Поттер Патриция. Радуга

   — Это тебе для компании, О’Коннел, — сказал один из охранников, отпирая замок.
   — Какого черта, — сказал улыбаясь этот человек, его рыжие волосы заполыхали в свете фонарей. Он, казалось, нисколько не был удручен ни своим местоположением, ни тем, что на нем тоже были двойные ножные кандалы, да еще и прикованные к стене.
   В ответ на доброе приветствие стражник только сердито посмотрел на говорившего и грубо втолкнул Квинна в камеру. Он сковал одной цепью Квинна и О’Коннела и ушел, забрав фонарь.
   — Тебя, похоже, как и меня, не очень-то любят, — сказал человек в темноте. — Терренс О’Коннел к вашей услуге. — Слова звучали не очень грамотно, но в них не было ни смущения, ни унижения.
   — Девро, — сказал Квинн. — Квинн Девро.
   Он знал, что его собственный голос выдавал его поражение в борьбе с этой жизнью, но ничего не мог поделать. Сетвик пообещал ему, что отправит его в ад, и, Бог свидетель, у этого слова нашлось и еще одно значение. Он протянул руку к своей стриженой макушке и затем к тяжелым кандалам на лодыжках и подумал: “Может быть, лучше повеситься? ”
   И почувствовал на плече тяжелую руку.
   — Не давай чертовым ублюдкам одолеть себя, кореш, — утешал его рокочущий голос. — У них ничего не выйдет, ежили ты им не поддашься.
   Зги слова и дух О’Коннела помогли Квинну выжить в последующие восемь лет.
   Квинн надел льняную ночную рубашку. В своей каюте на “Лаки Леди” он спал без нее, но здесь не мог рисковать.
   Его прошлое было тайной. И ему не хотелось, чтобы какой-нибудь расторопный слуга, войдя, увидел шрамы на его лодыжках. Его руки с твердыми мозолями и так давали достаточно пищи для размышлений.
   Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Бриарвуд был чудесным местом, ухоженным и заметно процветающим. Вдоль подъездной аллеи выстроились магнолии, а сам дом окружали огромные дубы. Но все же здесь ощущалась какая-то пустота, не было той любви, которая наполняла дом его детства. Эта же плантация, казалось, была совершенно бездушной.
   Но он подозревал, что мисс Ситон вовсе не была той бесстрастной глупышкой, которую все привыкли видеть в ней. Он понял, что тем вечером он никак не ожидал от нее такого огня в ответ на его поцелуй.
   Хотя — что ему до того? Ему надо держаться от нее подальше. Они с Кэмом найдут Пастора, подготовят все для побега Дафны, и он забудет об этой плантации.
   “У них ничего не выйдет, ежили ты им не поддашься”.
   Квинн лег в постель, надеясь, что сон скоро придет к нему.
   О’Коннел. Учитель. Защитник. Спаситель. Я скучаю по тебе, друг. Скучаю.
   Мередит яростно расчесывала свои волосы, как бы пытаясь вычесать смущение и тоску. Все-таки она была достаточно уверена в себе и даже чувствовала некоторое удовлетворение, хоть ей немного портило настроение то, что она до сих пор не может найти Лизу. Она делает нечто важное, и делает хорошо. Это и занятия живописью давали ей чувство собственной значимости, которое однажды разрушили отец и брат.
   Но сейчас вся ее защита рушилась как карточный домик, и все из-за поцелуя. Насмешливого, ничего не значащего поцелуя мошенника и мерзавца.
   Наверное, сама того не зная, она искала искренней дружбы. С тех пор, как увезли Лизу, не проходило ни дня, чтобы она не ощущала одиночества. Наверное, на его поцелуй и ответило это самое одиночество, эмоциональное и физическое. И ничего больше. Конечно, ничего больше.
   Она по-прежнему поражалась тому, как можно было человеку так сильно перемениться. Наклонившись, она откинула крышку сундука, подняла со дна обшивку и вытащила те два портрета Девро. Она вспомнила, как он однажды взъерошил ей волосы и назвал ее “милой маленькой Мерри”.
