Поляков Юрий Михайлович. За боем бой

   Тогда же, в конце мая, к нам присоединился отряд Калмыкова, сформированный в Богоявленске. Михаил Васильевич - бывший рабочий-стекольщик, унтер-офицер, георгиевский кавалер. Мне он, честно говоря, нравится. Особенно усы.
   Было совещание. Николай Дмитриевич Каширин предлагал командование сводным отрядом передать Блюхеру, уже доказавшему свое умение руководить войсками. "Он - унтер, - горячился Каширин. - А командует лучше меня бывшего офицера..." Чаша весов явно склонялась в сторону Блюхера, но он, к нашему удивлению, отказался от командования. С 28 мая Зиновьев стал командующим Оренбургским фронтом. Иван Степанович еще несколько дней ворчал, что только адвокатов в качестве командующих нам не хватало, один уже был адвокат - Керенский. Хватит! Но потом успокоился, видимо, как и Блюхер, поняв: нынче не до амбиций.
   Погиб Елькин. Случилось это так. Кажется, 18 июня Блюхер разговаривал по телефону с наркомвоеном Подвойским... Вот черт, тоже стал пользоваться этими новомодными сокращениями, а ведь зарекался. Видимо, большевики правы: некогда теперь выговаривать - Народный комиссар по военным делам... Так вот: Подвойский приказал поддержать осажденный белыми Троицк. Отправили Екатеринбургский эскадрон и "Народные копи" во главе с Елькиным. Отряд выбил чехов из Бузулука, но те подтянули резервы и окружили город. Елькина дважды ранили, он продолжал отстреливаться до последнего патрона. Последнюю пулю выпустил в висок. Когда я узнал об этом, то почему-то вспомнил дурацкую попытку Боровского застрелиться. К большевикам можно относиться по-разному, но запредельной веры в идею у них не отнимешь. Кстати, Боровский исправно служит в должности начальника штаба Уральского полка, но представляется с иронией: "Военспец Боровский".
   Сегодня снова было совещание в штабе фронта с присутствием оренбургских большевиков. Зиновьев предложил отходить к Ташкенту. Блюхер разволновался и стал доказывать, что в Туркестан отходить не следует, а, наоборот, нужно двигаться на север, по пути собирая разобщенные рабочие отряды. Таким образом, мы усилимся сами и поможем Красной Армии. Идти нужно на Челябинск и Екатеринбург!
   Блюхера поддержал Каширин, он обнажил клинок и, водя острием по карте, доказывал, что ни в коем случае мы не должны уходить на юг, бросая верхнеуральцев, тем более что в станицах отряды пополнятся свежими силами. "И в конце концов, это дело нашей воинской чести!" - закончил Каширин.
   Калмыков тоже отказался двигаться на юг. Его бойцы требовали возвращения в Богоявленск, чтобы защитить от белых свои семьи. Одним словом, лебедь, рак и щука.
   После совещания Василий Константинович собрал бойцов нашего Уральского отряда и рассказал о своем плане, не скрывая: кто хочет двигаться на юг, могут выйти из строя и отправиться вместе с Зиновьевым в Ташкент. Никто не вышел.
   - Растет Блюхер! - задумчиво сказал Иван Степанович после митинга. Конечно, еще не фельдмаршал, но на хорошего полковника тянет.
   - А по-моему, можно было просто дать приказ и обойтись без митингов! - не согласился я. - Вы же сами...
   - Нет, не скажи! В психологии Блюхер разбирается: теперь, выходит, люди сами себе приказали и уже пенять не на кого! Понимаешь, теперь каждый последний обозник чувствует себя отдавшим приказ, а это в таком деле, какое мы затеваем, может быть, самое главное! И нам с тобой, Андрей Сергеевич, тоже надеяться не на кого, разве что на господина Юсова. Он нас всего-навсего расстрелять обещал!
   Потом мы стали прикидывать по карте, как лучше двигаться.
   В это время в комнату заглянул часовой и сообщил, что комполка спрашивают.
