Пономарева Тамара. Потаенная любовь Шукшина

   Вот и съели корочку ту с солью,
   Кто-то поперхнулся, а другой
   Полюбил еще сильней раздолье,
   Где родился человек такой.
   Много шло за красным этим гробом!
   И рвалась сквозь всю толпу к нему
   Баба: "Посмотреть мне на него бы!
   Поклониться, словно своему".
   Вторили, да очень неумело.
   Спорили, кто в радости, кто в зле.
   А калина в октябре алела
   И пожаром шла по всей земле.
   Десять лет Валерий Головченко бок о бок работал с Шукшиным на одной киностудии, но пути их не пересекались. У каждого была своя стезя. Взялся за документальный фильм об этом незаурядном человеке, как истинно творческая личность. Заинтересовала мысль - жизнь человека после смерти, как память Василия Макаровича чествовали... Увы, пришел к тому же выводу, что и я. Шукшину завидовали даже мертвому!
   Позже поклонников шукшинских я встречала постоянно в разных краях родной земли, среди них запомнилась Гертруда Чаусова из Крыма, страстная пропагандистка творчества Василия Макаровича. Об этих подвижниках можно писать не одну главу, особенно о Софье Ивановне Фенько. И тут можно произнести только одно: ПАМЯТЬ НАРОДА НЕТЛЕННА!
   Возвернувшаяся потеря
   Да, память народа не только нетленна, но и уважительна к имени Василия Макаровича Шукшина. Подтверждением этому служит эпизод, произошедший с редактором фильма "Калина красная" как продолжение истории с пропажей книги "Характеры", подаренной Шукшиным Ирине Александровне Сергиевской.
   Через два года после потери книги - за это время уже умер Василий Макарович и многое изменилось в судьбе самой Ирины Александровны - она находилась в гостях у своей приятельницы. Раздался звонок телефона, и мужской голос попросил подозвать Сергиевскую, которой был задан вопрос:
   - Вы теряли книгу Шукшина?
   - Да,- насторожилась Ирина Александровна, не понимая еще, к чему клонит незнакомец.
   - Хотите ее получить?
   - Конечно.
   - Я ее завтра вам привезу.
   Таких "рождественских" историй в жизни не бывает, но вот с Ириной Александровной случилась. Как будто и после смерти Василий Макарович вторично поблагодарил Сергиевскую за доброе, человеческое отношение к себе.
   Как выяснилось позже, обладатель потери Ирины Александровны поначалу и не пытался даже искать истинную владелицу книги "Характеры". Прочел с интересом сам, потом дал прочесть отцу. Только после смерти Шукшина, когда общественность страны и кинематограф болезненно переживали эту тяжелую утрату, понял человек, нашедший книгу, что, возможно, для Сергиевской это очень дорогая потеря.
   - Я, говорит, еще раз перечитал надпись "С уважением... на память... человеку и редактору" и подумал: если каждое слово здесь имеет значение, то тогда для вас это очень большая ценность. Он считал, что я - редактор книги, и позвонил в издательство, но там ему сказали, что у них таких нет. Тогда он как-то с большими трудностями вышел на Федосееву-Шукшину, которая и дала ему мой телефон, а домашние попросили его перезвонить моей приятельнице, где в тот вечер я засиделась в гостях,- подытоживает свои воспоминания Ирина Александровна, и приятное, открытое ее лицо озаряется светлой, теплой улыбкой.
   Человек, нашедший книгу, ни сентиментальностью, ни романтичностью, на взгляд Сергиевской, не отличался, скорее был прагматиком. Но, видимо, рассказы Шукшина, их нравственная основа произвели на парня сильное впечатление, а возможно, подействовало большое количество публикаций о Василии Макаровиче, особенно в первые годы после смерти, которые подчеркивали исключительность личности Шукшина. Нашедший книгу однажды подумал: вдруг она для Сергиевской имеет очень важное значение, а он держит? А возможно, пытался что-то прояснить и лично для себя, желая поближе познакомиться с той, которой оставил Шукшин такой емкий автограф.
   К миру искусства парень не имел никакого отношения, как подчеркивала Ирина Александрова. Он оказался человеком из деловых кругов, занимался какими-то серьезными проблемами.
   - Поэтому то, что он сделал для меня - безусловно, ради Шукшина,- это какое-то чудо. Все-таки, что ни говори - искусство воздействует на души людей! - заключает Ирина Сергиевская, "человек и редактор".