   Но больше не было “милой маленькой Мерри”, так же, как и того нежного юноши. Он стал самым высокомерным человеком из всех, кого она знала. И одним из самых жестоких. То, что она чувствовала интерес к нему, заставляло ее сомневаться в самой себе.
   Если бы только у него была отталкивающая внешность. Или хотя бы обыкновенная. Никто не имел права быть столь красивым, столь мрачно привлекательным. Особенно человек с черной душой. Его комната была неподалеку, и ощущение близости заставляло ее вздрагивать и согревало ее кровь.
   Чтобы отвлечься, она стала думать о том коротком разговоре с Дафной, который состоялся, когда та помогала Мередит раздеваться. Она ничего не смогла выяснить и даже запуталась.
   Когда Мередит упомянула, что она видела Дафну выходящей из конюшни, девушка замерла как статуя.
   Почти бессознательно она протянула руку, чтобы дотронуться до Дафны, но та отшатнулась.
   — Что с тобой? — спросила Мередит. — Тебя кто-нибудь обидел?
   Дафна покачала головой.
   — Мне захотелось подышать свежим воздухом. Я не знала, что меня долго не было.
   Мередит слегка нахмурилась, пытаясь разобраться.
   — К тебе… никто не приставал?
   Дафна опустила голову.
   — Нет, мисс Мередит.
   — Ты бы сказала мне, если бы…
   — Да, мисс Мередит… мэм.
   — А капитан Девро с тобой не разговаривал?
   — Нет, мисс Мередит. Я просто вышла на воздух, и все. Мередит поняла, что ничего больше из девушки не вытянет. Ей остается только следить за тем, чтобы Дафна была подальше от капитана Девро, пока он в Бриарвуде, а она очень надеялась, что долго он здесь не задержится.
   — Тебя не накажут, — сказала она мягко. — Тем более, если кто-то другой виноват.
   Дафна замерла.
   — Я еще нужна вам, мисс?
   Мередит поняла, что потерпела поражение. Она отрицательно покачала головой.
   Светало. Наступало золотистое и яркое утро. А она не спала. Чувствуя усталость и туман в голове, Мередит приняла молчаливые услуги Дафны, включающие горячий шоколад и фрукты, а затем и горячую ванну. Если потребуется, она просидит в своей комнате хоть целый день. Опять как в тюрьме в доме собственного брата, в своем собственном доме. Зато она больше не увидит Девро, не услышит его скрытых и не очень скрытых насмешек, на которые не имела возможности должным образом ответить.
   Она потянулась и подошла к окну, и ее внимание привлекли два человека на лошадях, один — в черном, на золотистом жеребце, другой — на гнедой лошади, немного позади. Они направлялись к главной дороге.
   Насовсем, решила она. Наверное, они уезжают насовсем.
   Она почти бегом спустилась по лестнице, желая поскорее отыскать Роберта и увериться, что Девро действительно уехал насовсем. Она искренне молила Бога, чтобы так оно и оказалось.
   Роберт Ситон беседовал с гостями, которые у них оставались ночевать, а Мередит, с трудом удерживаясь от желания прервать разговор, пошла искать Эвелин, которая давала указания поварам.
   — Что, капитан Девро уехал? — спросила она. Эвелин широко раскрыла глаза.
   — А ты им интересуешься?
   — Только тем, чтобы он поскорее уехал, — невпопад ответила Мередит. — Не понимаю, как можно приглашать такого… человека в приличный дом.
   — Он сегодня не уедет. Он поехал повидать Гила Мак-Интоша и владельцев других плантаций. Он собирается уехать послезавтра.
   Мередит охватило смятение. Еще два дня. Но хотя бы несколько часов у нее было. Она сходит к реке и вернется задолго до того, как он приедет.
