Полянский Алексей. СВР. Из жизни разведчиков

   Трассирующие очереди Анатолия на сей раз попали точно в цель, туда же угодили ракеты и бомбы с самолетов и вертолетов.
   И взрыв огромной силы сотряс землю, разметав все вокруг, включая успокоившихся было душманов, которые, видимо, решили, что шурави отстали от них. Они еще не успели познать силу истинно русского характера: взялся за дело — доведи все до конца.
   Но одна из последних очередей крупнокалиберного пулемета сбила вертолет, в котором находился Анатолий Зотов, и он рухнул в море огня.
   Так геройски погибли три отважных сына нашего Отечества, до конца выполнив свой воинский долг — два летчика и наш разведчик.
   На следующий день боевые товарищи на вертолетах сели на место гибели этого вертолета, извлекли из обломков машины тела павших героев и доставили их в Кабул.
   В тот же день они — участники боя и этой трагически завершившейся операции прибыли к нам, в распоряжение отряда «Каскад».
   Офицеры рассказали нам все, как было, особо отметив выдержку и характер Анатолия. Вместе мы молча выпили по чарке за светлую память наших павших товарищей.
   На следующий день я и несколько офицеров из «Каскада» поехали на кабульский аэродром, где находился военный морг.
   Совместными усилиями мы опознали тело Анатолия (по росту, комплекции, другим приметам).
   Это были самые тяжелые для меня минуты за все время пребывания в Афганистане. Тело при нас упаковали в цинковый ящик, затем в деревянный ящик, а через несколько дней в сопровождении нашего офицера этот груз-200 был отправлен на Родину.
   Ценой своей собственной жизни Анатолий Зотов подтвердил достоверность информации, передаваемой военному руководству Советской Армии в Кабуле «Каскадом-3».
   Я доложил Ахромееву обо всех обстоятельствах гибели Анатолия Зотова.
   Генерал, подумав какое-то время, спросил меня, может ли военное руководство, в частности, он, ходатайствовать перед правительством Советского Союза о награждении погибшего разведчика боевым советским орденом.
   Понимая, что это вне моей компетенции, я ответил Ахромееву, что проконсультируюсь со своим руководством.
   Тут же я связался с представителем КГБ СССР в Кабуле генералом Спольненко и попросил его выяснить мнение Юрия Ивановича Дроздова по этому вопросу.
   Через некоторое время Спольненко ответил мне, что КГБ сам сможет решить этот вопрос.
   После этих военных операций отношение Ахромеева к получаемой от нас информации изменилось.
   Теперь на совещаниях наши данные о противнике рассматривались в первую очередь, по конкретным вопросам тут же принимались необходимые решения.
   Я воспользовался доверием генерала Ахромеева к работе отряда «Каскад», чтобы обсудить с ним волнующую меня проблему.
   Некоторые наши команды в провинции были расположены вместе с армейскими частями, у них на вооружении, кроме стрелкового оружия — наших знаменитых «Калашниковых», были машины — БТРы с крупнокалиберными пулеметами и автомашины «Нива».
   Командиры армейских подразделений стремились втягивать наши команды в повседневные боевые операции, ночные патрулирования и другие действия на своих контролируемых территориях.
   Их также привлекал и наш автотранспорт. Командиры наших команд, конечно, не уклонялись от боевых действий, если душманы нападали на расположения воинских частей, всегда были готовы помочь и в сложных ситуациях, в которые нередко попадали наши военные друзья.
   Но если бы мы превратились в обычные подчиненные местным военным руководителям части, у наших разведчиков-офицеров не оставалось бы времени и сил, чтобы заниматься своим основным делом — сбором информации.
   Юрий Дроздов в своих инструкциях «Каскаду» постоянно требовал усиления агентурной работы, улучшения качества добываемой информации, предупреждал против втягивания команд в повседневные армейские будни.
   Доложив Ахромееву оперативную обстановку в ряде провинций страны, я сообщил ему, что некоторые командиры частей на местах требуют от наших команд более активной поддержки их военных действий, участия вместе с ними в операциях по прочесыванию местности, в патрулировании и т. д.
