Полякова Светлана. Лестница на небеса

   Первый раз Анна была рада, что она одна.
   Она нашла кассету, вставила в магнитофон, нажала кнопку «плэй».
   И села рядом, потому что попала нечаянно на самую грустную песню. «Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны… А все оттого, что мы любили ловить ветер и разбрасывать камни…»
   Но сейчас ей не хотелось плакать, как обычно. Наоборот. Она просто сидела и слушала эту песню снова и снова, получая облегчение от каждой ее строчки. Еще два года назад она не могла ее слушать. Слишком горьким было лекарство от боли.
   А теперь — слушала.
   Потом, когда магнитофон начал хрипеть, она выключила его.
   Сварила кофе и включила телевизор.
   Там шло очередное ток-шоу — бесконечная череда, на каждом канале… Какой-то обезьянник, невольно поморщилась Анна. Они, наверное, решили во что бы то ни стало доказать, что Дарвин был прав, а Павлик Морозов — жив…
   Она собралась было выключить его, но невольно остановилась. Тетка, вещающая в тот момент, показалась ей особенно прикольной.
   На голове у нее торчали какие-то несуразные косицы в огромном количестве, как у Боба Марли, при этом лицо было совсем не Бобово. «Что же они все как с цепи сорвались, — подумала Анна, рассматривая эти голубенькие круглые глазки, пухлые губки и вздернутый курносый нос. — Хоть бы сначала прикидывали, подойдет ли данный имидж их внутренней сущности…»
   Лицо показалось ей смутно знакомым, Анна долго пыталась вспомнить, где она уже встречалась с этой дамой. Но оставила эти попытки, как безуспешные. В конце концов, у нее просто самая распространенная внешность в здешних окрестностях, решила она.
   Дама оказалась продвинутой и преподавала какой-то там тантрический секс. «Безнадежно отстали вы от жизни, милейшая», — сказала себе Анна по этому поводу. Говорила дама весьма уверенно, агрессивно даже, и артикуляция у нее была как у джюсовца на улице. Надо тебе этот китайский фонарь за триста рэ или не надо — а товар тебе впичат… Так и с тантрическим сексом. Спустя несколько минут Анна уже не сомневалась, что большинство домохозяек, смотрящих в данный момент эту белиберду, завтра же помчатся им заниматься. Побросают своих усталых мужей и рванут на поиски радости.
   Она щелкнула пультом, обрывая «тантрическую джюсовку» на полуслове. Вымыла чашку. Поставила разогревать суп. Включила снова магнитофон. Немного подпела: «Нам по двадцать семь лет, и все, что было, не смыть ни водкой, ни мылом с наших душ…»
   Потом почему-то вспомнила парня с мотоциклом. Жалко, что он так и не обернулся… Наверняка славный…
   Снова вспомнила «тантрическую» даму и подскочила невольно.
   — Ну да… Конечно!
   Она достала школьные фотографии.
   На секунду ей стало больно — она старалась никогда не заглядывать в свое прошлое, чтобы не оживлять вместе с ними боль. Но ей же надо было удостовериться… Поэтому она терпеливо перебирала фотографии в поисках единственной, нужной.
   Той, где она рядом с Таней.
   Той, где именно Таня вручает ей грамоту за особенные успехи в изучении литературы.
   И, найдя, присвистнула.
   Те же голубые глазки. Тот же носик… Прическа, правда, другая. Кудри химические… но тогда ведь в моде был другой имидж.
   — Вот никак не ожидала, — рассмеялась она. — Есть же у людей дар безликости… Так вписываться можно куда угодно… Как у нас в театральном. Типажность, мать вашу…
   Она бросила фотографии на пол, они разлетелись. Одна теперь лежала поодаль, и, когда Анна успокоилась немного и стала собирать их с пола, эта оказалась сверху.
   Анна невольно посмотрела на нее.
   На этой единственной фотографии она была счастливой, может быть, поэтому — красивой?