   - Зови!
   Вошла (кто бы вы думали?) Саша Гончарова. Равнодушно скользнула глазами по мне и заговорила с Павлищевым.
   - Вы идете на Екатеринбург?
   - Да.
   - Я пойду с вами. В тягость не буду.
   - Да-да, я знаю, вы сестра милосердия. Но, видите ли...
   - Знаю. Ваш адъютант предупреждал меня, что на войне стреляют, но в Екатеринбурге мои товарищи, мои родители. Я вас прошу!
   - В Туркестане тоже нужны люди! - пытался возразить Павлищев.
   - Если вы откажете, я обращусь к Блюхеру.
   - Ну, как угодно... Фамилия?
   - Гончарова.
   - Андрей Сергеевич, внесите товарища в списки полка и отведите к раненым.
   - Слушаюсь! - отозвался я и направился к двери.
   - Спасибо, я уже знаю, где ваши раненые! - холодно ответила она и, попрощавшись, вышла из штаба.
   - Упрямая девица! - покачал головой Павлищев.
   - И злопамятная! - с досадой добавил я.
   3 июля
   ...Вчера мы оставили Оренбург, идем к Верхнеуральску. Сегодня у Блюхера был интересный разговор по телеграфу с главкомом. Привожу дословно:
   "Зиновьев: Скажи, как мне быть?.. Я изнемогаю, в городе на почве продовольствия начинаются беспорядки. Все, что можно, выгрузили, мост через Сакмару взорвали. Настроение паническое. Скажу правду: молодцы уральцы!
   Блюхер: По-моему, необходимо собрать все боевые отряды и двинуться в нашем направлении..."
   Значит, правы оказались все-таки мы, пошедшие на север. Но от этого не легче...
   ВТОРАЯ ПОЛИТБЕСЕДА С ЧИТАТЕЛЕМ
   Из хроники гражданской войны.
   Май 1918 года.
   17 мая - Мятеж максималистов и левых эсеров в Самаре.
   24 мая - Образовано Управление рабоче-крестьянского
   военно-воздушного флота.
   25 мая - Начался мятеж чехословацкого корпуса.
   27 мая - Белочехи захватили Челябинск, начали наступление на
   Троицк и в направлении Уфы и Екатеринбурга.
   29 мая - ВЦИК вынес постановление о переходе к всеобщей
   воинской повинности рабочих и беднейших крестьян...
   Как же так получилось, что в самое тяжелое время тело революционной России рассек от Пензы до Владивостока кровоточащий шрам длиной в семь тысяч верст?! Трудно было тогда, в мае 1918 года, объяснить бойцам, почему чешский и словацкий пролетарий или крестьянин, одетый в солдатскую шинель, направил оружие против своих братьев по классу. Но в одном красногвардейцы были совершенно уверены: тут дело не обошлось без заморских капиталистов. И совершенно справедливо.
   Когда был подписан тяжкий Брестский мир, страны Антанты поняли: им не удается втянуть Советскую Россию в войну с Германией, что привело бы, как они считали, к скорому поражению и свержению большевистского правительства. И тогда Антанта пошла на интервенцию, чтобы поскорей ликвидировать прорыв в цепи империализма. Но поскольку страны Антанты сами были втянуты в военные действия против Германии и сколько-нибудь значительных сил пока выделить не могли, они решили воспользоваться чехословацким корпусом в России.
   История этого корпуса вкратце такова. Чехи и словаки входили в "лоскутную" Австро-Венгрию и воевали против России. Но среди чехов и словаков, особенно попавших в плен, крепли антигерманские настроения. Формирование чехословацких частей, призванных вместе со своими славянскими братьями обрушиться на "кичливого германца", началось еще до свержения самодержавия. Временное правительство ускорило этот процесс. Осенью 1917 года корпус насчитывал более 30 тысяч человек. Возглавили его русские генералы.