   Но поступок незнакомца, вернувшего книгу Ирине Александровне, продиктован еще, на мой взгляд, и уважением к имени Шукшина. Именно уважением к Шукшину я расцениваю и поступок самой Сергиевской, когда в проходной "Мосфильма", куда я пришла, чтоб вручить ей листы текста для проверки, где фигурировала она, как героиня моего народного романа, Сергиевская вынула из сумочки книгу Василия Макаровича "Характеры", хранившую следы автобусной катастрофы. Но и несмотря на неприглядный вид, она продолжала таить романтический отсвет давно минувших дней и событий, сопровождавших людей, в руки которых попадала.
   Конечно, я смотрела, как и многие другие, такие фильмы, ныне общеизвестные, как "Я шагаю по Москве", "Тридцать три" Георгия Данелии, "Романс о влюбленных" Андрея Михалкова-Кончаловского, "Тема", "Валентина", "Васса", "Мать" Глеба Панфилова, "Подранки", "И жизнь, и слезы, и любовь" Николая Губенко, "Позови меня в даль светлую" Германа Лаврова и Станислава Любшина, "Звездопад", "Отец Сергий" Игоря Таланкина. А о "Джентльменах удачи" и говорить не приходится - этот фильм смотрели, думаю, все, и не однажды! Так вот, ко всем перечисленным кинокартинам причастно имя Ирины Александровны Сергиевской, ибо она является редактором их. Одно название этих кинофильмов уже вызывает уважение, потому что они не стареют, как всякая классика. А какой диапазон проявления творческих возможностей - от драмы до комедии.
   Мы сидим в небольшой комнатке "Мосфильмофонда", где сейчас работает Сергиевская, так и не покинувшая стены киностудии, приговоренная судьбой служить кинематографу верой и правдой, видимо, до конца. Женщина, подарившая нам возможность встретиться со многими лучшими фильмами страны, в которые вложена часть и ее интеллектуального труда, ее молодость, ее профессионализм! Но ее присутствие негласное, закадровое, а оттого и более дорогое для нас, скромно и властно подвигает нас к мысли, что на таких подвижниках держится наша земля издревле. Ведь и красоту многочисленных русских храмов создавали неизвестные мастера, а мы любуемся ими, воздавая должное непостижимому вдохновению их творцов.
   "Для всех Шукшин - родня..."
   Известный прозаик Н. П. Воронов собирается написать свои воспоминания, основываясь только на одной ночной беседе с В. М. Шукшиным. Думаю, что они тоже будут иметь особые грани, сохраняя индивидуальность автора, увидевшего нечто свое в проявлениях многогранного таланта Василия Макаровича.
   Как это произошло с известной чувашской писательницей Юлией Александровной Силэм, которая в Доме творчества "Переделкино" слушала мои отрывки из документального повествования о В. М. Шукшине. Слушала-слушала, да вдруг сказала:
   - А вы знаете, у Шукшина-то корни чувашские.
   Я, признаться, в первый миг опешила. А Юлия Силэм продолжала:
   - Ведь слово "Шукшин" в переводе с чувашского означает "бедный".
   Я только что прочитала Юлии о том, что Шукшины жили всегда бедно, трудно, и подумала, что это реакция на услышанное. Но Силэм - эта чебоксарская провидица - добавила, чуть помолчав:
   - Наши чувашские исследователи ездили на родину Шукшина, беседовали с сестрой его, Натальей Макаровной Зиновьевой.
   - И что? - с надеждой ухватилась я за последние слова Юлии.
   - А то! - сказала Силэм с вызовом.- Она-то и подтвердила, что были у Шукшиных чуваши в родне.
   А мне почему-то вдруг припомнились слова из стихов Сергея Есенина: "Затерялась Русь в мордве и чуди".
   У меня разговора с сестрой В. М. Шукшина на эти темы не было: я вообще старалась держаться нейтральной позиции, несколько отстраненно от своих героев, чтоб иметь объективное представление об исследуемом материале. Но в одну из последних своих поездок запомнила женщину - крепко скроенную, ухоженную, несомненно красивую, на сельского жителя непохожую. Я ее внимательно рассматривала издали во время застолья, сидя за соседним столом. Кто-то меня с ней потом накоротке познакомил, но как это происходило - забыла. Запомнила прекрасное лицо, от которого исходил свет, и пожалела, что Шукшин не снимал свою сестру в кино. Оно впечатляет. Надоедать же своими расспросами в тех обстоятельствах Наталье Макаровне я не решилась, а потом случая больше не представилось. Жалею до сих пор.
