— Обманули дурака.
Я оборачиваюсь, но не вижу его. Нигде. Шер стоит и смотрит на меня, и снова вступает агент Вэйд.
— Я здесь.
Боже мой! Его голос идет из Шер! Я начинаю отступать назад, когда из-за правого плеча Шер появляется улыбающееся лицо агента Вэйда.
— Угадай, кто?
У меня отвисает челюсть, я ничего не понимаю. Тогда агент Вэйд делает шаг в сторону и позволяет Шер упасть на землю. А сам лезет в разбитое окно.
— Я наткнулся на нее, когда она пыталась смыться через черный ход. Она поскользнулась, когда увидела меня — и вот… Наверное, шею сломала, когда падала.
Я все никак не могу закрыть рот. Дикими глазами смотрю на агента Вэйда, а тот оглядывает учиненный мною разгром.
— Бог ты мой, Дуги. Где твое хладнокровие? Рот так и не закрывается.
Агент Вэйд зажигает сигарету. Он смотрит на меня, выпускает дым на маленький канделябр и раскачивается взад и вперед.
— Ты бы слышал, как у нее шея треснула — красота, ну просто красота — звезда во всем до мозга костей.
Я не помогаю агенту Вэйду затаскивать Шер в гостиную, потому что слишком занят поисками сувенира на память.
— Ты моя, детка… — У агента Вэйда неплохой голос, но это ничто в сравнении с голосом Шер.
Я никак не могу решить, что выбрать — коллекцию дисков или современную открывалку для бутылок. Потом я отбрасываю обе мысли и протягиваю руку за черным париком Шер. Он сидит крепко, и я делаю несколько сильных рывков, пока не осознаю, что на самом деле это никакой не парик, а настоящие волосы Шер. Ее голова падает на пол, а я отступаю назад, чувствуя себя так, словно меня только что ударило током.
Нет…
Не может быть…
Я смотрю, как агент Вэйд снимает распростертое тело Шер. Он смотрит на меня и улыбается.
— Ребята из бюро ни за что не поверят.
Агент Вэйд снова улыбается и щелкает камерой. Вспышка загорается и гаснет, загорается и гаснет.
Кентукки поджаривает Чикаго
Жизнь продолжается
Джеймс Мейсон
Совсем немноголюдное собрание
Я оборачиваюсь, но не вижу его. Нигде. Шер стоит и смотрит на меня, и снова вступает агент Вэйд.
— Я здесь.
Боже мой! Его голос идет из Шер! Я начинаю отступать назад, когда из-за правого плеча Шер появляется улыбающееся лицо агента Вэйда.
— Угадай, кто?
У меня отвисает челюсть, я ничего не понимаю. Тогда агент Вэйд делает шаг в сторону и позволяет Шер упасть на землю. А сам лезет в разбитое окно.
— Я наткнулся на нее, когда она пыталась смыться через черный ход. Она поскользнулась, когда увидела меня — и вот… Наверное, шею сломала, когда падала.
Я все никак не могу закрыть рот. Дикими глазами смотрю на агента Вэйда, а тот оглядывает учиненный мною разгром.
— Бог ты мой, Дуги. Где твое хладнокровие? Рот так и не закрывается.
Агент Вэйд зажигает сигарету. Он смотрит на меня, выпускает дым на маленький канделябр и раскачивается взад и вперед.
— Ты бы слышал, как у нее шея треснула — красота, ну просто красота — звезда во всем до мозга костей.
* * *
Детство Шер было поделено на две части. Первая часть прошла до того, как ее любимый дядюшка Эрнст освободился из тюрьмы. Вторая часть началась, когда старый добрый дядюшка стал полноправным членом общества и был повешен разъяренной толпой за преступление, которое он, возможно, совершил — а может быть, и нет. Все это происходило на глазах у Шер, которой в то время было уже целых восемь лет — не знаю, много это или мало для индейской девочки. С той поры она посвятила свою жизнь наказанию преступников. Всех двадцати шести, а также нескольких их родственников. Вообще-то я согласен, что ее даже нельзя назвать серийной убийцей — нет, она просто мстительный человек, но телевизионный психиатр со всей ответственностью заявил, что Ганноверский Вешатель может стать одним из самых жестоких и безжалостных серийных убийц в современной истории.Я не помогаю агенту Вэйду затаскивать Шер в гостиную, потому что слишком занят поисками сувенира на память.
— Ты моя, детка… — У агента Вэйда неплохой голос, но это ничто в сравнении с голосом Шер.
Я никак не могу решить, что выбрать — коллекцию дисков или современную открывалку для бутылок. Потом я отбрасываю обе мысли и протягиваю руку за черным париком Шер. Он сидит крепко, и я делаю несколько сильных рывков, пока не осознаю, что на самом деле это никакой не парик, а настоящие волосы Шер. Ее голова падает на пол, а я отступаю назад, чувствуя себя так, словно меня только что ударило током.
Нет…
Не может быть…
Я смотрю, как агент Вэйд снимает распростертое тело Шер. Он смотрит на меня и улыбается.
— Ребята из бюро ни за что не поверят.
Агент Вэйд снова улыбается и щелкает камерой. Вспышка загорается и гаснет, загорается и гаснет.
Кентукки поджаривает Чикаго
Я должен сохранять спокойствие. Я должен оставаться верным первоначальному плану, хотя он и меняется каждую секунду. Я еду на трамвае на запад и сжимаю конверт с фотографиями восемь на десять. Я только что побывал в «Клип-Клап-Снапс» и забрал изображения последних земных мгновений Берта Ланкастера и Тони Кертиса с его ржавой пилой. Парень, который печатал снимки, решил, что я ставлю спецэффекты для какого-то фильма, и я подтвердил ему, что он совершенно прав и сейчас я работаю над сиквелом Мэри Поплине, в котором она возвращается в качестве убийцы.
Помимо фотографий у меня в кармане три письма к Бетти. Я написал три штуки, потому что не знал, как сказать лучше.
Дорогая Бетти,
Посылаю тебе фотографии твоего сводного брата Тони. Я сделал их прошлой ночью. Должен сказать, что я просто в шоке. Что нам делать?
С уважением, Дуглас Фэрбенкс Джуниор
Бетти,
Вот дорогой тебе человек. Подумал, что эта фотография может тебя заинтересовать. Она вне всяких сомнений доказывает, что твой сводный брат Тони и есть КРЫСА!!!!!!! Не думаю, что председателю клуба пристало вести себя таким образом, правда?