   Пока корпус только собирался воевать с немцами, его чуть было не использовали для поддержания контрреволюционного мятежа на Дону. Советские руководители, чувствуя возможную опасность, предложили эвакуировать корпус на родину через Сибирь и Владивосток. Почти через всю Россию растянулись 63 эшелона - 40 тысяч человек.
   17 мая 1918 года в Челябинске произошло первое столкновение: за драку с венгерскими военнопленными несколько легионеров были арестованы. Тогда белочехи заняли вокзал и потребовали освобождения арестованных. Недоразумение уладили, но по эшелону поползли хорошо организованные слухи о плохом отношении Советов к легионерам.
   К началу мятежа корпус подразделился на четыре группы: Пензенскую, Челябинскую, Сибирскую, Владивостокскую. С Пензенской группой поручика Чечека и Челябинской группой полковника Войцеховского и пришлось сражаться южноуральским партизанам, идя на соединение с Красной Армией.
   Р. Гайда, впоследствии один из руководителей чешских фашистов, осужденный в 1945 году народным судом, говорил о начале мятежа: "Это было решено, главным образом, в Париже". 25 мая части Гайды захватили Мариинск, а потом были взяты при поддержке местных контрреволюционеров Новониколаевск, Челябинск, Пенза, Томск, Сызрань, Петропавловск... Пензу, правда, вскоре отбили, но в июне один за другим пали Курган, Омск, Самара. Организовав красные отряды, рабочие Самары под руководством Куйбышева упорно обороняли город, но в конце концов были окружены. К началу июля 1918 года мятежный корпус занял практически все крупные центры Волги, Урала, Сибири, Дальнего Востока.
   Вышедшая из подполья контрреволюция, поддерживаемая мятежниками, создавала свои правительства в Самаре - Комитет Учредительного собрания (Комуч), в Сибири - Временное сибирское правительство. 4 июня страны Антанты заявили Наркоминделу, что чехословацкие отряды рассматриваются ими "как союзные войска и находятся под их покровительством". Мятеж чехословацкого корпуса дал толчок к расширению иностранной интервенции.
   Почему же случилось так, что не очень уж большое воинское формирование привело к таким тяжким последствиям? В. И. Ленин писал по этому поводу: "Преступно забывать, что колчаковщина началась с маленькой неосторожности по отношению к чехословакам, с маленького неповиновения отдельных полков..."
   Да, не были соблюдены необходимые меры предосторожности при движении корпуса через страну. Кроме того, многие города, отправив своих красногвардейцев на борьбу с внутренней контрреволюцией, остались без защиты. Молодые красные отряды, в отличие от вымуштрованных легионеров, были слабо обучены, многие не умели стрелять лежа, а лишь стоя и с колена, в атаке двигались кучками - привычка, оставшаяся от уличных боев. Кроме того, устаревала и так называемая "эшелонная" война - движение на сближение с противником вдоль железнодорожных линий, что сковывало маневренность и делало красные отряды более уязвимыми.
   Но, конечно, даже при таких условиях мятежники не добились бы успеха, не имей они поддержки внутренней и внешней контрреволюции.
   В то время пока южноуральцы искали путь к соединению с Красной Армией, белочехи продолжали брать важнейшие города - Симбирск, Екатеринбург, Казань, где захватили золотой запас республики, составлявший, по подсчетам казначеев Колчака, 651 532 117 рублей 86 копеек.
   После ряда поражений среди белочехов усилилось брожение, раздавались требования возвратить их на родину. Кстати, к тому времени в Красной Армии воевало около 10 тысяч чехов и словаков, среди которых было немало большевиков. В январе 1919 года белое командование вынуждено снять терявший боеспособность корпус с фронта и перебросить в тыл, доверив ему лишь охрану Сибирской железной дороги. Осенью Р. Гайда, к тому времени ставший уже генералом, возглавил неудавшийся путч, направленный против диктатуры Колчака.
   В конце 1919 - начале 1920 года, когда Красная Армия окончательно разгромила Колчака, началась эвакуация Чехословацкого корпуса на родину. Чтобы обеспечить свободный проезд эшелонов, белочешское руководство вынуждено было возвратить золотой запас республики, который первоначально планировалось вывезти в Чехословакию, а также выдать красным арестованного адмирала Колчака.
