Поттер Патриция. Радуга

   После обеда Квинн протянул Мередит руку.
   — Пойдем, прогуляемся.
   С утра было туманно, но сейчас появилось солнце и окрасило западный горизонт в яростные красные тона. Мередит прижалась к Квинну и почувствовала, как он вздрогнул.
   — Я еду с вами, — заявила она.
   — Будет очень трудно. И опасно.
   — Я привыкла к трудностям. И опасностям. Квинн помолчал.
   — Я бы не хотел, чтобы ты привыкала.
   — А как же восхитительное, полное приключений и…
   — Смертельное.
   — Только не с тобой. Мне никогда не было так спокойно, как с тобой.
   Он молчал. С тех пор, как они ускользнули от братьев Кэррол, им владело чувство удивительной свободы. И восторга, особенно, когда он узнал о роли жителей Оберлина в их спасении. Он был не одинок. Они были не одиноки.
   Впервые за многие годы он почувствовал, что свободен от проклятия, которое, как ему казалось, он нес окружающим. Но путешествие через Канаду и Нью-Йорк будет опасным. Имеет ли он право опять подвергать ее опасности?
   — Я люблю тебя, — прошептала Мередит.
   Квинн не мог больше сдерживать свою страсть, свое желание. Он обнял ее, и его губы стали жадно искать ее рот. Он почувствовал, как смерч желания пронесся через его тело. Осторожность была сметена, как лист под порывом ветра. Желание, которое росло все эти томительные, полные неопределенности недели, свело вместе их губы.
   Наконец он немного отстранился, с обожанием глядя на нее.
   — Я люблю тебя, — сказал он хрипло, слова вырывались из его груди, потому что сердце не могло больше держать их невысказанными.
   Они пошли. Они шагали в ногу, не задумываясь об этом.
   Ноги внесли их в дом, пронесли по комнате, где все еще сидели их друзья, подняли по лестнице в комнату Квинна.
   Они так и не узнали, кто из них закрыл дверь и как они добрались до постели. Они знали только, что, наконец, они вместе.
   Мередит медленно, лениво просыпалась, пока не осознала, что что-то не так. Место рядом с ней было пусто, и она испугалась.
   Ночь была самой удивительной в ее жизни. Они занимались любовью то яростно, то нежно, потому что каждый старался дать другому самое изысканное удовольствие и помочь забыть о прошлом. Но о путешествии на Запад они больше не говорили, и Мередит теперь вспомнила, что он так и не дал ей ответа — возьмет ли ее с собой. Что, если он уехал один?
   Мередит быстро оделась и выбежала из дома. Выскочив из двери, она в панике смотрела по сторонам и успокоилась только тогда, когда увидела, что Квинн стоит на небольшом холме неподалеку от дома. Он не замечал ее, потому что глядел на восток, где солнце окрашивало горизонт в нежные золотистые и розовые тона. Мередит смотрела на Квинна, на его такое знакомое худое жилистое тело, облаченное теперь в костюм из оленьей кожи. Бриз раздувал его черные волосы, и вся его поза выражала задумчивость и… ожидание, словно он кого-то или чего-то ждал.
   Он медленно повернулся, и Мередит, увидев его профиль, догадалась, что он улыбается. Она взглянула туда, куда был устремлен его взгляд, и волна восторга, восхищения пробежала по ее телу. В небе висела радуга, и один конец ее, казалось, упирался в дорогу, ведущую на запад.
   Мередит подошла к Квинну и взяла его за руку, чувствуя, как крепко сжал он ее пальцы.
   — Радуга надежды, — прошептала она.
   Он посмотрел на нее, в его глазах была надежда и свобода, свобода без края.
   — Страдания и горе, — тихо начал он цитировать Фредерика Дугласа, — подобны тьме и дождю, и их можно описать, но радость и счастье, как радуга надежды, бросают вызов карандашу и кисти…
   Квинн обнял ее за талию и крепко прижал к себе. Они оба смотрели вперед, и мир, обрамленный радугой, лежал перед ними, как дар, который они должны принять от жизни, ждущей их.
   Мередит почувствовала, как он осторожно, нежно, страстно целует ее волосы.
   — Ты станешь сегодня моей женой? — спросил он. — Поженимся вместе с Кэмом и Дафной.
   — Да, о да, — ответила она тихо, повернулась и взглянула в чистые синие глаза, открытые, мирные.
   Он улыбнулся, его глаза присоединились к этой улыбке тихого восторга. И Мередит поняла, что Квинн, наконец, готов к собственному счастью и радости.
   эпилог
   Бретт Девро подался вперед в своем кресле, когда вошел Элиас Спрейг.
   Он не стал соблюдать формальностей.
   — Он в безопасности?
   — И он, и Кэм. Хотя Кэм был ранен. Сейчас он уже поправился.
   — А Квинн?
   — Согласно сообщениям, благополучно едет в Калифорнию вместе с женой. — На лице Элиаса была блаженная улыбка.
   Бретт вскочил так резко, что уронил стул.
   — С женой? С какой женой?
   Элиас с наслаждением растягивал следующие слова. Он был очень доволен, хотя понимал, что это нехорошо и не по-христиански — дразнить.
   — Это художница по имени М. Сабр.
   Смущение прошло по лицу Бретта, а рука протянулась к двум холстам, лежащим на его столе. Картины вместе с письмом доставил Джамисон, лоцман, а теперь и владелец “Лаки Леди”; это было несколько недель назад, когда разразилась вся эта чертовщина.
   Картины — одна пейзаж с радугой над Миссисипи, а другая — рабочие на хлопковом поле, — были великолепны. В записке Квинн просил позаботиться о картинах, а потом, когда он где-нибудь обоснуется, выслать их ему. Бретт долго разглядывал их, недоумевая, когда его брат начал интересоваться живописью, и восхищаясь силой и мастерством, с каким были выполнены эти полотна; он оставил их у себя на столе и часто смотрел на них.
   — Как? Где? — в голосе Бретта слышалось изумление. Элиас улыбнулся.
   — Эта художница была очень ценным сотрудником Подпольной железной дороги. Вы должны ее знать под именем Мередит Ситон.
   Бретт медленно сел. И с упреком посмотрел на Элиаса.
   — Так вы знали?
   — Она была нашим агентом. А вам не надо было об этом знать.
   Бретт откинулся в кресле и рассмеялся. В этот раз шутку сыграли с ним. Он знал Квинна и даже подготовил его первый контакт с Подпольной дорогой, потому что тоже помогал ей. Эта идея пришла ему в голову, когда Квинн купил Кэма, и Бретт заметил, что его брат начал меняться. И, не говоря тому ни слова, решил, что Подпольная дорога — как раз то, что нужно Квинну, чтобы у него появилась цель в жизни, чтобы дать выход всей ярости, копившейся в нем. Он никогда не говорил Квинну о своем участии, достаточно, впрочем, скромном, выражавшемся, в основном, в денежных пожертвованиях. Бретт чувствовал, что Квинн должен заняться этим самостоятельно, должен сам излечить себя.
   Но Мередит? Простоватая, суетливая, жадная Мередит?
   Бретт еще раз взглянул на картины и мысленно сравнил их с картинами, которые она дарила ему.
   Что же скрывала жеманная мисс Мередит?
   Зная его брата, он понял, что, похоже, немало.
   Улыбка Бретта стала шире, и он засмеялся. Он смеялся и смеялся, пока слезы не потекли по его лицу.