   Конечно, подчеркнул я, наши офицеры готовы наряду с солдатами бить бандитов, участвовать ив рукопашных боях, особенно, если те напали на наши части.
   Но у них тогда не будет времени на сбор информации.
   Ахромеев, не раздумывая, заявил, что он удовлетворен уровнем получаемой от нас информации и считает, что нам необходимо заниматься своей непосредственной работой в сложившейся ситуации.
   В тот же день был отдан приказ по всем нашим воинским частям на территории Афганистана оказывать всяческое содействие работе команд «Каскада», запрещалось использовать их в повседневных военных действиях.
   Однажды Ахромеев предупредил меня, что он намерен представить меня маршалу Соколову, он хотел бы, чтобы я лично доложил маршалу о деятельности отряда «Каскад», о его составе, задачах и проблемах.
   Конкретный срок такой встречи мне сообщат дополнительно.
   Я доложил Спольненко об этом разговоре с Ахромеевым и попросил его совета.
   Представитель КГБ в Кабуле заметил, что маршал Соколов, возглавляющий боевые действия Советского Союза в Афганистане, имеет право беседовать с любым нашим офицером и предложил мне хорошо подготовиться к этой встрече.
   Все наши командиры в провинциях и кабульский центр работали напряженно, результативно, и по разным направлениям.
   У кого-то хорошо шла информационная работа, было больше источников информации.
   Кто-то более успешно создавал так называемые «лжебанды» и работал с ними.
   У кого-то лучше завязывались контакты с местными властями, с представителями наших политических и военных организаций.
   Как в Кабуле, так и в провинциях были организованы советнические группы из представителей Советского Союза. Наряду с военными советниками, сюда входили партийные работники, представители различных министерств, по линии которых развивалось наше сотрудничество с Афганистаном.
   Естественно, что уровень подготовки, личные и деловые качества у наших многочисленных советников были разными.
   Да и как везде, кто-то работал с максимальной отдачей, а кто-то с прохладцей.
   И работа складывалась по-разному.
   Несколько слов о «лжебандитах».
   Мы стремились установить личные контакты с некоторыми главарями банд душманов, действующих на местах. Эти люди шли на такие встречи с нами, преследуя различные цели. Большинство из них, особенно на начальном этапе, категорически отказывались от контактов с представителями местных властей.
   Зато многие охотно встречались с шурави.
   Они видели, что советские люди несут добро в Афганистан, из Советского Союза поступает помощь, строятся различные объекты, дехкане получают работу.
   Идя на контакты с главарями банд, мы главным образом ориентировались на тех из них, о которых удавалось собрать какую-то положительную информацию.
   Например, выходец из местных жителей, который имел родственников в районах, контролируемых нашими совместными силами, и не проявлял жестокости к афганским и советским гражданам, потенциально мог стать нашим союзником.
   Главарь банды, соглашаясь на контакт с советским представителем, рассчитывал выяснить, могут ли получить работу его люди на предприятиях этого района, если банда сложит оружие. Ведь им нужно было кормить чем-то своих родных.
   Иногда нам удавалось уговорить главаря банды прекратить вооруженную борьбу против шурави и местной власти, сложить оружие и перейти к мирной жизни.
   В этом случае они требовали от нас гарантий, что не будут преследоваться за прошлые дела. И мы, согласовав все вопросы с правительственными чиновниками и службой безопасности Афганистана, давали им такие гарантии.
   Часто главарь не соглашался замириться с местной властью, но прекращал террористические акции против советских представителей, против наших военных.
   В некоторых случаях главарь соглашался действовать под нашим руководством.
   И мы тщательно проверяли искренность его намерений, стремились закрепить его связь с нами на конкретных делах, с помощью афганской службы безопасности контролировали его родственников в местах их проживания.
   Вот такие группы и назывались «лжебандами».
   Мы направляли их на борьбу с наиболее активными и жестокими группировками, информируя их о местонахождении бандитов, путях поступления к ним оружия и снаряжения.
   В некоторых случаях мы обеспечивали их боеприпасами и даже оказывали огневую поддержку с воздуха при проведении военных операций.