   2 сентября 1920 года последний пароход с солдатами мятежного корпуса отвалил от причала Владивостока.
   Перед тем как продолжить наш рассказ, я хочу познакомить читателей с некоторыми обстоятельствами, имеющими не всероссийское, а местное значение. Тем не менее эти обстоятельства сыграли немалую роль в истории похода южноуральских партизан, которые, пока мы проводим эту политбеседу, движутся к Белорецку...
   Белорецк - уральский город-завод. Завода здесь два: старинный металлургический, на котором лили пушки еще для Пугачева, и недавно построенный краснокирпичный сталепроволочный завод. Из Белорецка дорога ведет в станицу Магнитная. А с внешним миром город-завод соединяется новенькой узкоколейкой. По ней ходят паровозики, но такие маленькие, что когда они сходят с рельсов, то машинисты с помощниками спокойно водружают их на место.
   У местного пролетариата есть одна примечательная черта: большинство рабочих имеют свои хозяйства - огороды, покосы, скотину, птицу. Как говорил руководитель Белорецкой организации большевиков Павел Варфоломеевич Точисский, "держась за коровьи хвосты, белорецкие пролетарии делают непростительную уступку мелкобуржуазной психологии".
   Точисский - знаменитый революционер, по рождению екатеринбуржец. Он был организатором одной из первых социал-демократических групп России "Товарищества Санкт-Петербургских мастеровых", позже вошел в РСДРП(б), а перед Февральской революцией вернулся на Урал и возглавил большевиков в Белорецке. Дело это было непростое: после февраля в городе-заводе подняли головы меньшевики и эсеры, они имели большое влияние в Советах. Но постепенно большевистская организация, усиливаясь как за счет местных рабочих, так и за счет демобилизовавшихся солдат, начала вытеснять меньшевиков и эсеров из Советов, а в январе 1918 года на районном земельном съезде коммунисты под руководством Точисского устроили меньшевикам и эсерам обструкцию, переизбрали земельный комитет и приняли резолюцию о немедленном "приведении в исполнение Декрета Совета Народных Комиссаров о взятии крестьянами в свои руки помещичьих земель", организовали Красную милицию, которую возглавил Алексей Пирожников.
   Верхнеуральску наконец надоело "самоволие" Белорецка, и для усмирения были посланы войска. На защиту города выступил рабочий отряд, а к этому времени подоспел с оружием из Уфы и Точисский.
   Первый удар вооруженных врагов был отбит, но перед большевистским комитетом и Ревкомом, который тоже возглавил Точисский, встала другая задача - достать хлеб для рабочих. Ревком постановил: отобрать по твердым ценам излишки у купцов. Когда решение стали проводить через Совет, против него грудью встали меньшевики и эсеры, они предлагали послать за хлебом в Оренбург, в степь. Замысел был ясен: дать купцам несколько дней, чтобы схоронить излишки. Но общим голосованием постановили: хлеб изъять немедленно. Как только не называли экспроприированные купцы Точисского - и анархистом, и немецким шпионом, и бандитом с большой дороги, но главное было сделано: рабочих и их семьи накормили.
   15 марта на состоявшемся в Белорецке окружном съезде Советов большевики нанесли врагам революции сокрушительный удар: съезд объявил на Южном Урале Советскую власть!
   Весной снова появился Дутов, но снова был разбит, а в мае восстали белочехи. Эсеры действовали изнутри и, разагитировав неустойчивые части, поднимали один мятеж за другим.
   В июне, оставив Троицк под ударами белочехов, Николай Томин с отрядом отошел в Верхнеуральск, где после освобождения города от дутовцев находился отряд Ивана Каширина. Соединившись, отряды попытались отбить Троицк, но потерпели неудачу и вынуждены были отступить из Верхнеуральска в Белорецк.
