Страница:
Но послушайте федералов. Они вам расскажут, что Али был само исчадие ваххабитского ада, «друг Хаттаба», враг Москвы. И поэтому сидеть ему столько, сколько будет длиться война в Чечне. Когда просишь доказательств, отвечают: «У нас – спецсообщения агентов». То бишь доносы подлецов, желавших свести усилия Абуева на нет.
Али арестовали, скважина вспыхнула, появились врезы в Трубу, земля вокруг нее оказалась изрыта котлованами-отстойниками, материализовались «самовары». Жизнь в Цоцан-Юрте опять вошла в бандитскую колею.
Последнее звено нелегального чеченского ТЭКа – биржа. На выезде из Цоцан-Юрта, как и в довоенные, масхадовские, времена, работает знаменитая нефтяная биржа у кафе с названием «Ислам». Здесь – перевалочная база. Сюда свозят нефть и нефтепродукты и сбывают оптовикам. Прямо на виду у блокпоста, который в ста метрах от этой биржи.
Ее существование, конечно же, признак развития рыночной цивилизации. Однако в нынешнем чеченском варианте это скорее симптом структурирования нелегального базара и в какой-то степени привет из мирной жизни. «Человек-оркестр» – тот, кто нефть качал, перерабатывал и продавал – остался в прошлом. Сегодня в Чечне одни люди следят за врезами в Трубу, отстаивают нефть и следят, пока ее можно будет отсосать из «амбара». Другие везут к месту продажи – на биржу. Третьи забирают оттуда на переработку. Четвертые заняты исключительно перегонкой. И наконец, есть сбытчики-оптовики конечного продукта. Одни из них предпочитают биржу под бдительной охраной близлежащего блокпоста, другие развозят товар по мелким торговцам – что считается доходным, но опасным делом, поскольку в каждом селе свои нефтяные «смотрящие»-рэкетиры, причем не от одной «фирмы» (банды). А значит, надо платить сразу нескольким.
Обычно – это не менее трех карманов. Один – блокпост на въезде в село. Второй – внутренний сельский
криминал, паразитирующий на оптовиках. Третий – блокпост на выезде (разные блокпосты охраняют разные подразделения). Размеры «таможенных сборов» варьируются в зависимости от целого набора причин: где находится село – близко ли от мест продолжающихся боев или нет, насколько это крупный населенный пункт – а значит, каково число возможных розничных торговцев…
Как сказал один из вновь назначенных чеченских чиновников, потребовавший ни при каких условиях не упоминать его фамилии, а лучше всего – забыть на века: «Каждую ночь из Чечни нелегально вывозят тысячи тонн нефти и нефтепродуктов. А мы не можем канцтоваров купить…»
Современная Чечня – это бесконечная кровавая дележка скважин и полей чудес, но от этого республика ни на йоту не обогащается. У нее нет средств ни на что: ни на восстановление промышленности, ни на строительство жилищ для бездомных. Ее нефть служит кому угодно, только не ей самой. Кризис углубляется еще и тем, что экономический хаос в Чечне мало того что искусственно создан, но и старательно поддерживается из Москвы. Тут до сих пор нет ни одного функционирующего коммерческого банка. Ни одного легального источника финансирования. Все «нефтяные» деньги – в чулках или вне Чечни. А попытки наладить законную финансовую систему упираются в откровенный саботаж высшего федерального чиновничества. Москве выгодно, чтобы как можно дольше в Чечне не было не только банков, но и налоговых органов и, как положено, работающих судов и гражданской прокуратуры. Чтобы нефтяные сверхдоходы плыли в нужном им направлении и не было ни одного государственного кордона, который изменил бы вектор в сторону казны.
Совершенно ясно, что все вышеописанное может существовать только при соблюдении двух условий. Первое – должна быть «крыша». (Она есть – это сами федералы.) Второе – нужно не допускать, чтобы официально назначенные органы управления нефтекомплексом Чечни работали. (Достигнуто.)
Если вам будут говорить, что вся проблема нефтяного беспредела – во временных проблемах смены власти и укрепления новой чеченской, не верьте. Проблема – именно в саботаже. Упорном нежелании Москвы – правительства, высших должностных лиц государства, Генштаба – навести порядок в хозяйстве.
От Чечни из Москвы требуется одно – поддерживать беспорядок. Бардак тут коммерчески выгоден, управляемый хаос приносит куда большие дивиденды.
Поэтому идут бензовозы – днем и ночью. Блокпосты им салютуют. Вот и вся война. Тысячи жизней уже отданы за то, чтобы у скважин и Трубы всего лишь сменились хозяева. И многим еще предстоит их отдать в борьбе за дело нефтяной революции в Чечне. Цена вопроса – миллионы долларов.
Дети-детишки, девчонки и мальчишки…
«Западники» и «востоковеды»
Али арестовали, скважина вспыхнула, появились врезы в Трубу, земля вокруг нее оказалась изрыта котлованами-отстойниками, материализовались «самовары». Жизнь в Цоцан-Юрте опять вошла в бандитскую колею.
Подходи, не скупись
Последнее звено нелегального чеченского ТЭКа – биржа. На выезде из Цоцан-Юрта, как и в довоенные, масхадовские, времена, работает знаменитая нефтяная биржа у кафе с названием «Ислам». Здесь – перевалочная база. Сюда свозят нефть и нефтепродукты и сбывают оптовикам. Прямо на виду у блокпоста, который в ста метрах от этой биржи.
Ее существование, конечно же, признак развития рыночной цивилизации. Однако в нынешнем чеченском варианте это скорее симптом структурирования нелегального базара и в какой-то степени привет из мирной жизни. «Человек-оркестр» – тот, кто нефть качал, перерабатывал и продавал – остался в прошлом. Сегодня в Чечне одни люди следят за врезами в Трубу, отстаивают нефть и следят, пока ее можно будет отсосать из «амбара». Другие везут к месту продажи – на биржу. Третьи забирают оттуда на переработку. Четвертые заняты исключительно перегонкой. И наконец, есть сбытчики-оптовики конечного продукта. Одни из них предпочитают биржу под бдительной охраной близлежащего блокпоста, другие развозят товар по мелким торговцам – что считается доходным, но опасным делом, поскольку в каждом селе свои нефтяные «смотрящие»-рэкетиры, причем не от одной «фирмы» (банды). А значит, надо платить сразу нескольким.