Скоро увидимся,
Дуг
Моя дражайшая Бетти,
Не знаю, что и сказать. Это трагедия. Ужасная и непереносимая трагедия. Боюсь, я солгал насчет шантажиста. Я просто не мог заставить себя рассказать тебе, чем занимается твой сводный брат Тони. Но больше я лгать не могу.
МЫ ДОЛЖНЫ ВСТРЕТИТЬСЯ!!!! Я сойду с ума, если ни с кем не смогу поделиться.
Бедный Берт… Мне очень нравился этот парень.
С верой (и не без надежды),
твой Дуглас
P. S. А еще мне нравились Таллула, Эррол, Ричард, Уилл, Кэрол, Шер и все остальные, кого убил Тони.
Мне кажется, что в последнем письме я взял верную ноту и сказал все, что должен был сказать.
Я собирался просто оставить фотографии и письмо в библиотеке для Бетти, но только войдя внутрь, ощутил непреодолимое желание увидеть ее. Я просто должен был с ней повидаться. Я быстренько пригладил волосы в стиле агента Вэйда.
Когда я наконец нахожу Бетти, она просматривает «Краткую историю Ванкувера». В библиотеке темно и неожиданно тепло. Она сняла свою вязаную шаль, и я замечаю, что на ней атласная оранжевая блузка, которая мерцает, когда Бетти двигается.
— Привет.
— Дуглас?
— Я тебе помешал?
— Нет… Совсем нет… Я просто разбиралась тут…
— Ничего, что я зашел?
— Я рада тебя видеть.
Эти слова согревают меня, и я начинаю расслабляться.
— Ну что ж. Я тоже рад тебя видеть.
Я сажусь на один из столов. Бетти остается стоять, и ее попка оказывается как раз на уровне моих глаз, примерно в шести дюймах от меня. К моему ужасу, я просто не могу отвести от нее глаз.
Я пытаюсь сохранить ясность разума. В любой момент все может выйти из-под контроля. Меня бьет дрожь, «как будто кто-то ходит по моей могиле».
— Все очень плохо, Бетти. Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Я не могу понять, что происходит.
— За нами охотятся, Дуглас. Я знаю.
— От Тони до сих пор нет вестей?
— Никаких. Он не отвечает на мои звонки, и его никогда нет на месте… Я ничего о нем не знаю. И что вдруг его понесло в Чикаго?
Я смотрю на стол и обнаруживаю, что на деревянной столешнице кто-то вырезал: «Убийственный рэп убивает музыку!»
— Я люблю клуб, Дуглас…
— Да. Я тоже люблю клуб…
Бетти выглядит такой испуганной и уязвимой, что мне хочется обнять ее. Но вместо этого я сую руку в карман куртки.
— Послушай… я… мне кажется, я знаю, зачем Тони приезжал в Чикаго…
— Правда?
— Да… Правда, тебе это вряд ли понравится.
— Я и так чувствую себя довольно паршиво, так что какая разница?
— Это высшая лига паршивости. Бетти вздыхает и смотрит вдаль.
— Кто портит все хорошее в этой жизни? Члены клуба.
— Может быть, лучше подождать… Сейчас неудачный момент. Я могу показать тебе в другой раз.
— Что показать?
— Это. — Не успев ничего сообразить, я вытаскиваю из кармана фотографию. И передаю ее в руки Бетти, совершенно не думая, что делаю. Она так шокирована тем, что видит на фотографии, что несколько секунд стоит неподвижно, потом вытаскивает сигареты и закуривает. И это несмотря на плакат «У НАС НЕ КУРЯТ», прикрепленный к стене у самой головы Бетти.
— О боже… Нет…
— Когда ты позвонила, я вдруг подумал: Берт живет в Чикаго и…
— Откуда ты это знал?
— Э… э… он сказал мне это однажды. Он приглашал меня порыбачить на свой плавучий дом. — Я чувствую, что краснею, но надеюсь, что Бетти на это купится. Она смотрит на фотографию и на несколько мгновений снова впадает в шок.
— Бог мой…
— Я написал это, чтобы отдать тебе вместе с фотографией… — я протягиваю ей написанное мною письмо. На самом деле я протягиваю ей все три письма, и она выглядит смущенной, не зная, какое письмо прочесть первым. Я осознаю свою ошибку, быстро забираю письма назад и выбираю для нее правильное.
— Да, вот оно. Вот это. Я написал его тебе.
Бетти читает письмо, и по ее виду мне кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Я пододвигаю к ней стул, и она тяжело опускается на него. Она вяло держит письмо и фотографию и оглядывается в тоске, словно спрашивает, чем она такое заслужила. Полдюжины убийств, ясное дело, не считаются.
— Я бы сказал, довольно информативно. Ты не находишь? — Я изо всех сил стараюсь не давить на нее, но, боюсь, мне просто необходимо, чтобы она уловила суть.
— У меня возникла версия, что, когда Тони сказал тебе, что чует крысу, он, скорее всего, чуял себя самого. Так что однажды ночью я проследил за ним, прихватив с собой фотоаппарат и специальную пленку для ночной съемки. Это было воззрение.
— Прозрение.
— Что?
— У тебя было прозрение. Воззрение — это совсем другое, — голос у Бетти слабый, озабоченный. Дым насмешливо клубится вокруг таблички «У НАС НЕ КУРЯТ».
— Ну, как бы то ни было, моего зрения хватило, чтобы сделать эти снимки.
— Почему он это делает, Дуглас? Почему Тони убивает членов клуба? Я думала, он любит клуб.
Это было очень правильное замечание, и ответа на ее вопрос у меня не было. Я попытался купить себе немного времени, притворившись, что глубоко задумался.
— М-м-м… ну… я думаю, тут сразу несколько причин. Прежде всего, ему просто нравится убивать людей; и, если говорить честно, у Тони ведь нет никаких особых предпочтений — он просто убивает тех, кто его раздражает.
— Но в конце концов у него не останется клуба. Не будет никого, кроме него.
— Говорят, творческие люди и есть главные разрушители.
— Тони никакой не творческий человек. Он с трудом читает, Дуглас. Покажи ему произведение искусства, и он попытается его съесть. — Бетти смотрит на меня с легким неодобрением.
— Тогда какая теория у тебя? — я решаю перебросить мяч Бетти. — Как ты думаешь, почему он это делает? Ты же столько книг прочла…
Бетти задумывается, она все еще в шоке от фотографий.
