Страница:
Он читал ничего не говорящие ему имена и изучал факты. Один работник телевидения восемь раз пытался закоротить хорошо защищенную цепь, прежде чем ему удалось убить себя этим способом. Он был счастлив в семейной жизни и со дня на день ожидал повышения по службе.
– Ancora birra?
Конут вздрогнул, но это была всего лишь официантка, предлагающая еще пива.
– Хорошо, одну минуту.
Не было смысла постоянно отвлекаться, чтобы заказать очередной стакан.
– Принесите-ка пару бутылок.
Солнце поднялось высоко, облака медленно затягивали небо, прикрывая остров от палящих лучей, но над горизонтом небо оставалось безоблачно голубым. От жары и пива Конута клонило ко сну.
Он подумал, что должен попытаться догнать остальных. Или они решили продолжать путь без него? Мастер Карл, наверное, просто выйдет из себя.
Но Конуту было так хорошо здесь.
На этом маленьком острове он, без сомнения, легко нашел бы остальных, если бы захотел. Но у него еще осталось пиво и куча бумаг, и здесь, похоже, его никто не побеспокоит. Он прочел документы от начала до конца, но не нашел ни одного случая, где бы мания самоубийства не доконала человека за десять недель. Конуту до конца этого срока оставалось двенадцать дней.
– Вернитесь, – бушевал Мастер Карл в салоне вертолета. – Мы не можем оставить беднягу умирать!
Эст Кир недоуменно фыркнул. Старуха пронзительно прокричала:
– Нечего так о нем беспокоиться. В самом деле, вы что – хотите испортить ему жизнь? Дайте малышу возможность поразвлечься.
Карл сделал глубокий вздох и возобновил уговоры, но без толку – его спутники были настроены весьма легкомысленно и не желали смотреть на вещи серьезно. Карл тяжело опустился в кресло и уставился в окно.
Вертолет приземлился перед самым большим из сборных домиков. Окна в нем были застеклены и забраны решетками. Блондинка открыла рот, будто деревянная кукла, и прокричала:
– Выходите все! И побыстрее, я не могу ждать вас весь день.
Карл мрачно двинулся за ней к дому. Он все поражался, как мог, пусть хотя бы на мгновение и издалека, принять ее за подростка. Да, у нее яркие голубые глаза и белокурые волосы, но глаза все в красных прожилках, а волосы неопрятными желтоватыми космами падают на скулы. Черт с ней, сказал он себе и вновь забеспокоился о Конуте. Процессия быстро поднялась по лестнице, миновала зарешеченную дверь и вошла в перегороженную двумя рядами решеток комнату.
– Вот аборигены, – объявил Эст Кир своим лишенным выражения голосом.
Оказалось, это местная тюрьма, состоящая всего из одной камеры, в которой копошилась дюжина или около того низкорослых мужчин и женщин со смуглой кожей. Детей среди них не было. «Нет детей, – подумал Мастер Карл, – но ведь они искали полное племя, чтобы сделать выборку. А здесь сплошные старики. Самые молодые выглядели, по крайней мере, лет на сто…»
– Посмотри внимательнее, – произнес размеренный голос Эста Кира, – здесь нет ни одного старше пятидесяти.
Мастер Карл вздрогнул. Опять Кир прочел его мысли! Не без зависти Мастер Карл подумал о том, как, наверно, прекрасно быть таким мудрым, таким опытным, все понимающим, чтобы угадывать мысли каждого, прежде чем они будут высказаны вслух. Это была та самая мудрость, которую, как надеялся Карл, его подчиненные когда-нибудь припишут и ему, но пока этого не произошло, и поэтому Карл испытывал легкую досаду, что Эст Кир достиг цели.
Карл раздраженно слонялся по коридору, глядя сквозь находящуюся под напряжением решетку на аборигенов. В комнату вошел одутловатый толстяк. Сначала он поклонился блондинке, потом Эсту Киру, потом слегка наклонил голову, приветствуя Мастера Карла, и презрительно обвел взглядом остальных. Прекрасный пример того, как опытный человек может с первого взгляда определить значимость каждого из группы незнакомых ему людей.
– Я ваш переводчик, – объявил он. – Если вы хотите поговорить с аборигенами, сэр, то давайте приступим. Вон тот самый маленький немного говорит по-английски.
– Спасибо, – ответил ему Мастер Карл.
Угрюмого вида коротышка, на которого указал переводчик, был одет, как и остальные дикари, в драные шорты и куртку с короткими рукавами и нелепым тесно прилегающим воротником. Одежда выглядела очень старой, не просто поношенной, а именно старой. И женщины, и мужчины были одеты одинаково. Разными были только нашивки на воротниках и нарукавные повязки. Похоже, аборигены использовали воинские знаки различия. К примеру, воротник одной из женщин украшал красный матерчатый лоскут с золотой полосой; красная краска полиняла, а позолота загрязнилась, но когда-то цвета были яркими. На золотую полосу была нашита пятиконечная звезда из желтой материи. Коротышка, о котором говорил переводчик, носил красный лоскут с большим количеством золота и тремя тусклыми позеленевшими металлическими звездочками. Другой мужчина имел лоскут без полос с тремя матерчатыми звездами.
Эта троица – двое мужчин и женщина – выступила вперед, положила ладони на колени и поклонилась. Обладатель металлических звездочек с придыханием произнес:
– Таи-и Матасура-сан. Я капитан, сэр. Эти двое из моей команды: Хейко Икури и Джото-хей Шокуто.
Мастер Карл брезгливо отступил назад. Они улыбались! Дикари выглядели не то чтобы грязными, но какими-то запущенными: болезненно-желтые лица, кожа вся в шрамах, рубцах и оспинах, к тому же от них исходил стойкий кислый запах. Карл повернулся к переводчику:
– Капитан? Это что, армейское звание? Тот ухмыльнулся.
– Теперь нет, – пояснил он. – Было когда-то раньше. Но, как видите, они сохранили свои звания. Передают их по наследству, как эти трое. Вот он, таи-и, сказал мне, что все они – часть Экспедиционного Корпуса Японских Императорских Войск, которая все еще собирается совершить высадку в Вашингтон. Таи-и – капитан, и я уверен, все остальные находятся под его началом. Хейко – это женщина; по словам капитана, что-то вроде младшего капрала. А самое низкое звание у второго парня, который просто старший рядовой.
– Я не знаю, что такое капрал и рядовой.
– Конечно. И никто не знает. Но, кажется, для них это важно.
