мне об этом дурацком зверском выступлении?
   - Я думал, это пригодится для твоих марсиан.
   - Не понимаю, о чем ты.
   - Ну как же ты не понимаешь, Сэм? Предположим, что ты, может быть, не сумеешь получить с корабля ни одного настоящего марсианина, так? Но я нашел решение. Я только что видел по телевизору их снимки. Убрать эти смешные ручки и зубы, так настоящие тюлени! Если и есть тот, кто сумеет загримировать тюленя под марсианина, то это Херш Дорфман, будь уверен, Сэм.
   - Олег! - в муке возопил Сэм. Наступила пауза. Затем агент заговорил.
   - Кажется, я начинаю понимать. Ты хочешь сказать, что еще не видел, как выглядят настоящие марсиане, верно?
   Снова пауза. Сэм не мог ничего сказать. У него пересохло в горле от ужаса. Агент снова заговорил с обычным раздражением в голосе:
   - Сэм, знаешь, у меня встреча. Делай, что я скажу -поезжай домой, включи телевизор и посмотри на своих марсиан. Потом перезвони мне. Конечно, если у тебя будет, что мне сказать.
 
   Если бы на месте Сэма был средневековый самурай, то есть, отважный воин, повергнутый гнусным капризом судьбы накануне победы, то он вспорол бы себе живот в ритуальном акте сеппуку. Коммивояжер, увидевший бы, как рушится Великий Порядок, устроил бы себе пьяную ночку в обществе блондинок.
   Харкоурт не сделал ни того, ни другого. Он сидел, ошарашенный, перед своим двадцатисемидюймовым телеэкраном, с яростью и ненавистью глядя на то, что ему показывали. Забытая банка пепси-колы нагревалась и выдыхалась в его руке.
   Тюлени? Но марсиане не были даже тюленями! Он свирепо смотрел на кадры, снятые экспедицией Сирселлера. Яркие, живые цвета, чудо технологии, перенесенное в его комнату за сорок миллионов миль. Изображение было четким, насколько позволяли восемнадцать сотен долларов и спутниковая антенна у него за спиной. Он возненавидел то, что увидел. Корабль был готов к отлету. Оставшиеся в живых члены экспедиции, изможденные и больные, тем не менее улыбались, глядя в камеру. У Харкоурта причин для улыбок не было. При всем, что могли сделать телетехники для улучшения их изображения, на экране лучшей в Брентвуд-Хейт телеустановки марсиане выглядели как жирные, тупые, угольно-серые слизняки.
   - Дейя Торис, - всхлипнул Сэм. - Ах, вы, ублюдки…
   Если бы они были просто уродливы… Если бы они были просто необычны… Но они были омерзительны, отвратительны и, что еще хуже, тупы.
   Сэм Харкоурт поставил банку с пепси, ткнул в кнопку монитора. Он сидел, глядя, как гаснет изображение. Когда оно исчезло, вместе с ним ушли и мечты о краснокожих принцессах и воздушных сражениях в небесах Барсума.
   - Да что же вы не похожи хоть на что-нибудь! - заорал он в черный экран.
   Но они действительно не могли быть похожи ни на что.
   Марсиане не могли выбирать своей внешности. Они развивались в соответствии с требованиями окружающей среды более жестокой, чем наша. Они были медлительны, тупы и противны не потому, что хотели такими быть, а потому, что не могли быть иными, чем сделала их окружающая среда… так же, как и Сэма Харкоурта.
 

Глава пятая. «Вечерние новости Эн-Би-Си»: «Ферди умер»

 
   Брокоу и представитель НАСА:
   Ферди умер.
   Число марсиан на борту космического корабля «алгонкин 9» уменьшилось с семи до шести после того, как марсианин по имени «ферди» умер от полученных одиннадцать дней назад при взлете травм .
   ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НАСА КАРЛТОН МЭЙФИЛД СЕГОДНЯ В ПОЛДЕНЬ СДЕЛАЛ КРАТКОЕ СООБЩЕНИЕ, ПОДТВЕРЖДАЮЩЕЕ ПЕЧАЛЬНОЕ ИЗВЕСТИЕ.
