Страница:
Здесь не место распространяться о подробностях его переговоров в Лондоне (я об этом писал уже в своей книге «От Мюнхена до Нюрнберга»). Скажу лишь, что опубликованные на Нюрнбергском процессе документы, излагающие ход переговоров с Гессом, не оставляют камня на камне от сложных логических построений жрецов буржуазной исторической науки. Совершенно неоспорим факт, что то, с чем Гесс прилетел в Лондон, полностью совпадало с тем, к чему стремилось и все правительство Гитлера в период, предшествовавший нападению на СССР: обеспечить нейтралитет Англии и тем самым обезопасить свой тыл с запада. Ничего, собственно, оригинального Гесс в Лондон не привез. А сделав Англии унизительные, по существу, предложения — признать будущее господство Германии в Европе — и обещая ей взамен лишь господство в странах Британской империи, он, конечно, и не мог ничего добиться. Не то было время, и не так-то просто оказалось заставить англичан вступить в союз с Гитлером.
Не выдержала проверки и версия самих гитлеровцев об умственном расстройстве Гесса. За нее поначалу очень цепко ухватилась защита. Было заявлено ходатайство о судебно-психиатрической экспертизе. Международный трибунал удовлетворил его. Гесса подвергла исследованию специальная комиссия, в составе которой оказались виднейшие психиатры мира: доктор Жан Деле — профессор психиатрии Парижского медицинского института, доктор Нолан С. Люис — профессор психиатрии Колумбийского университета, доктор Ю. Н. Камерон — профессор психиатрии университета в Мак-Джилле, а со стороны Советского Союза — профессор Е. К. Краснушкин, действительный член Академии медицинских наук Е. К. Сепп и главный терапевт Министерства здравоохранения доктор А. П. Куршаков.
На основании осмотра и тщательного обследования комиссия пришла к заключению, что «в настоящее время Гесс не душевнобольной в прямом смысле этого слова. Потеря памяти не помешает ему понимать происходящее, но несколько затруднит его в руководстве своей защитой и помешает вспомнить некоторые детали из прошлого, которые могут послужить фактическими данными». Чтобы положение было совершенно ясным, эксперты рекомендовали провести нарко-анализ, но, как указывается в заключении комиссии, Гесс категорически отказался от такого анализа и не захотел подвергаться какому бы то ни было лечению для восстановления памяти.
На основании отчета английского психиатра доктора Риза, который наблюдал Гесса с первого дня его пребывания в Англии, можно судить, что после аварии самолета у Гесса не было никакого мозгового повреждения. Однако в тюрьме у него появилась мания преследования: он боялся, что его отравят или убьют, а затем объявят о самоубийстве и что все это сделают непременно англичане «под влиянием евреев». В то же время сам Гесс предпринял две попытки к самоубийству, но, как заключили специалисты-медики, попытки эти были истерическо-демонстративного характера.
В одном из отчетов психиатров есть такие строки:
Когда закончилось рассмотрение судебно-психиатрических заключений, он медленно встал со своего места на скамье подсудимых, поднял глаза к потолку, облизнул губы, выждал, пока американские солдаты поставят рядом с ним микрофон, и вдруг объявил:
— С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда. Основания, которые имелись для того, чтобы симулировать потерю памяти, были чисто тактического порядка. Вообще, действительно, моя способность сосредоточиться была несколько нарушена, однако моя способность следить за ведением дела, защищать себя, ставить вопросы свидетелям и самому отвечать на задаваемые мне вопросы не утрачена, и мое состояние не может отразиться на всех этих перечисленных явлениях...
На минуту в зале воцарилась полная тишина. Но едва Гесс опустился на свое место, моментально распахнулись двери и несколько ретивых журналистов сломя голову бросились к телефонам. Лорд Лоуренс прервал заседание.
На следующий день председательствующий в самом начале заседания сообщил:
— Суд тщательно рассмотрел заявление защитника и обвиняемого Гесса и имел возможность выслушать объяснение по этому поводу как защиты, так и обвиняемого. Суд также принял во внимание подробные медицинские отчеты и пришел к заключению, что нет никаких оснований проводить дальнейшее обследование обвиняемого. После того как обвиняемый Гесс сам дал объяснение суду, а также имея в виду собранные судом доказательства, суд приходит к выводу, что обвиняемый в настоящее время дееспособен. Ходатайство защитника поэтому отвергается, и процесс продолжается.
Так закончилась история с попыткой вывести из-под суда одного из ближайших подручных Гитлера.
Судьба была благосклонна к Гессу: четырехлетнее пребывание в Англии спасло ему жизнь. Суд, видимо, учел, что, находясь вне Германии, Гесс не мог принимать непосредственного участия в тягчайших преступлениях, совершенных за эти годы. Однако, бесспорно, прав был советский судья, считавший, что и за все содеянное до вылета в Англию Рудольф Гесс трижды заслужил смертную казнь...
Соседом Гесса слева являлся Иоахим фон Риббентроп. Это единственный из гитлеровских политиков, фотографии которого обошли все советские газеты. Он приезжал в Москву для заключения пакта о ненападении, который через год был так вероломно нарушен. Я помнил портрет этого человека — он выглядел тогда импозантно. А теперь? В его внешности произошли весьма заметные перемены. Он не похудел, скорее, опустился. Как-то обмяк. Если Кейтель всегда был в тщательно отутюженном френче и до блеска начищенных сапогах, то Риббентроп нередко появлялся на процессе в довольно неряшливом виде.
Один из советских журналистов обратил однажды внимание на мятый костюм Риббентропа. И тогда известный советский художник-карикатурист Борис Ефимов, бросив быстрый взгляд в сторону бывшего министра иностранных дел, негромко, чуть растягивая слова, сказал:
— Ничего, отвисится.
Риббентроп сидит в позе некоего непонятого страдальца. В действительности для всех было ясно, что это мечущийся, смертельно перепуганный человечек, готовый на все, на любые унижения, лишь бы спасти свою жизнь.