   Естественно, мы очень рисковали, ведь далеко не всегда удавалось обеспечить надежное прикрытие при этих встречах.
   Они нам диктовали свои условия и требовали, чтобы наши представители приходили без оружия и одни.
   Но нужно было идти на этот риск, чтобы находить какие-то неординарные решения в борьбе с бандами.
   Мы надеялись и рассчитывали только на то, что сможем силой убеждения заставить бандитов прислушаться к голосу разума и сложить оружие.
   Конечно, у нас случались и неудачи.
   Бандиты иногда отказывались от уже запланированных встреч или разрешали «парламентеру» вернуться обратно ни с чем, но живым.
   Бывало и так, что мы проводили долгую и кропотливую предварительную работу, но все наши усилия сводили на нет незапланированные или неизвестные нам заранее бомбовые удары нашей авиации по месту расположения банды.
   Я как следует все продумал и подготовился.
   И в назначенный день прибыл в резиденцию маршала Советского Союза Соколова. Это был красивый особняк в лесистой местности прямо под горой, недалеко от бывшего дворца Амина, а ныне штаба 40-й армии.
   Меня встретил Ахромеев, отечески подбодрил и провел в кабинет.
   Соколов встретил меня доброжелательно, внимательно выслушал мой короткий доклад, задал несколько вопросов, поинтересовался, какие проблемы волнуют наших офицеров.
   Я ответил, что все возникающие проблемы я решаю быстро и без проволочек в рабочем порядке с генералом армии товарищем Ахромеевым, который, кстати, тоже присутствовал на этой беседе.
   Соколов одобрил это сотрудничество и пожелал «Каскаду» дальнейших успехов в деле обеспечения нашей армии необходимой информацией о противнике.
   На этом беседа закончилась. Она носила протокольный, ознакомительный характер, видимо, маршал хотел из первых уст узнать, что же это такое отряд «Каскад» и чем он живет.
   Сергей Федорович Ахромеев поздравил меня с успешным знакомством с маршалом.
   Напряженная жизнь и работа штаба и команд отряда продолжалась.
   Мы имели постоянную связь со своими командами, ежедневно в штаб поступали информационные сообщения, отчеты о проведенных мероприятиях, встречах с источниками, положении дел и оперативной обстановке в провинциях.
   На основании этих сообщений готовилась информация для совещаний у Ахромеева.
   Москва, естественно, была в курсе всех событий.
   Периодически в Кабуле проводились встречи с командирами команд, другими офицерами. Они информировались об общей обстановке в стране, новых задачах и проблемах, которые нужно было решать и преодолевать.
   Все «каскадеры» работали самоотверженно, на совесть.
   Наши солдаты, присланные из погранвойск, отличались дисциплинированностью и исполнительностью, оказывали офицерам огромную помощь, охраняя команды, управляя машинами и боевой техникой при выполнении оперативных задач.
   Много хлопот нам доставляли местные афганские болячки — желудочные растройства и особенно гепатит. Эта афганская желтуха была серьезной угрозой для здоровья всех советских людей.
   Подхватить ее было проще простого, а излечивалась она долго и с большим трудом. А каковы последствия этой болезни, мы узнали уже позже, вернувшись домой.
   Иногда гепатит поражал целые воинские подразделения, особенно свирепствовал он в Шиндаде. Этому способствовало неправильное расположение нашего военного госпиталя.
   Разносится гепатит обычными мухами.
   На равнинных степных просторах провинции Шиндад ветры в летнее время дуют в одном направлении. И надо же было так разместить полевой госпиталь, что ветры, подхватив зараженных мух из госпиталя, несли их в расположение воинских частей.
   И наша команда «Карпаты-1» располагалась на маршруте этих болезнетворных ветров.
   Именно здесь гепатит свирепствовал вовсю.
   Мне пришлось обратиться за помощью к Ахромееву.
   Он вник в эту проблему, но даже его настойчивости и энергии не хватало для того, чтобы передислоцировать госпиталь.
   Шиндад продолжал страдать от гепатита больше всего.
