Страница:
Кроме того, он считал, что Насер совершает и другую ошибку — медлит с экспортом революции в монархии Арабского Востока.
— Революции не экспортируются, их делают широкие народные массы, — возразил я.
— Молодой человек! Вы еще плохо знаете Арабский Восток. Здесь революцию совершает армия.
Итак, мы беседовали и на теоретические темы, и на политические.
Иногда мой собеседник сообщал то, что нельзя было узнать из прессы. Он не был «жирным карасем» по своему служебному положению, но знал много. Его фрагментальные, но довольно интересные данные шли в «общую копилку» резидентуры.
Однажды, выслушав его тираду по поводу общего обуржуазивания египетского общества, я сказал ему:
— Мне кажется, что вы люмпен-интеллигент с уклоном в экстремизм.
Я постарался перевести немецкое слово «люмпен» так, чтобы не обидеть его.
— Да, я бедный, но честный интеллигент, сын феллаха, но все то, чего я достиг в жизни, я достиг своим личным трудом, не эксплуатируя других. А вот вы, советский дипломат, являетесь буржуазным интеллигентом, катаетесь по городу на автомашине, снимаете квартиру в Замалеке, где живут одни аристократы и «жирные коты».
Спор был жарким, но каждый старался соблюсти вежливость.
Вообще-то говоря, арабы даже в самых горячих спорах соблюдают этикет.
Они терпеливы, мягки.
Но чтобы доказать им что-то, приходится использовать железную аргументацию и логику.
— Вы — приятный молодой человек, интересный собеседник, но все равно в моих глазах вы являетесь интеллигентным буржуем среднего класса, — подытожил он после нашей очередной беседы.
Однажды после спора на тему «кто есть кто» мой теоретический оппонент сделал неожиданное предложение:
— Я хочу пригласить вас посетить турецкую баню в городе. Согласны?
— Конечно! Я никогда не был в Турции и о турецких банях знаю понаслышке. Куда поедем? Может, в гостиницу «Хилтон»? Там, я слышал, настоящая турецкая баня с хорошими массажистами…
— Ни в коем случае! В «Хилтоне» проживают буржуи из империалистических стран и находиться среди них мне будет неприятно и противно. Мы поедем в народную баню.
Мы сели в машину и по лабиринтам узких улиц приехали в район знаменитого базара Хан эль-Халили. Это — древний базар.
Впервые он упоминается в исторических источниках в XIII веке.
Издавна там продавались изделия местных ювелиров и ремесленников: кольца и кулоны с камнем «александрит», чеканные медные тарелки и кувшины, подсвечники, изделия из кожи — кошельки и сумки с сюжетами из жизни фараонов.
Недалеко от базара находилось старое двухэтажное обшарпанное здание без всякой вывески, упоминающей о том, что там находится баня.
Мы вошли.
В первой комнате, напоминающей ночлежку из пьесы Максима Горького «На дне», сидели люди в галабеях и без, смотрели телевизор и курили кальян.
На нас они не обратили никакого внимания.
По скрипучей лестнице без перил мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату без окон.
На потолке висела лампочка без абажура.
По стенам и на полу бегали огромные рыжие тараканы.
Мы разделись и спустились в квадратный бассейн, заполненный едва теплой водой. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Бассейн тоже освещался одной лампочкой.
Я стиснул от брезгливости зубы, но отступать было нельзя. Надо держаться, сохранять невозмутимость.
Банщик уложил меня на мраморный стол, стоящий посреди бассейна, едва дотронулся до моих рук и ног, изображая подобие массажа. Затем выт лил на меня ведро теплой воды, и на этом процедура завершилась.
Мой гид по местным баням занял мое место. Других на очереди не было.
Я поднялся в раздевалку, быстро оделся и вышел на улицу.
Проверил автомашину. Ее никто не вскрывал. Нашел лавку, где продавался одеколон в больших бутылках, вернулся, разогнал тараканов, вылил на себя всю (литровую!) бутылку одеколона в целях профилактики от кожных болезней.
Вскоре из бассейна вернулся мой спутник. — Ну, как тебе понравилась народная турецкая баня?
— Нормально, но в наших русских банях температура выше!
— Должен сознаться, что я специально устроил тебе экзамен. Ты его выдержал с честью! Перевожу тебя из буржуазного интеллигента в представителя трудового народа! «Жирные коты» и западные дипломаты в этой бане ни разу не были и не будут.
— Спасибо! Служу в интересах советского и египетского народов!
— И я буду делать то же самое!
После визита в эту пародийную турецкую баню мой египетский псевдомарксист стал относиться ко мне значительно теплее.
Он начал более охотно и откровенно делиться тем, что ему удавалось разузнать об основных направлениях деятельности сподвижников президента Насера.
От стратегических оценок команды Насера он воздерживался, и как потом подтвердило время, оказался прав.
Из этих откровений я узнал многое.
Так, маршал Абдель Хаким Амер, наркоман — любитель гашиша, вице-президент и командующий египетской армией после войны 1967 года, пытался организовать заговор против своего друга и патрона — президента Насера и был убит египетской разведкой.
По официальной версии, он покончил жизнь самоубийством.
Член организации «Свободные офицеры» Анвар ас-Садат познакомился с Насером еще в конце тридцатых годов и пытался тогда наладить сотрудничество с религиозной организацией «братья мусульмане».
После Насера он занял пост президента и выступал на словах за сотрудничество с СССР, а на деле сделал крутой крен в сторону США и Израиля и фактически предал идеалы Насера.
Что касается бывшего вице-президента Закария Мохи эд-Дина, занимавшего пост премьер-министра и министра иностранных дел, то он всегда ориентировался на сотрудничество с Западом и прежде всего с США под тем предлогом, что они фактически держат в своих руках судьбы Ближнего Востока.
Непрерывные бури последующих войн и другие события осыпали песком и пеплом забвения память о тех деятелях, которые не сходили с газетных страниц в период моего пребывания в Египте (1960-1965 гг.).
У него на связи был «Нахас» — один из документальщиков точки.
— Дальнейшую работу с ним вы должны взять на себя, — сказал мне резидент.