Переводчик помедлил, улыбнулся и прохрипел:
– Они все находятся в родстве. Таи-и – отец, Хейко – мать, а Джото-хей – их ребенок. Всех зовут Матасура-сан.
– Какой ужас, – произнес Карл. – Хорошо, что мне не надо торчать около них.
– Но тебе придется, – пробубнил надменный голос у него за спиной. – Да-да. Это твоя обязанность, Карл. Ты должен руководить их медицинским обследованием.
Мастер Карл недовольно насупился, но возражать не стал. Эст Кир имел право приказывать.
Медики изучали дикарей бесстрастно и тщательно, будто это были не люди, а расчлененные трупы. «Медики есть медики», – подумал Мастер Карл с отвращением. Только они способны на такое. Мужчину и женщину раздели: взорам окружающих предстали вялая грудь, отвисшие животы. Лаборант с темно-оливковой кожей производил спектральный анализ нашивок и химического состава одежды. Карл терпел сколько мог, а потом вышел, оставив гордых своей наготой дикарей перед кучами их рванья, в то время, как его коллеги изучали их, словно подопытных животных.
Карл вышел не только потому, что дикари его не интересовали, – бесспорно, для математика их научная ценность хоть и не равна нулю, но составляет бесконечно малую величину. Карл покинул комнату скорее потому, что хотел найти Конута.
В небе висела огромная луна.
Карл направился к тому месту, где черным силуэтом на серебряной пыли вырисовывался вертолет. Пилот дремал на сиденье, и Карл с энергией и напором, которые обычно приберегал для критических статей в научных журналах, проговорил:
– Эй ты, вставай! Я не могу торчать тут всю ночь.
Пилот подчинился своему пассажиру, прежде чем сообразил, что приказ отдала не его хозяйка, молодящаяся старуха блондинка, и не ее равноправный партнер, древний Эст Кир. А может, это не имело для него никакого значения. Так или иначе, но когда Карл приказал вернуться в город, на аэродром, пилот поворчал себе под нос, но согласился. Узнать, куда делся Конут, не составляло труда. Полицейский патруль указал Карлу на придорожное кафе, оттуда кассир переслал его в туземный кафетерий, продавец видел Конута – тот съел сандвич с кофе и, пошатываясь, вышел, по-видимому, собираясь вернуться в аэропорт. Дежурный из своей будки видел, как он вошел на территорию аэропорта и долго пытался найти транспорт, чтобы догнать остальных, но безуспешно. Тогда он упрямо поковылял по ровной грузовой дороге прямо в джунгли.
Последний человек, видевший Конута, сказал, что у того, похоже, слипались глаза.
Карл призвал на помощь полицию. Он испугался.
Небольшой полицейский мотороллер подпрыгивал по дороге, освещая фарами траву по обе ее стороны. «Нет, только не это, – молил про себя Карл, – я так к нему привязался!»
Завизжали тормоза, и мотороллер плавно остановился.
Полицейский был маленький, щуплый, молодой и проворный, но Мастер Карл первым соскочил с мотороллера и первым подбежал к скорчившейся под хлебным деревом фигуре.
Впервые за несколько недель Конут полностью отдался сну, утратив контроль, без ангела-хранителя. Период беспомощности между сном и бодрствованием, который уже не раз грозил Конуту гибелью, подстерег его на обочине пустынной дороги, посреди безлюдной равнины, поросшей мягкой пахучей зеленью.
Карл осторожно поднял безвольную голову лежащего.
– Боже, – вознес Карл благодарственную молитву, – он всего лишь напился! Идите сюда. Помогите мне отнести его в постель.
…Конут проснулся с пересохшим ртом и раскалывающейся головой, но очень бодрый. За походным столиком сидел Мастер Карл, и рассеянный свет освещал его со спины.
– Проснулся? Вот и хорошо. Я приказал дежурному разбудить меня несколькими минутами раньше – на всякий случай…
– Да-да. Спасибо.
Конут попробовал пошевелить челюстью, но это была не слишком удачная идея. И все же он чувствовал себя прекрасно. Он уже очень давно не напивался, и состояние похмелья было достаточно непривычным, чтобы заинтересовать само по себе. Конут сел на край кровати. Очевидно, дежурный получил от Мастера Карла и другие указания, потому что рядом с постелью стоял оловянный кофейник и толстая керамическая чашка. Конут налил себе кофе.
Карл некоторое время наблюдал за ним, а потом снова углубился в изучение чего-то на столе. Перед ним стояла банка с какой-то зеленоватой жидкостью и традиционная стопка фотоснимков.
– Что ты можешь сказать об этом фото? – спросил он Конута. – Похоже на звезду?
– Нет.
Карл отбросил снимок в общую кучу.
– Распределение Беккереля не лучше, – загадочно прокомментировал он.
– Извини, Карл, – бодро проговорил Конут, – ты же знаешь, я не очень интересуюсь псионом…
– Конут!
– Извини. Твоими исследованиями в области паранормальной кинетики.
Карл помолчал, затем с оттенком сомнения в голосе, начисто забыв, о чем они только что беседовали с Кону-том, задумчиво произнес:
– Мне кажется, Гринлиз натолкнул меня на верный путь. Ты знаешь, я пытался манипулировать отдельными молекулами РК – при помощи фотопленки, основываясь на том, что молекулы всегда готовы перейти в другое состояние, причем для этого не нужно большого количества энергии. Да. А Гринлиз сказал мне о броуновском движении. Как в этом мыльном растворе, – он поднес банку к свету. – Видишь?
Конут поднялся и взял банку с квартой жидкости из рук Карла. На свету он смог различить, что зеленоватый цвет создавался мириадами блуждающих сияющих точек, скорее Золотых, чем зеленых.
– Броуновское движение? Я что-то припоминаю.
– Хаотическое движение молекул, – торжественно произнес Карл. – Одна молекула налетает на другую, толкает ее на третью, третья толкает четвертую. Для этого существует название в…
– В математике, конечно. Да-да. «Пьяная походка», – Конут с ясностью вспомнил определение, и это доставило ему удовольствие. В то время он был второкурсником, а факультет возглавлял старина Вейн. Лекция сопровождалась видеорядом – по экрану перемещался пьяный человечек. Он брел случайными заплетающимися шажками без определенного направления, наталкиваясь на крошечные фонарные столбы. Глядя на банку, Конут улыбнулся.
– Чего бы я хотел, так это протрезвить его. Смотри! – Карл, пыхтя, уставился на жидкость. Он являл собой образец концентрации мысли, в сравнении с которым бледнел «Мыслитель» Родена. Наконец Карл закончил свое упражнение и, отдуваясь, поинтересовался:
– Ну как?