   Силэм же, уходя, бросила мне спасительную соломинку:
   - Для дружбы между народами - момент хороший. Для всех Шукшин родня.
   Да, творчество В. М. Шукшина полноправно вошло в духовную жизнь современного многонационального мира, "преодолевая барьеры предрассудков, предвзятости, иногда откровенной враждебности, и побеждает их",- напишет в 1989 году Николай Стопченко. И этому нельзя не порадоваться и не погордиться за мою родную Сибирь и Россию. Ведь это наш с вами соотечественник, продолжающий и после смерти защищать духовные рубежи Отечества. И в этом отношении последняя роль в фильме "Они сражались за Родину" В. М. Шукшина приобретает символическое значение. Он продолжает и после смерти сражаться за эту Родину. Таково назначение истинного национального искусства! В любом народе и в любой стране.
   Дело в чашечке кофе?
   Возвращаясь к смерти Шукшина, не могу не привести здесь одного эпизода, долгие годы волновавшего меня своим тайным смыслом.
   В первых своих публикациях после смерти Василия Макаровича я исключала эту информацию, посчитав ее фантазией подвыпившего актера Буркова. Но однажды услышав, как Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина по телевидению произнесла сакраментальную фразу о насильственной смерти мужа, вдруг вспомнила о давнем разговоре с Георгием Бурковым.
   Помню, мчались мы в микроавтобусе по ночной Москве с очередного вечера памяти В. М. Шукшина. Постепенно пустел салон, из которого выходили возле своего дома участники прошедшего мероприятия.
   Наконец, в микроавтобусе остались я, Бурков и на сиденье рядом с шофером человек, ответственный за доставку нашего брата - творческих людей. Кино тогда любили и общение с представителями его проходило на традиционном российском уровне - хлебосольно и с возлиянием древнего напитка, восходящего к имени Бахуса.
   Джорджоне-Бурков был "под шофе", но с присущим только ему одному бесшабашным перехлестом юморил, балагурил и вдруг смолк, помрачнел. На мои осторожные расспросы о событиях, разыгравшихся в ночь, оборвавшую жизнь Шукшина, он молвил вдруг неожиданное:
   - Не в тромбе там дело было и не в сердечном приступе, а в чашечке кофе.
   И, словно чего-то испугавшись, опасливо оглянулся на шофера и сопровождавшего нас администратора - они были заняты своим разговором. Это успокоило Георгия, он понизил голос и на полушепоте добавил:
   - Если тебе жизнь дорога, помолчи до поры.
   - До какой?
   - Только не сейчас.
   Оказывается, когда Георгий Бурков вместе с Шукшиным завернул в его каюту, случилось следующее.
   Войдя, Шукшин вдруг остановился у двери, глядя напряженно и внимательно на столик, где одиноко стояла чашка с дымящимся кофе.
   - Надо же, кто-то позаботился.
   - Заказывал, что ли?
   - Да нет, вроде.
   Родные, друзья, многие знакомые знали, что Василий Макарович "любил" кофе. Я не случайно закавычила слово "любил", потому что при сердечной недостаточности, при постоянном кислородном голодании кофе - необходимость, в особенности если у обладателя всех этих дефектов к тому же еще низкое давление. Вот Василий Макарович и злоупотреблял и кофе, и табаком. К "любил" это никакого отношения не имеет.
   - Ну так и что? - Я пока что не понимала к чему клонит Бурков.Принесли кофе. Это говорит скорее о доброхотстве, а не...
   - Ошибаешься! Когда под утро, проходя мимо каюты и увидев свет в ней, я заглянул туда, то увидел Шукшина в смертельной позе. Первое, что я сделал,- глянул на столик. Чашки с кофе там не было. Кто-то предусмотрительно ее убрал! Унес - и дело с концом. Ничего не докажешь. А в ней-то и мог быть ответ на то, что случилось.
   Заметив, как администратор на переднем сиденье вдруг начал прислушиваться к нашему разговору, Бурков вновь принялся юродствовать, даже хулиганить, притворяясь - или на самом деле его развезло? - пьяным.
   Когда подъехали в ночи к дому Буркова и администратор встал у дверцы микроавтобуса, чтобы выпустить известного артиста, Георгий, собираясь покинуть салон, чуть слышно пробормотал:
   - Запомнила, что я тебе сказал? Сейчас не время и не безопасно.