Откровенно говоря, я не был на седьмом небе от счастья, получив такое указание. Но приказ есть приказ! Одно дело, когда разведчик сам устанавливает контакты с интересным человеком, изучает его возможности, вкусы, привычки, затем втягивает в оперативную игру, именуемую разведкой, прививает навыки конспирации, убеждает в полезности совместной работы.
Все эти этапы сравнимы с воспитанием собственного ребенка, вплоть до его поступления в вуз.
И совсем другое дело, когда получаешь в связники от кого-то готового агента. Это все равно, что, женившись на вдове, получить в придачу к ней ее взрослого сына, развитием и формированием которого занимался другой человек. Интеллектуальная и эмоциональная близость с чужим взрослым наследником маловероятна.
— Ну, И.В., раскалывайся, расскажи все, что накопил, работая с «Нахасом».
— Сотрудничает с нами давно, является одним из документальщиков точки. Его денежное вознаграждение больше, чем твоя зарплата. Несколько лет назад, когда в Каире было неспокойно, по его настоятельной просьбе ему был вручен пистолет.
— С какой целью?
— Для обеспечения личной безопасности. Недавно попросил меня дать глушитель к нему. Встречаюсь с ним два раза в месяц в одном и том же определенном месте. Менять его он не хочет. Фактически, это «моменталки». Поздоровался, получил пакет с документами, вручил деньги, попрощался — и все. Будешь исполнять роль почтальона. Следи только за тем, чтобы за тобой не было «хвоста».
В шестидесятые годы «хвостов» (бригад наружного наблюдения) за сотрудниками советского посольства не было. Слежку осуществляли стационарные посты и так называемые «баввабы».
Бавваб в Каире — это гибрид французского консьержа и русского дворника. Его официальные функции чрезвычайно разнообразны. Он и сторож, и дворник, и прислуга, выполняет мелкие поручения жильцов. А неофициально — следит за жильцами в доме и их гостями.
— А каким образом «Нахас» вызывает на экстренную встречу? — продолжал я выпытывать у И.В. подробности.
— Он вывешивает на своем балконе красное одеяло.
— Часто ли тебя вызывали на экстренную встречу?
— Ни разу! На практике две встречи в месяц, и этого вполне достаточно.
— Когда в последний раз его проверяли?
— Какая проверка! Он работает как часы. Кончай меня мучить расспросами, мне надо ехать с женой в город покупать подарки для родственников.
Приятные хлопоты человека, возвращающегося на родину.
От разговора с И.В. у меня в душе остался какой-то горький осадок.
Во-первых, мне не удалось выяснить все подробности.
Во-вторых, я убедился в том, что разведка на практике часто отступает от своих принципов и основных законов.
Любой агент должен раз в год проходить экзамен на честность.
Ведь жизнь течет и меняется, и вполне возможны нежелательные трансформации.
Вечером я выехал на место встречи.
Это был почти безлюдный пустырь в одном из рабочих кварталов Каира. Впереди замаячила одинокая фигура. И.В. притормозил, фигура юркнула в машину. Они обменялись приветствиями.
— Я уезжаю в Москву, связь с тобой будет поддерживать этот молодой человек.
Наш пассажир не выразил ни огорчения по поводу расставания со своим партнером, ни радости по поводу нового знакомства.
Такая сухость не характерна для египтян, которые по натуре радушны и любят выражать свои эмоции цветистыми фразами.
Пакет с документами был передан уже мне.
В свою очередь я передал конверт с деньгами.
Мы обходились без расписок, считая это излишней формальностью с давно работающим агентом.
Документы я отдавал на перевод жене нашего сотрудника, которая знала арабский язык. Но однажды она заболела, и переводом пришлось заниматься мне.
Документы были помечены грифом «секретно», а некоторые даже «совершенно секретно». Но чем больше я переводил, тем больше убеждался в том, что гриф не соответствовал их содержанию.
В лучшем случае лишь один документ из десяти имел информационную ценность и превращался в шифрограмму.
В чем тут дело?
Или мои представления о секретности не совпадали с египетскими понятиями о секретности, или тут шла какая-то темная игра.
Надо было поговорить более подробно с поставщиком.
С трудом я уговорил «Нахаса» сразу после встречи поехать ко мне домой и поужинать. Перед этим своего бавваба отослал под благовидным предлогом в другой квартал Каира.
Во время ужина, разумеется, со спиртным, чтобы вызвать своего собеседника на откровенность, я неожиданно узнал о том, что сам «Нахас» находится на пенсии, а документы, по его заявлению, получает от своего коллеги по прежней работе {мой коллега И.В. ничего мне об этом мне не сказал!)
— А кто он, имя, фамилия? Где проживает? Как и где ваш партнер вручает вам документы? Сколько вы платите ему от своего гонорара?
Мой сотрапезник как-то внутренне напрягся и медлил с ответом.
Он сделал вид, что захмелел и не понимает, что я имею в виду.
Пришлось перевести разговор на более нейтральные темы. Загонять его дальше в угол смысла не имело.
На очередной встрече я снова задал те же вопросы.
Он взорвался.
— Какое тебе дело до моего коллеги? Ведь я продолжаю снабжать посольство интересными документами, которые ты больше ни от кого не получишь. Ему я плачу столько, сколько считаю нужным!
По традиции, агент всегда должен подчиняться разведчику, а не наоборот.
— Я тебя расспрашиваю обо всех подробностях не из любопытства, а ради твоей безопасности.
— Спасибо, я сам о ней побеспокоюсь.
— Тем не менее я не прошу, а требую ответить мне на все вопросы, связанные с твоим источником. Считай, что это приказ!
Это был нелегкий разговор, но необходимость его была очевидна.
Резидент был раздосадован тем, что я ему доложил.
— Раньше надо было просветить эти темные места! В Центр пока сообщать ничего не надо. Может быть, «Нахас» боится, что мы выйдем на его источники напрямую и лишим его кормушки. Постарайтесь убедить «Нахаса» в том, что он, как получал, так и будет получать свою, можно сказать, зарплату. Но при условии, если ответит на все вопросы.