Обычно – это не менее трех карманов. Один – блокпост на въезде в село. Второй – внутренний сельский
криминал, паразитирующий на оптовиках. Третий – блокпост на выезде (разные блокпосты охраняют разные подразделения). Размеры «таможенных сборов» варьируются в зависимости от целого набора причин: где находится село – близко ли от мест продолжающихся боев или нет, насколько это крупный населенный пункт – а значит, каково число возможных розничных торговцев…
Кто богатеет?
Как сказал один из вновь назначенных чеченских чиновников, потребовавший ни при каких условиях не упоминать его фамилии, а лучше всего – забыть на века: «Каждую ночь из Чечни нелегально вывозят тысячи тонн нефти и нефтепродуктов. А мы не можем канцтоваров купить…»
Современная Чечня – это бесконечная кровавая дележка скважин и полей чудес, но от этого республика ни на йоту не обогащается. У нее нет средств ни на что: ни на восстановление промышленности, ни на строительство жилищ для бездомных. Ее нефть служит кому угодно, только не ей самой. Кризис углубляется еще и тем, что экономический хаос в Чечне мало того что искусственно создан, но и старательно поддерживается из Москвы. Тут до сих пор нет ни одного функционирующего коммерческого банка. Ни одного легального источника финансирования. Все «нефтяные» деньги – в чулках или вне Чечни. А попытки наладить законную финансовую систему упираются в откровенный саботаж высшего федерального чиновничества. Москве выгодно, чтобы как можно дольше в Чечне не было не только банков, но и налоговых органов и, как положено, работающих судов и гражданской прокуратуры. Чтобы нефтяные сверхдоходы плыли в нужном им направлении и не было ни одного государственного кордона, который изменил бы вектор в сторону казны.
Совершенно ясно, что все вышеописанное может существовать только при соблюдении двух условий. Первое – должна быть «крыша». (Она есть – это сами федералы.) Второе – нужно не допускать, чтобы официально назначенные органы управления нефтекомплексом Чечни работали. (Достигнуто.)
Если вам будут говорить, что вся проблема нефтяного беспредела – во временных проблемах смены власти и укрепления новой чеченской, не верьте. Проблема – именно в саботаже. Упорном нежелании Москвы – правительства, высших должностных лиц государства, Генштаба – навести порядок в хозяйстве.
От Чечни из Москвы требуется одно – поддерживать беспорядок. Бардак тут коммерчески выгоден, управляемый хаос приносит куда большие дивиденды.
Поэтому идут бензовозы – днем и ночью. Блокпосты им салютуют. Вот и вся война. Тысячи жизней уже отданы за то, чтобы у скважин и Трубы всего лишь сменились хозяева. И многим еще предстоит их отдать в борьбе за дело нефтяной революции в Чечне. Цена вопроса – миллионы долларов.
Дети-детишки, девчонки и мальчишки…
Внешне вроде бы все неплохо и даже победно-красиво: вот пошел поезд Гудермес-Москва… Вот открылось хирургическое отделение железнодорожной больницы, полностью оснащенное – в кой-то веки с начала войны… Вот новые комбайны закуплены к весенним полевым работам – когда подобное вообще случалось с 94-го года? Чечня получила свой бюджет – совсем как остальные российские регионы, и это тоже впервые за десять лет. Зарегистрирован первый коммерческий банк – неважно, что он так и не работает, но все-таки зарегистрирован. Из Москвы вышли деньги на погашение «бюджетных» зарплат за 2000-й и 2001-и годы. У новой чеченской власти – уже целый список достижений во имя спокойствия измученного войнами народа.
Однако… Эти успехи не благодаря, а вопреки. И часто первые саботажники мирной жизни – не кто иные, как многочисленная армия нового чеченского чиновничества в районных и городских администрациях, получающая должности по принципу кумовства, откровенно не желающая работать, но весьма заинтересованная, чтобы военная неразбериха продолжалась как можно дольше. Суть их жизни – приписки, подлоги, обман, вопросы без ответов, спекуляция на всем, чём можно, включая то, на чём спекулировать никак нельзя.
По документам, Курчалоевский дом-приют для детей-сирот «работает с 15 апреля 2001 года». «Работает» – это значит, там живут сироты? Мне кажется, именно так стоит понимать эти слова.
20 апреля 2001 года все двери бывшего детского садика на улице Ленина в райцентре Курчалой, где, соглас-
но официальным справкам, располагается приют, – оказались плотно заперты. Подошедшие на шум люди послали за тем, кого тут называют директором, – Ибрагимом Яхъяевым. По документам, он – очень опытный человек, с 23-летним педагогическим стажем. Вскоре появляется Яхъяев. Мы знакомимся. И разговор у нас получается очень странный – вроде глухого с немым.
Где же дети?
– Дома…
– А зачем приют тем, у кого, выходит, есть дом? Директор молчит и хлопает глазами, будто не понимает, о чем я.
– Покажите, пожалуйста, списки сирот, которые у вас живут с 15 апреля.
– Вот.
– Но тут нет ни одного адреса, где дети сейчас находятся.
– А зачем адреса?
– Познакомиться с теми, кто уже числится на государственном обеспечении.
Директор опять хлопает глазами и рассматривает потолок. Как двоечник, ожидающий, что вот-вот раздастся звонок, урок закончится, и единственное, что надо, это потянуть время. Директор-«двоечник» бросает взоры на своих заместителей, и те затягивают известную песню: «Поскорее уезжайте, вам тут небезопасно. Тут бандиты. Федералы то и дело налетают. Убьют вас…»
– Пожалуйста, найдите поскорее кого-нибудь из детей этого списка. Приведите сюда.
– А зачем? – Надо!
Ждем. Наконец приводят трех крошечных девочек. Сначала директор уверяет, что по-русски они совсем не говорят. Но девочки маленькие и наивные, хитрить, как взрослые, еще не способны, и очень быстро выясняется, что русский они знают. Жмусь и мнусь, как бы поаккуратнее спросить у сирот, что случилось с их мамами и папами, – неудобно бередить рану. Но когда решаюсь, девочки начинают радостно улыбаться, лопотать и объяснять. Мамы, выясняется, у них живы и здоровы.