   На экране: МЭЙФИЛД
   ДИКТОР: КАПИТАН ГАРРИ СИРСЕЛЛЕР (Расшифровка стенограммы)
   СЕГОДНЯ УТРОМ ПЕРЕДАЛ С БОРТА КОРАБЛЯ «АЛГОНКИН-9»… что марсианин «Ф», которого мы все успели полюбить под именем «Ферди», при медицинском обследовании не подал признаков жизни и был объявлен мертвым, оставшимся в живых офицером медицинской службы, доктором Кларой Петтигрю.
   Доктор Клара Петтигрю уверена, что причиной смерти послужила травматическая пневмония, возникшая вследствие полученных при старте травм, когда «Ферди», по-видимому, вывернулся из ремней безопасности своего гамака и получил несколько переломов и, возможно, внутренних повреждений своей дыхательной системы.
   Капитан Сирселлер говорит, что «было сделано все возможное. Ферди был слишком слаб, чтобы выдержать это. Мы переживаем его смерть так, словно он был человеком».
   Я знаю, что говорю от имени всех в Национальном Управлении Аэронавтики и Космонавтики и всех американцев, включая президента…
   КОНЕЦ СЮЖЕТА: КОГДА ГОВОРЮ О ТОМ, ЧТО
   МЫ РАЗДЕЛЯЕМ ЕГО СКОРБЬ
   БРОКОУ :
   ХОТЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ МЭЙФИЛД
   ЯВНО ГЛУБОКО ОПЕЧАЛЕН - ПО
   СВЕДЕНИЯМ ИЗ ИСТОЧНИКОВ НАСА ОН
   БЫЛ В СЛЕЗАХ ПЕРЕД ТЕМ, КАК СДЕЛАЛ
   ЭТО СООБЩЕНИЕ - ОДНАКО ОТ
   ОТВЕТОВ НА ВОПРОСЫ ОН УКЛОНИЛСЯ.
   НО ВОПРОСЫ ОСТАЛИСЬ.
   В БЕЛЫЙ ДОМ, ПАЛАТЫ КОНГРЕССА, ВСЮДУ ПОСТУПАЮТ. ПРОТЕСТЫ ОТ РАЗЛИЧНЫХ ИНСТИТУТОВ И ГРУПП УЧЕНЫХ, В НИХ СОДЕРЖАТСЯ ЗАЯВЛЕНИЯ О ТОМ, ЧТО МАРСИАНЕ БЫЛИ НАСИЛЬНО ОТПРАВЛЕНЫ НА ЗЕМЛЮ И ИХ ЖИЗНЬ НАХОДИТСЯ ПОД ЗНАЧИТЕЛЬНОЙ УГРОЗОЙ ИЗ-ЗА ХРУПКОСТИ ИХ ТЕЛ.
   СРЕДИ ПРОТЕСТУЮЩИХ -АМЕРИКАНСКОЕ ОБЩЕСТВО ЗАЩИТЫ ЖИВОТНЫХ, ОБЩЕСТВО Л-5 И РУМЫНСКАЯ ДЕЛЕГАЦИЯ СОВЕТА ООН. ТАК ЖЕ, КАК И ВСЕ ВОСПИТАННИКИ ДЕТСКИХ САДОВ УАКО, ТЕХАС… НЕКОТОРЫЕ ИЗ ПРОТЕСТУЮЩИХ ПРИНИМАЮТ МЕРЫ.
   ОТ РЕПОРТАЖА МЫ ПЕРЕХОДИМ К СООБЩЕНИЮ ТОМА ПЕТТИТА ИЗ КОСМИЧЕСКОГО ЦЕНТРА В ХЬЮСТОНЕ.
   НА ЭКРАНЕ: ПЕТТИТ
   ЛЮДИ, КОТОРЫХ ВЫ
   ВИДИТЕ У МЕНЯ ЗА СПИНОЙ… … ПРОХОДЯТ В МАРШЕ ПРОТЕСТА ПРОТИВ ДЕЙСТВИЙ, ПРИВЕДШИХ К СМЕРТИ
   МАРСИАНИНА ФЕРДИ. КАК ВИДИТЕ, ЭТО УПОРЯДОЧЕННОЕ ШЕСТВИЕ - НЕ БЫЛО ПРОИЗВЕДЕНО НИ ОДНОГО АРЕСТА И НЕ БЫЛО ПРАВОНАРУШЕНИЙ. ОДНАКО КОЛИЧЕСТВО ДЕМОНСТРАНТОВ ОШЕЛОМЛЯЕТ. ПОЛИЦИЯ ОЦЕНИВАЕТ ЧИСЛО ДЕМОНСТРАНТОВ БОЛЕЕ ЧЕМ В ТРИ ТЫСЯЧИ. ОНИ ПОЮТ И РАЗМАХИВАЮТ ЗНАМЕНАМИ.