Мне показалось, что резиденту почему-то не очень хотелось внести полную ясность в картину происходящего и сделать определенные выводы.
После моих неоднократных настойчивых напоминаний «Нахас» наконец сообщил адрес своего источника, его имя и фамилию, а также место, где он получает от него документы.
Казалось, можно было успокоиться и не дергаться (как плотве на крючке, по терминологии нашего резидента!).
Но азарт охотника взял верх.
Я начал искать улицу и дом, где проживал источник.
Адресного справочного бюро в те времена в Каире не было.
Улицу-то я нашел, а там, где должен был располагаться указанный номер дома, находился пустырь!
Рядом стояли дома с номерами 32 и 36, а вот дома с номером 34 не было.
Так что пустырь с поросшей травой и мусором, конечно, не мог не вызвать у меня подозрений в честности нашего агента.
Как птица, когда охотник приближается к ее гнезду, пытается увести его подальше обманными движениями, так и «Нахас» пытался сбить меня с курса.
Проследить же за встречами с его «подпаском» не удалось.
Создать бригаду наружного наблюдения из числа сотрудников резидентуры ввиду их бросающейся в глаза неегипетской внешности не представлялось возможным.
Я сказал «Нахасу», что поставляемые им «секретные» и «совершенно секретные» документы, мягко говоря, не адекватны тем суммам, которые он получает от нас довольно продолжительное время.
Правда, я умолчал при этом, что дома номер 34 не существует.
Все карты раскрывать было рано.
— Ну, не я же их пишу! Я передаю то, что получаю от своего компаньона.
— Передай, чтобы он внимательнее подбирал документы. В противном случае я буду вынужден, к сожалению, сократить твой гонорар вдвое.
Несмотря на это предупреждение, ничего не изменилось.
По-прежнему соотношение полезной и бесполезной информации было один к десяти.
Так что пришлось мне принимать финансовые санкции.
После одной из встреч я молча передал «Нахасу» конверт с деньгами. Тот по весу почувствовал уменьшение «зарплаты».
— Сколько тут?
— Ровно половина от прежнего.
— Почему? На каком основании?
— Каждая вещь имеет свою цену. (По-арабски это звучит так: каждой комнате — свою арендную плату). То, что ты передавал в последнее время, годится лишь для завертывания рыбы на рынке.
«Нахас» поднял крик, да такой, что прохожие остановились и стали за нами наблюдать.
Дело происходило летом и ветровые стекла в машине были открыты.
Если агент позволяет вести себя таким образом, то это означает, что у него «крепкий тыл» и он ничего не боится.
— Ты чего это так расшумелся?
Этот эпизод, конечно, уже требовал дальнейших шагов.
Взмокший от жары и нервного напряжения, я высадил «Нахаса» из машины, вернулся в посольство, выпил виски, благо оно всегда было под рукой. Немного полегчало.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что «Нахас» является классической подставой, изнурявшей на протяжении многих лет бюджет резидентуры.
В памяти всплыла беседа с одним из моих оперативных контактов, имеющим корни в местной контрразведке.
Как-то я обсуждал с ним вопросы советской военной помощи Египту и перечислил те виды вооружения, которую поставил СССР.
Собеседник перебил меня и сказал:
— Не забудь еще и глушитель к пистолету!
— Причем тут глушитель? Ведь это не оружие, а всего лишь техническое приспособление.
— Имеющий уши, да услышит, — ответил мой собеседник древней пословицей.
Он имел определенные заслуги перед резидентурой и таким завуалированным образом предупредил, что одной из подработок нашего сотрудника является агентурой ЦРУ.
Я сразу вспомнил, что И.В. передал «Нахасу» глушитель.
Сопоставив некоторые события, я пришел к выводу, что контрразведке известно многое (если не все!) о нашей работе с «Нахасом».
Собрав воедино все аргументы в пользу версии, что наш многолетний агент является подставой, я выложил их резиденту и предложил прекратить с ним сотрудничество, получив на это согласие Центра.
Резидент напрягся, его медвежьи глаза сузились. Он, переходя почему-то на шепот, заявил:
— А вы знаете, кто его вербовал? Он же сейчас занимает высокий пост в управлении.
— Знаю, но ведь все течет, все меняется. Зачем поступать по-страусиному, прятать голову в песок?
— С ним до вас работали другие сотрудники и ничего подозрительного не замечали. Просто вы не смогли установить с ним нормальные отношения.
— Но он не смог или не захотел ответить на примитивные вопросы, водил меня за нос. Почему? Да потому, что является подставой.
— Если вы настаиваете на этом, то я вынужден отстранить вас от работы с «Нахасом», а то еще наломаете дров.
— С удовольствием последую вашему указанию. Как говорится, «была без радости любовь, разлука будет без печали».
Позиция резидента была ясна и прозрачна.
У него заканчивалась командировка, недавно «за общее руководство» ему вручили орден (собственных оперативных контактов и агентов у него не было).
Зачем перед мажорным финалом портить себе репутацию…
Негативную информацию Центр, как и высшее руководство страны, не любили. Тогда в моде был принцип лакировки действительности.
Конечно, после так называемого сотрудничества с «Нахасом» в Каире я обрел опыт. И слава Богу, все закончилось для меня без особых негативных последствий.
Зато спустя два года меня чуть было не выслали домой досрочно из длительной загранкомандировки…
Позвонил в посольство Египта второму секретарю.
Он назначил мне встречу.
Он мне сразу не понравился: напыщенный вид, почти немигающие глаза. Никакого проявления радушия, сплошная официальность.
Но раз уж пришел, надо было завязывать контакты.
Я поделился своими впечатлениями от древнего и современного Египта, о том, что у меня было много друзей. Второй секретарь молча выслушал мои реминисценции, затем, никак не прореагировав на них, задал вопрос:
— Почему СССР не поставляет Египту вооружение?
— Господин второй секретарь! Мы недавно перегнали через Югославию около 400 боевых самолетов. Об этом и местная пресса сообщала…
— Этого количества мало, нам надо больше!
В его голосе прозвучали требовательность и какая-то барская раздражительность. Меня это просто взбесило.