   Болели офицеры, болели и солдаты.
   Но самое удивительное — даже больные «каскадеры» не хотели покидать свои команды, не хотели уезжать из Афганистана, стремились любыми путями остаться в строю.
   Один офицер (он был командиром команды, человеком в возрасте) все же был вынужден покинуть Афганистан из-за болезни сердца.
   Другой офицер выехал на родину на похороны своего отца.
   Мне пришлось приложить много сил, чтобы срочно посадить его на попутный самолет, забитый, по словам командира самолета, под завязку. Сила убеждения, веские доводы и помощь армейского командования помогли решить вопрос.
   Но были и курьезные случаи.
   Однажды со мной связались из военной комендатуры Кабула.
   Дежурный офицер сообщил, что у них находится задержанный солдат, никаких документов у него нет, но он утверждает, что является рядовым команды Кандагара из отряда «Каскад». Он попросил разрешения доставить этого солдата в распоряжение нашего отряда.
   Я согласился.
   Передо мной появился солдат, худой, измызганный, но держался с достоинством. Прежде всего я выяснил, имеет ли он отношение к пограничникам. Он ответил утвердительно. Я почему-то сразу поверил, что он — наш человек.
   Солдат рассказал следующее.
   Он заболел, его поместили в местный военный госпиталь, а оттуда перевезли, вопреки его желанию остаться в Афганистане, в госпиталь в Ташкенте.
   Почувствовав себя лучше, он сбежал из госпиталя и вот спустя неделю оказался в Кабуле. Попытался попасть на самолет, направляющийся в Кандагар, но его задержали и посадили на гауптвахту. Тогда ему пришлось сознаться, что он член команды «Каскад», чтобы его вновь не отправили в Союз.
   Я поинтересовался, чем же он питался всю неделю, пока не добрался до Кабула.
   Беглец философски ответил, что мир не без добрых людей.
   Его накормили, помыли и запросили Кандагар о беглеце.
   Оттуда сообщили, что такой-то солдат в настоящее время находится на излечении в госпитале в Ташкенте.
   Я поздравил солдата с благополучным прибытием к месту боевой службы и отправил его в родную команду. Иначе я поступить не мог, так как видел по его глазам, что он все равно вернется в «Каскад».
   Другой случай произошел с офицером, командиром команды «Каскада». Он тяжело заболел гепатитом и несколько недель находился на излечении в местном военном госпитале.
   Мы проинформировали об этом Центр и через некоторое время получили из Москвы сообщение, что на место больного командиром команды назначается другой офицер, его заместитель.
   А больного мы должны были по возможности направить в Союз для окончательного выздоровления.
   Через какое-то время бывший командир прибыл в Кабул и появился у меня. Он был не вполне здоров, выглядел плохо и едва держался на ногах.
   Я сообщил ему о решении Центра и предложил готовиться к отправке домой, убеждая, что ему нужно долечиться, чтобы окончательно встать на ноги. Офицер молчал, опустив голову.
   А когда он поднял голову и взглянул на меня, я впервые увидел плачущего «каскадера». Крупные слезы катились по щекам, губы подрагивали, руки, сжатые в кулаки, посинели.
   Я попытался успокоить его, говорил, что он еще молод, что ему надо выздороветь и еще послужить на пользу Отечества.
   Но по глазам я видел, что он не слышит меня.
   Он несколько раз повторял фразу: «Мне стыдно ехать домой, я не успел ничего сделать здесь, в Афганистане. Что же я скажу своему сыну, что из-за болезни сбежал отсюда, испугался трудностей?»
   И я растерялся, не знал, что говорить, какое решение принять.
   А решение Центра уже было — нужно возвращаться домой на лечение.
   Выход из создавшегося положения помог мне найти только что прибывший из Джелалабада командир «Тибета».
   Он быстро включился в ситуацию, посоветовал мне не спешить с принятием решения и выполнением указания Центра, ведь там сказано «по возможности», а он, больной, сейчас не готов к далекому перелету.
   Командир предложил мне отправить больного к нему в команду, климат в той провиции мягкий, самое лучшее место в Афганистане.