«Кажется, он пытается заставить молекулы двигаться по прямой», – подумал Конут. А вслух дипломатично ответил:
– Не могу сказать, что мне это кажется удачной идеей.
– Знаешь, мне тоже… Ну ладно, – Мастер Карл отставил банку. – Отрицательный результат – тоже результат. Но я не собираюсь отказываться от этой темы. У меня есть еще кое-какие соображения относительно фотографий, если Гринлиз сможет мне немного помочь.
Он сел рядом с Конутом.
– А ты мне поможешь?
– Ты же видишь, что происходит. Карл серьезно кивнул.
– Я вижу, что ты еще жив. Не потому ли, что ты тоже двигаешься «пьяной походкой»?
Конут тряхнул головой. Это не означало «нет». Это означало «откуда мне знать».
– А как насчет моей идеи подыскать жену?
– Не знаю.
– Та девушка в столовой, – проницательно проговорил Карл, – может, она?
– Лусилла? О Боже, Карл, я же ничего о ней не знаю! С трудом вспомнил даже, как ее зовут. Кроме того, она, кажется, близка с Эгертом.
Карл поднялся и уставился в окно.
– Думаю, нам стоит позавтракать. Туземцы должны быть уже готовы. «Он отправлялся малиновым утром». Мадам Сант-Анна искала помощника для перевозки дикарей в Вальпараисо, – задумчиво произнес он. – Думаю, я помогу ей.
Глава 6
Глава 7
– Ancora birra?
Конут вздрогнул, но это была всего лишь официантка, предлагающая еще пива.
– Хорошо, одну минуту.
Не было смысла постоянно отвлекаться, чтобы заказать очередной стакан.
– Принесите-ка пару бутылок.
Солнце поднялось высоко, облака медленно затягивали небо, прикрывая остров от палящих лучей, но над горизонтом небо оставалось безоблачно голубым. От жары и пива Конута клонило ко сну.
Он подумал, что должен попытаться догнать остальных. Или они решили продолжать путь без него? Мастер Карл, наверное, просто выйдет из себя.
Но Конуту было так хорошо здесь.
На этом маленьком острове он, без сомнения, легко нашел бы остальных, если бы захотел. Но у него еще осталось пиво и куча бумаг, и здесь, похоже, его никто не побеспокоит. Он прочел документы от начала до конца, но не нашел ни одного случая, где бы мания самоубийства не доконала человека за десять недель. Конуту до конца этого срока оставалось двенадцать дней.
– Вернитесь, – бушевал Мастер Карл в салоне вертолета. – Мы не можем оставить беднягу умирать!
Эст Кир недоуменно фыркнул. Старуха пронзительно прокричала:
– Нечего так о нем беспокоиться. В самом деле, вы что – хотите испортить ему жизнь? Дайте малышу возможность поразвлечься.
Карл сделал глубокий вздох и возобновил уговоры, но без толку – его спутники были настроены весьма легкомысленно и не желали смотреть на вещи серьезно. Карл тяжело опустился в кресло и уставился в окно.
Вертолет приземлился перед самым большим из сборных домиков. Окна в нем были застеклены и забраны решетками. Блондинка открыла рот, будто деревянная кукла, и прокричала:
– Выходите все! И побыстрее, я не могу ждать вас весь день.
Карл мрачно двинулся за ней к дому. Он все поражался, как мог, пусть хотя бы на мгновение и издалека, принять ее за подростка. Да, у нее яркие голубые глаза и белокурые волосы, но глаза все в красных прожилках, а волосы неопрятными желтоватыми космами падают на скулы. Черт с ней, сказал он себе и вновь забеспокоился о Конуте. Процессия быстро поднялась по лестнице, миновала зарешеченную дверь и вошла в перегороженную двумя рядами решеток комнату.
– Вот аборигены, – объявил Эст Кир своим лишенным выражения голосом.
Оказалось, это местная тюрьма, состоящая всего из одной камеры, в которой копошилась дюжина или около того низкорослых мужчин и женщин со смуглой кожей. Детей среди них не было. «Нет детей, – подумал Мастер Карл, – но ведь они искали полное племя, чтобы сделать выборку. А здесь сплошные старики. Самые молодые выглядели, по крайней мере, лет на сто…»
– Посмотри внимательнее, – произнес размеренный голос Эста Кира, – здесь нет ни одного старше пятидесяти.
Мастер Карл вздрогнул. Опять Кир прочел его мысли! Не без зависти Мастер Карл подумал о том, как, наверно, прекрасно быть таким мудрым, таким опытным, все понимающим, чтобы угадывать мысли каждого, прежде чем они будут высказаны вслух. Это была та самая мудрость, которую, как надеялся Карл, его подчиненные когда-нибудь припишут и ему, но пока этого не произошло, и поэтому Карл испытывал легкую досаду, что Эст Кир достиг цели.
Карл раздраженно слонялся по коридору, глядя сквозь находящуюся под напряжением решетку на аборигенов. В комнату вошел одутловатый толстяк. Сначала он поклонился блондинке, потом Эсту Киру, потом слегка наклонил голову, приветствуя Мастера Карла, и презрительно обвел взглядом остальных. Прекрасный пример того, как опытный человек может с первого взгляда определить значимость каждого из группы незнакомых ему людей.
– Я ваш переводчик, – объявил он. – Если вы хотите поговорить с аборигенами, сэр, то давайте приступим. Вон тот самый маленький немного говорит по-английски.
– Спасибо, – ответил ему Мастер Карл.
Угрюмого вида коротышка, на которого указал переводчик, был одет, как и остальные дикари, в драные шорты и куртку с короткими рукавами и нелепым тесно прилегающим воротником. Одежда выглядела очень старой, не просто поношенной, а именно старой. И женщины, и мужчины были одеты одинаково. Разными были только нашивки на воротниках и нарукавные повязки. Похоже, аборигены использовали воинские знаки различия. К примеру, воротник одной из женщин украшал красный матерчатый лоскут с золотой полосой; красная краска полиняла, а позолота загрязнилась, но когда-то цвета были яркими. На золотую полосу была нашита пятиконечная звезда из желтой материи. Коротышка, о котором говорил переводчик, носил красный лоскут с большим количеством золота и тремя тусклыми позеленевшими металлическими звездочками. Другой мужчина имел лоскут без полос с тремя матерчатыми звездами.
Эта троица – двое мужчин и женщина – выступила вперед, положила ладони на колени и поклонилась. Обладатель металлических звездочек с придыханием произнес:
– Таи-и Матасура-сан. Я капитан, сэр. Эти двое из моей команды: Хейко Икури и Джото-хей Шокуто.