   Казалось бы, сосредоточение в городе-заводе стольких красных отрядов только укрепило положение и позволило успешно противостоять наседавшим дутовцам и белочешским мятежникам, но в действительности произошло другое: между Белорецким ревкомом и командованием Верхнеуральского и Троицкого отрядов начались конфликты. Но тогда еще мало кто догадывался, чем все может закончиться и куда ведут эти разногласия.
   Дневник адъютанта 1-го Уральского полка
   Андрея Владимирцева
   12 июля 1918 г., Узянский завод
   Произошло событие, о котором не могу не написать. Наши пути с Блюхером чуть не разошлись. Вот как это случилось.
   В нашем полку бывших офицеров много, больше тридцати - все они служат по договору с большевиками. И вот позавчера в штаб входят несколько человек во главе с Боровским, и он, немного пошатываясь, спрашивает Ивана Степановича:
   - Господин подполковник, почему вы не надели награды - сегодня же праздник.
   - Какой? - интересуется Павлищев, отрываясь от карты.
   - Ровно шесть месяцев с того дня, как мы подписали с большевиками контракт.
   Иван Степанович молчал. Действительно, за всей круговертью последних недель совершенно забылось, что подрядились мы в военспецы всего на полгода и завтра никаких обязательств перед большевиками, дела которых, кстати, в последнее время идут не блестяще, мы иметь не будем.
   - Вы в самом деле собираетесь уходить? - Павлищев посмотрел в глаза капитану.
   - И не только я! Вот эти господа, - Боровский сделал театральный жест, - тоже собираются покинуть тонущий корабль.
   - А если бы корабль был не тонущий?
   - Бросьте, Иван Степанович, вы же знаете - дело не в этом.
   - А в чем?
   - А в том, что у Боровского в Перми очаровательная жена-блондинка! пошутил кто-то в задних рядах.
   - Молчать! - от благодушия капитана ничего не осталось. - Вы уверены, что служить мы должны именно большевикам? Вы уверены, что, даже если они выиграют это безнадежное дело, они заплатят нам благодарностью? А если большевики проиграют, к чему, собственно, и идет дело, вы надеетесь, что вам забудут шашни с комиссарами?
   - Дутов ничего не забывает! - тихо вставил Калманов.
   - Что вы предлагаете? - сухо спросил Павлищев.
   - Собрать всех военспецов, вызвать Блюхера и объясниться! - ответил Боровский.
   - Хорошо. Но Блюхера пригласите лично вы, капитан. Мне стыдно.
   Через полчаса в тесной избе, где расположился штаб, набились офицеры. Потом в сопровождении Боровского пришел Блюхер. Он уже понял, что предстоит неприятный разговор, и молча ждал. Ни слова не говорил и Павлищев. Всем было как-то неловко.
   - Василий Константинович, - начал Боровский, - вы знаете о нашем договоре с Голощекиным?
   - Знаю.
   - Сегодня истекает срок. Мы честно служили вам полгода. Или вы можете в чем-то нас упрекнуть?
   - Нет.
   - Прекрасно. Но мы всего лишь честные военспецы, а наши политические взгляды не совпадают. Мы выполнили то, что обещали Голощекину, а теперь хотим уйти.
   - Куда?
   - Это, простите великодушно, уже наше дело.
   - Вы хотите уйти к Дутову? К чехам?
   - Я этого не говорил. Просто наш договор закончился, и мы считаем себя свободными.
   - Я могу от имени Советской власти продлить договор. Деньги у нас есть. Могу и отпустить на все четыре стороны, но вы же командуете рабочими, и как они посмотрят на ваше бегство в самую трудную минуту, я предсказать не могу. Может быть, выругаются вдогонку, а может быть, расстреляют. И ни я, ни Каширин ничем тогда помочь не сможем.
   - А как же договор? Он не предусматривал... - начал кто-то из военспецов.
   - Да разве дело в договоре? Мы без вас проживем, а вот вы, господа, не проживете! Поэтому я предлагаю другой выход: давайте дойдем до Красной Армии, а там вы свободны. Гарантирую, что в условиях регулярной армии ваша отставка будет совершенно безопасна. Подумайте!