— Ума не приложу. Правда. Это не тот брат, которого я знала.
— Наполовину знала — ты ведь не забыла, что он тебе только наполовину брат?
Бетти на это не отвечает, и очень зря, ведь это такая чудесная игра слов. Я смотрю на фотографии, пожимаю плечами и горестно охаю.
— А бедняга Берт-то? Нравился мне этот парень. С ним было чертовски весело.
— Мне тоже.
Так я и знал! Ребята, как же я рад, что этот сутулый уродец наконец подох.
— Он заставлял меня смеяться… Я… я мало знаю мужчин, которым это удается.
— Значит… значит, ты любишь смеяться?
— А кто не любит? — Это она говорит очень устало, и я быстро вступаюсь, готовый поднять ей настроение.
— Слушай, а ты когда-нибудь слышала анекдот про человека, которого стукнули по голове мячом для гольфа? То есть про того, кто стукнул мяч для гольфа головой? Слышала? Он бы тебе понравился…
— Честно говоря, я сейчас как-то не в настроении, Дуглас.
Я ободряюще улыбаюсь Бетти.
— Эта шутка всем нравится. Так вот, один парень ударил по мячу, но мяч не полетел в ямку. Он вылетел на дорогу и пробил ветровое стекло автобуса. Автобус потерял управление, выехал на перекресток, произошли страшные разрушения. Гольфист — тот парень, который ударил по мячу — наконец находит свой мяч в ухе у мертвого водителя автобуса, и он поворачивается к мальчику с клюшками и говорит: «Боже мой… что мне теперь делать? Бог мой!» — Я улыбаюсь во весь рот, блестяще доказывая, что могу рассмешить Бетти ничуть не хуже Берта.
Но Бетти, кажется, не слушает. Она уплыла куда-то далеко, смотрит в проход, позволяет своим мыслям смешиваться с написанными в книгах словами, позволяя им путаться, пока они полностью не теряют свое значение. Я знаю, что должен отвлечь ее от этой ужасной душевной пытки. Я несколько раз подталкиваю ее локтем.
изо всех сил стараясь отвлечь от мыслей о сводном брате.
— И тогда мальчишка — ты просто умрешь, Бетти, точно тебе говорю, умрешь, — мальчишка обдумывает ситуацию, смотрит на игрока в гольф и говорит: «Для этого удара вам понадобится восьмая клюшка».
Я смеюсь, хлопаю себя по бедрам, но потом замечаю, что Бетти все равно выглядит отстраненной и измученной. Да уж, она точно не в себе — все, кому я рассказывал эту историю, просто со смеху помирали.
— Нам придется убить его, Дуглас… — Произнося эти слова, Бетти, кажется, вовсе не шевелит губами.
Я молчу несколько мгновений.
— Тони? —Да.
— Это дельце не из легких. Не лучше ли будет просто смыться?
— Мы могли бы… — Мне нравится, как она говорит «мы». — Но это нечестно по отношению к другим.
— Давай их тоже пригласим.
Бетти снова смотрит на фотографии — и вяло пожимает плечами.
— Я не могу поверить, что это произошло. Я использую свой шанс и склоняюсь к Бетти.
Моя рука обвивается вокруг ее талии. Она не сопротивляется, а если говорить честно, даже наклоняется ко мне, и мы стоим добрых десять минут, прижавшись друг к другу, пока не появляется какой-то белокурый человек, который спрашивает, где раздел книг о собаках. Только увидев фотографии обезглавливания Берта, он понимает, что обратился не к тем людям.
Пока мы едем по ночному городу, водитель постоянно говорит, быстро, проглатывая окончания слов.
— Чертов Киллер из Кентукки. Хрена ли он сегодня еще одного прикончил? Какой-то мешок с дерьмом, не то мексиканец, блин, не то пуэрториканец. Хренов работничек за триста баксов, блин, точно говорю…
Я поднимаю глаза и смотрю на жирные волосы водителя. Жира так много, что он начинает поблескивать, когда мы проезжаем мимо фонарей. Внезапно мне безумно хочется заставить его проехать через автомойку с опущенными стеклами, и, будь у меня пистолет, я бы, возможно, так и сделал.
— И хрена ли лысого он приехал в этот город, блин? Это мой любимый хренов ресторан, блин…
— По-моему, во всех остальных городах он уже побывал.
Салфетки с запахом лимона. Эти слова возникают передо мной, как будто они записаны жиром на волосах водителя. Салфетки с запахом лимона.
— Дерьмо проклятое этот убивец, блин. На хрена ему сдались KFC? Какого хрена не «Бургер кинг» или «Макдоналдс»? Хули он выбрал мой любимый ресторан, блин, во всем этом дерьмовом мире?
Салфетки с запахом лимона.
— Да че там, во всей вселенной, блин. Ублюдок хренов. Я, блин, туда в следующий раз пистолет возьму, во как.
Мир стал темным и страшным местом. Я смотрю на пустые дома, мимо которых мы проезжаем, вижу блуждающих в ночи людей, большинство из них — отбросы человечества, отродье изгоев общества. Я вижу двух малолетних проституток, садящихся в машину курильщика сигар. Его рука играет с длинными волосами маленькой блондинки, вертит их в пальцах, подносит золотые пряди к глазам и позволяет им упасть. У другой девушки рыжая головка и тоскливый взгляд.
— С этой парочкой я трахался… —Таксист гудит клаксоном и машет девушкам покрытой пятнами никотина рукой. Те даже не смотрят на него. — С обеими с ними. Они дают скидку, если взять сразу двух. Две по цене полутора.
Водитель тихонько хихикает, а я оборачиваюсь назад, чтобы еще раз посмотреть на девушек, прежде чем они исчезнут в ночи.
— Это прям супермаркет, они тут повсюду…
Шофер с жирными волосами не понимает, что мне внезапно хочется плакать, потому что я осознаю, насколько прав был Джеймс Мейсон, когда говорил о приближающемся Армагеддоне. На самом деле Армагеддон уже наступил, и чтобы понять это, нужно только взглянуть на лица этих девочек.
Помимо фотографий у меня в кармане три письма к Бетти. Я написал три штуки, потому что не знал, как сказать лучше.
Дорогая Бетти,
Посылаю тебе фотографии твоего сводного брата Тони. Я сделал их прошлой ночью. Должен сказать, что я просто в шоке. Что нам делать?