Мастер Карл брезгливо отступил назад. Они улыбались! Дикари выглядели не то чтобы грязными, но какими-то запущенными: болезненно-желтые лица, кожа вся в шрамах, рубцах и оспинах, к тому же от них исходил стойкий кислый запах. Карл повернулся к переводчику:
– Капитан? Это что, армейское звание? Тот ухмыльнулся.
– Теперь нет, – пояснил он. – Было когда-то раньше. Но, как видите, они сохранили свои звания. Передают их по наследству, как эти трое. Вот он, таи-и, сказал мне, что все они – часть Экспедиционного Корпуса Японских Императорских Войск, которая все еще собирается совершить высадку в Вашингтон. Таи-и – капитан, и я уверен, все остальные находятся под его началом. Хейко – это женщина; по словам капитана, что-то вроде младшего капрала. А самое низкое звание у второго парня, который просто старший рядовой.
– Я не знаю, что такое капрал и рядовой.
– Конечно. И никто не знает. Но, кажется, для них это важно.
Переводчик помедлил, улыбнулся и прохрипел:
– Они все находятся в родстве. Таи-и – отец, Хейко – мать, а Джото-хей – их ребенок. Всех зовут Матасура-сан.
– Какой ужас, – произнес Карл. – Хорошо, что мне не надо торчать около них.
– Но тебе придется, – пробубнил надменный голос у него за спиной. – Да-да. Это твоя обязанность, Карл. Ты должен руководить их медицинским обследованием.
Мастер Карл недовольно насупился, но возражать не стал. Эст Кир имел право приказывать.
Медики изучали дикарей бесстрастно и тщательно, будто это были не люди, а расчлененные трупы. «Медики есть медики», – подумал Мастер Карл с отвращением. Только они способны на такое. Мужчину и женщину раздели: взорам окружающих предстали вялая грудь, отвисшие животы. Лаборант с темно-оливковой кожей производил спектральный анализ нашивок и химического состава одежды. Карл терпел сколько мог, а потом вышел, оставив гордых своей наготой дикарей перед кучами их рванья, в то время, как его коллеги изучали их, словно подопытных животных.
Карл вышел не только потому, что дикари его не интересовали, – бесспорно, для математика их научная ценность хоть и не равна нулю, но составляет бесконечно малую величину. Карл покинул комнату скорее потому, что хотел найти Конута.
В небе висела огромная луна.
Карл направился к тому месту, где черным силуэтом на серебряной пыли вырисовывался вертолет. Пилот дремал на сиденье, и Карл с энергией и напором, которые обычно приберегал для критических статей в научных журналах, проговорил:
– Эй ты, вставай! Я не могу торчать тут всю ночь.
Пилот подчинился своему пассажиру, прежде чем сообразил, что приказ отдала не его хозяйка, молодящаяся старуха блондинка, и не ее равноправный партнер, древний Эст Кир. А может, это не имело для него никакого значения. Так или иначе, но когда Карл приказал вернуться в город, на аэродром, пилот поворчал себе под нос, но согласился. Узнать, куда делся Конут, не составляло труда. Полицейский патруль указал Карлу на придорожное кафе, оттуда кассир переслал его в туземный кафетерий, продавец видел Конута – тот съел сандвич с кофе и, пошатываясь, вышел, по-видимому, собираясь вернуться в аэропорт. Дежурный из своей будки видел, как он вошел на территорию аэропорта и долго пытался найти транспорт, чтобы догнать остальных, но безуспешно. Тогда он упрямо поковылял по ровной грузовой дороге прямо в джунгли.
Последний человек, видевший Конута, сказал, что у того, похоже, слипались глаза.
Карл призвал на помощь полицию. Он испугался.
Небольшой полицейский мотороллер подпрыгивал по дороге, освещая фарами траву по обе ее стороны. «Нет, только не это, – молил про себя Карл, – я так к нему привязался!»
Завизжали тормоза, и мотороллер плавно остановился.
Полицейский был маленький, щуплый, молодой и проворный, но Мастер Карл первым соскочил с мотороллера и первым подбежал к скорчившейся под хлебным деревом фигуре.
Впервые за несколько недель Конут полностью отдался сну, утратив контроль, без ангела-хранителя. Период беспомощности между сном и бодрствованием, который уже не раз грозил Конуту гибелью, подстерег его на обочине пустынной дороги, посреди безлюдной равнины, поросшей мягкой пахучей зеленью.
Карл осторожно поднял безвольную голову лежащего.
– Боже, – вознес Карл благодарственную молитву, – он всего лишь напился! Идите сюда. Помогите мне отнести его в постель.
…Конут проснулся с пересохшим ртом и раскалывающейся головой, но очень бодрый. За походным столиком сидел Мастер Карл, и рассеянный свет освещал его со спины.
– Проснулся? Вот и хорошо. Я приказал дежурному разбудить меня несколькими минутами раньше – на всякий случай…
– Да-да. Спасибо.
Конут попробовал пошевелить челюстью, но это была не слишком удачная идея. И все же он чувствовал себя прекрасно. Он уже очень давно не напивался, и состояние похмелья было достаточно непривычным, чтобы заинтересовать само по себе. Конут сел на край кровати. Очевидно, дежурный получил от Мастера Карла и другие указания, потому что рядом с постелью стоял оловянный кофейник и толстая керамическая чашка. Конут налил себе кофе.
Карл некоторое время наблюдал за ним, а потом снова углубился в изучение чего-то на столе. Перед ним стояла банка с какой-то зеленоватой жидкостью и традиционная стопка фотоснимков.
– Что ты можешь сказать об этом фото? – спросил он Конута. – Похоже на звезду?
– Нет.
Карл отбросил снимок в общую кучу.
– Распределение Беккереля не лучше, – загадочно прокомментировал он.
– Извини, Карл, – бодро проговорил Конут, – ты же знаешь, я не очень интересуюсь псионом…
– Конут!
– Извини. Твоими исследованиями в области паранормальной кинетики.
Карл помолчал, затем с оттенком сомнения в голосе, начисто забыв, о чем они только что беседовали с Кону-том, задумчиво произнес:
– Мне кажется, Гринлиз натолкнул меня на верный путь. Ты знаешь, я пытался манипулировать отдельными молекулами РК – при помощи фотопленки, основываясь на том, что молекулы всегда готовы перейти в другое состояние, причем для этого не нужно большого количества энергии. Да. А Гринлиз сказал мне о броуновском движении. Как в этом мыльном растворе, – он поднес банку к свету. – Видишь?