   Блюхер встал и пошел к двери, на пороге остановился, обернулся и добавил:
   - Одного я не понимаю - вы все бредите славой русского оружия. Неужели русский офицер, наследник Суворова и Кутузова, может в минуту опасности бросить своих солдат - пусть они и вчерашние рабочие? Не понимаю, господа!
   Тут я почувствовал, как от ярости у меня закружилась голова. Едва только закрылась дверь, я вскочил и закричал срывающимся голосом:
   - Боровский, как вы могли? Это же позор!
   Собравшиеся зашумели. После ухода Блюхера настроение явно менялось. Большинство уже не собиралось бросать полк.
   - Господа, - растерялся капитан. - Вы же сами... Я же говорил от вашего имени...
   - Идите вы... от нашего имени...
   - Господа, в таком случае я тоже остаюсь! - оправдывался Боровский.
   - Прошу тишины! - заговорил наконец Павлищев. - То, что сейчас произошло, - фарс, жалкий, недостойный русского офицера спектакль. Надеюсь, ничего подобного больше не повторится. Есть ли желающие покинуть полк до соединения с регулярной армией большевиков? Нет. Хорошо. Я иду к Блюхеру и говорю, что мы остаемся и нам полностью можно доверять. Согласны?
   - Согласны!
   Все разошлись. Боровский и я остались ждать возвращения Павлищева.
   - Не пошли за мной офицерские массы, - покачал головой капитан. - Не трибун-с!
   - Боровский, - ответил я вопросом на вопрос, - никак не могу понять вы всерьез живете или валяете дурака?!
   - Ах, Владимирцев, душа моя, - Боровский закатил глаза, - если бы в конце концов не ждала нас впереди смерть - жизнь была бы очень забавной штукой. Смерть, к сожалению, все портит, но, может быть, и она какая-нибудь уморительная шутка, суть которой понимаешь только за секунду до того, как перестаешь дышать.
   - Вы не пробовали сочинять стихи?
   - Пробовал, пробовал, прапорщик. Могу даже прочитать. Вот послушайте плод тайных мук творчества:
   Мои погоны золотые,
   Как два октябрьские листа.
   Ты все перенесешь, Россия,
   Такие муки неспроста!
   Сдержи, моя Отчизна, стоны,
   Когда пытают на огне.
   Еще погибнут миллионы
   В братоубийственной войне.
   Когда же варевом кипящим
   Кровь схлынет, унося века,
   Что мы на голом дне обрящем,
   Никто не ведает пока...
   До возвращения Павлищева мы больше не проронили ни слова.
   ЗАГОВОР
   - Знаете, Енборисов, - раздраженно сказал Иван Каширин, - вы начальник штаба, вот и занимайтесь оперативной работой. Что вы долдоните: "Точисский, Точисский..." Я сам как-нибудь разберусь...
   - Иван Дмитриевич! - обиженно возразил Енборисов и, сняв пенсне, как бы в сильном волнении принялся протирать платком стекла. - Если б я был военспец, зарабатывающий у большевиков на жизнь, я бы действительно занимался оперативной работой и не лез во всю эту мерзость...
   - Вот и не лезьте...
   - Нет, простите, товарищ главком, я не могу спокойно смотреть, как этот белорецкий наполеончик Точисский судорожно держится за свою мифическую власть, вносит раздор в единство. Сейчас такое время, что вся полнота исполнительной власти должна быть сосредоточена в одних руках - в ваших! Пусть Точисский и его люди занимаются снабжением, ремонтом оружия у них это неплохо получается, но пусть они не лезут в дела отряда.
   - А в чем дело?
   - А в том, что Точисскому не нравится та атмосфера товарищества и братства, которая воцарилась в нашем отряде после того, как вы стали главкомом. Господину Точисскому, видите ли, хочется вернуть старорежимные порядки, которые этот демагог называет "партийной дисциплиной".