С уважением, Дуглас Фэрбенкс Джуниор
Бетти,
Вот дорогой тебе человек. Подумал, что эта фотография может тебя заинтересовать. Она вне всяких сомнений доказывает, что твой сводный брат Тони и есть КРЫСА!!!!!!! Не думаю, что председателю клуба пристало вести себя таким образом, правда?
Скоро увидимся,
Дуг
Моя дражайшая Бетти,
Не знаю, что и сказать. Это трагедия. Ужасная и непереносимая трагедия. Боюсь, я солгал насчет шантажиста. Я просто не мог заставить себя рассказать тебе, чем занимается твой сводный брат Тони. Но больше я лгать не могу.
МЫ ДОЛЖНЫ ВСТРЕТИТЬСЯ!!!! Я сойду с ума, если ни с кем не смогу поделиться.
Бедный Берт… Мне очень нравился этот парень.
С верой (и не без надежды),
твой Дуглас
P. S. А еще мне нравились Таллула, Эррол, Ричард, Уилл, Кэрол, Шер и все остальные, кого убил Тони.
Мне кажется, что в последнем письме я взял верную ноту и сказал все, что должен был сказать.
Я собирался просто оставить фотографии и письмо в библиотеке для Бетти, но только войдя внутрь, ощутил непреодолимое желание увидеть ее. Я просто должен был с ней повидаться. Я быстренько пригладил волосы в стиле агента Вэйда.
Когда я наконец нахожу Бетти, она просматривает «Краткую историю Ванкувера». В библиотеке темно и неожиданно тепло. Она сняла свою вязаную шаль, и я замечаю, что на ней атласная оранжевая блузка, которая мерцает, когда Бетти двигается.
— Привет.
— Дуглас?
— Я тебе помешал?
— Нет… Совсем нет… Я просто разбиралась тут…
— Ничего, что я зашел?
— Я рада тебя видеть.
Эти слова согревают меня, и я начинаю расслабляться.
— Ну что ж. Я тоже рад тебя видеть.
Я сажусь на один из столов. Бетти остается стоять, и ее попка оказывается как раз на уровне моих глаз, примерно в шести дюймах от меня. К моему ужасу, я просто не могу отвести от нее глаз.
Я пытаюсь сохранить ясность разума. В любой момент все может выйти из-под контроля. Меня бьет дрожь, «как будто кто-то ходит по моей могиле».
— Все очень плохо, Бетти. Мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. Я не могу понять, что происходит.
— За нами охотятся, Дуглас. Я знаю.
— От Тони до сих пор нет вестей?
— Никаких. Он не отвечает на мои звонки, и его никогда нет на месте… Я ничего о нем не знаю. И что вдруг его понесло в Чикаго?
Я смотрю на стол и обнаруживаю, что на деревянной столешнице кто-то вырезал: «Убийственный рэп убивает музыку!»
— Я люблю клуб, Дуглас…
— Да. Я тоже люблю клуб…
Бетти выглядит такой испуганной и уязвимой, что мне хочется обнять ее. Но вместо этого я сую руку в карман куртки.
— Послушай… я… мне кажется, я знаю, зачем Тони приезжал в Чикаго…
— Правда?
— Да… Правда, тебе это вряд ли понравится.
— Я и так чувствую себя довольно паршиво, так что какая разница?
— Это высшая лига паршивости. Бетти вздыхает и смотрит вдаль.
— Кто портит все хорошее в этой жизни? Члены клуба.
— Может быть, лучше подождать… Сейчас неудачный момент. Я могу показать тебе в другой раз.
— Что показать?
— Это. — Не успев ничего сообразить, я вытаскиваю из кармана фотографию. И передаю ее в руки Бетти, совершенно не думая, что делаю. Она так шокирована тем, что видит на фотографии, что несколько секунд стоит неподвижно, потом вытаскивает сигареты и закуривает. И это несмотря на плакат «У НАС НЕ КУРЯТ», прикрепленный к стене у самой головы Бетти.
— О боже… Нет…
— Когда ты позвонила, я вдруг подумал: Берт живет в Чикаго и…
— Откуда ты это знал?
— Э… э… он сказал мне это однажды. Он приглашал меня порыбачить на свой плавучий дом. — Я чувствую, что краснею, но надеюсь, что Бетти на это купится. Она смотрит на фотографию и на несколько мгновений снова впадает в шок.
— Бог мой…
— Я написал это, чтобы отдать тебе вместе с фотографией… — я протягиваю ей написанное мною письмо. На самом деле я протягиваю ей все три письма, и она выглядит смущенной, не зная, какое письмо прочесть первым. Я осознаю свою ошибку, быстро забираю письма назад и выбираю для нее правильное.
— Да, вот оно. Вот это. Я написал его тебе.
Бетти читает письмо, и по ее виду мне кажется, что она вот-вот упадет в обморок. Я пододвигаю к ней стул, и она тяжело опускается на него. Она вяло держит письмо и фотографию и оглядывается в тоске, словно спрашивает, чем она такое заслужила. Полдюжины убийств, ясное дело, не считаются.
— Я бы сказал, довольно информативно. Ты не находишь? — Я изо всех сил стараюсь не давить на нее, но, боюсь, мне просто необходимо, чтобы она уловила суть.
— У меня возникла версия, что, когда Тони сказал тебе, что чует крысу, он, скорее всего, чуял себя самого. Так что однажды ночью я проследил за ним, прихватив с собой фотоаппарат и специальную пленку для ночной съемки. Это было воззрение.
— Прозрение.
— Что?
— У тебя было прозрение. Воззрение — это совсем другое, — голос у Бетти слабый, озабоченный. Дым насмешливо клубится вокруг таблички «У НАС НЕ КУРЯТ».
— Ну, как бы то ни было, моего зрения хватило, чтобы сделать эти снимки.
— Почему он это делает, Дуглас? Почему Тони убивает членов клуба? Я думала, он любит клуб.
Это было очень правильное замечание, и ответа на ее вопрос у меня не было. Я попытался купить себе немного времени, притворившись, что глубоко задумался.
— М-м-м… ну… я думаю, тут сразу несколько причин. Прежде всего, ему просто нравится убивать людей; и, если говорить честно, у Тони ведь нет никаких особых предпочтений — он просто убивает тех, кто его раздражает.
— Но в конце концов у него не останется клуба. Не будет никого, кроме него.
— Говорят, творческие люди и есть главные разрушители.
— Тони никакой не творческий человек. Он с трудом читает, Дуглас. Покажи ему произведение искусства, и он попытается его съесть. — Бетти смотрит на меня с легким неодобрением.
