Мне легко сейчас говорить о тебе. И все-таки нелегко говорить с тобой. Беглое касание пальцев будит нервную дрожь, и глаза золотятся. Я ждала тебя, думала о тебе, благодарила тебя и любила тебя. По-своему. Нет ничьей вины, ничьего участия. Есть воспоминания. Воспоминания о том, что когда-то я отдала тебе частичку своей души. Безвозмездно, безвозвратно, без просьб и обещаний с твоей стороны. Мне никогда не было рядом с тобой легко и спокойно. Я всегда боялась тебя потерять или стать случайностью в твоей жизни. И все же я была бесконечно счастлива, когда встречала с тобой рассветы!
Теперь ты чужой. Совсем чужой. Навсегда исчезнувший из моей жизни. Случайные встречи ничего нам не дадут. Ты давно уже обо всем забыл. Да и не надо помнить. Пусть все останется как есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Ты не подашь мне руки, а я сделаю вид, что в моей жизни все в порядке, и что меня совсем не волнует ушедшая вереница дней. Я улыбнусь твоей женщине, сделаю ей комплимент, и она улыбнется мне в ответ. Может быть, что она ничего не знает. А может быть, ей это тоже далось нелегко. Так же нелегко, как быть твоей женщиной, искать в твоих глазах отблески своих чувств и ждать твоего прихода до последних звезд отчаянного рассвета"
Все позабыть, увы, не в нашей власти.
Когда взгрустнется мне в ночной тиши,
Я вспомню музыкальность Ваших пальцев
С сонатой в упокой моей души.
И даже если созданная вечность
Мне говорит о смене прошлых лун,
Мне снится Ваша вычурная нежность,
И светские манеры Ваших струн.
В том месте, где усталость вдохновений
Мешает обреченности тоски,
Случайно я столкнулась с Вашей тенью,
И вот сейчас читаю ей стихи.
Мелодия усталой, нежной скрипки
Мои глаза состарит на века.
А Ваша тонкогубая улыбка
Как прежде иронична и горька.
Простите мне мою бесцеремонность,
Но я не удержусь в последний раз
Взъерошить нежно Вашу отрешенность
И серебристость серых Ваших глаз.
***
Ольга усмехнулась. Да. Такие слова она посвящала только Толику. Забавно. Все так буднично и неоригинально. Каждый человек считает свою личную трагедию чуть ли не единственной в мире и, конечно же, самой глобальной. А ничего глобального в ней нет. И даже ничего интересного нет. И не хочется выворачивать душу перед любопытной толпой. Впрочем… Разве стихи – это не вывернутая наизнанку душа? Ольга еще раз кинула взгляд на потертую фотографию и отложила ее в сторону. Ей до сих пор помнился день, в котором ее любовь к Толику перестала существовать.
***
Я долго не видела Толика. Нас развели дела, интересы и еще много чего. Но день встречи все-таки наступил. Драгоценная группа "Аквабитл" после долгого перерыва решила дать большой концерт. Разумеется, я не могла пропустить такое событие! Я начала к нему готовиться чуть ли не за месяц. Искала наряд, продумывала прическу, прокручивала в голове фразы, которые я могла бы сказать при встрече Толику. Словом, на концерт я явилась во всеоружии. Услышала море комплиментов, пообщалась со старыми знакомыми, увидела Толика и… поняла, что ничего к нему не чувствую.
Нет, Толик совершенно не изменился – он был таким же нежным, милым, предупредительным и обходительным. Он осыпал меня комплиментами, на что-то намекал, а я смотрела на него совершенно ошарашенными глазами и пыталась собрать мозги в кучу. Я ничего не чувствовала! Абсолютно! Такое мое состояние по отношению к Толику было настолько для меня непривычным, что я растерялась. Сколько времени я им болела! Сколько времени не могла воспринимать спокойно его жесты и улыбки! И вот, в один-единственный момент все это кончилось и ничего уже возвращать не надо. Он стал мне чужим. Совсем чужим. Он просто ушел из моей жизни. И это было к лучшему. Потому что случайные встречи давно уже ничего нам не давали. Я облегченно вздохнула и улыбнувшись решила, что будет лучше, если все останется так, как оно есть. О чем жалеть, если все так удачно кончилось? Когда-то нежность и участие Толика значили для меня слишком много. Мне все равно нелегко было говорить с ним о том, что уже позади. И я промолчала.