– А где живете?
– Дома. У дедушки с бабушкой.
Вот тебе на! Но директор Яхъяев и глазом не моргнул, будто так и надо.
– Вам не кажется это странным?
Молчит, жмет плечами. Ни «да», ни «нет». Тертый калач.
– А где оборудование, оплаченное из государственного бюджета и выданное вам по накладным еще 10-го и 13 февраля?
– На складе.
– Пойдем на склад. Покажите.
– Это у меня дома.
– Склад? Дома?
– Так верней – не пропадет.
– Ладно, пойдем домой.
И тут на директорском лице появляется совершенно неуместная довольная улыбка.
– Невозможно! – весело говорит директор, чувствуя, что победил и назойливые люди сейчас обязательно уедут не солоно хлебавши.
Но я настаиваю. Требую. Оказывается, дом неблизко, в селе Гельдекен, а там сейчас – «зачистка», значит, все дороги закрыты, значит, война – ура! – спасла от осмотра дом «сиротского» директора с большим педагогическим стажем. Дом, по всей видимости, похож на авиационный ангар, поскольку в нем должны укрываться от лишних глаз, согласно накладным, 15 кроватей (двуспальных, судя по цене), 26 обеденных столов, 40 тумбочек, 48 мягких стульев, 40 ватных одеял, 40 покрывал, 40 ватных матрацев, 100 комплектов постельного белья, 40 подушек, 150 полотенец… И много чего еще.
Директор облегченно и спокойно улыбается. Его спасли бойцы Смоленского ОМОНа, охранявшие блокпост на въезде в Гельдекен, – никого чужого туда не пропустившие и по-братски обнявшиеся с директором, им что-то тихо объяснившим.
Так в Чечне происходит повсеместно. «Чиновничья» заинтересованность в войне – один из сильнейших стимулов к ее продолжению. Ничуть не меньший, чем у
генералитета Ханкалы (Объединенной группировки сил и войск на Северном Кавказе) и Генштаба в Москве. Офицеры в средних чинах, стационарно находящиеся на окраинах чеченских сел, вступают в весьма заинтересованные отношения с мелким местным чиновничеством – и им дружно надо, чтобы никто не совался в их небольшую, но плодоносную епархию. А для этого есть отличный местный метод – никому не подконтрольные «спецмероприятия» или «зачистки», которые можно объявлять, когда надо, когда требуется «закрыть» тот или иной населенный пункт.
Вот и вся разгадка. Где сиротские столы и двуспальные кровати, никто не знает. И, боюсь, не узнает. Есть в истории с Курчалоевским детдомом еще одна характерная для чеченской жизни деталь. Директор Яхъяев потому назначен и потому непотопляем, что он – протеже главы республики Ахмат-Хаджи Кадырова. Яхъяев и Кадыров – то ли хорошие знакомые, то ли дальние родственники. Именно таким образом происходит подавляющее большинство сегодняшних назначений в Чечне. Не надо иметь соответствующего образования, опыта, знаний – востребовано лишь кумовство. И если уж тебя протолкнули на должность, ты обязан делиться тем, что плывет в руки. Обеденными столами, постелями, одеялами…
В том же духе происходит в Чечне даже выплата детских пособий – этих жалких пятидесяти восьми рублей с копейками, – методом «50 на 50». Оставляешь «ответственному лицу», допущенному до бюджетной кормушки, половину – и радуйся на остальное, мамаша… Не желаешь – так иди с Богом. Бизнес под кодовым названием «50 на 50» развился невиданно. Любому чиновнику, имеющему отношение к бюджетным деньгам, предлагается делиться с кем-то из других влиятельных чеченцев. И быстро доходит до циничного «50 на 50» с детскими пособиями, «50 на 50» со средствами на протезирование инвалидов, «50 на 50» в распределении лекарств по больницам (половина – больницам, половина – для реализации на рынках)…
Главное в этом методе – чтобы все шло без проверок, а значит, лучшего фона для грабежа, чем война, не
придумать. Подавляющее большинство нового чеченского чиновничества, сложившегося вокруг военных властей, мечтает как можно дольше сохранить положение «ни мира – ни войны». Мутная водица – вот самый выгодный чеченский промысел сегодня. Под шумок обстрелов тут возможно все, что хочешь: и нелегальный нефтебиз-нес, заполонивший Чечню, и пресловутые «50 на 50», и гуманитарка на рынках, и лекарства, пришедшие в республику как бесплатные, но теперь продающиеся в частных аптеках, принадлежащих сотрудникам Минздрава и их родственникам… Всем им – и многим военным начальникам, и гражданским подпевалам при них – не надо, чтобы жизнь наладилась: чтобы открывались банки (их так и нет), чтобы платили зарплату, чтобы народ во что-то поверил.
Это называется просто – саботажем. Наглое бесцеремонное воровство, когда расправиться с упирающимся или особо дотошным – проще простого. Опять же исходя из военных условий вокруг. Лишь сбегать в ФСБ – и настучать. Приди в любое село, и тебе покажут, кто стукач и почему. И военные, и многие гражданские развращены войной донельзя. Образовалась гремучая смесь: Чечня военная – там, где правит кулак, зиндан и автомат, – наслоилась на Чечню якобы мирную – где предпочитают обман, кумовство и бесконтрольность.
Однако… Эти успехи не благодаря, а вопреки. И часто первые саботажники мирной жизни – не кто иные, как многочисленная армия нового чеченского чиновничества в районных и городских администрациях, получающая должности по принципу кумовства, откровенно не желающая работать, но весьма заинтересованная, чтобы военная неразбериха продолжалась как можно дольше. Суть их жизни – приписки, подлоги, обман, вопросы без ответов, спекуляция на всем, чём можно, включая то, на чём спекулировать никак нельзя.
По документам, Курчалоевский дом-приют для детей-сирот «работает с 15 апреля 2001 года». «Работает» – это значит, там живут сироты? Мне кажется, именно так стоит понимать эти слова.