   Квинн и Кэм ехали быстрой рысью. Они собирались посетить плантацию Мак-Интоша, а затем поехать к Пастору. В памяти Квинна четко сохранилось описание дороги, хотя он ни разу не был у Пастора. Он встречался с ним в Цинциннати вскоре после того, как впервые перевез свой нелегальный груз.
   Квинн запомнил его как простого человека, которого он сразу полюбил и которому поверил. Что было хорошо, подумал он сбивчиво, так это то, как этот человек держал в руках жизнь его и Кэма.
   Но сначала он должен съездить к Мак-Интошу. Он был достаточно любезен, когда их только что познакомили, но позднее заметил, что взгляд плантатора становился холодным, как только обращался на него. Он понял, что скорее всего за это надо благодарить Мередит Ситон.
   Это было плохо, но он сам виноват. Черт возьми его взгляд, а вернее рот, за то, что не сдержался. Ему нужны были контракты на фрахт. Увеличение грузоперевозок в этой местности даст ему причину часто наезжать в Виксбург, что будет выгодно Подпольной железной дороге. Но еще ему хотелось, чтобы его пароход приносил доход. Он полюбил “Лаки Леди”, хотя знал, что когда-нибудь ему придется с ней расстаться. Он уже сделал все необходимые приготовления, чтобы, если с ним что-нибудь случится, корабль законным образом достался Джамисону. К “Леди”, как он часто называл свой пароход, он испытывал самые теплые чувства, потому что она помогла ему заново построить жизнь и дала цель и уверенность в себе. Иногда ему даже казалось, что пароход — почти одушевленное существо и заслуживает самого заботливого ухода.
   И его собственное скромное желание преуспеть в чем-нибудь еще кроме карт и искусства притворяться тоже надо было принять во внимание. Слова, сказанные им тогда Бретгу, были отчасти правдивыми.
   С расстояния особняк Мак-Интоша казался больше, чем Бриарвуд, хотя оба дома были построены в одинаковом стиле — смесь итальянского и греческого Возрождения. Но если в Бриарвуде колонны украшали только фронтон, то этот дом был опоясан ими со всех сторон, кроме того, дом окружали галереи и веранды. Зрелище было захватывающее, подумал он, и молодая леди вряд ли устоит от искушения. Он вспомнил, как Гил Мак-Интош склонился над Мередит Ситон, и почувствовал странное беспокойство. Но для чего, подумал он, Гилберт Мак-Интош будет интересоваться такой напыщенной женщиной? Может быть, из-за ее наследства? Вдруг Мак-Интошу нужны деньги? А ему, Квинну, какое, черт возьми, до этого дело?
   Гилберт Мак-Интош был где-то в поле, и Квинна проводили в элегантный кабинет, а Кэм остался с лошадьми на улице. Квинн разглядывал комнату — камин из итальянского мрамора, хрустальные подсвечники, полки с книгами в кожаных переплетах. Витражи в окнах бросали теплый отсвет на роскошную мебель, сделанную вручную. Если Мак-Интошу и нужны были деньги, здесь об этом ничего не говорило.
   Квинну не пришлось долго ждать. В дверях появился Мак-Интош в костюме для верховой езды и забрызганных грязью сапогах, и Квинн понял, что прошлой ночью он не ошибся — глаза мужчины были ледяными, лицо — угрюмым.
   — Девро? — никаких любезностей.
   Квинн пристально разглядывал плантатора. У него была совершенно мирная внешность — лицо слишком широкое, волосы с рыжиной и слишком бледная кожа, несмотря на то, что он долгие часы должен был проводить на солнце. И в то же время в этом человеке было что-то, что удивляло Квинна.
   Квинн применил свою самую обезоруживающую улыбку.
   — Думаю, что могу перевозить ваш хлопок по очень выгодным для вас ценам.
   — Вы зря потеряли время, Девро. Я вполне доволен теми договорами, которые у меня есть.
   — А вчера вы говорили, что выслушаете меня.
   — Это было вчера, — резко сказал Мак-Интош. — Потом я получил информацию, которая заставила меня думать, что я не могу иметь с вами дела.