"Неужели я научилась смотреть на тебя глазами постороннего человека? Неужели для меня ничего не значат твои слова, а касание твоих рук ничего во мне не будит? Так странно… Может быть, моя любовь умерла от усталости. Может – от бесконечных ожиданий. Сколько я ни вглядывалась в черты когда-то наизусть знакомого, а теперь совершенно чужого лица, ни один звоночек в глубине моей души не дернулся и не издал звонка. Господи, сколько времени я искала ответы, которых не было! Я смотрю на тебя и вижу, как твои глаза знакомо меняют цвет: они темно-серые, когда ты сердишься или хандришь; голубоватые, когда ты солнечным зайчиком прыгаешь от радости; они зеленеют, когда в тебе просыпаются постельные устремления. Все это так мне знакомо! Но почему же все это совершенно меня не трогает?
Я не дергаюсь от твоей близости. Пропускаю мимо ушей твои комплименты (не пытаясь отыскать в них второй, приятный для меня смысл) и даже не слежу за цветом твоих глаз, ожидая, когда же они позеленеют для меня одной. Мало того, даже когда я ловлю зеленоватый блудный взгляд и знакомую улыбочку, я остаюсь равнодушной. И вот, наконец, приходит облегчение. Облегчение при мысли о том, что я освободилась, наконец, от этой любви, и больше меня не мучает болезнь в несколько букв твоего имени. Нет, я не жалею о том, что когда-то случилось. Что было, то было. И я даже благодарна тебе за то, что ты пробудил во мне настолько сильные чувства. Единственное, чего мне жаль – что ты не отнесся к ним снисходительно. Нет, я вовсе не считаю, что ты обязан был полюбить меня в ответ. Я просто думаю, что ты мог бы (не то, что должен был, а
***
Ольга попыталась вспомнить прежние ощущения: она смотрела на Толика, улыбалась его шуткам и сама не верила собственным ощущением. Неужели она действительно ничего к нему не чувствовала? Ведь она зависела от его улыбок слишком долго. И очень уж о многом ей хотелось бы навсегда забыть.
Ольга посмотрела на фотографию Толика с каким-то неясным ей самой чувством и удивленно качнула головой. Неужели она любила его до такой степени? Или все-таки этот накал страстей был немного раздут? Откуда у нее в 18-19 лет взялись такие чувства, а главное, такие слова, чтобы эти чувства выразить? Впрочем… так безоглядно любить, наверное, можно только в 18 лет. Потом начинаешь думать. И рассуждать. И сравнивать. Потом наступает серая и скучная взрослость, в которой нет места миражам. Ольга вздохнула, выудила следующий опус и как-то неопределенно улыбнулась. Забавная история. Может быть даже, она чем-нибудь кончилась бы, если бы в ее жизни не появился Кир. Может быть даже, что она кончилась бы чем-нибудь серьезным. Во всяком случае, их обоих устраивало существовавшее положение дел. Кажется.
Четвертая
Все очень просто.
Сказки обман.
Сказочный остров
скрылся в туман.
Замков воздушных
не носит земля.
Кто-то ошибся.
Ты или Я.
"Машина Времени"
Говорят, что время – лучший лекарь. Вранье! Утверждают, что молчание – золото. Бредятина! Считают, что люди умнеют с возрастом. Туфта полнейшая! Иногда два взрослых человека ведут себя глупее, чем неоперившиеся подростки. Искренне уверовав в высокопарные изречения далеких предков о времени, молчании и возрасте, они надевают очки мудрости и видят на много лет вперед. Не замечая того, что твориться под самым носом. Взрослея, человек набирается опыта и старается не набивать шишек. От прошлых ошибок его излечивает время, свои мысли и чувства он учится скрывать за многозначительным молчанием, а из возраста возводит надежную преграду перед мыслью о том, что жить можно проще.
Говорят, что люди умнеют с возрастом. Туфта! С возрастом начинается маразм и тупая ограниченность. Упрямое нежелание видеть ошибки, помнить неприятные моменты из прошлого и дикий страх потерять в один момент лицо, имидж и положение в обществе, нажитое годами.