   АВТОРИТЕТНЫЕ ПРЕДСТАВИТЕЛИ НАСА ПРЕДЪЯВИЛИ ДЕМОНСТРАНТАМ КОПИИ ОТЧЕТА О ВЗЛЕТЕ, ДЕТАЛЬНО ОПИСЫВАЮЩИЕ МЕРЫ, ПРИНЯТЫЕ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ЗАЩИТИТЬ ТЕЛА МАРСИАН ОТ СОКРУШИТЕЛЬНОГО ВОЗРАСТАНИЯ ТЯГОТЕНИЯ ПРИ УСКОРЕНИИ.
   ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ БЫЛИ ДОВЕДЕНЫ ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ, ЧТО МАРСИАНЕ БЫЛИ ЗАВЕРНУТЫ В ПЛАСТИК И ПОМЕЩЕНЫ В КОНТЕЙНЕРЫ С ВОДОЙ, ИГРАВШИЕ ДЛЯ НИХ РОЛЬ КОЕК. НО ЭТИХ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЕЙ ЯВНО ОКАЗАЛОСЬ НЕДОСТАТОЧНО. ПРАКТИЧЕСКИ ОЧЕВИДНО, ЧТО К СМЕРТИ ФЕРДИ ПРИВЕЛИ ТРАВМЫ. ЕЩЕ ОДИН ПОСТРАДАВШИЙ МАРСИАНИН - «МАРСИАНИН.» ИЛИ ГРЕТЕЛЬ, СУДЯ ПО ОТЧЕТУ, ПОЛУЧИЛ В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ ПЕРЕЛОМЫ ДВУХ КОНЕЧНОСТЕЙ, НО СЕЙЧАС СПОКОЙНО ОТДЫХАЕТ И СНОВА ЕСТ.
   НЕКОТОРЫЕ ИЗ ДЕМОНСТРАНТОВ ПРЕДУПРЕЖДАЮТ, ЧТО ХУДШЕЕ ЕЩЕ ВПЕРЕДИ. СРЕДИ НИХ МАДАМ
   Д'АЛАМБЕР, ПРЕДСТАВИТЕЛЬНИЦА СОСЬЕТЕ ДЕЗ ЭКСПЛОРАСЬОН АСТРОНОТИК В ЛИОНЕ, ФРАНЦИЯ.
   НА ЭКРАНЕ Д'АЛАМБЕР: ЭТО ПРОСТО ФАРС, (Стенограмма) КОТОРЫЙ…
   разыгрывают перед нами, пытаясь показать, что марсиане осознают опасность и возможность получения травм, подстерегающие их в этом космическом полете. Если даже не выяснено, есть ли у них настоящий язык, то как же они могли дать согласие на полет?
   В любом случае надо помнить, что сила тяготения на поверхности Марса во много раз меньше земной, и, таким образом, ускорение, необходимое для взлета с Марса, значительно меньше, чем аналогичные силы, с которыми им придется столкнуться при запланированном приземлении. И что тогда случится с Гретель, Александром, Бобом, Кристофером, Дорис и Эдуардом? Я уже ничего не говорю о том, что они просто недостаточно сильны для того, чтобы по той же самой причине жить, не ощущая огромных трудностей и даже опасности на поверхности нашей планеты. Я не говорю также и о том, что вся их жизнь проходила почти в полной темноте, и потому у них нет природной защиты от возможно опасных для них солнечных лучей.
   Если бы марсиане были с нашей собственной планеты, то их несомненно объявили бы находящимися в угрожающем положении и предприняли бы все меры для их защиты. Это просто позорное событие, и оно может представлять угрозу для дальнейшего франко-американского…
   КОНЕЦ СЮЖЕТА: СОТРУДНИЧЕСТВА В ОБЛАСТИ ОСВОЕНИЯ КОСМОСА.