Конут поднялся и взял банку с квартой жидкости из рук Карла. На свету он смог различить, что зеленоватый цвет создавался мириадами блуждающих сияющих точек, скорее Золотых, чем зеленых.
– Броуновское движение? Я что-то припоминаю.
– Хаотическое движение молекул, – торжественно произнес Карл. – Одна молекула налетает на другую, толкает ее на третью, третья толкает четвертую. Для этого существует название в…
– В математике, конечно. Да-да. «Пьяная походка», – Конут с ясностью вспомнил определение, и это доставило ему удовольствие. В то время он был второкурсником, а факультет возглавлял старина Вейн. Лекция сопровождалась видеорядом – по экрану перемещался пьяный человечек. Он брел случайными заплетающимися шажками без определенного направления, наталкиваясь на крошечные фонарные столбы. Глядя на банку, Конут улыбнулся.
– Чего бы я хотел, так это протрезвить его. Смотри! – Карл, пыхтя, уставился на жидкость. Он являл собой образец концентрации мысли, в сравнении с которым бледнел «Мыслитель» Родена. Наконец Карл закончил свое упражнение и, отдуваясь, поинтересовался:
– Ну как?
«Кажется, он пытается заставить молекулы двигаться по прямой», – подумал Конут. А вслух дипломатично ответил:
– Не могу сказать, что мне это кажется удачной идеей.
– Знаешь, мне тоже… Ну ладно, – Мастер Карл отставил банку. – Отрицательный результат – тоже результат. Но я не собираюсь отказываться от этой темы. У меня есть еще кое-какие соображения относительно фотографий, если Гринлиз сможет мне немного помочь.
Он сел рядом с Конутом.
– А ты мне поможешь?
– Ты же видишь, что происходит. Карл серьезно кивнул.
– Я вижу, что ты еще жив. Не потому ли, что ты тоже двигаешься «пьяной походкой»?
Конут тряхнул головой. Это не означало «нет». Это означало «откуда мне знать».
– А как насчет моей идеи подыскать жену?
– Не знаю.
– Та девушка в столовой, – проницательно проговорил Карл, – может, она?
– Лусилла? О Боже, Карл, я же ничего о ней не знаю! С трудом вспомнил даже, как ее зовут. Кроме того, она, кажется, близка с Эгертом.
Карл поднялся и уставился в окно.
– Думаю, нам стоит позавтракать. Туземцы должны быть уже готовы. «Он отправлялся малиновым утром». Мадам Сант-Анна искала помощника для перевозки дикарей в Вальпараисо, – задумчиво произнес он. – Думаю, я помогу ей.
Глава 6
В это время за десять тысяч миль от Карла и Конута Лусилла вовсе не была близка с Эгертом.
– Извини, но мне нужно подумать, – говорила она. Эгерт с обиженным видом стоял рядом.
– Не слишком ли много ты просишь на раздумье? – раздраженно спросил он. – Десять недель? Неплохо. Знай, я буду рядом, чтобы спросить тебя сразу же, как только истечет срок.
И он гордо вышел из гостиной на женской половине общежития.
Лусилла вздохнула, но так как она не знала, что делать с ревностью Эгерта, то решила ничего не предпринимать. Иногда быть девушкой очень сложно.
А Лусилла была девушкой довольно привлекательной, с множеством девичьих проблем. Но дело девушки – держать свои проблемы при себе. Девушка должна выглядеть уравновешенной и милой. И свободной.
Неправда, что девушки сделаны из сахара и перца. Эти таинственные создания с подкрашенными личиками, от которых веет легким ароматом далеких цветочных полей и мускуса, сужающиеся здесь и расширяющиеся там – они, как и мужчины, животные, составляющая того же грязного потока органической материи. У них много земных проблем, неизвестных мужчинам – ежемесячные кровотечения, рождение новых клеток, благодаря которым пополняется человечество. Женское племя всегда было вершиной хитрости среди любых зверей.
Но сейчас речь идет о Лусилле. Двадцатилетняя студентка, дочь отставного инженера метро и его жены, бывшего социального работника. Она молода, но уже достигла брачного возраста. Здоровье – как у крестьянской лошади. Что эта юная девушка могла знать о чуде, именуемом любовью?
Но она знала.
В день, когда ожидалось возвращение Полевой Экспедиции, Лусилла отпросилась со всех вечерних занятий. Час свободного времени она потратила на то, чтобы позвонить родителям, живущим в пригороде. И в сотый раз обнаружила, что разговаривать им не о чем. А потом отправилась на кухню при факультетской столовой, как раз вовремя, чтобы приступить к вечернему дежурству.
Поводом было возвращение экспедиции. Готовился грандиозный банкет. Было приглашено более двухсот светил, не считая большинства ученых факультета. Работа на кухне кипела. Все шесть инженеров-кулинаров просто сбились с ног. Та из них, которая отвечала за соусы и подливы, первой увидела Лусиллу и позвала девушку себе в помощь, но инженер-кондитер тоже знала Лусиллу и хотела заполучить себе. Разыгралась настоящая битва, в которой победили соусы, и Лусилла оказалась у огромного металлического чана. В нем взбивалась спекшаяся бычья кровь с молотыми специями. Звучный вой взбивалки и свистящее стаккато горячего пара, который девушка по мере надобности выпускала через клапан в смесь, заглушили шум реактивного двигателя. Экспедиция вернулась, а Лусилла не знала об этом.
Первой весточкой было оживление в отдаленной части кухни. Девушка обернулась и увидела Эгерта, сурово опекающего троих незнакомых ей маленьких, болезненного вида людей. Эгерт заметил ее.
– Лусилла! Подойди, познакомься с дикарями!
Лусилла в нерешительности взглянула на свою начальницу, которая жестами показала ей: отойди-если-это-не-повредит-подливе.
Лусилла установила таймеры и термостаты и ускользнула от ее бдительного взгляда, прошмыгнув мимо тестомесильных, кипятящих, готовящих под давлением машин. Она подошла к Эгерту и его трофеям.
– Они японцы, – сказал юноша гордо. – Ты слышала о Второй мировой войне? Их тогда оставили на острове, и теперь там живут их потомки. Послушай, Лусилла, – девушка перевела взгляд с дикарей на Эгерта; казалось, его распирают злость и гордость одновременно, – я должен ехать в Вальпараисо. Здесь еще шесть туземцев, которых надо переправить в Южную Америку, и Мастер Карл выбрал меня в качестве сопровождающего.
Лусилла хотела что-то ответить, но в этот момент в дверь с отсутствующим видом заглянул Конут. Эгерт задумчиво поглядел ему вслед.