20 апреля 2001 года все двери бывшего детского садика на улице Ленина в райцентре Курчалой, где, соглас-
но официальным справкам, располагается приют, – оказались плотно заперты. Подошедшие на шум люди послали за тем, кого тут называют директором, – Ибрагимом Яхъяевым. По документам, он – очень опытный человек, с 23-летним педагогическим стажем. Вскоре появляется Яхъяев. Мы знакомимся. И разговор у нас получается очень странный – вроде глухого с немым.
Где же дети?
– Дома…
– А зачем приют тем, у кого, выходит, есть дом? Директор молчит и хлопает глазами, будто не понимает, о чем я.
– Покажите, пожалуйста, списки сирот, которые у вас живут с 15 апреля.
– Вот.
– Но тут нет ни одного адреса, где дети сейчас находятся.
– А зачем адреса?
– Познакомиться с теми, кто уже числится на государственном обеспечении.
Директор опять хлопает глазами и рассматривает потолок. Как двоечник, ожидающий, что вот-вот раздастся звонок, урок закончится, и единственное, что надо, это потянуть время. Директор-«двоечник» бросает взоры на своих заместителей, и те затягивают известную песню: «Поскорее уезжайте, вам тут небезопасно. Тут бандиты. Федералы то и дело налетают. Убьют вас…»
– Пожалуйста, найдите поскорее кого-нибудь из детей этого списка. Приведите сюда.
– А зачем? – Надо!
Ждем. Наконец приводят трех крошечных девочек. Сначала директор уверяет, что по-русски они совсем не говорят. Но девочки маленькие и наивные, хитрить, как взрослые, еще не способны, и очень быстро выясняется, что русский они знают. Жмусь и мнусь, как бы поаккуратнее спросить у сирот, что случилось с их мамами и папами, – неудобно бередить рану. Но когда решаюсь, девочки начинают радостно улыбаться, лопотать и объяснять. Мамы, выясняется, у них живы и здоровы.
– А где живете?
– Дома. У дедушки с бабушкой.
Вот тебе на! Но директор Яхъяев и глазом не моргнул, будто так и надо.
– Вам не кажется это странным?
Молчит, жмет плечами. Ни «да», ни «нет». Тертый калач.
– А где оборудование, оплаченное из государственного бюджета и выданное вам по накладным еще 10-го и 13 февраля?
– На складе.
– Пойдем на склад. Покажите.
– Это у меня дома.
– Склад? Дома?
– Так верней – не пропадет.
– Ладно, пойдем домой.
И тут на директорском лице появляется совершенно неуместная довольная улыбка.
– Невозможно! – весело говорит директор, чувствуя, что победил и назойливые люди сейчас обязательно уедут не солоно хлебавши.
Но я настаиваю. Требую. Оказывается, дом неблизко, в селе Гельдекен, а там сейчас – «зачистка», значит, все дороги закрыты, значит, война – ура! – спасла от осмотра дом «сиротского» директора с большим педагогическим стажем. Дом, по всей видимости, похож на авиационный ангар, поскольку в нем должны укрываться от лишних глаз, согласно накладным, 15 кроватей (двуспальных, судя по цене), 26 обеденных столов, 40 тумбочек, 48 мягких стульев, 40 ватных одеял, 40 покрывал, 40 ватных матрацев, 100 комплектов постельного белья, 40 подушек, 150 полотенец… И много чего еще.
Директор облегченно и спокойно улыбается. Его спасли бойцы Смоленского ОМОНа, охранявшие блокпост на въезде в Гельдекен, – никого чужого туда не пропустившие и по-братски обнявшиеся с директором, им что-то тихо объяснившим.
Так в Чечне происходит повсеместно. «Чиновничья» заинтересованность в войне – один из сильнейших стимулов к ее продолжению. Ничуть не меньший, чем у
генералитета Ханкалы (Объединенной группировки сил и войск на Северном Кавказе) и Генштаба в Москве. Офицеры в средних чинах, стационарно находящиеся на окраинах чеченских сел, вступают в весьма заинтересованные отношения с мелким местным чиновничеством – и им дружно надо, чтобы никто не совался в их небольшую, но плодоносную епархию. А для этого есть отличный местный метод – никому не подконтрольные «спецмероприятия» или «зачистки», которые можно объявлять, когда надо, когда требуется «закрыть» тот или иной населенный пункт.
Вот и вся разгадка. Где сиротские столы и двуспальные кровати, никто не знает. И, боюсь, не узнает. Есть в истории с Курчалоевским детдомом еще одна характерная для чеченской жизни деталь. Директор Яхъяев потому назначен и потому непотопляем, что он – протеже главы республики Ахмат-Хаджи Кадырова. Яхъяев и Кадыров – то ли хорошие знакомые, то ли дальние родственники. Именно таким образом происходит подавляющее большинство сегодняшних назначений в Чечне. Не надо иметь соответствующего образования, опыта, знаний – востребовано лишь кумовство. И если уж тебя протолкнули на должность, ты обязан делиться тем, что плывет в руки. Обеденными столами, постелями, одеялами…
В том же духе происходит в Чечне даже выплата детских пособий – этих жалких пятидесяти восьми рублей с копейками, – методом «50 на 50». Оставляешь «ответственному лицу», допущенному до бюджетной кормушки, половину – и радуйся на остальное, мамаша… Не желаешь – так иди с Богом. Бизнес под кодовым названием «50 на 50» развился невиданно. Любому чиновнику, имеющему отношение к бюджетным деньгам, предлагается делиться с кем-то из других влиятельных чеченцев. И быстро доходит до циничного «50 на 50» с детскими пособиями, «50 на 50» со средствами на протезирование инвалидов, «50 на 50» в распределении лекарств по больницам (половина – больницам, половина – для реализации на рынках)…
Главное в этом методе – чтобы все шло без проверок, а значит, лучшего фона для грабежа, чем война, не
придумать. Подавляющее большинство нового чеченского чиновничества, сложившегося вокруг военных властей, мечтает как можно дольше сохранить положение «ни мира – ни войны». Мутная водица – вот самый выгодный чеченский промысел сегодня. Под шумок обстрелов тут возможно все, что хочешь: и нелегальный нефтебиз-нес, заполонивший Чечню, и пресловутые «50 на 50», и гуманитарка на рынках, и лекарства, пришедшие в республику как бесплатные, но теперь продающиеся в частных аптеках, принадлежащих сотрудникам Минздрава и их родственникам… Всем им – и многим военным начальникам, и гражданским подпевалам при них – не надо, чтобы жизнь наладилась: чтобы открывались банки (их так и нет), чтобы платили зарплату, чтобы народ во что-то поверил.