   Вскоре ушел из жизни следом за В. М. Шукшиным и Георгий Бурков, опять же преждевременно. Может быть, единственный главный свидетель странной подробности последней ночи Василия Макаровича.
   Средства же массовой информации, словно из шлюзов вырвавшуюся мутную воду, доносили до нас новые и новые подробности из прошлой нашей жизни, в том числе и о закрытых лабораториях и подвалах тайных служб, и о многочисленных способах устранения неугодных людей.
   А недавно промелькнула в средствах массовой информации и такая новость, что в каюте, где скончался Василий Макарович, присутствовал подозрительный запах корицы, принадлежавший, говорят, какому-то таинственному газу, вызывающему спазмы сердца и смерть. Должна заметить, что и некоторые сорта кофе напоминают этот пресловутый запах...
   В посмертном телевизионном свидетельстве Ролана Быкова Нонна Мордюкова, Василий Шукшин и автор свидетельства ходили последнее время в "антисемитах". Вот уж никогда бы не подумала! Правда, сказано это было Быковым в порядке черного юмора, но однако же сказано.
   Часто это слово в последнее время употребляется и там, где следует, и там, где не нужно. Пугало такое придумали для слабонервных.
   Лично я от Василия Макаровича Шукшина ни разу не слышала ничего порочащего в адрес "семитов". Достаточно сказать, что о своем учителе Михаиле Ильиче Ромме он всегда говорил тепло и уважительно. Если он заменил оператора Гинзбурга Заболоцким, так тот просто лучше чувствовал деревенскую специфику. Гинзбург, как человек городской, более подходил именно к отражению жизни и быта горожан, где он, кстати, и преуспел. Василий Макарович определял человека не по принадлежности к "семитам" или "анти", а по духовным, нравственным качествам, способности сопереживать, доброте, сердечности и, конечно, профессионализму. Да и не присуще это было никогда истинно русским людям, если они выбрали религию Христа!
   Зная, что издревле яды играли не последнюю роль в быстром устранении неугодного человека и что технология изготовления этого зелья с каждым веком усовершенствовалась, историю с чашечкой кофе из биографии В. М. Шукшина незамеченной оставлять нельзя. Помня о ядах Борджиа, о существовании профессиональной изготовительницы ядов при самой Екатерине Великой, о том, что универсальность изготовления смертоносного средства достигла апогея в ХХ веке, когда яд, например, вызвав инфаркт, исчезал через поры человека бесследно, а также его бесцветность, неуловимость и т. д., приходишь к выводу соответствующему.
   Недавно подтверждением этим моим размышлениям послужил фильм "Иллюзия", прошедший по телевидению, где герой умирает от спазм сердца, выпив со спиртным смертоносную добавку, что и отправило его на тот свет.
   Художник, разогнувший хребет перед сильными мира сего, всегда представляет опасность. Опасны его непредсказуемые Стенька Разин и Егор Прокудин, по прозвищу Горе, опасна реакция опамятовавшегося народа, который грузовиком сшибает с мостков в реку правительственную "Чайку" (во времена Шукшина на "Чайках" ездили только представители власти), которую после просмотра фильма "Калина красная" попросили заменить на "Волгу": мол, ненужные ассоциации может вызвать.
   Вызрел художник, имеющий свою точку зрения на обстоятельства, его окружающие. Известно же - по плодам узнают любого и воздадут должное. Так спешите делать добро, придерживаясь нравственных основ библейского десятисловия, пришедшего к нам издалека и начинавшегося со слов "Не убий!", "Не укради!", "Не возжелай жены ближнего своего" и т. д. Это нам завещал и Василий Макарович Шукшин.
   В станице Клетцкая Волгоградской области в музее-клубе "Подкова" (под который местные власти не пожалели отдать бывший особняк известного некогда купца Никитина), зайдя в одну из комнат, вы окажетесь в каюте теплохода "Дунай", в которой 2 октября 1974 года был найден мертвым российский писатель и кинематографист Василий Макарович Шукшин.
   Чтя и уважая память великого сына России, в Клетцкой по осени приносят станичники букеты осенних цветов и калину красную к памятному знаку.
   Здесь, на этом утесе,
   во время съемок фильма "Они сражались за Родину",
   любил обдумывать свои замыслы
   русский писатель, режиссер и актер
   Василий Шукшин.