   Она улыбалась, глядя вдаль, девочка, у которой глаза вовсе не были мрачными. Наоборот…
   Анна даже вспомнила, когда снималась. В тот день, когда ее приняли в училище. И все сразу переменились по отношению к ней. Впрочем, это было совсем не важно. Главное — тогда Кинг был рядом. И…
   Она положила фотографию, запретив себе продолжать эти воспоминания. Проведя пальцем по нежному овалу, она проговорила:
   — Как жаль, что она — умерла…

* * *

   Он пришел домой поздно.
   Из центральной комнаты доносилось бормотание телевизора.
   — Дань, это ты?
   — Не-а…
   На пороге комнаты появилась мать.
   — То есть как? — спросила она.
   — Ну а кто еще?
   — Конь в пальто, — бросила мать. — Людка звонила.
   — Понял, — сказал он, ставя разогревать ужин.
   — И что опять произошло?
   — Ничего…
   — Она плакала, между прочим.
   — И что теперь я должен делать?
   Первый раз фраза получилась более или менее длинной.
   — Она…
   — Мама! Я есть хочу! Я весь день ничего не ел! Я сам сейчас заплачу!
   Мать к этому его заявлению отнеслась скептически.
   — Ты? Вовеки не заплачешь… Только если твой мотоцикл в лепешку расшибется…
   — Так я вместе с ним расшибусь, — усмехнулся он. — Плакать некому будет…
   Она посмотрела на него с таким ужасом, как будто это вот-вот случится.
   — Ты бы поменьше такими вещами шутил…
   — Я и не шучу. Я просто констатирую факт…
   Мать хотела еще что-то сказать, но дверь хлопнула снова, и он понял — пришел отец. Вздохнув с некоторым облегчением, он без всякого аппетита доел ужин и ушел в комнату.
   Там он достал увесистый том Джойса и отключился. Теперь ничего вокруг не было. Только Бык Маллиган…
   Только Стивен Дедал. И ему казалось, что этот самый Стивен ужасно похож на него. Или он похож на Стивена. В общем, с ним просто переставало быть пусто и одиноко. Как будто Стивен был его другом. И все понимал так же хорошо, как и сам Даниил.
   Потом он отложил книгу — нестерпимо хотелось спать. На ум почему-то пришла та девчонка, что просила сигарету.
   «Второй раз, — подумал он. — Второй раз я вижу чью-то смутную тень, и там, в самом сердце, появляется мысль, что мне было бы хорошо с этим человеком. И почему-то уже второй раз я позволяю этому человеку уйти от меня…»
   Уже засыпая, он все-таки включил магнитофон, чтобы не доставали голоса с кухни. Судя по тембру, там уже зарождался ураган. Скандал…
   «Чтобы я жил так же, как они?»
   Он фыркнул презрительно. Думая о Тане, которая умерла. И — как жаль… Право, как жаль, что умерла не просто Таня. А то время, в котором она жила.
   Теперь все стало другим. Как раз тогда, когда он наконец-то вырос, время взяло да изменилось. Не оставив ни самой Тани, ни ее знаменитого флэта…
   — Одни Людки, — проворчал он. — Которым и трусы не надо стаскивать — они по жизни без них разгуливают…
   Почему-то от мыслей о Людке стало совсем тоскливо. Он даже представил себе, как они ругаются на кухне из-за его маленькой зарплаты.
   Стало так противно, словно это было на самом деле. И он постарался прогнать неприятные видения с помощью Стивена Дедала.
   А потом вдруг и вовсе увидел странную картину — ночное небо, и на этом небе золотую лестницу. По бокам он различил хрупкие фигурки ангелов, и сама лестница вдруг озарилась, как будто кто-то зажег вокруг миллион фонарей. Только это были не фонари. Звезды. Какое их было множество, с ума можно сойти! Будто пошел метеоритный дождь…
   А внизу была дорога, и по этой дороге шла девушка. Высокая, в потрепанных джинсах и черной кожаной куртке… Волосы девушки были распущены и свободно струились по плечам.