Это называется просто – саботажем. Наглое бесцеремонное воровство, когда расправиться с упирающимся или особо дотошным – проще простого. Опять же исходя из военных условий вокруг. Лишь сбегать в ФСБ – и настучать. Приди в любое село, и тебе покажут, кто стукач и почему. И военные, и многие гражданские развращены войной донельзя. Образовалась гремучая смесь: Чечня военная – там, где правит кулак, зиндан и автомат, – наслоилась на Чечню якобы мирную – где предпочитают обман, кумовство и бесконтрольность.
«Западники» и «востоковеды»
Осень 2001-го. Армия постепенно втягивается в уже третье военное межсезонье и готовится обняться с третьей окопной зимой. Почему так долго? Кто противостоит армии в Чечне? Какие события происходят в стане, противостоящем федеральным военнослужащим? Как чувствуют себя так называемые полевые командиры? Чего они хотят? И если большинство из них дали деру в сопредельные государства, «спасаясь бегством ради будущей борьбы», и тем самым цинично подставили под уничтожение ту часть своего народа, которая никакого бегства себе позволить не в состоянии, кто все-таки воюет против? И в чем интерес?
Среда, именуемая чеченскими полевыми командирами, сегодня лишь условно может считаться таковой. Многие с громкими недавно фамилиями и званиями бригадных генералов превратились в имяреков, окруженных собственной охраной, дело которой – заслонить собой охраняемое лицо, но не воевать.
Отсюда первый вывод: «отряды» этих полевых командиров вряд ли способны к полноценным боевым действиям. Впрочем, недооценивать происходящее тоже не стоит. Да, некоторые бывшие крупные формирования сегодня сократились до минимума, но это не означает, что они неспособны разрастись, когда потребуется. «Бригадные генералы» сейчас без войск, но завтра они имеют шанс превратиться в лейтенантов при собственных взводах.
О механизме такого разрастания – позже, а пока пройдемся по персоналиям – полевым командирам первого, дудаевского, призыва борьбы за независимую Ичкерию. Это прежде всего сам Масхадов, Гелаев, Арса-нов, Басаев, а также примкнувший к ним Хаттаб.
Основная черта сегодняшнего характера Масхадова – молчанка. Не пауза, выдерживать которую бывает и полезно, и мудро, а упорное молчание, выдаваемое за военную хитрость. Что, конечно, совсем не так. Осенью 99-го по чеченским дорогам из республики шли потоки беженцев, Грозный готовился к штурму, через села проходили отряды, именующие себя Сопротивлением, после чего на головы сельчан сыпались бомбы и ракеты. Тогда Масхадов хотя бы внятно излагал свои взгляды на происходящее. Теперь – иное. Война Масхадова стала немой, он предпочитает молчать всегда и по любому поводу-и народ недоумевает… Масхадов забыл свой страдающий народ? Предал его? Или Масхадову просто нечего сказать по большему кругу вопросов?
У этого странного, на первый взгляд, поведения есть свои веские мотивы. На четвертом году войны Масхадов уже никому не главнокомандующий, хотя и президент с подтвержденной легитимностью. И ему это отлично известно. Так о чем ему говорить? Все бывшие полевые командиры сегодня дышат в разные стороны, их взгляды и мироощущения не совпадают.
Разногласия внутри среды были ощутимы и в начале нынешней войны – достаточно вспомнить хотя бы знаменитый отборный мат Масхадова, когда ему стало известно о походе Басаева на Дагестан, и ответную наплевательскую реакцию Басаева. Сейчас все лишь усугубилось: пропасть, разделяющая большинство из выживших командиров, столь глубока, что многие из них даже неспособны сесть за один стол. И Масхадов с Басаевым, и Гелаев с Масхадовым, и Арсанов с Басаевым. Какую пару ни возьми – это лютая ненависть друг к другу, претензии и вечные подозрения в связях с ФСБ. В «дружеской» связке находились разве что Хаттаб и Басаев, но основа их сердечного мезальянса – деньги и «легитимность»: Басаеву требовались заграничные деньги Хаттаба, а теперь – любого другого, кто встанет на его место, Хаттабу – встроенность Басаева хоть в какую-то чеченскую реальность, поскольку иных возможностей у Хаттаба не было.
Итак, «по ту сторону» баррикад – раскол. «Утки» же, периодически вылетающие из некоторых СМИ о якобы имевших место кое-где у нас порой «слетах» полевых командиров с целью «выработки единой стратегии и тактики», – не более чем дезинформация. Во-первых, федеральных спецслужб, когда надо в очередной раз оправдать собственное существование. И во-вторых, полевых командиров, крайне заинтересованных хоть в таком поднятии рейтинга и имиджа.
Впрочем, это побочная, хоть и любопытная тема: как интересы спецслужб затейливо сливаются с интересами противоположного «берега». Главное сегодня в другом: по какой линии пролегает раскол и что это несет обществу и миру?
Не стоит думать, что полевые командиры переругались между собой из-за дурного характера и трудных условий горного обитания. Их раскол куда более серьезен, потому что принципиален. Он связан с представлениями о будущем Чечни. И конечно, о деньгах: откуда их брать?
Итак, часть полевых командиров может быть условно причислена к так называемым «западникам». Другая – к «востоковедам», или «арабам». «Западники» с надеждой смотрят прежде всего на Европу и весь иной западный мир. Они стремятся добиться применения к Чечне европейских правил общежития, ориентированных на права человека в их традиционном западном понимании, апеллируют к Совету Европы и международным правозащитным организациям. Отсюда и стратегическая цель – Международный трибунал для тех, кто совершил в ходе войны преступления, сбор материалов для будущих судебных разбирательств, аналогичных тем, под каток которых попал бывший югославский лидер Милошевич.