Считают, что молчание – золото. Бредятина! Если бы люди поменьше молчали, может быть, они не наделали бы столько ошибок. Потому что научившись молчать, люди, почему-то, замалчивают самое главное
Утверждают, что время – это лучший лекарь. Вранье! Время – удобная стерка для ненужных воспоминаний. Особенно о себе самом. Зачем вылезать из удобного кресла на поиски давно ушедшего? Человек избавляется от чего-то в себе, чтобы жить было легче. Жаль, но это "что-то" не всегда самое худшее. Я давно поняла это. Может быть, я знала это всегда. Мне это не мешало, как и всем остальным. Я просто это приняла. И, наверное поэтому, случившееся не стало для меня откровением. Оно просто стало. И я смирилась.
Я знала Витьку 100 лет. Впрочем, сколько знала, столько и была им очарована. Это определенно. Он не был никаким образом связан с "кульком", но тоже был человеком богемным. Хотя… Если б не "кулек", я никогда бы с ним не познакомилась. Потому что с чего бы это во мне проснулась тяга к сценическому искусству? И уж тем более, откуда бы это у меня взялась наглость на пару с левым знакомым заявиться в молодежный театр "Торч" (То, Ради Чего) на тамошний внутренний сабантуйчик? Именно там я с Витькой и познакомилась.
Витька бредил сценой. Театром, зрителями, постановками. Он был очень талантливым режиссером. Впрочем: почему я говорю обо всем об этом в прошедшем времени? Талант с годами не исчезает. Он совершенствуется. И от призвания отречься нельзя. Каким бы ни был сейчас Витька крутым бизнесменом, он до сих пор не может жить без театра. Бывает, что он посылает к черту свою работу и погружается в театральный запой. (Во всяком случае, Витькина матушка выражается именно так). Хорошо, что от творческих запоев кодировать нельзя. Иначе наши с Витькой дорожки после закрытия "Торча" никогда бы не пересеклись. Наверное.
Как же начали просыпаться мои нежные чувства к Витьке? Да постепенно. Все это складывалось из таких мелочей, которым не то, что определение не дашь – их не вспомнишь спустя годы. Ну вот например: поздний вечер, окончился очередной прогон спектакля, мы все голодные, как волки. Я присаживаюсь на ступеньку и снимаю сценические "греческие" туфли, которые натерли мне щиколотку. Витька подсаживается рядом и, голосом умирающего, спрашивает, нет ли у меня конфетки. (Это у меня со школы привычка такая – в сумке конфеты таскать, и угощать ими кого ни попадя, поскольку сама я их не люблю.) Я достаю последнюю завалявшуюся конфетку и мужественно отдаю Витьке. Он не менее мужественно делит ее пополам. Мы переглядываемся, хмыкаем и молча жуем.
Или еще: жаркое лето, какое-то никакое настроение, ноги гудят от ходьбы на каблуках, и тут на встречу Витька. С пивом. И тоже запаренный. Мы садимся за столик одного из уличных кафе, вытягиваем ноги, делаем по глотку холодного пива и откидываемся на спинки стульев. Молчим. Витька закуривает. Молчание длиться по бутылке пива на каждого. Нам хорошо без слов. Конечно, иногда было и наоборот. Мы созванивались и болтали по телефону часами. В общем-то, ни о чем, но так душевно и здорово! Приколы, хохмочки, ничего не значащие слова и складывающаяся из интонаций нежность. У Витьки был подвешенный язык, неплохое чувство юмора и достаточно иронии, чтоб суметь кого-нибудь задеть.
Мне почему-то всегда нравились ехидные люди. Представления не имею почему. Даже странно. Вообще-то все хором считают, что ехидство – это не очень хорошая черта. Ну не знаю. На кого как, конечно, а на меня это действует совершенно сногсшибательно. Тем более если ехидство (как Витькино, например) на меня не направлялось. Витька вообще относился ко мне классно. Может потому, что я понимала его без слов? С полувзгляда, с полужеста, с выражения глаз. Я быстро вычисляла, когда он был серьезным, а когда прикалывался, но никогда не ломала хохмы. Витька видел, что я обо всем догадываюсь, и эта самая молчаливая поддержка (и даже, в какой-то мере, соучастие) сближало нас больше и больше. Он сразу выделил меня из толпы, и честно говоря, я этим слегка злоупотребляла. Но еще честнее – Витька меня на это подбивал.