— Тогда какая теория у тебя? — я решаю перебросить мяч Бетти. — Как ты думаешь, почему он это делает? Ты же столько книг прочла…
Бетти задумывается, она все еще в шоке от фотографий.
— Ума не приложу. Правда. Это не тот брат, которого я знала.
— Наполовину знала — ты ведь не забыла, что он тебе только наполовину брат?
Бетти на это не отвечает, и очень зря, ведь это такая чудесная игра слов. Я смотрю на фотографии, пожимаю плечами и горестно охаю.
— А бедняга Берт-то? Нравился мне этот парень. С ним было чертовски весело.
— Мне тоже.
Так я и знал! Ребята, как же я рад, что этот сутулый уродец наконец подох.
— Он заставлял меня смеяться… Я… я мало знаю мужчин, которым это удается.
— Значит… значит, ты любишь смеяться?
— А кто не любит? — Это она говорит очень устало, и я быстро вступаюсь, готовый поднять ей настроение.
— Слушай, а ты когда-нибудь слышала анекдот про человека, которого стукнули по голове мячом для гольфа? То есть про того, кто стукнул мяч для гольфа головой? Слышала? Он бы тебе понравился…
— Честно говоря, я сейчас как-то не в настроении, Дуглас.
Я ободряюще улыбаюсь Бетти.
— Эта шутка всем нравится. Так вот, один парень ударил по мячу, но мяч не полетел в ямку. Он вылетел на дорогу и пробил ветровое стекло автобуса. Автобус потерял управление, выехал на перекресток, произошли страшные разрушения. Гольфист — тот парень, который ударил по мячу — наконец находит свой мяч в ухе у мертвого водителя автобуса, и он поворачивается к мальчику с клюшками и говорит: «Боже мой… что мне теперь делать? Бог мой!» — Я улыбаюсь во весь рот, блестяще доказывая, что могу рассмешить Бетти ничуть не хуже Берта.
Но Бетти, кажется, не слушает. Она уплыла куда-то далеко, смотрит в проход, позволяет своим мыслям смешиваться с написанными в книгах словами, позволяя им путаться, пока они полностью не теряют свое значение. Я знаю, что должен отвлечь ее от этой ужасной душевной пытки. Я несколько раз подталкиваю ее локтем.
изо всех сил стараясь отвлечь от мыслей о сводном брате.
— И тогда мальчишка — ты просто умрешь, Бетти, точно тебе говорю, умрешь, — мальчишка обдумывает ситуацию, смотрит на игрока в гольф и говорит: «Для этого удара вам понадобится восьмая клюшка».
Я смеюсь, хлопаю себя по бедрам, но потом замечаю, что Бетти все равно выглядит отстраненной и измученной. Да уж, она точно не в себе — все, кому я рассказывал эту историю, просто со смеху помирали.
— Нам придется убить его, Дуглас… — Произнося эти слова, Бетти, кажется, вовсе не шевелит губами.
Я молчу несколько мгновений.
— Тони? —Да.
— Это дельце не из легких. Не лучше ли будет просто смыться?
— Мы могли бы… — Мне нравится, как она говорит «мы». — Но это нечестно по отношению к другим.
— Давай их тоже пригласим.
Бетти снова смотрит на фотографии — и вяло пожимает плечами.
— Я не могу поверить, что это произошло. Я использую свой шанс и склоняюсь к Бетти.
Моя рука обвивается вокруг ее талии. Она не сопротивляется, а если говорить честно, даже наклоняется ко мне, и мы стоим добрых десять минут, прижавшись друг к другу, пока не появляется какой-то белокурый человек, который спрашивает, где раздел книг о собаках. Только увидев фотографии обезглавливания Берта, он понимает, что обратился не к тем людям.
* * *
Первоначально я собираюсь добраться до дома из библиотеки бегом, так как чувствую, что мне не помешает как следует проветриться. Но, выйдя на улицу, обнаруживаю, что слаб, как котенок, и едва в состоянии устоять на ногах. Я словно попадаю в глаз бури, мир вращается вокруг меня. Кажется, из моих легких высосали весь воздух. Я останавливаю такси и быстро опускаю окна, не обращая внимания на то, что внутрь попадает дождь. Не знаю, сколько времени я сидел, обняв Бетти за талию и глядя в никуда, но сейчас на улице совсем темно.Пока мы едем по ночному городу, водитель постоянно говорит, быстро, проглатывая окончания слов.
— Чертов Киллер из Кентукки. Хрена ли он сегодня еще одного прикончил? Какой-то мешок с дерьмом, не то мексиканец, блин, не то пуэрториканец. Хренов работничек за триста баксов, блин, точно говорю…
Я поднимаю глаза и смотрю на жирные волосы водителя. Жира так много, что он начинает поблескивать, когда мы проезжаем мимо фонарей. Внезапно мне безумно хочется заставить его проехать через автомойку с опущенными стеклами, и, будь у меня пистолет, я бы, возможно, так и сделал.
— И хрена ли лысого он приехал в этот город, блин? Это мой любимый хренов ресторан, блин…
— По-моему, во всех остальных городах он уже побывал.
Салфетки с запахом лимона. Эти слова возникают передо мной, как будто они записаны жиром на волосах водителя. Салфетки с запахом лимона.
— Дерьмо проклятое этот убивец, блин. На хрена ему сдались KFC? Какого хрена не «Бургер кинг» или «Макдоналдс»? Хули он выбрал мой любимый ресторан, блин, во всем этом дерьмовом мире?
Салфетки с запахом лимона.
— Да че там, во всей вселенной, блин. Ублюдок хренов. Я, блин, туда в следующий раз пистолет возьму, во как.
Мир стал темным и страшным местом. Я смотрю на пустые дома, мимо которых мы проезжаем, вижу блуждающих в ночи людей, большинство из них — отбросы человечества, отродье изгоев общества. Я вижу двух малолетних проституток, садящихся в машину курильщика сигар. Его рука играет с длинными волосами маленькой блондинки, вертит их в пальцах, подносит золотые пряди к глазам и позволяет им упасть. У другой девушки рыжая головка и тоскливый взгляд.
— С этой парочкой я трахался… —Таксист гудит клаксоном и машет девушкам покрытой пятнами никотина рукой. Те даже не смотрят на него. — С обеими с ними. Они дают скидку, если взять сразу двух. Две по цене полутора.
Водитель тихонько хихикает, а я оборачиваюсь назад, чтобы еще раз посмотреть на девушек, прежде чем они исчезнут в ночи.