Первый человек на этой стороне – Масхадов. По взглядам к нему отчасти примыкают Гелаев (что не мешает им продолжать испытывать ненависть друг к другу) и Арсанов. Последний, впрочем, «западник» «от противного» – совсем не в связи с европейской ориентацией, а от неприятия ваххабизма и арабской линии Хаттаба. Как известно, Арсанов – сторонник дальнейшего развития именно чеченских традиций жизни, и, значит, пришлые исламские экстремисты, покусившиеся на них, ему близки быть не могут.
Другая сторона чеченской военно-политической верхушки, объявленной в федеральный розыск и так ему и не подвергнутой, – это, условно, «арабы». Те люди, которые связывают свои планы прежде всего с Арабским Востоком. Они уверены, что дальнейшая исламизация Чечни по арабскому образцу с неизбежным отходом от старых чеченских обычаев – несомненное благо, которое заодно с воспитанием душ населения в определенном стиле принесет в разрушенную республику немалые ближневосточные и арабо-африканские деньги. И эти средства – что важно – первым делом потекут в карманы лидеров «восточного» альянса, а не Масхадова.
Самые известные и рьяные представители этого клана – Басаев и Хаттаб. И если со вторым все предельно понятно – он просто дикарь, то первый из той породы, кто из-за денег готов на все, и эта черта басаевского нутра ни для кого давно не секрет – и в ближайшем окружении, и за пределами его.
Довершает картину «арабского» крыла Мовлади Удугов – именно он обслуживает эту идеологию. Тот самый циничный Удугов, выигравший первую чеченскую информационную войну, но теперь давным-давно сбежавший из Чечни, получивший ПМЖ в Катаре и руководящий оттуда известным интернет-сайтом кауках.огё. Сюда можно забредать разве лишь с целью посмеяться над подзабытым советским стилем пропаганды. Кстати, одна любопытная деталь, позволяющая понять, насколько велики разногласия между «западниками» и «арабами»: на этом самом сайте из биографии Басаева убраны все упоминания о роли Масхадова в чеченской истории послед-
него десятилетия, в этой истории имеется только Басаев, предстающий в образе безусловного лидера чеченского народа.
Смешно, конечно, однако это проявление чрезвычайно несмешных обстоятельств. Пока командирскую верхушку захлестывает конфронтация, «боевую» погоду делает «середина», «прослойка» – она реально воюет, минирует, взрывает и обеспечивает бесперебойный поток похоронок.
«Середина», или «третья сила», нынешнего чеченского военно-политического пасьянса – это большое число небольших отрядов и мелких групп, вставших под знамена уже в ходе войны ради исполнения своего личного и, как правило, конкретного плана мщения за убитых и исчезнувших родственников. Принцип рождения таких формирований один: их тем больше, чем больше обиженных и униженных.
Суть их действий лучше всего характеризуется современными ханкалинскими терминами: «точечные удары» или «адресные зачистки». Они созданы ради уничтожения тех, кто уничтожил их родных.
Члены мелких отрядов не хотят серьезной координации между собой, им не требуется никакого высшего руководства. Поэтому они не басаевцы, не масхадовцы, не гелаевцы. Они сами по себе. И это принципиально: у них собственная война против собственных обидчиков по собственным правилам, которые плохо поддаются учету и контролю в противовес, например, относительной предсказуемости Басаева, Хаттаба и даже Масхадова, Арсанова и Гелаева.
У «третьей силы», конечно же, есть свои командиры. Но, во-первых, их имена никому ничего не скажут, поскольку отряды – «дети войны». Они родились из числа тех, кто ранее никогда не собирался воевать и даже ждал прихода армии в качестве освободительницы от ваххабитского плена, и лишь методы, выбранные федералами
для ведения так называемой «антитеррористической операции», заставили их идти другим путем. Ну и во-вторых, большинство отрядов перестанет существовать в тот момент, когда их личный план мщения будет исчерпан. И уже, собственно, перестали существовать. Другое дело, что их место занял кто-то другой, узнавший, от чьих рук погибли их сын, брат, отец…
Как вооружается «третья сила»? Откуда деньги? Очевидно, что не из-за рубежа, как у хаттабовских или басаевских формирований.
Мелкие отряды кормятся прежде всего от военнослужащих внутри самой Чечни, оказывая им различные услуги и участвуя в их коммерческих проектах. Например, помогают федералам сопровождать ночные рейсы нефте-наливников и грузовиков с цветными металлами. Подчас выполняют весьма конфиденциальные поручения – это когда интересы совпадают. Один из отрядов, например, был создан членами одной из самых влиятельных в Чечне семей для ответного удара по Гелаеву и его людям за их коварный обман и последующий расстрел нескольких членов этой семьи в Курчалое (эта история есть в книге). Так вот, этот отряд сейчас находится под крылом подразделения ГРУ, дислоцированного в Старопромыс-ловском районе Грозного. Бойцы живут в его казармах, стоят на довольствии, имеют оружие – все, как положено. Причиной слияния воедино стала одна из задач данного подразделения ГРУ – ликвидация Гелаева и его сподвижников. Лучших помощников, чем кровники, тут не найти.
Впрочем, ни в коем случае нельзя утверждать, что отряд состоит на службе у ГРУ, это будет неправдой. Зато вполне можно говорить, что сегодня в Чечне образовался «клуб по интересам» (аналогичный нынешнему афганскому): это крепкий и вязкий конгломерат вооруженных до зубов людей, состоящий и из боевиков (разряда «народных мстителей»), и из федералов, заинтересованных друг в друге и поддерживающих друг друга материально, несмотря на то, что вроде бы числятся они по разные стороны невидимой линии фронта.
Можно все это назвать, конечно, и по-другому: тайным спонсированием внутричеченской гражданской войны в связи с антитеррористической необходимостью. А очень бы хотелось противоположного, чтобы имела место поддержка исключительно внутричеченского диалога… Но мы не на облаке сидим. В любой спецслужбе мира вам выдадут как аксиому, что куда лучше уничтожить врага чужими руками, чем своими…
Вышеописанная «идиллия» (гэрэушники + кровники Гелаева) для Чечни, конечно, не рядовое событие. Так бывает редко. Большинство отрядов «третьей силы» ищут своих личных врагов среди федералов. Ищут – и находят. И тогда случаются покушения на вечерней дороге, фугасы, подрывы, камикадзе. Официально их приписывают басаевцам, гелаевцам и т.д. А на самом деле это демонстрирует свою серьезность «третья сила», с которой теперь уже нельзя не считаться. Ее много, и она тоже смотрит в какую-либо из сторон. И стоит подумать: к кому же она примкнет.