   — Эй…
   Она обернулась на его голос, и ему показалось, что там, в ее глазах, отражаются все эти звезды… Все. Даже самые далекие…

* * *

   Те сны, которые ей снились, Анна забывала уже утром. И слава богу…
   Она проснулась рано. Сначала ей показалось, что утро еще далеко… Потом вспомнила, что теперь темнеет рано и поздно светлеет.
   Она приподнялась на локте и взглянула на часы. Волосы упали на лицо — она привычно убрала их со лба.
   Стрелки показывали пять тридцать. Вставать было рано, но и лежать не хотелось. Она уже давно поняла — от безделья появляются мрачные мысли. Поэтому она старалась занимать себя делами постоянно.
   Она встала и потянулась, пытаясь сбросить с себя остатки сна.
   За окном царила пока тишина, и, судя по всему, день должен быть ясным и спокойным…
   Она прошлепала босыми ногами на кухню, включила свет. Пока варился кофе, успела умыться.
   Прихлебывая кофе, она вспомнила, что именно сегодня обещала зайти к Тане и Вовке. «Боже ты мой, — вздохнула она. — Именно сегодня… У меня именно сегодня дел так много, что я вряд ли успею…»
   Она обещала зайти в монастырскую лавку, купить свечей для храма при их приюте. Потом у нее занятия… Бог знает, когда она освободится…
   — Надо было вечером, — отругала она себя. — Весь вечер занималась какой-то ерундой…
   Она рванулась к телефону, но вспомнила, что еще рано и наверняка они спят…
   — Позвоню попозже, — решила она. — Только бы не забыть.
   «Она смотрит на дым и завидует ангелам, — пел голос из магнитофона. — Врачи говорят, что это все от курения…»
   Она как раз курила. Смотрела на улетающий к потолку синеватый дым и в самом деле завидовала ангелам.
   Поэтому она рассмеялась.
   — Надо все-таки что-то делать, — пробормотала она. — Ты никогда не повзрослеешь, Мышка. Тебе перевалило за тридцать, а ты мыслишь как девочка, выглядишь как девочка и совершенно не стараешься стать частью огромного организма… А знаешь ли ты, что такие, как ты, вносят дисгармонию?
   Она поймала себя на том, что зажигает новую сигарету.
   — Ты умрешь, и тебя похоронят в этих джинсах. И если не окажется рядом никого из знакомых, они даже не будут знать, какой возраст тебе проставить… Неужели ты до сих пор не можешь смириться и стать тем, кем уже должна была давно стать?
   Частицей этого долбаного огромного организма… Всего лишь.
   — Ни-ког-да…
   На улице уже светлело. Появились одинокие фигуры.
   «И почему, — подумала Анна, — одеваясь, каждое утро я чувствую себя брошенной в ров со львами, Господи?»
   Она шла по улице, низко опустив голову. Как всегда. Работала она совсем рядом с домом. Раньше там был детский сад. А теперь — приют для больных детей…
   Анна открыла калитку, та скрипнула предательски, и она испугалась — вдруг разбудит кого-нибудь из малышей?
   Надо бы смазать, подумала она. Чтобы не скрипела…
   Она всегда думала о том, каково им просыпаться. Там, в снах, эти дети были нормальными. Над ними никто не смеялся. Они могли бегать, смеяться и наверняка ничем не отличались от других детей… Она знала это, потому что сама очень долгое время спасалась от реальности, придумывая себе другую жизнь. Ту, где все было совсем не так, как здесь и сейчас.
   И ей всегда так не хотелось возвращаться…
   — Здравствуйте, Анна Игоревна…
   Она обернулась на этот странный голос с мягкими, вкрадчивыми интонациями.
   Выдавила улыбку, в очередной раз задавая себе вопрос, почему она не доверяет этому человеку с небольшими руками, ведь то, что он делает, — хорошо?
   — Здравствуйте, — ответила она, оставаясь напряженной.