— Это прям супермаркет, они тут повсюду…
Шофер с жирными волосами не понимает, что мне внезапно хочется плакать, потому что я осознаю, насколько прав был Джеймс Мейсон, когда говорил о приближающемся Армагеддоне. На самом деле Армагеддон уже наступил, и чтобы понять это, нужно только взглянуть на лица этих девочек.
Жизнь продолжается
Мокрый агент Вэйд сидит и пялится на экран телевизора, только на этот раз там ничего не показывают. Экран так же пуст, как лицо агента Вэйда. Он не здоровается со мной, когда я вхожу. Честно говоря, я тоже не знаю, что ему сказать, и пересекаю комнату в надежде, что сумею добраться до спальни, так и не перемолвившись с ним словцом. Моя рука уже лежит на дверной ручке, когда раздается его голос.
— А вообще в этом городе дождь хоть когда-нибудь прекращается?
— Никогда.
Я не хочу смотреть на агента Вэйда, опасаясь, что, взглянув на него, пойму, кто он такой на самом деле.
— Смывает наши грехи небось. Я молча киваю.
— И все следы нашего в нем пребывания.
Я заставляю себя повернуться и взглянуть на агента Вэйда. Я вижу, что он сидит и смотрит на свое отражение в пустом экране телевизора, изучая линии своего красивого лица.
— Ты голодный? — Это единственное, что мне удается придумать.
— Я поужинал в ресторане.
— Приятное местечко?
— Лучший ресторан в городе. Я киваю, по-прежнему молча.
Агент Вэйд быстро поворачивается и смотрит на меня. Он вытирает капли дождя, которые затекли в маленькие морщинки у него под глазами.
— Ты станешь героем. Дуги. Я пожимаю плечами.
— Кто знает?
— Жертвы, которые никогда не станут жертвами, благодаря тебе.
Агент Вэйд тянется за бутылкой джина, которую я никогда раньше не видел, и подносит ее к губам. Бутылка наполовину пуста, и теперь я понимаю, почему он вдруг начал излагать этот ужасный, хотя и поэтический бред.
— Хочешь послушать музыку?
— Я собирался немного посидеть у себя в комнате. Может, чуть-чуть почитаю.
Агент Вэйд смотрит в залитое дождем окно.
— Никогда не думал, сколько в этом мире убийц? У всех есть матери, стало быть, все хотят кого-то убить.
— И ты?
Агент Вэйд улыбается, но ничего не говорит.
И пока я стою и смотрю на него, я вдруг осознаю, что являюсь единственным человеком, который стоит между миром и годами KFC-ориентированных убийств. Я буду тем человеком, который убьет человека, который убил многих.
Я встаю и иду к окну. Я слышу, что где-то далеко-далеко церковные колокола отбивают полночь. Я выглядываю на улицу и вижу, как проститутку или девушку, которая выглядит как проститутка, заставляет скакать по-лягушачьи за полицейской машиной пучеглазый дородный коп. Его напарница, которую я бы с удовольствием пригласил пообедать со мной, если бы не был знаком с Бетти, в свете фар пинает ошарашенного сутенера. Я открываю окно и кричу им:
— Отличная работа, офицеры. Отличная работа.
Копы оглядываются на меня, я широко улыбаюсь им и машу рукой. Они молча залезают в машину и уезжают, дворники работают на полную мощь.
Я поворачиваюсь, снова смотрю на агента Вэйда и понимаю, что я его не боюсь. Вот, наступает час, и настал уже, и грядет Демон Дуги.
— А вообще в этом городе дождь хоть когда-нибудь прекращается?
— Никогда.
Я не хочу смотреть на агента Вэйда, опасаясь, что, взглянув на него, пойму, кто он такой на самом деле.
— Смывает наши грехи небось. Я молча киваю.
— И все следы нашего в нем пребывания.
Я заставляю себя повернуться и взглянуть на агента Вэйда. Я вижу, что он сидит и смотрит на свое отражение в пустом экране телевизора, изучая линии своего красивого лица.
— Ты голодный? — Это единственное, что мне удается придумать.
— Я поужинал в ресторане.
— Приятное местечко?
— Лучший ресторан в городе. Я киваю, по-прежнему молча.
Агент Вэйд быстро поворачивается и смотрит на меня. Он вытирает капли дождя, которые затекли в маленькие морщинки у него под глазами.
— Ты станешь героем. Дуги. Я пожимаю плечами.
— Кто знает?
— Жертвы, которые никогда не станут жертвами, благодаря тебе.
Агент Вэйд тянется за бутылкой джина, которую я никогда раньше не видел, и подносит ее к губам. Бутылка наполовину пуста, и теперь я понимаю, почему он вдруг начал излагать этот ужасный, хотя и поэтический бред.
— Хочешь послушать музыку?
— Я собирался немного посидеть у себя в комнате. Может, чуть-чуть почитаю.
Агент Вэйд смотрит в залитое дождем окно.
— Никогда не думал, сколько в этом мире убийц? У всех есть матери, стало быть, все хотят кого-то убить.
— И ты?
Агент Вэйд улыбается, но ничего не говорит.
И пока я стою и смотрю на него, я вдруг осознаю, что являюсь единственным человеком, который стоит между миром и годами KFC-ориентированных убийств. Я буду тем человеком, который убьет человека, который убил многих.
Я встаю и иду к окну. Я слышу, что где-то далеко-далеко церковные колокола отбивают полночь. Я выглядываю на улицу и вижу, как проститутку или девушку, которая выглядит как проститутка, заставляет скакать по-лягушачьи за полицейской машиной пучеглазый дородный коп. Его напарница, которую я бы с удовольствием пригласил пообедать со мной, если бы не был знаком с Бетти, в свете фар пинает ошарашенного сутенера. Я открываю окно и кричу им:
— Отличная работа, офицеры. Отличная работа.
Копы оглядываются на меня, я широко улыбаюсь им и машу рукой. Они молча залезают в машину и уезжают, дворники работают на полную мощь.
Я поворачиваюсь, снова смотрю на агента Вэйда и понимаю, что я его не боюсь. Вот, наступает час, и настал уже, и грядет Демон Дуги.