– Хотелось бы знать, почему Карл выбрал именно меня, – сказал он не столько с досадой, сколько с недоумением. И направился в другую дверь, бормоча себе под нос: – У него (он подразумевал Конута) есть шанс добиться своего за эти шестнадцать дней.
Конут был погружен в глубокое раздумье. Никогда раньше он не помышлял о свадьбе.
– Привет, Лусилла, – словно между прочим поприветствовал он девушку.
Она с готовностью отозвалась:
– Здравствуйте, Мастер Конут.
– Я, гм, хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Она ничего не ответила. Конут оглядел кухню, как будто никогда не был здесь раньше, что, возможно, и соответствовало истине.
– Послушай, не хотела бы ты, гм, не хотела бы ты встретиться со мной завтра на Обзорной башне?
– Конечно, Мастер Конут.
– Замечательно, – он вежливо кивнул головой и был уже на полпути в обеденный зал, когда сообразил, что не назначил время. Так Лусилла еще подумает, что он хочет заставить ее простоять там в ожидании целый день!
Он поспешил вернуться.
– В полдень, ладно?
– Хорошо.
– И не строй никаких планов на вечер, – скомандовал он, в смущении спеша прочь. Конут никогда не делал предложения, и ему казалось, что попытка провалится, не удастся. Но он ошибался. Его ждал успех. Он не знал об этом, но Лусилла знала.
Остаток вечера пролетел для Конута очень быстро. Обед удался на славу. Туземцы были сенсацией. Они расхаживали среди гостей, курили трубку мира с любым, кто хотел попробовать, а хотели все. Гости вовсю спаивали дикарей, и каждый тост сопровождался криками «Банзай!» – сперва громкими, затем хриплыми и, наконец, дурашливыми. Аборигены напились.
Конут был в ударе. Поначалу он ловил на себе беглые взгляды Лусиллы, потом это прекратилось. Он спрашивал о ней: у официанток, у туземцев, потом обнаружил, что расспрашивает о Лусилле Мастера Уола (или рассказывает ему о ней), обнимая его рукой за расслабленные плечи. Конут рано опьянел и продолжал пить дальше. Мастер Карл невозмутимо наблюдал, как Конут пытается продемонстрировать броуновское движение в имбирном желе.
Случались и моменты просветления. В один такой момент Конут поймал себя на том, что шатается по пустой кухне, выкрикивая имя Лусиллы холодным медным котлам.
В конце концов, глубокой ночью, Бог знает как, он все же оказался в лифте Башни, и Эгерт в кремовой робе пытался помочь ему войти в комнату. Конут сознавал, что чем-то обидел Эгерта, так как юноша оставил его и не возражал, когда Конут защелкнул замок, но не мог сообразить, что именно он сказал своему помощнику. Что-нибудь о Лусилле? Вполне возможно! Конут неуклюже упал на кровать, глупо хихикая. Да, сегодня он упоминал Лусиллу тысячу раз и сейчас продолжал думать о ней, поглаживая лежащую рядом подушку.
Сон медленно уносил его. Конут плыл по течению сна, временами трезвея и пугаясь того, что он на грани сна и вновь один. Но не мог остановиться.
Не мог, потому что был молекулой в мыльном растворе, и Мастер Карл толкнул его в объятия Лусиллы.
Мастер Карл оттолкнул Эгерта в сторону, так как его самого толкнул Эгерт; Лусилла пихнула его на Эста Кира, а тот, безголосо радуясь, выкинул его вон из банки, так что Конут не мог остановиться.
Он не мог остановиться, потому что Эст Кир сказал: «Ты молекула, пьяная и случайная, без своего пути, ты пьяная молекула и не можешь остановиться».
Он не мог остановиться, ибо голос, которому повинуется, казалось, весь мир, кричал:
– Ты можешь только умереть, пьяная молекула, можешь умереть, но не можешь остановиться.
Он не мог остановиться, и мир катился, катился без конца. Он пытался открыть глаза и прекратить этот кошмар, но ничего не выходило.
Он был молекулой.
Он понимал это и сознавал, что не может остановиться.
Потом все кончилось – молекула остановилась.
– Извини, но мне нужно подумать, – говорила она. Эгерт с обиженным видом стоял рядом.
– Не слишком ли много ты просишь на раздумье? – раздраженно спросил он. – Десять недель? Неплохо. Знай, я буду рядом, чтобы спросить тебя сразу же, как только истечет срок.
И он гордо вышел из гостиной на женской половине общежития.
Лусилла вздохнула, но так как она не знала, что делать с ревностью Эгерта, то решила ничего не предпринимать. Иногда быть девушкой очень сложно.
А Лусилла была девушкой довольно привлекательной, с множеством девичьих проблем. Но дело девушки – держать свои проблемы при себе. Девушка должна выглядеть уравновешенной и милой. И свободной.
Неправда, что девушки сделаны из сахара и перца. Эти таинственные создания с подкрашенными личиками, от которых веет легким ароматом далеких цветочных полей и мускуса, сужающиеся здесь и расширяющиеся там – они, как и мужчины, животные, составляющая того же грязного потока органической материи. У них много земных проблем, неизвестных мужчинам – ежемесячные кровотечения, рождение новых клеток, благодаря которым пополняется человечество. Женское племя всегда было вершиной хитрости среди любых зверей.
Но сейчас речь идет о Лусилле. Двадцатилетняя студентка, дочь отставного инженера метро и его жены, бывшего социального работника. Она молода, но уже достигла брачного возраста. Здоровье – как у крестьянской лошади. Что эта юная девушка могла знать о чуде, именуемом любовью?
Но она знала.
В день, когда ожидалось возвращение Полевой Экспедиции, Лусилла отпросилась со всех вечерних занятий. Час свободного времени она потратила на то, чтобы позвонить родителям, живущим в пригороде. И в сотый раз обнаружила, что разговаривать им не о чем. А потом отправилась на кухню при факультетской столовой, как раз вовремя, чтобы приступить к вечернему дежурству.
Поводом было возвращение экспедиции. Готовился грандиозный банкет. Было приглашено более двухсот светил, не считая большинства ученых факультета. Работа на кухне кипела. Все шесть инженеров-кулинаров просто сбились с ног. Та из них, которая отвечала за соусы и подливы, первой увидела Лусиллу и позвала девушку себе в помощь, но инженер-кондитер тоже знала Лусиллу и хотела заполучить себе. Разыгралась настоящая битва, в которой победили соусы, и Лусилла оказалась у огромного металлического чана. В нем взбивалась спекшаяся бычья кровь с молотыми специями. Звучный вой взбивалки и свистящее стаккато горячего пара, который девушка по мере надобности выпускала через клапан в смесь, заглушили шум реактивного двигателя. Экспедиция вернулась, а Лусилла не знала об этом.
