Поляков Юрий Михайлович. За боем бой

   - Кроме того, нужно сдать медикаменты и простыни для нашего лазарета. Затем штаб предлагает некоторые изменения в формировании. Мы формируем три отряда: Белорецкий - командующий Томин, Верхнеуральский - командующий Иван Каширин, Уральский - пока исполняющим остаюсь я. Это наши предложения. Сегодня же нужно обсудить кандидатуры, сначала на партийном активе, а потом на собрании бойцов. Николай Дмитриевич согласился выполнять обязанности заместителя главкома. И последнее: приказ об изготовлении патронов на заводе выполнен?
   - Да! - радостно отозвался помощник главкома Баранов. - Матрицы готовы!
   - Все уничтожить, а то нашими же пулями беляки нас и проводят. Совещание закрыто. Давайте, товарищи, споем наш пролетарский гимн.
   Когда пение замолкло и командиры стали выходить из комнаты, Блюхер окликнул Павлищева и меня. Мы остановились. Опустевшие стулья еще сохраняли особенности характера сидевших на них людей: одни стояли ровно, другие были нервно развернуты... В доме так накурили, что, казалось, поднимается странно удушливый утренний туман.
   - Иван Степанович, - начал главком. - Мне трудно будет командовать уральцами. Вы понимаете: общее командование требует человека целиком. Мы советовались и решили доверить вам командование Уральским отрядом.
   - Никак не могу, товарищ командующий! - неожиданно ответил Павлищев.
   - Почему? Уральским полком командовали, а отрядом не сможете? Иван Степанович, мы с вами не первый день воюем!
   - Не могу, Василий Константинович! Я - честный военспец (последнее слово, мне показалось, он произнес с какой-то обидой). Я командую полком, желающих расторгнуть договор, как я обещал, нет и не будет, я выполняю ваши указания и не несу политической ответственности за деятельность отряда. А если я приму ваше предложение, то буду таковую ответственность нести. А я не большевик. Во всяком случае, пока таковым себя считать не могу! Простите великодушно!
   - Я могу вас утешить! - возразил Блюхер. - Всю полноту политической ответственности, как главком, буду нести я. Если вас это устраивает вернемся к нашему разговору позже. Командование Уральским полком за вами сохраняется. А вас, Владимирцев, приказом мы переводим в Главный штаб, помощником начальника оперативной части...
   Мы вышли на улицу. Павлищев был молчалив - он принимал решение. Воздух пах свежевыпеченным хлебом. Я уже знал о том, что есть приказ подготовить к походу как можно больше продовольствия. Местные хлебопекарни не справлялись, и в дело включились матери, жены, сестры боевиков. Каждая хочет испечь получше и побольше. Говорят, хозяйки даже ревниво подглядывают друг за другом, чтобы соседка не опередила. Войска уже пришли в движение. Оказывается, сегодня вечером мы должны начать скрытный, так, чтобы белые не догадались, отход из Белорецка.
   Я прошел туда, где, в соответствии с приказом главкома, формировался общеотрядный лазарет. Наш вновь назначенный начальник санотдела Федосеев с забавной строгостью командовал сестрами милосердия. На одной из подвод уже лежала груда медикаментов, которые приносили из отрядов. Сашу я нашел за работой: она разрывала простыни на длинные узкие куски - бинты. Кажется, Саша мне обрадовалась.
   - Я много думала о нашем вчерашнем разговоре. Вы абсолютно правы. Извините за мою слабость. Из Екатеринбурга что-нибудь новое есть?
   - Нет... Но если что-то узнаю, сразу дам знать... Ну, не буду вам мешать! - закончил я, вставая, потому что мне вдруг показалось, что Саша тяготится нашим разговором.
   - Андрей Сергеевич! - остановила она меня, когда я уже собрался уходить. - Знаете... Если будет свободное время - я всегда вас рада видеть... Поверьте...
   - Конечно же... Только я теперь в Главном штабе, а во время похода отряд растянется... Но я тем не менее...
   Но вся околесица, которую я понес от радости, уже не имела ровно никакого значения.
   Когда я впорхнул в штаб, то по выражению лица Ивана Степановича понял: предложение Блюхера он принял.
   - Ты что такой сияющий, в любви объяснился? - не отрывая глаз от карты, спросил Павлищев.
   - Я... Нет... А откуда вы знаете?