По сравнению с ним сидящий рядом Вильгельм Кейтель выглядит просто браво, хотя и у того на лице нет признаков оптимизма. Кейтель вполне сохранил и внешность, и повадки, типичные для представителя прусской военщины. Прямой нос, точно очерченный подбородок, голубые глаза, подстриженные усики. Мускулы лица напряжены. Он чем-то напоминает эмблему гитлеровского орла. На нем обычный мундир с бархатным воротником, но без погон. На скамье подсудимых он появляется с неизменной папкой, наполненной бумагами, которые изучает во время заседаний. Время от времени подзывает своего адвоката доктора Нельте, видимо советуясь с ним.
Последний раз Кейтель был в полном параде с фельдмаршальским жезлом и моноклем в правом глазу 8 мая 1945 года. Он подписал тогда акт о капитуляции Германии. И как только на бумаге появилась его подпись, энергично и повелительно прозвучали слова:
— Германская делегация может удалиться.
И он удалился... в Нюрнберг.
А вот Эрнст Кальтенбруннер, заместитель Гиммлера. Из его кабинета шли директивы об уничтожении миллионов людей в подопечных ему лагерях смерти. Лошадиное лицо, испещренное шрамами — следами бретерской удали на студенческих дуэлях, — холодные черные глаза, длинный с горбинкой нос. Рот всегда полуоткрыт. Он смотрел в зал суда ненавидящим взглядом убийцы, пойманного с поличным на месте преступления.
И этот человек когда-то был юристом, венским адвокатом, членом корпорации, требовавшей уважения к закону и его постоянного соблюдения!
В первые дни процесса Кальтенбруннер отсутствовал. Он заболел, и врачи усердно хлопотали вокруг него. Это был, пожалуй, самый «трудный» подсудимый. Уличенный сотнями бесспорных, лично им подписанных документов, не говоря уже о свидетелях, Кальтенбруннер, мобилизовав старый адвокатский опыт, делал все, чтобы запутать ясные вопросы, петлял, как зверь в лесу...
Сосед Кальтенбруннера — Альфред Розенберг. Абсолютно заурядная внешность. Ничего нордического, ничего от образцов «сверхчеловека», фигурирующих в его «философских» трактатах. Родился он не в Германии, а в Прибалтике. Молодость провел в России. Учился в институте, сначала в Петербурге, затем в Москве. Хорошо знал русский язык и часто использовал это для всякого рода провокаций. Конец войны застал его во Фленсбурге, где обосновалось последнее правительство «третьей империи». С горя напившись, он каким-то образом вывихнул себе ногу и оказался в госпитале. Оттуда его и извлекли, перед тем как доставить в Нюрнберг. Главный философ нацистской партии и имперский министр по восточным оккупированным территориям тоже предстал перед судом.
Дальше сидит Ганс Франк — «суперюрист» нацистской партии. Это он был адвокатом Адольфа Гитлера на судебном процессе в Мюнхене после провала путча 1923 года и затем все время неотступно следовал за фюрером как в период его борьбы за власть, так и после захвата власти. Во время войны Франк занимал пост генерал-губернатора оккупированной Польши. Но, оказавшись на скамье подсудимых, пожалуй, первым стал в позу разоблачителя Гитлера, нацизма и своих коллег. Франк буквально рыдал, слушая показания свидетелей и смотря на киноэкран, где обвинение демонстрировало документальные фильмы о фашистских зверствах. Было ли это проявлением лицемерия, отчаянной попыткой спасти свою жалкую жизнь, видимостью раскаяния, или, может быть, в психике Франка действительно произошел какой-то надлом? Не хочу спешить с ответом. К этому вопросу мы еще вернемся.
Бок о бок с Франком — Вильгельм Фрик, один из старейших деятелей нацистской партии, руководитель ее фракции в рейхстаге еще до захвата власти, потом министр внутренних дел и в последние годы имперский протектор Богемии и Моравии. Он уже не молод — ему за шестьдесят. Под его руководством разрабатывались варварские расовые законы, послужившие «юридической» базой для преследования и уничтожения целых народов. И первым помощником Фрика в этом деле был Глобке, способности которого он неоднократно отмечал в аттестациях. Как видно, именно эти аттестации помогли Глобке после войны занять пост статс-секретаря в правительстве Аденауэра.
За Фриком сидел главный «теоретик» антисемитизма Юлиус Штрейхер, — пожалуй, самая омерзительная личность среди подсудимых. Он немало преуспел в отравлении сознания немецкого народа. Яд Штрейхера оказался настолько устойчивым и сильным, что и теперь время от времени дает себя чувствовать новыми расистскими инцидентами в Западной Германии.
Оказавшийся рядом с Штрейхером Вальтер Функ ужасно возмущался своим вынужденным соседством с «этим выродком», «злобствующим юдофобом». Маленький, толстенький Функ с огромной лысой головой и вечно заспанными глазами удава, бывший министр экономики и президент имперского банка, не хотел иметь «ничего общего с преступным фанатиком» Штрейхером. А Юлиус Штрейхер сардонически улыбался, когда обвинители стали потрошить «пуританина» Функа, напомнив ему, в частности, что в сейфах Рейхсбанка хранились золотые кольца и зубные коронки, снятые с жертв Освенцима и Майданека.
А вот Яльмар Шахт, человек, без которого не было бы ни Гитлера и Геринга, ни Гесса и Розенберга, ни Функа и Штрейхера. Это он, полномочный представитель германского монополистического капитала, щедро финансируя гитлеровскую партию и дело вооружения Германии, помог Гитлеру сесть в рейхсканцлерское седло и развязать вторую мировую войну.
Не менее красочен второй ряд скамьи подсудимых. Здесь сидят пираты, поправшие все морские законы и обычаи, гросс-адмиралы Дениц и Редер. Они бросили германский военно-морской флот под ноги Гитлеру, а затем пытались спасти тонувший нацистский корабль. Но корабль все же пошел ко дну, а Дениц и Редер — на скамью подсудимых.