   НА ЭКРАНЕ ПЕТТИТ: ОФИЦИАЛЬНЫЙ
   ПРЕДСТАВИТЕЛЬ НАСА, НЕ ПОЖЕЛАВШИЙ ПРЕДСТАВИТЬСЯ, ЗАВЕРЯЕТ, ЧТО ПРОБЛЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С ВЫСАДКОЙ МАРСИАН НА ЭТУ БОЛЕЕ ТЯЖЕЛУЮ И КРУПНУЮ ПЛАНЕТУ, СЕЙЧАС АКТИВНО ИЗУЧАЮТСЯ, И ЧТО ПЕРЕД ПОСАДКОЙ БУДУТ ПРИНЯТЫ ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩИЕ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ, ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ МАРСИАНЕ МОГЛИ ЧУВСТВОВАТЬ СЕБЯ КОМФОРТНО И БЕЗОПАСНО.
   СНОВА КАДРЫ НО ДЕМОНСТРАНТОВ ЭТО
   С ДЕМОНСТРАЦИЕЙ: ЯВНО НЕ УБЕДИЛО…
   БРОКОУ: РЕПОРТАЖ ИЗ КОСМИЧЕСКОГО ЦЕНТРА В ХЬЮСТОНЕ ВЕЛ ТОМ ПЕГГИТ.
   БРОКОУ: ЛЮДИ, ВОЗВРАЩАЮЩИЕСЯ НА
   КОРАБЛЕ «АЛГОНКИН-9» ЧУВСТВУЮТ СЕБЯ ХОРОШО, НО ТРЕВОЖАТСЯ ЗА МАРСИАН.
   НА ЭКРАНЕ КАРТА
   СОЛНЕЧНОЙ
   СИСТЕМЫ.
   КОРАБЛЬ ТОЛЬКО НАЧАЛ СВОЙ ПУТЬ К ЗЕМЛЕ. ЕГО НАЧАЛЬНОЕ
   ПОЛОЖЕНИЕ, КАК И САМОЙ ПЛАНЕТЫ МАРС, С ДРУГОЙ ОТ НАС СТОРОНЫ СОЛНЦА ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ С БОРТА КОРАБЛЯ ОТРЫВОЧНЫ И НЕРАЗБОРЧИВЫ, ВСЛЕДСТВИЕ ИНТЕРФЕРЕНЦИИ СОЛНЕЧНОЙ РАДИАЦИИ, ПОТОМУ СВЯЗЬ СЕЙЧАС И ЕЩЕ В ТЕЧЕНИЕ НЕДЕЛИ ИЛИ ОКОЛО ТОГО БУДЕТ ВЕСТИСЬ ПРАКТИЧЕСКИ ТОЛЬКО ПО РАДИО.
   ПОЯВЛЯЕТСЯ НА КАРТЕ: ОРБИТА КОРАБЛЯ
   ПОСЛЕ ЭТОГО ВЫПУСКА МЫ РАССКАЖЕМ О ДРУГИХ НОВОСТЯХ

Глава шестая. Вид с Марсова Холма

 
   Владимир Малженицер не успел позавтракать - до самой последней минуты он сидел в своей комнате, слушая новости по американскому военному радио. Да он и думал о завтраке. Известия с борта «Алгонкина-9» были куда приятнее, чем любая еда, которую он мог бы найти в Афинах. Его распирало от возбуждения. В артериях его мягкого приземистого тела шампанским пенились счастье и надежда, каких он не знал почти за все шестьдесят лет его жизни - правду говоря, куда более чем за шестьдесят. Когда вы - эмигрант без должных документов, вы можете приписать себе какой угодно возраст. Кто узнает, что вы врете?
   Малженицер, все еще полный радостного возбуждения, вышел из автобуса у туристского центра. Его хорошее настроение не испортилось даже когда диспетчер Стратос сказал ему, что сегодня он будет сопровождать группу немцев, хотя он уже и был готов впасть в уныние. Он хотел не этого. Он хотел набитый американцами автобус. Возможно, богатыми американцами, и конечно, такими американцами, которые могли бы понять его радость по поводу новостей с Марса. Особенно с американцами, которые были бы рады получить восхваления по поводу великого подвига американцев, пославших корабль на Марс, возвращающийся ныне с невероятно живыми марсианами на борту. В любой другой день, может быть, немцы не показались бы ему второсортным товаром, подумал он, украдкой бросая взгляд на висевшее за плечом менеджера дневное расписание. Немцы тоже бывают богатыми и тоже интересуются космосом. К несчастью они казались уверенными в том, что его изобрели их Опель и фон Браун, и помощь экспатриированного русского им была не нужна.