Первой весточкой было оживление в отдаленной части кухни. Девушка обернулась и увидела Эгерта, сурово опекающего троих незнакомых ей маленьких, болезненного вида людей. Эгерт заметил ее.
– Лусилла! Подойди, познакомься с дикарями!
Лусилла в нерешительности взглянула на свою начальницу, которая жестами показала ей: отойди-если-это-не-повредит-подливе.
Лусилла установила таймеры и термостаты и ускользнула от ее бдительного взгляда, прошмыгнув мимо тестомесильных, кипятящих, готовящих под давлением машин. Она подошла к Эгерту и его трофеям.
– Они японцы, – сказал юноша гордо. – Ты слышала о Второй мировой войне? Их тогда оставили на острове, и теперь там живут их потомки. Послушай, Лусилла, – девушка перевела взгляд с дикарей на Эгерта; казалось, его распирают злость и гордость одновременно, – я должен ехать в Вальпараисо. Здесь еще шесть туземцев, которых надо переправить в Южную Америку, и Мастер Карл выбрал меня в качестве сопровождающего.
Лусилла хотела что-то ответить, но в этот момент в дверь с отсутствующим видом заглянул Конут. Эгерт задумчиво поглядел ему вслед.
– Хотелось бы знать, почему Карл выбрал именно меня, – сказал он не столько с досадой, сколько с недоумением. И направился в другую дверь, бормоча себе под нос: – У него (он подразумевал Конута) есть шанс добиться своего за эти шестнадцать дней.
Конут был погружен в глубокое раздумье. Никогда раньше он не помышлял о свадьбе.
– Привет, Лусилла, – словно между прочим поприветствовал он девушку.
Она с готовностью отозвалась:
– Здравствуйте, Мастер Конут.
– Я, гм, хотел бы кое о чем с тобой поговорить. Она ничего не ответила. Конут оглядел кухню, как будто никогда не был здесь раньше, что, возможно, и соответствовало истине.
– Послушай, не хотела бы ты, гм, не хотела бы ты встретиться со мной завтра на Обзорной башне?
– Конечно, Мастер Конут.
– Замечательно, – он вежливо кивнул головой и был уже на полпути в обеденный зал, когда сообразил, что не назначил время. Так Лусилла еще подумает, что он хочет заставить ее простоять там в ожидании целый день!
Он поспешил вернуться.
– В полдень, ладно?
– Хорошо.
– И не строй никаких планов на вечер, – скомандовал он, в смущении спеша прочь. Конут никогда не делал предложения, и ему казалось, что попытка провалится, не удастся. Но он ошибался. Его ждал успех. Он не знал об этом, но Лусилла знала.
Остаток вечера пролетел для Конута очень быстро. Обед удался на славу. Туземцы были сенсацией. Они расхаживали среди гостей, курили трубку мира с любым, кто хотел попробовать, а хотели все. Гости вовсю спаивали дикарей, и каждый тост сопровождался криками «Банзай!» – сперва громкими, затем хриплыми и, наконец, дурашливыми. Аборигены напились.
Конут был в ударе. Поначалу он ловил на себе беглые взгляды Лусиллы, потом это прекратилось. Он спрашивал о ней: у официанток, у туземцев, потом обнаружил, что расспрашивает о Лусилле Мастера Уола (или рассказывает ему о ней), обнимая его рукой за расслабленные плечи. Конут рано опьянел и продолжал пить дальше. Мастер Карл невозмутимо наблюдал, как Конут пытается продемонстрировать броуновское движение в имбирном желе.
Случались и моменты просветления. В один такой момент Конут поймал себя на том, что шатается по пустой кухне, выкрикивая имя Лусиллы холодным медным котлам.
В конце концов, глубокой ночью, Бог знает как, он все же оказался в лифте Башни, и Эгерт в кремовой робе пытался помочь ему войти в комнату. Конут сознавал, что чем-то обидел Эгерта, так как юноша оставил его и не возражал, когда Конут защелкнул замок, но не мог сообразить, что именно он сказал своему помощнику. Что-нибудь о Лусилле? Вполне возможно! Конут неуклюже упал на кровать, глупо хихикая. Да, сегодня он упоминал Лусиллу тысячу раз и сейчас продолжал думать о ней, поглаживая лежащую рядом подушку.
Сон медленно уносил его. Конут плыл по течению сна, временами трезвея и пугаясь того, что он на грани сна и вновь один. Но не мог остановиться.
Не мог, потому что был молекулой в мыльном растворе, и Мастер Карл толкнул его в объятия Лусиллы.
Мастер Карл оттолкнул Эгерта в сторону, так как его самого толкнул Эгерт; Лусилла пихнула его на Эста Кира, а тот, безголосо радуясь, выкинул его вон из банки, так что Конут не мог остановиться.
Он не мог остановиться, потому что Эст Кир сказал: «Ты молекула, пьяная и случайная, без своего пути, ты пьяная молекула и не можешь остановиться».
Он не мог остановиться, ибо голос, которому повинуется, казалось, весь мир, кричал:
– Ты можешь только умереть, пьяная молекула, можешь умереть, но не можешь остановиться.
Он не мог остановиться, и мир катился, катился без конца. Он пытался открыть глаза и прекратить этот кошмар, но ничего не выходило.
Он был молекулой.
Он понимал это и сознавал, что не может остановиться.
Потом все кончилось – молекула остановилась.
Глава 7
Минут пять Эгерт пытался достучаться в запертую дверь, а потом ушел. Он мог бы остаться еще, но не захотел. Он все тщательно обдумал и решил, что, во-первых, выполнил свой долг – несмотря на то, что Конут собирается, не считаясь с ним, жениться на Лусилле, а во-вторых, прошло столько времени, что он все равно опоздал.
Примерно через час Конут проснулся.
Он с интересом отметил, что еще жив. Вспомнил свой странный сон. Это казалось вполне реальным. Его дневная лекция, где опоссум разворачивал на экране покрытые ореховой скорлупой правила умножения больших чисел, представлялась ему сейчас более фантастичной, чем сон, в котором он занимался самосозерцанием, пьяный, с бутылкой в руке, шатаясь в бесконечных броуновских зигзагах. Он знал, что единственная возможность для молекулы остановиться – смерть, но, к своему удивлению, не умер.
Конут встал, оделся и вышел из комнаты.