   - У влюбленных походка особенная. Влюбленный вообще человек особенный: он забывает, что смертен. А нам об этом нужно помнить, потому что... Вот посмотрите сюда! - и Иван Степанович показал карандашом на Стерлитамак...
   P. S. Сегодня утром уходим. Все торопятся, но я с трудом выкроил несколько минут, чтобы переписать листовку, которая ходит по рукам и расклеена по всем заборам. Есть она и у меня, но боюсь, потом в суматохе потеряю, поэтому переписываю в дневник. Кажется, листовка - дело рук командиров Вандышева и Голубых: они всю ночь просидели в типографии. Хороший подарочек останется белякам!
   ГОРЕ-БОГАТЫРИ
   Букин, Дутов да Смирнов,
   подхорунжий Иванов,
   надоело им скучать
   и ну оружием стучать.
   Сговорили казачишек,
   деревенских мужичишек.
   Дутов звал: "Иди за мной
   на Каширина войной".
   А Каширин, как услышал,
   в Верхнеуральске бой не принял,
   всю ценность захватил,
   в Белорецкий укатил.
   Дутов гневом закипел
   и зубами заскрипел;
   ружья дробью зарядил
   да вдогонку покатил.
   В Белорецком, из опушки
   боясь высунуть верхушки,
   стоит дутовская рать
   да купеческая знать.
   И, набрав казаков сотню,
   словно шавка в подворотню,
   офицер повел их в бой
   на брата, свата, на разбой.
   Вот околица виднеет,
   белы казаки бледнеют.
   Сотня гаркнула "ура"...
   А теперь и красным ведь пора...
   Из озимой ржи высокой
   выходил комроты черноокий,
   шапкой брюхо отряхнул
   и рукой своим махнул.
   Поднялись из жита роты,
   затрещали пулеметы.
   Что тут было - не сказать,
   сам читатель должен знать.
   На горах же две старушки
   это Дутова две пушки
   редко кашляли: бух, бух!
   И снаряды в речку - ух!
   В завод Дутов не попал,
   а обратно утекал
   и на отдых укрепился.
   А тут Блюхер заявился
   Силы прибыли у красных
   для них нет врагов опасных,
   бойцы тут же не стерпели,
   к Верхнеуральску полетели.
   И, сплотившись в одну кучу,
   белым задали там бучу
   и просили не серчать,
   обещав прийти опять...
   Вот так!
   СЛЕДСТВЕННАЯ КОМИССИЯ
   7 августа в Верхнем Авзяне приказом главкома была создана следственная комиссия при Главном штабе. Председателем Блюхер назначил большевика Попова, а члены комиссии - по одному от каждого отряда - были определены на общих собраниях. После целой цепи предательств нужно было утроить, удесятерить бдительность, тем более что многих командиров не оставляло чувство: в отряде ведется подспудная вражеская работа. Но подозрения требовали фактического подтверждения.
   В полутемной комнате сидели два человека - председатель следственной комиссии и командир конвоя, охраняющего заложников, Жильцов - один из членов комиссии. Попов хмурился, и его без того резкие черты лица становились еще жестче. Жильцов рассказывал:
   - Значит, так: из бывших офицеров заложников навещали только Боровский и Калманов. Калманов дал вашему однофамильцу закурить и спросил, нормально ли их содержат. А вот Боровский битый час трепался со Штамбергом, кажется, даже стихи читал. Штамберг просил для папаши письмецо передать. Начальник штаба обещал помочь...
   - Письма? Не нравится мне этот Боровский. Не нравится еще с тех пор, когда хотел военспецов увести. Надо за ним приглядеть...
   - А за Калмановым?
   - Калманова мы пока ни в чем не заметили, воюет нормально. Одно только подозрительно: Владимирцев рассказывал, что еще в Екатеринбурге встречал ротного в компании Енборисова и в Белорецке Калманов этого предателя навещал, разговаривали они...
   - Ну, с Енборисовым тогда многие разговаривали: он ведь не в "слабосильной команде" у Федосеева служил, а как-никак Главным штабом заправлял!
   - Тоже верно, товарищ Жильцов. Блюхер рассказывал, что в госпитале подарок из рук императрицы принимал! Что же нам теперь и главкома подозревать?
   Они засмеялись.
   - Спасибо тебе, товарищ Жильцов, за революционную бдительность! поблагодарил Попов, поднимаясь со стула. - За Боровским я прикажу понаблюдать. А главное, чтобы о наших соображениях ни одна живая душа не знала...