***
Ольга оторвалась от тетради и неопределенно хмыкнула. Она бы не сказала, что между ней и Витькой была чисто дружба. То есть, конечно, дружба была, но только помимо всего прочего. Да, они очень хорошо и душевно проводили под пиво время, но Ольга всегда ждала, что он ее приобнимет. И скажет что-нибудь на ухо. Чуть больше, чем друг.
***
Витька всегда знал, что я талантлива. Мало того, он разглядел во мне этот талант первым. Странно… Я всего лишь читала Маяковского на импровизированном конкурсе "Торча". И там были более именитые люди, асы сценического искусства, с поставленной дикцией, речью, отработанным ораторским мастерством… Однако первый приз – две бутылки "Монастырской Избы" – достался именно мне. И Витька дал мне в своей постановке, открывавшей театральный сезон "Торча", одну из главных ролей.
Когда-то я желала стать актрисой. Была у меня лет в 13 такая неоригинальная голубая мечта. Но до встречи с "Торчем" у меня был единоразовый опыт игры в любительской пьесе перед аудиторией небольшого литературного кружка.
С его стороны это был риск. И еще какой, ведь я же все-таки была не профессионал! Но Витька решился. Он доверил мне постановку спектакля. Мало того, в мою работу не вмешивался. Наверное, боялся оказать влияние на мою самобытность. Витька хотел прежде всего сам для себя выяснить, чего я стою. И я не подвела. У меня получилось! Мой спектакль шел весь театральный сезон. И даже имел успех. Витька гордился мной, знакомые завидовали, а про остальных нечего было и говорить. Ведь далеко не каждому доверяли ставить спектакль, а большинство народа в "Торче" были люди, которые занимались режиссурой профессионально. Прошел даже слушок, что свою премьеру я нашла у Витьки в постели. Если честно, я хотела бы, чтобы это было так. Ну, в смысле, чтоб я действительно с ним спала. Хотя, конечно, получить премьеру за талант гораздо почетнее.
Может быть, в то время это было просто предчувствием. Витька мне очень нравился. Во-первых, своим начальственным положением в нашем театре (он был неофициальным директором и официальным ответственным лицом, поскольку был старшим), а во-вторых, он меня выделял, и мне это льстило. Может быть, я принимала знаки его внимания слишком близко к сердцу. Во мне просыпалась ревность, когда рядом с Витькой появлялась какая-нибудь подруга. Мне приятно теребили душу подозрения знакомых о том, что у нас "что-то есть", и я полночи не могла уснуть, если Витька на пару со мной разыгрывал импровизированную миниатюру а-ля "мы не просто друзья" назло какой-нибудь мормышке. Он оказывал мне повышенные знаки внимания, и сердце в моей груди прыгало радостным солнечным зайчиком. Витька тоже относился ко мне не просто как к другу. И сейчас я говорю об этом, основываясь не только на какой-то прошлой нежности или прошлых обидах. Я вспоминаю нечто более существенное, оставшееся в прошлом.
***
Ольга рассмеялась и откинулась в кресле. Да. Веселое воспоминание. Бывает же такое. Наверное, они просто увлеклись. Или перепили пива. Или оказались в нужном месте в нужное время. Ольга не могла бы сказать этого точно. Но она помнила, что у них был шанс остановиться. Ни он, ни она этого не сделали. Да, это было забавно. В то время Ольга еще не отделалась от мыслей типа "что я творю" и "зачем мне это надо", но в момент их с Витькой помешательства она сознательно и последовательно запихала эти мысли куда подальше. Да, наверное, мог бы наступить такой момент, что Ольга начала бы жалеть о том, что переспала с Витькой. Но она также прекрасно понимала, что если бы не переспала с ним, то сожалела бы еще больше. Сейчас Ольге казалось, что они до последнего момента не осознавали, что
***
Я не знаю, как все это началось. С легкомысленных головокружительных поцелуев? Но почему все это перешло в постельное приключение? Помню все, как сейчас: очередной спектакль, неожиданный успех, отмечание всего этого, и мы с Витькой, убирающие все по местам. Мы все время уходили с ним позже всех. Легкое опьянение, дурачество, подтыривание друг над другом… Витька был очень даже интересным внешне мальчиком: высокий, крепкого телосложения, темненький, синеглазый. Он напугал меня какой-то маской, я кинула в него подушкой, он опрокинул меня на сценическую "постель" с воплем "молилась ли ты на ночь, Дездемона?", и как-то так плавно наше дурачество перешло в нечто большее. Мы целовались до умопомрачения, ну а поскольку делали это в постели (пусть даже наполовину бутафорской), продолжение не заставило себя ждать. Опьянение и возбуждение слегка пробивало меня на "ха-ха".