Исходя из опыта личных встреч представляется, что большинство мелких отрядов и групп сегодня скорее «западнического» толка, чем «арабского». Басаева, как и Хаттаба, они не приемлют, живя, что называется, «по-чеченски». Это означает вполне простые вещи: если Масхадов наконец проснется и продемонстрирует свою решимость, то поддержка многих из «середины» ему будет обеспечена и это закончится уже не вылазкой в Гудермес, а куда более серьезными боевыми действиями.
« Старички»
Среда, именуемая чеченскими полевыми командирами, сегодня лишь условно может считаться таковой. Многие с громкими недавно фамилиями и званиями бригадных генералов превратились в имяреков, окруженных собственной охраной, дело которой – заслонить собой охраняемое лицо, но не воевать.
Отсюда первый вывод: «отряды» этих полевых командиров вряд ли способны к полноценным боевым действиям. Впрочем, недооценивать происходящее тоже не стоит. Да, некоторые бывшие крупные формирования сегодня сократились до минимума, но это не означает, что они неспособны разрастись, когда потребуется. «Бригадные генералы» сейчас без войск, но завтра они имеют шанс превратиться в лейтенантов при собственных взводах.
О механизме такого разрастания – позже, а пока пройдемся по персоналиям – полевым командирам первого, дудаевского, призыва борьбы за независимую Ичкерию. Это прежде всего сам Масхадов, Гелаев, Арса-нов, Басаев, а также примкнувший к ним Хаттаб.
Основная черта сегодняшнего характера Масхадова – молчанка. Не пауза, выдерживать которую бывает и полезно, и мудро, а упорное молчание, выдаваемое за военную хитрость. Что, конечно, совсем не так. Осенью 99-го по чеченским дорогам из республики шли потоки беженцев, Грозный готовился к штурму, через села проходили отряды, именующие себя Сопротивлением, после чего на головы сельчан сыпались бомбы и ракеты. Тогда Масхадов хотя бы внятно излагал свои взгляды на происходящее. Теперь – иное. Война Масхадова стала немой, он предпочитает молчать всегда и по любому поводу-и народ недоумевает… Масхадов забыл свой страдающий народ? Предал его? Или Масхадову просто нечего сказать по большему кругу вопросов?
У этого странного, на первый взгляд, поведения есть свои веские мотивы. На четвертом году войны Масхадов уже никому не главнокомандующий, хотя и президент с подтвержденной легитимностью. И ему это отлично известно. Так о чем ему говорить? Все бывшие полевые командиры сегодня дышат в разные стороны, их взгляды и мироощущения не совпадают.
Разногласия внутри среды были ощутимы и в начале нынешней войны – достаточно вспомнить хотя бы знаменитый отборный мат Масхадова, когда ему стало известно о походе Басаева на Дагестан, и ответную наплевательскую реакцию Басаева. Сейчас все лишь усугубилось: пропасть, разделяющая большинство из выживших командиров, столь глубока, что многие из них даже неспособны сесть за один стол. И Масхадов с Басаевым, и Гелаев с Масхадовым, и Арсанов с Басаевым. Какую пару ни возьми – это лютая ненависть друг к другу, претензии и вечные подозрения в связях с ФСБ. В «дружеской» связке находились разве что Хаттаб и Басаев, но основа их сердечного мезальянса – деньги и «легитимность»: Басаеву требовались заграничные деньги Хаттаба, а теперь – любого другого, кто встанет на его место, Хаттабу – встроенность Басаева хоть в какую-то чеченскую реальность, поскольку иных возможностей у Хаттаба не было.
Итак, «по ту сторону» баррикад – раскол. «Утки» же, периодически вылетающие из некоторых СМИ о якобы имевших место кое-где у нас порой «слетах» полевых командиров с целью «выработки единой стратегии и тактики», – не более чем дезинформация. Во-первых, федеральных спецслужб, когда надо в очередной раз оправдать собственное существование. И во-вторых, полевых командиров, крайне заинтересованных хоть в таком поднятии рейтинга и имиджа.
Впрочем, это побочная, хоть и любопытная тема: как интересы спецслужб затейливо сливаются с интересами противоположного «берега». Главное сегодня в другом: по какой линии пролегает раскол и что это несет обществу и миру?
Басаев против Масхадова
Не стоит думать, что полевые командиры переругались между собой из-за дурного характера и трудных условий горного обитания. Их раскол куда более серьезен, потому что принципиален. Он связан с представлениями о будущем Чечни. И конечно, о деньгах: откуда их брать?
Итак, часть полевых командиров может быть условно причислена к так называемым «западникам». Другая – к «востоковедам», или «арабам». «Западники» с надеждой смотрят прежде всего на Европу и весь иной западный мир. Они стремятся добиться применения к Чечне европейских правил общежития, ориентированных на права человека в их традиционном западном понимании, апеллируют к Совету Европы и международным правозащитным организациям. Отсюда и стратегическая цель – Международный трибунал для тех, кто совершил в ходе войны преступления, сбор материалов для будущих судебных разбирательств, аналогичных тем, под каток которых попал бывший югославский лидер Милошевич.
Первый человек на этой стороне – Масхадов. По взглядам к нему отчасти примыкают Гелаев (что не мешает им продолжать испытывать ненависть друг к другу) и Арсанов. Последний, впрочем, «западник» «от противного» – совсем не в связи с европейской ориентацией, а от неприятия ваххабизма и арабской линии Хаттаба. Как известно, Арсанов – сторонник дальнейшего развития именно чеченских традиций жизни, и, значит, пришлые исламские экстремисты, покусившиеся на них, ему близки быть не могут.
Другая сторона чеченской военно-политической верхушки, объявленной в федеральный розыск и так ему и не подвергнутой, – это, условно, «арабы». Те люди, которые связывают свои планы прежде всего с Арабским Востоком. Они уверены, что дальнейшая исламизация Чечни по арабскому образцу с неизбежным отходом от старых чеченских обычаев – несомненное благо, которое заодно с воспитанием душ населения в определенном стиле принесет в разрушенную республику немалые ближневосточные и арабо-африканские деньги. И эти средства – что важно – первым делом потекут в карманы лидеров «восточного» альянса, а не Масхадова.