   Квинн не ожидал такой прямой атаки. Мередит Ситон хорошо поработала. Впрочем, не совсем. Роберт Ситон уже подписал с ним контракт. Улыбка Квинна не увяла, хотя уголки рта слегка изогнулись.
   — Я предлагаю с каждого фунта на два процента меньше, чем вы платите сейчас, — сказал он, игнорируя оскорбление. — Роберт Ситон только что подписал с нами контракт.
   Гил покачал головой.
   — Я уже сказал, что вполне доволен нынешним положением дел. Мой дворецкий вас проводит.
   Квинн почувствовал уважение к Мак-Интошу.
   — Вы заведомо идете на убыток, Мак-Интош. Если передумаете, то дайте знать моему агенту в Виксбурге.
   — Не передумаю.
   Квинн кивнул и вышел вслед за дворецким, внезапно появившимся у дверей. Он даже не знал, стоит ли сердиться на Мередит Ситон. Он не заключил сделку, но Мередит явно сыграла на пользу его репутации, которую он себе создавал в последние годы.
   И все-таки ему не нравилось ее вмешательство. Это было лишнее очко в ее пользу. Может быть, похищение ее рабыни сравняет счет. Взбираясь на лошадь, он мимолетно улыбнулся Кэму. Так или иначе, но он поможет Дафне бежать. Ради Кэма. А теперь добавилась еще одна причина — месть.
   Они ехали несколько часов, прежде чем добрались до домика у озера, в котором жил Пастор. Залаяли собаки и Квинн решил, что Пастор должен быть дома. Его вышли встречать четыре собаки. А фигура в черном не появилась. Домик был не заперт, но пуст.
   По лицу Кэма было видно, что он расстроился, и Квинн знал причину. Они могли провести в этих краях всего лишь полтора дня. Если сейчас они упустят возможность, то неизвестно, когда удастся сюда вернуться. И Кэму придется сказать Дафне, что их планы рушатся.
   — Подождем, — сказал он и взял стул, на котором всего несколько дней назад сидела Мередит, и сел на него верхом, положив руки на спинку.
   Кэм беспокойно походил по комнате, а потом сказал, что подождет на улице. Квинн понял, что Кэму хочется побыть одному. Чем-то они могли поделиться друг с другом, а чем-то — нет. Квинн знал, что беспокойство Кэма о Дафне носило очень личный характер.
   Через несколько минут он поднялся и с любопытством стал осматривать комнату. На столике в углу помещалась большая старая Библия. Он подошел и стал листать ее, мельком глядя на строчки.
   Вся вера в Бога, которая у него была, оставила его на тюремном корабле. В последующие годы не случилось ничего такого, что переменило бы его. Да и сейчас он сомневался в существовании Бога, любого Бога. Если бы какой-нибудь и был, то Квинн был уверен, что он не смог бы хорошо относиться ко Всемогущему существу, которое допускает жестокость, насилие и рабство. Когда он закрывал Библию, из нее выпали три листка плотной бумаги.
   Он нагнулся и поднял их, не собираясь рассматривать, но его взгляд поймал сильные уверенные штрихи, изображающие знакомое ему лицо. Он посмотрел на другой листок — братья Кэррол! На третьем было нечто совершенно иное — лиса, и ее настороженные темные глаза смотрели прямо на него. Зверь был так хорошо нарисован, что Квинну показалось — лиса прыгнет сейчас с листа в комнату. Но загадочным было то, что эти самые штрихи казались очень знакомыми.
   — Капитан Девро.
   Он обернулся и воззрился на Пастора, появившегося вместе с Кэмом в дверях. Стоя с этими рисунками в руке, он почему-то почувствовал себя виноватым.
   — Джонатон.
   Пастор кивком ответил на приветствие, не отводя взгляда от рисунков.
   — Как неожиданно.