— Господин второй секретарь! СССР наверняка в состоянии поставить и больше, но где гарантии, что советское оружие не превратится в груду металлолома еще до того, как его используют в борьбе против Израиля…
Намек был прозрачен.
Почти вся авиация Египта была уничтожена на аэродромах, несмотря на предупреждение президента Насера о готовящейся войне.
За беспечность высшего военного руководства Египта пришлось заплатить большую цену.
После такого заявления мой собеседник замолчал и надулся еще больше. Я поблагодарил его не без некоторого ехидства за радушный прием и интересную беседу, заметив при этом, что она должна послужить основанием для дружбы и взаимовыгодного сотрудничества.
Расстались мы холодно, даже не пожав друг другу руки.
Представитель буржуазных кругов, а не выходец из народных масс — вспомнилась мне фразеология моего каирского неомарксиста по возвращению в посольство.
После войны 1967 года долго муссировался тезис о том, что в поражении Египта был виноват СССР (?!). Самокритика не была доминирующей чертой египетского менталитета.
Через два-три часа после протокольного визита меня разыскал «чистый» дипломат и с подчеркнутым любопытством спросил:
— Лев! Что такого ты наговорил в египетском посольстве?
— Ничего особенного, мы обменялись мнениями по некоторым аспектам положения на Арабском Востоке. А в чем, собственно говоря, дело?
— Я только что переводил вопрос египетского посла нашему послу: следует ли понимать твое заявление по поводу египетской армии как признак изменения позиции СССР в отношении Египта? Посол был крайне взволнован.
Мне все стало ясно.
Мой собеседник после визита сразу доложил о нем своему послу, тот переполошился и решил выяснить некоторые подробности уже в нашем посольстве. Ведь две пословицы — арабская и русская — утверждают одно и то же: «язык твой — враг твой».
— И как прореагировал посол на мою эскападу?
— Он сначала угостил посла коньяком, мне тоже немного досталось, а затем разъяснил неизменность нашей политики в отношении поддержки арабских стран, отстаивающих свою независимость.
Я ожидал вызова «на ковер» и нотаций по поводу того, что дипломату дан язык, чтобы скрывать свои мысли, а не высказывать их вслух в такой резкой форме.
Но этого не произошло!
Я поинтересовался у заведующего референтурой, была ли направлена в Москву запись беседы с египетским послом.
Тот ответил: «Нет, успокойся».
Ведь при других обстоятельствах мой первый визит в египетское посольство мог окончиться досрочным откомандированием на родину.
Вдруг из нашего Центра мне поступило указание: «Просим сообщить содержание беседы со вторым секретарем посольства Египта».
Значит, в Москву что-то просочилось! Но откуда?
Я набросал содержание беседы, несколько смягчив острые углы.
О груде металлолома писать не стал.
Дальнейшей реакции Центра не последовало.
Прошло время, и я успокоился.
Лишь в Москве я узнал, что «Нахас» передал о моем разговоре в египетском посольстве на очередной встрече нашему оперработнику.
Так он, памятуя мою жесткую форму общения с ним, решил отомстить за сокращение вдвое своего гонорара.
О том, что «Нахас» был классической подставой, стало известно позже.
Я испытал смешанные чувства: сожаление, что этого не произошло раньше, удовлетворение по поводу обнаруженной «волчьей ямы» и даже злорадство.
Как в старом анекдоте: «ну, мы же вас предупреждали, что в лесу водятся педерасты».
Они действовали в соответствии с линиями «Главный противник», «Политическая разведка», «Контрразведка» и др.
В понятие «Главный противник» были включены основные государства, входящие в НАТО, а резидентура КГБ ставила своей целью разработку объектов и сотрудников западных стран, получение секретной информации об их внешней и внутренней политике.
Наш молодой, красивый, с римским профилем сотрудник познакомился в спортивном клубе с секретаршей одного западноевропейского посольства и начал ее разрабатывать по всем «азимутам». Основой разработки была вовсе не идеологическая, а совсем другая близость.
Разработка в этом направлении шла так успешно, что законную жену под соответствующим предлогом пришлось отправить в Москву. Зачем ненужные сцены по поводу позднего возвращения, да еще с запахом чужих дорогих духов?
Чего только не делалось во имя высших Интересов разведки!
Сотрудники нашей точки трудились в одной большой комнате, которую остальные дипломаты называли «кельей благочестивых монахов». Отдельный кабинет был только у резидента, прозванного за глаза «главным рыбаком».
И поскольку все находились в одной комнате, то получалось так, что мы вместе обсуждали оперативные успехи и неудачи.
— Ну, как идут дела? — спрашивали молодого человека с римским профилем другие обитатели «кельи», которым не удалось воплотить совет мудреца древности Горация «соединить полезное с приятным».
— Что-то я не понял еще, кто кого разрабатывает. Перед выпивкой моя партнерша выходит в другую комнату и, как мне показалось, принимает какие-то таблетки.
— Что она принимает — это ее дело. Важно, чтобы у тебя в бокале не оказалось ненужных примесей.
— Мы иногда меняемся бокалами.
— Смотри, не нарвись на подставу. Проследи, по возможности, наличие скрытых фотокамер и вообще наблюдай за обстановкой.
Женское тело может быть приятным способом для твоей вербовки, так напутствовал молодого пожилой сотрудник точки, ответственный за безопасность советской колонии.
Его невзрачная наружность и предпенсионный возраст не позволяли ему рассчитывать на оперативную интрижку с представительницами «главного противника».
Секретарша западноевропейского посольства подставой не была.
Она просто по-женски давала язвительные характеристики на своих сослуживцев. Высокой политикой не интересовалась. До ее вербовки дело не дошло: она была направлена на работу в другую страну.
Зато наш сотрудник, умело сочетавший «полезное с приятным», получил в своей служебной характеристике такую строку: «Приобрел опыт работы с сотрудниками учреждения „главного противника“.
Но кроме Каира, у нас были точки и в портовых городах Египта — в Александрии и Порт-Саиде.
— Революции не экспортируются, их делают широкие народные массы, — возразил я.
— Молодой человек! Вы еще плохо знаете Арабский Восток. Здесь революцию совершает армия.