Самые известные и рьяные представители этого клана – Басаев и Хаттаб. И если со вторым все предельно понятно – он просто дикарь, то первый из той породы, кто из-за денег готов на все, и эта черта басаевского нутра ни для кого давно не секрет – и в ближайшем окружении, и за пределами его.
Довершает картину «арабского» крыла Мовлади Удугов – именно он обслуживает эту идеологию. Тот самый циничный Удугов, выигравший первую чеченскую информационную войну, но теперь давным-давно сбежавший из Чечни, получивший ПМЖ в Катаре и руководящий оттуда известным интернет-сайтом кауках.огё. Сюда можно забредать разве лишь с целью посмеяться над подзабытым советским стилем пропаганды. Кстати, одна любопытная деталь, позволяющая понять, насколько велики разногласия между «западниками» и «арабами»: на этом самом сайте из биографии Басаева убраны все упоминания о роли Масхадова в чеченской истории послед-
него десятилетия, в этой истории имеется только Басаев, предстающий в образе безусловного лидера чеченского народа.
Смешно, конечно, однако это проявление чрезвычайно несмешных обстоятельств. Пока командирскую верхушку захлестывает конфронтация, «боевую» погоду делает «середина», «прослойка» – она реально воюет, минирует, взрывает и обеспечивает бесперебойный поток похоронок.
Кровники
«Середина», или «третья сила», нынешнего чеченского военно-политического пасьянса – это большое число небольших отрядов и мелких групп, вставших под знамена уже в ходе войны ради исполнения своего личного и, как правило, конкретного плана мщения за убитых и исчезнувших родственников. Принцип рождения таких формирований один: их тем больше, чем больше обиженных и униженных.
Суть их действий лучше всего характеризуется современными ханкалинскими терминами: «точечные удары» или «адресные зачистки». Они созданы ради уничтожения тех, кто уничтожил их родных.
Члены мелких отрядов не хотят серьезной координации между собой, им не требуется никакого высшего руководства. Поэтому они не басаевцы, не масхадовцы, не гелаевцы. Они сами по себе. И это принципиально: у них собственная война против собственных обидчиков по собственным правилам, которые плохо поддаются учету и контролю в противовес, например, относительной предсказуемости Басаева, Хаттаба и даже Масхадова, Арсанова и Гелаева.
У «третьей силы», конечно же, есть свои командиры. Но, во-первых, их имена никому ничего не скажут, поскольку отряды – «дети войны». Они родились из числа тех, кто ранее никогда не собирался воевать и даже ждал прихода армии в качестве освободительницы от ваххабитского плена, и лишь методы, выбранные федералами
для ведения так называемой «антитеррористической операции», заставили их идти другим путем. Ну и во-вторых, большинство отрядов перестанет существовать в тот момент, когда их личный план мщения будет исчерпан. И уже, собственно, перестали существовать. Другое дело, что их место занял кто-то другой, узнавший, от чьих рук погибли их сын, брат, отец…
Как вооружается «третья сила»? Откуда деньги? Очевидно, что не из-за рубежа, как у хаттабовских или басаевских формирований.
Мелкие отряды кормятся прежде всего от военнослужащих внутри самой Чечни, оказывая им различные услуги и участвуя в их коммерческих проектах. Например, помогают федералам сопровождать ночные рейсы нефте-наливников и грузовиков с цветными металлами. Подчас выполняют весьма конфиденциальные поручения – это когда интересы совпадают. Один из отрядов, например, был создан членами одной из самых влиятельных в Чечне семей для ответного удара по Гелаеву и его людям за их коварный обман и последующий расстрел нескольких членов этой семьи в Курчалое (эта история есть в книге). Так вот, этот отряд сейчас находится под крылом подразделения ГРУ, дислоцированного в Старопромыс-ловском районе Грозного. Бойцы живут в его казармах, стоят на довольствии, имеют оружие – все, как положено. Причиной слияния воедино стала одна из задач данного подразделения ГРУ – ликвидация Гелаева и его сподвижников. Лучших помощников, чем кровники, тут не найти.
Впрочем, ни в коем случае нельзя утверждать, что отряд состоит на службе у ГРУ, это будет неправдой. Зато вполне можно говорить, что сегодня в Чечне образовался «клуб по интересам» (аналогичный нынешнему афганскому): это крепкий и вязкий конгломерат вооруженных до зубов людей, состоящий и из боевиков (разряда «народных мстителей»), и из федералов, заинтересованных друг в друге и поддерживающих друг друга материально, несмотря на то, что вроде бы числятся они по разные стороны невидимой линии фронта.
Можно все это назвать, конечно, и по-другому: тайным спонсированием внутричеченской гражданской войны в связи с антитеррористической необходимостью. А очень бы хотелось противоположного, чтобы имела место поддержка исключительно внутричеченского диалога… Но мы не на облаке сидим. В любой спецслужбе мира вам выдадут как аксиому, что куда лучше уничтожить врага чужими руками, чем своими…
Вышеописанная «идиллия» (гэрэушники + кровники Гелаева) для Чечни, конечно, не рядовое событие. Так бывает редко. Большинство отрядов «третьей силы» ищут своих личных врагов среди федералов. Ищут – и находят. И тогда случаются покушения на вечерней дороге, фугасы, подрывы, камикадзе. Официально их приписывают басаевцам, гелаевцам и т.д. А на самом деле это демонстрирует свою серьезность «третья сила», с которой теперь уже нельзя не считаться. Ее много, и она тоже смотрит в какую-либо из сторон. И стоит подумать: к кому же она примкнет.
Исходя из опыта личных встреч представляется, что большинство мелких отрядов и групп сегодня скорее «западнического» толка, чем «арабского». Басаева, как и Хаттаба, они не приемлют, живя, что называется, «по-чеченски». Это означает вполне простые вещи: если Масхадов наконец проснется и продемонстрирует свою решимость, то поддержка многих из «середины» ему будет обеспечена и это закончится уже не вылазкой в Гудермес, а куда более серьезными боевыми действиями.