   Может быть, виной всему был его взгляд? Он все время смотрел в сторону. Как будто боялся Анниных глаз.
   — Как у вас дела? Вы выглядите усталой…
   — Да нет же, — запротестовала Анна. — Вчера я вообще не работала… Так что у меня, право же, все нормально.
   Он уже не слушал ее. Это тоже было его особенностью — внезапно уходить во время разговора. Тогда его взгляд становился отстраненным и бессмысленным.
   Как у некоторых ее детишек…
   Она раньше вообще не знала, как ей надо реагировать. Один раз простояла десять минут, ожидая продолжения беседы. Вроде как-то невежливо было уходить… Теперь же, зная об этих странностях, она просто пошла дальше. Скорее всего, он и не вспомнит, что разговаривал с ней. Или вообще сочтет ее за явившееся внезапно привидение…
   Последняя мысль ее рассмешила.
   Она не выдержала и рассмеялась.
   Когда вошла в комнату, она все еще улыбалась.
   Дети еще спали, только маленькая Геля сидела, прижимая к груди кулачки. Несчастная, с встрепанными волосами и расширившимися от страха глазами.
   Анна кинулась к ней, оглядываясь — где же нянечка? Значит, опять бросила малышей, и особенно Гелю, которой вечно мерещились кошмары, и что самое ужасное, эти кошмары бедняжка не могла рассказать. Она ведь не умела разговаривать. Долгое время ее вообще считали немой. Но Анне казалось, что Геля просто не хочет разговаривать.
   — Геля, — прошептала Анна, прижимая девочку к себе и гладя ее по спутавшимся волосам. — Все в порядке… Ночь ушла, и страшное тоже ушло… Посмотри, солнышко появилось… Ну, успокойся же…
   Все ее слова были только словами, Геля всегда могла увидеть что-то страшное, вне зависимости от времени суток.
   Анна все гладила девочку по голове и отпустила ее только тогда, когда поняла: она успокоилась.
   Стали просыпаться другие дети, да и зазвенел уже церковный колокол.
   Вот и новый день, подумала Анна, погружаясь все глубже в привычную суету. Еще один день…
   Почему-то ей вспомнилась «тантрическая» дива, и она горько усмехнулась.
   Ни Геля, ни остальные дети в это пространство не вписывались. А куда они вообще вписывались, кроме этого маленького мирка, надежно отгороженного от любопытных и часто недобрых взглядов?
   «Может быть, зла так много на земле потому, что мир несчастен?»

* * *

   Он вспомнил про материнскую просьбу только во второй половине дня.
   «Данила, тебе же там недалеко…»
   — Вот кретин, — пробормотал он. — Ладно… Скажу ей, что не смог вырваться…
   Он не хотел именно сейчас отрываться от работы. В конце концов, не часто выпадает хороший заработок. А эта машина была навороченная, и хозяин был навороченный, хоть и неприятный. Он предпочитал не смотреть в глаза этого нувориша. Странные были глаза. Как будто неживые… Один глаз, как казалось Даниле, вообще косил в сторону, точно этот тип постоянно находился в напряжении.
   Но какое дело ему было до того, куда смотрят глаза его клиента? Да еще такого…
   Руки были грязные, он вытер их тряпкой. Снова посмотрел на часы.
   В принципе, надо сходить. Ничего не случится за полчаса…
   Он уже почти закончил.
   Может, ей и в самом деле станет легче, когда она нацепит этот медальон, подумал он. Странные они люди… То кричат на всех углах, что атеисты, а то начинают трепетать от страха и просить, чтобы ты принес им какой-то медальон с ликом Богородицы… Потому как тете Марусе такой помог!
   Но в последнее время мать и правда плохо себя чувствовала. Кто знает, может, ей и в самом деле полегчает?