Итак, мы беседовали и на теоретические темы, и на политические.
Иногда мой собеседник сообщал то, что нельзя было узнать из прессы. Он не был «жирным карасем» по своему служебному положению, но знал много. Его фрагментальные, но довольно интересные данные шли в «общую копилку» резидентуры.
Однажды, выслушав его тираду по поводу общего обуржуазивания египетского общества, я сказал ему:
— Мне кажется, что вы люмпен-интеллигент с уклоном в экстремизм.
Я постарался перевести немецкое слово «люмпен» так, чтобы не обидеть его.
— Да, я бедный, но честный интеллигент, сын феллаха, но все то, чего я достиг в жизни, я достиг своим личным трудом, не эксплуатируя других. А вот вы, советский дипломат, являетесь буржуазным интеллигентом, катаетесь по городу на автомашине, снимаете квартиру в Замалеке, где живут одни аристократы и «жирные коты».
Спор был жарким, но каждый старался соблюсти вежливость.
Вообще-то говоря, арабы даже в самых горячих спорах соблюдают этикет.
Они терпеливы, мягки.
Но чтобы доказать им что-то, приходится использовать железную аргументацию и логику.
— Вы — приятный молодой человек, интересный собеседник, но все равно в моих глазах вы являетесь интеллигентным буржуем среднего класса, — подытожил он после нашей очередной беседы.
Однажды после спора на тему «кто есть кто» мой теоретический оппонент сделал неожиданное предложение:
— Я хочу пригласить вас посетить турецкую баню в городе. Согласны?
— Конечно! Я никогда не был в Турции и о турецких банях знаю понаслышке. Куда поедем? Может, в гостиницу «Хилтон»? Там, я слышал, настоящая турецкая баня с хорошими массажистами…
— Ни в коем случае! В «Хилтоне» проживают буржуи из империалистических стран и находиться среди них мне будет неприятно и противно. Мы поедем в народную баню.
Мы сели в машину и по лабиринтам узких улиц приехали в район знаменитого базара Хан эль-Халили. Это — древний базар.
Впервые он упоминается в исторических источниках в XIII веке.
Издавна там продавались изделия местных ювелиров и ремесленников: кольца и кулоны с камнем «александрит», чеканные медные тарелки и кувшины, подсвечники, изделия из кожи — кошельки и сумки с сюжетами из жизни фараонов.
Недалеко от базара находилось старое двухэтажное обшарпанное здание без всякой вывески, упоминающей о том, что там находится баня.
Мы вошли.
В первой комнате, напоминающей ночлежку из пьесы Максима Горького «На дне», сидели люди в галабеях и без, смотрели телевизор и курили кальян.
На нас они не обратили никакого внимания.
По скрипучей лестнице без перил мы поднялись на второй этаж и вошли в комнату без окон.
На потолке висела лампочка без абажура.
По стенам и на полу бегали огромные рыжие тараканы.
Мы разделись и спустились в квадратный бассейн, заполненный едва теплой водой. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Бассейн тоже освещался одной лампочкой.
Я стиснул от брезгливости зубы, но отступать было нельзя. Надо держаться, сохранять невозмутимость.
Банщик уложил меня на мраморный стол, стоящий посреди бассейна, едва дотронулся до моих рук и ног, изображая подобие массажа. Затем выт лил на меня ведро теплой воды, и на этом процедура завершилась.
Мой гид по местным баням занял мое место. Других на очереди не было.
Я поднялся в раздевалку, быстро оделся и вышел на улицу.
Проверил автомашину. Ее никто не вскрывал. Нашел лавку, где продавался одеколон в больших бутылках, вернулся, разогнал тараканов, вылил на себя всю (литровую!) бутылку одеколона в целях профилактики от кожных болезней.
Вскоре из бассейна вернулся мой спутник. — Ну, как тебе понравилась народная турецкая баня?
— Нормально, но в наших русских банях температура выше!
— Должен сознаться, что я специально устроил тебе экзамен. Ты его выдержал с честью! Перевожу тебя из буржуазного интеллигента в представителя трудового народа! «Жирные коты» и западные дипломаты в этой бане ни разу не были и не будут.
— Спасибо! Служу в интересах советского и египетского народов!
— И я буду делать то же самое!
После визита в эту пародийную турецкую баню мой египетский псевдомарксист стал относиться ко мне значительно теплее.
Он начал более охотно и откровенно делиться тем, что ему удавалось разузнать об основных направлениях деятельности сподвижников президента Насера.
От стратегических оценок команды Насера он воздерживался, и как потом подтвердило время, оказался прав.
Из этих откровений я узнал многое.
Так, маршал Абдель Хаким Амер, наркоман — любитель гашиша, вице-президент и командующий египетской армией после войны 1967 года, пытался организовать заговор против своего друга и патрона — президента Насера и был убит египетской разведкой.
По официальной версии, он покончил жизнь самоубийством.
Член организации «Свободные офицеры» Анвар ас-Садат познакомился с Насером еще в конце тридцатых годов и пытался тогда наладить сотрудничество с религиозной организацией «братья мусульмане».
После Насера он занял пост президента и выступал на словах за сотрудничество с СССР, а на деле сделал крутой крен в сторону США и Израиля и фактически предал идеалы Насера.
Что касается бывшего вице-президента Закария Мохи эд-Дина, занимавшего пост премьер-министра и министра иностранных дел, то он всегда ориентировался на сотрудничество с Западом и прежде всего с США под тем предлогом, что они фактически держат в своих руках судьбы Ближнего Востока.
Непрерывные бури последующих войн и другие события осыпали песком и пеплом забвения память о тех деятелях, которые не сходили с газетных страниц в период моего пребывания в Египте (1960-1965 гг.).
Чужое наследство — головная боль
У нашего сотрудника И.В. командировка близилась к концу.У него на связи был «Нахас» — один из документальщиков точки.
— Дальнейшую работу с ним вы должны взять на себя, — сказал мне резидент.