   И опять мистический и таинственный момент: каждый год 2 октября - в день гибели В. М. Шукшина - это место ярко озаряется солнцем! Даже если по соседству, на других утесах, пасмурно и хлещет проливной дождь. И всякий раз, как солнечное сияние касается места, где любил сидеть и творить Василий Шукшин, воскресает имя его в сердцах тех, кого он любил, воспевал, жалел, увещевал, благодарил и уносил в душе в час свой смертный в поднебесные дали. А Создатель благодарит солнечной улыбкой всякий раз людей за то, что они не забыли сына человеческого и хранят память о ближнем, не жалевшем для них "живота своего".
   "Если можно, чуть правее..."
   В период повальных встреч с людьми круга Шукшина, памятных вечеров меня пригласили выступить в одном медицинском институте, выпустив передо мной эстрадных танцоров, которые исполнили подобие канкана с разного рода вульгарными ужимками. Встретив откровенно издевательский взгляд распорядителя, я наотрез отказалась выйти с рассказом о В. М. Шукшине после этого явного надругательства над памятью известного в стране человека, но приверженцы героя поля боя не сдают, поэтому я потребовала исполнить что-нибудь классическое, близкое к теме поминания, чтобы преодолеть опасный рубикон.
   - Вы намекаете, что Шукшин - классик?
   - Я не намекаю. Он - классик народной жизни.
   - С дамами не спорят.
   Сцена продолжала пустовать. По программе выходить должна была я. В зале сидело руководство института. За кулисами искали выхода из создавшейся "напряженки". Послышались нетерпеливые хлопки зрителей.
   - Пожалуйста, вас просят!
   - Я уйду вообще, предварительно дав дирекции объяснение вашего поведения! Если вы передо мной не выпустите классический музыкальный номер!
   Коса нашла на камень. Подобное не входило в планы устроителей программы. В конце концов на сцене появились с капризными, недовольными минами на лицах две рафинированные девицы, которые сыграли в четыре руки что-то из классики.
   После них наступило время мое.
   Я рассказывала о Василии Макаровиче, читала стихи, ему посвященные, а из-за кулис вдруг послышалось шипенье:
   - Сдвиньтесь чуть вправо. Нам нужно подготовить сцену к следующему номеру.
   Я, естественно, перешла на правую сторону сцены, продолжая разговор со зрителями. Стук от передвигаемого реквизита, раздраженные голоса, явно мешая мне, не давая сосредоточиться, за кулисами не прекращались. Опять последовало шипенье:
   - Если можно, еще чуть правее.
   Я была почти прижата к правой портьере, увлеченно продолжая свой рассказ, не предполагая, что за моей спиной идет интенсивная потаенная работа. В какой-то момент, словно кто-то случайно меня в бок толкнул, я поворачиваю в сторону голову и вижу в полушаге от меня бесшумно раздвинутый пол сцены, обнаживший темный зев люка, куда через минуту-другую я могла улететь вверх тормашками, не успев пикнуть, ненароком оступившись. В груди похолодело. Не подав вида, я начала кружить возле опасного места, искоса наблюдая за закулисной публикой, которая вожделенно ждала моего "триумфального" провала! Увы, пути Господни неисповедимы, и они были не на стороне тех, кто имел злой умысел. Они были на стороне В. М. Шукшина!
   - Напрасно старались! - многозначительно сказала я администратору.
   Он сделал вид, что ничего не понял, вопросительно подняв брови над глазами, которые откровенно смеялись.
   - Ну как же, а люк? - И показала в сторону, где меня поджидала западня, но, к моему вящему удивлению, половицы сцены сомкнулись, как гармошка, закрыв отверстие - остался только неприятный осадок в моей душе да осознание того, что для кого-то имя Шукшина и после смерти представляет или опасность или шутовской номер с цирковыми трюками. Они даже не понимали, что таким образом наносят оскорбление и русскому народу, плоть от плоти которого был Шукшин. С таких вот незначительных, но унизительных по смыслу фактов и начинаются межнациональные конфликты.
   Часть третья
   БЕССМЕРТИЕ
   Сны матери
   Нравился Василию Макаровичу писатель Шолохов и памятной была его фраза:
   - На Дону людей не выдают!
   Но Стеньку Разина выдали. Не народ, конечно. И это было самым страшным для Шукшина! Эту сцену, мне кажется, Василий Макарович физически пережил. Он-то знал, что Иудам - цена 30 сребреников да в награду осина-виселица, а у праведников - вечная память в народной, неподкупной душе.
   И народ сочиняет о Шукшине песни, легенды, байки, как сочинял их о Степане Разине и многих других героях, которых забывали правители, а людская молва и память передавали их имена из поколения в поколение, из уст в уста.