Дениц, пожалуй, был фигурой более примечательной, чем Редер. Всю жизнь он прожил у Северного моря. Еще в 1910 году поступил в германский военно-морской флот и во время первой мировой войны попал в плен к англичанам. В лагере для военнопленных симулировал безумие: бродил, свесив голову, и жужжал, имитируя подводную лодку. Но английские психиатры быстро разоблачили его, а одиночное заключение моментально вылечило.
Будучи репатриированным в 1919 году, Дениц вновь поступил на службу в военно-морской флот, стал командиром флотилии эсминцев, затем командиром крейсера и, наконец, при Гитлере дослужился до поста командующего подводным флотом. Во время войны, снедаемый честолюбием и стремясь занять пост главнокомандующего военно-морскими силами Германии, он стал подкапываться под Редера. Между Редером и Гитлером давно шел спор по поводу роли линкоров. Гитлер считал их устаревшим оружием, а Редер настаивал на обратном. Дениц делал вид, что поддерживает в этом споре Гитлера, хотя наедине с Редером не раз высказывал одобрение взглядам последнего на роль крупных кораблей.
В 1943 году Редер был смещен, и на место главнокомандующего военно-морским флотом получил назначение Дениц. Из ближайшего военного окружения Гитлера он наиболее рьяно ратовал за то, чтобы армия и флот были «пронизаны духом национал-социалистской идеологии». Открытая приверженность взглядам нацизма сыграла важнейшую роль в судьбе Деница. И не только в годы всемогущества Гитлера, но и в момент краха. Сходя в могилу, Гитлер нашел нужным назначить в качестве своего преемника именно Деница.
Любопытно, что до самой капитуляции Дениц не расставался с подаренным ему бюстом фюрера. Он убрал этот бюст, лишь когда Фленсбург был оккупирован союзниками.
Двадцать дней пробыл Дениц на посту главы германского государства. Развязка наступила 22 мая 1945 года. Гросс-адмиралу позвонили по телефону из межсоюзнической комиссии и предложили явиться туда вместе с Иодлем и Фридебургом. Когда адъютант доложил ему об этом вызове, новый «фюрер» встал, прошелся по кабинету и после нескольких секунд молчания распорядился:
— Приготовьте нужные вещи, день нашего ареста наступил.
До того дня на всех союзнических кораблях и в помещениях союзнических штабов Деница принимали с соответствующими воинскими почестями. А на этот раз его встретили лишь английский унтер-офицер и большое количество фоторепортеров.
После томительного пятисуточного ожидания появились наконец английский генерал Фукс, американский генерал Форд и советский представитель Трусков. Они-то и объявили Деницу, что получено распоряжение арестовать его и все возглавляемое им правительство.
На скамье подсудимых рядом с гросс-адмиралами отведено место Бальдуру фон Шираху, руководителю «Гитлерюгенда». Этот человек много лет был озабочен тем, как лучше отравить сознание германской молодежи, сделав из нее послушное орудие нацистского режима.
А кто это с большой лысиной и гитлеровскими усиками, так часто напоминающий суду о своем рабочем происхождении? Это Фриц Заукель. Даже в своем последнем слове он не преминул заявить:
— Я происхожу из совершенно иной среды, чем люди, сидящие со мной вместе на скамье подсудимых. В душе и мыслях своих я остался моряком и рабочим. Я был горд и сейчас горд тем, что моя жена — дочь рабочего, который был социал-демократом и остался таковым.
Но то, что он забыл сказать — знал весь мир: этот моряк и рабочий «в душе и мыслях» на практике был самым свирепым работорговцем. Он являлся генеральным уполномоченным по набору рабочей силы, загнал миллион людей на германскую каторгу и сделал все, чтобы почти каждый вырабатывался там до смерти.
За Заукелем — Иодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ. Далее Франц фон Папен, матерый шпион-диверсант, а затем рейхсканцлер, хитрая лиса, принявшая обличие благочестивого католика. Это он в 1932 году открыл Гитлеру дорогу к власти.
По соседству с Папеном — Артур Зейсс-Инкварт, один из тех, кто помог Гитлеру осуществить аншлюс Австрии в 1938 году. Потом, во время войны, будучи уже гаулейтером, он топил в крови польский и голландский народы. 3 мая 1945 года, когда новый фюрер — Дениц вызвал к себе всех гражданских и военных руководителей из еще занятых германскими войсками областей Богемии, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, прибыл во Фленсбург и Зейсс-Инкварт. Штормовая погода задерживает его там. Только 7 мая он пытается вернуться в Нидерланды, но по дороге его захватывают канадцы, и Зейсс-Инкварт достигает Голландии уже в качестве арестованного. Ему вспомнили все, в том числе и его коварную роль организатора пятой колонны в Австрии.
А вот и Шпеер. До войны и даже в начале ее о нем слышали очень немногие. Но к 1944 году по своему политическому весу он превзошел и Геринга, и Геббельса, и Риббентропа. Не говорю уж о других менее влиятельных нацистах.
Не случайно накануне краха гитлеровской Германии разведка союзников получила указание следить за Альбертом Шпеером в оба. И в мае 1945 года, когда во Фленсбург прибыла американская делегация, она прежде всего позаботилась о встрече с бывшим гитлеровским министром вооружений.
Шпеер сразу же заявил американцам:
— Я буду счастлив снабдить союзные державы всей необходимой информацией, которой располагаю.
Шпееру явно льстило, что из всего нового правительства Деница он был первым, к кому обратились представители США.
В день приезда американцев рейхсминистр пребывал еще в коричневой униформе. Но на следующее утро Шпеер обрядился уже в штатское и со своей мягкой улыбкой производил впечатление скорее молодого профессора, нежели матерого нациста. Он торопился доказать новым повелителям свое расположение, свою лояльность. И уж, конечно, старался представить себя только блестящим организатором и техником, а вовсе не политиком. То, что он оказался в составе нацистского правительства, не больше чем трагическое обстоятельство. Он — инженер, он — специалист и с одинаковым успехом мог бы применить свои таланты в любом другом правительстве.