   Там он сможет достать для больного даже свежее молоко.
   Через одну-две недели больной поправится, а я за это время решу его дальнейшую судьбу. Я согласился с предложением «Бороды», так мы звали этого командира, он отрастил густую черную бороду и был похож на местного душмана.
   А за эти две недели произошли неприятные для «Каскада» события.
   Командир другой команды попал в очень неприятную переделку.
   Борьба парчамистов и халькистов достигла к тому времени своего апогея.
   Действия сторон, надо заметить, не отличались гуманностью.
   И в результате один чиновник убил другого.
   Желая скрыть преступление, он решил уничтожить труп жертвы, представив дело так, что тот по своей воле скрылся из провинции, и вероятно, перешел на сторону противника, к душманам.
   Пользуясь хорошими отношениями с нашим командиром, он попросил обеспечить его безопасность при выезде за город. И наш «каскадер», не предчувствуя подвоха, выехал с командой на бронемашине, чтобы защитить своего знакомого.
   А тот на своей машине вывез труп убитого в поле, облил его бензином и сжег.
   Наши офицеры и солдаты толком ничего не поняли.
   Но оказались соучастниками преступления.
   Сначала среди сторонников убитого афганца, а затем и по городу поползли слухи, что такой-то чиновник убрал с политической сцены своего конкурента, убил его и труп сжег. И в этом ему помогли шурави, они охраняли его за городом.
   Партийные советники при администрации провинции проинформировали кабульских коллег и высказали пожелание сменить командира нашей команды, чтобы тем самым показать афганцам нашу реакцию на события и убрать раздражителя политических страстей со сцены.
   Началось расследование событий.
   Оно велось и афганской, и советской сторонами.
   Нам удалось доказать нашим друзьям непричастность советской стороны к политическим интригам внутри партии НДПА.
   Но в это время произошло «ЧП» в этой самой команде.
   Группа офицеров во главе с командиром находилась за городом, недалеко от афгано-советской границы, и один офицер подорвался на мине. Он погиб на месте, другие не пострадали.
   Первая версия выглядела гак: офицеры попали на минное поле, устроенное бандитами у нашей границы; организована провокация против офицеров команды.
   В сообщении из команды говорилось, что офицер погиб при изучении местности возле нашей границы.
   В этом районе действовало несколько банд душманов, которые опасались продвижения наших пограничников на афганскую территорию.
   В этой связи, вероятно, они и заминировали некоторые участки афганской земли возле границы. Каких-либо предположений о возможных провокационных действий неизвестных лиц против «Каскада» не было, так как о маршруте поездки офицеров в этот район никто из афганцев и советских граждан не знал.
   Спольненко вызвал меня к себе и приказал немедленно лететь в команду, чтобы на месте разобраться со всеми этими случаями и заменить командира команды.
   Я узнал, что в этом же направлении вылетает Ахромеев с инспекционной поездкой по воинским частям, он согласился взять меня с собой.
   Вызвав бывшего больного командира из Джелалабада, мы вылетели в провинцию.
   На месте я провел беседы с главным политическим советником провинции, другими его коллегами, с командиром команды, офицерами, которые присутствовали при сожжении трупа афганца.
   Я узнал, кто был свидетелем взрыва у границы.
   Наша советники и афганцы были уверены, что командир команды «Каскад» не был в курсе намерений убийцы, но они все просили вывезти его из провинции.
   Относительно гибели офицера и командир, и другие офицеры утверждали, что произошел взрыв неизвестного устройства.
   Они прибыли на бронемашине к старой излучине реки с целью изучения обстановки возле нашей границы.
   Все вышли из машины, а один офицер отошел от них на 10-15 шагов. И затем произошел взрыв.
   Так погиб второй офицер «Каскада».
   Смерть в бою с врагом еще можно как-то объяснить. Это неизбежно при любых военных операциях, но гибель в пустом чистом поле казалась нелепой, да в общем любая смерть — нелепость.
   Я представил команде нового командира, мы обсудили пути выхода из кризиса и определили задачи на ближайшее время.