   Квинну совсем не нравилось чувствовать себя мальчиком, которого поймали за руку, когда он лазил за пирогом, но острый взгляд священника ничуть не помог ему избавиться от этого чувства. Бледно-голубые глаза хотя и не обвиняли его ни в чем, но все же ждали объяснений.
   — Вы знакомы с Кэмом? — спросил Квинн в замешательстве.
   Пастор кивнул.
   — Мы однажды встречались в Новом Орлеане. — Он ждал, что еще скажет Квинн.
   — Тут есть девушка, и мы бы хотели, чтобы вы ей помогли.
   Пастор поднял бровь:
   — И вы для этого проделали такой путь?
   — Нет. Мы остановились здесь неподалеку. По поводу контрактов на фрахт. Пастор замер. — Где?
   — На плантации Ситонов. В Бриарвуде.
   Лицо Пастора стало бесстрастным. Он отвернулся от Квинна и Кэма и подошел к маленькому буфету.
   — Не хотите ли сидра? — спросил он, поворачиваясь к ним.
   — Нет, — ответил Квинн, немного озадаченный. — Мы не можем здесь долго оставаться. Мы просто зашли узнать, сможете ли вы нам помочь. В Бриарвуде есть девушка, которую зовут Дафна. Мы надеемся, что вы поможете ей добраться до Северных Штатов.
   Худощавый священник повернулся к нему, в его глазах ничего нельзя было прочесть.
   — А она сама хочет уйти?
   — Да, — ответил Кэм. — Вчера вечером я говорил с ней. Я сказал ей пароль.
   Пастор кивнул.
   — Я сделаю все, что смогу.
   Квинн знал, что это уже много. Однако он еще колебался, сжимая в пальцах рисунки.
   — Вы это откуда получили? Пастор протянул руку.
   — От одного из наших агентов… В Новом Орлеане. Похоже, эти двое — охотники за беглыми рабами.
   Квинн задержал рисунки в своей руке.
   — А кто их нарисовал?
   Голубые глаза Пастора смотрели прямо в темно-синие глаза Квинна.
   — Вы же знаете, я не могу вам этого сказать.
   — Я уже видел подобный стиль… У меня есть картина, писанная маслом, и я думаю, что это тот же художник. Я все пытаюсь найти еще какие-нибудь его работы.
   Пастор легко улыбнулся.
   — Я и сам не знал. Просто в этой картине есть что-то такое. Пастор, не успев спросить, уже знал ответ. В нем росло ужасное чувство неизбежности предначертанного.
   — А что за картина?
   — Радуга над Миссисипи. В ней есть что-то такое, что захватывает и не отпускает, — он перебирал рисунки. — А они не могут принадлежать тому же художнику?
   Пастор был человеком, который верил, что цель оправдывает средства. А целью была свобода. Свобода для многих. Это стало делом всей его жизни. Для него больше ничего не имело значения. Даже правда. Он пожал плечами.
   — Я точно не знаю. Их прислали мне из Нового Орлеана, чтобы пустить по станциям. Человек, который послал их, знает, что я люблю животных, и послал рисунок лисы. Я не спрашивал, откуда он, — намек был достаточно явным.
   Но Квинн не собирался отступать.
   — Месяц назад эти двое были на “Лаки Леди”.
   — Согласно нашей информации, они были во многих местах. Можно я возьму рисунки?
   Квинн неохотно отдал их, продолжая глядеть на лису.
   — Очень необычный рисунок.
   — Да, — только и ответил священник. Он снова положил их между страницами Библии и повернулся к Квинну.
   — Вы долго пробудете в Бриарвуде?
   — Еще день. Мы уговорили Роберта Ситона перевозить хлопок на нашем пароходе. Так что у меня будет хороший повод останавливаться в Виксбурге, если у вас будет особый груз.
   — Как вы нашли Бриарвуд? Почему именно Бриарвуд?
   — А почему бы и нет? Не хуже любой другой плантации. Пастор немного успокоился.
   — Расскажите мне немного про Дафну.