   Из доклада Ф. Э. Дзержинского Советскому правительству:
   "Наша революция в явной опасности. Мы слишком благодушно смотрим на то, что творится вокруг нас. Силы противника организуются. Контрреволюционеры действуют в стране, в разных местах вербуя свои отряды... Мы имеем об этом самые неопровержимые данные, и мы должны послать на этот фронт - самый опасный и самый жестокий, - решительных, твердых, преданных, на все готовых для защиты завоеваний революции товарищей".
   ТРЕТЬЯ ПОЛИТБЕСЕДА С ЧИТАТЕЛЕМ
   Из краткой хроники гражданской войны.
   Июль 1918 года.
   6 июля - Начался контрреволюционный мятеж в Ярославле.
   6 - 7 июля - Мятеж левых эсеров в Москве.
   8 июля - Красные войска оставили Илецк, Уральск, Златоуст.
   Противник занял участок Мурманской железной дороги от Мурманска до
   ст. Сорока.
   10 июля - V Всероссийский съезд Советов принял первую
   Конституцию Советского государства и постановление об организации
   Красной Армии, а также о привлечении на командные должности военных
   специалистов.
   11 июля - Мятеж командующего Восточным фронтом эсера
   М. А. Муравьева в Симбирске...
   Обратите внимание: всего несколько июльских дней, а Советская Россия получила сразу несколько ударов и от белогвардейского подполья, и от интервентов, и от вчерашних союзников левых эсеров... Эсеры... Кто они?
   Это была самая крупная мелкобуржуазная партия в России. На страницах повести ее название появляется неоднократно. В описываемое время партия социалистов-революционеров представляла собой серьезную силу. Эсеры оформились в партию еще в 1901 году и считали себя продолжателями дела народников. Ленин оценивал их программу как "политический авантюризм".
   Эсеры верили, что за ними должны пойти все без исключения трудящиеся, однако видели в себе прежде всего партию крестьян, делая упор на общинные традиции российских земледельцев и не замечая, что сельская община давно расслоилась. По аграрному вопросу эсеры были сторонниками "социализации земли", считая необходимым передать ее в руки общин, а не государства. Идея "уравнительного землепользования" дала эсерам много сторонников среди крестьян.
   После свержения самодержавия эсеры предполагали установить буржуазную парламентскую республику. Они верили, что выдающиеся, прогрессивно настроенные личности, "герои" могут ускорить ход истории и направить его в любезное народу русло. Например, при помощи убийства реакционного политического деятеля. Исходя из этого, социалисты-революционеры видели главный метод борьбы в терроре. В 1904 году Егор Сазонов убивает министра внутренних дел Плеве, в 1905 году Иван Каляев в Кремле взрывает великого князя Сергея Александровича, в 1906 году Мария Спиридонова убивает тамбовского вице-губернатора Лужневского... Эти акции, список которых можно продолжать, дали эсерам большую популярность.
   Но постепенно среди социалистов-революционеров углубляется раскол: в 1906 году из их партии выходит группа, создавшая свою, легальную, партию народных социалистов. Тогда же из партии вышли эсеры-максималисты, постепенно превратившиеся в оторванную от революционного движения группу террористов.
   Авторитет эсеров резко поколебал скандал, вошедший в историю под названием "Дело Азефа". Выяснилось, что один из главарей эсеров, руководитель боевой организации, планировавший и проводивший террористические акции, Евно Азеф оказался агентом Департамента полиции... Вскоре после этого партия эсеров пережила серьезный кризис. Но Февральская революция способствовала ее возрождению. Численность партии резко возросла. Она стала самой многочисленной партией в России - полмиллиона членов. Для сравнения: большевистская партия насчитывала 350 тысяч. После Февральской революции, войдя в коалицию с кадетами, эсеры стали правящей партией. Достаточно сказать, что премьер Временного правительства, кандидат в российские бонопарты Александр Керенский был эсером. Разумеется, Октябрьскую революцию эсеры встретили враждебно и, имея большинство в Учредительном собрании, пытались вернуть себе утраченную власть. Отсюда решение большевиков - распустить Учредительное собрание.
   В ноябре 1917 года из партии социалистов-революционеров вышла новая группа - левые эсеры. Они заключили временный союз с большевиками.
   А правые эсеры тем временем развернули активную борьбу с Советской властью, поднимали в деревне мятежи, входили в правительства на территориях, занятых белыми войсками, саботировали действия органов новой власти, организовывали в соответствии с партийными традициями террористические акты. Эсеры были одними из организаторов мятежа белочехов.