   Американцы были бы лучше.
   Он увидел, что счастье вести сегодня англоязычную группу выпало его самому близкому среди прочих гидов другу - на самом деле, не такому уж и другу и не такому уж близкому - Теодоре Сенхилос.
   Это можно было исправить. Малженицер знал, где сейчас могла бы быть Теодора. Она, видимо, тоже слишком поздно встала, чтобы позавтракать и, несомненно, заглатывала сейчас последнюю чашечку кофе в маленькой закусочной за утлом. Потому Малженицер весело помахал рукой менеджеру и поспешил туда. Он отмахнулся от официанта, пытавшегося предложить ему настоящий франко-американский тост на завтрак и сел рядом с пожилой женщиной.
   - Не поменяетесь ли вы сегодня со мной? - начал улещать он.
   - Помните, три недели назад, когда вашему внуку стало плохо в школе, я отвез по вашей просьбе ваших туристов в отель.
   - И за эти три недели я трижды делала это для вас, -возразила она. Говорила она язвительным тоном, но она всегда так говорила. - И сколько же раз я должна вам платить за то одолжение? В любом случае, я говорю по-английски лучше вас.
   - Но и по-немецки вы говорите лучше меня, - подлизывался Малженицер. Это была чистая лесть и полнейшая неправда. Он очень хорошо изучил немецкий - там, где быстро научиться говорить и понимать по-немецки увеличивало шансы остаться в живых.
   Теодора распознала лесть. Ей стало весело, она фыркнула, но не стала опровергать его слов.
   - И потому, - продолжал он, - мне нужно попрактиковаться в английском, чтобы к тому дню, когда моя виза будет подтверждена, я был бы готов.
   - Ну, для этого у вас куча времени, - сказала она. Не то, чтобы она против обыкновения хотела сказать ему неприятное - она просто констатировала то, что, по ее мнению, было фактом. К несчастью, Малженицер часто думал так же, но не сегодня. Известия от Марсианской экспедиции были слишком восхитительны, чтобы оставлять место таким сомнениям.
   - Но это время придет! Вы сегодня слушали радио? Я буду им нужен, Теодора. Где еще они найдут эксперта по советской космической программе?
   - Конечно, в Москве! Не в Афинах же.
   - Но в Москве нет таких людей, которые могли бы им понравиться, - указал Малженицер.
   - Без визы и вы им не понравитесь, - сказала она, но уже мягче. Покачала головой. - Все те же мечты, Воля. Если бы вы были нужны американцам, они приняли бы вас двадцать лет назад, когда вы сбежали из Союза. И вы не были бы полуголодным гидом в Греции, тем более в Афинах, о которых вы так мало знаете. - Однако она смягчилась - немцы или американцы, какая разница? В конце концов, для женщины, свободно говорящей на шести языках, все равно кого вести.
   - Хорошо, мы поменяемся, - нехотя сказала она, -Я скажу Стратосу. Но в благодарность вы заплатите за мой кофе.
   Стратос был раздосадован сменой назначений.
   - Я сам распределяю гидов по группам! - кричал он, как и всегда. Но, как и всегда, оставил все как есть. Стратос недолюбливал Малженицера - по мнению последнего, из-за того, что Стратос всю жизнь состоял в коммунистической партии Греции и потому не мог питать приязни к русскому, сбежавшему со своей родины на загнивающий Запад. Тем не менее, по этой же причине Стратосу приходилось держать в штате хотя бы одного русскоязычного гида. Это был вопрос скорее политики, а не бизнеса. Даже если бы в агентстве сделали вид, что русских вообще не существует, на его финансовые дела это повлияло бы очень мало - за месяц туристов из России не набралось бы даже на автобус. Но директора беспокоили не презренные деньги. Поэтому Стратос смотрел сквозь пальцы на то, что Малженицер говорил по-немецки и английски с сильным акцентом, даже на то, что он вообще не был греком, для того лишь, чтобы, когда торговые представительства Киева и Ленинграда разрешали своим сотрудникам на несколько часов отлучиться, чтобы ознакомиться с историей и культурой древней
   Греции, у них был бы во время тура безупречный (и, прежде всего, аполитичный) говорящий по-русски гид.