   И запинаться нам о ноги Шукшина, как только мы начнем терять связь с землей родной, со всем тем, что определяется понятием "народное искусство".
   Сегодня мы могли бы сказать Марии Сергеевне, матери Василия Макаровича, что Шукшин стал все-таки доктором - доктором наших душ.
   В завершение своих записок предлагаю еще одно стихотворение о Шукшине:
   С пахарем Микулою сравнили:
   На все поле - он, соха, земля.
   Сами бы его поборонили!
   Сами бы, как этот сибиряк.
   Сами бы! Но у сохи той пусто,
   Поле недопаханным стоит.
   Но, где он прошел, хлебами густо
   Пашня золотистая звенит.
   И встает Россия из тумана,
   Кутается в пышные снега.
   И "Шукшин" под шелесты бурана
   Повторяет про себя тайга.
   Та тайга, где в крепи своенравной
   Русский дух восходит из глубин,
   Где Шукшин - по-прежнему, как рана,
   И по-прежнему - любимый сын.
   Незадолго до смерти Василий Макарович придумал финал для своей повести "А поутру они проснулись" - финал, исполненный шукшинской простоты и мудрости.
   Женщина-судья стыдит подсудимых-пьяниц, а в этот момент в зал входит чья-то старуха мать. Судья спрашивает:
   - Вы кто?
   - Я - совесть.
   - Чья совесть? Их совесть? - И судья показывает на пьяниц.
   - Почему их? И ваша тоже,- отвечает мать.
   Сгорая в каждом созданном образе, ранимый и болеющий, Шукшин был и остается нашей совестью.
   Но для него самого совестью была мать, образ которой. незамутненный и милосердный, Шукшин пронес через всю свою жизнь, чувствуя с ней кровную и нерасторжимую связь, да еще вину, что волею обстоятельств, от него не зависящих, не до конца выполнил сыновний долг. Где б ни находился, издали окликал ее письмом ли, телеграммой, а в фильме "Калина красная" есенинской строкой:
   Ты жива еще, моя старушка?
   Жив и я...
   Только пел ее преступник из исправительно-трудовой колонии.
   Нельзя не сказать и о "второй матери" Василия Макаровича, Ольге Михайловне Румянцевой, которая в московское житье-бытье Шукшина многое для него сделала. Именно ее дом стал временным пристанищем для Шукшина, когда он остался в Москве после института.
   - У Васи ничего не было. Был один талант. Он у нас жил как родной. Сюда к нам и его мама, Мария Сергеевна, приезжала. Переписывались мы с ней,- вспоминала позже Ольга Михайловна, уже почти не вставая с постели из-за недуга и возраста.
   Эта женщина знакома была со многими известными людьми революционной эпохи России. В том числе и с Лениным, Крупской. Возможно, желание рассказать о вожде революции кинематографическим языком было навеяно Шукшину в какой-то мере Румянцевой, которую Василий Макарович вспоминал всегда самым теплым, сердечным образом.
   Воспоминания Румянцевой о Василии Шукшине неоднократно публиковались.
   Все правильно, мы должны помнить и говорить о тех, кто был с художником в самое трудное время, помогал ему выстоять в жизненных бурях, но и молчать о самом дорогом человеке тоже нехорошо - я опять о матери, Марии Сергеевне.
   Сегодня утвердительно можно сказать, что в эволюции многогранного духовного развития Шукшина огромную роль сыграла его мать Мария Сергеевна, благословившая его на этот тернистый путь и помогавшая из последних сил всем, что могла только иметь по тем временам крестьянская семья, потерявшая кормильца. Каким теплым сыновним чувством благодарности пронизаны письма Василия Макаровича к этой простой и святой для него женщине!
   Сплю и вижу, мама, как мы с тобой вместе живем...
   Мамочка, как твое здоровье, родная? Милая, душа томит об вас!
   Василий Макарович никогда не забывал, чем жертвовала мать, чтоб сын ее стал человеком. Об этом сказано Сергеем Залыгиным достаточно объемно и впечатляюще:
   И в характере, и в поступках, и во взглядах на мир этих двух людей матери и сына - была та ничем непререкаемая преемственность и близость, которая, наверное, лучше всего выражена в русской примете о том, что сын должен быть похожим на мать, а дочь - на отца.
   Много хорошего досталось по наследству Василию Макаровичу от своей мудрой и дальновидной матери - человечность, совестливость, душевность, щедрость, природный ум и смекалка, жизнестойкость, мужество.