Джеймс Мейсон
Совсем немноголюдное собрание
Мир превратился в залитый дождем римский амфитеатр. В нем есть львы и христиане, а между ними я. Только так я могу описать происходящее. Я в четырех убийствах от судного дня. Я замечаю, что в баре остался только один ботаник, а менеджера и метрдотеля заменили новыми работниками, которые, кажется, горят желанием сорвать деревянную обшивку бара и заменить ее блестящей черно-белой керамической плиткой. Когда рабочие наконец закончат, будет казаться, что обедаешь в ванной.
Я должен быть счастлив, что дело мое уже почти закончено. Мне осталось только убить Джеймса Мейсона, Тони Кертиса, Чака Норриса, а потом… Я не могу заставить себя думать об этом. Я смотрю на Бетти.
Боже, нет.
Дымятся пять сигарет, и дым поднимается так высоко, что оставляет следы на новых деревянных панелях. Джеймс макает пакетик с чаем в чашку с горячей водой и, кажется, очень озабочен тем, что чай получается недостаточно крепким.
— Он слабый, мамочка, слабый — ты только посмотри на него. Это почти вода, говорю же тебе.
Бетти выглядит очень бледной и очень печальной. Она все время грустно смотрит на Тони, который жует большой кусок сладкой кукурузы.
— Нечего паниковать, салаги. —Тони подмигивает Чаку, который вовсе не выглядит довольным. — Все у нас налаживается.
— Где Шер? — Бетти едва отваживается спросить об этом.
— Тебе бы надо спросить об этом у Берта. — Тони озирается вокруг с преувеличенным удивлением. — Ой… Он-то куда подевался? Эй, кто-нибудь видел Берта?
Бетти отворачивается и опускает голову. За весь вечер она ни разу не взглянула на меня, хотя я пытался привлечь ее внимание, пиная под столом ее ногу. Но она все время смотрит на что угодно, кроме меня. Я продолжаю пинать ее, пока Чак не наклоняется ко мне и не смотрит мне прямо в глаза.
— Стукнешь меня еще раз, мерзкий карлик, и я тебе пальцы откушу.
Я молчу и на всякий случай отодвигаю ногу, но мысленно клянусь в один прекрасный день запинать Чака до смерти. И это будет очень скоро.
Чак выпрямляется, смотрит на Тони, нервно почесывает шею — там у него какая-то сыпь — и предпринимает слабую попытку пошутить.
— Может, он убежал с Шер.
— Да, это было бы нечто. — Сегодня вечером Тони просто наслаждается. Но кроме него не наслаждается никто.
— Ты говоришь так, как будто что-то знаешь. Тони, — Чак снова почесывает шею.
— Это у тебя от волнения прыщи на шее? — Тони утягивает с тарелки Чака тонкий ломтик ветчины, сворачивает его в трубочку и засовывает себе в рот, как сигару.
— Тебе, наверное, полезно будет узнать, что я ухожу из клуба, Тони. — Чак потерял все свое былое обаяние, и я совершенно в нем разочарован. — Я сыт этим по горло…
Тони заталкивает трубочку ветчины в рот и глотает ее не жуя. Он наклоняется вперед с очень озабоченным видом.
— Ты не можешь уйти, Чак.
— Я ухожу.
— Но ты нам нужен. Кто же будет нас смешить?
— Пусть Дуги этим займется: каждое его слово — просто хит сезона.
Я начинаю тихонько кивать, мне приятно, что Чак так хорошо думает обо мне. Тони рыгает.
— Дуги просто гондон, Чак. Он смешной, только когда ты смеешься над ним.
Я смотрю на Бетти и надеюсь, что она скажет Тони, как он неправ — если захочу, я могу небоскреб обрушить своими шутками.
Чак стоял на своем.
— Сегодня нет Берта и Шер — скоро за ними и мы последуем, это только вопрос времени.
— Чак, я хочу, чтобы ты кое-что понял — ясно? Я хочу, чтобы вы забыли об остальных. Я решил эту маленькую проблему. Ясно? Больше люди пропадать не будут. Об этом позаботился большой Тони. Так что валяйте, сидите и наслаждайтесь обществом.
— Тем, что от него осталось. — Бетти говорит это почти язвительно, и Тони смотрит на нее, сужая глаза.
— У тебя тоже какие-то проблемы, Бете? Бетти непросто заставить себя посмотреть Тони в глаза, но она почти справляется с этим.
— Я хочу получить гарантии того, что ни с кем из нас ничего не случится.
— От меня?
— От тебя.
Тони замолкает, пожимает плечами — и снова смеется.
— Слушай, клуб — это моя жизнь, ясно? Клуб значит все, больше чем все. Так что я обещаю тебе, что отныне все будет в сто раз лучше. Больше не будет никаких внезапных исчезновений. —Тони внезапно смотрит на меня. — Верно ведь, Дуги? — Он захватывает меня врасплох, так что я сильно заикаюсь, когда отвечаю ему.
— Как скажешь. Тони.
Ну вот, видишь, лошадиная задница пернула, что все в порядке. А если Дуги говорит, что все будет в порядке, значит, все будет в порядке. — Тони хватает свою куртку, тянет ее к себе, не снимая с вешалки, и выуживает из нее вечерний выпуск городской газеты. Он разворачивает его, облизывает большой палец и тыкает им в страницу «одиноких сердец». Найдя то, что искал, он выкладывает газету на стол, разглаживает ее рукой и потом разворачивает, чтобы Чак мог прочитать первым.
— У меня есть маленький сюрприз для всех вас.
Чак опускает глаза и читает газету. Я перегибаюсь через стол, пытаясь прочесть газету вместе с Чаком, но он жадно отдергивает ее.
— А ну, убери свой нос.
Я снова сажусь на место, а Чак читает объявление и вдруг начинает тихонько смеяться.
— Бог мой… — это нервный смех, но в нем слышится возбуждение. —Твою мать…
— Что это? — в глазах у Бетти тревога, она переводит взгляд с Чака на Тони, а потом назад на Чака. — Чак?
Джеймс внезапно шлепает воздух у себя перед носом.
— Заткнись, мамочка, я хочу послушать Чака, — он еще раз шлепает воздух. — Знаешь, рано или поздно тебе придется научиться держать свой язык в узде… — он снова дает матери пощечину. — Да ну тебя, я ни черта не слышу.
— Ты закончил, блин? — Тони злобно смотрит на Джеймса, который смотрит на него в ответ, потирает ноющую ладонь, дует на нее и кивает.
— Я думаю, до нее наконец дошло.
— Хорошо. Тогда заткнись. — По глазам Тони я вижу, что ему до смерти хочется прикончить Джеймса.