Шпеер уверяет американцев, что он даже вел борьбу против политики Гитлера и что начал ее сразу же, как только у него раскрылись глаза на сущность фашизма. Он поливает грязью всех тех, с которыми совсем недавно сотрудничал. Кто такой Геринг? «Грабитель, нечестный человек, преступник». А Геббельс? «Это легкомысленный болван». «Риббентроп — клоун». «Гиммлер — чудовище». «Заукель — зверь». А все они вместе — «люди без чести и совести». К власти пришли «сравнительно бедными, а получив большие посты, стали грабить налево и направо, создавая себе состояния».
Шпеер ведет беседу так, будто сам он был тайным агентом американцев в правительстве Гитлера и только теперь получил наконец возможность сбросить маску, поделиться с друзьями своими мыслями и наблюдениями. С брезгливой миной на лице он рассказывает, что в последние месяцы войны, по мере того как кризис углублялся, многие гитлеровские министры ударились в пьянство. И даже вздыхает, вспоминая, как тяжко было ему иметь дело с этими спившимися людьми.
Но прошло несколько месяцев, и судьба опять свела его со старыми коллегами. Шпеер уселся вместе с «грабителем Герингом», «клоуном Риббентропом» и «зверем Заукелем» на одну скамью подсудимых.
Вот он дает суду показания. Родился в 1905 году. Основная профессия — архитектор. Дед и отец тоже были архитекторами. С Гитлером познакомился в 1934 году. Гитлер считал себя художником, меценатом искусства и на первых порах именно поэтому приблизил к себе молодого Шпеера, стал давать ему одно за другим задания по специальности. Шпеер разработал проект строительства новой имперской канцелярии и некоторых других зданий, потом занялся реконструкцией Берлина и Нюрнберга. Постепенно между ним и Гитлером начала складываться дружба.
— Если Гитлер вообще имел друзей, — заявил Шпеер на процессе, — то я, без сомнения, был одним из них, и притом наиболее близким.
В 1938 году он получил от фюрера золотой партийный значок. В 1941 году Гитлер назначил его членом рейхстага. А 8 февраля 1942 года, когда доктор Тодт погиб при авиационной катастрофе, 36-летний Альберт Шпеер уверенно уселся в кресло министра вооружений.
И вот тут-то он развернулся! Шпеер строит подземные военные заводы и мощные лаборатории, торопит руководителей концерна «ИГ Фарбениндустри» с производством отравляющих веществ, готовит совершенно новое «тайное оружие».
В 1942 году происходят первые испытания немецких боевых ракет. Шпееру уже мерещились лежащие в развалинах города. И действительно, очень скоро на Лондон начали падать ФАУ-1 и ФАУ-2. Они обладали большой разрушительной силой. Но министру вооружений этого было мало. Он подгоняет ученых-атомщиков, все чаще и чаще наведывается в их лаборатории, старается сделать все, чтобы ускорить атомную развязку войны. Увы, дело это оказалось сложнее, чем он предполагал.
Шпеера спрашивают на процессе: как далеко зашла в Германии подготовка атомного оружия? И он отвечает:
— К сожалению, все лучшие силы, которые занимались изучением атомной энергии, оказались в Америке. Мы очень отстали в данном вопросе. Нам потребовалось бы еще один-два года, чтобы расщепить атом.
При этих словах по залу суда прошел приглушенный стон. Люди поеживались. Кто мог сомневаться в том, что, получи Гитлер от Шпеера атомные бомбы, они сразу обрушились бы на десятки городов, на всю Европу. Нацисты, не задумываясь, превратили бы весь мир в пустыню.
На Нюрнбергском процессе Шпееру пришлось сразиться с опытными обвинителями. Главным образом его допрашивал М. Ю. Рагинский.
С Марком Юрьевичем я познакомился только в Нюрнберге. Это был человек-машина, способный работать по 20 часов в сутки, воплощение высокой организованности.
Противники заняли свои места. Друг против друга сидят два человека. Обоим около сорока. Где-то в глубине души Шпеер надеялся, что в той сложной области, в которой он действовал, обвинитель до конца не разберется. Одно дело политика, другое — экономика, в особенности промышленность вооружения. В ее лабиринтах юристы легко могут заблудиться.
Но в первые же минуты допроса гитлеровский министр вооружений почувствовал, что его надежды рушатся. Он был поражен специальными знаниями обвинителя. М. Ю. Рагинский потрошил Шпеера так, как будто сам являлся военным инженером. А секрет такой осведомленности юриста в чисто технических и экономических вопросах объяснялся просто: в годы войны, как раз в то время, когда будущий подсудимый Альберт Шпеер сменил профессию архитектора на должность министра вооружения, его будущий обвинитель Марк Рагинский стал уполномоченным Государственного Комитета Обороны в одной из важнейших отраслей военной промышленности СССР...
По мере того как обнажалось истинное лицо Шпеера, тот все больше и больше терял самообладание. Он стал бормотать что-то не очень внятное в том смысле, что «охотнее остался бы архитектором, чем министром вооружений». Но советский обвинитель не интересовался его карьерой архитектора и одно за другим предъявлял суду неопровержимые доказательства преступной деятельности Шпеера в качестве руководителя министерства вооружений. Попытка подсудимого предстать перед судом неким «беспартийным специалистом», и даже более того — «гуманным человеком» никак не удалась. Обвинитель оглашает подписанный Шпеером приказ о том, чтобы СС и полиция «спокойно принимали суровые меры и направляли лодырей в концлагеря». Шпеер знал, что «лодыри» — это иностранные рабочие, а концлагеря — это верная смерть.