   — Ее не так давно купила Мередит Ситон в Новом Орлеане. Она же, очевидно, и является ее хозяйкой. — Он взглянул на Кэма. — Кэм разговаривал с ней на “Лаки Леди”… за Каиром он сам о ней позаботится.
   Так это Кэм так заинтересован, догадался Пастор, глядя на высокого негра, молча стоявшего у двери. Он знал историю Кэма, или хотя бы часть ее, и знал, что Кэм вместе с Квинном необычайно много сделали для Подпольной железной дороги. Они заслужили этот… дар… Дафну… и, скорее всего, этим и объясняется интерес Девро к Бриарвуду.
   — А вы не пробовали купить эту девушку?
   — Несколько раз. Боюсь, мисс Ситон меня невзлюбила, — сухо ответил Квинн.
   — Судя по тому, что я слышу о вас, капитан, это довольно странно.
   — Нельзя верить всему, что говорят, — ответил Квинн. — Но, как я понимаю, деньги ничего не значат для мисс Ситон. Мой брат говорит, что они у нее текут, как вода. Очень жаль, что они не делают ее более приятной… или сговорчивой.
   Пастор осторожно выдохнул.
   — Боюсь, вам пора идти, капитан. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь вас здесь увидел. Квинн кивнул и протянул руку.
   — Спасибо вам. Пришлите нам весточку, где будет Дафна, и мы о ней позаботимся.
   Пастор кивнул.
   — Через четыре недели, не позднее.
   Квинн и Кэм вышел к лошадям. Пастор смотрел, как они сели и отъехали, но думал теперь только о том, что узнал из разговора с Квинном.
   Как удивительно, что два его лучших, самых наблюдательных агента совершенно одурачили друг друга. Или? Оба они выдали свое замешательство, какое-то скрытое волнение, когда рассказывали ему один о другом. И картина эта уже в некотором смысле связала их.
   Он взглянул в небо. Божественный промысел? Он очень надеялся, что нет. Поодиночке они оба могли сделать очень много. Но все может сойти на нет, чувствовал он, если они выяснят друг о друге все. Оба они ничего не делали наполовину и он подозревал, что их с таким трудом созданные маски, которые они носили в жизни, упадут, как только они встретятся. В образе, созданном Квинном Девро, не было нежности, с образом Мередит никак не вязалась любовь.
   Он почувствовал угрызения совести. Он должен сделать все, чтобы не допустить их встречи. Слишком важна была Подпольная дорога и роль, которую они оба играли в ее деятельности. Личная жизнь на втором месте. Должна быть.
   Пастор, чувствуя себя старым-престарым, услышал отрывистый лай лисы. Он медленно пошел к сараю, чтобы покормить ее, и опять подумал о Квинне Девро и Мередит Ситон. Он тихо молился, чтобы не ошибиться в своем выборе.

ГЛАВА 10

   Плантация Маттисов, как и Бриарвуд, была расположена вдоль Миссисипи, но находилась южнее, неподалеку от Натчеза. Как и на многих других плантациях на Миссисипи, дом был выдержан в стиле греческого Возрождения, но не белый, а из песчаника, сочетавшегося по цвету с утесом, на котором стоял. Большой ухоженный сад окружал дом.
   Мередит вместе с Дафной и тетушкой Опал приехали десять дней назад, не сообщив заранее о своем прибытии. Их приняли прохладно, но в традициях Миссисипи было проявлять вежливость даже к незваным гостям. Никто не подумал отказать им, хотя члены семьи Маттисов, бывало, и ворчали, когда гости не слышали.
   Вильям Маттис был троюродным братом Мередит, и она изредка его навещала. Обычно она быстро исчерпывала гостеприимство хозяев невыполнимыми требованиями и флиртом, сопровождаемым хихиканьем. Уже были обронены кое-какие намеки на то, что ей пора отправляться дальше, в Новый Орлеан, где, как она всем говорила, она собиралась встретиться со своим скрягой-банкиром. Но сначала, поведала она Вильяму Маттису, она, конечно же, должна навестить своих любимых родственников, особенно их старшего сына, Бо. В тот же день Бо исчез и не появлялся, что дало ей повод только об этом и говорить, а втайне удивляться — как будто она и в самом деле могла интересоваться таким прожигателем жизни, как Бо.