   Он умылся, быстро переоделся в чистую одежду, запер гараж, проверил замки. Если с этим «мерсом» что-то случится, он вовеки не расплатится…
   Ему снова вспомнились странные глаза хозяина, и он зло усмехнулся. Прямо бесовская рожа, подумал он. И почему такие приспосабливаются быстро, черт их разберет…
   Пока шел по направлению к огромному супермаркету, где располагалась монастырская лавочка, он почти забыл об этом типе, предпочитая раздумывать совсем о других вещах. Например, ему почему-то пришла мысль, что его жизнь сгорает без всякого смысла, и он даже усмехнулся — иногда среди его косноязычия вдруг возникали странные мысли и образы, как будто посланные кем-то извне… Ну, Стивеном Дедалом, например. Как будто иногда думал совсем не он, а кто-то другой…
   Он увидел ее сразу, как только вошел в зал. В самом конце. Рядом с той самой монастырской лавочкой в этом вертепе…
   Его дыхание остановилось. Во всяком случае, ему показалось, что лучше уж в данный момент не дышать совсем. Чтобы не спугнуть. Так как она вообще непонятно что там делала. Ее просто не должно было там быть. Она же преспокойно запихивала в пакет свечи. Ему показалось, что этих свечей огромное количество и пакет непременно порвется. Зачем ей столько? У нее что, в квартире нет освещения? А потом он увидел, что она разговаривает с женщиной в черном так, будто они с ней сто лет знакомы. Она что-то сказала, и монахиня рассмеялась. Или это не монахиня совсем? Иначе что она может так живо обсуждать с девицей в джинсах?
   Он подошел совсем близко, затаил дыхание, делая вид, что рассматривает медальоны.
   На самом деле эти медальоны волновали его в данный момент меньше всего.
   — За сколько? — переспросила девушка, и монахиня повторила: «Три бутылки пива…» Наверное. Она же не знает, сколько пиво стоит… Просто этот мужчина принес икону, и она не смогла устоять… Выкупила ее, хотя в грех ведь человека ввергла… — Он сам туда погрузился, — сказала девушка. — Я так думаю, что ты ее спасла… Представляешь, что случилось бы с ней, если бы ты отказалась?
   — Наверное…
   Они перешли к каким-то другим темам, Даниил уже плохо понимал, о чем они теперь говорят. Кажется, о какой-то курсовой работе, которую должна была написать странная девушка, и что-то там о каком-то невероятно сложном догмате, потому что монахиня начала вздыхать и говорить, что тема досталась такая, что и какой-то Блаженный Августин с трудом бы управился…
   — Ну, Августин-то как раз управился, — махнула рукой девушка, рассмеявшись. — А я точно завалюсь… И почему отец Алексей решил, что я умная?
   — Нечего было пыль ему в глаза пускать, — назидательно сказала монахиня, но в глазах ее Даниил поймал легкую и теплую насмешливость. Она, похоже, не просто знала эту девицу, она ее любила…
   Да и девица, похоже, где-то училась. Раз пишет курсовые про догматы…
   Она так явно не вписывалась в его представления о церковных людях, что он онемел. Даже почти забыл, зачем сюда пришел.
   — Мне пора…
   Он испугался, что она сейчас уйдет. Уйдет снова, как тогда, в гаражах…
   — А вы…
   Он не знал, о чем ее можно спросить.
   Она остановилась, вопросительно на него глядя. Он увидел ее глаза. Теперь слова совсем исчезли, растворились, пропали… «Все», — подумал он, судорожно вздохнув.
   — Вы…
   «Боже, — мысленно простонал он, — я же веду себя как идиот последний… Она сейчас точно уйдет…»
   Но девушка почему-то не уходила, только смотрела на него с удивлением, как будто узнала его, во что он, впрочем, не верил…
   — А вы любите «Лед Зеппелин»? — спросил он, чувствуя себя теперь уже точно погибшим, даже не понимая, почему ему в голову пришла именно эта глупость и почему он вдруг решил про это спросить.
   — Любила, — кивнула она, улыбаясь чуть отстраненно и насмешливо. — Раньше… Много лет назад. А что?
   — Ничего, — пробормотал он. — Почему вы говорите, что много лет назад?