– Вот сейчас как придет на шум вахтерша, как включит свет на сцене…
– Вот тут-то мы и похохочем, – фыркнул Витька.
Казалось бы, такая обстановка должна содействовать нервозности и мыслям "надо это сделать побыстрей", но ничего подобного не было. Может, свою роль сыграла наша подспудная уверенность в том, что ничего не случиться? Никакая вахтерша не зайдет (тем более что она наверняка часа два уже, как домой слиняла), никакому сторожу не покажутся подозрительными посторонние звуки (у нас сроду до полночи репетиции шли). Да и кому мы были нужны? Нахальные, совершеннолетние хозяева "Торча"… (Хотя официально, конечно, хозяином данного безобразия считалась директриса ДК, некая Вазова. Старая дева утяжеленной комплекции, одетая по последней моде 25-го съезда КПСС. Вот если бы
Мы никуда не торопились. Нас слишком поглотило удовольствие, распаляемое винными парами и необычной обстановкой. Я вела себя в постели с Витькой довольно активно для своего тогдашнего опыта и возраста. Мы просто продолжали валять дурака. Мы относились ко всему несерьезно не только до последнего момента, но и переступив этот последний момент. По ходу дела мы прикалывались друг над другом, у нас возникали легкие потасовки, мы цитировали подходящие к месту и событиям куски из пьес… Мне показалось, что удовлетворение, которое я испытала, разнесло меня на кусочки. Мы, обессиленные, долго лежали друг около друга. Потом нам захотелось пить. А потом я почувствовала Витькины губы на моей спине.
Кому нужны молодежные театры? Это такая утомительная ответственность! "Торч" мотался по всяким разным культурным учреждениям, потерял, в конце концов, крышу над головой и распался. Мы еще собирались по инерции вместе, но это уже было не то.
Наши отношения с Витькой тоже переживали не лучшие времена. Наверное потому, что изначально были слишком запутанны. Во-первых, мы их не афишировали. И даже наоборот. И кто бы там о чем ни догадывался, точно никто ничего не знал. Во-вторых, вылезая из постели, мы не знали сами – будет ли этому продолжение. Мы никогда не договаривались на следующий раз вперед. Все происходило спонтанно. И даже после самой замечательной любовной сцены (а в постели с Витькой мне было очень даже хорошо), с утра, наедине друг с другом, мы вели себя как друзья, просто проведшие ночь под одной крышей. Между нами не проскальзывали даже фразы на уровне "как-нибудь на недельке". Мы молчали. Или говорили о пустяках. И всегда уходили с мест свиданий по очереди. И не через ближайшую остановку. Сейчас я думаю, что то, как мы шифровались, было к лучшему.
После распада "Торча" я поддерживала с Витькой отношения на уровне случайных встреч. Да, я оценила нашу мудрость притворства, не говорящего о будущем. Ведь после одной из постелей так и не наступило встречи. Там же. Но ведь мы ни о чем и не договаривались, правда? И это было действительно мудро с нашей стороны. Может быть, в то время нас разделили дела. Может – легкая обида друг на друга за нежелание принимать наши страсти всерьез. А ведь стоило! Я же забывала в "Торче" обо всем! К тому же, я смотрела на сцену не как зритель, а как режиссер. А еще чаще я смотрела со сцены в зал. Какие друзья? Какое общение? Я, конечно, притаскивала в "Торч" своих институтских знакомых, и они были в восторге, но я от них была далека. Рядом со мной был только Витька, потому что больше половины проектов театра были нашими общими. Собственно, один из таких проектов и стал началом конца "Торча".