   Большую часть времени она провела в саду на скамеечке, вполглаза рисуя, вполглаза наблюдая за Джимом, садовником.
   Она обратила на него внимание, как только приехала. В посадке его головы ощущалась гордость, в глазах читалось упорство. Она несколько раз разговаривала с ним, и он не мог скрыть своего природного ума, хотя и пытался. Ум, знала она, не был тем качеством, которое приветствовалось в рабах. Слишком часто он приносил ненужное страдание, и те, кто проявлял такое качество, заканчивали обычно работой в поле, где вольнолюбивый дух выбивался из них или вытравливался работой. Поэтому рабу было выгоднее демонстрировать хозяину тупое лицо.
   Судя по всему, Джиму удавалось это как нельзя лучше, думала она, смешивая краски для розового, который получился устрашающего оттенка, среднего между лососевым и цветом фуксий. Этим цветом она хотела нарисовать столь же жуткие камелии, набросок которых уже был на полотне. Она не отрывала взгляда от высокого, почти абсолютно черного раба, который подстригал кусты вокруг клумб с белыми и розовыми камелиями. Камелии, праздно размышляла она, — упрямые цветы, которые, кажется, цветут для собственного удовольствия, и ни для кого больше. И сейчас, несмотря на холодную зиму, цветы обильно осыпали стебли, бросая вызов морозу.
   Люди тоже на них похожи, размышляла она. Некоторые могут осмелиться на все, тогда как другие делают только то, что от них ожидают, ничем не рискуют.
   Она предположила, что раб, прилежно работавший в саду был скорее камелией, чем бегонией, с которой надо постоянно нянчиться.
   Леви Коффин научил ее распознавать тех рабов, которые стремятся к свободе, которые могут рискнуть всем, чтобы было так, как им хочется, а не так, как кто-то другой хочет, чтобы они сделали. В глазах и в манере поведения у некоторых рабов было что-то, что свидетельствовало о их страстном стремлении к свободе, о готовности пойти на жертвы, чтобы достичь ее. И Мередит научилась искать и распознавать это качество…
   Она подумала, что сегодня можно обронить кое-какие слова и посмотреть, поймет он их или нет. Если нет, ей придется быть осторожнее.
   Свет свободы. Эти слова подвигнули многих рабов, может быть не одну сотню, на долгое опасное путешествие к ней. Она помогла немногим, не более чем двадцати, так как ее учили быть очень осторожной. Но и этим она гордилась, потому что только один был пойман и возвращен назад, и то не выдал ее участия. Его не наказывали плетьми, но заставили носить мучительно болезненный и унизительный железный ошейник в течение шести месяцев. Ошейник — часто применяемое наказание для беглецов — был снабжен рожками и колокольчиками, которые делали невозможным сон в любом положении, кроме сидячего, и, конечно же, колокольчики сообщали о передвижениях раба, куда бы он ни направлялся. Мередит знала об этом, потому что тот раб убежал еще раз и благополучно добрался до Канады.
   Сейчас все ее внимание было сосредоточено на Джиме, и в душе она благословила раба, отвлекшего, наконец, ее мысли от Квинна Девро.
   После бала она больше не видела капитана парохода. На следующий день, поздно вернувшись с реки, сразу же Удалилась в свою комнату и оставалась там, пока он не уехал, объяснив свое затворничество недомоганием. Так как она часто пользовалась этим предлогом, чтобы побыть одной, никто об этом особенно не говорил. Итак, он уехал и его волнующее присутствие стало лишь воспоминанием, Но это воспоминание было призраком, который полностью не исчезал и норовил материализоваться в самых неподходящих обстоятельствах. Как сейчас, например.