— Чак?.. — Бетти просто жаждет узнать, что же такое заставляет Чака до сих пор изумленно покачивать головой. Он тихонько присвистывает и снова читает газету, на этот раз вслух.
Я должен быть счастлив, что дело мое уже почти закончено. Мне осталось только убить Джеймса Мейсона, Тони Кертиса, Чака Норриса, а потом… Я не могу заставить себя думать об этом. Я смотрю на Бетти.
Боже, нет.
Дымятся пять сигарет, и дым поднимается так высоко, что оставляет следы на новых деревянных панелях. Джеймс макает пакетик с чаем в чашку с горячей водой и, кажется, очень озабочен тем, что чай получается недостаточно крепким.
— Он слабый, мамочка, слабый — ты только посмотри на него. Это почти вода, говорю же тебе.
Бетти выглядит очень бледной и очень печальной. Она все время грустно смотрит на Тони, который жует большой кусок сладкой кукурузы.
— Нечего паниковать, салаги. —Тони подмигивает Чаку, который вовсе не выглядит довольным. — Все у нас налаживается.
— Где Шер? — Бетти едва отваживается спросить об этом.
— Тебе бы надо спросить об этом у Берта. — Тони озирается вокруг с преувеличенным удивлением. — Ой… Он-то куда подевался? Эй, кто-нибудь видел Берта?
Бетти отворачивается и опускает голову. За весь вечер она ни разу не взглянула на меня, хотя я пытался привлечь ее внимание, пиная под столом ее ногу. Но она все время смотрит на что угодно, кроме меня. Я продолжаю пинать ее, пока Чак не наклоняется ко мне и не смотрит мне прямо в глаза.
— Стукнешь меня еще раз, мерзкий карлик, и я тебе пальцы откушу.
Я молчу и на всякий случай отодвигаю ногу, но мысленно клянусь в один прекрасный день запинать Чака до смерти. И это будет очень скоро.
Чак выпрямляется, смотрит на Тони, нервно почесывает шею — там у него какая-то сыпь — и предпринимает слабую попытку пошутить.
— Может, он убежал с Шер.
— Да, это было бы нечто. — Сегодня вечером Тони просто наслаждается. Но кроме него не наслаждается никто.
— Ты говоришь так, как будто что-то знаешь. Тони, — Чак снова почесывает шею.
— Это у тебя от волнения прыщи на шее? — Тони утягивает с тарелки Чака тонкий ломтик ветчины, сворачивает его в трубочку и засовывает себе в рот, как сигару.
— Тебе, наверное, полезно будет узнать, что я ухожу из клуба, Тони. — Чак потерял все свое былое обаяние, и я совершенно в нем разочарован. — Я сыт этим по горло…
Тони заталкивает трубочку ветчины в рот и глотает ее не жуя. Он наклоняется вперед с очень озабоченным видом.
— Ты не можешь уйти, Чак.
— Я ухожу.
— Но ты нам нужен. Кто же будет нас смешить?
— Пусть Дуги этим займется: каждое его слово — просто хит сезона.
Я начинаю тихонько кивать, мне приятно, что Чак так хорошо думает обо мне. Тони рыгает.
— Дуги просто гондон, Чак. Он смешной, только когда ты смеешься над ним.
Я смотрю на Бетти и надеюсь, что она скажет Тони, как он неправ — если захочу, я могу небоскреб обрушить своими шутками.
Чак стоял на своем.
— Сегодня нет Берта и Шер — скоро за ними и мы последуем, это только вопрос времени.
— Чак, я хочу, чтобы ты кое-что понял — ясно? Я хочу, чтобы вы забыли об остальных. Я решил эту маленькую проблему. Ясно? Больше люди пропадать не будут. Об этом позаботился большой Тони. Так что валяйте, сидите и наслаждайтесь обществом.
— Тем, что от него осталось. — Бетти говорит это почти язвительно, и Тони смотрит на нее, сужая глаза.
— У тебя тоже какие-то проблемы, Бете? Бетти непросто заставить себя посмотреть Тони в глаза, но она почти справляется с этим.
— Я хочу получить гарантии того, что ни с кем из нас ничего не случится.
— От меня?
— От тебя.
Тони замолкает, пожимает плечами — и снова смеется.
— Слушай, клуб — это моя жизнь, ясно? Клуб значит все, больше чем все. Так что я обещаю тебе, что отныне все будет в сто раз лучше. Больше не будет никаких внезапных исчезновений. —Тони внезапно смотрит на меня. — Верно ведь, Дуги? — Он захватывает меня врасплох, так что я сильно заикаюсь, когда отвечаю ему.
— Как скажешь. Тони.
Ну вот, видишь, лошадиная задница пернула, что все в порядке. А если Дуги говорит, что все будет в порядке, значит, все будет в порядке. — Тони хватает свою куртку, тянет ее к себе, не снимая с вешалки, и выуживает из нее вечерний выпуск городской газеты. Он разворачивает его, облизывает большой палец и тыкает им в страницу «одиноких сердец». Найдя то, что искал, он выкладывает газету на стол, разглаживает ее рукой и потом разворачивает, чтобы Чак мог прочитать первым.
— У меня есть маленький сюрприз для всех вас.
Чак опускает глаза и читает газету. Я перегибаюсь через стол, пытаясь прочесть газету вместе с Чаком, но он жадно отдергивает ее.
— А ну, убери свой нос.
Я снова сажусь на место, а Чак читает объявление и вдруг начинает тихонько смеяться.
— Бог мой… — это нервный смех, но в нем слышится возбуждение. —Твою мать…
— Что это? — в глазах у Бетти тревога, она переводит взгляд с Чака на Тони, а потом назад на Чака. — Чак?
Джеймс внезапно шлепает воздух у себя перед носом.
— Заткнись, мамочка, я хочу послушать Чака, — он еще раз шлепает воздух. — Знаешь, рано или поздно тебе придется научиться держать свой язык в узде… — он снова дает матери пощечину. — Да ну тебя, я ни черта не слышу.
— Ты закончил, блин? — Тони злобно смотрит на Джеймса, который смотрит на него в ответ, потирает ноющую ладонь, дует на нее и кивает.
— Я думаю, до нее наконец дошло.
— Хорошо. Тогда заткнись. — По глазам Тони я вижу, что ему до смерти хочется прикончить Джеймса.
— Чак?.. — Бетти просто жаждет узнать, что же такое заставляет Чака до сих пор изумленно покачивать головой. Он тихонько присвистывает и снова читает газету, на этот раз вслух.