   — «Мне далеко за двадцать, — засмеялась она. — Я полный хлам…»
   Он пытался вспомнить, откуда это, но так и не вспомнил название фильма.
   Она все еще стояла, явно забавляясь его неуклюжестью.
   — У вас сумка тяжелая, — сказал он. — Давайте я помогу вам ее донести…

* * *

   «Какое безумие, — думала Анна. — Мне следовало быть более решительной…» Теперь он шел рядом с ней, тащил сумку. Совсем юный… Она задумалась ненадолго, удивляясь этому новому парадоксу. Мальчик… Ему лет двадцать пять— двадцать шесть… Когда-то она считала его ровесника очень взрослым… Выходит, он тоже был мальчиком?
   Она улыбнулась грустно своим невольным сравнениям — он поймал ее улыбку и улыбнулся в ответ. Робко, нерешительно, словно испрашивая на то разрешения. Как несколько минут назад спрашивал разрешения ей помочь.
   — Сколько тебе лет? — не выдержала она.
   — Двадцать четыре…
   «Да, он почти ровесник…»
   Она уже присмотрелась к нему, поняв, что сходство, ранее заставившее ее остановиться, застыть, на самом деле было совсем незначительным. Только глаза одного цвета — зеленоватые, да волосы… Впрочем, у мальчика-то они светлее.
   Она не сразу расслышала его вопрос.
   — А вам?
   — Мне — вечность… Я же тебе сказала — я полный хлам… Он недоверчиво рассмеялся.
   — Кстати, мы пришли…
   Он недоуменно уставился на детский сад.
   — Я здесь работаю, — пояснила она. — А живу вон там…
   «Зачем я ему показываю, где живу? Это просто случайная встреча. На одно мгновение, не больше…»
   — Вижу, — кивнул он, явно не спеша уходить. Точно чего-то ждал…
   — Если захочешь, заходи…
   — А можно?
   Она отругала себя: «Все больше и больше погружаешься в безумие». Впрочем, может быть, ему просто одиноко. Не с кем поговорить… Она вспомнила себя, и что бы с ней-то было, не встреться на ее дороге люди, с которыми можно было разговаривать?
   — Конечно, можно…
   Она назвала ему номер квартиры.
   Он кивал, а она думала: «Наверняка постесняется прийти… Да и зачем ему это надо?»
   Старая тетка с личными проблемами… Скорее всего, он просто говорит из вежливости. Ну, да Бог с ним…
   Она проводила его удаляющуюся фигуру, и отчего-то ей снова подумалось, что он очень похож на Кинга. Может быть, ему не хватает решительности и внутреннего покоя… Впрочем, ей ведь просто в то время так казалось. Мальчик казался ей взрослым… Потому что она сама была ребенком.
   Она вздохнула — как всегда, воспоминания привели с собой боль, и это значило только одно: от них следовало немедленно отвлечься… Да и нет у нее времени на всякие глупости вроде оживших теней и этих воспоминаний…
   «Басни дочерей памяти, — вспомнила она. — Шум Блейковых крыл избытка…»
   Откуда это? Ах да… Джойс. Стивен Дедал. Улисс… Странный мальчик, встретившийся случайно… Он растает так же быстро, как появился… Улисс…

Глава 2
ГЛУПОСТИ…

   К двум часам он закончил. Выйдя из гаража, достал сигарету и посмотрел вверх. Небо было таким же, как всегда. Ничего примечательного…
   Опустившись на ящик из-под бутылочного пива — и сколько же они тут выбухали, — Даниил вытянул ноги и откинулся, найдя опору в гаражной двери.