Откровенно говоря, я не был на седьмом небе от счастья, получив такое указание. Но приказ есть приказ! Одно дело, когда разведчик сам устанавливает контакты с интересным человеком, изучает его возможности, вкусы, привычки, затем втягивает в оперативную игру, именуемую разведкой, прививает навыки конспирации, убеждает в полезности совместной работы.
Все эти этапы сравнимы с воспитанием собственного ребенка, вплоть до его поступления в вуз.
И совсем другое дело, когда получаешь в связники от кого-то готового агента. Это все равно, что, женившись на вдове, получить в придачу к ней ее взрослого сына, развитием и формированием которого занимался другой человек. Интеллектуальная и эмоциональная близость с чужим взрослым наследником маловероятна.
— Ну, И.В., раскалывайся, расскажи все, что накопил, работая с «Нахасом».
— Сотрудничает с нами давно, является одним из документальщиков точки. Его денежное вознаграждение больше, чем твоя зарплата. Несколько лет назад, когда в Каире было неспокойно, по его настоятельной просьбе ему был вручен пистолет.
— С какой целью?
— Для обеспечения личной безопасности. Недавно попросил меня дать глушитель к нему. Встречаюсь с ним два раза в месяц в одном и том же определенном месте. Менять его он не хочет. Фактически, это «моменталки». Поздоровался, получил пакет с документами, вручил деньги, попрощался — и все. Будешь исполнять роль почтальона. Следи только за тем, чтобы за тобой не было «хвоста».
В шестидесятые годы «хвостов» (бригад наружного наблюдения) за сотрудниками советского посольства не было. Слежку осуществляли стационарные посты и так называемые «баввабы».
Бавваб в Каире — это гибрид французского консьержа и русского дворника. Его официальные функции чрезвычайно разнообразны. Он и сторож, и дворник, и прислуга, выполняет мелкие поручения жильцов. А неофициально — следит за жильцами в доме и их гостями.
— А каким образом «Нахас» вызывает на экстренную встречу? — продолжал я выпытывать у И.В. подробности.
— Он вывешивает на своем балконе красное одеяло.
— Часто ли тебя вызывали на экстренную встречу?
— Ни разу! На практике две встречи в месяц, и этого вполне достаточно.
— Когда в последний раз его проверяли?
— Какая проверка! Он работает как часы. Кончай меня мучить расспросами, мне надо ехать с женой в город покупать подарки для родственников.
Приятные хлопоты человека, возвращающегося на родину.
От разговора с И.В. у меня в душе остался какой-то горький осадок.
Во-первых, мне не удалось выяснить все подробности.
Во-вторых, я убедился в том, что разведка на практике часто отступает от своих принципов и основных законов.
Любой агент должен раз в год проходить экзамен на честность.
Ведь жизнь течет и меняется, и вполне возможны нежелательные трансформации.
Вечером я выехал на место встречи.
Это был почти безлюдный пустырь в одном из рабочих кварталов Каира. Впереди замаячила одинокая фигура. И.В. притормозил, фигура юркнула в машину. Они обменялись приветствиями.
— Я уезжаю в Москву, связь с тобой будет поддерживать этот молодой человек.
Наш пассажир не выразил ни огорчения по поводу расставания со своим партнером, ни радости по поводу нового знакомства.
Такая сухость не характерна для египтян, которые по натуре радушны и любят выражать свои эмоции цветистыми фразами.
Пакет с документами был передан уже мне.
В свою очередь я передал конверт с деньгами.
Мы обходились без расписок, считая это излишней формальностью с давно работающим агентом.
Документы я отдавал на перевод жене нашего сотрудника, которая знала арабский язык. Но однажды она заболела, и переводом пришлось заниматься мне.
Документы были помечены грифом «секретно», а некоторые даже «совершенно секретно». Но чем больше я переводил, тем больше убеждался в том, что гриф не соответствовал их содержанию.
В лучшем случае лишь один документ из десяти имел информационную ценность и превращался в шифрограмму.
В чем тут дело?
Или мои представления о секретности не совпадали с египетскими понятиями о секретности, или тут шла какая-то темная игра.
Надо было поговорить более подробно с поставщиком.
С трудом я уговорил «Нахаса» сразу после встречи поехать ко мне домой и поужинать. Перед этим своего бавваба отослал под благовидным предлогом в другой квартал Каира.
Во время ужина, разумеется, со спиртным, чтобы вызвать своего собеседника на откровенность, я неожиданно узнал о том, что сам «Нахас» находится на пенсии, а документы, по его заявлению, получает от своего коллеги по прежней работе {мой коллега И.В. ничего мне об этом мне не сказал!)
— А кто он, имя, фамилия? Где проживает? Как и где ваш партнер вручает вам документы? Сколько вы платите ему от своего гонорара?
Мой сотрапезник как-то внутренне напрягся и медлил с ответом.
Он сделал вид, что захмелел и не понимает, что я имею в виду.
Пришлось перевести разговор на более нейтральные темы. Загонять его дальше в угол смысла не имело.
На очередной встрече я снова задал те же вопросы.
Он взорвался.
— Какое тебе дело до моего коллеги? Ведь я продолжаю снабжать посольство интересными документами, которые ты больше ни от кого не получишь. Ему я плачу столько, сколько считаю нужным!
По традиции, агент всегда должен подчиняться разведчику, а не наоборот.
— Я тебя расспрашиваю обо всех подробностях не из любопытства, а ради твоей безопасности.
— Спасибо, я сам о ней побеспокоюсь.
— Тем не менее я не прошу, а требую ответить мне на все вопросы, связанные с твоим источником. Считай, что это приказ!
Это был нелегкий разговор, но необходимость его была очевидна.
Резидент был раздосадован тем, что я ему доложил.
— Раньше надо было просветить эти темные места! В Центр пока сообщать ничего не надо. Может быть, «Нахас» боится, что мы выйдем на его источники напрямую и лишим его кормушки. Постарайтесь убедить «Нахаса» в том, что он, как получал, так и будет получать свою, можно сказать, зарплату. Но при условии, если ответит на все вопросы.
Мне показалось, что резиденту почему-то не очень хотелось внести полную ясность в картину происходящего и сделать определенные выводы.