   Кстати, перерезав железную дорогу в районе Иглино, южноуральцы остановили торопившуюся в Уфу на "государственное совещание" старейшую эсерку Е. Брешко-Брешковскую, имевшую прозвище "бабушка русской революции".
   30 августа, когда южноуральцы с боем переправлялись через Сим, правые эсеры совершили покушение на В. И. Ленина.
   ЦК социалистов-революционеров заявил, что непричастен к совершенному покушению. А на самом деле сразу же после 8 совета партии в мае 1918 года, принявшего решение о вооруженной борьбе с Советской властью, представители правых эсеров разъехались во все места, где готовились или начались выступления против большевиков.
   И время для выступления в Белорецке Енборисов и его единомышленники выбрали обдуманно. Чтобы понять это, нужно обратиться к деятельности левых эсеров.
   Первые месяцы революции они выступали в союзе с большевиками, хотя и не скрывали своего несогласия со многими положениями большевистской программы. Левые эсеры входили в Президиум ВЦИК и СНК, занимали крупные посты. Летом 1918 года, после организации по решению большевистской партии комитетов деревенской бедноты левые эсеры, видя, что идет наступление на их влияние в деревне, пошли на открытый конфликт с большевиками.
   28 июня, когда Зиновьев собрал совещание в Оренбурге и объявил, что назначен командующим в Туркестан, в Москве открылся III съезд левых эсеров. Лидер эсеров Мария Спиридонова (массы хорошо ее знали, называли "эсеровской богородицей") выступила с резкой критикой политики Советской власти, против комбедов, объединявших, по ее мнению, "деревенских лодырей", призвав к насильственному разрыву Брестского мира, считая, что германская оккупация лишь подстегнет революционный пыл масс. Наконец, она прямо заявляла: "Только через восстание мы в состоянии будем одолеть то, что идет на нас". А в принятой съездом резолюции прямо шла речь о том, что долг левых эсеров - "выпрямить линию советской политики".
   "Выпрямления" долго ждать не пришлось. 6 июля 1918 года, во время работы V Всероссийского съезда Советов, где левые эсеры имели менее одной трети голосов, начался мятеж. 5 июля левоэсеровская газета "Знамя труда" вышла с передовой под названием "Канун развязки". 6 июля заведующий секретным отделом ВЧК Яков Блюмкин и фотограф ВЧК Николай Андреев проникли в германское посольство. Блюмкин бросил в посла графа Мирбаха бомбу. После террористического акта левые эсеры выпрыгнули из окна, вскочили в автомобиль и укрылись в штабе отряда, располагавшегося около Покровских ворот. Ф. Э. Дзержинский срочно прибыл в штаб для ареста убийц, но сам был арестован. "У вас были октябрьские дни, у нас июльские!" - насмешливо успокаивал председателя ВЧК один из левоэсеровских руководителей. В ответ на это в Большом театре, где проходил съезд, была арестована вся левоэсеровская фракция - 350 человек во главе с М. Спиридоновой.
   Большевики приступили к ликвидации мятежа, коммунисты, делегаты съезда, помогали Московским Советам организовывать отряды. И уже 7 июля мятеж был подавлен. 13 активных участников путча во главе с бывшим заместителем председателя ВЧК Александровичем были расстреляны. Спиридонова, Блюмкин, Андреев и другие были приговорены к заключению, но амнистированы ВЦИК.
   Однако выступления левых эсеров продолжались. Речь идет о так называемой "муравьевской авантюре". У командующего Восточным фронтом М. Муравьева еще до мятежа замечались бонапартские замашки.
   После провала левоэсеровского мятежа в Москве М. Муравьев заявил, что порывает с обанкротившейся партией. Ему поверили и оставили на посту. В этом нет ничего удивительного: тогда, в июльские дни, многие вышли из левоэсеровской партии и вступили в ряды РКП(б). Достаточно назвать героя гражданской войны Г. Гая.
   И вдруг 10 июля Муравьев тайно прибыл в Симбирск и объявил себя "главнокомандующим армии, действующей против германцев". Он приказал чехословацкому корпусу прекратить движение на восток и перейти в наступление против немцев. Обращаясь к народу, Муравьев призывал "под свои знамена для кровавой и последней борьбы с авангардом мирового империализма - Германией".