Затем предъявляется новый документ — показания рабочих танковых заводов о каких-то стальных ящиках. Подсудимый спешит объяснить, что это ведь обычные шкафы для вещей, для спецодежды. Но обвинитель вновь обращается к показаниям свидетелей:
Не выдержала проверки и версия самих гитлеровцев об умственном расстройстве Гесса. За нее поначалу очень цепко ухватилась защита. Было заявлено ходатайство о судебно-психиатрической экспертизе. Международный трибунал удовлетворил его. Гесса подвергла исследованию специальная комиссия, в составе которой оказались виднейшие психиатры мира: доктор Жан Деле — профессор психиатрии Парижского медицинского института, доктор Нолан С. Люис — профессор психиатрии Колумбийского университета, доктор Ю. Н. Камерон — профессор психиатрии университета в Мак-Джилле, а со стороны Советского Союза — профессор Е. К. Краснушкин, действительный член Академии медицинских наук Е. К. Сепп и главный терапевт Министерства здравоохранения доктор А. П. Куршаков.
На основании осмотра и тщательного обследования комиссия пришла к заключению, что «в настоящее время Гесс не душевнобольной в прямом смысле этого слова. Потеря памяти не помешает ему понимать происходящее, но несколько затруднит его в руководстве своей защитой и помешает вспомнить некоторые детали из прошлого, которые могут послужить фактическими данными». Чтобы положение было совершенно ясным, эксперты рекомендовали провести нарко-анализ, но, как указывается в заключении комиссии, Гесс категорически отказался от такого анализа и не захотел подвергаться какому бы то ни было лечению для восстановления памяти.
На основании отчета английского психиатра доктора Риза, который наблюдал Гесса с первого дня его пребывания в Англии, можно судить, что после аварии самолета у Гесса не было никакого мозгового повреждения. Однако в тюрьме у него появилась мания преследования: он боялся, что его отравят или убьют, а затем объявят о самоубийстве и что все это сделают непременно англичане «под влиянием евреев». В то же время сам Гесс предпринял две попытки к самоубийству, но, как заключили специалисты-медики, попытки эти были истерическо-демонстративного характера.
В одном из отчетов психиатров есть такие строки:
«С точки зрения психической Гесс находится в твердой памяти, зная, что он в тюремном заключении в Нюрнберге и что он обвиняется как военный преступник. Он читал и, по его собственным словам, знаком с обвинениями, выдвинутыми против него. На вопросы отвечает быстро и правильно. Речь его связна, мысли точны и правильны и сопровождаются достаточным количеством эмоционально выразительных движений... Гесс обладает нормальными умственными способностями, и в некоторых отношениях они выше среднего... Потеря памяти у Гесса не является следствием заболевания мозга, а представляет собой истерическую амнезию, основанием которой явилось подсознательное стремление к самозащите. Такое поведение часто прекращается, когда истерическая личность сталкивается с неизбежной необходимостью вести себя правильно. Поэтому амнезия у Гесса может пройти, как только он предстанет перед судом».Эксперты сошлись в мнении о том, что «Гесс проявляет истерическое поведение с признаками сознательно-намеренного симулятивного характера». Но полную ясность в возникший вопрос о психической полноценности этого обвиняемого неожиданно внес... сам Гесс.
Когда закончилось рассмотрение судебно-психиатрических заключений, он медленно встал со своего места на скамье подсудимых, поднял глаза к потолку, облизнул губы, выждал, пока американские солдаты поставят рядом с ним микрофон, и вдруг объявил:
— С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда. Основания, которые имелись для того, чтобы симулировать потерю памяти, были чисто тактического порядка. Вообще, действительно, моя способность сосредоточиться была несколько нарушена, однако моя способность следить за ведением дела, защищать себя, ставить вопросы свидетелям и самому отвечать на задаваемые мне вопросы не утрачена, и мое состояние не может отразиться на всех этих перечисленных явлениях...
На минуту в зале воцарилась полная тишина. Но едва Гесс опустился на свое место, моментально распахнулись двери и несколько ретивых журналистов сломя голову бросились к телефонам. Лорд Лоуренс прервал заседание.
На следующий день председательствующий в самом начале заседания сообщил:
— Суд тщательно рассмотрел заявление защитника и обвиняемого Гесса и имел возможность выслушать объяснение по этому поводу как защиты, так и обвиняемого. Суд также принял во внимание подробные медицинские отчеты и пришел к заключению, что нет никаких оснований проводить дальнейшее обследование обвиняемого. После того как обвиняемый Гесс сам дал объяснение суду, а также имея в виду собранные судом доказательства, суд приходит к выводу, что обвиняемый в настоящее время дееспособен. Ходатайство защитника поэтому отвергается, и процесс продолжается.
Так закончилась история с попыткой вывести из-под суда одного из ближайших подручных Гитлера.
Судьба была благосклонна к Гессу: четырехлетнее пребывание в Англии спасло ему жизнь. Суд, видимо, учел, что, находясь вне Германии, Гесс не мог принимать непосредственного участия в тягчайших преступлениях, совершенных за эти годы. Однако, бесспорно, прав был советский судья, считавший, что и за все содеянное до вылета в Англию Рудольф Гесс трижды заслужил смертную казнь...
Соседом Гесса слева являлся Иоахим фон Риббентроп. Это единственный из гитлеровских политиков, фотографии которого обошли все советские газеты. Он приезжал в Москву для заключения пакта о ненападении, который через год был так вероломно нарушен. Я помнил портрет этого человека — он выглядел тогда импозантно. А теперь? В его внешности произошли весьма заметные перемены. Он не похудел, скорее, опустился. Как-то обмяк. Если Кейтель всегда был в тщательно отутюженном френче и до блеска начищенных сапогах, то Риббентроп нередко появлялся на процессе в довольно неряшливом виде.
Один из советских журналистов обратил однажды внимание на мятый костюм Риббентропа. И тогда известный советский художник-карикатурист Борис Ефимов, бросив быстрый взгляд в сторону бывшего министра иностранных дел, негромко, чуть растягивая слова, сказал:
— Ничего, отвисится.
Риббентроп сидит в позе некоего непонятого страдальца. В действительности для всех было ясно, что это мечущийся, смертельно перепуганный человечек, готовый на все, на любые унижения, лишь бы спасти свою жизнь.