Мы сотворили слишком откровенную и жесткую пьесу о молодежи, об отношении к друзьям и родителям, о проблемах, трагедиях и любви. Мы пытались ответить на вопросы, интересные нам самим. Пьеса называлась "Мы те, кто". Она имела такой успех, что на ее юбилейный показ пришла Вазова, и "Торч" закрыли. Смешно! Это ж были не совковые времена! 2005-й год! Хотя, конечно, официально нас закрыли не за какие-то политические убеждения, а придравшись к формальности. Но мы знали правду. И те, кто смотрел пьесу, знал тоже. Были статьи в газетах, хождения по организациям, "Торчу" даже удалось дать еще пару спектаклей. Но все это уже было не то. "Торч" не существовал. Он мотался. А мы взрослели. И были безалаберны. И заняты каждый своим делом. Как всегда. Никому ничего не надо. И ничего не стало.
Смешно начинать все заново, когда тебе не 20, а 25. Но случай – это великое дело. Я просто набрела на зародыш молодежного театра при каком-то ДК. Меня притащила туда моя подруга, старшая сестра одного из тамошних актеров. Оказалось, что в городе проводится конкурс детских и молодежных театральных студий, и ребята непременно должны были его выиграть, ибо от этого зависело их дальнейшее пребывание в стенах ДК. Я поняла, что дело серьезно, и позвонила Витьке. Он согласился.
Наверное первое, о чем мы подумали при встрече – мы повзрослели. Витька, правда, сказал, что на самом деле мы были такими всегда, просто с возрастом все, что мы скрывали, выползло наружу. Может быть, это действительно было так. Очень трудно подвести черту и сказать: вот. Именно тут закончилась я вчерашняя. На самом деле очень забавная штука – жизнь. Какой-то поворот колеса Фортуны – и мы опять рядом. Витька говорил, что это судьба. Наверное. Во всяком случае – это лишний повод подумать. О себе. О Витьке. О том, что нас связывало. Мне кажется что взрослость – это не только возраст. Это наше отношение к жизни. Первым этапом моего взросления был пересмотр взглядов на собственных друзей. А после того, как я перестала влюбляться в тех, с кем сплю, я поняла, что миновала второй.
Кто я теперь? Я не знаю. Новое ощущение еще не стало привычкой. Какая я? Я тоже не знаю. Но сейчас я не стала бы убеждать вас в том, что я не стерва. Стерва. Что, впрочем, не будит во мне никаких угрызений совести. Когда начинаешь относиться к прежним приятелям, как к средству от скуки – это уже цинизм. Это дано не каждому. Но это пугает меня не так, как мое равнодушие к собственным постельным партнерам. Конечно, я обставлю ужин при свечах и подгоню музыку. Я даже накормлю его с утра завтраком, но… Я не вспомню о нем после того, как за ним закроется дверь.
***
Ольга оторвалась от произведения и честно задумалась: почему она относилась к Витьке настолько хорошо? Наверное потому, что он отвечал ей тем же. Ольга не могла бы определить, что за чувства питал к ней Витька. Но она не думала, что это была только дружба. Может быть она, как это свойственно всем женщинам, придавала слишком большое значение мелочам? Но разве не из мелочей состоит вся наша жизнь? Для Витьки в ее душе сохранились нежность и теплота. Мало того, он будил в Ольге чувства, которые она сама считала давно пережитыми. Она вспомнила, что это такое – быть благодарной судьбе за даруемые ею маленькие радости. Да, Ольга уже не испытывала щенячьего восторга. Но и смотреть на Витьку приобретенным ею взглядом Холодного Равнодушия она тоже не могла. Для этого она слишком хорошо к нему относилась. Как к мужчине, как к другу, как к человеку. Просто раньше она была недостаточно взрослой, чтобы осознать это. И уж тем более это принять
Ольга не знала, что именноВитька в ней так ценил. Она даже не знала, что ему в ней не нравилось. Может быть, что это было не так уж важно. Ей было просто хорошо с Витькой. Тепло, умиротворенно и спокойно. Может быть, Ольга загонялась бы по нему не так сильно, если б он ее на это не провоцировал. Нежностью, заботой, искренним вниманием… Ольга улыбнулась. Наверное, став взрослыми, они стали все усложнять. Впрочем… Отношения между ними никогда особо простыми и не были.