После моих неоднократных настойчивых напоминаний «Нахас» наконец сообщил адрес своего источника, его имя и фамилию, а также место, где он получает от него документы.
Казалось, можно было успокоиться и не дергаться (как плотве на крючке, по терминологии нашего резидента!).
Но азарт охотника взял верх.
Я начал искать улицу и дом, где проживал источник.
Адресного справочного бюро в те времена в Каире не было.
Улицу-то я нашел, а там, где должен был располагаться указанный номер дома, находился пустырь!
Рядом стояли дома с номерами 32 и 36, а вот дома с номером 34 не было.
Так что пустырь с поросшей травой и мусором, конечно, не мог не вызвать у меня подозрений в честности нашего агента.
Как птица, когда охотник приближается к ее гнезду, пытается увести его подальше обманными движениями, так и «Нахас» пытался сбить меня с курса.
Проследить же за встречами с его «подпаском» не удалось.
Создать бригаду наружного наблюдения из числа сотрудников резидентуры ввиду их бросающейся в глаза неегипетской внешности не представлялось возможным.
Я сказал «Нахасу», что поставляемые им «секретные» и «совершенно секретные» документы, мягко говоря, не адекватны тем суммам, которые он получает от нас довольно продолжительное время.
Правда, я умолчал при этом, что дома номер 34 не существует.
Все карты раскрывать было рано.
— Ну, не я же их пишу! Я передаю то, что получаю от своего компаньона.
— Передай, чтобы он внимательнее подбирал документы. В противном случае я буду вынужден, к сожалению, сократить твой гонорар вдвое.
Несмотря на это предупреждение, ничего не изменилось.
По-прежнему соотношение полезной и бесполезной информации было один к десяти.
Так что пришлось мне принимать финансовые санкции.
После одной из встреч я молча передал «Нахасу» конверт с деньгами. Тот по весу почувствовал уменьшение «зарплаты».
— Сколько тут?
— Ровно половина от прежнего.
— Почему? На каком основании?
— Каждая вещь имеет свою цену. (По-арабски это звучит так: каждой комнате — свою арендную плату). То, что ты передавал в последнее время, годится лишь для завертывания рыбы на рынке.
«Нахас» поднял крик, да такой, что прохожие остановились и стали за нами наблюдать.
Дело происходило летом и ветровые стекла в машине были открыты.
Если агент позволяет вести себя таким образом, то это означает, что у него «крепкий тыл» и он ничего не боится.
— Ты чего это так расшумелся?
Этот эпизод, конечно, уже требовал дальнейших шагов.
Взмокший от жары и нервного напряжения, я высадил «Нахаса» из машины, вернулся в посольство, выпил виски, благо оно всегда было под рукой. Немного полегчало.
Поразмыслив, я пришел к выводу, что «Нахас» является классической подставой, изнурявшей на протяжении многих лет бюджет резидентуры.
В памяти всплыла беседа с одним из моих оперативных контактов, имеющим корни в местной контрразведке.
Как-то я обсуждал с ним вопросы советской военной помощи Египту и перечислил те виды вооружения, которую поставил СССР.
Собеседник перебил меня и сказал:
— Не забудь еще и глушитель к пистолету!
— Причем тут глушитель? Ведь это не оружие, а всего лишь техническое приспособление.
— Имеющий уши, да услышит, — ответил мой собеседник древней пословицей.
Он имел определенные заслуги перед резидентурой и таким завуалированным образом предупредил, что одной из подработок нашего сотрудника является агентурой ЦРУ.
Я сразу вспомнил, что И.В. передал «Нахасу» глушитель.
Сопоставив некоторые события, я пришел к выводу, что контрразведке известно многое (если не все!) о нашей работе с «Нахасом».
Собрав воедино все аргументы в пользу версии, что наш многолетний агент является подставой, я выложил их резиденту и предложил прекратить с ним сотрудничество, получив на это согласие Центра.
Резидент напрягся, его медвежьи глаза сузились. Он, переходя почему-то на шепот, заявил:
— А вы знаете, кто его вербовал? Он же сейчас занимает высокий пост в управлении.
— Знаю, но ведь все течет, все меняется. Зачем поступать по-страусиному, прятать голову в песок?
— С ним до вас работали другие сотрудники и ничего подозрительного не замечали. Просто вы не смогли установить с ним нормальные отношения.
— Но он не смог или не захотел ответить на примитивные вопросы, водил меня за нос. Почему? Да потому, что является подставой.
— Если вы настаиваете на этом, то я вынужден отстранить вас от работы с «Нахасом», а то еще наломаете дров.
— С удовольствием последую вашему указанию. Как говорится, «была без радости любовь, разлука будет без печали».
Позиция резидента была ясна и прозрачна.
У него заканчивалась командировка, недавно «за общее руководство» ему вручили орден (собственных оперативных контактов и агентов у него не было).
Зачем перед мажорным финалом портить себе репутацию…
Негативную информацию Центр, как и высшее руководство страны, не любили. Тогда в моде был принцип лакировки действительности.
Конечно, после так называемого сотрудничества с «Нахасом» в Каире я обрел опыт. И слава Богу, все закончилось для меня без особых негативных последствий.
Зато спустя два года меня чуть было не выслали домой досрочно из длительной загранкомандировки…
* * *
Прилетев в Багдад, я начал осуществлять обычную дипломатическую практику: наносить протокольные визиты в посольства и проникать в журналистский корпус.Позвонил в посольство Египта второму секретарю.
Он назначил мне встречу.
Он мне сразу не понравился: напыщенный вид, почти немигающие глаза. Никакого проявления радушия, сплошная официальность.
Но раз уж пришел, надо было завязывать контакты.
Я поделился своими впечатлениями от древнего и современного Египта, о том, что у меня было много друзей. Второй секретарь молча выслушал мои реминисценции, затем, никак не прореагировав на них, задал вопрос:
— Почему СССР не поставляет Египту вооружение?
— Господин второй секретарь! Мы недавно перегнали через Югославию около 400 боевых самолетов. Об этом и местная пресса сообщала…
— Этого количества мало, нам надо больше!
В его голосе прозвучали требовательность и какая-то барская раздражительность. Меня это просто взбесило.