По сравнению с ним сидящий рядом Вильгельм Кейтель выглядит просто браво, хотя и у того на лице нет признаков оптимизма. Кейтель вполне сохранил и внешность, и повадки, типичные для представителя прусской военщины. Прямой нос, точно очерченный подбородок, голубые глаза, подстриженные усики. Мускулы лица напряжены. Он чем-то напоминает эмблему гитлеровского орла. На нем обычный мундир с бархатным воротником, но без погон. На скамье подсудимых он появляется с неизменной папкой, наполненной бумагами, которые изучает во время заседаний. Время от времени подзывает своего адвоката доктора Нельте, видимо советуясь с ним.
Последний раз Кейтель был в полном параде с фельдмаршальским жезлом и моноклем в правом глазу 8 мая 1945 года. Он подписал тогда акт о капитуляции Германии. И как только на бумаге появилась его подпись, энергично и повелительно прозвучали слова:
— Германская делегация может удалиться.
И он удалился... в Нюрнберг.
А вот Эрнст Кальтенбруннер, заместитель Гиммлера. Из его кабинета шли директивы об уничтожении миллионов людей в подопечных ему лагерях смерти. Лошадиное лицо, испещренное шрамами — следами бретерской удали на студенческих дуэлях, — холодные черные глаза, длинный с горбинкой нос. Рот всегда полуоткрыт. Он смотрел в зал суда ненавидящим взглядом убийцы, пойманного с поличным на месте преступления.
И этот человек когда-то был юристом, венским адвокатом, членом корпорации, требовавшей уважения к закону и его постоянного соблюдения!
В первые дни процесса Кальтенбруннер отсутствовал. Он заболел, и врачи усердно хлопотали вокруг него. Это был, пожалуй, самый «трудный» подсудимый. Уличенный сотнями бесспорных, лично им подписанных документов, не говоря уже о свидетелях, Кальтенбруннер, мобилизовав старый адвокатский опыт, делал все, чтобы запутать ясные вопросы, петлял, как зверь в лесу...
Сосед Кальтенбруннера — Альфред Розенберг. Абсолютно заурядная внешность. Ничего нордического, ничего от образцов «сверхчеловека», фигурирующих в его «философских» трактатах. Родился он не в Германии, а в Прибалтике. Молодость провел в России. Учился в институте, сначала в Петербурге, затем в Москве. Хорошо знал русский язык и часто использовал это для всякого рода провокаций. Конец войны застал его во Фленсбурге, где обосновалось последнее правительство «третьей империи». С горя напившись, он каким-то образом вывихнул себе ногу и оказался в госпитале. Оттуда его и извлекли, перед тем как доставить в Нюрнберг. Главный философ нацистской партии и имперский министр по восточным оккупированным территориям тоже предстал перед судом.
Дальше сидит Ганс Франк — «суперюрист» нацистской партии. Это он был адвокатом Адольфа Гитлера на судебном процессе в Мюнхене после провала путча 1923 года и затем все время неотступно следовал за фюрером как в период его борьбы за власть, так и после захвата власти. Во время войны Франк занимал пост генерал-губернатора оккупированной Польши. Но, оказавшись на скамье подсудимых, пожалуй, первым стал в позу разоблачителя Гитлера, нацизма и своих коллег. Франк буквально рыдал, слушая показания свидетелей и смотря на киноэкран, где обвинение демонстрировало документальные фильмы о фашистских зверствах. Было ли это проявлением лицемерия, отчаянной попыткой спасти свою жалкую жизнь, видимостью раскаяния, или, может быть, в психике Франка действительно произошел какой-то надлом? Не хочу спешить с ответом. К этому вопросу мы еще вернемся.
Бок о бок с Франком — Вильгельм Фрик, один из старейших деятелей нацистской партии, руководитель ее фракции в рейхстаге еще до захвата власти, потом министр внутренних дел и в последние годы имперский протектор Богемии и Моравии. Он уже не молод — ему за шестьдесят. Под его руководством разрабатывались варварские расовые законы, послужившие «юридической» базой для преследования и уничтожения целых народов. И первым помощником Фрика в этом деле был Глобке, способности которого он неоднократно отмечал в аттестациях. Как видно, именно эти аттестации помогли Глобке после войны занять пост статс-секретаря в правительстве Аденауэра.
За Фриком сидел главный «теоретик» антисемитизма Юлиус Штрейхер, — пожалуй, самая омерзительная личность среди подсудимых. Он немало преуспел в отравлении сознания немецкого народа. Яд Штрейхера оказался настолько устойчивым и сильным, что и теперь время от времени дает себя чувствовать новыми расистскими инцидентами в Западной Германии.
Оказавшийся рядом с Штрейхером Вальтер Функ ужасно возмущался своим вынужденным соседством с «этим выродком», «злобствующим юдофобом». Маленький, толстенький Функ с огромной лысой головой и вечно заспанными глазами удава, бывший министр экономики и президент имперского банка, не хотел иметь «ничего общего с преступным фанатиком» Штрейхером. А Юлиус Штрейхер сардонически улыбался, когда обвинители стали потрошить «пуританина» Функа, напомнив ему, в частности, что в сейфах Рейхсбанка хранились золотые кольца и зубные коронки, снятые с жертв Освенцима и Майданека.
А вот Яльмар Шахт, человек, без которого не было бы ни Гитлера и Геринга, ни Гесса и Розенберга, ни Функа и Штрейхера. Это он, полномочный представитель германского монополистического капитала, щедро финансируя гитлеровскую партию и дело вооружения Германии, помог Гитлеру сесть в рейхсканцлерское седло и развязать вторую мировую войну.
Не менее красочен второй ряд скамьи подсудимых. Здесь сидят пираты, поправшие все морские законы и обычаи, гросс-адмиралы Дениц и Редер. Они бросили германский военно-морской флот под ноги Гитлеру, а затем пытались спасти тонувший нацистский корабль. Но корабль все же пошел ко дну, а Дениц и Редер — на скамью подсудимых.