   Советское правительство объявило Муравьева "безумным провокатором". И в самом деле: его мятеж был безумием и предательством по отношению к революционному народу. 11 июля во время переговоров Муравьева пытались арестовать, но он открыл стрельбу и был убит.
   И конечно, не случайно именно в эти трудные для всей Республики дни находившиеся в южноуральских отрядах эсеры предприняли свои акции. Оторванный от центральной власти Сводный отряд как бы переживал в миниатюре те же проблемы, те же "болезни роста", что и вся Советская Республика, на последнем пределе боровшаяся за жизнь.
   Дневник военспеца Главного штаба
   Сводного Уральского отряда
   Андрея Владимирцева
   8 августа, Кагинский завод
   В горах небо кажется ближе. Особенно ночью. Если долго смотреть вверх, может показаться, что все звезды сливаются в серебристый туман. Словно там, вверху, начинается утро, и от темной травы поднимается синеватая дымка.
   Наша армия спит. Только слышно, как перекликаются часовые, всхрапывают кони или какой-нибудь боец во сне кроет вшей, которые не хуже белых вот уже несколько недель преследуют наши отряды. Скоро наступит утро, и все случится, как обычно: над Уральским хребтом подымется многометровое облако пыли и растянется двадцативерстная колонна. Скрип немазаных телег (не хватает дегтя), ржание коней, крики командиров сольются в протяжный гул. Сверху мы покажемся просто клубящейся от пыли дорогой. А если спуститься и вглядеться в этих людей, то увидишь вооруженных винтовками рабочих, крестьян и бедных казаков, вчерашних солдат да и просто необстрелянных подростков. Кого только не найдешь в отряде - венгры, немцы, словаки, чехи, австрийцы, китайцы... В Троицком отряде есть даже интернациональный батальон (300 штыков), им командует венгр Сокач. Я не говорю уже о наших - украинцах, татарах, марийцах, чувашах, киргизах. Но кого особенно много, так это башкир. И, несмотря на такое вавилонское столпотворение, - полное взаимопонимание и единство. Мы не скопище спасающих свою жизнь людей - мы армия! Настоящая армия!
   Вообще я все больше убеждаюсь, что завтрашний день за большевиками. Война есть война, но ведь даже в таких условиях они ни на йоту стараются не отступать от своих лозунгов. Белые на словах тоже за народ, а в Белорецке после нашего ухода учинили настоящую резню.
   Большевики же относятся к населению совершенно иначе. Понятно, что такую махину накормить нелегко, но за все - продовольствие, фураж, лошадей - мы расплачиваемся деньгами или мануфактурой, а если удается захватить у белых много трофеев, сами делимся с населением мукой, материями, керосином.
   Без крайней необходимости наша кавалерия никогда не заедет на засеянное поле, а если нужно покормить лошадей, то командиры советуются с крестьянами.
   Естественно, что и местные относятся к нам по-товарищески, снабжают продуктами, сообщают сведения о противнике, проводят к деревням, занятым врагом, малоизвестными, скрытыми дорогами. Благодаря этому мы нанесли не один неожиданный удар.
   Понятно, что речь идет о бедняках - кулаки и богатеи разбегаются при одном приближении отряда. Хотя... Белые распространяют слухи о нас как о сборище бандитов, и местное население иногда верит...
   С нами идет огромный обоз беженцев - больше двух тысяч человек. Это люди, спасающиеся от белых. Конечно, с военной точки зрения неудобно: мешают маневрировать, у многих в обозе жены, дети, на поддержание беженцев уходит много продовольствия и фуража, но эти люди доверились нам. Командиры уже давно ломают голову над тем, как свести до минимума неудобства, связанные с обозом, и кажется, нашли верное решение: беженцы теперь должны двигаться не в боевых порядках, а параллельным курсом. На случай нападения белых в обозах достаточно оружия.
   Да, мы действительно настоящая армия. В ее организации и укреплении наши командиры - вчерашние унтеры, рабочие, казаки - проявляют неожиданную умелость. Особенно - Блюхер. Сейчас я служу в Главном штабе и невольно ближе познакомился с этим человеком. А началось все с того, что однажды, по приказу моего непосредственного начальника Голубых, я пошел с донесением к главкому. Дверь в доме, где он остановился на ночь, была не заперта. Я вошел, и в нос мне сразу ударил запах рыбьего жира. Посреди комнаты стоял обнаженный по пояс главком, а ординарец осторожно смазывал ему спину тряпочкой, пропитанной этим самым рыбьим жиром. Ординарец, словно от сильной боли, морщился и приговаривал:
   - Еще чуть-чуть, Василий Константинович! Еще чуть-чуть! - и снова осторожно касался спины главкома. Вернее, не спины, а багрового месива, обтянутого молодой, тонкой, готовой лопнуть кожицей.