   В этом отношении Малженицер подходил как нельзя лучше. Когда он сопровождал русских, всю злость и обиду на Советы, что жили в его сердце, он прятал за улыбкой. Он понимал, что если Стратос будет им недоволен, то он потеряет работу. А за этим почти наверняка последует еще худшее, потому что правительство Греции скорее всего перестанет смотреть сквозь пальцы на его нелегальное положение.
   А в умении скрывать чувства Малженицер был весьма искушен, поскольку это тоже помогло выжить молодому человеку, который, по несчастью, попал в плен при немецком наступлении в 1942 году… и который оказался настолько глуп, что воспользовался лучшим, по его мнению, способом выбраться из нацистского лагеря для военнопленных.
   Малженицеру никогда не везло с правительством. Русское правительство отправило его на войну, где он попал в плен. Немецкое сделало все, чтобы уничтожить его. Греческое терпело его только потому, что он изо всех сил старался держаться тише воды, ниже травы. Ему не нравилось ни одно из них. Поэтому, как считал Малженицер, он как нельзя лучше подходил на кандидатуру американского гражданина - он видел, что американцы никогда не соглашаются со своим правительством, что не мешает им каким-то образом оставаться свободными и богатыми.
   Малженицер был уверен, что он очень подошел бы Соединенным Штатам Америки, если бы ему удалось убедить этого кретина в консульстве выдать ему визу.
   Итак, пока его туристский автобус тяжело протискивался сквозь переполненные афинские улицы, Малженицер оценивающе рассматривал своих сегодняшних клиентов, не забывая, тем не менее, о своей работе. Он не преминул указать на Адрианову Арку и храм Зевса Олимпийского - или на то, что осталось от них за тысячелетие небрежения и пару десятков лет кислых дождей. Он показывал лучшие рестораны и кондитерские, самые модные торговые улицы. Он показывал пассажирам смену караула эвзонов,Парламент и прочие государственные здания. Но все время он обращался к каждому из сидящих в автобусе, пытаясь наметить свою жертву.
   В первых трех рядах подходящих людей не было - там сидели австралийские туристы-походники. Нечего было взять и с сидящих в конце автобуса. Правда, все они были американцами, но с виду никому из них не было больше двадцати пяти, и уж конечно, ни один из них не казался человеком, имеющим хоть какой-нибудь вес в государственном департаменте.
   К удивлению Малженицера, остальными американцами были три чернокожих пары. Малженицер изучающе разглядывал их, двигаясь по проходу между креслами, держась за поручни. Похоже, черные путешествовали вместе. Что ж, понятно. Может быть, Малженицер не слишком знал, чего ждать от них, поскольку с черными никогда много не общался. Эти были не из тех, кого увидишь в кино - с плейером, танцующих на ходу под джаз. Не похоже и на то, что они были бы способны кого-нибудь пристукнуть. Они были очень модно одеты, согласно стилю американских туристов в жаркой стране - все три женщины и один из мужчин были в шортах, все в солнцезащитных очках. Все равно - надежд на удачу было меньше, чем он надеялся. Из того немногого, что он знал, он мог предположить, что пользы от них ему будет мало. Возможно, это были дантисты или какие-нибудь церковные деятели, поскольку никакие другие чернокожие американцы, по его мнению, не были достаточно богаты, чтобы путешествовать по Греции. В любом случае, они не казались влиятельными в той области, в которой ему было нужно.
   Не слишком многообещающая ситуация. Утреннее радостное настроение Малженицера медленно начало ухудшаться. И все же он не собирался отступать. Пока автобус, поскрипывая, поднимался вверх по холму к ступеням Парфенона, Малженицер курсировал по проходу. Ему следовало бы стоять у микрофона, и водитель, глядя в зеркало, удивленно взирал на его спину. Но Малженицер решил сделать то, что обычно оставлял на конец экскурсии. Он прошел по автобусу от сиденья к сиденью, спрашивая, в какой отель хотела бы вернуться каждая из пар, тщательно прислушиваясь к акценту на случай, если вдруг он проглядел удачу. Однако все было как прежде, но Бог нынешним утром все же благоволил ему.