Дениц, пожалуй, был фигурой более примечательной, чем Редер. Всю жизнь он прожил у Северного моря. Еще в 1910 году поступил в германский военно-морской флот и во время первой мировой войны попал в плен к англичанам. В лагере для военнопленных симулировал безумие: бродил, свесив голову, и жужжал, имитируя подводную лодку. Но английские психиатры быстро разоблачили его, а одиночное заключение моментально вылечило.
Будучи репатриированным в 1919 году, Дениц вновь поступил на службу в военно-морской флот, стал командиром флотилии эсминцев, затем командиром крейсера и, наконец, при Гитлере дослужился до поста командующего подводным флотом. Во время войны, снедаемый честолюбием и стремясь занять пост главнокомандующего военно-морскими силами Германии, он стал подкапываться под Редера. Между Редером и Гитлером давно шел спор по поводу роли линкоров. Гитлер считал их устаревшим оружием, а Редер настаивал на обратном. Дениц делал вид, что поддерживает в этом споре Гитлера, хотя наедине с Редером не раз высказывал одобрение взглядам последнего на роль крупных кораблей.
В 1943 году Редер был смещен, и на место главнокомандующего военно-морским флотом получил назначение Дениц. Из ближайшего военного окружения Гитлера он наиболее рьяно ратовал за то, чтобы армия и флот были «пронизаны духом национал-социалистской идеологии». Открытая приверженность взглядам нацизма сыграла важнейшую роль в судьбе Деница. И не только в годы всемогущества Гитлера, но и в момент краха. Сходя в могилу, Гитлер нашел нужным назначить в качестве своего преемника именно Деница.
Любопытно, что до самой капитуляции Дениц не расставался с подаренным ему бюстом фюрера. Он убрал этот бюст, лишь когда Фленсбург был оккупирован союзниками.
Двадцать дней пробыл Дениц на посту главы германского государства. Развязка наступила 22 мая 1945 года. Гросс-адмиралу позвонили по телефону из межсоюзнической комиссии и предложили явиться туда вместе с Иодлем и Фридебургом. Когда адъютант доложил ему об этом вызове, новый «фюрер» встал, прошелся по кабинету и после нескольких секунд молчания распорядился:
— Приготовьте нужные вещи, день нашего ареста наступил.
До того дня на всех союзнических кораблях и в помещениях союзнических штабов Деница принимали с соответствующими воинскими почестями. А на этот раз его встретили лишь английский унтер-офицер и большое количество фоторепортеров.
После томительного пятисуточного ожидания появились наконец английский генерал Фукс, американский генерал Форд и советский представитель Трусков. Они-то и объявили Деницу, что получено распоряжение арестовать его и все возглавляемое им правительство.
На скамье подсудимых рядом с гросс-адмиралами отведено место Бальдуру фон Шираху, руководителю «Гитлерюгенда». Этот человек много лет был озабочен тем, как лучше отравить сознание германской молодежи, сделав из нее послушное орудие нацистского режима.
А кто это с большой лысиной и гитлеровскими усиками, так часто напоминающий суду о своем рабочем происхождении? Это Фриц Заукель. Даже в своем последнем слове он не преминул заявить:
— Я происхожу из совершенно иной среды, чем люди, сидящие со мной вместе на скамье подсудимых. В душе и мыслях своих я остался моряком и рабочим. Я был горд и сейчас горд тем, что моя жена — дочь рабочего, который был социал-демократом и остался таковым.
Но то, что он забыл сказать — знал весь мир: этот моряк и рабочий «в душе и мыслях» на практике был самым свирепым работорговцем. Он являлся генеральным уполномоченным по набору рабочей силы, загнал миллион людей на германскую каторгу и сделал все, чтобы почти каждый вырабатывался там до смерти.
За Заукелем — Иодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ. Далее Франц фон Папен, матерый шпион-диверсант, а затем рейхсканцлер, хитрая лиса, принявшая обличие благочестивого католика. Это он в 1932 году открыл Гитлеру дорогу к власти.
По соседству с Папеном — Артур Зейсс-Инкварт, один из тех, кто помог Гитлеру осуществить аншлюс Австрии в 1938 году. Потом, во время войны, будучи уже гаулейтером, он топил в крови польский и голландский народы. 3 мая 1945 года, когда новый фюрер — Дениц вызвал к себе всех гражданских и военных руководителей из еще занятых германскими войсками областей Богемии, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, прибыл во Фленсбург и Зейсс-Инкварт. Штормовая погода задерживает его там. Только 7 мая он пытается вернуться в Нидерланды, но по дороге его захватывают канадцы, и Зейсс-Инкварт достигает Голландии уже в качестве арестованного. Ему вспомнили все, в том числе и его коварную роль организатора пятой колонны в Австрии.
А вот и Шпеер. До войны и даже в начале ее о нем слышали очень немногие. Но к 1944 году по своему политическому весу он превзошел и Геринга, и Геббельса, и Риббентропа. Не говорю уж о других менее влиятельных нацистах.
Не случайно накануне краха гитлеровской Германии разведка союзников получила указание следить за Альбертом Шпеером в оба. И в мае 1945 года, когда во Фленсбург прибыла американская делегация, она прежде всего позаботилась о встрече с бывшим гитлеровским министром вооружений.
Шпеер сразу же заявил американцам:
— Я буду счастлив снабдить союзные державы всей необходимой информацией, которой располагаю.
Шпееру явно льстило, что из всего нового правительства Деница он был первым, к кому обратились представители США.
В день приезда американцев рейхсминистр пребывал еще в коричневой униформе. Но на следующее утро Шпеер обрядился уже в штатское и со своей мягкой улыбкой производил впечатление скорее молодого профессора, нежели матерого нациста. Он торопился доказать новым повелителям свое расположение, свою лояльность. И уж, конечно, старался представить себя только блестящим организатором и техником, а вовсе не политиком. То, что он оказался в составе нацистского правительства, не больше чем трагическое обстоятельство. Он — инженер, он — специалист и с одинаковым успехом мог бы применить свои таланты в любом другом правительстве.