   - Все равно, Алексей Кириллович, надо было уладить миром: если мы сейчас сцепимся между собой - добра не будет.
   - Товарищ главком! Вы меня неверно поняли: разве я говорю о каких-то междоусобицах? Нет, пусть Точисский сдаст нам оружие, деньги и укатывает к белякам, куда он, по-моему, давно уже собрался...
   - Ну, это вы хватили...
   - А вы послушайте, что люди говорят!
   - И много у него денег?
   - Сущие пустяки - пять миллионов!
   - Хорошо. Давайте завтра соберем совместное совещание и решим все вопросы. А пока никаких действий, вы меня поняли?
   Енборисов с пониманием кивнул головой и вышел из комнаты. Он шагал по городу, запруженному подводами, переполненному вооруженными людьми, приветливо кивая знакомым. Возле одного из палисадников начальник штаба застал двух подвыпивших казаков, которые, пошатываясь, загораживали дорогу испуганной работнице... Она пыталась пройти, но казаки хватали ее за руки и не пускали.
   - Товарищ! - крикнула женщина, увидев незнакомого командира. Скажите им... Они...
   - Я им могу приказать пролить кровь за мировую революцию! останавливаясь, насмешливо произнес Енборисов. - А приказать им пройти мимо такой очаровательной барышни - увольте! - и начальник штаба, подмигнув казакам, пошел прочь.
   - Алексей Кириллович - наш человек!.. П-п-понимает он казацкую душу! - помахал в воздухе пальцем один из пьяных. - А ты, дрянь дутовская, не понимаешь... Несознательная ты баба...
   Енборисов направлялся к штабу верхнеуральцев, который расположился в большом бревенчатом доме. Возле двери стоял пьяный часовой: если бы не винтовка, на которую он опирался, то непременно упал бы. В прокуренной комнате командир верхнеуральцев Пичугин бражничал с Зобовым и Каюковым, тоже занимавшими в отряде командирские должности.
   Енборисов для приличия кивнул, а когда все замолчали, внятно проговорил:
   - Завтра будет совещание в ревкоме. Точисский требует снятия многих командиров за разложение отрядов. Вашего снятия он тоже потребует.
   - Что-о?! Да мы эту гниду...
   - Попрошу не орать... Вы офицеры или пьяная матросня? Ты, Пичугин, завтра потребуешь ареста Точисского. Вы, - Енборисов повернулся к командирам Зобову и Каюкову, - будете кричать об измене и о пяти миллионах рублей. Больше ничего говорить не будете, понятно?
   - Понятно.
   - Дальше: приказ на арест Точисского - мое дело. Когда я передам вам ордер, то несколько раз повторю о том, что не должно быть пролито ни единой капли крови. Ни единой!
   - Понятно! - вдумчиво ответил Пичугин.
   - Что тебе понятно?
   - Ни единой капли крови...
   - Ничего тебе не понятно! Точисский должен быть убит при попытке к бегству, а попутно чем больше вы перестреляете большевиков, тем лучше.
   - Но, Алексей Кириллович... - трезвея, проговорил Пичугин. - Блюхер придет - и тогда нам голов не сносить...
   - Какой Блюхер? Вы знаете, что в Москве восстание левых эсеров? Совнарком арестован! С минуты на минуту выступит Муравьев... Командующий фронтом! А вы - Блюхер... Забудьте это имя!
   ...Точисский встал со стула, нервно одернул пиджак, разгладил бороду и усы, окинул глазами собравшихся. Подперев щеку рукой, на предревкома холодно смотрел бритоголовый Иван Каширин; откинувшись на стуле, откровенно враждебно щурился, поблескивая стеклами пенсне, Енборисов, а вся его свора - Пичугин, Каюков, Зобов - кажется, только ждала сигнала, чтобы броситься и начать рвать зубами. Что-либо говорить этим замаскировавшимся белогвардейцам бессмысленно, но говорить нужно, хотя бы для главкома Каширина, который не догадывается, что стал невольным орудием в руках этих тайных дутовцев.