Он не вполне протрезвел, но на улице почувствовал себя намного лучше. Было ясное утром, и он хорошо помнил, что договорился в полдень встретиться с Лусиллой.
Его дневная лекция была записана на пленку – это давало возможность не ходить на занятия. Он бесцельно пошел по аллее, мимо зеленого стадиона из стали и стекла, мимо широких лужаек нижнего двора, по направлению к Мосту. Здесь, у самого основания Моста, находилась медицинская школа. Конут любил Мост, ему нравилось, как он вздымается над бухтой, нравилась дорога, которую он бережно опускает на остров, где раскинулись здания Университета. В месте спуска дорога опиралась на один высокий пилон. Конуту очень нравился этот пилон – это и была Обзорная башня.
Под действием импульса, полагая, что сейчас нужно иметь ясную голову, Конут остановился у клиники, чтобы пополнить свой запас взбадривающих пилюль. В этот час здесь было мало народу, только дежурные врачи, но поскольку Конут принадлежал к числу участников экспедиции, его допустили к автоматам диагностики. Все в точности повторяло обследование три дня назад, за исключением того, что теперь врача не было вообще. Механический палец ввел Конуту в руку усик толщиной с волос и взял кровь, затем автомат сравнил анализ с предыдущей хроматограммой и задумчиво зажужжал. На мгновение индикатор «Раствор» мигнул розовым, потому что-то щелкнуло, стукнуло, и на поддоне возле руки Конута оказалась пластиковая коробочка с таблетками.
Конут положил одну в рот. Хорошо! Они действовали. Это было необычное и отрадное чувство. Что бы ни содержали пилюли, они побеждали усталость. Конут мог мысленно проследить путь первой пилюли – через горло в желудок. Там разлилось приятное тепло. Он чувствовал себя достаточно хорошо. Нет, просто превосходно.
И Конут снова вышел на свежий воздух, что-то напевая себе под нос.
Предстоял долгий подъем на смотровую площадку Башни, но Конут проделал его пешком, не испытывая ни малейшего неудобства. Он бросил в рот еще одну таблетку и с мягкой насмешливой улыбкой стал ждать Лусиллу.
Она пришла прямо с занятий.
Стоя внизу, она взглянула вверх на площадку, расположенную на двухсотфутовой высоте. Если Конут и был там, она не могла его увидеть. Она поднялась по внешним эскалаторам, опоясывающим огромную восьмигранную башню, чтобы насладиться воздухом и видом. Вид, действительно, был чудесный: чистый белый прямоугольник биологической фабрики, под самой башней – клиника, имеющая архитектуру собора, яркие здания факультетов, зелень лужаек, два оттенка голубизны – воды и неба. Прекрасно!
Но девушка нервничала. Сошла с эскалатора, обошла громаду башни и поклонилась.
– Мастер Конут?
Ветер трепал ее блузку и волосы. Конут с мечтательным видом стоял у перил, короткие волосы в беспорядке развевались вокруг лба. Он медленно повернулся и улыбнулся сонными глазами.
Примерно через час Конут проснулся.
Он с интересом отметил, что еще жив. Вспомнил свой странный сон. Это казалось вполне реальным. Его дневная лекция, где опоссум разворачивал на экране покрытые ореховой скорлупой правила умножения больших чисел, представлялась ему сейчас более фантастичной, чем сон, в котором он занимался самосозерцанием, пьяный, с бутылкой в руке, шатаясь в бесконечных броуновских зигзагах. Он знал, что единственная возможность для молекулы остановиться – смерть, но, к своему удивлению, не умер.
Конут встал, оделся и вышел из комнаты.
Он не вполне протрезвел, но на улице почувствовал себя намного лучше. Было ясное утром, и он хорошо помнил, что договорился в полдень встретиться с Лусиллой.
Его дневная лекция была записана на пленку – это давало возможность не ходить на занятия. Он бесцельно пошел по аллее, мимо зеленого стадиона из стали и стекла, мимо широких лужаек нижнего двора, по направлению к Мосту. Здесь, у самого основания Моста, находилась медицинская школа. Конут любил Мост, ему нравилось, как он вздымается над бухтой, нравилась дорога, которую он бережно опускает на остров, где раскинулись здания Университета. В месте спуска дорога опиралась на один высокий пилон. Конуту очень нравился этот пилон – это и была Обзорная башня.
Под действием импульса, полагая, что сейчас нужно иметь ясную голову, Конут остановился у клиники, чтобы пополнить свой запас взбадривающих пилюль. В этот час здесь было мало народу, только дежурные врачи, но поскольку Конут принадлежал к числу участников экспедиции, его допустили к автоматам диагностики. Все в точности повторяло обследование три дня назад, за исключением того, что теперь врача не было вообще. Механический палец ввел Конуту в руку усик толщиной с волос и взял кровь, затем автомат сравнил анализ с предыдущей хроматограммой и задумчиво зажужжал. На мгновение индикатор «Раствор» мигнул розовым, потому что-то щелкнуло, стукнуло, и на поддоне возле руки Конута оказалась пластиковая коробочка с таблетками.
Конут положил одну в рот. Хорошо! Они действовали. Это было необычное и отрадное чувство. Что бы ни содержали пилюли, они побеждали усталость. Конут мог мысленно проследить путь первой пилюли – через горло в желудок. Там разлилось приятное тепло. Он чувствовал себя достаточно хорошо. Нет, просто превосходно.
И Конут снова вышел на свежий воздух, что-то напевая себе под нос.
Предстоял долгий подъем на смотровую площадку Башни, но Конут проделал его пешком, не испытывая ни малейшего неудобства. Он бросил в рот еще одну таблетку и с мягкой насмешливой улыбкой стал ждать Лусиллу.
Она пришла прямо с занятий.
Стоя внизу, она взглянула вверх на площадку, расположенную на двухсотфутовой высоте. Если Конут и был там, она не могла его увидеть. Она поднялась по внешним эскалаторам, опоясывающим огромную восьмигранную башню, чтобы насладиться воздухом и видом. Вид, действительно, был чудесный: чистый белый прямоугольник биологической фабрики, под самой башней – клиника, имеющая архитектуру собора, яркие здания факультетов, зелень лужаек, два оттенка голубизны – воды и неба. Прекрасно!
Но девушка нервничала. Сошла с эскалатора, обошла громаду башни и поклонилась.
– Мастер Конут?
Ветер трепал ее блузку и волосы. Конут с мечтательным видом стоял у перил, короткие волосы в беспорядке развевались вокруг лба. Он медленно повернулся и улыбнулся сонными глазами.