Шпеер уверяет американцев, что он даже вел борьбу против политики Гитлера и что начал ее сразу же, как только у него раскрылись глаза на сущность фашизма. Он поливает грязью всех тех, с которыми совсем недавно сотрудничал. Кто такой Геринг? «Грабитель, нечестный человек, преступник». А Геббельс? «Это легкомысленный болван». «Риббентроп — клоун». «Гиммлер — чудовище». «Заукель — зверь». А все они вместе — «люди без чести и совести». К власти пришли «сравнительно бедными, а получив большие посты, стали грабить налево и направо, создавая себе состояния».
Шпеер ведет беседу так, будто сам он был тайным агентом американцев в правительстве Гитлера и только теперь получил наконец возможность сбросить маску, поделиться с друзьями своими мыслями и наблюдениями. С брезгливой миной на лице он рассказывает, что в последние месяцы войны, по мере того как кризис углублялся, многие гитлеровские министры ударились в пьянство. И даже вздыхает, вспоминая, как тяжко было ему иметь дело с этими спившимися людьми.
Но прошло несколько месяцев, и судьба опять свела его со старыми коллегами. Шпеер уселся вместе с «грабителем Герингом», «клоуном Риббентропом» и «зверем Заукелем» на одну скамью подсудимых.
Вот он дает суду показания. Родился в 1905 году. Основная профессия — архитектор. Дед и отец тоже были архитекторами. С Гитлером познакомился в 1934 году. Гитлер считал себя художником, меценатом искусства и на первых порах именно поэтому приблизил к себе молодого Шпеера, стал давать ему одно за другим задания по специальности. Шпеер разработал проект строительства новой имперской канцелярии и некоторых других зданий, потом занялся реконструкцией Берлина и Нюрнберга. Постепенно между ним и Гитлером начала складываться дружба.
— Если Гитлер вообще имел друзей, — заявил Шпеер на процессе, — то я, без сомнения, был одним из них, и притом наиболее близким.
В 1938 году он получил от фюрера золотой партийный значок. В 1941 году Гитлер назначил его членом рейхстага. А 8 февраля 1942 года, когда доктор Тодт погиб при авиационной катастрофе, 36-летний Альберт Шпеер уверенно уселся в кресло министра вооружений.
И вот тут-то он развернулся! Шпеер строит подземные военные заводы и мощные лаборатории, торопит руководителей концерна «ИГ Фарбениндустри» с производством отравляющих веществ, готовит совершенно новое «тайное оружие».
В 1942 году происходят первые испытания немецких боевых ракет. Шпееру уже мерещились лежащие в развалинах города. И действительно, очень скоро на Лондон начали падать ФАУ-1 и ФАУ-2. Они обладали большой разрушительной силой. Но министру вооружений этого было мало. Он подгоняет ученых-атомщиков, все чаще и чаще наведывается в их лаборатории, старается сделать все, чтобы ускорить атомную развязку войны. Увы, дело это оказалось сложнее, чем он предполагал.
Шпеера спрашивают на процессе: как далеко зашла в Германии подготовка атомного оружия? И он отвечает:
— К сожалению, все лучшие силы, которые занимались изучением атомной энергии, оказались в Америке. Мы очень отстали в данном вопросе. Нам потребовалось бы еще один-два года, чтобы расщепить атом.
При этих словах по залу суда прошел приглушенный стон. Люди поеживались. Кто мог сомневаться в том, что, получи Гитлер от Шпеера атомные бомбы, они сразу обрушились бы на десятки городов, на всю Европу. Нацисты, не задумываясь, превратили бы весь мир в пустыню.
На Нюрнбергском процессе Шпееру пришлось сразиться с опытными обвинителями. Главным образом его допрашивал М. Ю. Рагинский.
С Марком Юрьевичем я познакомился только в Нюрнберге. Это был человек-машина, способный работать по 20 часов в сутки, воплощение высокой организованности.
Противники заняли свои места. Друг против друга сидят два человека. Обоим около сорока. Где-то в глубине души Шпеер надеялся, что в той сложной области, в которой он действовал, обвинитель до конца не разберется. Одно дело политика, другое — экономика, в особенности промышленность вооружения. В ее лабиринтах юристы легко могут заблудиться.
Но в первые же минуты допроса гитлеровский министр вооружений почувствовал, что его надежды рушатся. Он был поражен специальными знаниями обвинителя. М. Ю. Рагинский потрошил Шпеера так, как будто сам являлся военным инженером. А секрет такой осведомленности юриста в чисто технических и экономических вопросах объяснялся просто: в годы войны, как раз в то время, когда будущий подсудимый Альберт Шпеер сменил профессию архитектора на должность министра вооружения, его будущий обвинитель Марк Рагинский стал уполномоченным Государственного Комитета Обороны в одной из важнейших отраслей военной промышленности СССР...
По мере того как обнажалось истинное лицо Шпеера, тот все больше и больше терял самообладание. Он стал бормотать что-то не очень внятное в том смысле, что «охотнее остался бы архитектором, чем министром вооружений». Но советский обвинитель не интересовался его карьерой архитектора и одно за другим предъявлял суду неопровержимые доказательства преступной деятельности Шпеера в качестве руководителя министерства вооружений. Попытка подсудимого предстать перед судом неким «беспартийным специалистом», и даже более того — «гуманным человеком» никак не удалась. Обвинитель оглашает подписанный Шпеером приказ о том, чтобы СС и полиция «спокойно принимали суровые меры и направляли лодырей в концлагеря». Шпеер знал, что «лодыри» — это иностранные рабочие, а концлагеря — это верная смерть.
Затем предъявляется новый документ — показания рабочих танковых заводов о каких-то стальных ящиках. Подсудимый спешит объяснить, что это ведь обычные шкафы для вещей, для спецодежды. Но обвинитель вновь обращается к показаниям свидетелей:
«Я, нижеподписавшийся Дамм, лично видел, как трое русских рабочих были заперты в ящик, причем двое из них в одно отделение... Двое русских должны были всю ночь под Новый год находиться в этом ящике, в то время как на них выливали ледяную воду».