   Один из чернокожих хмуро читал «Интернэшнл геральд трибюн», раскрытый на заголовке, гласившем:
   «ПРЕЗИДЕНТ ОДОБРЯЕТ ПЛАН СЛЕДУЮЩЕЙ ЭКСПЕДИЦИИ НА МАРС», а его супруга, обернувшись к сидевшей сзади нее другой чернокожей женщине, пожаловалась:
   - Я не ожидаю доброжелательного отношения именно потому, что брат Джеффри заседает в Конгрессе, но все же я думаю, что здешнее посольство могло бы дать нам хотя бы компенсацию, как и всем американским гражданам в чужой стране, когда они теряют чемоданы с вещами при полете.
   Брат конгрессмена!
   Еще никогда Малженицер не был так близок к тому, кто обладал реальной властью в Америке - и как раз в тот день, когда американский президент объявил о начале новой марсианской программы! Как раз в тот день, когда это может оказаться наиболее кстати!
   Владимир Малженицер вовсе не собирался предавать свою родину. Он даже-не думал, что сейчас именно это и делает. По мнению Малженицера, его страна сама предала его. Сначала она послала его, шестнадцатилетнего мальчишку, в Красную Армию, чтобы сражаться в Великой Отечественной войне против Адольфа Гитлера. Ну, это можно понять, и он безусловно это признавал. Гитлер двинул против СССР танки и самолеты, а также армии прекрасно обученных убийц, поэтому солдаты были жизненно необходимы. Юный Володя Малженицер был счастлив сражаться за родину. Если быть русским не было для этого достаточной причиной, то быть русским евреем - хотя и не считающим себя избранным, неверующим и даже необрезанным - это несомненно было причиной.
   Но затем Верховное командование Красной Армии, следуя непонятно какой стратегии, бросило дивизию Малженицера - одну - против железного удара двух наступающих армий. Приказ был - выстоять любой ценой. Первому же советскому солдату, который посмеет отступить - пуля в лоб. Они не могли отступать. Они также не смогли выстоять против всесокрушающей мощи немецкого удара. Для солдат из дивизии, в которой был Малженицер, оставалось два пути. Можно было сдаться. Или умереть. Малженицер решил не умирать.
   Чуть позже, обнаружив, что немецкий лагерь для военнопленных не лучше Освенцима, разве что не так эффективно уничтожает людей, он изрядно разуверился в том, что сделал правильный выбор.
   Но затем в один зимний день, когда в будущем виделся только мучительный конец, в лагерь прибыла делегация. Они были одеты в форму, накормлены, важно расхаживали повсюду, щеголяя прекрасно сшитыми мундирами и офицерскими знаками. И они говорили по-русски!Они и были русскими. Эти люди прибыли из штаб-квартиры генерала Власова, и прибыли они с потрясающим известием.
   - Храбрые русские солдаты! - призывали они. - Присоединяйтесь к нам! Мы создадим Русскую Освободительную Армию! Мы будем сражаться против предавших нас большевиков, пока не свергнем их порочный режим! Затем мы освободим нашу возлюбленную Россию!
   Это звучало очень убедительно, чтобы не сказать великолепно.
   Этот генерал Власов, как знал каждый солдат Красной Армии, не был ни хулиганом, ни троцкистом. Генерал Власов был награжден медалью самого Сталина за отвагу и искусство. В своей последней кампании он был взят в плен немцами, но ведь Малженицер и прочие заключенные лагеря тоже.
   Поэтому юный Малженицер, уже почти девятнадцатилетний, вступил во власовскую армию, созданную из русских военнопленных и предназначенную сражаться на стороне Германии против своих братьев.
   По крайней мере, его кормили. По крайней мере, он получил униформу взамен своих лохмотьев - еще тех, в которых он сдался, пусть даже это была немецкая форма. По крайней мере, по окончании войны Владимир Малженицер был все еще жив, и в этом он оказался счастливее двадцати миллионов своих соотечественников.
   Но затем счастье от него отвернулось.
   Когда Германия капитулировала, власовцам тоже пришлось капитулировать. Теперь удача повернулась лицом к немцам. Их согнали в лагерь для военнопленных и затем, через действительно очень короткий срок, через год или два, им позволили вернуться по домам. А власовцев погнали в Гулаг.
   Вот так девятнадцатилетний Малженицер превратился в тридцатилетнего Малженицера прежде, чем хрущевская амнистия опустошила некоторые лагеря, и совершенно не готовый к этому Малженицер вновь оказался свободным человеком. Или свободным, как и каждый советский гражданин с позорной отметкой в паспорте.