   Так вот почему Блюхер всегда так прямо, даже осторожно держал спину!
   Главком повернул ко мне недовольное лицо и глазами показал, куда положить пакет. Уже в дверях он меня остановил словами:
   - Товарищ Владимирцев, о моей ране в отряде знать не должны! Ясно?
   - Ясно, товарищ Блюхер.
   Но настоящее наше знакомство, вернее, сближение, началось однажды вечером, когда я сидел и перебеливал черновики приказов, которые нужно было ночью разослать по отрядам. Работа чисто механическая. Я писал, скрипя пером, а Василий Константинович водил карандашом по карте и хмурился. Вдруг он бросил карандаш, встал и решительно заходил по комнате. Я вскинул глаза - лицо главкома посветлело, видимо, он наконец нашел решение задачи, мучившей его целый вечер. Он весело посмотрел на меня и спросил:
   - А что, товарищ Владимирцев, не жалеете, что сверх договора служите?
   - Нет, не жалею.
   - А скажите: нет ли у вас в роду врачей?
   - Есть. Мой отец - врач, - озадаченно ответил я. - У него практика в Москве... Была...
   - А-а, - немного разочарованно протянул Блюхер.
   - До этого отец служил при управлении Мытищинским заводом, но его уволили за сочувствие рабочим, - добавил я.
   - Вот ведь как мир тесен! - оживился главком. - А то-то я смотрю, и фамилия у вас такая же, и лицом похож. Значит, вы - сын Сергея Ивановича Владимирцева...
   - А вы...
   - Да, я работал на Мытищинском. Оттуда меня в Бутырку и упекли...
   - А нам с Иваном Степановичем в Екатеринбурге внушали, что вы немецкий генерал, нанятый на службу большевиками...
   - Ничего, вот Дутова к стенке поставлю - увидит он, какой я немец!
   В тот и другие дни Василий Константинович, отвечая на расспросы, рассказывал мне о себе понемногу, даже с каким-то недовольным видом. То, о чем он не говорил, я узнавал от других. И вот что теперь мне известно доподлинно.
   Никакой, конечно, Василий Константинович не немец. Фамилия Блюхер произошла от прозвища, которое получил прадед главкома за сообразительность, многочисленные кресты и внешнее сходство со знаменитым прусским фельдмаршалом Блюхером. Оказывается, военная доблесть у главкома в роду, недаром Павлищев говорит, что Василий Константинович прирожденный военный.
   Родился наш главком в 1890 году, но его отец, крестьянин, отправляя паренька четырнадцати лет в люди, попросил писаря набросить годок. Поэтому по бумагам Василий Константинович на год постарше. Родина его - село Барщинка недалеко от Рыбинска.
   В людях служил мальчиком в лавке купца Клочкова в Питере. Именно тогда пристрастился к чтению. Своими глазами видел, как, рубя шашками, казаки разгоняли рабочих 9 января 1905 года.
   В том же году, не выдержав издевательств хозяина, он ушел из лавки и устроился на так называемый Франко-прусский завод. Работа была, что и в лавке - мальчик на побегушках, а жалованье - 30 копеек в день. На заводе Блюхер впервые принял участие в стачках, познакомился с большевиками. А в 1907 году его уволили за ненадобностью. Искал работу, служил полтора года приказчиком в мануфактурном магазине, снова искал работу, перебрался в Москву и в 1909 году поступил на Мытищинский вагоностроительный завод, где в то время служил и мой отец. Мне даже стало казаться, что я вспоминаю лицо Василия Константиновича среди десятков рабочих, приходивших за помощью к моему отцу. Но, скорее всего, это уже мои фантазии! За призыв к стачке Блюхера арестовали.
   Я вспомнил, как однажды отец пришел усталый и сказал каким-то бесцветным голосом:
   - Сегодня опять митинг был - какой-то мальчишка влез на забор и стал кричать про забастовку. Арестовали его. М-мда...
   Так, значит, тем молодым рабочим был Василий Константинович! А может, и кто другой...
   В тюрьме Блюхер провел два года и восемь месяцев. Потом поступил приказчиком в мануфактурно-галантерейный магазин, что на углу Большой Никитской и Леонтьевского переулка.