— Господин второй секретарь! СССР наверняка в состоянии поставить и больше, но где гарантии, что советское оружие не превратится в груду металлолома еще до того, как его используют в борьбе против Израиля…
Намек был прозрачен.
Почти вся авиация Египта была уничтожена на аэродромах, несмотря на предупреждение президента Насера о готовящейся войне.
За беспечность высшего военного руководства Египта пришлось заплатить большую цену.
После такого заявления мой собеседник замолчал и надулся еще больше. Я поблагодарил его не без некоторого ехидства за радушный прием и интересную беседу, заметив при этом, что она должна послужить основанием для дружбы и взаимовыгодного сотрудничества.
Расстались мы холодно, даже не пожав друг другу руки.
Представитель буржуазных кругов, а не выходец из народных масс — вспомнилась мне фразеология моего каирского неомарксиста по возвращению в посольство.
После войны 1967 года долго муссировался тезис о том, что в поражении Египта был виноват СССР (?!). Самокритика не была доминирующей чертой египетского менталитета.
Через два-три часа после протокольного визита меня разыскал «чистый» дипломат и с подчеркнутым любопытством спросил:
— Лев! Что такого ты наговорил в египетском посольстве?
— Ничего особенного, мы обменялись мнениями по некоторым аспектам положения на Арабском Востоке. А в чем, собственно говоря, дело?
— Я только что переводил вопрос египетского посла нашему послу: следует ли понимать твое заявление по поводу египетской армии как признак изменения позиции СССР в отношении Египта? Посол был крайне взволнован.
Мне все стало ясно.
Мой собеседник после визита сразу доложил о нем своему послу, тот переполошился и решил выяснить некоторые подробности уже в нашем посольстве. Ведь две пословицы — арабская и русская — утверждают одно и то же: «язык твой — враг твой».
— И как прореагировал посол на мою эскападу?
— Он сначала угостил посла коньяком, мне тоже немного досталось, а затем разъяснил неизменность нашей политики в отношении поддержки арабских стран, отстаивающих свою независимость.
Я ожидал вызова «на ковер» и нотаций по поводу того, что дипломату дан язык, чтобы скрывать свои мысли, а не высказывать их вслух в такой резкой форме.
Но этого не произошло!
Я поинтересовался у заведующего референтурой, была ли направлена в Москву запись беседы с египетским послом.
Тот ответил: «Нет, успокойся».
Ведь при других обстоятельствах мой первый визит в египетское посольство мог окончиться досрочным откомандированием на родину.
Вдруг из нашего Центра мне поступило указание: «Просим сообщить содержание беседы со вторым секретарем посольства Египта».
Значит, в Москву что-то просочилось! Но откуда?
Я набросал содержание беседы, несколько смягчив острые углы.
О груде металлолома писать не стал.
Дальнейшей реакции Центра не последовало.
Прошло время, и я успокоился.
Лишь в Москве я узнал, что «Нахас» передал о моем разговоре в египетском посольстве на очередной встрече нашему оперработнику.
Так он, памятуя мою жесткую форму общения с ним, решил отомстить за сокращение вдвое своего гонорара.
О том, что «Нахас» был классической подставой, стало известно позже.
Я испытал смешанные чувства: сожаление, что этого не произошло раньше, удовлетворение по поводу обнаруженной «волчьей ямы» и даже злорадство.
Как в старом анекдоте: «ну, мы же вас предупреждали, что в лесу водятся педерасты».
Подставы разбросаны по всей стране
Основные кадры резидентуры КГБ в Египте, естественно, находились в столице страны.Они действовали в соответствии с линиями «Главный противник», «Политическая разведка», «Контрразведка» и др.
В понятие «Главный противник» были включены основные государства, входящие в НАТО, а резидентура КГБ ставила своей целью разработку объектов и сотрудников западных стран, получение секретной информации об их внешней и внутренней политике.
Наш молодой, красивый, с римским профилем сотрудник познакомился в спортивном клубе с секретаршей одного западноевропейского посольства и начал ее разрабатывать по всем «азимутам». Основой разработки была вовсе не идеологическая, а совсем другая близость.
Разработка в этом направлении шла так успешно, что законную жену под соответствующим предлогом пришлось отправить в Москву. Зачем ненужные сцены по поводу позднего возвращения, да еще с запахом чужих дорогих духов?
Чего только не делалось во имя высших Интересов разведки!
Сотрудники нашей точки трудились в одной большой комнате, которую остальные дипломаты называли «кельей благочестивых монахов». Отдельный кабинет был только у резидента, прозванного за глаза «главным рыбаком».
И поскольку все находились в одной комнате, то получалось так, что мы вместе обсуждали оперативные успехи и неудачи.
— Ну, как идут дела? — спрашивали молодого человека с римским профилем другие обитатели «кельи», которым не удалось воплотить совет мудреца древности Горация «соединить полезное с приятным».
— Что-то я не понял еще, кто кого разрабатывает. Перед выпивкой моя партнерша выходит в другую комнату и, как мне показалось, принимает какие-то таблетки.
— Что она принимает — это ее дело. Важно, чтобы у тебя в бокале не оказалось ненужных примесей.
— Мы иногда меняемся бокалами.
— Смотри, не нарвись на подставу. Проследи, по возможности, наличие скрытых фотокамер и вообще наблюдай за обстановкой.
Женское тело может быть приятным способом для твоей вербовки, так напутствовал молодого пожилой сотрудник точки, ответственный за безопасность советской колонии.
Его невзрачная наружность и предпенсионный возраст не позволяли ему рассчитывать на оперативную интрижку с представительницами «главного противника».
Секретарша западноевропейского посольства подставой не была.
Она просто по-женски давала язвительные характеристики на своих сослуживцев. Высокой политикой не интересовалась. До ее вербовки дело не дошло: она была направлена на работу в другую страну.
Зато наш сотрудник, умело сочетавший «полезное с приятным», получил в своей служебной характеристике такую строку: «Приобрел опыт работы с сотрудниками учреждения „главного противника“.
Но кроме Каира, у нас были точки и в портовых городах Египта — в Александрии и Порт-Саиде.