   Затем я с бывшим командиром возвратился в Кабул.
   Через несколько дней, после доклада руководству обо всех событиях в провинции, я направил этого офицера работать в команду «Бороды».
   За время своей работы в Афганистане мне довелось несколько раз встречаться в неофициальной обстановке с Наджибом, в то время руководителем службы безопасности страны.
   Позднее, когда он стал президентом страны, его стали называть Наджибулла.
   Этот крепкий, красивый, рослый мужчина поражал своей энергией и нацеленностью на успех.
   По образованию он был врач, а по складу ума и образу мышления — прирожденный лидер.
   На должности руководителя спецслужбы он проявил себя как профессионал высокого класса, хотя и не имел специальной подготовки.
   Однажды Спольненко сообщил мне, что завтра вечером мы должны пойти на встречу с Наджибом, который хотел бы встретиться с Соколовым и Ахромеевым, чтобы поделиться с ними одной своей идеей и выслушать их мнение.
   Я был искренне удивлен. «А почему бы Наджибу самому, без моего посредничества не встретиться с нашими начальниками?» — подумал я.
   Мы стали регулярно встречаться с Наджибом.
   Наши встречи проводились в частных домах, контролируемых или службой безопасности Афганистана, или нашим представительством КГБ.
   Охранялись такие встречи афганцами и офицерами отряда «Каскад». На этих беседах присутствовали Спольненко и я, на двух встречах был посол СССР в Афганистане Табеев.
   Беседы проводились по восточному этикету, без спешки и суеты, обстоятельно проговаривались все возможные детали и нюансы.
   Во время этих встреч к столу подавали традиционные восточные угощения и русскую водку.
   Однажды Наджиб попросил меня организовать встречу одного из своих заместителей с Ахромеевым. Такие встречи состоялись не раз, и они были полезны для обеих сторон.
   Когда Наджиб стал президентом страны, его личные и деловые качества проявились в полную меру.
   Обстановка в стране постепенно стала нормализоваться, вооруженные силы теснили бандитов по всем направлениям.
   Даже когда из Афганистана вывели советские войска, не оправдались мрачные прогнозы недругов этой многострадальной земли о том, что страну ожидает полный крах.
   Наджиб держался еще три с половиной года, и все усилия США, Саудовской Аравии, Пакистана скинуть его оказались тщетными.
   Более результативными в его устранении оказались действия бывших соратников и друзей — горбачевское руководство просто прекратило всяческую помощь Наджибу, бросив его на произвол судьбы.
   А в той ситуации, которая складывалась с конца 1979 и по 1989 год, несомненно, была и вина Советского Союза.
   Но, к сожалению, нашим тогдашним вождям, да и лидерам новой России не хватало государственной мудрости, элементарного умения прогнозировать развитие ситуации на южных рубежах Отечества.
   В любом случае Афганистан — добрый сосед, пусть разоренный войной, но доброжелательно относящийся к нам, был лучше Афганистана — врага, раздираемого внутримусульманскими распрями и расценивающим северного соседа как источник зла.
   Наджиба лишили президентства.
   И не успев вылететь из пределов столь горячо любимого им Афганистана, он вынужден был укрыться на территории представительства ООН в Кабуле.
   Его кровные враги — лидеры исламских афганских партий, пришедшие к власти после него, не решились нарушить международные правила и посягнуть на неприкосновенность территории международной организации.
   Наджиб и несколько его родных и близких вынуждены были жить в заточении.
   И опять проявились наши дремучие недальновидность и безразличие к своим бывшим соратникам, ученикам, друзьям.
   Те, кто рекомендовал Наджибу поступать так или иначе, кто клялся ему в дружбе и в военной солидарности против общего врага, просто предали его.
   Ни у кого из тех, кто находится сейчас при власти, даже не возникло мысли, что надо помочь Наджибу, надо вытащить его из плена в своих же интересах, и, естественно, в интересах будущего Афганистана.
   Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей.
   А жаль.
   Возможно, не было бы у нас сейчас проблем с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов.
   А Наджиб был пуштун.
   Кстати, о талибах.