   Время текло медленно, словно бы засыпая вместе с ним. Он ведь так и не смог заснуть сегодня ночью, и теперь его голова сама клонилась на грудь, становилась тяжелой и туманной, с непонятными мыслями. С непонятными образами, рождающимися там, внутри… Тонкая фигурка на высокой скале. Распущенные волосы треплет ветер. Она стоит, застыв, ожидая чего-то или кого-то, и, кажется, согласна простоять так целую жизнь, найдя в этом смысл ее. «Вот если бы она меня и ждала»…
   Но Даниил начисто лишен иллюзий. Он привык воспринимать жизнь такой, какая она есть. Это как инстинкт самосохранения — лучше ждать плохого… Облома не будет.
   Он и сам не заметил, как задремал. Проснулся от резкого гудка: поезд, подумал он, только ревет зло… Посмотрев на часы, убедился, что хозяин задерживается, впрочем, и немудрено, ежели он потребляет пиво ящиками. Поезд же промчался мимо, все так же обиженно гудя, как будто Даниил ему мешал. Даниил невольно засмеялся — он скоро станет мастером по части сочинительства… Да и чего ждать от человека, который с четырех лет только и делает, что читает? Естественно, каждый шаг туда, в это великое царство чужих фантазий и мыслей, рождает и в тебе самом желание насладиться зыбкой прелестью химер…
   Сладко потянувшись, он встал, размял ноги, изрядно затекшие от неудобной позы, и несколько раз прошелся туда-сюда, иногда посматривая на часы.
   Стрелки неуклонно двигались к половине шестого, а этот тип все не появлялся.
   «Урод, — выругался Даниил. — Урод… Он что, хочет мне показать нашу „разницу во времени“? Он крутой, а мне вроде как и заняться нечем, кроме его чертовой тачки?»
   Они договаривались на половину четвертого. Уже два часа он прозябает в этой вшивой дыре…
   Потом он вспомнил рожу того типа и подумал: может, его вообще пристрелили. Братья-бандитос… Значит, сам виноват… То есть Даниил и виноват, потому что едва только этот навьюченный прибамбасами кент появился на горизонте, у него неприятно засвербело под ложечкой. Рожа у него была странная. Толстая, мясистая и при этом отчего-то вся в мелких морщинках… Как будто он уже старый, но еще об этом не догадался. И взгляд неприятный, тяжелый, с подозрением.
   В общем, негативный типус, с отвратительными к тому же манерами. Не зря матушка говаривала, что деньги — вещь необходимая, но не главная… Из-за этих денег можно и в передрягу попасть, что, собственно, он сейчас, похоже, и намеревается сделать.
   С каждой минутой настроение у Даниила портилось все больше и больше. И когда наконец-то рядом с ним остановилась тачка и оттуда вывалился «великий магистр», Даниил чуть не выматерился навстречу его безмятежной роже.
   — А вот и я, — пролепетал задушевно опоздавший и громко рыгнул. — Тут вышла неувязка… Сам пойми, работа. Арбайте, мать вашу… Одна на фиг сплошная…
   Он снова рыгнул, и Даниил отошел на шаг подальше, подумав при этом, что пива он пить никогда столько не станет. Уж больно потом воняет мерзко…
   Машина уехала, а красавец нувориш остался.
   — Ну чё, парень? Управился?
   Он попытался напустить на себя важность, но принятая им поза отчего-то напомнила Даниилу фигурку пузатого писающего мальчика. Он едва сдержался, чтобы не фыркнуть.
   Тем временем работодатель прошествовал в гараж и долго делал вид, будто что-то понимает в машинах. «Так-так-такушки, — раздавалось из гаража, — ну, молоток… Управился, говоришь?»
   Потом он появился снова, все так же шатаясь, и пробормотал:
   — Счас… Слушай, ты ведь машину водишь, а?
   — Конечно…
   — Довезешь меня? Не, ты не думай, я тебе пятихатку… Во… Он порылся в кармане, доставая оттуда кипу скомканных бумажек, отслюнявил одну и протянул Даниилу.
   — А это за работу.
   Получалось неплохо. Даниилу ужасно не хотелось работать еще и личным шофером этого недоумка, но он не смог отказаться. В конце концов, день все равно потерян… А тут хотя бы с толком… Мать неделю будет жить в нирване…